Признаки прогресса (и наоборот)

Корр.:   В последние двадцать — тридцать лет стал обычным новый подход к правам секс-меньшинств, курению, пьянству, оружию, правам животных, вегетарианству и т.д. В других сферах все осталось по-прежнему.

Теперь общество гораздо цивилизованнее, чем тридцать лет назад. Творится много безумств, но в целом в стране происходит явное улучшение в смысле уровня толерантности и понимания, гораздо шире признаются права других людей, разнообразие, необходимость не давать спуску проявлениям угнетения, жертвой, свидетелем или участником которых вы становитесь.

Нет более драматической иллюстрации к этому, чем отношение к первородному греху американского общества — истреблению коренного населения. Отцы-основатели, бывало, осуждали его по прошествии длительного времени после собственного участия в нем, но потом об этом почти не говорили, и так до 1960-х годов.

Когда я был ребенком, мы играли в ковбоев и индейцев (я и в детстве слыл радикалом). Мои дети без этого уже обходились, не говоря о внуках.

Размышляя о переменах, я начинаю подозревать, что истеричная политкорректность стала во многом результатом уныния по причине того, что в 1992 году уже нельзя было отпраздновать 500-летие высадки Колумба в Новом Свете так, как можно было бы это сделать лет тридцать назад. Сейчас гораздо лучше понимают, что тогда происходило.

Я не говорю, что теперь все прекрасно, но улучшения налицо практически в любой сфере. В XVIII веке люди поступали друг с другом ужасно. Спустя столетие права трудящихся в США подвергались нестерпимому ущемлению.

Даже пол века назад дела были плохи. На Юге продолжалось непристойное угнетение чернокожих. Возможности женщин оставались резко ограниченными. В высших классах процветал антисемитизм. Список можно продолжить.

В 1950 году, когда я пришел в Гарвардский университет, там почти не было преподавателей-евреев. Когда мы с женой искали там дом, риелторы говорили, что там, где нам нравилось, «будет некомфортно». К черным, ясное дело, относились гораздо хуже.

1890-е годы — «веселые девяностые» — для рабочих запада Пенсильвании были совсем не веселыми. Их нещадно тиранил великий пацифист Эндрю Карнеги, вызывавший в Хомстед (и в другие места) войска.

Только спустя лет сорок, уже в 1930-х годах, люди стали соглашаться говорить о событиях того времени. Выросшие в тех краях утверждают, что их родители (или деды-бабки) боялись об этом рассказывать до самой смерти.

В 1919 году (или примерно тогда), почти через тридцать лет после Хомстеда, металлисты запада Пенсильвании снова устроили стачку. Профсоюзная активистка мать Джонс (1830-1930), которой тогда было уже 90 лет, решила перед ними выступить. Но полиция, не дав ей рта открыть, утащила ее с трибуны и бросила в тюрьму. В те времена не церемонились.

В 1920-х годах — «Бурных двадцатых» — контроль со стороны бизнеса казался тотальным, и меры, которыми это достигалось, «вряд ли хотя бы отдаленно напоминали демократию», как выражается политолог Томас Фергюсон. Он описывает государственные репрессии, насилие, запрет профсоюзной деятельности и суровость управляющих.

Историк профсоюзного движения из Йельского университета Дэвид Монтгомери, подробно исследующий этот период, пишет, что современная Америка «создавалась через протесты ее трудящихся и непримиримую борьбу в недемократичной Америке». А 1920-е годы — не такое уж далекое прошлое.

В начале 1960-х на Юге царствовал террор; теперь все совсем по-другому. Усилия по обеспечению всего населения достойной медициной начались только в 1960-х годах, борьба за защиту окружающей среды — и того позже, в 1970-х.

Сейчас мы пытаемся сохранить хотя бы минимум системы здравоохранения; тридцать лет назад бороться было не за что: не существовало даже этого минимума. Так что прогресс налицо.

Все эти перемены произошли благодаря неустанной, самоотверженной борьбе. Это нелегко, перспективы подолгу кажутся безрадостными. Конечно, всегда можно отыскать примеры, как новые веяния подвергаются искажениям и превращаются в способы угнетения, карьеризм, самовозвеличивание и т.д. Но в целом перемены приводят к большей гуманности общества.

К сожалению, эта тенденция не затрагивает сердцевину власти. Дело в том, что основные институты терпят ее, тенденцию, до тех пор, пока она не начинает покушаться на самую суть — на их власть, их господство над обществом, а оно на самом деле только усиливается. Если бы новые веяния стали влиять на распределение власти, мы стали бы свидетелями нешуточного противостояния.

 

Корр.:   Хороший пример того приспосабливания, о котором вы толкуете, — «Дисней». Компания эксплуатирует рабочую силу в третьем мире — на Гаити и т. д., зато в США она проводит очень либеральную политику касательно прав секс-меньшинств и здравоохранения.

Это полностью вписывается в систему корпоративной олигархии. Нам твердят, что все люди одинаковые. Они и впрямь равны: в равной степени не являются хозяевами собственной судьбы, пассивны, апатичны, покорные потребители и трудяги. У тех, кто наверху, прав побольше, но и там не важно, кто они: черные или белые, зеленые, геи, гетеросексуалы, мужчины, женщины...

 

Корр.:   Вы опоздали на свою лекцию в Ванкувере. Что случилось?

Встречу организовало рабочее движение Британской Колумбии. Мое выступление должно было начаться в семь вечера. Я вполне успевал, но потом все пошло наперекосяк: самолет опоздал, и я задержался почти до одиннадцати.

К моему удивлению, меня еще ждали 800—900 человек: смотрели документальные фильмы, устраивали дискуссии. Час был поздний, и, чтобы не мучить их лекцией, я сразу предложил дискуссию. Она получилась очень оживленной и длилась часа два.

 

Корр.:   Ближе к концу «вопросов и ответов» вас спросили о силе системы и о том, как ее изменить. Вы сказали: «Система очень слаба. Она выглядит сильной, но ее легко изменить». В чем вы видите эту слабость?

Она видна на любом уровне. Мы уже об этом говорили, но вот, если вкратце:

Людям система не нравится. Как говорилось выше, 95 процентов американцев считают, что корпорациям следует пойти на сокращение своих прибылей в пользу работников и местностей, где они функционируют: 70 процентов полагают, что у бизнеса слишком много власти, 80 процентов — что у трудящихся мало возможностей участвовать в происходящем, что экономическая система по сути несправедлива, а правительство бездействует, заботясь только о богатых.

Корпорации — главная система власти на Западе — существуют согласно уставам, утверждаемым штатами. Имеются юридические механизмы аннулирования этих уставов и передачи корпораций под рабочий или местный контроль. Для этого потребовалось бы демократически организованное общество, и этого не бывало уже сто лет. Но права предоставлены корпорациям судами и юристами, а не законодательством, поэтому нынешняя система власти может быть очень быстро размыта.

Конечно, работающую систему не устранить простым применением закона. Внутри существующей экономики, в умах трудящихся, на местах должны быть предложены альтернативы. Возникающие в связи с этим вопросы проникают в самую суть принятия решений и контроля, здесь затрагиваются краеугольные камни человеческих прав. Далеко не банальные темы!

Коль скоро правительство находится в той или иной степени под контролем общества — по меньшей мере потенциально, — то и его можно модифицировать.

Около двух третей всех финансовых транзакций в глобальной экономике происходит в областях, где доминируют США, Япония и Германия. Там повсеместно — по крайней мере в принципе — уже существуют механизмы, позволяющие обществу контролировать происходящее.

 

Корр  .:   Люди тяготеют к организациям и движениям.

Если люди узнают о конструктивных альтернативах и о начале действия механизмов их реализации, то окажут активную поддержку позитивным переменам. Нынешние тенденции, многие из которых очень опасны, далеко не так глубоки и потому вовсе не неизбежны. Это не означает, что конструктивные изменения произойдут во что бы то ни стало, просто шанс есть, и он велик.

 

Сопротивление

Корр.:   Кто знает, где усядется новая Роза Паркс — темнокожая американка (1913-2005), чей отказ сидеть на заднем сиденье автобуса в г. Монтгомери, штат Алабама, в 1955 году привел к бойкоту автобусов.

Роза Паркс — очень отважная и достойная женщина, но она пришла не на пустое место. Потребовались образовательные и организационные усилия, борьба, и она оказалась избранницей, чтобы сделать то, что сделала. Именно такие усилия нам надо разворачивать и теперь.

 

Корр.:   В США очень низкий процент членства трудящихся в профсоюзах, но во Франции он еще ниже. Тем не менее там поддержка всеобщих забастовок — когда встают целые города, а однажды даже встала вся страна, — чрезвычайно велика. Чем вызвана такая разница?

Одна из причин — власть бизнес-пропаганды в США, исключительно успешно нарушающей связи между людьми и их чувство взаимной солидарности. В нашей стране развитая индустрия связей с общественностью, она до сих пор самая передовая в мире. Кроме того, здесь базируется мировая индустрия развлечений, и ее продукция — это по большей части вид пропаганды.

Хотя чисто капиталистического общества в природе нет (и не могло бы быть), США располагаются на «капиталистическом краю». Здесь всем распоряжается в большой степени бизнес, много расходующий на маркетинг (а это, по сути, организованная форма обмана). Реклама в значительной степени выведена из-под налогообложения, а значит, все мы оплачиваем свою привилегию служить объектами контроля и манипуляций.

И это, естественно, только один из аспектов кампании «муштры общественного сознания». Юридические заслоны против классовой солидарности трудящихся — еще один рычаг для дробления населения, какого не сыскать в других индустриальных демократиях.

* * *

Корр.:   В 1996 году Ральф Нейдер участвовал в президентской кампании как кандидат партии «зеленых». Лейбористская партия США и Альянс проводили свои предвыборные съезды. Новая партия тоже выставляла своих кандидатов и побеждала на выборах. Что думаете обо всем этом вы?

Новые варианты участия в политике — это, в общем, хорошо. Думаю, было бы правильнее всего, если бы Новая партия, следуя своей стратегии, сделала ставку на выигрыш местных выборов, на поддержку общих кандидатов и, самое главное, на сочетание этих электоральных усилий с другой организационной работой и активной деятельностью. Партия на базе профсоюзов — тоже хорошая идея.

Такие партии, имеющие в принципе общие интересы, должны быть едины — разбазаривать энергию и ресурсы, и так хилые, совершенно контрпродуктивно. Полезно было бы создать что-то вроде канадской Новой демократической партии (НДП) или Бразильской рабочей партии — крупных организаций, поддерживающих и развивающих низовую активность, объединяющих людей, обеспечивающих «зонтики» для всевозможной деятельности и для полезного участия в политике.

Из этого может вырасти что-то еще, но все равно остается непреложным фактом, что всем заправляет партия крупного бизнеса, состоящая из двух фракций. Мы не покончим с этим, пока не демократизируем базовую структуру наших государственных институтов.

Еще семьдесят лет назад Джон Дьюи говорил: «Политика — это тень, отбрасываемая на общество крупным бизнесом». Пока сила будет у сконцентрированной, неподотчетной частной власти, политика так и останется тенью. Но и тень можно активно использовать, пытаясь подрывать то, что эту тень отбрасывает.

 

Корр.:   Разве Дьюи не предостерегал против простого «ослабления тени»?

Он говорил, что просто «ослабление тени не изменит сути», и это верно, но это может создать ОСНОВУ для подрыва сути. Вспомним аллегорию, которую я слышал из уст бразильских батраков: «расширение пола клетки». Конечная цель — демонтировать клетку, но расширение ее пола — шаг в нужном направлении.

Так появляются разные подходы, разные взгляды, разные формы участия, разные способы жизни, понимание пределов существующих институтов. Все это добывается в борьбе.

И все это к лучшему. Это, конечно, всего лишь «ослабление», которое само по себе не принесет победы, но может стать дорогой к ней. Перестройка, сооружение заново, усиление культуры, в которой велика важность социальных уз, — важные шаги на пути избавления от контроля частной и государственной власти над обществом.

 

Корр  .:   В своей статье в «Нейшн» Дэниел Сингер описывал «явную попытку международного финансового истеблишмента и европейских правительств применить «рейганомику» и «сильные проявления сопротивления ей в Европе». Во Франции, Германии, Италии проходят массовые демонстрации, в Торонто протестовать против происходящего вышли 250 тысяч канадцев. Это один процент всего населения Канады — поразительная цифра!

Сопротивление этому нарастает во всем мире.

* * *

Корр  .:   Традиционно крупным источником сопротивления служили университетские кампусы. Однако новое исследование Калифорнийского университета свидетельствует о небывало низком уровне политической активности студентов, об упадке их интереса к правительству и к политике. Одновременно «снизилось и участие студентов в исследовательской деятельности. Они больше смотрят телевизор». Это совпадает с вашими ощущениями?

Говорить о «небывало низком уровне» — близорукость. Ниже чего: 1950-х годов? 1961 года, когда Джон Кеннеди отправил ВВС США бомбить Южный Вьетнам и когда никто вообще не хотел об этом думать?

Когда я выступал по вопросам войны в середине 1960-х годов, слушателей у меня почти не бывало. Студентов это не интересовало, разве что иногда они нападали на изменников, осуждавших политику правительства. Настоящая активность студентов — это уже конец 1960-х, причем тогда она была уже далеко не «традиционной».

 

Корр.:   А как насчет движения против апартеида в конце 1980-х годов?

Оно было подлинным и крупным, но им события 1980-х годов не ограничиваются. Движение солидарности с Центральной Америкой коренилось в обществе гораздо глубже. В нем участвовали и студенты, но они вовсе не были его ядром. В церквях Аризоны и Канзаса это движение получало больше поддержки, чем в элитарных университетах.

Что до падения студенческой активности (вместе с падением их интереса к чтению и науке), то это касается не одних студентов, это происходит со всем обществом. Исследование Роберта Патнэма, которое мы уже упоминали, свидетельствуете двукратном снижении по сравнению с 1960-ми годами всех форм взаимодействия: посещения соседей, собраний родительских комитетов, даже кегельбанов. Его заключения вызвали споры, но в принципе он, похоже, прав.

 

Корр.:   А движение неприсоединения?

В 1950-х годах лидеры нескольких стран третьего мира пытались создать такую форму неприсоединения, которую позволяли деколонизация и борьба между США и СССР. Теперь это движение почти прекратило существование по причинам как колоссальных перемен в мировой экономике, так и завершения «холодной войны», поставившего точку в состязании сверхдержав и устрашающем эффекте советского могущества, позволявшего хоть какую-то независимость. Западу больше не приходится притворяться, будто он заинтересован в помощи кому-либо.

Упадок движения неприсоединения и западной социал-демократии — детали одной и той же картины. То и другое отражает радикализацию современной социально-экономической системы, где все больше власти оказывается в руках никому не подотчетных институтов, в самой своей основе тоталитарных (хотя они, будучи частными, находятся поэтому в полной зависимости от сильных государств).

 

Корр.:   Движению присоединения пришел конец?

Совсем недавно, в начале 1990-х годов, Южная комиссия, где представлены правительства неприсоединившихся стран, выступила с решительной критикой недемократической неолиберальной модели, навязываемой третьему миру. Причем в комиссии участвовали такие консерваторы, как министр развития Индонезии.

Они выпустили книгу с призывом к установлению нового мирового порядка (этот термин они применили еще до Джорджа Буша-старшего) на основе демократии, справедливости, развития и пр. Книга должна была вызвать интерес, ведь ее издало «Оксфорд юниверсити пресс». Я о ней написал — так и не выяснил, были ли другие отклики. Потом последовал сборник статей по следам первой книги, откликов на который я тоже не обнаружил.

Южная комиссия представляет большинство населения Земли, тем не менее западные СМИ не желают ее слушать. Так что про «новый мировой порядок» мы услышали от Буша, а не от Южной комиссии, отражающей интересы большинства землян.

 

Корр.:   А в 1950-х годах были Неру, Насер, Тито, Нкрума, Сукарно и другие...

Правительство США всех их презирало.

 

Корр.:   Но в новых независимых странах был период интеллектуального возбуждения. Вспоминаются такие люди, как Амилкар Кабрал (1924-1973, предводитель борьбы за независимость в западноафриканской Португальской Гвинее), уроженец Мартиники Франц Фанон (1925—1961, автор книги «Проклятьем заклейменные», борец за независимость Алжира). Что-то сегодня равных им не видно.

Интеллектуальное возбуждение и сегодня налицо, просто ему не сопутствуют тогдашние энтузиазм и оптимизм (хотя Фанона большим оптимистом не назовешь).

 

Корр  .:   Тогда в этом было больше революционности.

Да, было, но не забывайте, что потом последовал период террора почти по всему третьему миру — мы, кстати, сыграли в нем первостепенную роль, — травмировавший очень многих.

Иезуиты Центральной Америки — бесстрашные люди. Поскольку это истинные диссиденты в наших владениях, здесь о них почти не слышно, разве что когда их убивают. Даже написанное ими остается непрочитанным.

В январе 1994 года, перед выборами в Сальвадоре, они провели конференцию «Культура террора». По их убеждению, террор оказывает более глубокое воздействие, чем простое убийство множества людей и запугивание других. Это глубокое воздействие они назвали «приручением чаяний», иначе говоря, утратой надежды. Люди знают, что если они попытаются что-то изменить, то их перебьют, вот и не предпринимают больше никаких попыток.

Во всем этом очень вредную роль играет Ватикан. Он старается ограничить прогрессивный порыв латиноамериканской церкви — ее «предпочтение бедным», ее попытку стать «голосом безгласных» — путем назначения епископов чрезвычайно правых воззрений. На днях об этом писала «Нью-Йорк таймс», но с небольшим упущением: осталась без упоминания роль — ключевая — США.

В 1995 году понтифик назначил архиепископом Сальвадора члена правой организации «Опус деи», которая учит бедных: «Не беспокойтесь о социальных условиях, избегайте греха — и будет вам в другой жизни благодать». До этого был убит архиепископ Ромеро и еще десятки священников, епископов и монахинь, не говоря о десятках тысяч других жертв жестокой войны США 1980-х годов. Главной целью было покончить с заботой сальвадорской церкви о бедноте. Новый архиепископ принял от военных звание бригадного генерала, заявив, что они как институт «не совершают ошибок» и теперь «прошли обряд очищения».

Нечто похожее происходит повсюду. У Коммунистической партии Индонезии (КПИ) миллионы последователей. Даже консервативные эксперты по Индонезии признают, что сила КП И проистекает из того, что она по-настоящему представляет интересы бедняков. В 1965 году генерал Сухарто и его приспешники учинили бойню, в которой погибли сотни тысяч безземельных крестьян (и не только они) и, казалось бы, искоренили КПИ.

Не останавливаясь на достигнутом, они поставили мировой рекорд по террору, пыткам, агрессии, убийствам и коррупции. Администрация Клинтона называет Сухарто «нашим парнем». Но, как ни удивительно, в Индонезии продолжается мощная народная борьба, о которой мы слышим, конечно, совсем мало.

 

Корр.:   Как вы написали однажды нашему общему другу, когда образованные классы строятся на парад, у совестливых людей есть три варианта: маршировать на параде, примкнуть к толпам приветствующих или осудить парад (и конечно, готовиться за это поплатиться).

Так оно и есть. На протяжении двух тысяч лет происходит одно и то же. Прочтите древнейшие тексты — там сказано о судьбе тех, кто не марширует на параде...

Взять хоть Сократа, хоть интеллектуалов из Библии (там они зовутся «пророками»).

Пророки бывали двух типов. Одни льстили царям и либо возглавляли парады, либо приветствовали их с обочины, за что получали почести и уважение. Гораздо позже их прозвали лжепророками, но это было потом. А были и такие, как Амос, утверждавшие, что никакие они не пророки и не сыновья пророков. Амос называл себя бедным пастухом.

Такие пророки, как Амос, «интеллектуалы-диссиденты» по современной терминологии, преподавали возвышенный нравственный урок, к неудовольствию властей, и заодно давали геополитический анализ, обычно совершенно справедливый, который властям предержащим нравился и того меньше. Естественно, истинных пророков презирали, бросали в застенки, изгоняли в пустыню.

Публика тоже ненавидела истинных пророков, так как и она не желала слышать правду. И не потому, что состояла из плохих людей, просто причины всегда одни и те же: краткосрочная корысть, манипуляция, зависимость от власти.

 

Волшебный ответ

Корр  .:   Часто приходится слышать, что Интернет — великое решение проблем общества.

Интернет требует серьезного отношения. Подобно другим технологиям, он сулит много возможностей и чреват множеством опасностей. Не спрашиваете же вы, хорош или плох молоток. В руках того, кто строит дом, он хорош, но если им вооружится палач, то... То же и с Интернетом. Но даже если использовать его для благих целей, он, конечно, не послужит универсальным решением.

 

Корр  .:   Должны ли мы, делая что-то, иметь четкое представление о долгосрочной цели, чтобы разработать стратегию?

Мы учимся методом проб и ошибок. Нельзя вот так, с ходу, на основании нынешнего понимания, взять и провозгласить: «Конструируем либертарианское общество! » Нужно научиться двигаться к цели шаг за шагом. Как в любом аспекте жизни, больше делаешь — больше узнаешь. Взаимодействуя с другими людьми, вы создаете организации, отсюда вытекают новые проблемы, новые методы — и новые стратегии.

Если бы кто-то смог предложить исчерпывающую общую стратегию, то все пришли бы в восторг, вот только за последние пару тысяч лет такого что-то не бывало. Если бы Маркса спросили, какова стратегия свержения капитализма, он бы посмеялся.

Даже у Ленина, преимущественно тактика, такой стратегии не было (кроме «за мной! »). Ленин и Троцкий попросту приспосабливали стратегии к конкретным обстоятельствам, ища способ захватить государственную власть (что, кстати, по моему мнению, не должно быть нашей целью).

Как вообще может существовать стратегия преодоления авторитарных институтов? Я думаю, такие вопросы задают чаще всего люди, сторонящиеся ангажированности. Когда вы ангажированы, то возникает множество подлежащих решению задач.

Но это не произойдет по нажатию кнопки. Нужна увлеченная, сосредоточенная работа, постепенно наделяющая людей пониманием и отношениями с другими людьми — как со своими единомышленниками, так и с системами поддержки, с альтернативными институтами. И вот тогда что-то сможет произойти.

 

Корр  .:   Урваши Вайд, автор «Истинного равенства», обрушивается с критикой на то, что она называет «левым пуризмом», за приверженность мечте о безупречном, единственном ответе, о лидере-харизматике.

Согласен. Не ждите харизматичного лидера, безупречного, исчерпывающего ответа — это хороший совет. Ведь если эта мечта сбудется, то разразится катастрофа — так всегда бывало.

Из народных действий, из коллективного участия может взрасти что-то здоровое. Может, этого и не произойдет, но такой шанс по крайней мере существует. Иного способа все равно нет.

 

Корр.:   Стратегии и движения по принципу «сверху вниз» вы всегда считали бесперспективными.

Они очень даже могут приносить успех, на то и рассчитаны: сохранять господство верха над низом, контроль и власть. Не надо слишком удивляться, когда авангардная партия становится во главе тоталитарного государства.

 

Корр.:   Говард Зинн считает необходимым признать, что настоящие перемены в обществе требуют времени. Мы должны быть не спринтерами, а бегунами на длинные дистанции. Как вы считаете?

Он прав. Это-то меня и поражало в некоторых сегментах студенческого движения в 1960-х годах. Тогда не существовало организованного, укорененного, популярного левого движения, к которому могли бы примкнуть студенты, поэтому их вожаками часто становились совсем еще юнцы. Это часто были славные, достойные люди, но только многие из них — не все — не видели дальше собственного носа. Всей-то идеи: «Устроим забастовку в Колумбийском университете, на пару недель забаррикадируемся в зданиях — и после этого грянет революция! »

Но так не бывает. Требуется неспешное созидание, когда каждый следующий шаг проистекает из того, что уже закреплено в восприятии и в подходах народа, в его понятиях о том, чего он хочет достичь, и об обстоятельствах, при которых это достижимо.

Совершенно бессмысленно обрекать себя и остальных на гибель в отсутствие социальной базы, на которой можно отстаивать достигнутое ранее. Это раз за разом доказывают на собственном горьком опыте партизанские и другие им подобные движения: их попросту сокрушает преобладающая сила. Дух 1968 года грешил тем же самым. Это было катастрофой для многих тогдашних активистов и оставило печальное наследство.

 

Корр  .:   Вы сознаете, что разные аудитории реагируют на вас по-разному?

За долгие годы я обратил внимание на разительное несходство между реакцией на мои выступления перед более-менее избранной аудиторией и откликом на встречах и дискуссиях с менее привилегированными людьми. Не так давно я встречался в одном городке в Массачусетсе при помощи отличных тамошних организаторов с горожанами, даже по мировым стандартам относящимися к бедноте. Незадолго до этого я проехал по деревням Западной Бенгалии, потом посетил Колумбию, где общался с активистами движения за права человека, действующими в ужасающих условиях.

В таких местах никогда не спрашивают: «Что мне делать? » Там говорят: «Я делаю то-то и то-то. Как вы к этому относитесь? » Возможно, им хочется отклика, предложений, но они и так уже имеют дело с реальной проблемой, а не ждут, замерев, волшебного ответа, которого не существует.

В беседах с элитарными аудиториями то и дело звучит вопрос: «Каково решение? » Если сказать в ответ очевидное: «Займитесь решением своей проблемы в добровольческой группе, занимающейся такими делами», — то это будет совсем не то, чего они ждут. Им подавай волшебный ключик, быстро и эффективно отпирающий все замки. Но таких решений нет. Есть только то, что делают жители городков Массачусетса, самоуправляемых деревень Индии, иезуиты в Колумбии.

Люди, наделе сталкивающиеся с жизненными проблемами, зачастую под тягчайшим давлением и в тяжелейших условиях, порой опускают руки. И такое бывает. Но многие продолжают борьбу и добиваются перемен.

Доказательством этого служит наша собственная история. В данный момент мы стоим перед реальными проблемами, вроде отстаивания ограниченного уровня общедоступного здравоохранения, системы соцобеспечения, прав, связанных с защитой природы, прав трудящихся. Но не надо забираться далеко в глубь истории, чтобы оказаться во временах, когда эти права еще только приходилось завоевывать. Перемены налицо. Гораздо лучше защищать что-то, чем пытаться впервые этого добиться.

Эти права — результат массовой борьбы. Если существует иной способ добиться того же, то он держится в строжайшем секрете. Но привилегированные аудитории не желают этого слышать. Им хочется быстрого ответа, быстрого решения проблемы.

 

«Изготовление несогласия»

Корр.:   Майкл Мур снял документальный фильм «Роджер и я», он же выступил продюсером телесериала «Телевизионная нация». В своей книге «Преуменьшай это! » он утверждает, что людей отвращает от левых скука, жалобы, негатив. Что вы об этом думаете?

Не могу сказать, что, к примеру, Говард Зинн слишком много жалуется и действует неблаговидно, хотя, некоторые, вероятно, этим грешат. Если претензии небеспочвенны, этот недостаток следует устранять.

Обратимся к уже звучавшему примеру — бразильской медиагруппе, телесюжеты которой не понравились зрителям, потому что были скучными, а их язык чересчур заумным. Эта группа позволила людям снимать самостоятельно, ограничившись техническим содействием. Новые программы получились интересными и вызвали отклик у зрителей.

Вот правильный подход! Люди, пишущие об ответственности интеллектуалов, должны принимать эту ответственность, идти к людям и работать с ними, предоставлять им необходимую помощь и учиться у них.

 

Корр.:   Вы наблюдали низовые движения в разных краях: в Индии, Бразилии, Аргентине. Мы можем чему-то у них научиться?

Это все живые, динамичные общества с огромными проблемами, там много всего происходит. Но, думаю, они угодили в ловушку заблуждений насчет «неподъемного внешнего долга» и «необходимой минимизации государства». Им нужно понять, что они никому не должны, — как нам самим нужно понять, что корпорации — это нелегитимные частные тирании.

Пора интеллектуально освобождаться, а это невозможно в одиночку: человек освобождается через сотрудничество с другими, подобно тому, как науки постигаются через взаимодействие с коллегами. Основой для этого становятся народные организации и группы-«зонтики».

Достаточно ли этого для серьезных перемен? Трудно сказать. На нашей стороне многочисленные преимущества, отсутствующие у них, — например огромное богатство. Еще одно уникальное преимущество — отсутствие нависающей нам нами сверхдержавы. Мы сами — сверхдержава. Это огромная разница.

Но, возвращаясь из стран третьего мира на Запад, особенно в США, трудно не заметить, как узко тут мыслят и понимают, как ограниченна законная дискуссия, как разобщены люди. Это так глупо, ведь наши объективные возможности неизмеримо больше!

 

Корр.:   Как, вы думаете, нам уйти от проповедей перед хором, то есть от уговоров людей, и так с нами согласных? Кажется, главная проблема именно в этом.

Как мы уже неоднократно говорили, весомое большинство уже согласно с этими идеями. Вопрос в том, как превратить это подавляющее мнение в истинное понимание и в конструктивные действия. Ответом служит организация.

Я — или любой другой — могу выступать благодаря организационным усилиям групп людей. Мало просто нагрянуть в Канзас-Сити и сообщить о своем намерении выступить — никто не придет. А вот когда за организацию берется компетентная группа, люди собираются, что, в свою очередь, помогает самим организаторам в следующий раз добиться еще больших успехов.

Приходится все время возвращаться к одному и тому же: если люди посвящают себя организации и активным действиям, то мы пробиваемся ко все более широкой аудитории.

 

Корр  .:   Как вам известно, у меня еженедельная часовая программа на радио. От Бостона до Майами ее не слышно, но на Западе — в Монтане, Колорадо, Нью-Мексико — попасть в эфир гораздо легче.

Во властных центрах не обращают внимания на то, что обсуждают в Лереми, штат Вайоминг. Решения принимаются главным образом на Восточном побережье, там и осуществляется строгий доктринальный контроль.

Но мало просто обвинять власти предержащие. Мы сами не используем имеющихся у нас возможностей.

Взять Кембридж, где мы с вами сейчас находимся. Как и повсюду, здесь есть своя станция кабельного телевидения (согласно Акту о коммуникациях, об их существовании обязаны заботиться кабельные компании). Я на ней побывал. Не бог весть что, но даже мне видно, что оборудование там неплохое. Оно в общественном распоряжении, но разве его кто-нибудь использует?

В тот мой единственный визит программа была такая дурацкая, что я чуть не сбежал. Вот если бы местное кабельное телевидение было качественным, коммерческим каналам пришлось бы как-то на это реагировать. Они могли бы его задавить, могли бы поглотить, но была бы реакция. То же самое с общественным радио. Оно не может совершенно игнорировать происходящее на местах.

Вот вам ресурс, не используемый должным образом. В трущобах Рио были бы счастливы иметь кабельные телестанции, полезные людям. У нас они есть, но мы используем их из рук вон плохо.

 

Корр  .:   Один из способов распространения информации — видеокассеты. Их легко переписывать. Иранскую революцию прозвали первой кассетной революцией.

Возможностей пруд пруди. По сравнению с другими странами наши ресурсы и возможности так велики, что остается ругать себя за то, что мы не делаем гораздо больше.

 

Корр.:   В документальном фильме Элайн Бриер о Восточном Тиморе «Горький рай» вы говорите: «Прессе не до раскрытия народу механизма власти. Надеяться на это было бы безумием... Она — часть системы власти, зачем же ей ее разоблачать? » Если так, то зачем рассылать в газеты публицистические статьи, писать письма издателям, висеть на телефоне?

Все это очень полезно. Наша система гораздо гибче и подвижнее реальной тирании, хотя даже реальная тирания не имеет иммунитета к давлению общества. Надо использовать буквально все возможности, все лазейки.

Существует много путей помимо верхушечной, формирующей повестку дня прессы. Дело не только в сочинении публицистических статей и в телефонных звонках, но и в том, чтобы применять любое общественное давление для обнародования своей точки зрения.

По понятным институциональным причинам средства массовой коммуникации глубоко индоктринированны и малопроницаемы, и тем не менее это не выбитая в камне догма. На самом деле те самые факторы, которые придают им жесткость, создают возможности для преодоления этой жесткости. Просто не надо сидеть сложа руки и бездельничать в ожидании, когда придет спаситель.

Еще один путь — создание альтернативной прессы, которая может привести и к большей открытости основной прессы. Часто именно так и происходит.

 

Корр.:   Но вы же не считаете редкое появление вашей публицистики заменой по-настоящему независимой, демократической прессы.

Не заменой, а шагом в нужном направлении. Это взаимосвязанные вещи.

 

Корр.:   Вас часто представляют как человека, «говорящего властям правду», но я думаю, что вы не согласны с этим квакерским лозунгом.

Квакеры, о которых вы говорите, — честнейшие и достойнейшие люди, ни у кого больше я не видывал такой отваги. Мы многое испытали вместе, вместе сидели в кутузке, мы — друзья. Но я и им уже неоднократно говорил, что этот лозунг мне не по душе.

Говорить правду властям бессмысленно. Что толку говорить правду Генри Киссинджеру, если он ее и так знает? Вместо этого надо говорить правду тем, у кого нет власти, а еще лучше — действовать с ними заодно.

Тогда они станут активнее и демонтируют незаконную власть.

 

Корр  .:   В канадском журнале «Аутлук» появилась статья о вашем выступлении в Ванкувере. Кончается она высказываниями людей, выходящих из зала: «Он вогнал меня в такую тоску! », «Я разочарован сильнее, чем когда шел сюда...» И так далее. Это можно как-то изменить?

Я часто это слышу и понимаю причины. По-моему, не мое дело учить людей, как им поступать, пусть сами соображают. Я не знаю даже, как поступать мне самому.

Вот я и стараюсь объяснять в меру сил, что, по моему мнению, происходит. Все это и так-то не больно симпатично, а при экстраполяции в будущее и вовсе превращается в уродство.

Но вся штука в том — и моя вина, если я не выражаю этого с достаточной ясностью, — что это не неизбежно. Будущее можно изменить. Но чтобы что-то поменять, надо по крайней мере начать это понимать.

У нас за спиной немало успехов. Накапливаясь, они толкают нас на штурм новых вершин. Неудач тоже хватает. Но никто и не говорил, что будет легко.

 

Исключительные права на публикацию книги

на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.

Любое использование материала данной книги,

полностью или частично, без разрешения

правообладателя запрещается.

Научно-популярное издание

12 +

Хомский Ноам

Как устроен мир

Научный редактор Н.Л. Зайцева

Компьютерная верстка: Р.В. Рыдалин

Технический редактор Н.И. Герасимова

Общероссийский классификатор продукции ОК-005-93, том 2;

953004 — научная и производственная литература

Подписано в печать 26.03.2014. Формат 84хЮ8'/з2.

Бумага офсетная. Печать офсетная.

Уел. печ. л. 23, 52. Тираж 2000 экз. Заказ 1187.

Наши электронные адреса: WWW.AST. RU

E-mail: [email protected]

ООО «Издательство ACT».

129085, Москва, Звездный бульвар, д. 21, стр. 3, коми. 5

Издано при участии ООО «Харвест».

Свидетельство о ГРИИРПИ № 1/17 от 16.08.2013

Ул. Кульман, д. 1, корп. 3, эт. 4, к. 42, 220013, Минск, Республика Беларусь.

E-mail редакции - [email protected]

Республиканское унитарное предприятие «Издательство «Белорусский Дом печати»

Свидетельство о государственной регистрации издателя, изготовителя,

распространителя печатных изданий

№2/102 от 01 04.2014 г.

Пр. Независимости, 79, 220013, Минск, Республика Беларусь

Заметки

«Додж-Сити» — американский фильм-вестерн (1939), в котором действие — борьба шерифа с местным преступным кланом — разворачивается в приграничном городе с таким названием.

Децимация — высшая мера наказания в армии Древнего Рима: казнь каждого десятого по жребию.

Алон Игаль (1918-1980) — государственный и военный деятель Израиля.

 

⇐ Предыдущая22232425262728293031

Поделиться: