Почему «Евгений Онегин» назван А.С. Пушкиным «свободным романом»?

«Евгения Онегина» можно назвать пафосом отрезвления. Он подан открыто и без каких бы то ни было прикрас – стилевых и прочих. Любая высокопарность была бы здесь неуместна, звучала бы пародией. И Пушкин, действительно, в конце седьмой главы пародирует ложноклассический эпос.

Так же непринужденно еще в начале он пародирует опошленную бездарными писаками романтическую элегию. Современники не могли читать без улыбки предсмертные стихи Ленского – настолько все эти «весны моей златые дни» напоминали им продукцию текущей журнальной периодики.

Пушкин ведет непрестанную борьбу в романе, по крайней мере, на два фронта: против уходящего классицизма и против еще любезной его сердцу романтики. Борьба нешуточная. Она глубоко пережита Пушкиным. Настолько пережита, что выходит за пределы внутрилитературной распри.

Это борьба за язык русского общества, за освобождение языка от наносных влияний и веяний, от запоздалых славянизмов, от новейшей иностранщины, от школьной и семинарской скованности. Всему этому животрепещущему материалу дан полный простор в строфах романа. И это одно из тех оснований, по которым можно назвать «Евгения Онегина» «свободным романом».

В конечном счете, борьба еще шире. Это вполне назревшая для Пушкина борьба за народность, за общую демократизацию русской культуры. Ведь к концу работы над романом уже написаны «Борис Годунов» и сказки. Поэт в разгаре творческого освоения народности, в расцвете сил. В романе он распорядился этим достоянием неслыханно смело. Он передоверил стихию народности своей героине.

Если бы не Татьяна, читатель так и не услышал бы толковой, истовой и неторопливой речи её няни, не услышал бы и другой крепостной крестьянки, онегинской ключницы Аксиньи. Не услышал бы и той «Песни девушек», которая всем своим лукавым, веселым, озорным содержанием дерзко контрастирует со смущением и смятением самой Татьяны. Вот и еще одно основание назвать «роман свободным».

К тому же Пушкин очень свободно повел себя и в отношении формы своего произведения. В то время в русской литературе не было примеров реалистического романа, и писателю пришлось самому изобретать стилистические приемы и сюжетные повороты. В этом отношении Пушкин был тоже очень свободен в своих творческих порывах.

Волшебное, колдовское искусство Пушкина празднует одну из самых поразительных своих побед. Двусложный, двухтактный ямб звучит в темпе вальса, когда идет описание сна Татьяны:

Однообразный и безумный,

Как вихорь жизни молодой,

Кружится вальса вихорь шумный;

Чета мелькает за четой…

Иногда строки наполняются звуками: треск, гром, дребезг… Но они к тому же и живописны. Читатель воочию видит «припрыжки, каблуки, усы»:

Мазурка раздалась. Бывало

Когда гремел мазурки гром,

В огромной зале все дрожало,

Паркет дрожал под каблуком,

Тряслися, дребезжали рамы…

Какой свободой дышат строки романа Пушкина, какое мастерское обращение с родным русским языком! Да, это свободный роман!

А образ автора! Разве какой-нибудь писатель до Пушкина, да и после него, мог позволить себе так свободно выносить свой образ в произведение, так откровенно говорить о своих потаенных мыслях, продиктованных не художественной необходимостью, а личным стремлением и желанием. Разве мог другой писатель, напрямую обращаясь к читателю, иронизировать над ним:

Читатель ждет уж рифмы розы;

На, вот возьми её скорей!

Автор характеризует Ленского как человека с прекрасными задатками. Ему присуще «благородное стремленье и чувств, и мыслей молодых, высоких, нежных, удалых», «жажду знаний и труда и страх порока и стыда». Но юноше недостает знания и понимания действительности. «Сердцем милый невежда», он воспринимает людей и жизнь как романтик-мечтатель. Как и Онегину, общество провинциального дворянства для Ленского чужое, но он в своих мечтах превозносит Ольгу, обыкновенную девушку, возводит ее в ранг идеала.

Ленский – образованный, культурный человек. В его беседах с Онегиным затрагиваются философские и научные проблемы. Пушкин отмечает у него «вольнолюбивые мечты» и склонность к сентиментальной и романтической прозе. Для Ленского присущи мотивы «любви, печали, разлуки», таинственного «нечто», воспевание «поблеклого цвета жизни», «туманной дали» и «романтических роз».

Непонимание людей, восторженность приводят Ленского к трагическому концу при первом же столкновении с действительностью. Здесь от него требовалась сдержанность и здравый смысл, а не максимализм и эмоциональность.