О «маленьких» людях и о великой их работе

 

В теплых водах Индийского и Тихого океанов есть острова, созданные работой ничтожно мелких животных – коралловых полипов. Эти животные начинают свою деятельность иногда с большой глубины, работают десятки тысяч лет, погибают миллиардами единиц, а масса их, продолжая начатое дело, выводит работу свою на поверхность океана, и мощные волны его не могут размыть, разрушить труд ничтожно маленьких существ, безруких, безглазых, но, может быть, как-то, по-своему, разумных. О крепость скал, слепленных работой этих существ из плоти своей, разбиваются железные корабли.Культурную жизнь на земле начали строить маленькие люди тогда, когда они были, наверное, немногим умнее коралловых полипов. Кроме жизни, которой природа наградила нас вместе со зверями, птицами, рыбами, насекомыми, вместе с волками и крысами, соловьями и лягушками, ершами и змеями, пчелами и вшами, – кроме жизни, природа ничего не дала нам, – мы сами взяли и берем у нее все, что нам необходимо. Маленькие люди, мы, в древности, питались корнями растений, древесной корой, червяками. Хлеб, сахар и все, чем питаемся мы теперь, найдено, отнято и обработано нами без помощи природы, силою нашего разума.

«Великие» люди родились не в одно время с «маленькими», – они выросли после, на труде маленьких. Великие люди – это те, у которых лучше, глубже, острее развиты способности наблюдения, сравнения и домысла – догадки, «сметки». Это люди, которые умеют воплощать свои наблюдения над явлениями природы и социальной жизни «маленьких» в руководящие идеи, в формы научных теорий, законов науки и произведений искусства.

Почему люди, имеющие одну и ту же природу, непрерывно враждуют между собой? – спрашивал более чем 2000 лет до наших дней «мудрец» древнего Рима Цицерон. Как случилось, что масса «маленьких» людей раскололась на рабов и господ, на хозяев и рабочих – на два класса, интересы которых совершенно непримиримы?

О том, как это случилось, рассказали рабочим всего мира двое поистине великих людей, которые прекрасно изучили трудную жизнь «маленьких», – это Карл Маркс и Владимир Ленин.

До них на протяжении двух тысяч лет сотни церковных писателей и моралистов, наблюдая ужасы жизни трудового народа, проповедовали и все еще проповедуют богатым – необходимость милосердия, бедным – необходимость кротости и терпения, обличали и все еще обличают пороки тех и других.

Но, как мы знаем, проповеди милосердия, кротости, терпения не сделали и не делают жизнь рабочих людей легче и не уменьшают пороков, не увеличивают «добродетели».

Маркс был тот первый и настоящий великий человек, который научно и неопровержимо установил, что причина всех несчастий рабочего класса и всего зла жизни – классовое общество, экономическое неравенство, частная собственность и что для рабочего класса выход к свободе только один – уничтожение классового строя, частной собственности и установка жизни на началах коммунизма.

Ленин – величайший вождь, который решительно встал во главе «маленьких» рабочих людей всего мира, решительно позвал их на борьбу за свободу. Следуя его призыву, рабочие России взяли в свои руки, в свою волю власть над своей страной. Этот первый опыт строения рабочими и крестьянами государства для себя имеет мировое воспитательное значение для трудящихся всей земли.

Вероятно, многие из рабочих скажут:

«Все это мы слышали тысячу раз».

От повторений правда не портится. Одно дело – выслушать, другое – понять и почувствовать. Людей, которым знакомо все то, что здесь говорится, не так много для страны с населением в 150 миллионов. Таких товарищей, которые, не щадя себя, героически делают великое дело строения социалистического государства, – еще меньше.

Капиталистический строй преступен тем, что, безжалостно растрачивая рабочую силу на защиту своей власти, заставляя рабочих производить пушки и ружья, из которых собственники в любой момент могут уничтожить тысячи и тысячи тех же рабочих, миллионеры, миллиардеры и прочие «великие» грабители мира сделали труд подневольным, рабским, заразили «маленьких» людей равнодушием к труду, лишили труд радости, убили в нем личное творческое начало.

История культуры рассказывает нам, что в средние века ремесленные коллективы каменщиков, плотников, резчиков по дереву, гончаров умели строить здания и делать вещи изумительной красоты, еще не превзойденной художниками-одиночками. Таковы средневековые соборы Европы, таковы вещи, наполняющие музеи Запада и Союза Советов. Рассматривая эти вещи, чувствуешь, что они были сделаны с величайшей любовью к труду. «Маленькие» люди были великими мастерами – вот что говорят нам остатки старины в музеях и величественные храмы в старинных городах Европы.

Человек по натуре своей – художник. Он всюду, так или иначе, стремится вносить в свою жизнь красоту. Он хочет перестать быть животным, которое только ест, пьет и довольно бессмысленно, полумеханически, производит детей. Он уже создал вокруг себя вторую природу, ту, которая зовется культурой. Человек – художник, в этом убеждает нас созданное «маленькими» людьми словесное народное творчество: мифы, сказки, легенды, суеверия, песни, пословицы и т.д. Все это – творчество «маленьких» людей, и во всем этом заложено неисчерпаемо много прекрасной, хотя в большинстве уже устаревшей мудрости, в этом сжат трудовой опыт бесчисленных поколений. Капиталистический строй убил в «маленьких» людях способности художников и творцов, этот строй не давал талантам ни места, ни возможности развернуться, расцвести.

Но вот, как только рабочие и крестьяне сбросили с хребтов своих гнет собственников, – тотчас оказалось, что «маленькие» люди, люди будничного, «мелкого» труда могут быть вождями армий, организаторами героических отрядов партизан, талантливыми администраторами, директорами фабрик, изобретателями, поэтами, литераторами. Усвоенная нами от буржуазии проклятая привычка искать в человеке прежде всего отрицательных качеств не позволяет нам правильно оценить этот взрыв творческих сил в Союзе Советов. Мы забываем, что живем только одиннадцать лет, и не знаем, как чудовищно много сделано нами за эти годы. Наше невежество, наша социальная малограмотность ослепляет нас, и мы слишком плохо умеем наблюдать и сравнивать. Наше мышление отравлено злыми предрассудками мещанства, – предрассудками, которые для мещанина очень выгодны. Мещане всегда играли и теперь играют на понижение действительной цены рабочего человека. Мещанин ищет в человеке прежде всего дурных сторон, – они полезны мещанству – оно «морально» оправдывает ими свою власть над людьми труда. Трудовой народ для буржуазии – стадо идиотов, негодяев.

Убивая в «маленьких» людях любовь к труду, «великие» мещане убивали в них и сознание человеческого достоинства, сознание значительности «маленьких» в мире. На протяжении тысяч лет «великие» моралисты-пророки, «отцы церкви», писатели усердно занимались тем, что, обличая порочность рабочей массы, недостатки людей, умалчивали о главной причине пороков и о достоинствах трудового народа, о значении его честного великого труда. Нас моралисты убеждают только в том, что, если человеку изо дня в день твердить, что он плох, – это не делает его лучше, чем он есть.

Людей учили: вы – негодяи, вы – дрянь; старайтесь быть лучше. Но им не давали права изменять действительность к лучшему. Было практически выгодно внушать людям, что они – негодяи. Ведь если это так – значит, они сами и виноваты в том, что их жизнь так тяжела, так отвратительна. «Маленьких» людей пытались убедить, что они ничтожны, бездарны, глупы и что все «хорошее», созданное на земле, создается не ими, а силой «великих».

Впервые за всю историю человечества рабочие и крестьяне России, завоевав власть над своею страной, завоевали себе право изменять действительность сообразно своим интересам, право строить государство на основе экономического равенства, – государство, в котором не должно быть бездельников, лентяев, паразитов, хищников и проповедников морали, угнетающей человека.

Власть, установленная трудовым народом Союза Советов, – есть подлинная власть рабочих и крестьян; у этой власти нет личных интересов, она – действительно орган воли трудового народа и воплощение его разума.

Если она иногда ошибается, это нельзя ставить ей в вину, потому что она делает дело, какого никто и никогда не делал. Ей негде и не на чем учиться тому, как практически преодолеть воспитанный веками пагубный инстинкт собственности в десятках миллионов людей, как поставить на ноги эту массу неграмотных и полуграмотных, зараженных анархическим недоверием ко всякой власти и в то же время издавна привыкших, чтоб вопросы жизни ее решала власть.

Но, несмотря на все это, Союз Советов экономически крепнет и развивается как государство социалистическое.

Пред рабоче-крестьянской властью стоит огромная задача, которую никто до нее не решался поставить, – это задача воодушевить, зажечь всю массу рабочего народа сознанием, что только единодушный, честный, упорный, героический труд откроет рабочим и крестьянам широкий путь к справедливости, равенству, свободе, счастью. В коротких словах это значит: перевоспитать полтораста миллионов людей, воспитанных в подневольном труде и еще не понимающих иного счастья, кроме счастья мелкого собственника. Это задача необыкновенной трудности, а разрешают ее люди – в большинстве – от станка и от сохи.

Прибавьте сюда ненависть капиталистов всего мира против Союза Советов, – ненависть, которая не брезгует никакими мерзостями для того, чтоб помешать делу создания социалистического государства, – делу, которое не может не вызвать подражания у рабочих и крестьян всей земли.

Не словом, а – делом, деянием создано на земле все то, чем люди имеют право гордиться, все то, что привело нас на высоту, которую мы заняли и где нас видит весь трудящихся. В мире еще не было того уважения к труду, той высокой оценки его, которую он заслуживает. Хищники и паразиты прекрасно понимают значение труда, их «кормильца и поильца», хотя восхваляют его только в легком деле накапливания денег.

На почве высокой оценки труда и уважения к трудящимся нам дана возможность создать свою, новую мораль. Труд и наука – выше этих двух сил нет ничего на земле. Друг и соратник Маркса – Энгельс прекрасно и верно сказал: «Чем беспощадней и свободнее становится наука, тем больше приходит она в согласие с интересами и стремлениями рабочих».

Окончательная победа рабочего класса – в теснейшем соединении его великого труда с трудом, направленным к той же цели, работников науки, – единственных людей, которые вместе с «маленькими» героями честной, героический, бескорыстной трудовой жизни имеют право на титул великих людей нашего мира.

В нашей огромной стране с каждым годом развивается небывалая работа разума и воли. Трудовой народ взялся за дело, какое до него никто не начинал, – он учится управлять своей страной сам, без «хозяев», он строит в своей стране новое государство – государство для себя.

Рабочие и крестьяне должны точно знать, как идет эта работа, какие результаты дает она в деревнях и на фабриках, в каждом районе и округе, в каждой области и республике Союза Советов.

Знать это – не легко, работы – много, она становится все более разнообразной, а интерес к жизни и поле зрения у большинства рабочих и крестьян уродливо ограничены, уши и глаза у них искусственно замазаны различным лживым, стареньким дрянцом, поэтому все новое, непривычное люди плохо слышат, плохо видят, плохо понимают.

Есть много «маленьких» людей, которые все еще думают, что упорный, великий их труд поглощается, исчезает так же, как исчезал, поглощался до Октябрьской революции, при старом порядке, когда крестьяне и рабочие обогащали помещиков и фабрикантов, расширяя их «собственность» до чудовищных размеров, а сами, несмотря на каторжный свой труд, оставались в нищете, жили бесправными рабами, как пленники в чужой стране.

Многие из «маленьких» людей все еще не уверены, что они живут у себя дома, работают только на себя, что, кроме рабочих да крестьян, других хозяев в Союзе Советов – нет и что какую бы мелкую работу ни делал человек, он делает ее для себя.

Но «маленьким» людям пора уже знать, что всякий их труд возвращается им же и только им в форме тех достижений, о которых рассказывает этот журнал устами рабселькоров, агрономов, техников и работников науки.

Эти достижения обогащают не кого-либо иного, а именно трудовой народ нашей страны и только его. Именно на труде рабочих и крестьян в Стране Советов создаются научные учреждения, задача которых – сделать землю более урожайной, найти и разработать для этого достаточное количество различных удобрений, улучшить породы скота, развить для деревни более выгодные культуры, уничтожить вредителей хлеба, облегчить работу крестьянина введением в его хозяйство наибольшего количества машин, научить его работать коллективно, дать деревне все, от чего труд крестьянства становится мощнее, выгодней.

Также и работа на заводах, фабриках, в шахтах и всюду становится легче, продуктивней, для детей трудового народа создаются школы, университеты, рабфаки, – делается все, чтоб добиться одного: чтоб рабоче-крестьянская масса поняла – власть над страною должна принадлежать только ей, ей она и принадлежит.

Власть эту рабочие и крестьяне могут навсегда закрепить за собою только «орудием всех орудий» – трудовой рукою своей и только разумом, освобожденным от всего, что внушено ему «хозяевами», – разумом, единственным творцом всех чудес на земле.

Оттого, что большинство рабочих и крестьян все еще недостаточно ясно понимает разрешающую всю подлую и скверную путаницу старины силу труда своего, не видит, как и во что преобразует рабоче-крестьянская власть его «мелкий», будничный труд, – от этого у многих «маленьких» людей воскресает вредное тяготение к старинке и, между прочим, к богу, якобы единственному подлинному «хозяину» земли и даже будто бы «создателю» ее.

Крестьяне, обученные земными хозяевами «на обухе рожь молотить» и вообще не плохие хозяйственники, не могут все еще понять, что владыка небесный – хозяин «из рук вон» плохой.

Сотни лет церковь усердно вбивала в головы рабочего народа, что бог – всемогущ, что в нем «воплощен высший разум» и что все создано именно этим премудрым разумом. Но ведь и для малого ребенка ясно, что это сказка.

Не будем говорить о том, что бог, создавший людей будто бы «по образу и подобию своему», создал их разноцветными: белых европейцев, черных негров, желтых китайцев, красных индейцев Америки, что все люди, говоря на разных языках, не понимают друг друга, да и самого бога понимают различно, а это различие понимания возбуждает среди людей взаимную вражду, кровопролитие, погромы и грабежи. Все это как-будто не очень мудро и совсем не «хозяйственно».

Но еще более ясно будет нам, что бог – плохой творец и «хозяин», если мы поставим пред собою несколько простых и вполне законных вопросов, например:

Почему бог создал землю не из одного чернозема, а из мало плодородных супесей, суглинков, зачем созданы болота, солончаки и бесплодные песчаные пустыни? Почему нужно, чтоб в одной стране вырастал только мох, а в другой круглый год земля родит крестьянину хлеб, овощи, плоды? Зачем созданы комары, вши, клопы, мухи, овода, мыши, суслики и всякие другие вредители, пожирающие десятки тысяч тонн зерна? Зачем создано такое обилие сорных, вредных трав, которые зря истощают соки земли? Зачем каменный уголь спрятан глубоко в землю? И вообще – зачем жизнь и труд существ, созданных будто бы «по образу и подобию» разумнейшего, многомилостивого и доброго существа, – зачем их труд так отягчен, а сами они так неразумны, завистливы, жадны, жестоки?

Таких простых и совершенно законных вопросов можно поставить не одну сотню. И на все эти вопросы есть только один ответ: не в боге разум, а – в человеке. Бог выдуман – и плохо выдуман! – для того, чтоб укрепить власть человека над людьми, и нужен он только человеку-хозяину, а рабочему народу он – явный враг.

Все истинно мудрое – просто и понятно.

Владимир Ленин, человек простых и потому великих мыслей, сказал:

«Религия – дурман для народа».

Вот это – простая, ясная мысль, правду ее утверждает вся жизнь трудового народа, вся история постепенного порабощения хозяевами его воли и разума. Эта мысль должна освободить разум крестьян и рабочих от вредного влияния учения церкви, должна внушить рабочему народу сознание его внутренней свободы, его права быть единственным владыкой и устроителем земли, полным хозяином всех продуктов своего труда.

«Рабочий народ должен овладеть наукой», – многократно повторял Ленин, зная, что наука – высшая, наиболее продуктивная форма труда и что трудовой народ, вооруженный знанием, быстро достигнет своей цели – создать государство равных, без «хозяев», без хищников и паразитов; это государство свободных, здоровых людей уже строится.

Ленин – первый человек, который почувствовал и понял, что слова «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! » – это командный крик всей истории трудового народа, понял, что, если рабочие и крестьяне всей земли не хотят выродиться и погибнуть под гнетом непосильного труда, нищеты, болезней, бесправия, – они должны взять власть над землею и всеми богатствами ее в свои крепкие, умные руки.

Вот что следовало бы написать на всех монументах Ленина.

Трудно знать все, что сделано, что делается и как делается в нашей огромной, богатейшей стране. Но необходимо, чтоб это знали все грамотные крестьяне и рабочие, чтоб это знал каждый из них и чтоб этим знанием своего творчества они делились с неграмотными.

Знание достижений в деле строительства рабоче-крестьянского государства особенно важно и поучительно, потому что оно покажет рабочим и крестьянам рост их силы, размах работы.

Это будет самопознанием трудового народа, так же необходимым, как самокритика, направленная к познанию его ошибок и пороков. Это самопознание должно убедить «маленьких» мастеров великого и нового дела в том, что они вполне способны делать его и что их труд – не пропадает зря, не идет на откармливание паразитов, а, все возрастая, обогащает страну, и близко время, когда результаты этого труда облегчат жизнь рабоче-крестьянской массы.

Рабочие и крестьяне должны знать и верить, что «наука и труд – все перетрут», все цепи прошлого, все, чем «хозяева» тысячи лет оглушали и ослепляли рабочий народ.

 

Леонид Андреев

Москва. Мелочи жизни

1.

Я возвращался с одним знакомым из театра, где только что закончился последний акт драмы Ростана «Сирано де Бержерак». Ночь была прекрасная, теплая; на Тверской, освещенной словно днем, кишела толпа, но не дневная, та, что бежит по своему делу, а ночная толпа, наполовину состоящая из полупьяных людей, на другую половину – из проституток. Печально было смотреть на эту привычную действительность, когда перед глазами носился еще облик рыцаря и поэта, в ушах еще звучали наивно благородные излияния чистой, непродажной и верной любви.

– Романтизм! – ворчал мой знакомый, возвращаясь к разговору о виденной драме.– На кой черт преподносят мне этого выдуманного героя, в котором ни на грош нет трезвой правды и жизни? Сотню негодяев избил! Дерется, а сам стихи сочиняет! Икать уже перед смертью начал, а сам к своей Роксане тащится и дневник происшествий за неделю передает. А любит-то, любит-то как! Гимназисты и те уже теперь так не любят, да и любил ли кто-нибудь так глупо? Постеснялся, видите ли, истину об этом красавчике рассказать и женщину самым идиотским образом счастья лишил. Герой!

– Чего же вы хотите? – спросил я.

– Правды! – резко ответил мой спутник.– Лучше одного живого негодяя мне покажите, нежели сотню выдуманных героев.

– А это вас не удовлетворяет? – спросил я, указывая на одного в достаточной степени живого, хотя и пьяного, негодяя, нагло пристававшего к какой-то женщине.– Однако не вмешаться ли нам?

– Не наше дело, – равнодушно ответил собеседник.– А насчет этого живого мерзавца вы зря мне острите. Мы не о жизни говорим, а о сцене. Давай мне на сцене отражение действительной жизни с ее страданиями и радостями, а не...

– Вы так любите действительность?

– Я люблю правду.

Старый, отчаянно старый разговор. Так спорили между собой наши отцы, тот же спор услышим мы и среди наших детей. И правы будут, пожалуй, и те и другие, ибо правда жизни есть то, чего мы хотим от нее.

Почему в эту кроткую, тихую ночь все, что видели мои глаза: улица, залитая электрическим светом, наглые лихачи, кричащие, смеющиеся и взаимно продающиеся люди казались мне какой-то невероятной, дикой и смертельно ужасной ложью, а выдуманный, несуществующий театральный Сирано, на глазах публики снявший свой роковой нос, – единственной правдой жизни?

Я знаю, что теперь нет поэтов, которые во время боя сочиняют стихи, правда, их часто бьют, но уже после того, как они сочинили. Я знаю, что поэты никогда не бросают на сцену кошелька, если только это не открытая сцена Омона или «Яра», и кошелек при этом никогда не бывает последним: хорошему поэту редакция никогда не откажет в авансе. Я знаю, что поэты никогда не бывают так голодны, как Сирано, и так умеренны, как он, и если целуют руки у прислужниц, то только у своих и притом в отсутствие жены. Знаю я, наконец, что поэты никогда не говорят правды в лицо сильным мира сего, и если их бьют, как и Сирано, по голове, то только за неправду.

И любят люди не так, как любил Сирано, – я знаю и это. Они не гонят со сцены наглого актера, осмелившегося любострастно взглянуть на их возлюбленную, а или спокойно отдают ему свое сокровище, или, быть может, и гадят, но только из-за угла, а потом скопом набрасываются на него и бьют. Если женщина их не любит, они не устраивают счастье ее с своим противником, но или обвиняют его в краже портсигара, или убивают: ее, соперника, даже себя; наконец, пишут анонимные письма и доносы. Не умалчивают они и о недостатках своего соперника: если он умен, доказывают его глупость, если он дурак, изображают его безнадежным идиотом. Иногда поэты и пишут для дураков любовные письма, но не дешевле, чем за рюмку водки – большую десятикопеечную. Никто, наконец, не пользуется красноречием для любви: его продают в суде, в книге, на кафедре, возлюбленную же молча обнимают и целуют: она сама и догадывается, что это значит.

Умирать же так, как умер Сирано, не только никто не умирает, посчитает за неприличие. Во-первых, умирают всегда дома, а не идут для этого в гости. Умирать начинают не за полчаса до смерти, а лет за тридцать по меньшей мере. Последнее, что перестало жить в Сирано, было его великое сердце – у настоящих людей оно умирает первым, так как и мало, и худосочно, да и излишне, говоря по правде. Страдая от боли, о боли именно и кричат, и если рассказывают анекдоты, как Сирано, то в непременной связи с собственным геморроем. Умирая, наконец, не вызывают на бой самое грозную смерть, а просят послать скорее за доктором, и если поднимают руку, то вооруженную не непобедимой шпагой, а пером, чтобы подписать завещание.

Все это я знаю, знаю вполне достаточно для того, чтобы жить, любить и умереть как настоящему человеку. Но почему я не верю во все это и правдой считаю то, чего никогда не бывает? Почему для меня убедительнее всех социологических трактатов и грошовой психологической мудрости эта неестественная смерть Сирано? Сейчас, в эту минуту, я вижу его, предательски лишенного жизни, но не мужества, вижу его встречающим эту всем страшную, бессмысленную смерть на ногах, как подобает мужчине, более гордый, чем сама эта царица подземного царства, встречает он ее. Колеблются старые ноги, дрожит рука, уже стиснутая железным объятием смерти, но шпага, орошенная черной кровью негодяев, сверкает победным светом и до последнего движения не изменяет великому сердцу, которому изменило все: счастье, любовь и сама жизнь.

Дорогу гасконским дворянам!

2.

По поводу одного помещенного в нашей газете рассказа послышались голоса в защиту человеческой природы, будто бы оклеветанной автором. Есть возражения против художественной стороны рассказа: указывают, быть может, справедливо на его искусственность, манерность, видимое желание сгустить ощущение ужаса, наконец, на слабую психологическую разработку конца, – этой стороны вещи касаться не стану, не чувствую себя компетентным. Но по поводу того, что самый рассказ есть не что иное, как гнусная клевета на человечество, я позволю себе высказать несколько соображений. Вопрос хотя не злободневный, в строгом смысле этого слова, но не чуждый современности. Правда, из области общественных дел и интересов мне придется до известной степени выйти и совершить экскурсию в область морали. Но это уже не в первый раз и, думаю, не в последний. И не без причины. По некоторым условиям своей деятельности и по свойствам среды, с которой приходится иметь дело, журналист, газетный обозреватель в частности, очень часто попадает в плачевное положение человека, который думает, быть может, умно, а пишет о другом, и пишет и скучно и скверно. Все мысли его, например, направлены на македонский вопрос; во сне он видит македонский вопрос, наяву он терзается македонским вопросом, с знакомыми и друзьями он толкует о македонском вопросе, а как только сел он за письменный стол, из-под пера его выливается пламенная статья о г. Собинове, отравившемся омарами, о поклонниках г. Собинова, жаждущих его исцеления, о новых условиях вознаграждения, требуемых г. Собиновым, концерте, который дал г. Собинов, о другом концерте, которого г. Собинов не дал, о третьем концерте, который г. Собинов даст или не даст, это как Бог ему на душу положит, о четвертом концерте...

Не отрицая связи испорченных омаров с божественным голосом г. Собинова и всей душой переживая ужас, который почувствовала вся Россия при страшной вести о трагической покупке, я затрудняюсь, однако, причислить этот прискорбный инцидент к числу тех наболевших вопросов нашей общественности, разработка которых давала бы публицисту чувство исполненного долга. Равным образом, как ни велик и ни многообразен г. Демчинский, дальнейшая эксплуатация скрытых в нем общественных богатств представляется мне излишней и бесплодной.

Не стану перечислять той сотни обглоданных костей, которые ежедневно выбрасываются московской жизнью в добычу голодной газетной братии, еще раз ею обгладываются, закапываются в землю на черный день, выкапываются и снова обгладываются – при визге и драке всей стаи. Факт тот, что омары и г. Собинов преобладают – и, уклоняясь от консервных излияний, обозреватель волей-неволей затрагивает и разрабатывает темы общественно-морального и чисто морального характера. Всякий газетный обозреватель, весело попрыгивающий с Демчинского на Собинова и на том и другом оставляющий свои следы, или тяжеловесный Катон, похожий на человека в пароксизме зубной боли, – но в основе всегда моралист.
Есть и еще одна причина, выдвигающая на первый план моральные темы, – причина, отчасти уже отмеченная г. Бердяевым в его статье «Борьба за идеализм», но к ней, ввиду ее важности, как-нибудь потом.

Возвращаюсь к вопросу о человеке-звере. Можно быть идеалистом, верить в человека и конечное торжество добра – и с полным отрицанием относиться к тому современному двуногому существу без перьев, которое овладело только внешними формами культуры, а по существу в значительной доле своих инстинктов и побуждений осталось животным. Как в лесу всякое дерево растет и развивается по-своему, так и в том сложном, что есть человечество, каждая особь развивается на свою мерку: то вершиной поднимается она горделиво над лесом и смотрит в небо, то, искривленная, стелется по земле. Трудно, да и невозможно вывести среднее, когда в одном конце лестницы находится полинезийский людоед, а в другом – Гладстон.

Но есть обширная группа людей, более или менее сходных друг с другом и близких по своим душевным свойствам, – людей, созданных одной и той же культурой. Один у них Бог, одни представления о добре и зле, одни взгляды на жизнь и смерть, одни и слова на языке: прогресс, гуманность, любовь, деньги. Это – люди по преимуществу, как они думают о себе, это результат многовековой культуры, то положительное и высшее, чего она достигла. Ниже этой массы – миллиарды, выше ее – единицы. Это то, что называется культурным человечеством.

И эти люди горды и довольны собой. Колоссальный материальный и умственный прогресс, которого они являются творцами, дает им право с открытым презрением смотреть на низших, а тех одиноких, верхних, зачислять в свои ряды и называть братьями по духу и крови. Каждый день, подстригая ногти, они думают, что перестали быть зверьми, – и тысячи самых горьких, повседневных разочарований не в состоянии открыть им глаза. К одному они присмотрелись и не замечают его; другое на минуту взволнует их душу своей возмутительностью и зверством и, в сознании человечности переживаемого чувства, даст странное и обманчивое утешение. Я уверен, что бесконечно возмутительная англо-бурская «война» тысячи людей подняла в их мнении о себе – они ведь испытали благородные чувства негодования и гнева!

В этом наивном самодовольстве культурных людей, в их незнании границ собственного я (а точнее, по ницшевской терминологии, своего «сам») – я вижу опасность и препятствия к дальнейшему развитию и очеловечению их несовершенной природы. Человек собой довольный – человек конченый, и если у вас тонкое обоняние, в его присутствии вы услышите запах разлагающегося трупа. Чтобы идти вперед, чаще оглядывайтесь назад, ибо иначе вы забудете, откуда вы вышли и куда нужно вам идти.
Если бы кто-нибудь мог подняться в бесконечную высь, одним орлиным взором окинуть все человечество, чутким слухом уловить его многоголосную речь – он, быть может, с негодованием выбросил бы из нашего языка самое слово «человек». Мягко журчащие речи о гуманности, божественные голоса гг. Собиновых, сладкие звуки песен и молитв исчезли бы для него в отчаянном вопле насилуемых, голодных, избиваемых. Он увидел бы культурных французов, совершающих ужасные варварства в Западной Африке, этом море, куда тысячью ручьев вливается гнусность и бесчеловечная злоба. Он увидел бы занятие тем же делом высококультурных англичан и немцев – да куда бы он ни обратил свой взгляд, всюду он увидел бы зверя, или откровенно жестокого, или бессознательно хищного и свирепого и еще более отвратительного в этой кроткой и тупой бессознательности.

Можно ли оклеветать тех, на совести которых лежит хотя бы одна только англо-бурская или китайская война? Они ссылаются, что между ними были пророки, – но разве они не избивали своих пророков!

К характеристике тех, которые обиделись за человеческую природу: они не заметили проституток. Они ужаснулись тому, что культурный юноша насилует беззащитную и уже оскорбленную девушку, и сказали: это неправда, этого быть не может. А проституток они не заметили. Дело, видите ли, в том, что проституток очень вообще много. Дело, видите ли, в том, что проституция есть нечто обычное, узаконенное и в небольших размерах допускаемое для самых благонравных юношей и старцев. Изнасиловать оскорбленную девушку – это до того скверно, что даже невозможно, а пойти и купить ту же девушку, также тысячекратно оскорбленную, также беспомощную и несчастную, – это до того возможно, что даже и не скверно.

– Человек-зверь! Человек-зверь! – кричат про какого-нибудь насильника, и ужасаются, и обижаются – и спокойно идут в дома терпимости в полной уверенности, что совершают чисто человеческий, а не зверский акт.

Я не скажу, что всякий, хоть раз купивший женщину, совершил насилие, и когда он уверяет, что он не зверь, я не верю ему, а думаю: вот зверь, но только глупый.
В том-то и ужас нашей лживой и обманчивой жизни, что зверя мы не замечаем, а когда он заворчит и заворочается, принимаем его голос за лай комнатной собачонки – и ведем ее гулять или даем добродушно кусочек сахару: на, милая, скушай и успокойся. А когда в один скверный день избалованный зверь разорвет свою цепочку, вырвется на свободу и растерзает нас самих и наших ближних – мы изумляемся до столбняка и не верим: да мыслимо ли, чтобы сын мог убить мать и сестер? Да не сумасшедший ли он? Да мыслимо ли, чтобы образованный и интеллигентный юноша мог изнасиловать оскорбленную беззащитную девушку? Не гнусная ли это выдумка?

Есть прекрасный роман-сатира Уэллса «Остров доктора Моро». Там некий гениальный доктор задумал хирургическим путем очеловечить диких зверей, и это до известной степени удалось ему. Получились странные существа, с обликом и речью человека, с инстинктами и природой зверя. Хором, качаясь в такт, поют они данные им доктором заветы: «мы люди! мы не должны драть кору с деревьев, не ходить на четвереньках, не втягивать воду губами» – поют, гипнотизируют себя, даже верят, что они люди, а внутри рычит все тот же зверь и при малейшей оплошности вырывается на свободу. Есть там люди – тигры, но при всей их свирепости есть нечто худшее: люди – свиньи...

Культурное человечество уже высоко поднялось над этими творениями доктора Моро – но еще выше, еще выше должно стремиться оно! Пусть ваша любовь будет так же чиста, как и ваши речи о ней, – перестаньте травить человека и немилосердно травите зверя. Путь впереди намечен людьми-героями. По их следам, орошенным их мученической кровью, их слезами, их потом, должны идти люди – и тогда не страшен будет зверь.

Ведь все звери боятся света.

 

Борис Ливанов

«Паровоз» из Маковоза

«А часовню тоже я? »

О задержании предполагаемого лидера «братской ОПГ» Олега Маковоза широкой общественности впервые стало известно именно из газет. Это была настоящая сенсация – если верить публикациям некоторых СМИ, Маковоз со товарищи в течение нескольких лет планомерно отстреливал членов самых крупных преступных сообществ Петербурга. Руководство питерской милиции не спешило подтверждать то, о чем писали и продолжают писать все питерские и некоторые федеральные СМИ. Но и не опровергало...

Если верить этим публикациям, из нераскрытых резонансных для Питера убийств остаются разве что убийства на почве национальной розни, да еще убийство вице-губернатора Петербурга Михаила Маневича. Однако через некоторое время после первых публикаций появилась информация о том, что во время обысков у задержанных по «делу Маковоза» найдены весьма специфичные боеприпасы, подобные тем, что, были использованы при убийстве чиновника. Говоря простым языком, правоохранительные органы «примеряют» на задержанных еще и убийство Маневича.

При первом впечатлении просто поражаешься наглости и жестокости «братских»! Но стоит слегка задуматься, и начинаешь сомневаться. А на ум приходит известное высказывание героя не менее известного фильма: «А часовню тоже я? » Далеко не полный список жертв «братской» ОПГ выглядит следующим образом:

1995 г., покушения на одного из предполагаемых лидеров «тамбовского» преступного сообщества Валерия Дедовских;

29.03.2000 г., убийство Павла Касаева, «казанская» ОПГ;

14.06.2000 г., убийство Яна Гуревского, «тамбовское» ОПС;

08.08.2000 г., покушение (с использованием гранатомета РПГ! ) на Александра Ефимова (Фима-Банщик), «тамбовское» ОПС;

14.05.2001 г., убийство «на выезде» – в городе Альметьевск — начальника СБ «Татнефть» Александра Калягина (считался близким к «казанскому» ОПС);

25.05.2003 г., опять «выезд» — в Москве убивают одного из самых значимых в криминальном мире Северо-Запада авторитетного предпринимателя Константина Яковлева (Костя-Могила);

10.07.2003 г., убийство Романа Равилова (Рома Маршал), которого считали правой рукой Кости-Могилы и который во время похорон обещал отомстить за убийство шефа.

Ведь что получается? Маковоз и «Ко» совершенно безнаказанно убивали авторитетных людей самых крупных криминальных кланов Петербурга, а все остальные представители криминальных структур спокойно смотрели на все эти безобразия и даже не пытались отомстить? Как-то это не очень вяжется с традициями того мира.

 

Конец империи

Несмотря на отказ официальных представителей правоохранительных органов предоставить информацию по этому делу, нам удалось кое-что узнать.

Основной фигурант по делу о «братской» ОПГ Олег Маковоз был арестован 10 марта 2004 года. Однако его аресту предшествовали некоторые события.

Сразу после смерти одного из «столпов» криминального мира Петербурга Кости-Могилы в некогда спаянной и казавшейся единой «империи» начались брожения. Фигуры, которая могла бы заменить убитого «авторитета», среди окружения Константина Карольевича не нашлось. «Империя» стала разваливаться. Зазвучали неизменные в таких случаях выстрелы и взрывы. Однако появились и те, кто не относился к окружению бывшего «императора», но под шумок решил урвать себе кусок от чужого пирога, Причем, не только у бывших подданных Кости-Могилы. Ведь баланс сил и сложившиеся расклады в Петербурге сильно нарушились, и в этой мутной воде можно было выловить неплохую рыбку.

Одним из тех, кто решил половить бизнес-рыбку, по некоторым данным, стал Роман Цепов. Сперва ныне покойный «серый кардинал» вроде бы поучаствовал в разделе имущества Руслана Коляка. Вполне возможно, что и еще где-то успел прокрутиться. С его-то возможностями и связями в ГУВД и ФСО!

По словам «главного киллера» всех времен и народов Олега Маковоза, Цепов наведывался к нему летом 2003 года и весьма настойчиво предлагал «партнерство». Попросту говоря, крышу. Маковоз поставлял в Финляндию лес из Сибири, а также был связан с фармакологическим бизнесом, являясь учредителем одного из химических заводов.

 

Олег Маковоз

О задержании предполагаемого лидера «братской ОПГ» Олега Маковоза широкой общественности впервые стало известно из газет. Если верить публикациям некоторых СМИ, Маковоз со товарищи в течение нескольких лет планомерно отстреливал членов самых крупных преступных сообществ Петербурга. Руководство питерской милиции не спешило подтверждать то, о чем писали и продолжают писать все питерские и некоторые федеральные СМИ. Но и не опровергало... В результате, если верить этим публикациям, из нераскрытых и резонансных для Питера убийств остаются разве что убийства на почве национальной розни, и убийство вице-губернатора Петербурга Михаила Маневича. Однако через некоторое время появилась информация о том, что во время обысков у задержанных по «делу Маковоза» найдены весьма специфичные боеприпасы, подобные тем, что были использованы при убийстве чиновника.

 

Криминальные расклады

Здесь стоит вспомнить кое-что из новейшей истории «бандитского Петербурга». На заре становления бизнеса и времени накопления первоначального капитала в Питере существовало довольно много команд, претендовавших на свою долю петербургского пирога. Казанские, пермские, тамбовские, мурманские (по названиям городов), малышевские, кирпичевские (по фамилиям лидеров), акуловские, ефимовские, группировка Маленького (по кличкам лидеров) – это далеко не полный перечень питерских группировок. Но в результате криминальных войн и деятельности правоохранительных органов в городе осталось две наиболее значимые силы: «тамбовские» и «могиловские». Лидером «тамбовских» некоторые представители правоохранительных органов считали Владимира Барсукова (Кумарина). Сам Владимир Сергеевич (он числился вице-президентом Петербургской топливной кампании, а в настоящее время оставил эту должность и занимается лишь общественной деятельностью), во всяком случае, официально, всегда отрицал всякую связь с какими бы то ни было преступными сообществами. Ну а лидером «могиловских», соответственно, считался Константин Яковлев.

В конце 90-х в Питере довольно часто гремели выстрелы и взрывы. Наши источники утверждают, что шла война за влияние в городе между «тамбовскими» и «могиловскими». И с той, и с другой стороны погибло довольно много народу. В тот же период пострадал и Владимир Барсуков (Кумарин). В результате покушения он едва остался жив, но лишился руки.

В конце концов, лидеры обоих сообществ встретились за столом переговоров, и война (во всяком случае, настолько явная) прекратилась. По нашим данным, бизнес в Петербурге и окрестностях был поделен. С тех пор и стало считаться, что если исконный бизнес «тамбовских» – топливо, то у окружения Кости-Могилы такой «фишкой» стал фармацевтический бизнес. Само собой, оба сообщества не ограничивались только этими направлениями деятельности, но речь сейчас не о том.

 

«Крышовая» идея

Олег Маковоз сообщил нашему корреспонденту, что когда он занялся фармбизнесом, с «могиловскими» у него сложились вполне ровные отношения. К тому времени, в конце 90-х, бывшие бандиты (кто выжил или не сел на нары в процессе накопления первоначального капитала) стали более гибкими. А потому с ними стало возможно договориться. У Маковоза была собственная охранная фирма «Илтис», созданная в 1996 году для охраны лесного бизнеса. Так что крыша ему не требовалась. Особой конкуренции на рынке госзаказов и эксклюзивных поставок лекарств в Петербург Маковоз не составлял. На чужой каравай рот не разевал, но и свой бизнес держал крепко. И его оставили в покое, война была никому из авторитетов не нужна.

Со смертью Кости-Могилы баланс сил нарушился. В новой действительности у некоторых серьезных людей появилась возможность значительно расширить собственное влияние на бизнес Петербурга, подминая под себя тех, у кого не было солидной крыши над головой. Скорее всего, Роман Цепов тоже решил расширить свой бизнес. И с этой своей «идеей» он и пришел к Маковозу.

«Главный киллер» Петербурга с предложениями Цепова не согласился. И тогда «серый кардинал», по словам Олега Маковоза, пригрозил ему проблемами с правоохранительными органами. Но в то время Маковоз уже работал в управлении Госстроя, собирался баллотироваться в Госдуму, а потому не придал словам визитера должного внимания. Как оказалось, зря.

Позже, уже из материалов по расследованию деятельности подозреваемого Маковоза и еще нескольких лиц, которых следствие считает членами «братской» ОПГ, выяснится, что за Маковозом пустили наружку. По некоторым данным, наружное наблюдение было установлено личным распоряжением начальника криминальной милиции ГУВД Санкт-Петербурга и Ленобласти Владислава Пиотровского.

 

⇐ Предыдущая20212223242526272829Следующая ⇒

Поделиться: