ШРИ РАМА, ВЕЧНЫЙ ТРАНСЦЕНДЕНТНЫЙ ВЛАСТЕЛИН АЙОДХЬИ

Во время шествия из Нандиграма в Айодхью, желая прославить всех преданных, помогавших Господу, Бхарата усадил обезьян на девять тысяч благородных царских слонов. Они следовали в столицу Кошалы прямо за колесницей Рамы. В Айодхье Рамачандра велел построить для царя Кишкиндхьи, Сугривы, всех членов его семьи, а также для Вибхишаны и его преданных министров прекрасные дворцы.

Когда колесница прибыла в Айодхью. Бхарата проводил Раму в царские покои. Там преданные предложили Господу арати и арчану, а Бхарата пригласил Васиштху Муни, велев ему подготовить все к завтрашней коронации.

Васиштха объяснил, как правильно провести эту церемонию согласно ведической традиции и принципам. Необходимо было доставить воду из четырех мировых океанов и всех священных рек мира, чтобы омыть Шри Раму. Бхарата позвал Сугриву, попросив царя обезьян к утру подготовить все для сароварам

На столетие Шрилы Прабхупады его мурти омыли в тысяче разных вод со всех святых мест. Преданным понадобилось два года, чтобы собрать воду. В распоряжении жителей Айодхьи и обезьян была только одна ночь, но для чистых преданных Рамы это вовсе не было препятствием. Нужно только постоянное неугасимое желание служить, и Господь даст вам силы исполнить все что угодно.

четаса сарва-кармани майи саннйасйа мат-парах

буддхи-йогам упашритйа мач-читтах сататам бхава

«Во всех делах и начинаниях всегда полагайся на Меня и помни, что ты находишься под Моей защитой. Таким образом, занимаясь преданным служением, всегда думай обо Мне» («Б-г.», 18.57).

Шри Рама дал обезьянам неограниченные возможности, и они, взяв каждая по огромной жемчужно-золотой бочке, ринулись к Ганге, Ямуне, Годавари, Сарасвати, ко всем сароварам и океанам. Самым трудным было отправиться к Северному Ледовитому океану, поэтому туда послали Ханумана.

Вода отовсюду для сароварам была доставлена в срок, и началась церемония коронации. Брахманы пели гимны и мантры и провели грандиозную ягью, Господа омыли во всех священных водах мира Васиштха Муни принес восхитительный, божественный венец Властителя Мира. Когда-то его изготовил для Ману сам Господь Брахма, и с тех пор его носили правители, рожденные в династии Рагху, потомки Икшваку.

Господа Шри Рамачандру усадили на трон и увенчали его голову этой короной. Варуна надел на шею Господа гирлянду из золотых подводных лилий. Того, чьей шеи и груди она касается, никогда не постигнут болезни и другие материальные несчастья. Индра поднес Господу драгоценный райский жемчуг.

Сита сидела у стоп супруга, а все царство Айодхьи, включая деревья и камни, танцевало, в экстазе воспевая Святые Имена Шри Шри Ситы-Рамы: «Шри Рам Джайа Рам Джая Джая Рам! Рагхупати Рагхава Раджа Рам! Патита-павана Сита Рам!»

Спустя некоторое время Господь попросил Вибхишану и предводителей династии обезьян вернуться домой, поскольку царство не может и не должно надолго оставаться без царя, так же, как женщина без мужа или ребенок без родителей.

Господь также выразил благодарность Лакшмане: «Из любви ко мне ты принял непостижимые материальным умом аскезы! Ты отправился со мной в лесное изгнание, преданно служа мне! Без тебя я бы не одолел Равану! Я в неоплатном долгу перед тобой! И я хочу, чтобы вы с Бхаратой стали принцами-регентами при мне».

Так и было сделано. Лакшману и Бхарату короновали как принцев-регентов, несмотря на их упорные отказы. Ведь они желали только бескорыстного преданного служения! Но Господь сказал: «Я желаю, чтобы сейчас вы послужили мне именно в таком качестве!» И они стали фактически равноправными властителями Айодхьи и всего мира.

Одна из высших добродетелей — смиренная благодарность. Это — неземное, нематериальное чувство. Это черта имеет духовную природу. Известно, что Господь — источник всех добродетелей. Нет никого более благодарного, чем Бог!

Сита и Рама оставались вместе с братьями на троне Айодхьи одиннадцать тысяч лет. Но однажды стиралыцик на улице стал критиковать Рамачандру: «Почему царь принял Ситу обратно? Ведь она жила у другого мужчины, а Рама — это Рама-раджа, он — безупречен!»

Лидер должен делать все для своих граждан и жертвовать ради них личным благом.

«Я обязан изгнать Ситу в лес до конца своих дней!» — решил Рама, хотя ему и было нестерпимо больно.

Многие люди не могут понять этого. Ачарьи же объясняют этот поступок Господа на разных эзотерических уровнях.

Шри Рама как монарх утверждал словом и делом принципы порядочности, морали, честности и духовности. Лидер обязан пойти на любое пожертвование своим собственным благом, дабы сохранить свою чистоту и доверие подданных. Такого не заметишь на политической арене современного мира, где царят коррупция, лицемерие и замалчивание! Одна из причин хаоса в современном мире заключается в том, что люди не верят в своих лидеров, поскольку лидеры не достойны их доверия. С царем-грешником люди тоже начинают деградировать.

Но если мы хотим, чтобы нами правил Рама-раджа, то царь должен быть преданным Верховной Божественной Личности! Однако в условиях так называемой демократии это невозможно до тех пор, пока мы сами не станем преданными! В Кали-югу все перевернуто с ног на голову, и каждый народ достоин своего правителя! А потому есть единственный выход — предаться Рама-радже напрямую, и тогда, может быть, воцарившись в наших сердцах, он проявит себя и в сердцах наших лидеров, если мы будем им проповедовать личным примером

«Я хочу сказать Сите, — поделился Господь с Лакшманой, — что собираюсь отправить ее на праздник в ашрам Вальмики Муни и что праздник продлится некоторое время! Она будет счастлива, поскольку уже давно мечтала повидать жен отшельников и поднести им дары. Но когда вы прибудете туда, ты скажешь Сите, что она не вернется, что она никогда больше меня не увидит! Я должен сделать это, хотя испытываю неимоверные страдания при мысли о том, что мне вновь придется разлучиться с нею!»

Сердце Лакшманы разбилось на миллионы частей, ведь его жизнью и душой было счастье Шри Шри Ситы-Рамы! Но, повинуясь Господу, он передал Сите волю Рамы, и она, обрадованная возможностью повидать жен риши и сопровождаемая сотней служанок, отправилась в путь.

По дороге к ашраму Вальмики Муни Лакшмана приложил все усилия, стараясь сдержаться и не расплакаться. Но любящее вещее сердце Матушки Ситы в некий миг подсказало ей, что происходит, и она, чистая, непорочная, ни в чем не виновная, заплакала беззвучными слезами, вместе с тем не признаваясь в своей догадке Лакшмане.

«Почему ты плачешь? — вздрогнул Лакшмана, заметив ее слезы. — мы ведь едем на праздник!»

«Лакшмана, я знаю, меня изгнали! — ответила она, — изгнали на всю оставшуюся жизнь! И сейчас ты увозишь меня от Рамы!»

Лакшмане пришлось признать, что это так. Сердце несчастной Ситы разлетелось вдребезги, и горе ее невозможно описать человеческим языком! Но она стала возносить Раме молитвы, и мудрость сказанных Ею слов преданные должны запечатлеть в своих сердцах.

«О Господь Рама, моя жизнь и душа! — молилась Сита. — служить тебе и удовлетворять тебя — моя единственная цель. Ты изгнал меня, и возможно, теперь я умру в разлуке с тобою или же буду страдать всю оставшуюся жизнь! Но если такова твоя воля, если я должна это сделать, чтобы еще лучше послужить тебе, я благодарно приму это изгнание до конца дней!»

Господь Чайтанья Махапрабху в восьмом стихе «Шри Шикшаштаки» говорит:

ашлишйа ва пада-ратам пинашту мам адаршанан марма-хатам кароту ва

йатха татха ва видадхату лампато мат-прана-натхас ту са эва напарах

«Нет для меня иного Господа, кроме Кришны, и он останется им вовеки, даже если грубо обнимет меня или разобьет мое сердце, не появляясь передо мной. Он волен поступать как пожелает, ибо навсегда и независимо ни от чего останется для меня Господом, которому я поклоняюсь».

Это бхагавата-дхарма. Что бы мы ни делали, следует делать это исключительно для Бога. Именно так должен жить мир. Необходимо понять, что Кришна — Верховный повелитель всего сущего. Он — изначальный доброжелатель всех существ. Осознав эту истину, душа достигает состояния полного, изначального покоя — пурна-шанти.

бхоктарам йаджна-тапасам сарва-лока махешварам

сухридам сарва-бхутанам джнатва мам шантим риччхати

«Человек, полностью осознавший, что Я — единственный, кто наслаждается всеми жертвоприношениями и плодами подвижничества, что Я — Верховный владыка всех планет и полубогов, а также друг и благодетель всех существ, избавляется от материальных страданий и обретает полное умиротворение» («Б.-г.», 5.29).

Сита была беременна, и в ашраме Вальмики она родила Лаву и Кушу, впоследствии ставших ачарьями и распространивших «Шри Рамаяну» по цепи ученической преемственности.

...Внимая этому повествованию Шри Вальмики Муни, следует осознать, что мы должны стремиться к такому уровню преданности. Только это может сделать нас счастливыми. В этом состоит цель Движения сознания Кришны — дать страждущим душам знание о том, как очистить жизнь, достичь истинного успеха и обрести полное блаженство.

«Мне не нужны никакие удовольствия этого мира, о Господь, а только чистая бхакти», — в таком сознании нужно практиковать избранный нами путь. Шрила Прабхупада шел на великие жертвы, мечтая, чтобы люди всего мира приняли это духовное наследие.

Кришна являет трансцендентные игры во Вриндаване, а Рамачандра — в Айодхье. Эти святые дхамы — манифестация духовного мира здесь, на Земле. Когда Господь нисходит в этот мир, с ним вместе нисходят его вечные спутники и вечная обитель. Верховная Божественная Личность проводит игры и на Земле, но узреть их возможно лишь духовным видением. Конечно, сейчас здесь много греховной деятельности, но ее замечает только поверхностный и оскверненный иллюзией материальный взгляд. С трансцендентной же точки зрения, в этих обителях проходят нектарные лилы Шри Шри Ситы-Рамы, Шри Шри Радхи-Кришны, и игры эти всегда будут радовать чистых преданных.

 

Рамаяна

Перевод с санскрита Веры Потаповой

Подстрочный перевод и прозаические введения в тексте перевода Б. Захарьина

 

[Марича превращается в оленя]

(Часть 42 )

Под сенью смоковницы ракшасов буйных властитель

Увидел смиренную хижину, Рамы обитель.

И Десятиглавый, с небес опустившись отвесно,

Сошел с колесницы, украшенной златом чудесно.

Он Маричу обнял и молвил, на хижину глядя:

«Не мешкай, должны мы исполнить свой замысел, дядя!»

И ракшас не мог пренебречь властелина веленьем.

Он, облик сменив, обернулся волшебным оленем,

Красивым животным, что взад и вперед у порога

Носилось, хоть Маричи сердце снедала тревога.

Олень пробегал по траве меж деревьев тенистых.

Сверкали алмазы на кончиках рожек ветвистых,

А шкура его серебрилась от крапин искристых.

И губы оленя, как лотос, на мордочке рдея,

Блестели, слегка изгибалась высокая шея.

В отличье от многих собратьев, покрытый не бурой,

А золотом и серебром отливающей шкурой,

Два лотосовых лепестка – два лазоревых уха

Имел он, и цвета сапфира – поджарое брюхо,

Бока розоватые, схожие с мáдхукой дивной,

Как лук семицветный Громовника – хвост переливный.

На быстрых ногах изумрудные были копыта,

И чудное тело его было накрепко сбито.

При помощи сил колдовских, недоступных понятью,

Стал Марича гордым оленем с пленительной статью.

Его превращенье продлилось не дольше мгновенья.

Каменья сверкали на шкуре златого оленя.

Резвился у хижины, облик приняв светозарный,

Чтоб Ситу в силки заманить, этот ракшас коварный.

И Рамы приют освещал, и поляны, и чащи

Сей блеск несказанный, от оборотня исходящий.

Спиною серебряно‑пестрой, исполненный неги,

Олень красовался, жуя молодые побеги,

Покамест у хижины, сенью смоковниц повитой,

Нечаянно не был замечен гуляющей Ситой.

 

[Сита восхищается оленем]

(Часть 43 )

Срывала цветы дивнобедрая, и в отдаленье

Пред ней заблистали бока золотые оленьи.

«О Рама, взгляни!» – закричала она в умиленье.

Жена тонкостанная, чья красота безупречна,

За этим диковинным зверем следила беспечно.

Она призывала великого Рагху потомка

И Лакшману, храброго деверя, кликала громко.

Но тот, на оленью серебряно‑пеструю спину

Взглянув, обращается к старшему царскому сыну:

«Мне чудится Марича в этом волшебном животном.

Ловушки в лесах расставлял он царям беззаботным,

Что, лук напрягая, летели, влекомы соблазном,

В погоню за тенью, за призраком дивнообразным.

Легко ли! В камнях драгоценных серебряно‑пегий

Олень по поляне гуляет и щиплет побеги!»

Но Сита с улыбкой чарующей, Лакшманы слово

Спокойно прервав, обратилась к царевичу снова,

Не в силах стряхнуть наважденье кудесника злого.

«Похитил мой разум, – сказала царевна Видехи, –

Олень златозарный. Не мыслю я лучшей утехи!

О Рама, какое блаженство, не ведая скуки,

Играть с ним! Диковину эту поймай, Сильнорукий!»

И Раму олень златошерстый поверг в изумленье,

Пестря серебром, словно звезд полуночных скопленье,

Венчанный рогами сапфирными с верхом алмазным,

Он блеск излучал несказанный, дышал он соблазном!

Но Рама жену не хотел опечалить отказом

И Лакшмане молвил: «Олень, поразивший мой разум,

Будь зверь он лесной или Марича, ракшас коварный,

Расстанется нынче со шкурой своей златозарной!

Царевне защитой будь, Лакшмана, отпрыск Сумитры!

За Ситой смотри, чтоб ее не обидел злохитрый.

Оленя стрелой смертоносной, отточенной остро,

Убью и вернусь я со шкурой серебряно‑пестрой».

 

[Рама убивает Маричу]

(Часть 44 )

Воитель Великоблестящий с могучею статью

Себя опоясал мечом со златой рукоятью.

Взял трижды изогнутый лук он да стрелы в колчане

И вслед за диковинным зверем пустился в молчанье.

Подобного Индре царевича раджа олений

Увидел и сделал прыжок, подгибая колени.

Сперва он пропал из очей, устрашен Богоравным,

Затем показался охотнику в облике явном,

Сияньем своим пробуждая восторг в Сильноруком,

Что по лесу мчался с мечом обнаженным и луком.

То медлил прекрасный олень, то, как призрак манящий,

Мелькал – и стремглав уносился в далекие чащи,

Как будто по воздуху плыл и в простор поднебесный

Прыжком уносился, то видимый, то бестелесный.

Как месяц, повитый сквозных облаков пеленою,

Блеснув, исчезал он, укрытый древесной стеною.

Все дальше от хижины, в гущу зеленых потемок,

Стремился невольно за Маричей Рагху потомок.

Разгневался Рама, устав от усилий надсадных.

Олень обольстительный прятался в травах прохладных.

Приблизившись к царскому сыну, Летающий Ночью

Скрывался, как будто бы смерть он увидел воочью.

К оленьему стаду, желая продлить наважденье,

Примкнул этот ракшас, но Раму не ввел в заблужденье,

С оленями бегая, в купах деревьев мелькая,

Серебряно‑пегою дивной спиною сверкая.

Отчаявшись оборотня изловить и гоньбою

Измучась, решил поразить его Рама стрелою.

Смельчак золотую, блистающую несказанно,

Стрелу, сотворенную Брахмой, достал из колчана.

Ее, смертоносную, на тетиву он поставил

И, схожую с огненным змеем, в оленя направил.

И Мариче в сердце ударила молнией жгучей

Стрела златопёрая, пущена дланью могучей.

И раненый ракшас подпрыгнул от муки жестокой

Превыше растущей поблизости пальмы высокой.

Ужасно взревел этот Марича, дух испуская.

Рассыпались чары, и рухнула стать колдовская.

«О Сита, о Лакшмана!» – голосом Рагху потомка,

Послушен велению Раваны, крикнул он громко.

Немало встревожило Раму такое коварство.

«Ни Сита, ни Лакшмана не распознают штукарства, –

Помыслил царевич, – они поддадутся обману!»

И в сильной тревоге назад поспешил в Джанастхáну.

 

[Сита отсылает Лакшману]

(Часть 45 )

Тем временем кинулась к деверю в страхе великом

Безгрешная Сита, расстроена ракшаса криком.

«Ты Раме беги на подмогу, покамест не поздно! –

Молила жена дивнобедрая Лакшману слезно, –

Нечистые духи его раздирают на части,

Точь‑в‑точь как быка благородного – львиные пасти!»

Но с места не тронулся Лакшмана: старшего брата

Запрет покидать луноликую помнил он свято.

Разгневалась Джáнаки дева: «Рожденный Сумитрой,

Ты Раме не брат, – супостат криводушный и хитрый!

Как видно, ты гибели Рагху потомка желаешь,

Затем что бесстыдно ко мне вожделеньем пылаешь!

Лишенная милого мужа, не мыслю я жизни!»

И горечь звучала в неправой ее укоризне.

Но Лакшмана верный, свою обуздавший гордыню,

Ладони сложил: «Почитаю тебя, как богиню!

Хоть женщины несправедливы и судят предвзято,

По‑прежнему имя твое для меня будет свято.

Услышит ли Рама, вернувшись, твой голос напевный?

Увидит ли очи своей ненаглядной царевны?»

«О Лакшмана! – нежные щеки рыдающей Ситы

Слезами горючими были обильно политы. –

Без милого Рамы напьюсь ядовитого зелья,

Петлей удавлюсь, разобьюсь я о камни ущелья!

Взойду на костер или брошусь в речную пучину,

Но – Рамой клянусь! – не взгляну на другого мужчину».

Бия себя в грудь, предавалась печали царевна,

И сын Дашаратхи ее утешал задушевно.

Ладони сложив, он склонился почтительно снова,

Но бедная Сита в ответ не сказала ни слова.

На выручку старшему брату пустился он вскоре,

И деву Митхи́лы покинуть пришлось ему в горе.

 

[Разговор Раваны с Ситой]

(Часть 46 )

Явился в обитель, что выстроил сын Каушальи,

Владыка Летающих Ночью, обутый в сандальи,

С пучком, одеянье шафранного цвета носящий,

И с чашей – как брахман святой, подаянья просящий.

И зонт его круглый увидела Джанаки дева,

И посох тройчатый висел на плече его слева.

Под видом святого к царевне, оставленной в чаще,

Направился ракшасов раджа великоблестящий.

Без солнца и месяца в сумерки мрак надвигался –

Без Рамы и Лакшманы – Равана так приближался!

На Ситу он хищно взирал, как на Рохини – Раху.

Листвой шелестеть перестали деревья со страху.

Как прежде, не дул освежающий ветер в испуге,

Когда он украдкой к чужой подбирался супруге.

Годáвари быстрые волны замедлили разом

Теченье свое, за злодеем следя красноглазым,

Что, Рамы используя слабость, походкой неспешной,

Монахом одет, подступал, многогрешный, к безгрешной.

Царевна блистала звездой обольстительной, Читрой,

Вблизи пламенел грозновещей планетой Злохитрый.

Надев благочестья личину, был Десятиглавый

Похож на трясину, где выросли пышные травы.

Он молча взирал на прекрасную Рамы подругу,

Что ликом своим, как луна, освещала округу.

Пунцовые губы и щек бархатистых румянец

Узрел он, и белых зубов ослепительный глянец.

Рыданья и вопли красавицы, горем убитой,

К нему долетали из хижины, листьями крытой.

И слушал неправедный Равана, стоя снаружи,

Как в хижине плачет Митхилы царевна о муже.

К прекрасной, из желтого шелка носящей одежду,

Приблизился он, понапрасну питая надежду.

И, нищим прикинувшись, демонов грозный властитель,

В обличье смиренном, супруги чужой обольститель,

Не ракшас, но брахман достойный, читающий веду,

С Видехи царевной завел осторожно беседу.

Ее красоте несказанной дивился Злонравный:

«О дева! Тебе в трех мирах я не видывал равной!

Трепещет, как пруд соблазнительный, полный сиянья,

Твой стан упоительный в желтом шелку одеянья.

В гирлянде из лотосов нежных, ты блещешь похожей

На золото и серебро ослепительной кожей.

Открой, кто ты есть, луноликая, царственной стати?

Признайся, ты – страсти богиня, прекрасная Рати?

Ты – Лакшми иль Кирти? Иль, может, небесная дева?

Одно достоверно – что ты рождена не из чрева!

Прекрасные острые ровные зубы невинно

Сверкают своей белизной, словно почки жасмина.

От слез покраснели глазные белки, но зеницы

Огромных очей, пламенея, глядят сквозь ресницы.

О дева с округлыми бедрами, сладостным станом,

С обличьем, как плод наливной, бархатистым, румяным,

С чарующим смехом, с грудями, прижатыми тесно

Друг к дружке, что жемчуг отборный украсил чудесно!

Похитили сердце мое миловидность и нега.

Так волны уносят обломки размытого брега.

Доселе супруги богов и людей не имели

Столь дивных кудрей, столь упругих грудей не имели.

Не знали жилицы небес и Куберы служанки

Столь гибкого стана и гордой сверх меры осанки.

Три мира – небесный, земной и подземный – доныне

Не видели равной тебе красотою богини!

 

Но если такая, как ты, в трех мирах не блистала,

Тебе обретаться в дремучих лесах не пристало.

Охотятся ракшасы в чаще, не зная пощады,

А ты рождена для дворцов, для садовой прохлады,

Роскошных одежд, благовоний, алмазов, жемчужин,

И муж наилучший тебе, по достоинству, нужен.

Ответь, большеглазая, кто же с тобой, темнокудрой,

В родстве: богоравные мáруты, вáсу иль рудры?

Но здешняя чаща – Летающих Ночью обитель.

Откуда возьмется в окрестных лесах небожитель?

Не встретятся тут ни гандхарвы, ни слуги Куберы.

Лишь бродят свирепые тигры, гиены, пантеры.

Богиня, ужель не боишься опасных соседей –

Ни цапель зловещих, ни львов, ни волков, ни медведей.

Откуда ты? Чья ты? Не страшны ль тебе, луноликой,

Слоновьи самцы, что охвачены яростью дикой

И, жаждой любовной томимы, вступать в поединки

Готовы на каждой поляне лесной и тропинке?

Красавица, кто ты? Зачем пребывать ненаглядной

В лесу, где охотится ракшасов род плотоядный!»

С речами лукавыми демонов раджа злотворный

В обличье святого явился к жене безукорной.

Царевной Митхилы почтен был Великоблестящий,

Как дваждырожденный мудрец, подаянья просящий.

 

[Равана открывается Сите]

(Часть 47 )

Владыка Летающих Ночью, исполненный блеска,

Супруге великого Рамы ответствовал резко:

«Я тот, кто мирам и насельникам их угрожает, –

Богам их, царям их, отшельникам их угрожает.

О Сита, я – Равана, демонов раджа всевластный!

Увидя шелками окутанный стан сладострастный

И негу твоей отливающей золотом кожи,

Делить перестал я с несчетными женами ложе.

О робкая, зваться ты будешь царицею главной,

Как Ланка зовется столицею великославной.

Твердыня ее на вершине горы осиянной

Стоит посредине бушующего океана.

По рощам ты станешь гулять, благоизбранна мною,

Расставшись охотно с обителью этой лесною.

Толпой пятитысячной будут всечасно служанки

Творить угожденье супруге властителя Ланки».

Тогда безупречно сложенная Джанаки дева

Ответила Раване словом презренья и гнева:

«Как Индра всесильный, питающий землю дарами,

Один у меня повелитель: я предана Раме!

Как ширь океана, глубок и спокоен, с горами

Сравнится бестрепетный воин. Я предана Раме!

Он – древо баньяна, что сенью ветвей, как шатрами,

С готовностью всех укрывает. Я предана Раме!

Он ликом прекрасней луны, что блестит над мирами,

Он мощью безмерной прославлен. Я предана Раме!

С повадкой шакальей – гоняться за львицей, что в жены

Избрал этот лев, Каушальей‑царицей рожденный?

Зачем злодеянье творишь ты, себе в посмеянье?

Ведь я для тебя недоступна, как солнца сиянье!

Преследуя Рамы жену – вместо райского сада

Любуешься ты золотыми деревьями ада!

 

Зубов у змеи ядовитой с разинутым зевом,

Клыков у голодного тигра, объятого гневом,

Перстами не вырвешь ты, Равана Десятиглавый,

В живых не останешься, выпив смертельной отравы.

Ты Мáндару‑гору скорей унесешь за плечами,

Чем Рамы жену обольстишь колдовскими речами.

Ты, с камнем на шее плывя, одолеешь пучину,

Но Рамы жену не заставишь взглянуть на мужчину.

Ты солнце и месяц в горсти или пламя в подоле

Задумал теперь унести? Не в твоей это воле!

Натешиться всласть пожелал ты женой добронравной

И мыслишь супругу украсть, что избрал Богоравный?

Не жди воздаянья потугам своим бесполезным.

Стопами босыми по копьям пройдешь ты железным!

Меж царственным львом и шакалом различья не знаешь,

Меж грязной водой и сандалом различья не знаешь.

Ты низости полон и Рамы величья не знаешь!

Мой Рама в сравненье с тобой, похититель презренный,

Как áмриты чаша – с посудиной каши ячменной!

Запомни, что ты против Рамы, великого мужа,

Как против зыбей океанских – нечистая лужа.

Под стать Шатакрáту, он славится твердостью духа.

Не радуйся, ракшас, как в масло упавшая муха!»

Так праведная – нечестивому, вспыхнув от гнева,

Ответила – и задрожала, как райское древо.

Рассерженный гневной отповедью Ситы, желая устрашить ее, Равана похваляется своим могуществом.

 

[Равана продолжает уговаривать Ситу]

(Часть 48 )

«Я с братом Куберой затеял умышленно ссору.

В неистовой схватке его победил я в ту пору.

Он в страхе ушел на Кайласу, священную гору.

Я, назло Кубере, его колесницей чудесной

Доныне владею и плаваю в сфере небесной.

О дева Митхилы! Бегут врассыпную, в тревоге,

Мой лик устрашительный видя, бессмертные боги.

И шума зеленой листвы, распустившейся пышно,

О царская дочь, при моем появленье не слышно.

И ветер не дует, недвижно речное теченье,

А солнца лучи – как луны голубое свеченье.

Среди океана мой град, именуемый Ланкой,

Для взора, под стать Амарáвати, блещет приманкой.

Стеной крепостной обнесен этот град многолюдный.

Она золотая, в ней каждый портал – изумрудный.

Свирепые ракшасы, жители дивной столицы,

Дворцами владеют, имеют слонов, колесницы.

Густые деревья прохладных садов и беспыльных

Красуются многообразьем плодов изобильных.

Божественные наслажденья со мной повседневно

Вкушая, ты жребий земной позабудешь, царевна!

О Раме напрасно печалишься, век его прожит!

Ведь он – человек, и никто его дней не умножит.

Отправил в леса Дашарáтха трусливого сына,

Любимцу меж тем предоставил престол властелина.

На что тебе Рама, лишенный отцовского царства,

От мира сего отрешенный, терпящий мытарства?

Не вздумай отвергнуть меня! Повелитель всевластный,

Явился я, Камы стрелой уязвлен любострастной.

Раскаешься, словно Урвáши – небесная дева,

Ногой оттолкнувшая милого в приступе гнева.

 

Перста моего испугается Рама твой хилый!

Зачем ты противишься счастью, царевна Митхилы?»

Но пылкую отповедь этой красавицы дивной

Услышал немедленно Равана богопротивный:

«Похитив жену Громовержца, прекрасную Шачи,

Ты можешь остаться в живых, – ведь бывают удачи!

Но если ты Ситу похитил – спастись не надейся:

Умрешь неизбежно, хоть áмриты вдоволь напейся!»

Тут повелитель ракшасов принял свой подлинный устрашающий облик. Левой рукой притянул он Ситу за волосы, а правой охватил бедра девы Видехи. Взойдя на свою воздушную колесницу, Равана усадил Ситу к себе на ляжку. Влекомая зелеными небесными конями, колесница взмыла ввысь и понеслась над лесом Дандака.

 

[Равана похищает Ситу]

(Часть 52 )

«О Рама!» – взывала, рыдая, царевна Видехи,

Но Равана в небо ее уносил без помехи.

И нежные члены, сквозь желтого шелка убранство,

Мерцали расплавом златым, озаряя пространство.

И Равану пламенем желтым ее одеянье

Объяло, как темную гору – пожара сиянье.

Царевна сверкала, как молния; черною тучей

Казался, добычу к бедру прижимая, Могучий.

Был Десятиглавый осыпан цветов лепестками:

Красавица шею и стан обвивала венками.

Гирлянды, из благоухающих лотосов свиты,

Дождем лепестков осыпали мучителя Ситы.

И облаком красным клубился в закатном сиянье

Блистающий царственным золотом шелк одеянья.

Владыка летел, на бедре необъятном колебля

Головку ее, как цветок, отделенный от стебля.

И лик обольстительный, ракшасом к боку прижатый,

Без Рамы поблек, словно лотос, от стебля отъятый.

Губами пунцовыми, дивным челом и глазами,

И девственной свежестью щек, увлажненных слезами,

Пленяла она, и зубов белизной небывалой,

И сходством с луной, разрывающей туч покрывало.

Без милого Рамы красавица с ликом плачевным

Глядела светилом ночным в небосводе полдневном.

На Раваны лядвее темной, дрожа от испуга,

Блистала она, златокожая Рамы подруга,

Точь‑в‑точь как на темном слоне – золотая подпруга.

Подобная желтому лотосу, эта царевна,

Сверкая, как молния, тучу пронзавшая гневно,

Под звон золотых украшений, казалась влекома

По воздуху облаком, полным сиянья и грома.

И сыпался ливень цветочный на брата Куберы

С гирлянд благовонных царевны, прекрасной сверх меры.

Казался, в цветах утопающий, Равана грозный

Священной горой, что гирляндой увенчана звездной.

И без передышки летел похититель коварный.

У Ситы свалился с лодыжки браслет огнезарный.

Был Равана древу подобен, а Джанаки дева –

Налившейся розовой почке иль отпрыску древа.

На Раваны ляжке блистала чужая супруга,

Точь‑в‑точь как на темном слоне – золотая подпруга.

По небу влекомая братом Куберы бездушным,

Она излучала сиянье в просторе воздушном.

Звеня, раскололись, как звезды, в немыслимом блеске

О камни земные запястья ее и подвески.

Небесною Гангой низверглось ее ожерелье.

Как месяц, блистало жемчужное это изделье!

«Не бойся!» – похищенной деве шептали в печали

Деревья, что птичьи пристанища тихо качали.

Во влаге дремотной, скорбя по ушедшей подруге,

Меж вянущих лотосов рыбки сновали в испуге.

Охвачены яростью, звери покинули чащи

И долго бежали за тенью царевны летящей.

В слезах‑водопадах – вершин каменистые лики,

Утесы – как руки, воздетые в горестном крике,

И солнце без блеска, подобное тусклому кругу, –

Оплакивали благородного Рамы супругу.

«Ни чести, ни совести в мире: мы видим воочью,

Как Ситу уносит владыка Летающих Ночью!»

И дети зверей, запрокинув мохнатые лица,

Глядели, как в небо уходит его колесница.

И все разноокие духи, живущие в чаще,

О деве скорбели, глаза боязливо тараща.

«О Рама! О Лакшмана!» – Сита взывала в печали.

Ее, сладкогласную, кони зеленые мчали.

Все дальше на юг уносилась волшебная колесница. Рыдания Ситы пробудили престарелого царя ястребов, Джатайю, некогда водившего дружбу с Дашаратхой. Доблестный Джатайю вступился за супругу Рамы, грозными ударами клюва сразил коней и возницу Раваны, изломал когтями его лук и щит, разбил небесную колесницу. Ракшас, однако, пронзил Джатайю бесчисленными стрелами, так что он стал похож на дикобраза, мечом отрубил царю ястребов ноги и крылья.

 Оставив умирать Джатайю, истекающего кровью, Равана подхватил Ситу и полетел с ней на Ланку. Обломки златокованой небесной колесницы были разбросаны по земле.

 Увлекаемая Раваной в поднебесье, беззащитная царевна Митхилы приметила пять могучих обезьян, стоящих на вершине горы. «Быть может, передадут они весть Раме», – подумала Сита и, оторвав от своего платья желтый шелковый лоскут, бросила его обезьянам.

 Примчав Ситу на Ланку, Равана поместил ее в ашоковой роще под неусыпным надзором отвратительных с виду, злобных ракшаси.

* * *

Не найдя в лесной хижине царевны Видехи, Рама предается глубокому отчаянью. Он горько упрекает брата Лакшману, оставившего несчастную Ситу в одиночестве. Рыдая, сетуя, мечется он вокруг хижины, подобно человеку, утратившему рассудок.

 «О дерево кадамба, не видало ли ты моей любимой? О розовая бильва, не знаешь ли, где прекрасная Сита?» – горестно восклицает царевич Кошалы. Тщетно обращается он ко всем обитателям леса. Молчит и река Годавари, страшась грозного Раваны. Только олени, пришедшие к ней на водопой, зачем‑то побежали к югу и возвратились назад. Это повторялось трижды, покуда Лакшмана не догадался, что олени указывают путь ему и Раме. Вняв безмолвному совету лесных оленей, сыновья Дашаратхи направились к югу. Вскоре увидали они обломки золотой колесницы, расколотый надвое лук, обильно украшенный жемчугами, и разбитые золотые доспехи, щедро усыпанные изумрудами.

 «О Лакшмана, – вскричал Рама, – чье это снаряженье, блистающее, как солнце в зените? Кому принадлежат зеленые кони, лежащие на земле? Чей возничий, лишенный признаков жизни, покоится среди обломков золотой колесницы?»

 Об этом узнали сыновья Дашаратхи, когда набрели на умирающего царя ястребов, Джатайю. Он поведал Раме и Лакшмане о похищении царевны Видехи. «Властитель ракшасов унес ее на юг… Не отчаивайся, ты найдешь Ситу и соединишься с ней, убив Равану на поединке», – успел сказать Раме престарелый царь ястребов. Это были его последние слова.

 Тело Джатайю братья‑царевичи предали огню со всеми почестями, подобающими доблестному воителю и верному другу.

 Пробираясь далее на юг, Рама и Лакшмана совершили подвиг, освободив от заклятья безголовое чудовище, ракшаса Кабандху, который в прежнем своем рождении был полубогом. По просьбе Кабандхи, царевичи сожгли его на костре. Из пламени костра поднялся юный и прекрасный полубог. Прежде чем вознестись на небо в колеснице, запряженной белыми лебедями, он посоветовал сыновьям Дашаратхи отправиться на западный берег озера Пампа: там, в пещере горы Ришьяму́кха, скрывается повелитель обезьян Сугрива, утративший свое царство. Он призван, по словам Кабандхи, помочь Раме и Лакшмане отыскать Ситу.

 Братья пустились в путь и по прошествии нескольких дней достигли дивного озера Пампа. Ранняя весна придавала ему невыразимое очарование.

 

[Хануман не находит Ситы]

(Часть 5 )

В коровьем стаде – бык, олень средь ланей,

Зажегся месяц ясный в звездном стане.

Его шатер из лучезарной ткани

Над Мáндарой мерцал и в Океане.

Его лучей холодное сиянье

Оказывало на волну влиянье,

На нет сводило черноты зиянье, –

С мирскою скверной – тьмы ночной слиянье.

На лотосы голубизны атласной

Безмолвно изливая свет прекрасный,

Он плыл, как лебедь царственно‑бесстрастный,

Как на слоне седок великовластный.

Венец горы с отвесными боками,

Слон Вишну с позлащенными клыками,

Горбатый зебу с острыми рогами, –

По небу месяц плыл меж облаками.

Отмочен знаком зайца благородным,

Он мир дарил сияньем превосходным,

Берущим верх над Раху злоприродным,

Как жаркий солнца луч над льдом холодным.

Как слон‑вожак, вступивший в лес дремучий,

Как царь зверей на каменистой круче,

Как на престоле царь царей могучий,

Блистает месяц, раздвигая тучи.

Блаженный свет, рожденный в райских кущах,

Он озаряет всех живых и сущих,

Любовников, друг к другу нежно льнущих,

И ракшасов, сырое мясо жрущих,

И мужних жен, красивых, сладкогласных,

Что спят, обняв мужей своих прекрасных,

И демонов, свирепостью опасных,

Летящих на свершенье дел ужасных.

Тайком взирало око обезьянье

На тонкостанных, снявших одеянья,

С мужьями спящих в голубом сиянье,

На демонов, творящих злодеянья.

Достойный Хануман увидел праздных,

Погрязших в пьянстве и других соблазнах,

Владельцев колесниц златообразных,

Услышал брань и гул речей бессвязных.

Одни махали, в помощь сквернословью,

Руками с шею добрую воловью,

Другие липли к женскому сословью,

Бия себя при этом в грудь слоновью.

Но в Ланке не одни пьянчуги были:

Мужи, носящие кольчуги, были,

И луноликие подруги были,

Чьи стройные тела упруги были.

Сын ветра, обегая подоконья,

Увидел, как прелестницы ладонью

Себе втирают в кожу благовонья,

С улыбкой или хмурые спросонья.

Был слышен зов оружие носящих,

И трубный рев слонов звучал, как в чащах.

Не город, а пучина вод кипящих,

Обитель змей блистающих, шипящих!

Сын ветра здешних жителей увидел.

Он мудрых Чар Хранителей увидел,

И разума ревнителей увидел,

И красоты ценителей увидел,

И жен, собой прекрасных, благородных,

За чашей собеседниц превосходных,

Возлюбленным желанных и угодных,

С планетами сверкающими сходных.

Иная робко ласки принимала,

В других стыдливость женская дремала,

И наслаждались, не стыдясь нимало,

Как будто птица птицу обнимала.

Он увидал на плоских кровлях ложа,

Где женщины, с возлюбленными лежа,

Блистали дивной сребролунной кожей

Иль превосходной, с чистым златом схожей.

По внутренним покоям, лунолицы

И миловидны, двигались жилицы.

Их взоры пламенели сквозь ресницы.

Сверкали их уборы, как зарницы.

Но где же Сита, Джанаки отрада,

За добродетель дивная награда,

Цветущий отпрыск царственного сада,

Из борозды родившееся чадо?

Где Раму возлюбившая душевно

Митхилы ненаглядная царевна,

Чей голос благозвучен, речь напевна,

Лицо прекрасно, а судьба плачевна?

Теперь ее краса мерцает вроде

Златой стрелы высоко в небосводе,

Златой прожилки в каменной породе,

Полоски златолунной на исходе.

Охваченное ожерельем дивным,

Стеснилось горло стоном безотзывным.

Так пава с опереньем переливным

Лес оглашает криком заунывным…

И, не найдя следов прекрасной Ситы,

Лишенной попеченья и защиты,

Затосковал сподвижник знаменитый

Потомка Рагху, с ним душою слитый.

 

[Хануман находит Ситу]

(Часть 15 )

Вожак обезьяний, скрываясь в листве глянцевитой,

Священную рощу оглядывал в поисках Ситы.

Любуясь обширным пространством с высокого древа,

Он думал – не здесь ли находится пленная дева?

А роща, подобная Индры небесному саду,

Божественно благоухая, дарила прохладу.

Свисали с деревьев, красуясь, лиан плетеницы.

Животные в чаще резвились и певчие птицы.

Чертоги и храмы ласкали и тешили зренье,

А слух услаждало приятное кокиля пенье.

На водных просторах цветы в изобилии были,

Там золото лотосов, белые лилии были.

Соседством своим водоемов красоты умножа,

Таились поблизости гроты и дивные ложа.

Как солнца восход, полыхали багряные кущи,

Но не было древа прекрасней ашоки цветущей.

Горящая роща и жаркие рдяные кисти

От птиц огнекрылых казались еще пламенистей.

И ветви ашок, утоляющих мира печали,

Обильно цветами усеяны, блеск излучали.

 

Оранжевое попугаево дерево яро

Пылало, бок о бок роскошно цвела карникара.

Советник Сугривы‑царя, наделенный отвагой.

Увидел сиянье над желтой цветущей пуннáгой.

Деревья ашоки, раскидисты, крепки корнями,

Стояли, блистая, как золото, брызжа огнями.

И сотни деревьев увенчаны были цветами,

Чей пурпур впадал в темно‑синий оттенок местами.

Священная роща казалась вторым небосводом,

А дивных цветов изобилье – светил хороводом.

И, рощей любуясь, воскликнул храбрец: «Не четыре,

Но пять океанов безбрежных имеется в мире!

Зеленая ширь – океан, а цветов мириады –

Его жемчугов и кораллов бесценные клады!»

Сродни Гималаям – своей красотой и величьем,

Полна голосами животных и щебетом птичьим,

Затмив Гандха‑Мáдану, благоуханную гору,

Обильем деревьев, цветущих во всякую пору,

Священная роща сулила восторг и отраду.

Там белого храма увидел храбрец колоннаду.

И тысячестолпный, незримый до этого часа,

В очах заблистал белоснежной горою Кайласа.

Пресветлый алтарь изливал золотое сиянье,

И храм пребывал с высотою небесной в слиянье.

Но горестный вид красоты, облаченной в отрепья,

Открылся среди несказанного великолепья.

Краса луноликая, в платье изорванном, грязном,

Владыкою вверена стражницам зверообразным,

Обличьем печальным светила едва различимо,

Как пламя, повитое плотной завесою дыма.

Румянец поблек на щеках от невзгод и лишений,

А желтое платье, лишенное всех украшений,

Лоснилось, как пруд одичалый, без лотосов дивных,

И царственный стан исхудал от рыданий надрывных.

Сиянье, подобное Рóхини слабому свету,

Когда золотую преследует злобная Кету,

Красавицы взор излучал сквозь бежавшие слезы,

И демониц мерзких ее устрашали угрозы.

Она трепетала в предвиденье гибели скорой,

Как лань молодая, собачьей гонимая сворой.

Начало берущие у обольстительной шеи,

На бедрах покоились косы, как черные змеи.

Была эта дева подобна земному простору,

Что синью лесов опоясан в дождливую пору.

Узрел Хануман большеглазую, схожую с ланью,

Прекрасное тело увидел, прикрытое рванью.

Сподвижник великого Рамы судил не по платью:

Он Ситу узнал в луноликой с божественной статью,

В красавице, счастья достойной, но горем убитой.

И вслух размышлял Хануман, очарованный Ситой:

«Осанки такой не знавали ни боги, ни люди.

Лицо, как луна в полнолунье, округлые груди!

Она, как богиня, что блеск излучает всевластный,

Чьи губы, как дерева бимба плоды, ярко‑красны.

Черты и приметы ее сопоставил мой разум:

Я с обликом женщины этой знаком по рассказам!»

А Сита меж тем – тонкостанная Рамы супруга,

Желанная всем, как прекрасного Камы подруга, –

Усевшись на землю, казалась отшельницей юной,

Ей скорби завеса туманила лик златолунный.

 

И образ ее, омраченный безмерным страданьем,

С апокрифом сходствовал, с недостоверным преданьем.

Была эта дева, как мысль об ушедшем богатстве,

Как путь к совершенству сквозь тысячи бед и препятствий,

Как дымное пламя и в прах превращенное злато,

Как робкой надежды крушенье и веры утрата,

Как смутная тень клеветой опороченной славы.

И царская дочь опасалась чудовищ оравы.

Как лань, боязливые взоры она в беспокойстве

Кидала, опоры ища, и вздыхала в расстройстве.

Не вдруг рассудил Хануман, что любуется Ситой,

Похожей на месяц печальный, за тучами скрытый.

Но, без драгоценностей, в платье, забрызганном грязью,

Ее распознал, как реченье с утраченной связью:

«Два‑три из описанных Рамой искусных изделий –

И только! – остались блистать у царевны на теле.

Усыпанные жемчугами я вижу браслеты,

Швадáмштру и серьги, что в уши по‑прежнему вдеты.

Они потемнели, испорчены долгим ношеньем,

Но я их узрел, не в пример остальным украшеньям:

Со звоном и блеском с небес ожерелья, запястья

Посыпались в пору постигшего Ситу злосчастья.

С отливом златым покрывало, что было на деве,

Нашли обезьяны лесные висящим на древе,

А платье, хоть великолепьем и славилось прежде,

Но стало отрепьем, подобно обычной одежде.

Премудрого Рамы жену узнаю в златокожей,

Отменной красой со своим повелителем схожей.

Четыре мученья он терпит – на то есть причина.

Ведь к женщине должен питать состраданье мужчина,

К беспомощной – жалость, а если утратил супругу,

Тобою печаль овладеет, подобно недугу.

Коль скоро с желанной расстался – любовью ты мучим.

Вот муки четыре, что Рамой владеют могучим!»

 

[Хануман видит Ситу в окружении ракшаси]

(Часть 17 )

Луна в небесах воссияла, как лотос «куму́да»,

Как лебедь, скользящий по синему зеркалу пруда.

Взошла светозарная и, Хануману в услугу,

Блистаньем холодных лучей озарила округу.

Царевна под бременем горя казалась несомой

Волнами ладьей, оседавшей под кладью весомой.

Сын Марута стражниц, уродливых телом и рожей,

При лунном сиянье увидел вблизи златокожей.

С ушами отвислыми были свирепые хари,

И вовсе безухими были нелепые твари.

С единственным оком и с носом на темени были.

Чудовищны женщины этого племени были!

А шеи – как змеи, хоть сами громадины были.

У многих, однако, не шеи, а впадины были,

И головы вдавлены в плечи. Природы причуды, –

Страшилища были брыласты и сплошь вислогруды.

Иные плешивыми были, на прочих стояла

Косматая шерсть, хоть валяй из нее одеяла!

Царевну Видехи, с лицом, как луна в полнолунье,

Кольцом окружали ублюдки, уроды, горбуньи,

Тьма‑тьмущая ракшаси рыжих, чернявых, сварливых,

Отвратных, запальчивых, злобных, бранчливых, драчливых.

Им копья, бодцы, колотушки служили оружьем.

Сын ветра дивился ногам буйволиным, верблюжьим,

 

Ушам обезьяньим, коровьим, слоновьим, ослиным

И мордам кабаньим, оленьим, шакальим, тигриным,

Ноздрям необъятных размеров, кривым, несуразным,

Носам, точно хобот, мясистым и трубообразным,

И вовсе безносым уродам, еще головастей,

Губастей казавшимся из‑за разинутых пастей.

Сподвижник царевича Рамы, великого духом,

Дивился грудям исполинским, свисающим брюхам.

Ругательниц глотки воловьи, верблюжьи, кобыльи

На всех срамословье обрушивали в изобилье.

Сжимали свирепые ракшаси молоты, копья.

Их космы свалялись, как дымчатой пакли охлопья.

По самые уши забрызганы мясом и кровью,

И чревоугодью привержены и сквернословью,

Терзали они плотоядно звериные туши

И жадно хмельным заливали звериные души.

И дыбом поставило все волоски обезьяньи

Ужасное пиршество это при лунном сиянье!

Страшилища расположились в окрестностях древа,

Под сенью которого плакала Джанаки дева.

Палимая горем, страдая телесно, душевно,

Красой несравненной своей не блистала царевна.

В тоске по супругу, подобна звезде, почерпавшей

Святую заслугу и с неба на землю упавшей,

Бледна, драгоценных своих лишена украшений,

Лишь верностью мужу украшена в пору лишений,

С кудрями густыми, покрытыми пылью обильной,

От близких отторгнута Раваны властью всесильной, –

Слониха, от стада отбитая львом; в небосводе

Осеннем – луна, когда время дождей на исходе.

Волшебная лютня, таящая дивные звуки,

Чьей страстной струны не касаются трепетно руки, –

Царевны краса оскудела с любимым в разлуке.

Прекрасная Сита, – без вешнего цвета лиана, –

В отрепья одета, явилась очам Ханумана.

Сложенная царственно, с телом, забрызганным грязью,

С возлюбленным Рамой не связана сладостной связью.

Глаза ее были тревоги полны и томленья.

Она озиралась, как стельная самка оленья.

И Пáвана сын любовался красою невинной,

Как лилией белой, что грязной забрызгана тиной.

Хануман провел ночь, укрывшись в древесных ветвях. На рассвете он услышал голоса брахманов, читающих Веды, и придворных певцов, славословящих десятиглавого повелителя ракшасов. Пробужденный сладкогласным пением, Равана вспомнил царевну Видехи. Не в силах обуздать своих желаний, он тут же отправился в ашоковую рощу, где пребывала Сита.

 

[Обращение Раваны к Сите]

(Часть 20 )

С медовою речью к отшельнице этой злосчастной

Приблизился вкрадчиво Равана великовластный.

«Зачем, круглобедрая, ты прикрываешь пугливо

Упругие груди, живот, миловидный на диво?

Люблю тебя, робкая, чье безупречно сложенье

И неги полны горделивые телодвиженья.

Не бойся меня, дорогая! Таков наш обычай,

Что жены людские становятся нашей добычей!

О дева Митхи́лы! Тебя не коснусь я, доколе,

Желанная, мне не предашься по собственной воле!

Любимая, полно! Богиня, чего тут страшиться?

Гляди веселей! От унынья сумей отрешиться!

Ты ходишь в отрепьях, отшельница, землю нагую

Избрала ты ложем, прическою – косу тугую.

Алоэ, сандал и камней драгоценных мерцанье

Нужней тебе, Сита, чем эти посты, созерцанье…

Тебя ожидает обилие разнообразных

Венков, ароматов, одежд и уборов алмазных.

Напитки, роскошные ложа, златые сиденья

Получишь заслуженно для своего услажденья.

Отдайся мне, дева‑жемчужина, без принужденья!

Укрась, безупречно сложенная, нежные члены!

Со мной сочетайся! К чему этот облик смиренный?

Твоя обольстительна юность, но быстрые годы

Умчатся и вспять не вернутся, как быстрые воды.

Твоей красоты бесподобной творец, Вишвакри́та,

Должно быть, забросил резец, изваяв тебя, Сита!

Богиня, при виде твоей соблазнительной стати

Хранить равнодушье не смог бы и сам Праджапáти.

Так сладостно тело твое, что любая частица

Нечаянный взор привлекает всецело, царица!

Округлыми бедрами, дивного лика свеченьем

Меня восхищая, расстанься с ума помраченьем.

Над множеством женщин прекрасных – лишь дай мне согласье! –

Я главной супругой поставлю тебя в одночасье.

О дева, сокровища мира, добытые силой,

И целое царство в придачу отдам тебе, милой!

Чужие края покорить я замыслил и, с честью,

Митхилы царю подарить, как желанному тестю.

И боги и демоны мне уступают в отваге.

В боях разрывал я не раз их надменные стяги.

Коль скоро желанье ты встретишь ответным желаньем,

Твой стан я украшу камней многоцветным блистаньем,

Любуясь, как светится твой золотой драгоценный

Убор в сочетанье с твоей наготой несравненной.

Воспользуйся, дева, моей добротой неизменной.

О робкая, не отвергай наслаждений, веселья…

Для родичей дам тебе уйму богатых земель я.

Красавица, чтó, если в чаще царевич Кошалы

Бесславно погиб и его растерзали шакалы?

Богиня, ты видишь на деле могущество Рамы:

Наряд из берёсты на теле – имущество Рамы!

Отшельник, на голой земле, под смоковницей спящий, –

Твой Рама, а я градодержец великоблестящий!

О Сита, останешься ты светозарной луною,

Что скрыта от Рамы ночных облаков пеленою.

Летят они, словно косяк журавлей быстрокрылых,

И больше никто, госпожа, обогнать их не в силах.

У Индры Хирáнья‑Каши́пу не отнял супруги

Назад, несмотря на старанья его и потуги.

О Рама, явись хоть с оружьем, одетый в доспехи,

Вовеки не будешь ты мужем царевны Видехи.

Игривая дева, улыбка твоя светозарна.

Уносишь ты сердце мое, словно змея – Супáрна.

На хрупкое тело взгляну, что блестит сквозь прорехи,

Уборов златых лишено, уроженка Видехи, –

И в женах прекрасных найти не дано мне утехи!

Так будь же царицей, властительницей образцовых

Красавиц, что здесь обитают в покоях дворцовых.

И станут, как девы небесные, Лакшми служанки,

Тебе угождать превосходные женщины Ланки.

Камней драгоценных и злата получишь сверх меры:

Богата казна у меня, как у брата Куберы!

Айодхьи царевич со мной не сравнится, богиня!

Свой блеск он утратил, повержена Рамы гордыня.

Отправимся, робкая, в пышно цветущие рощи,

Где слышится гул океана, исполненный мощи,

Где пчелы жужжат, опьяняясь густым ароматом,

И тело укрась для меня жемчугами и златом!»

Убитая горем, Сита отвечала слабым голосом: «Обрати сердце свое к собственным женам! Не соблазняй меня сокровищами. Я принадлежу Раме! Ты можешь избежать громовой стрелы Индры, но гнев потомка Рагху настигнет тебя неотвратимо. Разве устоишь ты, низкий пес, перед Рамой и Лакшманой, двумя тиграми из рода Икшваку?»

 Разъяренный упорством Ситы и ее смелыми речами, Равана угрожает царевне Митхилы смертью и удаляется в сопровождении своих жен.

 Злобные ракшаси, осыпая Ситу бранью, стараются заставить ее уступить Раване.

 Отчаявшаяся, измученная Сита приближается к дереву ашоки, чтобы расстаться с жизнью, повесившись на своих волосах. Но скрывавшийся дотоле среди ветвей Хануман приветливо окликает дочь Джанаки.

 Сита, испуганная грозным обликом посланца Рамы, едва не лишилась чувств. Только увидя предъявленный ей Хануманом именной перстень Рамы, дева Видехи овладела собой и доверилась ему.

 Хануман поведал ей о несметной рати обезьян и медведей, готовой по знаку Рамы двинуться в поход против Раваны.

 «Садись ко мне на спину, – предложил сын Ветра. – Я перелечу океан и доставлю тебя к Раме и Лакшмане!» Но царевна Митхилы отказалась, боясь потерять сознание и упасть с высоты в бушующие волны.

 Она вынула из складок одежды драгоценный камень, который прежде украшал ее чело, и попросила передать его Раме. «Пусть сыновья Дашаратхи поскорее прибудут ко мне на помощь со своим обезьяньим войском!» – сказала она Хануману.

 Сын Ветра ласково простился с Ситой. Но прежде чем покинуть Ланку, могучий предводитель обезьян пожелал покарать злобных ракшасов и ослабить мощь десятиголового Раваны.

 В мгновение ока Хануман разрушил священную рощу. Казалось, над ней пронесся опустошительный смерч. Очутившись на улицах Ланки, сын Ветра отважно бился с ее свирепыми обитателями. Многие дворцы превратил он в груды развалин. Ракшасы тщетно пытались расправиться со стремительным сильноруким противником. Им удалось лишь поджечь кончик обезьяньего хвоста.

 

[Гибель Раваны]

(Часть 108 )

Тут Индры возница изрек: «О военной науке

Забыв, поступаешь ты с этим врагом, Сильнорукий!

Сразить его можно оружьем великого Брахмы.

О Рама, подобной стрелы не найдем в трех мирах мы!

Предсказана Раваны гибель, – сказал колесничий, –

Богами – и станет сегодня он смерти добычей!»

И, вроде змеи ослепительной, грозно шипящей,

Достал из колчана боритель великоблестящий

Стрелу, сотворенную Брахмой, чтоб Индра мирами

Тремя завладел, – и Агáстьей врученную Раме.

В ее острие было пламя и солнца горенье,

И ветром наполнил создатель ее оперенье,

А тело стрелы сотворил из пространства. Ни Меру,

Ни Мандаре не уступала она по размеру.

Стрела златоперая все вещества и начала

Впитала в себя и немыслимый блеск излучала.

Окутана дымом, как пламень конца мирозданья,

Сверкала и трепет вселяла в живые созданья.

И пешим войскам, и слонам, и коней поголовью

Грозила, пропитана жертвенным жиром и кровью.

Как твердый алмаз или Индры стрела громовая,

Была сотворенная Брахмой стрела роковая,

Чей путь преградить не смогла бы скала вековая!

Железные копья она рассекала с разлета

И с громом обрушивала крепостные ворота.

Стрела, о которой небесный напомнил возница,

Блистала роскошным своим опереньем, как птица.

И – смерти приспешница – ратников мертвых телами

Кормила стервятников эта несущая пламя.

Для вражеской рати была равносильна проклятью

Стрела Праджапáти, что Раме была благодатью!

Он вслух сотворил заклинанье, затем, для победы,

Поставил ее, как велят многосильному веды.

Живых в содроганье повергло стрелы наложенье.

Недвижную твердь сотрясло тетивы напряженье.

Стрелу, угрожавшую жизненных сил средоточью,

Царевич пустил во Владыку Летающих Ночью.

И, неотвратимая, Раваны грудь пробивая,

Вошла ему в сердце, как Индры стрела громовая,

И в землю воткнулась, от крови убитого рдея,

И тихо вернулась в колчан, уничтожив злодея.

А Равана? Дух испуская, и лук он и стрелы

Из рук уронил, затуманился взор помертвелый,

И ракшас на землю упал с колесницы двухосной,

Как Вритра, поверженный Индры стрелой громоносной.

Звучал барабанов божественных рокот приятный,

Из райских селений подул ветерок благодатный.

На Раму обрушился ливень цветов ароматный.

Вверху величали гандхарвы его сладкогласно,

А тридцать бессмертных кричали: «Прекрасно! Прекрасно!»

Сугрива, Вибхишана, Ангада с Лакшманой вместе

Бежали к нему для воздания воинской чести.

В кругу небожителей – Индра, миров покоритель, –

В кругу полководцев стоял богоравный боритель!

Быка среди ракшасов, подвиг свершив многотрудный,

Сразил этот Рагху потомок и царь правосудный.

Равана погибает, зло рассеивается, мир и спокойствие воцаряются во вселенной. Обезьяны входят в Ланку. Рама возводит Вибхишану на престол.

 Победитель Раваны просит Ханумана отыскать прекрасную Ситу. Хануман является в сад и видит печальную царевну Митхилы в окружении ракшаси. Он рассказывает ей о гибели могучего ее похитителя. Радость лишает царевну дара речи. Затем она благодарит мудрого Ханумана за великую весть. Сын Ветра хочет убить ракшаси. «Они ведь подневольны! – говорит Сита. – И не их вина в моем злосчастии!» Сита прощает ракшаси муки, ими причиненные, и хочет лишь увидеть любимого супруга… Хануман возвращается в стан Рамы и передает ему слова Ситы.

 Наконец великий сын Дашаратхи встречается с любимой Ситой. Она подходит к нему, взор ее источает любовь. Рама говорит, что отомстил за оскорбление, убил Равану и освободил дивную царевну Видехи. Но та, кто столь долго пребывала в доме другого, не может, по словам Рамы, быть вновь принята мужем высокого рода: ведь Равана касался ее, осквернял ее взглядом, полным желанья. И могучий Рама отказывается от жены.

 На самом деле Рама ни на миг не сомневается в верности и любви прелестной царевны Митхилы, но он не желает кривотолков. Он приводит Ситу к испытанию, чтобы все узнали, что она невинна.

 Сита меж тем поражена стыдом и скорбью. Ответное слово ее проникнуто обидой. Она просит сложить погребальный костер.

 Сита исчезает в пламени. И в сей же миг из костра восстает громадный чернокудрый человек в багряных одеждах, изукрашенных золотом. Это сам Агни – бог огня. На руках у него Сита. Пламя не коснулось ее. Она безгрешна перед Рамой!..

 Рама обнимает преданную супругу и поднимается с нею, Лакшманой и друзьями на летающую колесницу Пушпаку, некогда принадлежавшую Раване; все отправляются в родную Айодхью.

 Спустя четырнадцать лет Рама вновь входит в стены Кошалы. Узнав об этом, жители Айодхьи возвращаются в свои дома. Бхарата передает брату правление. Божественный сын Дашаратхи венчается на царство.

 

Книга седьмая. Последняя

Проходит время, разъезжаются из Кошалы родичи и друзья царя Айодхьи, уходят доблестные обезьяны и медведи, наделенные богатыми дарами, гордые признательным словом божественного мужа, уходят с его добрым напутствием.

 Дивный царь мудро правит Айодхьей. Его подданные счастливы и довольны. Сын Дашаратхи нежно любит прекрасную дочь Джанаки. Их нежность неутолима, а любовь – бесконечна. Минует десять тысяч беспечальных лет.

 Но вот слух и мысли Рамы вновь отравляют худые толки о Сите, о мнимой ее неверности в плену у Раваны. Подданные ропщут: «Государь не должен был привозить Ситу в столицу, потому что к ней прикасался царь ракшасов, и она нечиста! А он по‑прежнему любит ее! Рама подает нам дурной пример!» Не зная, как избыть эти позорные слухи, Рама решается отправить Ситу в вечное и тайное изгнание в лесную пустынь.

 Сита и прежде собиралась посетить святых отшельников, ибо носила дитя под сердцем и готовилась одарить Раму долгожданным сыном. Когда сжигаемый великой печалью Лакшмана везет ее в тихую обитель святого Вальмики, она ни о чем не подозревает.

 Могучий воин открывает ей истину, и Сита продолжает жить лишь потому, что не хочет прекращения рода Рамы…

 С тех пор еще много лет царствовал Рама в Айодхье, счастливым было его государство, но были в разладе чувства владетеля Кошалы: память о Сите мучила его сердце, любовь к ней не проходила…

 Меж тем Сита живет в обители всемудрого Вальмики, который твердо знает, что она невинна. Сита разрешается от бремени близнецами – Кушой и Лавой… Она ведет благочестивую жизнь… Сыновья подрастают. Вальмики, сложивший «Рамаяну», обучает их этой великой песне и ждет лишь случая, чтобы предстать вместе с Кушей и Лавой перед государем Айодхьи.

 Наступил желанный день. Великий сын Дашаратхи устраивает жертвоприношение коня в знак того, что достиг вершины могущества. На праздник в честь жертвоприношения являются Вальмики, красноречивейший из людей, и Куша, и Лава. «Мы пришли сюда с нашим учителем поклониться божественному сыну Дашаратхи и пропеть песнь о достославных его деяньях!» – так закончили Куша и Лава сказанье о подвигах Рамы.

 Со слезами радости великий витязь обнимает сыновей и тотчас приказывает послать за прекрасной Ситой.

 Верная жена Рамы является во дворце, все исполняются благоговейным восторгом при виде ее красоты и совершенства.

 «Клянусь своим подвижничеством: Сита чиста, она всегда была невинна пред тобою!» – говорит Вальмики.

 Рама отвечает на это: «Я никогда не сомневался в ее чистоте. Лишь следуя мненью народа, я отверг Ситу. Так пусть народу и докажет она свою невинность!»

 Прекрасная царевна Митхилы восклицает: «Клянусь, что всегда хранила я верность любимому мужу. Пусть в подтвержденье этой клятвы Мать Земля раскроет объятья и примет дочь свою в свое лоно!»

 Совершается чудо: Земля раскрывается. Прекрасная Сита уходит в ее недра и соединяется со своей Матерью для вечной жизни.

 Народ ликует, все прославляют Раму и Ситу.

 Но Рама печален, он вновь лишается милой сердцу Ситы. Искусный ваятель по его слову отливает ее золотое изображение.

 Со временем он передает царство сыновьям и становится подвижником. Так он живет, пока смерть не избавляет его от телесного облика. Он возносится на небо. Там он встречается с божественной Ситой и более уж не разлучается с нею никогда.

Явление Шримати Сита Деви
(супруги Господа Шри Рамы)

 

В день явления Шримати Сита деви мы расскажем удивительную историю о Господе Рамачандре и Его супруге Шримати Сита деви, которую поведал миру великий мудрец Вальмики в своём мистическом произведении "Рамаяна", содержащем в себе всю мудрость и глубину Вед. Можно потратить всю свою жизнь изучая Веды, а можно просто слушать или читать "Рамаяну". Слушая или читая эту историю, вы будете спасены от всех несчастий. Это дарует долгую жизнь, победу и силу. Те, кто без детей – смогут зачать детей. Те, кто хотят славы – получат славу. Те, кто читают её или слушаюет с верой, достигнут всех четырёх целей человеческой жизни: дхарма, артха, кама, мокша. "Рамаяна" помогает принимать правильные решения в жизни.

Вы получите все благословения Господа Вишну, поскольку Рама, о котором будет идти речь, является воплощением Бога Вишну. Также вы получите благословения Богини процветания, удачи и любви – Лакшмиджи, супруги Господа Вишну. Сита деви, вечная супруга Господа Рамачандры, является воплощением Лакшми деви.

Сита сравнивается с лунным светом, дарующим прохладу, а её супруг Рама (Рамачандра) — с прекрасным месяцем. Лунный свет всегда следует Месяцем.

Сита - любимая жена Рамы, дочь царя Джанаки, «рождённая не человеком». Сита - олицетворение совершенной женщины, изображается, как идеал женской чистоты, и потому один из переводов Сита - белоснежная.

По словам Джанаки, царя Видехи, Сита (санскрит Sîtâ = борозда, олицетворение борозды и земледелия) возникла из борозды его плуга в то время, как он опахивал место для жертвоприношения.

У Джанаки не было детей, поэтому ему было предписано совершить халахому-ягью. Она заключается в том, что берется плуг и вокруг дворца этим плугом проводится линия. Во время движения плуга он застревает в грязи, и каждый раз, когда он застреват в грязи, нужно жертвовать брахманам золото. Плуг застреват при каждом движении, так что приходится давать золото. Когда все брахманы довольны тем, что им дали, плуг движется дальше и, когда он застревает, брахманы должны получить ещё золото.

Вот таким образом Джанака занимался благотворительностью и получал много благословений, поэтому это способствует рождению детей. Джанака пахал землю и раздавал брахманам золото. В одном месте плуг застрял, и после того, как брахманам отдали всё золото, он всё равно не шел дальше.

"Должно быть, там в земле какая-то большая скала",- говорили все.

И вот они копали в этом месте и обнаружили там ларец. А внутри этого ларца была девочка, которая стала известной под именем Джанака - дочь Джанаки.

Благодаря этому сверхъестественному способу рождения Сита называется Айониджа (Ayonijâ = рожденная не из утробы). Другие имена Ситы — Бхумиджа (Bhumi = земля), Дхаранисура (Dharani = земля, собственно "носительница"), Партхиви (Prthivî = земля, собственно "широкая") — все указывают на её происхождение, означая "дочь земли".

Однажды я в поле провел борозду, и оттуда
Дитя красоты несказанной глядело — о, чудо!
Для сердца отцовского лучшей не зная утехи,
Я девочку Ситой нарек и царевной Видехи.

Махараджа вырастил девочку как свою дочь: «Её зовут Сита, и она — сама жизнь и душа каждого обитателя Митхилы, даже цветка и насекомого, не говоря уже о людях, потому что она — воплощённая бхакти. Она самая красивая девушка во всем творении».

О детских забавах Ситы поведал мудрец Вишвамитра, рассказывая историю о том, как маленькая Сита игралась мячиком и он закатился за лук. Этот лук не могли вообще подвинуть 5000 человек, а она очень спокойно его подняла. Из всех жителей Митхилы только Сита могла двигать тяжеловестный ларец, внутри которого хранился лук Шивы, поэтому её отец Джанака мог выдать её замуж только за того, кто был бы также силён, как Сита.

Чудесная история произошла с Ситой, когда Ей уже исполнилось шесть лет. Однажды Сита Деви гуляла с подружками в лесу. Девочки всячески старались дотянуться до высоко растущей веточки и сорвать цветок, но у них ничего не получалось. Тогда Сита пошла во дворец и незаметно проникла в комнату, где лежал знаменитый лук Господа Шивы, которым Он сражался с Господом Вишну. “Маленькая” Сита с легкостью взяла этот лук и тихонько вышла из комнаты. Стражник, стоявший неподалеку, не поверил своим глазам, и тут же побежал к царю. А Ситаджи выстрелила в веточку и спокойно положила лук на место. Собравшиеся по этому необычайному поводу министры сказали Джанаке: “ О царь, у тебя живет Маха-Лакшми. По всем признакам видно это. Как ты собираешься выдавать Её замуж? Если Она Лакшмиджи, то тебе нужно найти Шри Нарайану, Её Вечного Супруга”.

Первая встреча Ситы и Рамы произошла в саду Джанаки Махараджа. В этом саду Господь Рама и Шримати Сита впервые обменялись взглядами, и в тот момент Они отдали друг другу Свои сердца. Прекрасными, как у юной серны, лотосными глазами она видела тонкую грациозную красоту Рамы.

Прекрасными, как у юной серны, лотосными глазами она видела тонкую грациозную красоту Рамы. Больше всего на свете Сита захотела, чтобы именно Рама стал Господином Её сердца. Об этом, ещё до встречи с Рамой в доме своего отца, Сита обращалась с молитвами к Дурге.

 

⇐ Предыдущая27282930313233343536Следующая ⇒

Поделиться: