Индивидуальность как один из элементов благосостояния
Никто не требует, чтобы поступки были столь же свободны, как мысли. Наоборот, даже мысль теряет свою неприкосновенность, если при некоторых обстоятельствах может побудить к дурному поступку. Заявления, что из-за торговцев хлебом бедняки голодают или что собственность – это кража, мо-гут быть напечатаны, но справедливо подлежат наказанию, если высказаны перед возбужденной толпой у дома торговца. Любой акт, причиняющий без должного основания вред другим, может, а иногда и должен сдерживаться словом и, если нужно, активным вмешательством.
Нельзя вредить другим лицам – так ограничивается свобода личности. Но если, действуя согласно своим наклонностям и мнениям, человек не задевает прочих, ему следует позволить осуществлять свои мысли за свой собствен-ный счет – по тем же причинам, которые требуют свободы мнений.
Покуда люди несовершенны, разница мнений полезна, и так же полезны раз-ные способы жизни и свободная возможность развиваться любому характеру, кроме опасного для других; ценность любого образа жизни следует доказать на практике, позволяя каждому испробовать его.
Более всего мешают этому принципу не сомнения в средствах, которыми хочешь привести к признанной цели, а равнодушие людей к самой цели. Если б все ощущали, что свободное развитие личности – одно из ведущих условий благоденствия, что это не только связующий элемент цивилизации, культу-ры, обучения, воспитания, но и необходимая его часть и условие всех этих вещей – то недооценка свободы не грозила бы, и установить границы между нею и общественным контролем было бы не очень трудно. Беда в том, что ценность личной самостоятельности принимают неохотно, предпочитая не замечать ее. Большинство довольно своим образом жизни и не понимает, по-чему он не устраивает других людей. Более того, даже большинству рефор-маторов самостоятельность не кажется идеалом, скорее вызывает ревность, как причина тревог и, возможно, мятежной помехи их реформам. Мало кто понял значение доктрины Гумбольдта, столь известного ученого и политика: “Цель человека, предписанная вечными и неизменными велениями разума, а не внушенная смутными и преходящими страстями, – высшее и наиболее гармоничное развитие его сил до полного совершенства”.
Впрочем, как ни мало привыкли люди к таким мыслям, как ни странно для них значение, придаваемое индивидуальности, вопрос здесь только в степе-ни. Никто не считает, что идеально вести себя значит в точности копировать других. С другой стороны, нелепо претендовать, чтобы люди жили так, слов-но до них мир ничего не знал, словно прежний опыт не доказывает, что один образ жизни предпочтительней другого. Все согласны, что юность следует учить и тренировать, чтобы она знала и использовала плоды человеческого опыта. Но преимущество человека в том, что, достигнув зрелости, он исполь-зует и истолковывает этот опыт по-своему. Его дело – найти то, что в при-знанном опыте соответствует его характеру и обстоятельствам. Традиции и обычаи других людей показывают, чему их научил их опыт; это следует учесть. Но их опыт, во-первых, может быть слишком узок или неверно истол-кован, во-вторых, истолкование, возможно, верно, но не всем подходит. Обычаи годятся для обычных характеров и обычных обстоятельств, а данные обстоятельства и характер могут быть необычны.
Третье: хотя обычай и хорош, и подходит, но, подчиняясь ему только потому, что это обычай, не разовьешь тех качеств, что специфичны для человека. Способность предвидеть, судить, различать, умственная активность и даже моральное предпочтение развиваются только, когда делаешь выбор. Тот, кто во всем следует обычаю, не выбирает. Он не определяет, что лучше, и не стремится к этому. А мораль и разум, подобно мускулам, укрепляются лишь в действии.
Тому, кто позволяет миру выбрать для него план жизни, не нужно никаких
способностей, креме обезьяньего подражания. Тот, кто выбрал план сам, ис-пользует все свои способности: наблюдательность, чтобы видеть; размышле-ние, чтобы предвидеть; активность, чтобы собирать материал для решения; умение различать, чтобы решиться; а когда решился – твердость и самоконт-роль, чтобы не изменить решению.
Конечно, и без всего этого можно выйти на верный путь. Но в чем тогда ваша
ценность как человека? В реальности важен не только поступок, но и как он
совершается. Среди того, что создает человек, правильно использующий свою жизнь, совершенствуя и украшая мир, важнее всего, конечно, он сам. Если бы было возможно строить дома, выращивать хлеб, сражаться, вершить суд, даже возводить храмы и творить молитвы, поручив все это машинам, – то мы потеряли бы многое. Человеческая натура – не машина, построенная по модели, чтобы совершать в точности предписанную работу, а дерево, которое должно развиваться и расти всесторонне, соответственно стремле-нию внутренних сил, делающих его живым существом.
Страсти и импульсы такая же часть современного человека, как убеждения и
ограничения; сильный порыв опасен, только если он неуравновешен. Дурно поступают не из-за сильных страстей, а из-за слабой совести. Сильные им-пульсы – всего лишь другое название энергии. Энергию можно направить и на дурное, но из энергичной натуры всегда извлечешь больше, чем из вялой. Естественные чувства всегда можно развить. Из обостренной чувствитель-ности, делающей личные порывы живыми и мощными, вырастает и самая страстная любовь к добродетели. О человеке, у которого страсти и порывы выражают натуру, развитую и усовершенствованную культурой, говорят, что у него есть характер. У того, у кого нет своих страстей и порывов, характера не больше, чем у паровика. Человек, думающий, что развитие индивидуаль-ности страстей и порывов не следует поощрять, вероятно, полагает, что об-ществу не нужны сильные натуры и высокий уровень энергии нежелателен.
На некоторых ранних стадиях общества людей с сильными характерами трудно было контролировать. Трудность была в том, чтобы заставить силь-ную личность подчиняться правилам, контролирующим порывы. Но теперь общество намного сильнее личности, и грозит ему не избыток, а нехватка личных порывов и пристрастий.
Желательно это подавленное состояние человеческой натуры или нет?
Желательно! – отвечают кальвинисты. “Самоволие – великое зло. Все благое, на что человек способен, достигается послушанием. Выбора нет: надо делать так, а не иначе. “Что не долг, то грех”. Человек по природе вконец испорчен, никто не спасется, пока не убита эта природа”. Для сторонника такой теории уничтожение любых человеческих способностей, возможностей и чувств – не зло; нужно только целиком положиться на волю Божию.
Сейчас существует сильная тенденция навязать эту узколобую теорию и ог-раниченный тип человека, которому она покровительствует. Ноесли верить в доброту Творца, то логично думать, что человеку даны способности, чтобы развивать их, а не выкорчевывать. “Языческое самоутверждение” – один из элементов человеческой ценности, не менее важный, чем “христианское самоотречение”. Не сводя до единообразия все индивидуальные черты, а раз-вивая их, не нарушая при этом права и интересы других людей, человек ста-нет благородным и прекрасным, и, поскольку труд влияет на характер работ-ника, жизнь человека будет богаче, разнообразнее и ярче, давая гораздо боль-ше пищи высоким думам и возвышенным чувствам. Пропорционально разви-тию индивидуальности повышается сознание собственной ценности, а зна-чит, человека могут больше ценить другие. Жизнь каждого становится пол-ной, а там, где больше жизни в единицах, больше ее и в массе.
Необходимой долей принуждения нельзя пренебрегать, иначе сильные лич-ности нарушат права прочих; но это принуждение компенсируется даже с точки зрения человеческого развития. Если личности запрещено удовлетво-рять свои наклонности за счет других, она получит в результате развития этих других те средства развития, которых лишилась. Да и сама из-за ограни-чения эгоизма лучше разовьет общественные стороны своей натуры. Придерживаясь строгих правил справедливости, развиваешь чувства и спо-собности, полезные для собратьев. Но если запрещаются вещи безобидные только потому, что кому-то это не нравится, разовьется лишь упрямая сила сопротивления, человек помрачнеет, и весь характер его испортится.
Разные люди должны по-разному жить, тогда натура каждого свободно разовьется. Сказав, что индивидуальность связана с развитием и что только воспитание индивидуальности создает хорошо развитый характер, я бы мог на том закончить, ибо нет большей похвалы любому условию человеческой деятельности, чем утверждение, что оно приближает нас к самому лучшему состоянию. Однако подобных соображений, боюсь, мало.
И я, во-первых, сказал бы, что в практических делах оригинальность – цен-ный элемент. Везде нужны не только люди, открывающие новые истины, но и те, кто способен начать новое на практике, дать пример более просвещен-ного поведения, более тонкого вкуса и чувства. Это по силам лишь тому, кто не верит, что мир достиг совершенства. Конечно, но каждый может оказать такое благодеяние; не много людей, чей опыт (если его примут) улучшит установленное поведение. Но эти немногие – соль земли, без них жизнь была бы стоячей лужей. Подлинных гениев всегда очень мало; но чтобы они были, необходимо сохранять почву, на которой вырастают титаны. Гений свободно дышит лишь в атмосфере свободы, ему труднее приспособиться к стереоти-пам, устроенным обществом. Если гений из робости согласится быть втисну-тым в стандартную форму и позволит той своей части, которая не вмещается, остаться неразвитой, общество мало приобретет. Если же сильный характер разобьет эту форму, показав, что общество не смогло его принизить до по-средственности, к нему “приклеят” ярлык “дикарь”, “сумасброд”, уподобясь тем, кто сожалеет, что Ниагара не течет плавно меж берегов, как голландские каналы. Я энергично настаиваю на значении гениев, на необходимости по-зволить им свободно развиваться и в мыслях, и на деле. Знаю, в теории никто не против, но знаю, что почти каждый абсолютно равнодушен к этому. Думают, что гениальность хороша, когда создает восхитительное стихотво-рение или картину. Но что касается оригинальности в подлинном смысле
слова, оригинальности мыслей и дел, почти все считают, что без нее можно
великолепно обойтись. Неоригинальные умы не видят в ней пользы. Не по-нимают, зачем она – да и как им понять? Если бы поняли, какой в ней прок, это уже была бы не оригинальность. Вспомнив, что любую вещь кто-то ког-да-то сделал первым и что все существующие блага – плоды оригинальности, будем достаточно скромны, чтобы верить – не все еще сделано, и оригиналь-ность нужна тем больше, чем меньше сознаешь, что ее не хватает.
По правде, сколько ни проповедуют или даже ни оказывают уважения реальному или мнимому умственному превосходству, общая тенденция в мире – предоставить посредственности больше власти. В древности, в Сред-ние Века, и в уменьшающейся степени во время долгого перехода от феода-лизма к современности индивидуальность была сама по себе силой. Теперь она затерялась в толпе. В политике уже тривиально утверждение, что миром правит общественное мнение. Единственная настоящая власть – это власть массы и правительств, ставших органами инстинктов и тенденций толпы.
За общественное мнение не везде принимают мнение одних и тех же слоев общества: в Америке это мнение всех белых, в Англии – среднего класса. Но всегда это масса, то есть коллективная посредственность. И – еще большая “новинка”: массы черпают свое мнение не из книг и не от церковных или государственных деятелей. Их взгляды создают люди, подобные им, обращающиеся к ним или говорящие от их имени. Я не сожалею об этом. Не считаю, что на теперешнем низком уровне разума возможно что-нибудь лучшее. Но тем не менее власть посредственности есть власть посредствен-ности. Начало всех благородных и мудрых вещей идет и должно идти от индивидуальностей.Честь и слава среднему человеку, если он способен следовать этой инициативе, способен внутренне отозваться на мудрое и бла-городное и идти за ним с открытыми глазами. Я не пропагандирую “обо-жествление героя”. Гений вправе претендовать только на свободу указывать путь. Заставлять других идти по нему не только несовместимо со свободой и развитием людей, но и вредно для самого гения, так как развращает его. Кажется, однако, что когда мнение массы стало или становится господствую-щим, противовесом и коррекцией этой тенденции стала бы все более превоз-носимая индивидуальность великих мыслителей. В этих обстоятельствах вместо того, чтобы подавлять индивидуальность, следует поощрять ее действия, отличные от действий массы. Главная опасность сегодня в том, что не многие решаются быть эксцентричными.
Идеологии
Система взглядов, идей, концепций, позволяющая рассматривать реальность под определенным углом зрения, с определенных (классовых, расовых, сословных, религиозных, национальных и др.) позиций, называется политической идеологией.
В разные периоды развития человеческих обществ доминировали различные идеологии. Например, после Великой французской революции в общественном сознании европейцев преобладала идеология либерализма, которой противостояла консервативная система идей. В последней трети XIX в. наступила очередь социалистической идеологии – она считалась восходящей, растущей. Затем после революции 1917 г. в России получил быстрое распространение коммунизм, а после захвата власти фашистами в Италии, Испании, Германии – фашистская идеология, век которой оказался недолог. В 90-х гг. XX в. мир стал свидетелем заката коммунистической идеологии. Таким образом, с тех пор как в XVIII в. французский мыслитель Дестюд де Траси дал определение понятию «идеология», в генезисе самих идеологий можно выделить три основных этапа, каждый из которых характеризуется доминированием или восхождением, т. е. быстрым распространением одной из систем идей: либеральный (XVIII в. – 70-е гг. XIX в.), социалистический (70-е гг. XIX в. – 20-е гг. XX в.), тоталитарный (коммунистическая, фашистская, популистская идеологии) (20-е гг. XX в. – 90-е гг. XX в.). В настоящее время (несмотря на то, что некоторые ученые предсказывают доминирование либерально-демократической идеологии) наступил плюралистический этап, когда в общественном сознании сосуществуют анархизм, коммунизм, социал-демократизм, демократизм, либерализм, консерватизм, национализм. Среди этих наиболее распространенных, так называемых мировых идеологий наибольшим влиянием пользуются либерализм, консерватизми социализм.
Либерализм
И. Бентам (1748–1832)
Иеремия Бентам– английский правовед, философ и политолог, один из основателей теории утилитаризма и основоположников либерализма. И. Бентам родился в Лондоне, в семье крупного землевладельца. Окончил Оксфордский университет (1765). С двадцати лет работал адвокатом. Много путешествовал по Европе, бывал в России. В 1815 г. Бентам предложил Александру I свое участие в составлении кодекса законов для России, но император поручил кодификацию M. M. Сперанскому. Учение о нравственности И. Бентама зиждется на принципе утилитарности, полезности. Во «Введении в основы нравственности и законодательства» (1789) он рассматривает индивидуальные интересы в качестве единственно реальных и действенных, определяющих поведение людей. Общественные интересы у него выступают как совокупность индивидуальных. Отсюда мораль, нравственность тоже подразделяется на индивидуальную и общественную. Так как не все члены общества соблюдают моральные требования, необходимы позитивные законы, которые, впрочем, должны иметь целью пользу наибольшего количества граждан, но не должны ограничивать их свободу. По мнению Бентама, только в либеральном государстве возможно гармоничное сочетание индивидуальных и общественных интересов.
Принципы законодательства[81]
Глава I. Принцип пользы
Предметом законодательства должно быть общественное благо: общая польза должна быть основой всякого рассуждения в области законодательства. Наука состоит в том, чтобы знать, в чем заключается благо данного общества, искусство – в том, чтобы найти средства для осуществления этого блага.
Будучи выражен в общей и неопределенной форме, принцип пользы редко оспаривается: на него смотрят, даже как на некоторого рода общее место морали и политики. Но это единодушное согласие – только кажущееся. С этим принципом не всегда связывают одинаковые идеи; всегда придают одно и то же значение; он не служит источником определенной системы рассуждения – последовательной и однообразной.
Чтобы дать ему всю ту силу, которую он должен иметь, другими словами – чтобы сделать из него основу общей теории, надо выполнить три условия.
Первое условие состоит в том, чтобы связать со словом «польза» понятия ясные и точные, которые бы могли оставаться совершенно одинаковыми у всех, кто им пользуется.
Второе состоит в том, чтобы установить единство и независимость этого принципа, строго выделив все, что чуждо. Для этого надо только принять его в его общей форме; не следует допускать никаких исключений.
Третье условие состоит в том, чтобы найти метод моральной арифметики, при помощи которой можно было бы прийти к однообразным результатам. <...>
Польза есть понятие отвлеченное. Оно выражает свойство или способность какого-нибудь предмета предохранить от какого-нибудь зла или доставить какое-нибудь благо. Зло есть боль, страдание или причина страдания. Благо есть удовольствие или причина удовольствия. Все, что соответствует пользе или интересу индивидуума, способно увеличить общую сумму его благосостояния. Все, что соответствует пользе или интересу общества, увеличивает общую сумму благосостояния индивидуумов, из которых оно состоит. <...>
