ВОЖДЬ КРАСНОРОЖИХ, ИЛИ BORROWED-IN

Джордж-младший, гроза Техаса, своими руками убивший шесть человек, откинулся на спинку стула, закурил сигару, отхлебнул виски и скептически оглядел салун.

– Не нравится мне все это, Билл, – сказал он со смутной угрозой в голосе. – Совсем не нравится.

Его напарник, Билл-бывший, безукоризненный джентльмен, чей алый нос свидетельствовал о долгой монашески-честной жизни, смачно сплюнул табачную жвачку. Сигар он не курил с тех самых пор, как один обнаглевший прокурор попытался пришить ему изнасилование старой кобылы Моники посредством толстой " гаваны".

– Черт возьми, Билл, – выругался Джордж-младший. – Не будь я сын Барбары Золотой Ручки! Я мог стерпеть, что Эл Гор, мир его праху, обзывал меня техасским мясником. Я терпел, когда старина Либерман, да успокоится он в лоне Авраамовом, говорил, что я до сих пор читаю по складам. Но Билл! Ковбой, которому русские не платят долгов, – плохой ковбой. Ковбой, которым русские вытирают задницу, не может стать президентом Соединенных Штатов.

Вместо ответа Билл-бывший кивнул и выстрелил в потолок. На потолке уже красовался лозунг " Хиллари – в Сенат! ", состоявший из пулевых отверстий.

– Я знаю, черт возьми, что у них теперь есть полковник Путинг, – продолжал Джордж-младший, не нуждавшийся в собеседнике. – Он крутой малый, он, говорят, может зубами выловить десятицентовик из миски с йогуртом, он пьет морскую воду, а в сортир с ним лучше вообще не заходить. Но папа проклянет меня, если я не выколочу из них деньги. Сегодня нам не заплатят красные, завтра нас захватят желтые, послезавтра взбунтуются черные, а послепослезавтра мы проснемся голубыми.

Билл-бывший кивнул мрачнее прежнего и трубно высморкался.

– Я старый ковбой, Джордж, – сказал он сипло. – Ты молодой, у тебя все только начинается. И я открою тебе один способ, о котором вообще-то никто не догадывается. Против этого не устоит ни Путинг, ни какой-либо другой полковник, лови он десятицентовик хоть в синильной кислоте. С них надо взять выкуп, малыш. У них надо украсть человека.

Глаза малютки Джорджа загорелись нехорошим огнем.

– Но ведь это терроризм, Билл? – спросил он для проформы.

– А как же, – солидно согласился Билл-бывший. – Обязательно. Но, как гласит пятнадцатая поправка, с волками жить – по-волчьи выть.

– Но ведь они в грош не ставят своих людей, – скорбно заметил Джордж-младший. – Кажется, они были бы счастливы сбагрить нам хоть все свое население. А чем кормить? Чем кормить, я тебя спрашиваю?

Билл-бывший улыбнулся, обнажив железные зубы. – У них есть такие люди, за которых они заплатят.

Джордж-младший поднял глаза к потолку и зашевелил губами.

– Иванов? – спрашивал он у потолка. – Иванов-второй? Березовский? Абрамович? Волошин?

– Мелко, мелко, – покачал головой Билл-бывший. – Немасштабно мыслишь, малыш. С такой мелочевкой ты никогда не станешь президентом Соединенных Штатов. У русских есть человек, за которого они вернут все долги бывшего СССР. Этот человек умеет так прятать концы в мутную воду, что десять водолазов будут искать их, пока он не украдет и водолазов. Этот человек умеет делать золото из грязи, возводить дворцы среди всеобщей нищеты и пускать магнатов по миру. Он имел дело с бриллиантами, работал по золоту и смыслит в строительстве. Он отмывает деньги так, как твоя Лаура не отстирывает твоих сорочек. На него охотилась железная Карла, его крови хотел Дево Швейцарская Лихорадка и Бертосса Женевский Бульдог. Но он сделал их, как щенков.

– Я его знаю? – быстро спросил Джордж-младший, залпом осушая свой стакан.

– Ты его не знаешь, но ты его узнаешь, – важно кивнул Билл. – А пока запомни: его имя Борроудин, Borrowed-in, что означает " взятый взаймы". Само имя подсказывает нам выход! Сдается мне, что за этого малого, если его как следует украсть, русские выложат все, что у них осталось. Эта курица несет золотые яйца, ты понял?

– Я понял, – раздумчиво проговорил Джордж-младший. – Но не забудь, Билл, я недавно в большом бизнесе. Как мы его возьмем? Наверняка его охраняет чертова туча казаков с пиками!

– Учись, пока я живой, – усмехнулся Билл-бывший. – Старики тоже кое на что годятся. Пригласи его на свою инаугурацию.

– Черт! Как же я сам не допер! – воскликнул Джордж-младший, от души расхохотался и ущипнул проходящую мимо Конголезу Бзамс за хорошенькую черную задницу.

Джордж и Билл – один нервно куря, другой беспрерывно жуя табак, – стояли у стойки нью-йоркского аэропорта с букетами алых роз.

– Какого черта он полетел в Нью-Йорк, когда я звал его в Вашингтон? – сквозь зубы спросил Джордж-младший. – Он что, почуял неладное? Тогда он и сейчас даст деру.

– Успокойся, – отвечал Билл-бывший. – У него есть дела помимо твоей инаугурации. Он занят сейчас строительством подземного туннеля Минск – Москва, а строить этот туннель будут наши.

– У них что, своих нет? И с каких это пор два города, не разделенные ни морем, ни горами, принято соединять подземным туннелем?!

– Тшш, спугнешь! Свои есть, но они туннель строить не будут. И вообще, своя рабочая сила стоит дешево, больших бабок не отмоешь. А туннель роется в знак дружбы, это такой символ.

– А деньги где он берет?

– Этого не знает никто. Потому-то он так и ценится. Эй, гляди!

Билл-бывший едва не заорал в голос, потому что прямо на него, сверкая добродушной улыбкой, надвигался Пал Палыч Бородин.

– Здра-авствуйте, здра-авствуйте, – барственно приветствовал он обоих ковбоев – старшего и младшего. – А я, понимаете, раз уж вы позвали, решил в Нью-Йорк завернуть, утрясти тут одно дельце. Кое-что обсудить с нашими людьми на Брайтоне, сами понимаете.

– Добро пожаловать, – широко осклабился Билл-бывший. – Это похищение. Вы арестованы.

– Вы имеете право на адвоката, на бесплатный валидол и ежедневный баскетбол, – добавил Джордж-младший. – Все, что вы сейчас скажете, может быть использовано против вас.

– И будет использовано, если нам и Парижскому клубу завтра же не заплатят, – внушительно заметил Билл.

На глазах Бородина блеснули слезы. Ковбои не догадывались, что это слезы радости.

– Дорогие мои! – прочувствованно воскликнул Пал Палыч. – Господи, какое счастье! Спасен, спасен! Вот нечаянная радость! Вы положительно прочли мои мысли!

Похитители переглянулись.

– Неплохо держится, – сказал по-английски Билл-бывший.

– Чую недоброе, – предупредил Джордж и обернулся к Бородину, переходя на русский:

– А чему, собственно, вы так радуетесь?

– Да как же! – хлопнул себя по бедрам Бородин. – Ведь дома, после дедушкиной отставки, я ни секунды не чувствую себя в безопасности! А у вас – приличные условия, и уж тут-то старина Путинг до меня точно не доберется! Я не говорю уже о том, что возможностей для бизнеса у вас гораздо больше, и в тюрьмах на Брайтоне сидят такие люди, что, словом, господа, через какую-нибудь неделю вы не узнаете Америки!

– Не нравится мне его радость, – кисло сказал Джордж.

– Ничего, – усмехнулся Билл. – Мы его для начала пихнем в общую, к интеллигентным людям. Вот тогда посмотрим, как он повеселится! Русские забашляют сколько хочешь, чтобы только выцарапать его оттуда.

– Ну, где у вас тут вагонзак? – торопил Бородин. – Везите, везите, мне надо утрясти массу вопросов! В этот момент у него зазвонил мобильный телефон.

– А? Что? – крикнул он в трубку. – Нет, нет, я занят! В буквальном, меня взяли взаймы! Сами теперь разбирайтесь, у меня тут дела помасштабнее! Да, – спохватился он, оборотившись к Джорджу-младшему.

– Я вам тут вез, на инаугурацию. Но раз такой оборот, потерпите, я прокручу и тогда уже подарю. Нужен же, черт возьми, стартовый капитал!

Он помахал перед носом Джорджа бриллиантовыми запонками и невозмутимо проглотил их. Ковбои пошатнулись.

– Подумай, Билл, – сказал Джордж. – Сильно подумай. Может, все-таки переговорный путь?

– Все будет тип-топ, – неуверенно сказал Билл, и они поехали в тюрьму.

Когда на следующий день за Бородиным пришли, чтобы везти его в суд, ковбоев поджидало первое крупное разочарование. Билл приготовил видеокамеру, чтобы заснять Бородина, изнывающего в окружении агрессивных афроамериканцев. Он был уверен, что у Бородина уже отняли пудинг с кленовым сиропом, полагавшийся на завтрак, и загнали на самое неудобное место. Эту пленку можно было прокрутить по CNN, показать Путингу и долго расписывать ему ужасы, ожидающие Бородина в заключении: лишение сладкого, запрещение играть в баскетбол, отъем мобильного телефона.

Скрипнула тяжелая дверь, и взорам ковбоев открылось потрясающее зрелище. Бородин сидел на лучшем месте. На столе перед ним (в обычное время стул был привинчен к полу, но для почетного гостя его придвинули к нарам) стояли икра, белорыбица, несколько видов колбасы и бутылка такого виски, которое Джордж-младший в своем Техасе позволял себе только на День независимости. Афроамериканцы прислуживали. Бородин держал базар с крупным американским авторитетом из соседней камеры. Джордж-младший совершенно точно знал, что авторитет не говорит по-русски, а Бородин не знает английского, – однако разговор шел очень оживленно, хотя и велся на каком-то непонятном языке. Он сопровождался энергичной распальцовкой.

– А-а! – радушно воскликнул Бородин. – Присаживайтесь, ребята! Угощайтесь, чем Бог послал. Э, э! Билл! Тебе со мной рядом сидеть не положено, извини, ты все-таки не в законе. Так что на пол, на пол, без церемоний! Джордж, того, бутербродиков намажь нам! Берите икорку, братаны, не стесняйтесь. У нас тут с Бобом, – он кивнул на американского авторитета, – небольшой планчик созрел. Вы как, против не будете? Охота нам немного подремонтировать все это дело, а то, понимаете, никакого вида. Все-таки престижное место, бруклинская тюрьма, не Мухосранское СИЗО какое-нибудь. Люди какие сидят шустрые!

Он удовлетворенно показал глазами на метавшихся вокруг стола афроамериканцев.

– Кстати, Джим, голуба, еще бутылочку сделай, сладкий. (Афроамериканцы брызнули под нары и извлекли еще три бутылки драгоценного питья). Короче, я задумал вам тут кое-какую реставрацию, вроде как у нас в БКД. Требуются небольшие средства, но вы же это решите, верно? А то ребята уже волнуются, – и Бородин жестом фокусника извлек петицию, подписанную всеми заключенными бруклинской тюрьмы. Речь там шла о невыносимых условиях содержания.

Билл машинально потянулся за бумагой.

– Бери, бери, – добродушно согласился Пал Палыч, жуя. – Копия уже у моего адвоката, так что это можешь взять себе. Ты представляешь, если до газет дойдет? Ай-яй-яй!

– Черт с ним, – сквозь зубы прошипел Билл-бывший. – Под инаугурацию такой сюрприз, конечно, испортит все дело. Валяй, выделяй им ассигнования по минимуму, но вообще с ним, похоже, надо держать ухо востро. Одна надежда, что Путинг быстро раскошелится.

– И еще, – невозмутимо продолжал Бородин. – Вы, ребята, пока папе не говорите, что я у вас тут. Ну, в смысле полковнику. Я ужасно не хочу обратно, если честно. У вас тут крутые парни, с ними можно делать дела, а у нас, сами понимаете, сейчас не развернешься. Такие постные рожи у всех стали – смотреть противно. В общем, я тут покантуюсь недельку-другую, лады? Охрана, я смотрю, парни надежные, наши меня тут не достанут._ А то у нас на Родине, сами понимаете, кое-кому не нравятся теперь крепкие хозяйственники. Посмотрю я, как они там без крепких хозяйственников, но вы меня, короче, не выдавайте. Хоккей? Ну, а за это я вам, само собой. Вот ты, Джорджи, сколько мне отвалишь на реконструкцию? Половину храбро пиши себе, я в отчетности поправлю. Положитесь на меня, – и Пал Палыч широко улыбнулся.

Красные, потные и растерянные ковбои вывалились из здания бруклинской тюрьмы в расстроенных чувствах.

– Сдается мне, Билли, – сказал Джордж, вытирая пот со лба, – что этот малый скоро построит нам не только новую тюрьму, но и хар-роший преступный синдикат!

– Не бойся, малыш, – не очень уверенно утешил его Билл. – Пять часов назад сообщение об аресте прошло по всем каналам, через пару часов Путинг непременно отреаги... Кстати, где мои часы? Ты не брал моих часов, Джорджи?

– На черта мне твои часы! – заорал Джордж-младший, хлопая себя по карманам. – Ты лучше скажи, где мой бумажник!

Ковбои рысью вернулись в камеру.

– Наши вещи! – хором кричали они.

– Да ладно вам, – примирительно сказал Пал Палыч. Он уже лежал на нарах, и двое афро-американцев почесывали ему пятки, а еще двое обмахивали невесть откуда взявшимися веерами. – Поиграть нельзя. Какие надутые. Вон, берите вашу ерунду, я и не думал, что вы такие бедные!

Правда, в бумажнике уже не было денег, а в часах не осталось камней, но ковбои были счастливы, что вернули хоть часть своего добра. Час спустя Билл-бывший уже названивал полковнику Путингу.

– Полковник, – сказал он сдержанно. – Здравствуйте. Это говорят ужасные похитители, шутка. У вас в последнее время ничего не пропадало?

– Вроде ничего, – даже по телефону было слышно, как Путинг пожимает плечами: один погон стукнулся о трубку. – Правда, во Владивостоке опять пропал уголь. Вы хотите сказать, что это вы?

– Бросьте проклятые шутки! – заорал в трубку Джордж-младший, вырывая телефон у Билла. – Ваш человек похищен, но мы вернем его, как только Россия выплатит парижские долги! Даю вам три, нет, два, нет, полтора дня сроку! Иначе, иначе я не знаю, что я сделаю!

– Глупости какие-то, – сказал на том конце провода Путинг. – Долги не заложены в бюджет, не могу же я вырвать кусок изо рта у стариков и детей! Подождите, мы на подъеме, скоро заплатим...

– А где госсекретарь Борроуд-ин? – ехидно спросил Билл-старший.

– На инаугурации у вас, где ж еще. Ну, не отвлекайте, у меня вообще-то дела, – сказал полковник и повесил трубку.

– Кремень, – скорбно заметил Джордж-старший.

– Ну ничего, – злобно воскликнул Билл-младший и помчался в тюрьму – пытать похищенного.

Президентский кортеж затормозил, взметая пыль, и у Билла отвалилась квадратная челюсть. На месте тюрьмы стремительно вырастал небоскреб, Пал Палыч в каске похаживал вокруг и покрикивал на афро-американцев, охрана бойко катала тачки с раствором, а к месту стройки чередой подъезжали бронированные мерседесы. Бородин быстро о чем-то договаривался с их владельцами, не глядя подмахивал наряды, принимал подношения и периодически отвечал на звонки.

– А-а, ребята! – помахал он ковбоям. – Я тут, знаете, решил фасадик вызолотить, как думаете? По-моему, стильно. Насчет денег не беспокойтесь, мне наши подогнали, да и ирландцы с итальяшками не обижают. У них тут хорошо поставлено, бабки есть, а отмыть негде. Ну, так я и говорю – вкладывайте в строительство, это же лучший способ! Верно я говорю, Фред?

Начальник тюрьмы, пыхтя и отдуваясь, катил огромную катушку с кабелем.

– Только техника у вас чегой-то барахлит, – пожаловался Бородин. – Все вручную, все пердячим паром. Ну, это я заметил: как мы, русские, за что-нибудь беремся – тут же все становится как у нас. Бабки появляются откуда ни возьмись, а техника барахлит. Ну, это ничаво – у вас тут ребята крепкие_ верно я говорю?

– Мистер Билл, – жалобно сказал начальник тюрьмы, – я ничего не мог поделать. Все началось с того, что он пошел поиграть в баскетбол, и тут же пропал мячик! Заключенные очень этого не любят, и я потребовал отдать мяч, но он сказал, что мяч стоит денег. Мне пришлось ему заплатить, он пустил деньги в оборот, скоро в руках у него была вся тюрьма, и лично я должен ему сорок два миллиона за моральный ущерб плюс проигранное в эту странную игру, в которую он всю ночь заставлял меня играть, двадцать одни очки, так, кажется?

Умоляю вас, мистер Билл, заберите этого ужасного человека! На первом этаже нового здания тюрьмы он предполагает открыть бордель, в подвале разместил сауну, второй этаж сдал адвокатской конторе Соловейчик и Ко, на третьем разместил строительную компанию " Одесса родная", четвертый хочет отдать газете " Наша семья", а про пятый я еще ничего не знаю, но заключенным там тоже наверняка не найдется места! Ему уже прислал приветственную телеграмму какой-то жуткий Myhas, помните, которого упустили швейцарцы. Он сделал там приписку персонально для меня: " Брат Павел ни в чем не должен знать отказа, иначе кирдык! ". Я не знаю, что такое кирдык, но почему они все называют друг друга братьями? Боюсь, что это какая-то ужасная секта!

– Ништо, ништо! – приговаривал Пал Палыч, одобрительно подмигивая Биллу. – Бойко лопочет, кучерявый, – где только по-вашему так трекать научился? Забавный малый, страсть! Я тебе из него настоящего прораба сделаю. Покурить хочешь? – Пал Палыч услужливо распахнул портсигар с монограммой Джорджа-младшего. – Да, Билл! Я забыл там сказать твоему молодому, тоже хороший малый, шустрый! Вишь, какое дело: у вас инаугурация малость подвинулась. Ну стыдно же в такой Белый дом въезжать, милый ты мой! Я тут затеял небольшую реконструкцию, миллиарда на два. Ну ладно, грабь, – на полтора! Я уж договорился с этим вашим, как бишь его, ну, который вице-президент-то новый! За месячишко мы нормальненько этот дом отделаем, этажность подрастим, сауна, все такое, – овальный новыми панелями обошьем, австралийская лиственница, слыхал, нет? Я уж заказал. То есть лиственница будет наша, я договорился в Сибири, но забашляем как за австралийскую, с учетом дороги. Разница пополам. Нормально? Ты не в обиде? Потому что схема-то все-таки моя, ты понимаешь, и лиственница тоже моя, – ваш только транспорт и оформление. Да, и еще: конечно, расходы на медицину и образование придется малость того. Ну сам ты подумай, Билыч: что важнее – представительность или какая-то там медицина? Ты человек государственный, должен понимать. Вот Белый дом отгрохаем, погоди, я тебе еще Капитолий сделаю, а то что это такое, ты понима...

Хозяйственник не договорил. Ковбой решительно схватил его в охапку, невзирая на возмущенные крики толпы заключенных, швырнул в свой бронированный мерседес и погнал в аэропорт. Правда, бензина ему хватило впритык – пока он беседовал с Пал Палычем, почти весь бензин из запертого наглухо бака куда-то делся.

Десять часов спустя личный самолет президента США приземлился в аэропорту Шереметьево-2. Джордж и Билл, еле удерживая на плечах брыкающийся мешок, спустились по трапу. Полковник Путинг – рано поседевший бравый вояка в парадном мундире – ждал их в VIP-зале.

– Слушаю вас, джентльмены.

– Чего там слушать, полковник! – отдуваясь, хрипло произнес красноносый Билл. – Мы согласны на четверть суммы. Гоните ваши долги, и мы в расчете. Не хотите долги? Ладно, сойдемся на процентах. И возьмите вашего, вашего, вашего госсекретаря, – он свалил мешок на пол. В мешке испуганно присмирели, почувствовав присутствие папы.

– Значит, так, – невозмутимо произнес полковник Путин, смерив ковбоев холодным взглядом. – Я согласен взять у вас ЭТО, разумеется, на моих условиях. Нам нужен трехмиллиардный займ на полгода – естественно, беспроцентный, – плюс режим наибольшего благоприятствования для нескольких наших фирм, список которых вы найдете вот здесь, – он похлопал по пухлой папке, лежавшей на столе. – Времени на размышление я вам не даю, и скажите спасибо, что мы не требуем обратно Аляски.

Ковбои быстро переглянулись.

– Как долго вы сможете его удерживать? – спросили они полковника.

– До следующей инаугурации, надеюсь, он к вам не поедет, – усмехнулся полковник.

– Успеем добежать до канадской границы, – кивнул Джордж, и президенты, лихо подмахнув документы о займе, наперегонки бросились к самолету.

– Ну что ж, – сказал Путинг, развязывая мешок. – Вылезай, Пал Палыч. Готовься, милый, – завтра в Англию вылетаешь. Что-то давно я настоящего " Липтона" не пил.

ВСЕ НЕМНОГО ВОЛХВЫ

Подошел к концу нелегкий год, началась веселая рождественская неделя – время пиршеств, каникул и распродаж. Правда, про повод многие забывали. Помнят, что день рождения, а чей – не уточняется. Да и какая разница: лишь бы праздник.

– Владимир Владимирович, – сказал Путину главный имиджмейкер, он же политтехнолог. – Надо бы вам народ поздравить.

– Да я и сам думаю...

– Только не вам одному, а вместе с Патриархом и Зюгановым. Все конструктивные силы страны чтобы коллективно выступили. В целях консолидации. Вон у вас с символикой как хорошо получилось – и орлы сыты, и отцы целы...

– Это идея, – Путин говорит. – Но чье Рождество-то? У меня ведь, сам понимаешь, свое, у Зюганова – свое. Патриарх, наверное, еще чье-то празднует...

– Так и отлично! Вы коллективно выступите, и народ поймет, что у нас полный медведь... то есть полное единство, я хотел сказать.

– Какой ты умный! – Путин говорит, – Прямо не Павловский, а какой-то Островский, такой у тебя ум острый. Соедините-ка меня с Патриархом!

– Слушаю, товарищ полковник... то есть сын мой, – быстро поправился Патриарх.

– Товарищ Ридигер, то есть ваше преосвященство, – быстро поправился Путин. – Тут, понимаете, имеется такая задумка... Скоро ведь Рождество.

– Воистину, – подтвердил Патриарх.

– Мы, чекисты, этот день двадцатого декабря празднуем. Но это ничего, у каждого свой календарь, я разве против? Католики, например, двадцать пятого отдыхают...

– А мы – седьмого января, – подтвердил Патриарх.

– Ну вот! Зюганов, наверное, в другой какой-нибудь день... Надо бы нам всем перед народом выступить, в порядке национального согласия.

– С краткой рождественской проповедью? – уточнил Святейший.

– Ну да, только у нас это называется торжественное обращение, а у Зюганова, я думаю, рождественские призывы... Вы текстик подготовьте, а потом мы в прямом эфире и засядем. Числа двадцать пятого, чтобы католики тоже послушали.

– Есть, – говорит Святейший. – Я набросаю и представлю.

– Да зачем эта волокита, я же не против свободы слова! Как Бог надушу положит, так и говорите. Ну, хоп! Зюганова мне!

– Да, товарищ Путин! – Зюганов басит, и слышно, как у него на том конце провода Государственный гимн играет – он все никак наслушаться не может и ушам своим не верит, что дожил до такого светлого дня.

– Тут, понимаете, Рождество намечается... – А как же! – Зюганов радостно отвечает. Очень ему лестно, что вспомнили про грядущий день рождения Отца народов.

– Надо бы по телевизору выступить...

– Охотно!

– Вместе со мной и Патриархом...

– Да конечно! Православная церковь, насколько я знаю, давно благословляет имя этого человека...

– Этой организации, – поправил Путин. – Ну, да ладно. В общем, вы подготовьтесь, и мы двадцать пятого числа в прямом эфире обратимся к нации. Хорошо?

– Рады стараться! – прорычал Зюганов и побежал писать обращение.

Двадцать пятого декабря, в самый прайм-тайм, вместо программы " Вести", выходящей обычно в одиннадцать вечера, в главной телестудии страны собрались все три символа национального согласия – президент, Патриарх и вождь пролетариата.

– Дорогие друзья! – начал Путин по праву главного.

– Возлюбленные братья и сестры! – возгласил Патриарх.

– Уважаемые товарищи! – вступил Зюганов, как из бочки.

– Стоял холод, мела метель, когда много лет назад произошло величайшее событие в истории человечества, – с интонацией доброго сказочника заговорил президент.

– Именно благодаря этому событию все мы с вами спасены, – вторил Патриарх.

– Конечно, мы нередко отступаем от учения этого величайшего из людей, – скорбно поджав губы, признал Зюганов. – Но мы пронесли его, как знамя, сквозь годы рыночных реформ и позорных отступлений... и сегодня он, как прежде, осеняет наш путь!

– Многие, конечно, не хотели этого события. – Путин посерьезнел. – У нового начинания было много могущественных врагов. Они теснились вокруг железным кольцом...

– В результате величайшее из событий мировой истории произошло в хлеву, после избиения младенцев, – сказал Патриарх.

– Ну, батенька, это уж вы загнули, – прошептал Путин. Ему стало обидно, что молодую республику Советов, в которой была создана Чрезвычайная Комиссия, обозвали хлевом, а победу над отрядом юнкеров и женским ударным батальоном – избиением младенцев.

– Так написано, – прошептал в ответ Патриарх.

– Мало ли что у нас писали в последнее время. Очерняли, как хотели...

– Рождение величайшего человека в нашей истории, – веско рассказывал тем временем Зюганов, – всеми ожидалось с надеждой, имело как объективные, так и субъективные предпосылки...

– Знамения, – подсказал Патриарх. – Над миром воссияла новая звезда...

– Красная, – уточнил Путин.

– Гений всех времен и народов вырос без отца, – продолжал Зюганов. – Точнее, отец его был простой сапожник...

– Плотник, – поправил Патриарх.

" Что они несут?! – подумал Путин. – Отцом ВЧК был Дзержинский, это все знают! Никакой не плотник и не сапожник! Совершенно забыли отечественную историю...".

– Восприемника великого младенца звали Иосиф, – объяснил Патриарх.

" А-а, – понял Путин. – Вон он куда клонит... Ну что ж, это тоже справедливо".

– Точнее будет сказать, – пояснил он, – что Иосиф как бы стоял у истоков... он не был, конечно, непосредственно отцом, но много способствовал росту, укреплению, возмужанию...

– Великому младенцу суждено было стать провозвестником новой веры! – радостно воскликнул Патриарх.

– Он призван был уничтожить старую империю и построить новую! – в тон ему отозвался Зюганов. С этим согласились все.

– Величайший гений всех времен любил и уважал свою мать, – гнул свое Зюганов.

" Кого он имеет в виду? – опять не понял Путин. – А, вероятно, Родину...".

– И детей, – заметил Святейший. – " Будьте как дети, учил он, и войдете в царствие Небесное! "

– И многие дети вошли в это царствие именно благодаря усилиям нашей организации, – продолжил Путин. – Приемники для беспризорных, бесплатные школы, коммуны... Положение страны было серьезным. Ее раздирали противоречия. В муках рожала она свое будущее! Не всем пришлось по нраву новое учение. Религиозные фанатики и деятели прежнего государства стояли на пути нововведений. Некоторые отметили перегибы...

– Косность застилала глаза невежественным и жестоким людям, – поддержал его Патриарх. – Они требовали чуда...

– И чудо свершилось! – возликовал Зюганов. – Слепые прозрели! Великому сыну нашей эпохи удалось накормить народ...

– Пятью хлебами, – уточнил Патриарх.

– Основатель великого учения жил в крайней бедности, – прослезился Зюганов. – Его преследовали, бросали в тюрьму...

– Но он не отступался, – твердо поддержал его Путин. – Он всегда утверждал, что главное – горячее сердце, чистые руки и холодная голова.

– Держи пиво в холоде, а ноги в тепле! – сказала рекламная пауза, и три вождя продолжили проповедь.

– Триумфально шествовали по стране адепты нового учения! – не умолкал Зюганов.

– Разумеется, основатель величайшей организации на планете действовал не в одиночку, – вставил коллективист Путин.

– Конечно, – кивнул Святейший. – С ним было несколько вернейших – Андрей, Иаков...

" Молодец! – подумал Путин. – И Вышинского вспомнил, и Блюмкина..."

– Больше всего мешали ему всякие Иуды! – не утерпел Зюганов. – Их еще предтеча нашего героя так называл!

" Молодец! – подумал Патриарх. – Иоанна Предтечу вспомнил! "

– Но новая организация стремительно набирала силу и вскоре заставила считаться с собой всех паразитов! – победительно воскликнул президент. " Молодец! – умилился Зюганов. – Вона что вспомнил! А паразиты никогда! "

– Расправившись с врагами трудового народа...

– Осуществив индустриализацию и коллективизацию...

– Торжественно въехав в Иерусалим, – хором заговорили вожди.

" Что они несут? – подумал Патриарх. – Какая коллективизация? Или имеется в виду эпизод в Кане Галилейской? " " Какой Иерусалим? – не понял Зюганов. – Или они имеют в виду основание Израиля? Это был вполне дальновидный шаг, но..."

– К сожалению, исторические условия сложились так, что новое учение было жестоко скомпрометировано и оболгано, – мрачно сказал Путин.

– Однако свет истины было уже не затмить! – воскликнул Патриарх. – Никакая инквизиция-тоже, кстати, неоднородное и сложное явление, – не могла скомпрометировать величайшего учения!

– И отец народов восстал, чтобы вновь вести свой народ к светлому будущему... – гудел Зюганов.

– Как Феликс из пекла! – подхватил Путин. – Но не только свой народ, а все народы. Мы – интернационалисты.

– Конечно, пришлось пройти через поругание, – продолжал Патриарх. – Храмы рушились, святыни осквернялись...

– Памятники свергались взбесившейся толпой, – играя желваками, сказал Путин.

– Сионистское засилье! – кричал Зюганов. – Это они, они во всем виноваты!

– Но сейчас, во времена небывалого идеологического подъема и национальной консолидации...

– Когда даже наукой доказано, что историческая критика нашей веры несостоятельна, – ввернул Патриарх.

– Когда наша главная святыня, святой гроб, может спать спокойно, – продолжал Зюганов.

– Мы мощным, единым потоком двинемся в будущее, помня заветы нашего общего отца! – закончил Путин эту длинную фразу.

– Истинных борцов мало, – вздохнул Зюганов.

– Много примазавшихся, не имеющих искренней веры, – кивнул Патриарх.

– Спекуляции в прессе, – поддержал Путин. – Все врут, все врут...

– Но сегодня, в радостный день Рождества, – продолжал Святейший, – в наш всеобщий праздник, когда мы устанавливаем в своих домах неувядающее древо...

– Древко, – хором поправили Зюганов и Путин.

– Мы веселимся, радуемся и говорим: с днем рождения!

– С днем рождения! – хором произнесли Зюганов и Путин.

– Отлично! Отлично! – выбежал к ним главный политтехнолог, следивший за приветствием из специальной потайной комнатки тут же поблизости, в телецентре. – Вы никогда еще не выступали так слаженно!

– Да и повод-то какой! – умиленно отвечал Патриарх. – Христос родился!

– Позвольте, – не понял Зюганов. – Какой Христос? Я поздравлял сограждан с днем рождения Иосифа Виссарионовича Сталина!

– А я – с созданием Всероссийской чрезвычайной комиссии! – обиженно произнес Путин.

– Боже мой, какие непонятливые! – воскликнул кремлевский политтехнолог. – Главное, что все мы теперь едины, что окончился долгий период разброда и шатаний, что кончилась великая смута и народ преодолел раскол.

– А может, это и вправду главное? – спросили наши герои друг у друга.

А может, действительно?

⇐ Предыдущая34353637383940414243Следующая ⇒

Поделиться: