Записанных ее келейником Василием Андрюшихиным

(деревня Хотоли, Новгородская область)

Я родилась в 1906 году. Я жила на святом месте, куда являлась святая великомученица Параскева Пятница три раза на толстую сосну. Там высокие дерева: кедр, сосна, береза, ольха, вереска обильно, муравейники как стога, земля покрытая всяким разнотравьем, цветами: колокольчиками, незабудками, медовыми цветами (таволгой), дремушкой, заячьими лапками. Ягоды земляники, малины, черники, брусничные делянки и клюквенные болота.

Вот там я и жила. Называется это место Точенка, там течет целебный ручей, где люди, как я слышала, исцеляются от различных недугов. Воду люди брали из колодцев, которых в деревне было три.

Поблизости у ручья стояла высокая толстая сосна, туда являлась Параскева мученица три раза. Это было при царе Николае. Барыня Ольга в честь этой иконы построила церковь, часовню и баню. А моего отца поставила там сторожем. Вот мы там и стали жить.

Как я запомнила свою жизнь: я еще сидела в ящике и все смотрела на церковь и на часовню и мне давали играть деньги: гроши и марки. От рождения я не могла ходить, поэтому ползала, вернее, прыгала как кролик, упираясь руками. Потом я стала ходить по земле, по этой красе, на большие расстояния, за два километра, по дороге и тропинкам.

На этом месте у меня умерла мама, и мы пять человек остались сиротами. Тогда денег не было, тогда жили крестьяне так: у них по двенадцать коров было. Отец наш нас кормил, ему за работу давали полным поросенком, коровой, картошшкой, потому как он был плотник. А сирот нас было: девятидневная Настенька, а Вани было шестнадцать лет.

Тата уходил от нас за двадцать пять верст работать, потому что машин тогда не было, и приходил к нам через полтора месяца помыть и постирать. Ваня, старший из нас, кормил нас и поил. Это у нас продолжалось три года.

Тата женился, взял ангела, а не маму, с ней нам жилось очень хорошо. Когда отец женился, мы переехали в Озерки. У нас была корова, взял отец пашню, купил лошадь, потом приобрел еще корову, лошать жеребила жеребеночка, купили еще корову и мы стали жить в полном достатке.

Мне стало двадцать три года. Я стала хотеть гулять. Поехала ноги лечить по согласию отца, но ноги мне не вылечили, и приехала обратно домой. Дома я

была рукодельницей: шила, вязала, ткала. Дома я пробыла три недели.

Однажды зашла к нам монашка Александра, моих лет, зашла просить муки.

Заинтересовалась мною, почему я не хожу: " Почему ты сидишь? " Я сказала, что я уже двадцать три года с самой люльки ходить не могу. Она тогда мне стих спела:

Не ропщи человек, что ты мал и не знатен,

Что прожил ты свой век для людей, непонятен,

Не ропщи ты, больной многолетним недугом,

Через крест твой святой будешь Господу другом.

Не ропщи, что друзья тебя бросили в горе,

Бог не бросит тебя в этом жизненном море.

Не ропщи, что хула твою жизнь отравляет,

Знай, земли похвала, а на небе награду прибавляет

Она меня позвала к себе в церковь, и я согласилась. Она мне понравилась, и через некоторое время отпросилась я у отца к ней пожить. Он согласился. И вот я оказалась в Зайцеве, в церкви. Жила там пять лет в маленькой комнатке. К ней приезжали люди от Иоанна Кронштадтского, монашки и батюшки, они нас соборовали, причащали. Потом они красиво пели, даже есть было неохота.

Шура, монашка, когда я к ней приехала, научила меня грамоте: читать, считать и писать. Еще восемь месяцев я жила в семье, где было двенадцать человек. Они плели лапти и продавали, этим и жили. Еще у них был большой сад и летом они его обрабатывали.

Потом я уехала на другой хутор в Зайцево. У Ивана Голубева был сад, двадцать пять ульев пчел, двадцать пять плодовых деревьев, за которыми он ухаживал и прививал сам. У него было два пруда с рыбой. Там я прожила год.

К нему приезжали из Кронштадта, он принимал их, а также прихожан и гостей кормил и угощал душистым медом.

Когда Александру-монашку оклеветали и сослали на десять лет в тюрьму, я вернулась домой в Озерки. Когда приехала домой, то моя душа не стала принимать их пустые разговоры в накуренной избе. И вот сижу я у окошка и решила я обмануть отца, чтобы снова уехать.

Моего отца признали кулаком, убрали от нас все, оставили одни стены: и коров, и картошку, а тата двух лошадей убил и зарыл. И вот мне стало дома жить еще тяжелее. В праздник Казанской Божией Матери дома пахло пирогами, я сидела у окошка и думала: " О Боге здесь не говорят, молятся потихоньку, незаметно, молитвы вслух не читают". И придумала я, что мне пришло письмо из Зайцев и меня приглашают пожить там, об этом я и рассказала отцу, что приглашает Анастасия к себе пожить при церкви и я бы желала поехать к ней.

Отец был не грамотен, если бы письмо и было, не смог бы прочитать, ростом высокий, не очень разговорчивый. Отец согласился. Подогнал под окошко лошадей и поехал. Меня там никто не ждал, но к моему удивлению меня там встретили хорошо, как будто ждали меня: " Манюшка, кровиночка-то наша приехала! " Анастасия и Мария, которые встретили меня, скрывались от властей и жили в церкви на колокольне. Сначала я жила у них, потом мне дали дом и я жила с одной девочкой-сироткой Томочкой.

Прожила год в Зайцеве, потом пришлось уехать, потому что в доме поселились рабочие и мне пришлось уехать снова на хутор к Ивану Голубеву.

Отец мой умер, я вернулась домой в Озерки, стала жить дома. Что было у отца, все осталось мне, много раздавала людям. Жила я хорошо, держала сорок куриц. Потом постигла война. Во время войны меня брат Шурка взял в деревню Болотник. Шуру взяли на войну, я осталась одна. Потом я вернулась в Озерки, не в свой дом, меня сразу взяли в няньки.

Во время войны стали людей эвакуировать, у нас в домах места было мало. А меня эвакуировали в Ярославль. Я там прожила шесть лет. Жила тоже хорошо. Через шесть лет я вернулась домой в Озерки в свой родной дом, там была и моя неродная мать Ольга. И стала жить. Жили хорошо, в достатке.

Прожила один год и потянуло меня к людям, потому что привыкла жить в людях, и поехала в Валдай, в дом инвалидов. Жила в Приозерском и встретил меня Миша Бабурин и поехали мы с ним в Хотоли. Жили хорошо в бане, возле речки. Держали кур, гусей. Миша Бабурин был без обеих ног, передвигался на протезах, костылях. Я душевно усыновила мальчика Коленьку двадцати двух лет, мы с ним друзья.

Теперь мы снова уехали с Бабуриным в Усть - Волму в дом инвалидов больницу, там нас разлучили. (Вернее после того, как случилось в бане загорание, нам запретили там жить). Меня послали в Новгород, в дом инвалидов. Вскоре я узнала, что Миша умер, а я вернулась в Хотоли.

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться: