Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Крапивенский С.Э. Социальная философия. Крапивенский С.Э. 1993 - 1996



поводу размеров ренты есть классовая борьба в ее экономической форме, и, как таковая, она стимулировала прогресс сельскохозяйственного производства. Классовая борьба оказывает серьезное влияние на развитие производительных сил и при капитализме. Сопротивление пролетариев удлинению рабочего дня заставило капиталистов в целях увеличения прибылей совершенствовать технику. Боясь организованных выступлений рабочих буржуазия нередко применяла машины и в тех случаях, когда они и не давали роста прибыли, но позволяли уменьшить численность эксплуатируемых, в которых хозяева видели потенциальных "дезорганизаторов" и "смутьянов".

Классовая борьба движет вперед и духовную жизнь общества. Достаточно вспомнить невиданный взлет русской культуры XIX века - философской и общественно-политической мысли, литературы, живописи, музыки. Страна, отстававшая от Западной Европы и Америки на столетия по уровню производительных сил и характеру производственных отношений, вышла на передовые рубежи в развитии мировой духовной культуры, и этот взлет был стимулирован острой борьбой крестьянства против феодалов, кризисом крепостнической системы.

Признание классовой борьбы в качестве движущей силы развития антагонистических обществ не означает, будто она является первопричиной этого развития, а тем более творцом законов общественного развития. Классовая структура и вытекающая из нее классовая борьба сами определяются объективными социальными факторами и прежде всего ступенью развития производительных сил и производственных отношений. Классовая борьба выступает в качестве реализатора пробивающих себе дорогу объективных законов, при отсутствии же классовой борбы или при ее недостаточной масштабности, зрелости, накале эти законы так и остаются только в виде тенденций.

Есть еще одна большая социальная группа, воздействие которой в качестве субъекта общественного развития стало особенно активным в последней трети XIX века. Мы имеем в виду нации. Осуществляемые ими движения, как и движения классового характера, отнюдь не являются однонаправленными, то есть имеющими своим обязательным результатом прогрессивное изменение общества. В истории известны случаи и реакционных национальных движений.

Первостепенным индикатором, позволяющим определить характер того или иного национального движения, служит степень совпадения его целей и задач с интересами подавляющего большинства нации. Заметим сразу, что речь идет, естественно, об интересах подлинных, а не мнимых. Так, задача создания суверенного государства в целом может отвечать истинным интересам нации,

305

ибо позволяет добиться политической и экономической независимости и обеспечить лучшие условия для сохранения и развития своей самобытной культуры. Но когда при этом переходят через разумный предел и создание суверенного государства сопровождается разрушением традиционных народнохозяйственных связей (как это мы видим сегодня на экономико-политическом пространстве бывшего СССР), интерес подлинный сменяется интересом мнимым, и соответственно претерпевает метаморфозу первоначальная направленность национального движения: из прогрессивного оно превращается в реакционное, поскольку отбрасывает тот или иной народ далеко назад по уровню экономического развития, материального благосостояния граждан и нравственному состоянию общества. Да к тому же неверно было бы предполагать, что сама по себе задача создания суверенного государства обязательно соответствует истинным интересам этноса. Соответствие или несоответствие в каждом отдельном случае зависит от конкретно-исторических условий, в которых данный этнос существует, взаимодействует с другими этносами, борется. Нередко встречаются ситуации, когда в истинных интересах этноса (в особенности, когда это касается малых народов) не отделение, а создание своей культурно-национальной автономии в рамках того двунационального или многонационального государства, в которое оно входит. В условиях же сложной географической мозаики в расселении этносов такое решение вопроса является единственно разумным и прогрессивным. Иначе непрерывно будут возникать новые Карабахи, новые Боснии и Герцоговины.

И здесь мы подходим к проблеме внутренней противоречивости национальных движений, связанной с неоднородностью участвующих в нем сил. Оставляя пока в стороне классовое расслоение этих сил (поскольку национальные движения происходят и при отсутствии такового, на патриархально-племенной основе), обратим внимание на особые интересы и особую роль того слоя, который очень часто захватывает руководящие позиции в движении. Во имя достижения своих узкокорыстных целей политики, давно жаждущие ранга руководителей самостоятельного государства со всеми вытекающими из этого почестями и благами; часть творческой интеллигенции, для которой национальная "самостийность" есть лишь поле для всевозможных привилегий и т.п., готовы поступиться интересами народа в целом. А ведь нередко эти интересы требуют сохранения единства многонационального государства, традиционных для населяющих его народов хозяйственных, семейно-родственных, культурных связей. Выделяя этот, выражаясь современным языком, номенклатурный слой, мы отнюдь не пытаемся бросить тень на всех лидеров прошлых и современных национально-освободительных движений. Достаточно вспомнить такие фигуры подлинных рыцарей без страха и упрека, как Джузеппе Гарибальди в Италии, Людвиг Кошут в Венгрии, Христо Ботев в Болгарии.

306

Существует органическая связь между социально-классовым и социально-этническим развитием общества, между классовыми и национальными движениями. С одной стороны, формирование наций, как мы уже выяснили, является результатом развития класса буржуазии, создающего все экономические предпосылки для консолидации народа в нацию. С другой стороны, отсутствие национальной независимости очень часто тормозит не только решение, но даже постановку важных для данного общества внутренних проблем. Вот почему социальные революции в таких случаях принимают форму национально-освободительных (война за независимость в Северной Америке, освобождение Болгарии от турецкого ига в 1878-1879 годах). Конечно, каждый из классов, вовлеченных историческим водоворотом в такую революцию, выступает со своей программой, и цели, которые преследует, например, компрадорская буржуазия, явно отличаются от тех целей, за которые борются массы.

В то же время связь между классовым и национальным не следует абсолютизировать, тем более превращать отношение к борьбе классов в критерий прогрессивности или реакционности рассматриваемого национального движения. Такую абсолютизацию мы обнаруживаем, например, в работах К. Маркса, посвященных анализу европейских революций 1848-1849 годов, где те или другие нации объявляются прогрессивными (немцы, поляки, венгры) либо реакционными (южные славяне, румыны) только в зависимости от того как они относятся к происходящим революционным событиям [1].

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 6. С. 178, 184.

3. РОЛЬ ЛИЧНОСТИ В ИСТОРИИ

Решающая роль народных масс, классов, этносов в истории отнюдь не означает отрицания или принижения роли отдельных личностей. Раз история делается людьми, то деятельность личностей не может не иметь в ней значения. Заметим, что говоря об "отдельных личностях" мы имеем в виду не только особо выдающихся личностей, но и каждого индивида, занимающего активную жизненную позицию и вносящего своим трудом, борьбой, теоретическими поисками и т.д. определенный вклад в развитие той или иной сферы общественной жизни, а через нее в исторический процесс в целом.

Такая позиция принципиально отличается от субъективно-идеалистического, анархистского преувеличения роли личности. А ведь еще в XVIII веке огромное большинство мыслителей смотрело на историю именно так. Габриель Мабли, например, уверял, что Ми-

307

нос целиком создал социально-политическую жизнь и нравы критян, а Ликург оказал подобную же услугу Спарте. Если спартанцы "презирали" материальное богатство, то этим они обязаны были именно Ликургу, который "спустился, так сказать, на дно сердца своих сограждан и подавил там зародыш любви к богатствам". А если спартанцы покинули впоследствии путь, указанный им мудрым Ликургом, то в этом виноват был Лизандр, уверивший их в том, что "новые времена и новые обстоятельства требуют от них новых правил и новой политики". Как заметил по этому поводу Г. В. Плеханов, исследования, написанные с точки зрения такого взгляда, имели очень мало общего с наукой и писались, как проповеди, только ради будто бы вытекающих из них нравственных "уроков".

Но после потрясших Европу (и не только ее) событий конца XVIII века уже решительно невозможно было думать, что история есть дело более или менее выдающихся и более или менее благородных и просвещенных личностей, по своему произволу внушающих непросвещенной, но послушной массе те или иные чувства и понятия. В 20-х годах XIX столетия в исторической науке возникло направление, которое объявило важнейшими факторами социального развития общественные учреждения и экономические условия (Гизо, Минье, О. Тьерри, а впоследствии - Токвиль). Это направление при всех своих несомненных заслугах отдало дань фаталистическому представлению об истории, как заранее предопределенном процессе, который никакие личности ни в чем изменить не могут. Таким образом, антитеза (то есть концепция упомянутых французских историков) пожертвовала тезой (то есть полностью отбросила взгляды своих предшественников), в то время как, по справедливому замечанию Г. В. Плеханова, правильная точка зрения должна объединять в синтезе моменты истины, заключенные в каждой из этих концепций [1].

1 См. Плеханов Г. В. Избр. философ, произв.: в. 5 т. М., 1956. Т. 2. С. 311.

Отметим сразу, что синтез этот является логическим следствием из признания решающей роли народных масс в истории. Ведь сами-то народные массы играют тем более значительную роль, чем больше и основательнее превращаются они из толпы в силу сознательную и организованную, в совокупность личностей.

Появление данного типа личности и соответствующих выдающихся личностей вызывается определенными историческими условиями (которые подготавливаются деятельностью масс) и историческими потребностями (которые в конечном счете оказываются потребностями народных масс). "То обстоятельство, - писал Ф. Энгельс, - что такой и именно вот этот великий человек появляется в определенное время в данной стране, конечно, есть чистая случайность. Но если этого человека устранить, то появляется спрос на его замену, и такая замена находится - более или менее

308

удачная, но с течением времени находится... Если материалистическое понимание истории открыл Маркс, то Тьерри, Минье, Гизо, все английские историки до 1850 года служат доказательством того, что к этому стремились многие, а открытие того же самого понимания Морганом показывает, что время для этого созрело и это открытие должно было быть сделано" [1].

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 39. С. 175-176.

Развивая эту концепцию синтеза, Г. В. Плеханов писал о двух условиях, наличие которых позволяет выдающейся личности оказывать большое влияние на общественно-политическое, научно-техническое и художественное развитие общества.

Во-первых, талант должен сделать данного человека более других соответствующим общественным потребностям данной эпохи, "Великий человек... - герой, - писал Г. В. Плеханов. - Не в том смысле герой, что он будто бы может остановить или изменить естественный ход вещей, а в том, что его деятельность является сознательным и свободным выражением этого необходимого и бессознательного хода" [2].

2 Плеханов Г. В. Избр. философ, произв. Т. 2. С. 333.

Это субъективное по своей природе условие может быть правильно понято только в контексте со следующими комментариями.. Нередко, предупреждает Г. В. Плеханов, при рассмотрении исторического процесса возникает ошибка "оптического обмана": как правило, в обществе всегда есть целая плеяда выдающихся личностей, способных стать во главе движения либо удовлетворить какую-то духовную потребность. Но поскольку лидер требуется только один и научное открытие дважды повторять тоже'ни к чему, то на авансцене истории оказывается какая-то одна личность, остальные отходят на задний план, в результате создается впечатление об уникальности и незаменимости данной личности. К тому же эта личность, затмившая собой все остальные, далеко не всегда оказывается наиболее выдающейся... История знает, скажем, немало бездарных полководцев и посредственных политических деятелей, волею случайных (по отношению к исторической закономерности) обстоятельств всплывших на поверхность общественной жизни. Маркс в свое время убедительно показал это на примере ничтожества Луи Наполеона - "племянника своего дяди". Но в подобных случаях за такими деятелями стоят определенные классовые, социальные слои, которым они "удобны", пускай даже в ущерб прогрессу.

Во-вторых, существующий общественный строй не должен преграждать дорогу личности с ее способностями. Если бы старые, феодальные порядки во Франции продержались лишних семьдесят лет, то тогда не могли бы проявиться военные таланты у целой группы людей во главе с Наполеоном, некоторые из которых были в прошлом актерами, наборщиками, парикмахерами, красиль-

309

щиками, юристами. И вот здесь-то можно говорить еще об одном "оптическом обмане". Когда та или иная выдающаяся личность оказывается на авансцене исторических событий, зачастую она заслоняет собой не только другие личности, но и те массовые общественные силы, которые ее выдвинули и поддерживают, благодаря которым и во имя которых она может вершить свои дела. Так рождается "культ личности".

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ

1. Как бы вы охарактеризовали социальную общность, именуемую "народом"?

2. Правомерно ли рассматривать классы и нации в качестве субъектов общественного развития?

3. При каких условиях личность может оказать заметное воздействие на ход исторического развития?

14 ГЛАВА

КУЛЬТУРА

1. ПРОБЛЕМА КУЛЬТУРЫ В СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ

ИСХОДНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О КУЛЬТУРЕ

Понятие культуры принадлежит к категориям общеисторическим и общефилософским, то есть к таким, которые имеют силу для всех эпох.

У В. Даля мы находим следующее толкование слова "культура": "...обработка и уход, возделывание, возделка; образование, умственное и нравственное..." [1]. Такое толкование полностью соответствует первоначальному латинскому употреблению слова cultura, ведущего свое происхождение от colo, colere - взращивать, возделывать землю, заниматься земледелием. Историкам не может не быть известен труд Катона Старшего "Агрикола" ("О земледелии"). Но уже в римские времена, у Цицерона, мы встречаем и более расширительное применение этого термина в связи с выдвинутой им задачей философской обработки, философского возделывания человеческого ума. И все же в нынешнем понимании слово "культура" известно в Европе лишь с XVIII века, с эпохи Просвещения. Более ранние аналоги ему встречаются в китайской ("жэнь") и индийской ("джарма") философии, а также у греков ("пайдейя").

1 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М. 1979. Т. 2. С. 217.

Если верно представление о том, что каждое новое понятие есть своеобразный узелок на нескончаемой нити человеческого познания, свидетельствующий о его очередном успехе, то понятием культура обозначился узелок чрезвычайно важный. Впервые было осознано, что обнаруживаемое в человеке и, следовательно, в обществе не может быть сведено без остатка к природному началу либо к началу божественному: есть еще и то, что детерминировано собственной деятельностью общественного человека. Так был открыт мир культуры - мир от начала до конца создаваемый самим человеком, а тем самым открыта и зависимость человека от самого себя, от своей собственной деятельности, способной преобразовывать окружающую нас действительность.

Между прочим, кристаллизация понятия "культура" в обществознании не случайно совпала во времени с всплеском субъективного идеализма (Д. Беркли, Д. Юм). Вообще, последовательность

311

появления каждого из основных направлений в философии (материализма и идеализма) и вариантов внутри них производна от логики познания человеком окружающего мира. Вначале до человека доходит, что мир объективен, независим от него, и он должен к нему приспосабливаться. Так в голове нашего предка, который отнюдь не был профессиональным философом, возникает, по сути дела такое решение, которое впоследствии будет названо материалистическим решением основного вопроса философии. И тут же перед человеком встал другой вопрос: если этот мир независим от меня, то от кого же он зависим? Допустить, что "мир никем не создан, ни из людей и ни из богов", как это сделает потом Гераклит, совершенно беспомощный еще перед лицом природы первобытный человек не мог. В этих условиях неизбежно рождалось решение в духе идеализма объективного, причем в его нерафинированном, религиозном виде. И только через много веков, по мере того как под воздействием физических и духовных усилий человека зримо изменился окружающий мир, созрел вывод о человеке как субъекте истории. Оторванный от признания объективности этого мира и возведенный в абсолют этот вывод лег в основу субъективно-идеалистического решения основного вопроса философии.

Таким образом, у процесса выделения понятия "культура" и у субъективного идеализма обнаруживаются одни и те же гносеологические корни: признание активности человека, в том числе и активной роли его сознания. Впрочем, на этом сходство не кончается. Подобно тому, как Беркли и Юм абсолютизировали роль сознания и за собственными ощущениями перестали видеть отражающийся в них объективный мир, Вольтер, Тюрго, Кондорсе сводили содержание культурно-исторического процесса к развитию человеческого разума.

В дальнейшем для истории социальной философии становится характерной попытка выйти за пределы такого узкого понимания культуры. Результат - наличие в культурологической литературе не менее двухсот определений предмета своего исследования. Такое обилие определений вряд ли может быть объяснено лишь субъективизмом их авторов, хотя субъективизм во многих случаях действительно присутствует. Главную же причину сложившейся познавательной ситуации, очевидно, можно понять только с учетом чрезвычайной сложности самого познаваемого объекта - феномена культуры. Каждый из авторов, будучи не в силах охватить объект в целом, фиксирует свое внимание на каких-то отдельных существенных его сторонах. Одни связывают культуру с традициями, рассматривают ее как социальное наследие общества; другие подчеркивают нормативный характер культуры и трактуют ее как свод правил, определяющих образ жизни

312

данного общества; третьи на передний план выдвигают приспособительную функцию культуры, позволяющую человеку приспособиться к конкретным условиям данной социальной и природной среды и т.д. Каждое из этих определений при всей своей односторонности верно схватывает какую-то важную сторону в облике культуры.

И все же положение с определением культуры не так безнадежно, как может показаться на первый взгляд. Если попытаться классифицировать те сотни определений, о которых сейчас шла речь, то довольно четко вырисовываются три основных подхода.

1. Эмпирический, описательный подход, представляющий культуру как сумму, результат всей деятельности человека, то есть как совокупность предметов и ценностей, из которых складывается этот результат. Отметим определенные недостатки такого подхода. Во-первых, культура предстает в этой концепции в статичном состоянии - в виде набора застывших продуктов деятельности человека. Во-вторых, жестко разводятся материальная и духовная области культуры. Такое разведение нередко из социальной философии проникает в историческую науку. Можно вспомнить, что академический Институт археологии в свое время назывался Институтом истории материальной культуры, что заведомо неверно, ибо археология по добываемым предметам исследует и историю духовной жизни общества.

Деление на материальную и духовную культуру, разумеется, условно и относительно. В действительности эти области единой системы культуры не только тесно взаимосвязаны, но и взаимопроникают друг в друга. Особенно отчетливо это выявляется в условиях научно-технической революции, ведущей ко все большей интеграции материальной и духовной культур. С одной стороны, непрерывно возрастает роль и значение материальной стороны духовной культурь, (техники средств массовой информации - печати, радио, телевидения, кино, "домашних" средств потребления культуры - телевизора, магнитофона, радиоприемника, электронных игр -и учебных тренажеров), а с другой - в материальной культуре возрастает роль ее духовной стороны ("онаучивание" производства, возрастание роли производственной эстетики и т.д.). На стыке материальной и духовной культур возникают такие общественные явления, которые нельзя отнести только к одной из них (например, дизайн). Все это свидетельствует о целостности культуры как общественного явления, н присущий в связи с этим культуре атрибут системности как раз и не фиксируется эмпирическим, описательным подходом: ведь сумма еще отнюдь не есть система.

2. Оценочный (аксиологический) подход, при котором "культурность" и "некультурность", равно как и степень культурности, определяются путем соотнесения оцениваемого с тем, что избрано в качестве эталона. Вполне понятно, что такой подход носит в значительной степени произвольный и относительный характер. Так, с

313

точки зрения европоцентризма мерой культурности всех остальных исторических регионов оказывается степень их приближенности к европейской культуре. При этом игнорируется приспособительная функция культуры: ведь то, что с европейской колокольни представляется "недоразвитостью" культуры, в действительности сплошь и рядом оказывается необходимым и достаточным для приспособления к конкретной среде, социальной и природной.

Сказанное сейчас о недостатках оценочного подхода вовсе не является призывом к его отбрасыванию. Ведь так или иначе исследователю приходится сравнивать и оценивать исторические эпохи по разным параметрам, в том числе и по уровню культурного развития, а посему и понятие "культура" по необходимости должно включать в себя оценочный момент.

3. Деятельностный подход, рассматривающий культуру как внебиологический, специфически человеческий способ деятельности.

Термин "внебиологический" в данном случае имеет целью выразить средства и механизмы, потенциально не заданные биологическим типом организации, а не сам материал их воплощения, который в принципе может иметь сугубо биологическую природу (например, одомашненные животные).

Знакомясь с деятельностным подходом к культуре, важно понять главное: культура - это не сама деятельность, а тот способ, которым она осуществляется. Например, само по себе добывание пищи, ee прием и усвоение могут быть процессом, не имеющим отношение к культуре (животные тоже этот процесс осуществляют). Элементы культуры в него вносятся по ходу развития человека и общества - меняются способы добывания, внедряется предварительная термическая обработка, входят в обиход ножи, ложки и вилки (кстати, еще во времена Шекспира даже при дворе английского короля не пользовались вилкой), применяются разнообразные добавки, способствующие улучшению аппетита и лучшему усвоению пищи (соль, соусы, приправы) и т.д.

Именно деятельностный подход к пониманию культуры начинает сегодня преобладать в научной литературе. И это не в последнюю очередь связано с тем, что деятельностный подход не отверг два других - описательный и оценочный, а впитал в себя их рациональное содержание.

Действительно: не данный от природы, но благоприобретенный способ человеческой деятельности равен по объему результатам этой деятельности. Принципиально новый результат позволяет и принципиально изменить наш способ деятельности в той или иной сфере, а некоторые из этих результатов по своей объективной роли становятся способом, благодаря которому меняется стратегия функционирования социума, он поднимается на новую ступень. Так, научно-техническая революция, связанная с созданием и массовым внедрением информационно-компьютерных систем, оказывается способной вслед за кардинальным изменением технологического базиса цивилизации (и на основе этого изменения) внести

314

принципиальные изменения буквально во все важнейшие структурные элементы социума, начиная с производственных отношений и кончая психологией общества. Сравнивая между собой способы человеческой деятельности в разные исторические эпохи, в разных регионах, в разных сферах мы, по сути дела, используем рациональный момент, содержащийся в оценочном подходе к культуре.

Будучи сверхсложной системой, культура - и это вполне естественно - обладает многофункциональностью, выполняет ряд важных, жизненно необходимых для общества социальных функций. Об одной из этих функций - приспособительной у нас уже был повод высказаться. Обозначим некоторые другие функции культуры.

Функция познавательная, заключающаяся в том, что многие достижения культуры выступают в качестве новых способов дальнейшего познания окружающего мира и использования этого знания в человеческой практике (обуздание стихийных сил природы, оптимизация социальных отношений и т.д.). Возможности культуры в этом отношении зависят от того, насколько полно она осуществляет синтез всех форм общественного сознания, предоставляя тем самым в распоряжение познающего субъекта целостную культуру познания и освоения мира. В то же время - в порядке обратной связи - сама культура, ее уровень и состояние, служат индикатором, позволяющим безошибочно судить об успехах человека в "очеловечивании" природы и самого себя.

Функция информативная, связанная с накоплением и трансляцией социального опыта. Речь идет о трансляции по разным адресам: от одного поколения к другому, внутри одной страны в пределах жизни одного поколения, от одного народа к другому. Подчеркнем, что другого, помимо культуры, механизма передачи асоциальной наследственности" общество не имеет. (Сама же культура для реализации этой функции должна представлять собой сложную и все более усложняющуюся по мере количественных и качественных изменений социального опыта знаковую систему. Такими знаками являются слова и понятия, математические символы, формулы науки, язык музыки и живописи, орудия производства и предметы потребления. В своей информативной функции культура выступает как "память" человечества.

Функция коммуникативная, позволяющая людям вступать в общение друг с другом. Нетрудно догадаться, как генетически связаны между собой коммуникативная и информативная функции: мы можем вступать в общение между собой только благодаря тем знаковым системам, которые предоставляет в наше распоряжение культура, и, прежде всего, благодаря естественным и искусственным языкам. Важное значение для налаживания и поддержания массовых коммуникаций имеет техническая культура общества. Даша невооруженным глазом заметно, как с помощью технических средств все большее значение приобретает косвенное общение, причем применение спутниковой связи позволяет сделать его масштабы воистину планетарными.

315

Функция нормативная, регулирующая поведение отдельных индивидов и целых социальных групп. "Цензура" культуры распространяется буквально на все, что делают люди - на их труд и быт, на сферу межгрупповых и межличностных отношений. При этом возникают довольно существенные противоречия между требованиями культуры и индивидуальными особенностями, наклонностями, потребностями людей. О том, какие коллизии могут возникать при этом, хорошо сказано у 3. Фрейда, видевшего в прессинге, осуществляемом "цензурой" культуры, главную причину невротических заболеваний. Между прочим, об уровне культуры общества надо, наверно, судить и по тому, насколько оно, с одной стороны, и индивид, с другой, способны гасить эти противоречия, не доводя их до стадии антагонизма. В этом отношении первостепенной является роль морали и права - главных регуляторов в системе культуры.

Функция цивилизационная, гуманистическая, выступающая в качестве главной, системообразующей функции культуры. Мы рассматриваем ее последней "по счету", ибо ее истинная роль может быть понята только после того, как охарактеризованы все ее другие функции. Приспособительная, познавательная, информативная, коммуникативная, нормативная функции культуры подчинены гуманистической (цивилизационной) и фактически выступают как ее модификации. И. Гердер писал: "Гуманность - это сокровище и награда за все труды человеческие... Воспитание гуманности есть дело, которым следует заниматься непрестанно; в противном случае мы все... возвратимся к животному состоянию, к скотской грубости". [1] Гуманистическая направленность культуры призвана выполнять роль специфического селектора, выводящего за пределы системы культуры все безнадежно устаревшее, а потому реакционное, возвращающее нас к нецивилизованному состоянию, равно как и попытки возродить подобные архаизмы. К сожалению, как мы увидим, эта селекторная роль не всегда эффективно реализуется.

1 Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977. С. 111.

2. ИСТОРИЯ КАК СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ПРОЦЕСС

"Культура, - писал Ж.-П. Сартр, - никого и ничего не спасает и не оправдывает. Но она дело рук человека - в ней он ищет свое отражение, в ней он узнает себя, только в этом критическом зеркале он и может увидеть свое лицо." Что имеет в виду Сартр и во всем ли с ним можно согласиться?

Сартр совершенно прав, когда рассматривает культуру в качестве критического зеркала, в котором только и может человек увидеть свое лицо. Много это или мало? Очевидно, мало, если чело-

316

век просто удовлетворится тем, что удалось посмотреться в "зеркало". И в то же время много, если он, всмотревшись, сумеет сделать практический вывод: способен он или не способен по своему культурному обличью на свершение задуманного? Сказанное применимо и к обществу в целом. Следовательно тот же Сартр не прав, когда уверяет, что культура никого и ничего не спасает. Спасает - и тогда, когда она способна помочь человеку в его исторических действиях; и тогда, когда критически оценив себя (что несомненно тоже является актом высокой культуры), общество воздерживается от утопичных и бессмысленных в данных социокультурных условиях действий.

Итак, культура, с одной стороны, есть результат предшествующей деятельности человека (общества), но, с другой стороны, она выступает как один из детерминантов их дальнейших успехов. В "Критике Готской программы" К. Маркс писал: "Право никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества" [1]. И хотя культура в этом высказывании определенным образом "экономизирована" по своему происхождению, она ставится Марксом в один ряд с экономикой среди детерминантов общественного развития. Экстраполируя сказанное Марксом применительно к праву на общественное развитие в целом, мы нисколько не грешим против истины: ведь именно право выступает регулятором нашей деятельности во всех сферах - начиная с распределения материальных благ и кончая участием масс в управлении делами общества.

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 19.

Детерминантный статус культуры особо зримо обнаруживается в эпохи революционно-реформаторских изменений в обществе. Как и куда выведет революция общество, в определяющей степени зависит от культурного уровня борющихся сил. Вот и сегодня мы вынуждены задумываться не только над тем, от чего должно отказаться во имя успеха реформ, но и над тем, от чего мы не в силах отказаться по уровню своей культуры, в частности, по складу своего менталитета.

Учитывая детерминантный статус культуры, следует внести уточнение в понимание общества, определив последнее как социокультурное образование.

Несмотря на детерминантный, как мы выяснили, статус культуры, ее история продолжает оставаться мало исследованной. Это замечание относится и к страноведческому, и тем более к региональному аспекту истории культуры. И это приходится констатировать спустя не менее 200 лет после появления работ Гоббса, Вико, Гердера.

Такое положение дел легко обнаруживается при знакомстве с учебниками по истории, независимо от того, идет ли речь о древ-

317

нем Востоке или европейской античности, средневековье или Новом времени. Изложение истории культуры выглядит в них довеском к истории той или иной эпохи, к тому же сюжетом соответствующих параграфов является не культура в ее целостности; краткого обзора удостаиваются, как правило, лишь технический, художественный и научный компоненты культуры и остаются в тени моральная, политическая, правовая культура общества. При таком подходе к культуре у читателя никоим образом не может сложиться представление об истинном месте и роли культуры в системе общества.

Еще хуже обстоит дело с всемирной историей культуры, которой посвящено лишь несколько основательных исследований (В. и А. Дюранты, Р. Мунье).

Как отмечалось в литературе, даже история отечественной культуры не освоена ни фундаментально, ни целостно [1]. Такая ситуация во многом объясняется довольно своеобразной логикой развития исторической науки у нас. Читатель помнит, очевидно, те страницы книги, где говорилось о периоде господства идеалистического понимания истории в русской историографии (в частности, о засилье так называемой государственно-правовой школы). Реакцией на такое понимание истории было появление "школы М. Н. Покровского", в трудах которого место выдающихся личностей (в том числе и в сфере культуры) заняли рента, ссудный и промышленный капитал, торговля, развитие ремесла и промышленности. Разумеется, каждый из перечисленных сейчас феноменов сам по себе есть важный элемент материальной, а конкретнее - экономической культуры общества, как это великолепно показал Ф. Бродель в своем упоминавшемся уже исследовании [2]. Но школа Покровского выбросила за борт многие другие элементы культуры и о возвышении ее социального статуса речи опять не могло быть. И хотя школа Покровского давно сошла с историографической арены, хроническое отставание в области исследований истории культуры не преодолено по сей день. При этом сложилось парадоксальное положение: с одной стороны, есть исследователи, имена которых составляют гордость всей нашей науки (Н. И. Конрад, Д. С. Лихачев, А. Ф. Лосев, Б. А. Рыбаков и др.), но они - одиночки, за ними нет школ, продолжающих их дело и осуществляющих фундаментальные и системные исследования в области мировой и отечественной культуры [3].

1 См.: Культура, человек и картина мира. М., 1987. С. 76.

2 См. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. М., 1986-1992. Т. 1-3.

3 Вышедшие за последнее десятилетие такие замечательные труды, как История византийской культуры: в 2 ч./Под ред. 3. В. Удальцовой./ М., 1984-1985; А. Я. Гуревич. Категории средневековой культуры. М., 1984; А. Е. Кертман. История культуры стран Европы и Америки. М., 1987, отнюдь не отменяют этого парадокса.

318

Принцип историзма в полной мере должен быть распространен и на наш подход к культуре.

Это значит, прежде всего, что при анализе и оценке той или иной локальной (национальной, региональной) культуры мы не можем игнорировать конкретно-исторические условия ее формирования. Только при полном учете этих условий под нашу оценку подводится соответствующее объективное основание.

Вне исторического подхода не может быть понята и противоречивость современной культуры, в которой диалектика единичного, особенного и всеобщего воплощена в своеобразной форме - в переплетении элементов общечеловеческих, национальных и классовых. Историзм выражается, очевидно, в том, чтобы, с одной стороны, не игнорировать те национальные и классовые нюансы, которые действительно присущи культуре на протяжении многих веков. У угнетенных классов, например, формируется своя система идеалов, норм, ценностных ориентаций, принципов поведения. С другой стороны, эти нюансы не следует абсолютизировать и говорить о "двух культурах" в каждой национальной культуре или возводить "китайскую стену" между культурами национальными.

Необходимость исторического подхода обнаруживается и при решении проблемы периодизации истории культуры. К сожалению, в марксистской литературе десятилетиями складывалась традиция, в соответствии с которой крупномасштабное членение культурно-исторического процесса осуществлялось по полной аналогии с членением исторического процесса в целом, то есть поформационно. Разумеется, формационное накладывает свой отпечаток на культуру, особенно в условиях классовых формаций. Но еще больший отпечаток накладывается технологическим способом производства и, если более обобщенно, определенной ступенью развития цивилизации. Во всяком случае, о выделении культур земледельческого, индустриального и информационно-компьютерного общества можно говорить с большим основанием, чем о выделении, как это сделано в социологии фриче, культур рабовладельческой, феодальной, буржуазной и социалистической.

И все же у периодизации культурно-исторического процесса при всей его органической включенности в экономическую и гражданскую историю человечества, своя, "особенная стать". Интересно, что традиция, которая выше была названа марксистской, исходит не из Маркса: последний неоднократно подчеркивал специфику культурного развития. Так, рассматривая социальную детерминацию искусства, Маркс пишет: "Относительно искусства известно, что определенные периоды его расцвета отнюдь не находятся в соответствии с общим развитием общества, а следовательно, также и с развитием материальной основы последнего, составляющего как бы скелет его организации". [1]

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 12. С. 736.

319

Сегодня предпринимаются попытки выйти на концепции, адекватно отражающие объективные закономерности смены культурных эпох и самого типа культурного развития. Но до истины, как нам представляется, еще далеко. Сошлемся на одну из гипотез, исходящую из того, что главными моментами гражданской истории являются коренные реформы, войны и, наконец, революции. Дальнейшая логика рассуждения такова: в периоды войн, коренных реформ и революций течение культурной жизни нарушается, а то и прерывается вообще, зато в мирные периоды развития общество как бы компенсирует застойный характер своей социально-экономической жизни взлетом культурного творчества. Но: 1) утверждение о коренных реформах, войнах и революциях как главных моментах гражданской истории явно преувеличивает роль этих общественных явлений; 2) концепция выводит за пределы культуры такие ее важные элементы, как культура политическая и культура правовая. А ведь эпохи кардинальных прогрессивных изменений характеризуются как раз принципиальными подвижками именно в этих подсистемах культуры; 3) не подтверждается историческим опытом и вывод о прерывании культурной жизни общества в эпохи резкого обострения социальных отношений. Вспомним хотя бы невиданный всплеск поэзии, драматургии, музыки (от песен до симфоний) в годы Великой Отечественной войны. Да и движение в эти же годы культуры вспять, скажем, в сфере интимных отношений - это тоже культурная жизнь, но с определенным - отрицательным знаком; 4) мирные периоды развития общества далеко не всегда носят застойный характер. Достаточно этих контраргументов, чтобы понять, какое большое поле для дальнейших изысканий открывается здесь будущим философам и историкам.

Есть еще одно во многом не вспаханное и не обработанное до конца поле - проблема преемственности в развитии культуры. Здесь от исследователя требуются повышенная осторожность и взвешенность, поскольку приходится проплывать между своеобразными Сциллой и Харибдой: с одной стороны, надо избегать примитивно-анархистских, нигилистических оценок культурного наследия, а с другой стороны, опасно причаливать к берегу, на котором развеваются флаги с лозунгами "филиация идей", "саморазвитие культуры", "единый поток". Ведь в последнем случае развитию культуры придается абсолютно самостийный, не зависящий от фундаментальных социально-экономических условий характер; культура превращается в своеобразную "кошку, гуляю-

320

щую сама по себе". Адекватно отражающий истинное положение вещей ответ должен звучать, очевидно, так: в развитии культуры закон преемственности играет чрезвычайно важную роль, но его действие носит не абсолютно, а относительно самостоятельный характер.

Нужно различать преемственность непрерывную и прерывную. Практически непрерывной выглядит преемственность в развитии культуры быта, особенно в так называемых традиционных, не затрагиваемых коренными преобразованиями обществах (хотя и здесь не обходится без исключений). Примером непрерывной преемственности является развитие языка, который сам, в свою очередь, является необходимейшим и важнейшим средством, обеспечивающим преемственность в развитии всей культуры, а значит, и общества в целом. Вряд ли можно по этому поводу сказать лучше великого русского педагога К. Д. Ушинского: "В сокровищницу родного языка складывает одно поколение за другим плоды глубоких сердечных движений, плоды исторических событий, верования, воззрения, следы прожитого горя и прожитой радости, - словом, весь след своей духовной жизни народ бережно сохраняет в народном слове. Язык есть самая живая, самая большая, самая обильная и прочная связь, соединяющая отжившие, живущие и будущие поколения народа в одно великое, историческое живое целое" [1].

1 Ушинский К. Д. Избранные педагогические сочинения. АЛ., 1945. С. 206.

Типичным явлением, связанным с прерывной постепенностью выступает западно-европейское Возрождение. Даже чисто этимологический подход показывает, что речь идет не о простом продолжении каких-то (в данном случае - античных) социокультурных традиций, а именно о возрождении их после более или менее продолжительной полосы забвения. Разумеется, речь идет не об абсолютном забвении, ибо из ничего, как заметил еще Лукреций Кар, и не рождается ничего.

Следует различать также преемственность непосредственную и опосредованную. Упоминавшееся сейчас западно-европейское Возрождение представляло собой первый из этих вариантов: возрождалось наследие, являвшееся результатом исторического развития непосредственно данного региона. Но ведь во многих своих существенных чертах Возрождение произошло и у народов более молодых, произошло как своеобразный отклик на культурную революцию у более древних соседей. Здесь явно присутствует и доминирует элемент опосредованности.

По сути дела, мы вторглись здесь в еще одну важную проблему - проблему взаимодействия культур, которое можно и должно рассматривать тоже как преемственность, относящуюся уже к процессу развития не одной из культур, а двух или нескольких. Проиллюстрируем это на примере взаимодействия египетской, ев-

321

рейской (древнеизраильской) и европейской культур. Общеизвестно, что самой читаемой в мире книгой по сей день остается Библия. Если к этому добавить, что в истории мирового искусства неоспоримо прослеживается приоритет библейских сюжетов и мотивов [1], а десять знаменитых моральных заповедей, якобы внушенных Моисею богом, лежат в основе современной нравственности, то степень воздействия древнееврейской культуры на европейскую станет рельефно осязаемой. Но выясняется, что в истоках самой библейской культуры есть много моментов, свидетельствующих о восприятии ею всего лучшего, что было в культуре соседних народов - древнеегипетской, вавилонской, шумерской. В этой связи можно отослать читателя к интересным рассуждениям Зигмунда Фрейда о своеобразном синтезе египетского и иудейского в мировоззрении и действиях Моисея и в монотеистической религии евреев [2]. Итак, цепочка замыкается: Египет - Иудея и Израиль - Европа. Разумеется, мы взяли лишь одну линию развития европейской культуры - внешнюю, оставив в стороне не менее важную - внутреннюю, о которой уже было немного сказано в связи с Возрождением. Очень велико и обратное воздействие. В результате многовекового рассеяния евреев по всему миру сегодняшняя израильская культура оказывается в значительной степени европеизированной, арабизированной и т.п. В частности, в связи с тем, что поток репатриантов из России является наиболее массовым и образованным, можно слышать не лишенное резона мнение о современной культуре Израиля, как культуре русской по своим корням и ряду важных черт.

1 Ветхозаветные сюжеты и мотивы мы встречаем в творчестве Микеланджело и Гоббса, Шекспира и Рембрандта, Гюго и Манна, Пушкина и Куприна, Гумилева и Ахматовой, многих других выдающихся писателей, художников, композиторов.

2 См.: Фрейд 3. Человек по имени Моисей и монотеистическая религия. М., 1993.


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-04-19; Просмотров: 171; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.093 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь