Мучей Рисорджименто . Турин

Феррандин, лигуриец, четырнадцатилетний мальчик, которому пуля пробила грудь под Монтевидео.

Хуансито Отеро Галлега, был адъютантом в бою при Сант-Антонио, геройски погиб в морском сражении на реке Ла-Плата.

Хосе Мариа Виллегас командовал небольшим кавалерийским отрядом, который остался с нами в бою при Сант-Антонио после бегства Баэса; он сражался как герой.

Я бы считал своим священным долгом напомнить имена всех тех отважных итальянцев, благодаря которым нашу родину стали так почитать в этих далеких краях, вследствие чего в каждом итальянце, который прибывает сегодня в эту важнейшую часть Нового Света, доброжелатели видят чуть ли ни одного из сограждан, а те, кто обычно усматривают врага в каждом иностранце, относятся к нему с уважением.

В журнале Итальянского легиона, который вел Анцани и который я вряд ли мог бы обнаружить сегодня, значатся, конечно, имена и подвиги этих героев. Моя же слабая память подсказывает мне имена лишь некоторых легионеров; большинство же их я, конечно, не могу вспомнить.

Глава 48 ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОНТЕВИДЕО

После сражения 20 мая 1846 г. при Даймане в нашей кампании на Уругвае не произошло ничего значительного.

Я получил приказ от правительства возвратиться в Монтевидео с судами флотилии и Итальянским легионом. В Сальто осталось несколько наших мелких судов. Командование гарнизоном перешло к коменданту Артигасу, храброму офицеру, отличившемуся в сражении 20 мая.

Спустя несколько дней после моего отъезда из Сальто туда прибыл полковник Бланко, который по приказу генерала Рибера взял на себя командование войсками в Сальто. Из-за ошибок, совершенных в Корриентесе и Монтевидео, сторонники Росаса очень усилились, тогда как положение народа Ла-Платы становилось чрезвычайно тяжелым. Армия Корриентеса была разбита в сражении Уркизой, и этому несчастному народу после того, как он пролил потоки крови, пришлось изнывать под игом ненавистного деспотизма.

Рибера, не извлекший уроков из неудач, кончил тем, с чего начал: он удалял с должностей людей, которые с достоинством и успехом выполняли свои обязанности, заменяя их своими приверженцами; он разрушал действующую армию, созданную благодаря смелости и упорству народа, который с непревзойденным героизмом старался поддерживать ее; он принес в жертву остатки этой армии, и в конце концов всеобщее негодование и

" Джузеппе Гарибальди

145

презрение вынудили его покинуть родину. Такой конец ожидает и будет ожидать всякого, кто считает, что нации существуют в этом мире для того, чтобы удовлетворять жажду сладострастия, богатства и власти, подчиняющую себе ничтожных людей, которые называются монархами, а также некоторых республиканских президентов, еще более подлых, чем первые.

Оказывавшие нам поддержку англичане и французы, у которых наши неудачи и достойные сожаления события вызвали разочарование и недоверие, покинули нас. Англия отказалась от всякого вмешательства, а Францию скорее удерживало чувство ответственности за потерю многих своих граждан, чем сочувствие к гибнувшему делу.

Итак, наши позиции на материке одна за другой переходили в руки неприятеля. Сальто, который мы так славно захватили и удерживали, был взят штурмом Сервандо Гомесом; во время обороны этого города погибли полковник Бланко, старый и храбрый солдат, и многие другие из защитников города, среди которых был упомянутый мной лейтенант Галлегос, человек отважный, но кровожадный; поэтому, когда он попал в руки неприятеля, его прикончили.

Наконец, только Монтевидео, последний оплот славного риу-грандийского народа, еще продолжал оказывать сопротивление. В этом городе собрались все те, кого сблизили, как братьев, шесть лет лишений, опасностей, славы и несчастий! Эти бесстрашные люди вновь стали возводить строение, которое злодейство разрушило почти до основания.

Среди них был полковник Виллаграм, ветеран, сорок лет участвовавший в войнах, самый бесстрашный и мужественный воин, молодевший в боях, и полковники Диас и Taxée, отважнейшие военачальники, подло устраненные Риберой, потому что они служили не ему, а родине; здесь были многие другие командиры, смещенные Риберой и теперь снова занявшие свой пост с сознанием справедливости и подчинившись ей: и вместе с ними к защитникам вернулись решимость и вера.

Во имя общественного спасения риу-грандийцы, французы, итальянцы с прежним энтузиазмом стали снова стекаться на защиту общей родины, которой для нас стал гостеприимный город, великодушно предоставивший нам пристанище. Никто уже не поддавался чувству уныния. Оборона Монтевидео, когда станут лучше известны ее подробности, будет оценена очень высоко за блестящую защиту его населения, которое, борясь за независимость, проявило храбрость, упорство и готовность к любым жертвам. Эта оборона доказывает, на что способна нация, не пожелавшая пасть на колени перед могущественным тираном; и какова бы ни была ее дальнейшая судьба, она заслуживает всеобщего одобрения и восхищения.

Период от нашего возвращения с Уругвая и до отъезда в Италию принес скромные успехи. Итальянский легион, пользовавшийся заслуженным уважением за свои славные подвиги, вновь начал нести обычную сторожевую службу на аванпостах, чередуясь с другими войсками, сосредоточен-

ие

ными в столице. Анцани выходил вместе с Легионом. И хотя больше не было крупных сражений, в каждой стычке, в которой участвовал Легион, он оставался достойным своей славы.

Я больше занимался флотом, позаботившись о ремонте нескольких судов, особенно нуждавшихся в этом; на шхуне «Майпу» мы крейсировали по Ла-Плате. В это время я удостоился чести быть призванным командовать республиканской армией; ничего важного не произошло за время моего командования, которое я передал старому храброму генералу Виллаграму.

Между тем вмешательство французов с каждым днем ослабевало. Отказываясь от применения военных мер, они хотели разрешить проблему с помощью дипломатических методов, что вызывало насмешки Росаса. Несколько уполномоченных, посланных вести переговоры, добились от диктатора лишь мало что значивших перемирий, которые только вынуждали несчастный осажденный город расходовать те скудные запасы, которые были собраны с таким трудом.

Изменив политику, Франция сменила также своих агентов. Такие люди, как послы Деффоди и Ауслей, адмиралы Лэнэ и Инглфильд, которым выпала честь проводить великодушную политику и которые заслужили симпатии населения, были заменены стронниками компромиссов и политики, ставившей целью любой ценой прекратить борьбу.

Правительство Восточного государства, бессильное из-за отсутствия средств, вынуждено было подчиниться диктату вмешавшейся стороны.

Плачевное положение! Несчастны те народы, которые надеются, что им удастся достичь благополучия из рук чужеземцев! И всякий раз, когда нужно привести доказательство этой печальной истины, мысль с тоской обращается к нашей бедной Италии.

В те дни, полагаю, что это было в начале 1848 г., до нас дошло известие о папских реформах. Отвращение итальянской нации к чужеземному владычеству достигло своей вершины, что явствовало уже давно из всех писем, получаемых на Ла-Плате. Мысль о возвращении на родину и надежда, что мы сможем своими руками участвовать в ее освобождении, заставляла наши сердца биться сильнее. Грустно было, конечно, покидать братьев по оружию и страну, которая дала нам приют и стала для нас второй родиной. Но монтевидеоский вопрос сделался только предметом дипломатической игры. Для нас не оставалось ничего, кроме неприятностей и унижения, если не что-нибудь еще хуже, что было весьма возможно, ибо нам пришлось бы иметь дело с французским правительством, всегда враждебным итальянской нации.

Поэтому мы решили собрать группу единомышленников, раздобыть средства для переезда и направить свой парус к Италии.

10*

Книга вторая

Глава 1 ПУТЕШЕСТВИЕ В ИТАЛИЮ

Нас было шестьдесят три человека, покинувших берег Ла-Платы и отправившихся к итальянским берегам, чтобы сражаться за освобождение родины. Признаки повстанческого движения на полуострове были повсюду. В случае же неблагоприятного положения вещей мы решили попытать счастья и самим поднять восстание. Мы думали пристать к лесистым берегам Тосканы или где-нибудь, где наше присутствие было бы особенно желательно и нужно.

Итак, мы взошли на бригантину «Сперанца». Благодаря высокому патриотизму некоторых соотечественников, отдавших свои последние сбережения, мы могли ее зафрахтовать ¹. Среди наших соратников отличились Дж. Баттиста Капурро, Джанелло, Деллацоппа, Массера, Джузеппе Авеньо и особенно наш друг Стефано Антонини, взявший на себя большую часть фрахта корабля и доставку всех нужных в пути припасов. Так вступили мы на путь исполнения нашего пламенного желания, обуревавшего нас всю жизнь. Свое славное оружие, защищавшее чужие страны, мы спешили предоставить в распоряжение своей родины. О, эта мысль была огромной наградой за все труды, страдания и лишения на нашем нелегком жизненном пути!

Наши сердца бились в нетерпеливом ожидании. Наши мозолистые руки были достаточно сильны, чтобы защищать чужие страны. Чего же не сумеют сделать они для родины! Перед нашим воображением открывался рай. Если бы не печальная мысль о том, что мы оставили, наша радость была бы безгранична. Позади оставался народ, завоевавший наши симпатии, чудесный народ Восточной страны! Мы долгие годы делили его немногие радости и многочисленные горести. Теперь мы оставляли его, правда непобежденным, несломленным, но в путах французской дипломатии — самого ужасного, что могли придумать люди.

148

Мы покинули наших братьев по оружию до наступления последней и решительной битвы. Это причиняло нам боль, какова бы ни была тому причина.

Этот народ, с радостью встречавший нас, веривший в мужество наших воинов и полагавшийся на них, при всякой возможности выражал нам симпатию и признательность. А эта земля, которую мы полюбили, как дети, хранила в себе прах стольких итальянцев, героически павших за ее свободу!

Отъезд пришелся на 15 апреля 1848 г. В бурную погоду мы вышли утром из монтевидеоскои гавани и при попутном ветре очутились вечером между мальдонадским берегом и островом Лобос. На другое утро вершины Серра-де-Лас-анимас еще вырисовывались в уплывающей дали, потом они исчезли совсем. Перед нашим взором расстилался только необозримый простор океана. Прекрасная и возвышенная задача — освобождение родины — ждала нас. Нас было шестьдесят три, молодых, возмужавших на полях сражений. Двое были больны: изнуренный чахоткой Анцани, потерявший свое здоровье в борьбе за святое народное дело, и тяжелораненый в колено Сакки. Состояние его ноги внушало опасение, но благодаря братской заботе его удалось доставить если и не здоровым, то все же невредимым на итальянский берег. Анцани нашел в Италии только свою могилу, рядом с могилой своих родных².

Наша поездка была непродолжительной ³ и счастливой. Свой досуг мы коротали полезными беседами. Более образованные учили менее осведомленных, мы не пренебрегали и физическими упражнениями. Патриотический гимн, сочиненный и положенный на музыку нашим товарищем Коччелли, стал нашей ежедневной молитвой. Мы собирались в круг на верхней палубе «Сперанцы», Коччелли запевал, а хор из шестидесяти голосов вторил ему с воодушевлением.

Так переплыли мы океан. Относительно судьбы Италии мы были в полном неведении. Мы знали только о реформах, обещанных Пием IX. Местом нашей предполагаемой высадки была Тоскана. Мы хотели пристать там независимо от положения политических дел, независимо от того, пришлось бы нам встретиться с друзьями или вступить в бой с противником. Но, подходя к испанскому берегу у Санта-Пола, мы принуждены были изменить свое решение и наметить целью своего путешествия Ниццу. Болезнь Анцани усилилась, а наши скромные запасы истощились. Поэтому необходимо было выйти на берег, чтобы запастись свежими припасами. Мы пристали у Санта-Пола, и командир «Сперанцы», капитан Гаццоло, сошел на берег. Он скоро принес на борт вести, которые могли свести с ума от радости и менее пылких людей, чем мы: Палермо, Милан, Венеция и сто городов-сестер⁴ совершили чудесную революцию. Пьемонтская армия разбила и преследовала австрийскую; вся Италия, как один человек, откликнулась на призыв к оружию и послала своих гордых сынов на священную войну. Я предоставляю читателям представить себе впечатление, произведенное на нас подобным известием! Мы бегали по палубе «Сперанцы»,

149

обнимая друг друга, и проливали слезы радости. Даже Анцани забыл свои страшные мученья и встал, а Сакки во что бы то ни стало хотел, чтобы его перенесли из каюты на палубу.

«Поднять паруса! Поднять паруса!»—стоял крик. На палубе началось бы восстание, если бы это желание не было немедленно удовлетворено. Якори были моментально подняты, и бригантина была поставлена под паруса. Даже ветер, казалось, сочувствовал нашей тоске и нетерпению. В короткое время наш путь привел нас мимо берегов Испании и Франции в обетованную землю — Италию!

И мы пришли уже не как изгнанники! Нам не нужно было отвоевывать право вступить на родную землю. Мы оставили намерение высадиться в Тоскане и выбрали Ниццу *, первый итальянский порт, достигнутый нами, где мы высадились 23 июня 1848 г.⁶

В приключениях моей бурной жизни меня всегда поддерживала надежда на лучшее будущее. Ничего не могло быть выше счастья, обрушившегося на меня в Ницце. Поистине это счастье было слишком велико, и у меня было предчувствие близкой беды. Моя Анита с детьми, покинувшая Америку несколькими месяцами раньше, жила у моей старой матери, которую я сердечно любил и которую не видал 14 лет. Дорогие родственники и друзья юности обнимали меня снова и радовались свиданию со мной при столь счастливых обстоятельствах. Мои земляки, одушевленные счастливыми предзнаменованиями, гордились тем немногим, что я сделал в Новом Свете. Мое положение было достойно зависти. С тихой болью вызываю я воспоминания об этих сладких мгновениях, пролетевших так скоро.

Мы еще не вошли в порт, как я увидел свою дорогую спутницу жизни, сиявшую радостью. Она приближалась на барке к нашему кораблю. На берегу виднелась необозримая толпа народа. Люди устремились со всех сторон приветствовать храбрецов, которые, презирая расстояние и опасности, переплыли океан, чтобы пожертвовать своей кровью для родины. Мужественные, храбрые товарищи! Многим из нас было суждено пасть на родной земле, с отчаянием в сердце, не увидев ее свободной! Великолепны были мои юные соратники своей мужественностью, храбростью, славными делами. Они были достойны взятой на себя задачи. Об этом свидетельствуют поля битвы, где, может быть, без могилы и креста белеют их кости и нет надгробного камня, который напомнил бы нынешнему поколению о тех, кто с такой храбростью и самопожертвованием освободил его от чужеземного ига! На том месте, где пали вы, Монтальди, Раморино, Перальта, Минуто, Карбоне⁷, и ваши братья по славе, духовенство воздвигло монумент тем головорезам Бонапарта, которых вы обратили в бегство и которые, собрав затем превосходящие силы, погубили вас с благословения предателей Италии!

* Ниццу, которую наши современные великие люди продали иноземцу как лоскут, лоскут, им не принадлежащий⁵.

150

В Ницце нам надлежало выполнить некоторые формальности, связанные с карантином и т. д. Однако все они были отменены по требованию народа, осознавшего тогда свою силу.

Чтобы судить о состоянии наших финансов, я напомню, что нам нечем было заплатить лоцману Чеваско, приведшему нас в порт. После того как бригантина отшвартовалась и мы позаботились о высадке Анцани и Сакки, на берег сошли все наши люди, жаждущие ступить на итальянскую землю.

Я спешил обнять моих детей и ту, которой моя приключенческая жизнь причинила столько боли. Бедная мать! Самым заветным моим желанием было скрасить и успокоить ее последние дни, а она больше всего хотела видеть меня, утихомирившегося, рядом с собой. Но в этой стране священников и воров разве можно было рассчитывать на успокоение ее тяжелой старости.

Короткое пребывание в Ницце прошло для нас как непрерывный праздник. Но у Минчо⁸ шли бои. Было преступлением сидеть сложа руки в то время, когда наши братья сражались с чужеземцами.

Мы поехали в Геную. Ее храброе население жаждало приветствовать нас. Чтобы ускорить наш приезд, нам навстречу был послан пароход; не найдя нас в Ницце, этот пароход напрасно искал нас вдоль Лигурийского побережья. Течением и неблагоприятным ветром нас отнесло к Корсике. Наконец мы прибыли в Геную, а вместе с нами — несколько молодых жителей Ниццы, пожелавших сопровождать нас. Они были охвачены юношеским энтузиазмом и воодушевлением всего населения полуострова. Население встретило нас с изъявлениями радости, а власти — с холодом, указывающим на не совсем чистую совесть. Это было прелюдией к длинному ряду препятствий и придирок, которые мы встречали на нашем пути всюду, где у власти стояли сторонники компромиссов, политики золотой середины, которые придерживались либерализма больше из страха перед народом, чем из внутреннего побуждения и стремления к прогрессу.

Анцани, которого я оставил у моей матери, не мог усидеть на месте, несмотря на слабость и истощение, вызванные смертельной болезнью. Увлекаемый своей огненной натурой, он на пароходе прибыл раньше нас в Геную.

Начиная с этого времени (1848 г.) сторонники Мадзини обрушились на меня с нападками, которые продолжаются и поныне, в 1872 г., приняв особенно ожесточенный характер. Причиной или предлогом для этих нападок явилось, несомненно, мое решение принять вместе с моими соратниками участие в боях, которые королевская армия вела тогда с австрийцами на Минчо и в Тироле⁹. А ведь тогдашние вожаки, которые мучили бедного умирающего Анцани, заставляя его увещевать меня, ныне принадлежат к самым верным слугам монархии!

Признаться, когда мой дорогой собрат по оружию, с которым мы были вместе в стольких славных сражениях, посоветовал мне «не отрекаться от

151

народного дела», меня охватила глубокая горечь — быть может даже более острая, чем испытанная в эти дни, когда мне приходится слышать требование «открыто провозгласить себя республиканцем» ¹⁰.

Прошло несколько дней, и в доме Гаэтано Галлино угасла жизнь этого подлинно великого итальянца. Он заслуживал того, чтобы вся Италия облеклась в траур по случаю его кончины. Возглавляй Анцани нашу армию, полуостров давно был бы освобожден от всякого иностранного гнета. Я не знал никогда человека более совершенного, более благородного и более одаренного военным талантом, чем Анцани.

Останки славного воина были неприметно перевезены через Лигурию и Ломбардию и погребены на родине Анцани, в Альцате, в его фамильном склепе.

Глава 2 В МИЛАНЕ

При отъезде из Америки мы решили служить Италии и побеждать ее врагов, независимо от цвета флага, под которым нам придется сражаться в освободительной войне.

Большинство наших соотечественников выражало ту же волю, и я должен был присоединить наш небольшой отряд к тому, кто вел священную войну. Карл Альберт был военачальником тех, кто сражался за Италию. Поэтому я направился в Ровербеллу, где находилась тогда верховная ставка, и, предав забвению прошлое, предложил свою шпагу и шпаги своих соратников тому, кто в 1834 году приговорил меня к смертной казни. Я увидал его и осознал, почему он относится ко мне с таким недоверием. Колебания и нерешительность этого человека заставили меня сожалеть о том, что судьба нашей несчастной родины оказалась в столь ненадежных руках. И все же я готов был служить Италии при этом короле с тем же рвением, с каким служил бы республике. Я намеревался увлечь на этот путь самоотречения ту молодежь, которая питала ко мне доверие. Объединить Италию и освободить ее от проклятых чужеземцев — такова была моя цель и большинства моих соотечественников в то время. Италия возблагодарила бы тех, кто освобождал ее.

Я не собираюсь тревожить сон покойного и судить его действия — предоставляю истории вынести ему приговор. Скажу только, что, будучи призван своим положением, требованием момента и единодушным желанием итальянцев возглавить войну за независимость, Карл Альберт не

152

оправдал возлагавшихся на него надежд. Он не только не сумел повести за собой бесчисленные массы людей, готовых предоставить себя в его распоряжение,— он стал главной причиной итальянского поражения.

Под тягостным впечатлением от господствовавшей всюду вредной идеи, поданной несомненно теми, кто считал, что добровольческие отряды не нужны и даже могут иметь пагубное влияние, мои товарищи отправились из Генуи в Милан, я же поспешил в Ровербеллу, потом в Турин, а оттуда в Милан, без всякой пользы для своей страны. Один только Казати, представлявший временное правительство Ломбардии, думал воспользоваться нашей помощью и присоединить нас к ломбардской армии. С прибытием в Милан кончилось мое неопределенное положение. Временное правительство уполномочило меня собрать воедино остатки различных воинских частей, для чего были привлечены и мои американские товарищи. Дело могло бы удаться, если бы, к несчастью, не вмешался королевский министр Собреро *. Чинившиеся им препятствия и козни до сих пор вызывают у меня негодование. Члены временного правительства были порядочные люди, и я ценил их несмотря на то, что наши политические взгляды расходились. Но они заняли свои места под давлением обстоятельств. Я полагаю, что им недоставало опыта, они не доросли до требований той бурной эпохи. Собреро использовал их слабость и полностью подчинил своему влиянию; оказавшись на поводу у Собреро, эти достойные, но недостаточно опытные люди, не замечая того, шли к пропасти.

Меня изводили лихорадка, схваченная мною на пути в Ровербеллу, и беседы с Собреро, который, между прочим, не выносил наших красных рубашек ², уверяя, что они служат прекрасной мишенью для врага. Пребывание в этом прекрасном городе «пяти дней» ³ стало для меня невыносимым. Я радостно приветствовал день, когда смог оставить столицу Ломбардии и с кучкой кое-как обмундированных и плохо вооруженных бойцов отправиться в Бергамо. Там я опять должен был заняться организацией, что мало отвечало моим склонностям и не соответствовало моим недостаточным теоретическим познаниям в военном деле.

Наше пребывание в Бергамо было очень коротким. Были приняты некоторые меры к укреплению обороны. Я всеми способами старался призвать храброе население этой местности к оружию, посылал своих людей в долины и горы, чтобы собрать могучих горцев. Этим были заняты главным образом наши несравненные соратники Давиде и Камоцци, которым удалось добиться больших успехов. Однако все их усилия были сведены на нет из-за того, что нам пришлось внезапно покинуть Бергамо, ибо пришел строгий приказ из Милана о возвращении обратно и присоединении к пьемонтской армии, отступавшей перед австрийцами.

Нам предстояло принять участие в генеральном сражении, которое должно было произойти под стенами Милана.

Итак, каковы бы ни были перспективы, появилась, наконец, возможность сражаться, и нельзя было терять время. Мы спешно высту-

153

пили в поход, чтобы принять участие в решении судьбы нашей родины.

Всего мы насчитывали приблизительно три тысячи человек: различные отряды пьемонтских батальонов, отряды под предводительством доблестного Габриэле Камоцци, находившиеся еще в периоде формирования (им были приданы две небольшие пушки), и, наконец, маленькая колонна, известная как Итальянский легион и предводительствуемая ветеранами Монтевидео.

В Мерате мы оставили поклажу, чтобы быстрее продвигаться вперед. Вблизи Монцы пришел приказ начать операции на правом фланге неприятеля. Я сейчас же принял меры и отправил конных разведчиков узнать о движении и диспозиции австрийцев. Однако в Монце нас настигла весть о капитуляции и прекращении военных действий ⁴. Нам навстречу уже валили толпы беженцев.

Я видел незадолго до того пьемонтскую армию у Минчо. Мое сердце \иковало тогда в гордой уверенности при виде этих блестящих молодцов, снедаемых нетерпением ударить по врагу. Несколько дней провел я с офицерами этой армии, которые созрели в тяготах военной службы и с радостной уверенностью ожидали битвы. О, я сам с радостью встал бы в ряды доблестных бойцов, чтобы пожертвовать своей жизнью, случись тогда сражение с противником.

Теперь оказалось, что эта армия разбита без поражений, голодает, находясь в богатой Ломбардии, имея позади себя Пьемонт и Лигурию, нуж* дается в боеприпасах и не знает, что делать, в то время как Турин, Милан, Алессандрия и Генуя еще были полны сил и готовы к любой жертве вместе со своей нацией. И все-таки истерзанная Италия снова очутилась в рабстве, и не было руки, которая могла бы собрать ее силы и обратить их против врагов и предателей. Если бы эти силы были сплочены и имели энергичных руководителей, их оказалось бы достаточно, чтобы разгромить всех недругов Италии.

Перемирие, капитуляция, бегство — эти вести поразили нас, как гром среди ясного неба. С ними вместе в население прокрались страх и деморализация, проникшие и в наши ряды. Некоторые трусы, затесавшиеся, к сожалению, среди моих людей, тут же на площади в Монце побросали ружья и стали разбегаться. Их позорное поведение вызвало негодование остальных бойцов, которые стали целиться в них из ружей. К счастью, мое и моих офицеров вмешательство предотвратило кровопролитие и помешало возникновению беспорядков. Некоторые из струсивших подверглись наказанию, других разжаловали и изгнали.

При таких обстоятельствах я решил покинуть место печальных происшествий и направиться в Комо с намерением остановиться в этой гористой местности и выждать исхода событий.

Я решил организовать партизанскую войну, если не представятся другие возможности.

154

По дороге из Монцы в Комо к нам присоединился Мадзини *, верный своему девизу «бог и народ», и сопровождал нас до Комо. Оттуда он отправился в Швейцарию, я же готовился к походу в горы Комо. С Мадзини шло немало его действительных или предполагаемых сторонников, которые перешли с ним границу. Это, естественно, побудило кое-кого покинуть нас, поэтому численность нашего отряда уменьшилась.

В Милане я совершил ошибку, которую Мадзини никогда не мог мне простить. Я обратил его внимание на то, что нехорошо сдерживать порывы стольких молодых людей (под тем предлогом, что возможно удастся провозгласить республику) в то время, как армия и добровольцы сражаются с австрийцами ⁵.

В Комо было спокойнее, однако и здесь царила растерянность, вызванная печальными известиями о сдаче Милана и поражении армии.

Глава 3 В КОМО, СЕСТО-КАЛЕНДЕ, КАСТЕЛЛЕТТО

По прибытии в Комо мы были дружественно встречены его храбрым населением, которое уже раньше проявило свои симпатии к нам: со времени нашего первого приезда в Милан оно страстно желало, чтобы мы избрали именно Комо местом формирования нашего отряда. Муниципальные власти также приняли нас хорошо и снабдили всем, чем могли, особенно одеждой, в которой очень нуждались мои люди. Что же касается планов обороны города и борьбы с австрийцами, то они не выразили на этот счет своего -согласия. И впрямь, потребовались бы большие усилия для сооружения внешних укреплений и много людей для его защиты от превосходящих сил противника. Город лежит в долине, на берегу озера, окруженный со всех сторон горными вершинами.

На второй день после нашего приезда в Комо, проездом в Швейцарию, прибыл в- карете генерал Цукки К Когда горожане узнали о его приезде и о его намерении покинуть Италию, они рассвирепели и бросились к гостинице, где он остановился; толпа намеревалась вытащить Цукки и расправиться с ним. Меня вовремя предупредили, и, подоспев к месту происшествия, я успокоил народ, указав на возраст и прошлые заслуги престарелого генерала.

* 28 марта 1872 г. Теперь его нет в живых. К нему я, по обыкновению, не питаю вражды,— особенно, когда речь идет о покойном. Однако, описывая исторические события, я считаю себя обязанным спокойно отмечать несправедливости, которые он проявляв кэ мне в разных обстоятельствах.

155

В тот же вечер мы покинули Комо и после короткого перехода расположились к востоку от города на дороге, ведущей в Сан-Фермо.

В Комо многие из наших дезертировали в соседнюю Швейцарию, и я полагаю, что многие другие не поступили так же только из чувства стыда перед этим смелым народом, который всегда горячо относился к делу родины; однако они ожидали момента, когда окажутся за пределами города^ чтобы покинуть ряды храбрецов, которые были готовы защищать последнюю пядь итальянской земли.

Во время первой нашей ночевки под открытым небом многие дезертировали, и, когда рассвело, в поле стали видны груды брошенных ружей.

Из уважения к истине и ради того, чтобы мои соотечественники усвоили урок прошлого и не стали бы так легкомысленно отдавать свою прекрасную страну алчному чужеземцу, я не скрываю этого позора. Однако ради истины я должен также сказать, что мои бойцы, особенно из батальона города Виченцы, были одеты большей частью в полотняные рубашки и не имели теплой одежды, несмотря на щедрость жителей Комо, которые сделали для нас все, что могли. Королевские комиссары в Милане, полагавшие, что красная рубашка слишком заметна для неприятеля, не позаботились, однако, о том, чтобы снабдить нас хоть одной шинелью; такое же отношение ожидало моих волонтеров еще не раз. Кроме того, близость Швейцарии усиливала тягу к дезертирству, и, конечно, очень многие предпочитали расписывать свои славные подвиги в кафе и в гостиницах Лугано, чем по-прежнему подвергать себя опасностям и лишениям походов.

Несколько дней бродили мы по этим горам, собирая оружие, брошенное дезертирами, и складывая его на реквизированные телеги, которые двигались вместе с колонной. Но этот обременительный обоз непрерывно разрастался и стал больше походить на караван бедуинов, чем на людей, призванных сражаться за отечество; поэтому я решил временно покинуть Ломбардию и перейти в Пьемонт. Мы направились к Варесе, а оттуда в СестоКаленде, где перешли Тичино. Здесь нас стал уже преследовать по пятам отряд австрийцев.

В Кастеллетто, на правом берегу Тичино, я решил остановиться и справился у властей этого небольшого, но прекрасного селения — согласны ли они оказать сопротивление в случае нападения на нас врага. Как власти,, так и население охотно согласились, и началось сооружение шанцев ², которые выполни \и бы, конечно, свое назначение, так как это место было очень удобно для обороны.

Настроение отряда снова поднялось. Капитан Раморино, посланный на другой берег реки, где появился противник, обратил в бегство его аванпост, ранил нескольких человек и вернулся, захватив трофеи — пики и кавалерийское снаряжение.

Мы провели в Кастеллетто несколько дней; затем противник сообщил мне о перемирии, которому я подчинился, но отклонил предложение обмена обоюдными визитами между лагерями. Когда стало известно о перемирии,

156

подписанном Саласко, все были взбешены его унизительными условиями ³. Оно снова обрекало на рабство несчастную Ломбардию. И мы, пришедшие *ей на помощь, провозглашенные защитниками ее угнетенного народа, не «смогли даже обнажить за него шпагу. Можно было умереть от стыда!

Г л а в а 4 ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЛОМБАРДИЮ

Сейчас же была выпущена прокламация о неподчинении постыдному договору. У меня была единственная мысль — вновь вступить на землю Ломбардии, чтобы всеми возможными средствами бороться против ее поработителей. Из Лугано, получив известие о перемирии, к нам прибыл Даверио, гонец от Мадзини, и обещал поддержку людьми и припасами в случае возобновления войны. Это было как нельзя кстати. На Лаго-Маджоре находились два парохода, служившие для перевозки грузов и людей между Италией и Швейцарией. Нашей первой мыслью было, естественно, завладеть ими для облегчения нашего переезда. Пароходы приходили в Арону, ближайший от нас пункт, через определенные промежутки времени. В один ночной переход мы достигли Ароны и захватили один из этих пароходов; другой пришел днем, и его постигла та же участь. Соответствующее число барок забрало наших лошадей, военное снаряжение и часть пехоты, две небольшие пушки были погружены на пароходы. Деньги и провиант выдал по нашему требованию муниципалитет Анконы. Мы направились в Луино; наши пароходы тащили за собой тяжело нагруженные барки.

Трогательное зрелище представляла собой наша поездка вдоль западного берега прекрасного озера. На этом живописном берегу, одном из красивейших побережий мира, обосновалось большое количество ломбардских семей, покинувших свою родину. Осведомленные о нашем предприятии, они приветствовали нас радостными криками, размахивая флагами, платками и полотнищами. С балконов домов свешивались прекрасные женщины с очаровательными лицами. Они были так воодушевлены, что, казалось, хотели полететь навстречу хребрецам, готовым освободить их очаги из-под пяты угнетателя. Мы отвечали на приветствия наших пылких соотечественников, гордые их сочувствием и нашей решимостью.

Мы переплыли озеро и около восьмисот пехотинцев с небольшим отрядом конницы сошли на берег в Луино. Обе пушки остались на палубах пароходов, находившихся под командой Томмазо Риссо. На другой день, когда мы хотели покинуть Бекачча (наш приют в Луино) и направиться

157

в Варезотто, пришло известие, что по большой дороге с юга на нас идет австрийский отряд. Наша колонна уже направилась кратчайшим путем по горной тропинке в Варесе. Я немедленно вернул конец колонны и приказал одной роте арьергарда вновь занять позиции у Бекачча и прикрыть прилегающую местность, чтобы помешать врагу захватить ее. Но было поздно. Значительные силы австрийцев уже достигли этого пункта и без труда отбросили наш маленький отряд. Наши небольшие силы, разделенные на три роты, были зажаты на узкой тропинке между двумя утесами, на которой они могли двигаться только в одном направлении, не имея возможности развернуться. Но если бы они повернули к Бекачча, где местность расширяется, то из второй и третьей рот могла быть сформирована колонна. Я считал, что эта гостиница является ключом ко всей позиции и представляет наиболее выгодный пункт на территории сражения. Им нужно было овладеть, если мы не хотели покинуть поле боя, потерпев поражение.

Бекачча представляла собой массивный дом, обнесенный оградой и окруженный изгородями и деревянными заборами. Все это находилось во власти врага и должно было быть взято силой. Итак, нужно было решительно атаковать неприятеля, и цепи третьей роты бросились на штурм. Однако он был отбит, несмотоя па все старания командира роты майора Ma рроккетти.

Тогда было приказано атаковать второй роте берсальеров из Павии, которыми командовал майор Анджело Пегурини. В то же время рота капитана Коччелли, вскарабкавшись на стену, что была слева от нас, вышла справа во фланг неприятеля. Павийцы сражались с неустрашимостью старых солдат, несмотря на то, что это был их первый бой. И хотя некоторые из них пали, отряд павийцев бросился на австрийцев в штыки, и те, устрашенные такой отвагой и появлением па правом фланге Коччелли, обратились в беспорядочное бегство.

Если бы у нас было пятьдесят кавалеристов для погони, мало кто спасся бы из этих врагов Италии. Но те несколько всадников, которые были у меня, в том числе отважные офицеры Буэно и Джакомо Минуто, использовались в разведке и охранении. Много австрийцев было убито, а тридцать семь взяты в плен, среди них медик *.

Эта победа сделала нас господами Варезотто. Мы могли пройти эту местность без всяких препятствий. Население оправилось, воспрянуло духом, и мы вступили в Варесе при восторженных криках его славных жителей.

Под этим впечатлением во мне воскресла надежда, лелеянная долгие годы,— поднять моих земляков на партизанскую войну. Она могла быть первым толчком к освобождению страны, у которой не было регулярного

* Я должен воздать здесь похвалу достопочтенной госпоже Лауре Мантегацца. Еще не окончился бой, как появилась эта великодушная женщина, которая, переплыв озеро на лодке, стала собирать всех без различия раненых и отводить в свой дѳм, где заботилась о них. Будь она благословенна!

158

войска. За оружие взялась бы вся нация, которая твердо и неуклонно стремилась к освобождению.

С этой целью я отрядил роту, составленную из отборных молодых воинов капитана Медичи и некоторых других, с поручением действовать самостоятельно. Но в Луино начавшаяся было успешно кампания прекратилась. Капитуляция Милана, отступление пьемонтской армии и уход из Ломбардии многочисленных добровольческих отрядов Дурандо, Гриффини и Других обескуражили население. Правда, воодушевление вспыхнуло еще раз при нашем появлении после победы при Луино. Но когда всем стало ясно, что наша группа мала и что бойцы дезертируют, подстрекаемые к этому теми в Лугано, кто обещал оказать нам помощь людьми и материалами, подавленное настроение вновь взяло верх.

Медичи сделал все, что было в его силах, и после упорного сражения с превосходящими силами неприятеля вынужден был отступить в Швейцарию. Действия других отрядов не заслуживают упоминания.

Между тем австрийцы повсюду накопляли свои силы. Они не постыдились послать огромный отряд против горсти итальянских добровольцев. Мы находились несколько дней в Варесе и его окрестностях, маневрируя, чтобы не столкнуться с противником, который всегда превосходил нас в численности и чьи силы увеличивались день ото дня.

В окрестностях Сесто-Календе к нам присоединился неаполитанский капитан из отряда Дурандо с несколькими людьми и двумя орудиями большого калибра, которые в других обстоятельствах очень пригодилисьбы, но тогда они оказались настоящей обузой, ибо мы не могли принять бой с превосходящими силами противника на открытой местности. Я предложил капитану двигаться с орудиями дальше к Тичино, с нами же осталось немного бойцов, но это были надежные люди. Нам приходилось все время передвигаться и почти каждую ночь переходить на новое место, чтобы обмануть врага, который, к несчастью Италии, всегда, и особенно в те дни, находил достаточно предателей и шпионов, в то время как мы р-едко могли получить верные известия о противнике даже за бешеные деньги. Здесь я впервые узнал на опыте, что деревенское население мало сочувствует национальному делу; возможно, это вызывалось тем, что крестьяне находятся всецело под влиянием духовенства, или же тем, что они вообще враждебно относятся к своим господам, которые при нашествии чужеземцев большей частью покидают страну, предоставляя, таким образом, крестьянам возможность поживиться за их счет.

Итак, мы делали остановки только тогда, когда людям нужно былоотдохнуть или когда необходимо было запастись припасами.

Так прошло некоторое время. Днем мы ожидали врага на прочных позициях, где он не решался нападать на нас; если же, получив подкрепление, он пытался нас окружить, мы переходили ночью на другие столь же прочные позиции, где обычно происходило то же самое, В этих переходах, требовавших основательного знания местности, неоценимую помощь ока-

159

зал мне Даверио, «второй Анцани» ^{. Уроженец этих мест, он пользовался общей любовью всех слоев общества и умел непоколебимо и бесстрашно облегчить для нас любое трудное дело. Даже физически Даверио походил на моего несравненного брата по оружию из Монтевидео и обладал железным здоровьем.

Скопление большого количества австрийских войск напугало население. Ни один житель этой местности, к какому бы классу он ни принадлежал, не присоединился к нам, и мы с трудом находили проводников. Я надеялся на Швейцарию, рассчитывая, что находящаяся там в эмиграции молодежь присоединится ко мне и что нас, по возможности, снабдят средствами; но никто не явился оттуда, чтобы увеличить наш маленький отряд. Более того, оттуда стали доходить слухи о важном предприятии, готовящемся в главной квартире Мадзини; эти слухи вызывали дезертирство из наших рядов и лишали мужества тех немногих, кто еще сохранял его.

У Тернате нас окружили вражеские отряды, и мы смогли уйти только с большим трудом. На равнине спасение было бы невозможно, но гористая местность нам благоприятствовала и спасла отряд от верной гибели. Здесь нам оказал неоценимые услуги Даверио, с несколькими найденными им проводниками. Мы решительно двинулись к той неприятельской колонне, которая, казалось, была ближе. Нас отделяла от нее только глубокая долина. Когда наш авангард спустился в низину, и враг стал ожидать нападения, мы резко свернули влево и с поспешностью, я должен признаться, напоминающей бегство, двинулись к Мораццоне, оставив противника в нескольких милях позади. По дороге, не прекращая движения, мы реквизировали весь хлеб, который можно было найти в соседних деревнях. Носильщики несли его за нами в корзинах.

В пять часов пополудни мы пришли в Мораццоне. Мы выстроили наш отряд на главной улице вдоль домов, так как улица была очень узка. Всем выдали провизию и причитающееся жалование, причем никому не было разрешено выйти из строя или сложить оружие.

Раздача кончилась, и диспозиция похода была объявлена. Со скамьи, на которой происходила раздача, я взял для себя стакан вина и ломоть хлеба, но несколько моих офицеров, приготовивших себе немного бульона, подошли ко мне и попросили разделить с ними трапезу. Мы направились в подвал одного дома, недалеко от ворот Варесе, как вдруг снаружи раздались крики, как раз у этих ворот. Это были австрийцы, ворвавшиеся сюда и смявшие стражу, которая не то от голода, не то от усталости дала захватить себя врасплох. Я до сих пор не знаю, кто нас предал и кто несет ответственность за это нападение. Если здесь не было предательства, то вина лежит на тех, кто стоял на страже. Как бы то ни было, враги были в городе, менее чем в пятидесяти шагах от того дома, в котором находился я с несколькими пригласившими меня офицерами. К тому же наступила ночь, и я предоставлю воображению каждого нарисовать себе, как велико было замешательство среди нашего отряда, который сражался всего

160

Граф Камилло Бензо Кавур Портрет работы Джераломо Индуно.

Музей Рисорджименто, Бергамо

Ma

Король Пьемонта и Италии Виктор - Эммануил II Портрет работы Джераломо Индуно.

Музей Рисорджименто Берг^мо

несколько дней и боеівой дух которого был не очень высок. Что касается меня, то обнажить саблю и, не теряя времени, в сопровождении немногих неустрашимых офицеров броситься отражать врага было для меня делом одного мгновения. Среди офицеров были Даверио, Фабрици, Буэно, Кольоло, Джусти, молодой миланец, мой адъютант, смертельно раненный в бою и потом скончавшийся, юноша несравненной отваги; я прошу моих соотечественников сохранить о нем память. При звуке наших голосов бегущие остановились и повернулись к своим преследователям. Началась схватка грудь с грудью. Некоторое время исход сражения был неясен, склоняясь в пользу то одной, то другой стороны. Наконец мужество итальянцев взяло верх, и противник был отброшен от Мораццоне. Мы приняли меры обороны, забаррикадировав подступы к деревне, и разместились в нескольких домах на окраине, пригодных для отражения атакующих. Я должен упомянуть здесь одного польского капитана, который находился при нас с несколькими своими соотечественниками, совершавшими чудеса храбрости. Сожалею, что не помню имен этих отважных товарищей, которые столь блестяще поддержали общее мнение о бесстрашии своей нации.

В то время враг, изгнанный из Мораццоне, прибег к постыдным действиям, которые он обыкновенно практиковал, особенно в Италии, этой стране, несшей крест искупления и мученичества. Он без пощады предал огню все строения, окружавшие деревню, и стал беспорядочно обстреливать последнюю из орудий. Огонь с ужасающим треском распространялся от дома к дому, а стрельба с обеих сторон еще усиливала сумятицу. Но после того, как австрийцы были отбиты, они не возобновляли больше атаки. Мы, со своей стороны, не могли и думать напасть на врага, занимавшего выгодную позицию. Принимая во внимание обстановку, нам не оставалось ничего другого, как уйти, чего бы это ни стоило; мы были уверены, что утром нас окружат огромные силы австрийцев.

Неприятельские силы, уже многочисленные, постепенно получали подкрепления. Подавленные зрелищем пожара, который шаг за шагом опустошал деревню, наши немногочисленные бойцы, находившиеся в угнетенном состоянии духа *, походили на саламандр, окруженных огнем ². Единственным путем к спасению было отступление, которое мы начали в 11 часов вечера. Выстроив людей, сделав кое-как перевязки раненым и усадив некоторых на коней, мы начали, незаметно для противника, пробираться по одной из забаррикадированных нами улочек. Проводников не удалось найти, и мы вынуждены были принудить священника указать нам дорогу, но он делал это с явной неохотой. Да оно и понятно: эти вампиры существуют в Италии только для того, чтобы быть агентами и лакеями ино-

* Одной из главных трудностей подобной войны в Ломбардии тех дней, столь мало привычной к военным действиям, были большие скопления неприятельских сил; жители повсюду видели неприятеля и запугивали им наших молодых воинов.

* Джузеппе Гарибальди

161

земцев ! Этот священник , который шел в сопровождении приставленных к нему двух наших людей , принес нам мало пользы и вскоре сумел сбежать , несмотря на конвой .

Ночь была темной , и окрестности освещались только заревом пожара . Сначала передвижение шло в порядке , и так продолжалось некоторое время . Вдоль колонны часто передавался вопрос : «Следуют ли за нами отставшие ? » . Несколько раз приходил ответ : «Идут , идут» . Но затем крикнули : «Их нет ! » . Мы сделали продолжительную остановку , и я выслал на поиски всех адъютантов , которые находились при мне , в том числе Арольди и Кольоло , а затем сам дошел почти до Мораццоне ; но собрать людей так и не удалось . Нас осталось около шестидесяти человек .

Я был крайне огорчен случившимся , тем более что среди отставших находились наши бедные раненые : Коччелли , один храбрый боец - поляк , Демаэстри , у которого затем была ампутирована правая рука , и другие , чьи имена не сохранились у меня в памяти .

Увечье не помешало храброму Демаэстри по обыкновению мужественно сражаться во время обороны Рима , при Палестрине , у Веллетри и уйти в числе последних после славного похода итальянцев к Сан - Марино ; здесь , отпущенный , он был арестован австрийцами , подвергшими его жестокому избиению . Разве подвергались когда - нибудь пленные австрийцы подобному обращению со стороны наших людей ? Да , итальянцам следует хорошо помнить о разорении и позоре , причиненных им врагами , которые так долго обременяли наш прекрасный полуостров и сейчас еще бесчестят его границы . После некоторой задержки нужно было продолжать движение и в течение ночи оторваться от основных сил противника . Во время этого утомительного ночного марша по почти непроходимым тропам около половины товарищей снова от нас отстали , и до швейцарской границы к вечеру следующего дня добрались лишь тридцать человек . Остальные пришли в Швейцарию , разбившись на маленькие группы .

Глава 5

ДОСАДНОЕ БЕЗДЕЙСТВИЕ

Лихорадка , схваченная мною в Ровербелле , не оставляла меня . Я страдал от нее весь поход и пришел обессиленный в Швейцарию . Все же меня не покидала надежда , что на ломбардской территории удастся снова какнибудь начать действовать . В Швейцарии находилось множество молодежи , испытавшей жизнь в изгнании . Они были готовы поэтому организовать

162

Новый поход любой ценой . Правда , швейцарское правительство было не слишком расположено навлечь на себя недовольство Австрии в связи с восстанием в Италии . Но , с другой стороны , итальянское население кантона Тичино , конечно , симпатизировало нам . Можно было ожидать поддержки , по меньшей мере со стороны некоторых , в той части Швейцарии , где собралось большинство итальянских эмигрантов .

Я был прикован к постели в Лугано , когда один полковник швейцарских войск сделал мне предложение : если мы готовы попытать счастье в войне еще раз , то он — не в качестве швейцарского подданного , а как Луини ( это было его имя ) —будет нас по мере сил поощрять и поддерживать со всеми друзьями . Я поделился этим предложением с Медичи , бывшим тогда влиятельным членом генерального штаба Мадзини . Он мне ответил : «Мы предпримем что - нибудь получше» . Я понял , что этот ответ исходит свыше^г , и заключил отсюда , что мое пребывание в Лугано бесполезно .

Тогда я уехал с тремя товарищами из Швейцарии во Францию , а оттуда в Ниццу , чтобы полечиться дома от терзавшей меня лихорадки . В Ницце я пробыл несколько дней в кругу своей семьи . Но так как я страдал духовно еще больше , чем физически , то спокойное пребывание дома не шло мне на пользу . Я отправился в Геную , где возмущение по поводу унижения , испытываемого родиной , проявлялось ярче . Там я закончил свое лечение .

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: