Игры с процентной ставкой

Как подчеркивает Вагнер, представление, будто австрийский цикл зависит от систематических предсказуемых ошибок со стороны предпринимателей, возникает из-за того, что не проводится различия между индивидуальными и агрегированными результатами. Разумеется, всеведущий социалистический плановик в условиях абсолютного контроля над экономикой, который в отсутствие рынка капитала каким-то чудесным образом решил проблему экономического расчета, не сделает выбор в пользу неравномерной временной структуры производства. Однако в рыночной экономике, как отмечает Вагнер, «стандартные переменные макроэкономики — темпы роста, показатели уровня безработицы и темпы инфляции — это не объекты для выбора с чьей-либо стороны, а, скорее, труднопрогнозируемые результаты сложных экономических процессов».

Чтобы пояснить основную мысль Вагнера, позвольте предложить еще одну, последнюю, метафору.

Представьте себе небольшой городок, расположенный на зеленой равнине. Это вполне обычный город, если не считать того, что городской совет овладел весьма необычной способностью и решил воспользоваться ей самым причудливым образом. Каким-то образом этот совет изобрел способ ежедневно в полночь изымать у каждого жителя 50 процентов запасенных товаров, включая деньги. Любые попытки укрыть свое добро от совета тщетны. В порыве перераспределенческой фантазии совет решает, что каждый день в шесть часов утра вся эта груда имущества будет выкладываться посреди зеленой лужайки, и любой житель города может прийти туда и взять что пожелает.

Очевидно, что эта операция не может сделать город в целом богаче. В самом деле, если все теперь тратят время, пытаясь заполучить обратно как можно больше вещей из этой кучи, уровень жизни в городе неизбежно упадет. (Несомненно, у них были более продуктивные занятия до того, как внедрили эту программу, потребовавшую ежеутренне собираться на лугу в шесть часов.) Некоторые менее состоятельные жители могут случайно и улучшить свое положение, но со временем суммарный результат от утраты производительности негативно отразится и на них. Кроме того, описанный нами процесс приведет к перераспределению богатства, в ходе чего оно будет переходить из рук тех, кто лучше всех удовлетворяет нужды потребителей, к тем, кто проворнее всех расхватывает имущество на лугу.

Тем не менее нельзя сказать, что жители города совершают экономическую ошибку, каждое утро собираясь на лугу в 5: 55. Они зависят от явления, которое не в состоянии контролировать. Любое из принимаемых ими на своем микроуровне решений вынуждает их участвовать в этом спектакле, даже несмотря на тот факт, что на макроуровне подобная деятельность убыточна. Чтобы вызвать к жизни эту убыточную деятельность, понадобилось совершить лишь одну ошибку, и эта ошибка кроется в сумасбродной политике городского совета.

Во время кредитной экспансии предприниматели попадают в похожее положение. С одной стороны, они могут подозревать, что в долгосрочной перспективе вся эта лихорадочная возня на лугу непродуктивна. С другой стороны, они не в состоянии заниматься производством без ресурсов, не имея возможности получить доступ к факторам производства. Пока последние будут ежедневно размещаться на лугу, предприниматели будут вынуждены отправляться туда и участвовать в конкурентной борьбе за право их использования. Разработано множество долгосрочных и уже реализующихся планов, которые предполагают наличие доступа к этим факторам. В большинстве случаев в финансовом отношении просто невозможно приостановить выполнение этих планов до тех пор, пока не окончится кредитная экспансия центрального банка.

Энтони Карилли и Грегори Демпстер в статье в «Ревью оф остриан экономике» рассматривают теорию экономического цикла австрийской школы с точки зрения теории игр. Как я уже отмечал, представители австрийской школы считают, что теория игр лишь отчасти применима к рыночному обмену. Однако отношения между инвесторами и Федеральным резервом во многом действительно напоминают игру.

Карилли и Демпстер применяют простейшую модель теории игр, чтобы с ее помощью объяснить ожидания и австрийскую теорию экономического цикла. Федеральный резерв выступает в роли «игорного дома». Игроками являются инвесторы. Для всех будет лучше, если никто не воспользуется искусственно низкими ставками. При этом для каждого отдельного игрока худшим исходом станет ситуация, когда он не воспользуется низкой ставкой, а все его конкуренты сделают это. Лучшим же результатом для каждого отдельного игрока будет ситуация, когда он воспользуется кредитной экспансией, а его конкуренты — нет. Поскольку ни один из предпринимателей не может рассчитывать, что все его конкуренты откажутся от легкого кредита, то оптимальный его ход заключается в том, чтобы первым направить «свой автобус» через пустыню.

Ранее у нас был всего один водитель автобуса, символизирующий предпринимателей, который управлял единственным автобусом, изображающим экономику. Пассажиры (потребители) проголосовали за определенный уровень кондиционирования во время поездки, однако Федеральный резерв подменил их решение своим.

Чтобы рассмотреть ситуацию с точки зрения теории игр, необходимо представить себе множество автобусов, собирающихся везти пассажиров через пустыню.

Для дозаправки по пустыне рассредоточено несколько АЗС с ограниченными запасами горючего. Водители ведут конкурентную борьбу за пассажиров, которые выбирают автобус в зависимости от комфорта и скорости, предлагаемых водителем. Водители знают, что у них нет достоверных сведений о предпочтениях пассажиров в отношении кондиционирования воздуха, и не имеют представления, как та температура, которую они обеспечили, соотносится с этими предпочтениями.

Те водители (предприниматели), которые первыми решатся использовать кажущееся низким временное предпочтение пассажиров, больше и преуспевают, пересекая пустыню. Они раньше других появятся на промежуточной заправочной станции и востребуют дефицитное горючее, чтобы завершить рейс. Между тем те водители, которые не решаются или медлят воспользоваться кажущимся низким временным предпочтением, рискуют остаться вообще без пассажиров.

Кроме того, поскольку предполагаемое предпочтение в отношении кондиционирования (т.е. ставка процента) занижено, это привлекает в бизнес новых водителей, многие из которых, не обладая достаточной квалификацией, просто не видят лучшего способа «преуспеть», кроме как попытать свои силы в перевозке пассажиров через пустыню. А вдруг им все же удастся ее пересечь!

Очевидно, что ситуация далека от оптимальной. Всякий раз, когда Федеральный резерв устанавливает предполагаемый спрос на кондиционирование (текущее потребление), который гораздо ниже реального показателя, многим автобусам не удастся пересечь пустыню. Устранение последствий проблемы (ликвидация ошибочных инвестиций, или, возвращаясь к нашей аналогии, отправка на помощь эвакуаторов — бензина-то больше нет и на базе! ) привносит в процесс производства излишние расходы, порождая убытки периода спада. Однако не ясно, почему виновными следует считать водителей автобусов.

Одной из наиболее известных экономических теорий является закон Сэя, впервые сформулированный Жаном-Батистом Сэем: предложение товара на рынке всегда означает наличие спроса на другие товары. Если я продаю яблоки, это объясняется тем, что на вырученные деньги я собираюсь купить бананы. Разумеется, на рынке в какой-то момент времени может иметь место чрезмерное или недостаточное предложение конкретного товара, если учитывать его текущую цену. Но мы уже знаем, что в условиях свободного рынка подобные ситуации довольно быстро подвергаются самокорректировке: если цена на какой-то товар слишком высока, некоторые продавцы столкнутся с трудностями при попытке продать свои товары и вынуждены будут снизить цену. Если цена слишком низка, какие-то покупатели столкнутся с трудностями при попытке приобрести товар и будут иметь повод предложить более высокую цену.

Если государство не вмешивается в работу рынка, ограничивая минимальный или максимальный уровень цен, то случаев долговременного переизбытка или дефицита товаров не возникнет. Однако, как мы выяснили в предыдущей главе, фиксация цен способна это изменить. Установление минимальной ставки заработной платы, а также тот факт, что государство позволяет профсоюзам пускать в ход меры принуждения, с тем чтобы добиться нерыночных ставок заработной платы для своих членов, приводят к устойчивому избытку рабочей силы на рынке, или, как мы обычно именуем данное явление, к безработице.

При том, что весь объем предложения товаров действительно означает спрос на другие товары, не все из них будут востребованы немедленно. Одни товары подразумевают спрос на текущие товары, другие — спрос на товары, к которым продавец рассчитывает получить доступ в тот или иной момент в будущем. Продавец (то есть рабочий, капиталист или предприниматель), успешно обменяв свой продукт на деньги, предъявляет будущий спрос путем сбережения части своих доходов. Именно отказ от немедленного спроса делает доступными ресурсы, которые могут быть использованы для создания капитальных товаров, которые будут задействованы в производстве потребительских товаров, которые удовлетворят будущий спрос.

Структура капитала задается структурой наших планов. Реализация планов требует времени. Конкретный капитальный товар включается в план на совершенно определенном этапе появления потребительского товара. Мы можем назвать это временной структурой предложения. Спрос будет иметь схожую структуру: какие-то товары будут потребляться в течение длительных периодов, какие-то товары откладываются для более позднего потребления, а деньги сберегаются людьми, планирующими использовать их для приобретения потребительских товаров в будущем. Чем лучше будет согласована временная структура предложения и временная структура спроса, тем более плавно будет функционировать экономика.

Рыночная цена, выстраивающая эту структуру — это ставка процента, или цена времени. Устанавливая ставку процента, центральный банк фиксирует рыночную цену времени. По сути эта ситуация практически ничем не отличается от любой другой разновидности фиксирования цен. Но поскольку объектом этого рынка является время, негативные последствия искусственной цены обнаруживаются не сразу. (Государство вряд ли стало бы намеренно регулировать рынок времени, на котором негативные последствия проявлялись бы сразу, а позитивные — много позже! ) Из-за временного лага сложнее соотнести отдаленные проблемы с более ранним вмешательством — все-таки первоначальные результаты искусственного снижения процентной ставки выглядят вполне благоприятными.

Теория экономического цикла австрийской школы отнюдь не основывается на том, что предприниматели медлительны или не способны учиться. Но ошибка действительно является ключевой частью теории — только ошибка эта заключается в излишней самонадеянности со стороны центрального банка, уверенного, что он может определить «правильную» ставку процента лучше, чем свободные решения тех, кто ссужает и занимает.

 

ГЛАВА 14. Опасен на любой скорости. Об улучшении рынка путем регулирования

 

Безопасность продукции

При рассмотрении возможностей нерегулируемого рынка часто возникает вопрос о том, как без государственного вмешательства защитить потребителей от опасной продукции.

Безопасность не представляет собой абсолютную ценность, безусловно превосходящую все остальные. Если бы все ездили на бронетранспортерах стоимостью несколько миллионов долларов или если бы всем запретили ездить быстрее двух миль в час, автомагистрали стали бы намного безопаснее. Тот факт, что никто не выдвигает таких идей, сам по себе свидетельствует, что даже самые упрямые сторонники защиты потребителя понимают: безопасность необходимо соотносить с другими факторами. Продукция должна быть не «абсолютно безопасной», что бы это ни значило, а лишь «достаточно безопасной». Однако попытки государства обеспечить достаточную безопасность продукции сталкиваются с непреодолимым препятствием. У государства, искалечившего ценовой механизм своим вмешательством, не остается средств, при помощи которых можно было бы оценить, какой компромисс между безопасностью, стоимостью, удобствами и другими характеристиками продукции удовлетворит потребителей.

На свободном рынке этим компромиссом управляет как раз стремление предпринимателей получить прибыль, удовлетворяя потребительский спрос. Предположим, что на рынке бензопил установилось простое состояние покоя, и при этом, так уж получилось, степень безопасности пил разных производителей одинакова. Производители, стремясь получить прибыль, свели затраты на производство бензопил до минимума, исходя из имеющихся у них средств. Конкуренция тоже будет вынуждать предпринимателей производить пилы наивысшего качества, достижимого при каждом заданном уровне издержек. Таким образом, повышение безопасности может быть достигнуто лишь за счет увеличения издержек.

Теперь представим, что существуют такие меры повышения безопасности, которые некоторые потребители ценят больше, чем издержки от добавления затрат на их внедрение к стоимости продукции. Это означает, что потенциал некоторых факторов производства (будь то инженеры по технике безопасности, контролеры качества, устройства автоматического отключения и т.д.) в деле удовлетворения потребительского спроса используется не в полной мере, и соответственно возможности этих факторов способствовать росту удовлетворения потребителей не полностью отражается в их ценах. Разница в ценах факторов производства и конечных потребительских товаров позволяет получить предпринимательскую прибыль. Предприниматель может приобрести недооцененные ресурсы и использовать их для выпуска продукции, выручка от продажи которой будет больше, чем издержки ее производства. Мы имеем все основания предположить, что какой-нибудь предприниматель в своем бесконечном поиске источников будущей прибыли поймет, что такая разница существует, и приложит усилия для ее устранения.

Рыночный процесс, конечно, не гарантирует, что будут выявлены все возможности, сулящие потенциальную прибыль. Однако, иначе как в поиске прибыли эти возможности найти невозможно — разве что с помощью догадок. Более того, хотя гадание без цен и может периодически давать правильный результат, оно не в состоянии выявить успех даже постфактум! У предпринимателей есть обратная связь с потребителем, позволяющая определить, правильно ли был определен потребительский спрос: было ли начинание прибыльным? С другой стороны, если государство вмешается в работу рынка бензопил и предпишет определенную техническую характеристику, будет нарушен механизм, при помощи которого только и можно определить, ценит ли потребитель данную характеристику выше связанных с ней затрат. Поскольку теперь у всех бензопил будет такая характеристика, потребителю придется платить за нее в любом случае, хочет он того или нет. Никто уже не скажет, считают ли потребители это разумным компромиссом, поскольку они больше не смогут выразить свои предпочтения, выбирая между пилами, имеющими данную характеристику и не имеющими ее.

Ничто не гарантирует, что государство, требуя наличия какой-либо технической характеристики, повышающей безопасность товара, не снизит нашу безопасность, упустив какой-то иной, более важный ее элемент. Майкл Левин в статье «Маркировка и потребительский выбор», опубликованной в бюллетене «Фри маркет», описывает как был удивлен, не обнаружив в новой куртке сына шнурка для затягивания капюшона. Шнурок удалили в результате давления со стороны Комиссии по безопасности продукции для потребителей. По-видимому, у кого-то из детей шнурок зацепился за что-то, и они получили травму. Однако не исключено, что риск заболеть воспалением легких в условиях холодного климата выше, чем вероятность (минимальная) того, что шнурок за что-то зацепится. Кто знает! Государство столкнулось с несколькими несчастными случаями и увидело для себя возможность «действовать решительно». А пока что, указывает Левин, его сын «никак не может понять, как ему затягивать свой капюшон на промозглом нью-йоркском ветру».

Мой приятель, познакомившись с этими рассуждениями, сказал: «Хорошо, но у меня нет времени изучать безопасность каждого товара, который я покупаю, а правительство может нанять людей, которые будут заниматься этим вопросом полный рабочий день».

Это, безусловно, верно. Будь каждый потребитель вынужден самостоятельно определять безопасность товара, мир стал бы намного более опасным местом. Но в этом беспокойстве в неявном виде содержится убеждение, что если эта роль не по силам государству, то и никто другой с ней не справится. При этом упускаются из виду иные важные источники информации о безопасности, которые на свободном рынке действовали бы даже более эффективно, чем сейчас. Они не только есть, но и обладают отличительным преимуществом, состоящим в том, что решение об их использовании принимается добровольно. Возможно, меня не волнует, насколько безопасна моя бензопила — лишь бы валила деревья «очень быстро». Тогда с какой стати я должен платить за тесты на безопасность, которые меня не интересуют?

Одним из источников информации по безопасности, предоставляемой в частном порядке, являются такие независимые потребительские издания, как, например, «Консьюмер репорт». Сегодня они предоставляют потребителям абсолютно надежную информацию, однако спрос на нее, а отсюда — и ее предложение, подавляется конкуренцией со стороны «бесплатной» потребительской информации и защитой со стороны государства. (Она, конечно, не бесплатна для нас как налогоплательщиков, но поскольку мы платим за нее вне зависимости от того, пользуемся ею или нет, нам как потребителям не надо дополнительно платить за ее использование.) Некоторые религиозные и этнические группы также имеют традиционные частные стандарты безопасности, например, обозначение продуктов как кошерных.

Или взгляните на находящуюся поблизости электротехнику и вы увидите надпись: «UL Mark», что расшифровывается как «Underwriters Laboratories Mark» («Знак Лаборатории по технике безопасности»). Каждый год этот знак наносится на 17 миллиардов единиц товаров как свидетельство того, что продукция соответствует некоторому стандарту по безопасности. «Андеррайтерс лабораториз» предоставляет свои услуги уже больше 100 лет и начала свою деятельность задолго до появления различных регулирующих норм. Это полностью частная компания, 6 000 сотрудников которой проверяют 20 000 типов различной продукции. Нанесение ее маркировки не является обязательным. Существование организаций, подобных «Андеррайтерс лабораториз», возможно потому, что большинство компаний полагает невыгодным убивать своих клиентов — ведь, во-первых, это создает плохую репутацию, а во-вторых, как подтверждается маркетинговыми исследованиями, мертвый потребитель не в пример скупее живого.

Всегда есть риск, что тестирующая организация начнет зависеть от какого-нибудь крупного клиента и его продукцию будет проверять менее строго. Однако использование этих опасений для оправдания государственных стандартов по безопасности некорректно по двум причинам. Прежде всего, это предполагает, что государственные организации не сталкиваются с такими же проблемами. Школа общественного выбора давно уже развенчала эту идею.

Далее, при этом игнорируется тот факт, что как в данном случае, так и во всех остальных, лучшим другом потребителя неизменно остается конкуренция.

На свободном рынке, если качество работы тестирующей организации неудовлетворительно, ее конкуренты, указав на это, просто уведут от нее клиентов и получат прибыль. По моей оценке, лучшим источником информации по безопасности продукции любой компании и являются ее конкуренты. Среди экономических агентов самая большая мотивация изучать приборы компании А у ее конкурента, компании В — производителя аналогичных приборов. Средством, с помощью которого подобная информация доводится до сведения потребителей, является реклама. Примером компаний, сделавших основной упор на рекламу высоких стандартов безопасности их продуктов, могут служить такие компании, как «Вольво» и «Мишлен».

Эмпирические исследования безопасности продукции подтверждают наши теоретические рассуждения. Экономист Рональд Коуз так описывает результаты обширного исследования практики регулирования выпуска на рынок лекарственных препаратов в США, проведенного Сэмом Пельцманом: «Выгоды (если они вообще были), полученные благодаря исключению неэффективных или вредных лекарственных препаратов, сильно обесценивались тем ущербом, который общество претерпело от невыпуска на рынок эффективных лекарств» («Essays on Economics and Economists»). Сотрудник журнала «Ризн» Джейкоб Саллам в статье «Убийственная безопасность» утверждает, что нормы безопасности на федеральных авиалиниях, скорее всего, приведут к жертвам. В статье «Алкогольная слепота» Саллам также указывает, что из-за федеральных норм сильно ограничивается упоминание благотворного воздействия на здоровье умеренного употребления алкоголя. Экономист из Университета Дикинсона Никола Тайней провел обширное исследование, показавшее, что именно общественная система водоснабжения в Лондоне, национализированная в XIX веке во имя общественной безопасности, нередко приводила к возникновению больших эпидемий, которые призвана была предотвращать. Кроме того, частные поставщики воды начали повышать качество воды задолго до вмешательства государства.

Люди по-разному относятся к риску и по-разному же смотрят на приносимые рискованной деятельностью выгоды. Государственные нормы с их подходом к этому компромиссу по принципу «один размер подойдет всем», попросту являются попыткой горстки людей сделать выбор за всех остальных. Они опасны на любой скорости.

 

Ода дефектам

Качество продукции весьма сродни безопасности, а порой, например, в случае эластичных тросов для «тарзанки», «качество» может выступать синонимом «безопасности». Это еще одна область провала рынка, в которую государство должно «вмешаться и исправить» результат рыночного процесса.

Один из видов продукции, которую постоянно обвиняют в чрезмерно низкой надежности — программное обеспечение компьютеров. Пару лет назад обозреватель отдела науки и техники в «Уолл-Стрит джорнэл» Уолтер Моссберг написал статью «Зависания " Виндоуз": сил больше нет! », в которой он критиковал надежность программного обеспечения на своем персональном компьютере. По мнению Моссберга, «[Компьютеры] должны просто работать, все время». Подобным же образом ведущий отдела науки и техники газеты «Сан-Хосе меркури ньюс» Дэн Гиллмор выражает недовольство «просто скандальным отношением [технической индустрии] к надежности и обслуживанию клиентов».

Из года в год бесчисленное количество авторов пишут статьи на аналогичные темы: компьютерные системы изобилуют дефектами, нет никакого оправдания даже одному дефекту в программном обеспечении, если бы программисты строили «мосты», то мы боялись бы по ним ездить, и т.д. С их точки зрения, дефекты программного обеспечения — это вопрос этики, а не результат хорошо известного компромисса между жесткими сроками разработки, издержками и качеством. По их мнению, никакой компромисс не возможен: дефекты — это моральный порок; должно быть гарантировано полное отсутствие дефектов, каких бы издержек и напряженного графика работ это ни требовало.

Осознанно или нет, все эти авторы утверждают, что на рынке программного обеспечения попирается суверенитет потребителей. Последние предпочли бы приобретать программное обеспечение без дефектов по любой цене, но алчные компании, пекущиеся только о своей выгоде, каким-то образом навязывают им имеющееся сегодня недостаточно отлаженное программное обеспечение.

Но отвечает ли интересам потребителя бездефектное программное обеспечение? Рассмотрим такой пример. Одно время я работал в коммерческом товариществе, торговавшем акциями на деньги партнеров. В этом товариществе те, кто давал спецификацию на программное обеспечение, те, кто управлял его разработкой, те, кто платил за разработку, а также конечные пользователи были одними и теми же людьми. Всякий риск, что эти люди, руководящие разработкой продукции, неправильно понимают свои интересы в качестве пользователей конечной продукции, был исключен. Тем не менее я поразился, с какой скоростью, практически без тестирования, трейдеры начали использовать мою первую разработку. Один из партнеров объяснил мне, что это не было ни глупостью, ни невежеством, а всего лишь голым расчетом. Для компании, создающей автоматические трейдинговые системы, мерилом ее качества служит отношение количества хороших сделок (другими словами, сделок, заключение которых системой соответствовало намерениям ее разработчиков) к количеству плохих сделок. Если средние издержки плохой сделки составляют 6000 долларов, а средняя прибыль от хорошей сделки составляет 4000 долларов, то в случае, если система генерирует 61 процент хороших сделок, она прибыльна. Любое тестирование после достижения этого показателя и до ввода в эксплуатацию потребует от компании дополнительных затрат. Дальнейшее тестирование может сделать систему более прибыльной, но, как только она достигает 61-процентной надежности, ее стоит вводить в эксплуатацию.

После публикации статьи Моссберга одна женщина написала в своем отклике: «Мне никогда не приходится перезапускать холодильник, что бы я в него ни положила». Но холодильник со всем содержимым делает одно и то же — хранит в холоде. Ему не надо подключаться к кочану капусты, форматировать вафли, пересчитывать остроту хрена или проверять орфографию на этикетках банок с вашими солениями. На самом деле он продолжает вырабатывать холод, даже если пуст: в случае программного обеспечения мы сочли бы это дефектом. Холодильник — сравнительно простое устройство; инженер по холодильным камерам объяснит нам принцип его внутреннего устройства за полчаса. С другой стороны, современные компьютерные системы — одно из наиболее сложных устройств, когда-либо созданных людьми. Для того чтобы с нуля получить весьма общее представление о принципах работы «Виндоуз НТ» или «Линукс», понадобятся годы.

Продолжая выражать свое недовольство, Гиллмор пишет: «Бытовая техника никогда не ломается». Похоже, он пребывает в блаженном неведении относительно существования специалистов по ремонту стиральных машин, водопроводчиков, электриков, телефонных монтеров и рабочих многих других профессий, помогающих поддерживать в порядке состояние наших домов.

Фантазии о жизни в идеальном мире, где всего имеется в избытке, не имеют ничего общего с экономической наукой. В таком мире уже не будет никаких экономических благ, а экономическая наука утратит свое значение. Потребители, без сомнения, предпочли бы программное обеспечение, имеющее все функции, которые когда-либо смогут понадобиться, лишенное дефектов и появляющееся на жестком диске бесплатно. Но здесь, в реальном мире, мы должны выбирать А и отказываться от В. Программное обеспечение можно сделать более надежным лишь за счет отказа от определенных функций или за счет увеличения затрат на его разработку, или того и другого одновременно. Делая покупки, потребители выражают свои предпочтения в отношении этого компромисса.

Гиллмор пишет: «[Потребители] просто не хотят задуматься о том, что низкие цены подразумевают не бог весть какое качество... Люди должны отдавать предпочтение компаниям, обеспечивающим высокий уровень разработок, и быть готовыми платить больше». Ему не приходит в голову, что потребители могут быть прекрасно осведомлены о существовании компромисса между ценой и надежностью функционирования и сознательно выбирать более низкую цену в ущерб надежности функционирования. Тот, кто пользуется услугами брокерской фирмы через интернет, может решить, что экономия 15 долларов на сделке стоит того, что услуга недоступна один раз в месяц в течение одного часа. Почему бы потребителю не пойти на такой компромисс, если это его устраивает?

Даже на рынке, где «Майкрософт» доминирует почти полностью (рынок операционных систем настольных компьютеров), потребители имеют возможность каждый день делать выбор относительно качества программного обеспечения. На момент написания Гиллмором статьи на рынке имелось две основных версии «Виндоуз». Более дешевая «Виндоуз-98» давала сбои гораздо чаще, чем более дорогая (как с точки зрения времени на обучение и затрат на управление, так и точки зрения цены приобретения) «Виндоуз НТ». Этот факт широко публиковался в обзорах и колонках советов. Тем не менее подавляющее большинство потребителей выбирает «Виндоуз-98». Почему бы им не иметь право на такой выбор?

Что бы ни думали о степени «рыночной силы», которой якобы обладает «Майкрософт», эта компания прилагает большие усилия и тратит много времени на разработку новых версий своей продукции. Часто сокрушаются: мол, в новых версиях все внимание уделено новым возможностям, а число дефектов остается таким же, как и в старых версиях. Но если бы потребителей на самом деле больше интересовали дефекты, а не новые возможности, то разве не стала бы даже такая монополия, как «Майкрософт», концентрировать свои усилия в этой области, чтобы продать как можно больше усовершенствованных версий?

Нет никаких оснований полагать, что потребители не получают в целом того уровня надежности программного обеспечения, который они предпочитают в условиях ограниченности ресурсов, необходимых для производства программного обеспечения. (Я говорю «в целом», поскольку австрийская школа считает, что «постоянного равновесия», характеризующего равномерно функционирующую экономику, достичь невозможно.) Но представим себе, что все предприниматели допустили крупную ошибку и неправильно оценили спрос на качественное программное обеспечение. Описанные выше позиции в явной или неявной форме содержат призывы к государству сделать что-нибудь для решения этой проблемы. Многие сторонники государственного вмешательства считают, что как только им удается обнаружить область, в которой поведение рынка в каком-то смысле не вполне оптимально, то налицо полностью обоснованная необходимость для государственного вмешательства. Но, как возражает Рональд Коуз, это только начало пути: даже если большая часть программного обеспечения содержит слишком много дефектов, то где доказательства того, что государство своим вмешательством способно улучшить ситуацию? Нередко можно встретить предложение ввести систему профессионального лицензирования инженеров-программистов. Однако эта мера, затруднив доступ к профессии, будет способствовать только поддержанию на высоком уровне заработной платы тех, кто может приобрести лицензию, и увеличит издержки на разработку программного обеспечения. Нет никаких подтверждений тому, что специалисты со степенью бакалавра информатики производят более надежное программное обеспечение, чем люди, которые занялись этой же деятельностью без формального обучения. Кто может лучше оценить компетентность программистов для решения возникшей проблемы, как не нанявшие их предприниматели? Кто лучше знает «конкретные обстоятельства места и времени»?

Попытка заменить действительные предпочтения потребителей, выражающиеся в их готовности платить реальные цены за реальную продукцию, замысловатыми размышлениями об идеальном мире, в котором цели достигаются без приложения каких-либо средств (кроме давления сверху! ), обречена на провал. Подобное легкомыслие даже нельзя назвать попыткой приблизиться к недостижимому идеалу, поскольку мечтатель не прилагает для этого никаких усилий. Наоборот, эти идеи, если ими начинает руководствоваться государство, лишь ослабляют нашу способность создавать наиболее желанную из той несовершенной продукции, которую мы, существа несовершенные, только и в силах создать.

 

ГЛАВА 15. Кто-то теряет, кто-то находит. О внешних эффектах, положительных и отрицательных

 

Теория внешних эффектов

В создании теории внешних эффектов решающую роль сыграл британский экономист Артур Пигу. Эта теория изучает случаи, когда выгоды или издержки экономической деятельности затрагивают третьих лиц. Издержки, которые возлагаются на третьих лиц, называются отрицательным внешним эффектом. Когда третьи лица получают выгоду от деятельности, в которой не принимают непосредственного участия, эта выгода именуется положительным внешним эффектом. Проблема внешних эффектов, будучи частью экономической теории благосостояния, превратилась в область весьма активных научных изысканий после появления работы Пигу в начале XX века.

Существуют стандартные примеры, иллюстрирующие разновидности внешних эффектов. Загрязнение окружающей среды — типичный пример отрицательного внешнего эффекта. Допустим, я управляю фабрикой, изготавливающей пластмассовые игрушки, которая расположена на берегу реки. В качестве побочного продукта производства я сбрасываю в реку множество отходов. Это причиняет огромный ущерб местным жителям, поскольку, как всем известно, подобные отходы распространяют зловоние. Если ни мне, ни моим заказчикам не приходится оплачивать ущерб, то наше решение о количестве игрушек, которое следует изготовить, будет в определенном смысле неверным. Будь я вынужден оплачивать эти издержки, я запланировал бы меньший объем производства. Вместо этого я изготавливаю «слишком много» игрушек, тогда как местные жители вынуждены расплачиваться за часть моей деятельности.

Пигу предложил облагать налогами те виды деятельности, которые порождают отрицательные внешние эффекты. Типичный пример — налоги на выброс загрязняющих веществ для промышленных предприятий. Еще один способ регулирования внешних эффектов, получивший широкое распространение — законодательное регламентирование допустимого объема деятельности (например, законы, запрещающие шумные сборища в определенное время суток).

Положительный внешний эффект возникает, когда какие-то выгоды от экономической деятельности получают те, кто не принимает в ней непосредственного участия. Типичный пример здесь — улучшение внешнего вида чьей-либо недвижимости. Человек, покрасивший свой дом, приносит выгоду не только себе, но и соседям, чей вид из окон бесплатно улучшается. Утверждается, что предложение благ, порождающих положительные внешние эффекты, будет «недостаточным», поскольку производитель не принимает в расчет выгоду соседей.

В случае положительных внешних эффектов традиционная реакция государства заключается в том, чтобы субсидировать соответствующие виды деятельности или законодательно предписывать их выполнение. Например, правительство США субсидирует научные исследования в области альтернативных источников энергии. Начальное образование, которое, как считается, сопровождается положительными внешними эффектами, увеличивая число информированных граждан, во многих странах является обязательным (а также субсидируется государством).

В 1930-х годах Лайонел Роббинс подверг критике анализ Пигу. Роббинс указал на то, что, поскольку полезность не подлежит измерению, некорректно сравнивать уровни полезности различных людей, как того требует теория Пигу. Роббинс рекомендовал взять за основу для экономической теории благосостояния критерий улучшения по Парето, с которым мы познакомились в главе 11. Экономическая политика будет считаться однозначно оптимальной, если улучшит положение хотя бы одного человека (причем по его собственной оценке), не ухудшив при этом положение всех остальных. Роббинс считал, что если предположить, что люди обладают равной способностью к удовлетворению, экономическая наука все же может рекомендовать определенные меры государственного вмешательства.

В 1956 году в статье «К реконструкции экономической теории полезности и благосостояния» Мюррей Ротбард поставил под вопрос идею оправданности экономического вмешательства на основе теории благосостояния. Он показал, что лишь на основе предпочтения, продемонстрированного в действии, можно определить, что действительно имеет ценность для действующего субъекта, а все попытки дедуцировать ценности с помощью математических формул без проявления их в действии бесперспективны. Только когда люди демонстрируют свои предпочтения посредством обмена, можно с полной уверенностью сказать, что, по мнению каждой из сторон, последующее положение будет для нее более выгодным, нежели предыдущее. Поскольку метод Пигу подразумевает введение налогов и субсидий в законодательном порядке, без добровольного обмена, то полученные таким способом цифры не более чем догадки.

Следующим ударом по интервенционистской теории благосостояния стала опубликованная в 1960 году статья будущего лауреата Нобелевской премии Рональда Коуза «Проблема общественных издержек». Коуз показывает, что до тех пор, пока права собственности четко определены, а трансакционные издержки невысоки, вовлеченные в некую ситуацию стороны всегда могут договориться о решении, в котором будут учтены любые внешние эффекты. Возьмем описанный выше случай с загрязнением реки фабрикой игрушек. Если люди, живущие ниже по течению, располагают правом собственности на реку, фабрике придется вести с ними переговоры, чтобы на законном основании избавляться от отходов производства с помощью принадлежащей им собственности. Нельзя сказать точно, к какому решению пришли бы заинтересованные стороны: фабрика могла бы закрыться, местные жители согласились бы на оплату переезда, фабрика построила бы очистные сооружения или просто компенсировала ущерб пострадавшим от загрязнения. Зато можно утверждать, что в рамках системы добровольного обмена каждая сторона продемонстрирует, что предпочитает найденное решение ситуации, имевшей место до переговоров. (В конце концов каждая сторона может сохранить статус-кво, отказавшись от переговоров.)

Кроме того, отметим, что в соглашении, достигнутом в результате переговоров, будут учтены известные только им «конкретные обстоятельства времени и места». Владелец фабрики может знать о существовании альтернативного ресурса для производства игрушек, который не загрязняет реку. Местные жители, не исключено, давно в курсе, что река распространяет мерзкий запах и без фабрики, а значит, наилучшим вариантом для них будет переезд. В отличие от непосредственных участников регулирующие органы, как правило, не способны учитывать столь специфические подробности.

Высокие трансакционные издержки в состоянии сильно затруднить ведение переговоров о возможном решении проблемы. В подобных случаях оптимальное решение вновь предполагает наличие четко сформулированных прав собственности. К примеру, фабрике, чья деятельность ведет к загрязнению воздуха на довольно обширном пространстве, весьма сложно договориться с каждым, кого это затрагивает. В этом случае, возможно, целесообразно определить права собственности таким образом, чтобы каждый человек имел право на то, чтобы на территории его собственности концентрация переносимых по воздуху загрязняющих веществ не превышала предельно допустимых уровней.

Анализ конкретных ситуаций показывает гибкость добровольного обмена в отношении потенциальных внешних эффектов. Один из наиболее распространенных примеров положительных внешних эффектов в экономической науке — выращивание фруктовых деревьев и пчеловодство. Садоводы обеспечивают выгоду пчеловодам в период цветения деревьев. Пчеловоды же приносят пользу садоводам, обеспечивая опыление. Стандартная теория утверждает, что ни одна из сторон не имеет стимулов к тому, чтобы принимать во внимание выгоду другой стороны. Следовательно, количество фруктовых садов и пчеловодов должно быть «недостаточным». Однако экономист Стивен Чен, изучив ситуацию в соответствующих регионах, обнаружил, что заинтересованные стороны довольно эффективно учитывают внешние эффекты, заключая договоры о взаимном увеличении производства до желаемых показателей. Как указывает Чен, экономистам стоило лишь заглянуть в телефонный справочник «Желтые страницы», чтобы найти там рубрику «Услуги по опылению».

Определенную роль в регулировании потенциальных внешних эффектов играет общественное давление. Если я не покрашу свой дом, соседи начнут проявлять недовольство. Меня могут не пригласить на очередную соседскую вечеринку, лаиек утверждает, что те, кто ценит свободу, должны предпочитать общественное давление, направленное против «ненормативного» поведения по сравнению с прямыми и безоговорочными запретами. (Под «ненормативным» в нашем случае подразумевается всего лишь поведение, которое многие не одобряют, но которое отнюдь не нарушает чьих-либо прав на жизнь или собственность.) Если мне очень хочется покрасить свой дом в розовато-лиловый цвет, я вправе не обращать внимания на насмешливые взгляды и ухмылки соседей. Однако если цвет домов регламентируется государством, то у меня связаны руки.

Экономист из Университета Лойолы Уолтер Блок продолжил изучение проблемы внешних эффектов, развивая идеи Мюррея Ротбарда. Блок подверг критике традиционное разделение между общественными благами, которые должны производиться коллективно ввиду тех положительных внешних эффектов, что они создают, и товарами для индивидуального потребления, производство которых можно предоставить рынку. К общественным благам обычно относят дороги, школы, сбор мусора, парки, аэропорты, библиотеки, музеи, доставку почты и т.п. — достаточно просто посмотреть, что входит в обязанности городских властей. Общее мнение таково, что, если подобные блага будут предоставляться не за счет государства, многие попытаются воспользоваться ими бесплатно (так называемая проблема безбилетника).

Согласно меткому наблюдению Блока, слабым местом в подобной аргументации становится то обстоятельство, что чуть ли не люоои товар можно воспринимать как нечто, приносящее ту или иную выгоду третьим лицам. Вот, например, носки. Разве тот факт, что другие люди носят носки и мне не приходится днями напролет чувствовать запах потных ног, не приносит мне выгоду, за которую я не плачу? Следует ли потому считать носки общественным благом, которое только государство может поставлять в должном количестве? Подобная логика в конечном итоге привела бы к централизованно планируемой экономике, поскольку цена и объем поставок всех товаров определялись бы на основе государственного анализа издержек и выгод, а не потребительских оценок.

 

Кто создал пробку?

Пол Кругман в статье «Страна в пробке», опубликованной в 2001 году в «Нью-Йорк тайме», обращаясь к проблемам энергетической политики и транспорта, заметил: «Совсем не обязательно быть сторонником элитизма, чтобы считать, что страна приняла несколько ошибочных решений относительно использования энергоресурсов, а также в отношении образа жизни в более общем смысле. Почему? Потому что решения, которые мы принимаем, не отражают истинных издержек наших действий».

Не будем придираться к его словам о том, что «страна» принимает какие-то решения. Кругман утверждает, что «страна» слишком много передвигается за рулем, поскольку каждый дополнительный водитель создает отрицательные внешние эффекты для других водителей. Обойдем также вопрос о том, каким образом Кругман может указать издержки внешних эффектов вне связи с рыночными ценами. Не станем оспаривать его расчеты, согласно которым потери от простаивания в пробках в Атланте в 1999 году составили 2, 6 млрд долларов. Решение каждого дополнительного человека сесть за руль обходится другим водителям в 14 долларов потерянного времени.

Кругман не удосуживается задаться вопросом, почему эти расходы не возлагаются на соответствующих водителей. Направляясь в оперу, мы не ожидаем увидеть там еще нескольких человек, претендующих на наше место. Мы никогда не сталкиваемся с двухчасовым стоянием в очереди в супермаркете. Эти ресурсы находятся в частном владении, и в интересах получения прибыли владельцы обладают мощным стимулом сделать все, чтобы их клиенты не испытывали неудобств. Несмотря на то что частные предприятия действительно, как правило, стремятся привлечь побольше клиентов и порой оказываются не в состоянии должным образом спланировать обслуживание всех, кто решил воспользоваться их услугами, в большинстве случаев подобные ситуации довольно быстро корректируются. Никому не нужен бизнес, который «настолько переполнен, что туда больше никто не заходит». Если бы владелец частной автострады обнаружил, что трасса переполнена, он просто повысил бы цену за право по ней проехать.

Вспомните последний случай, когда по дороге на работу вы обнаруживаете на шоссе некое непредвиденное строительство. В моих краях подобное обстоятельство запросто продлит на час путь из пригорода на работу. Умножьте этот час на количество людей, застрявших в пробке, и вы поймете, какие огромные издержки возложены на водителей владельцем дороги — государством.

Почему государство может свободно возлагать на нас эти издержки? С одной стороны, потому что мы платим за государственные дороги независимо от того, пользуемся мы ими или нет, а с другой — потому, что фактически сделав невозможным строительство дорог частными компаниями, государство обладает монополией на автомобильные дороги. Когда рыночный механизм, оценивающий сравнительную значимость дорог, скоростей передвижения, использования земельных участков, загрязнения и т.д., чрезвычайно деформирован, государство не в состоянии рационально распределять ограниченные ресурсы для выполнения намеченных задач. Решающим фактором при распределении ресурсов становится политическое давление.

К примеру, Джон Роуланд, бывший в момент написания этих строк губернатором штата, в котором я живу, в 1997 году так высказался по поводу железных дорог в Коннектикуте: «Учитывая количество пассажиров на некоторых маршрутах, не будет преувеличением сказать, что для штата было бы дешевле каждый год приобретать для большинства пассажиров автомобили».

На некоторых линиях каждая поездка субсидировалась на сумму более 18 долларов. Однако план по ликвидации убыточных маршрутов был похоронен мощным противодействием со стороны оппозиции — главным образом состоятельных граждан, пользующихся железной дорогой для поездок в Нью-Йорк. Интересно, какую роль при расчете «издержек» закрытия этих маршрутов сыграли взносы заинтересованных лиц в избирательные фонды членов законодательного собрания штата.

Как отмечает Сэнфорд Икеда, подобные вмешательства способствуют тому, что политическая деятельность становится все более привлекательной по сравнению с добровольным обменом. Чем сильнее мое экономическое благополучие определяется политическим процессом, тем больше вероятность того, что я буду стараться увеличивать свои прибыли за счет лоббирования, а не за счет производства. Кроме того, чем больше мои соседи прибегают к политическому давлению, тем меньше я буду упорствовать в том, чтобы не следовать их примеру. Если никто не использует политические средства ради достижения своих личных целей, я буду всеми силами противиться тому, чтобы стать первым, кто на это пойдет. Однако, если большинство следует по этому пути, мое упорное нежелание присоединиться к ним, скорее всего, будет значительно поколеблено — в конце концов я могу сказать себе, что всего лишь пытаюсь «сравнять счет».

Постоянное вмешательство государства деформировало рынок транспортных услуг. Для приобретения земельных участков, через которые прокладываются дороги, государство нередко использует право принудительно отчуждать частную собственность (за компенсацию), в связи с чем предполагаемая стоимость строительства отнюдь не отражает подлинную стоимость приобретения необходимой земли. Предложение услуг такси или маршрутных автобусов, которое в какой-то степени может заменить владение личным автомобилем, искусственно ограничивается. Все виды транспорта развивались в условиях жесткого государственного регулирования. Мы понятия не имеем о том, как выглядел бы транспортный рынок, если бы в течение последних нескольких столетий он развивался беспрепятственно.

Однако весьма странно, что тот же самый процесс, который в первую очередь и порождает внешние эффекты — государственное вмешательство — как правило, предлагается в качестве решения им же созданных проблем. Вместо поиска решений, которые позволят рынку транспортных услуг делать свое дело, большинство рекомендаций предусматривают новые вмешательства, призванные ликвидировать нежелательные последствия вмешательств предыдущих.

К примеру, Томас Соуэлл в книге «Основы экономики» говорит о том, что закон, требующий наличия брызговиков на автомобилях, вполне оправдан, поскольку: «Даже если все согласны, что выгоды от брызговиков значительно превосходят их стоимость, у нас нет никакой возможности приобрести эти выгоды на свободном рынке, так как вы не получаете никаких выгод от тех брызговиков, которые покупаете сами... а получаете только от тех, что покупают другие».

Однако проблема Соуэлла возникает лишь в связи с тем, что дороги находятся в собственности государства. Владелец частной дороги мог бы интернализировать выгоду, потребовав наличия брызговиков и объявив об этом через рекламу. Те, кто предпочел бы платить за брызговики с тем условием, что это будут делать и все остальные, смогут воспользоваться дорогами, требующими их наличия.

Кругман в своей колонке прямо не призывает к какой-то определенной политике. Но когда он говорит, что государство должно придавать особое значение тому, чтобы «правильно воспринимать эти стимулы», следует понимать, что он подразумевает введение новых налогов на ископаемое топливо, на владение автомобилем, а также другие вмешательства в транспортный рынок.

Но государство не имеет возможности «правильно воспринимать стимулы» без рыночных цен, т.е. именно того фактора, который ликвидируется при вмешательстве. Государство неспособно угадывать цены, которые могли бы возникнуть в условиях свободного рынка. Каждое последующее вмешательство, призванное устранить последствия предыдущего, будет привносить новые искажения и порождать новые непредвиденные последствия.

Введение ограничений на средний показатель пробега на единицу расхода топлива вызвали бурный рост продаж внедорожников. Поскольку эти автомобили считаются не легковыми, а грузовыми, к ним применяются менее строгие стандарты топливной экономичности. Попытки государства увеличить пробег на единицу расхода топлива подтолкнули потребителей к приобретению менее эффективных грузовых машин вместо автомобилей-универсалов, на которые распространяется регулирование. Как и следовало ожидать, стали раздаваться призывы к распространению ограничений на внедорожники. Компания «Форд» попыталась опередить новое законодательство, заранее улучшив показатели топливной экономичности своего семейства внедорожников.

Сторонники новых ограничений нередко утверждают, что соблюдение новых требований позволит увеличить прибыли и является целесообразным, так как исходит из сугубо деловых соображений. Например, Стив Грегерсон из «Отомоутив консалтинг груп» в газете «Хьюстон кроникл» высказался о решении концерна «Форд» так: «Это проницательное деловое решение. Они создают автомобиль, который будет принят рынком и отличается более экономичным расходом топлива, но при этом наделен некоторыми утилитарными функциями внедорожников».

Но если это действительно удачное деловое решение — а вполне возможно, так оно и есть! — то тогда какой-нибудь предприниматель несомненно воплотит его в жизнь и без вмешательства со стороны государства. Этот аргумент имеет смысл лишь при условии, что наши лучшие предприниматели одновременно выступают в роли законодателей.

Свободный рынок, конечно, не панацея от всех невзгод. Он не продлевает жизнь и не способен гарантировать вам свидание субботним вечером. Частное предпринимательство отнюдь не исключает возможности грубейших просчетов. Однако как теория, так и практика показывают, что эти просчеты не имеют столь ужасных последствий и гораздо легче корректируются, нежели ошибки государственного предпринимательства, включая законодательную деятельность.

 

ГЛАВА 16. Чужая колея. О теории зависимости от предшествующего пути

 

Очередной провал рынка?

С недавних пор в качестве примера несостоятельности рынка настойчиво предлагается такое явление, как зависимость от предшествующего пути. Идея заключается в том, что рынки могут «застревать» на траектории развития, которая явно уступает другому возможному курсу. При этом никто из участников рынка в одиночку не в состоянии изменить ситуацию — именно в этом смысле рынок, как говорят, «застревает». Для любого отдельного участника рынка издержки перехода на более эффективный путь непомерно высоки. Однако он бы пошел на это, будь он уверен, что то же самое сделают все остальные.

Хороший пример такого рода — предпочтения лево- или правостороннего движения при езде на автомобиле. Допустим, ученые выяснили, что движение по левой стороне дороги, как в Великобритании, требует значительно меньшего напряжения, чем по правой стороне, как, например, в США. Узнав об этом, я, возможно, предпочел бы перейти на левостороннее движение. Но я совсем не хочу стать первым, кто сделает это! Поскольку все остальные рассуждают точно так же, мы продолжаем ездить по правой стороне.

Следовательно, заключают те, кто говорит о несостоятельности рынка, только государство обладает достаточными возможностями для того, чтобы увести рынок с неэффективного пути. В популярной литературе обычно приводятся три примера, иллюстрирующих зависимость от предшествующего пути:

· клавиатура Дворака, «превосходящая» альтернатива нашему нынешнему стандарту QWERTY;

· формат видеокассет «Бетамакс», который уступил формату VHS в бытовой видеотехнике;

· операционная система «Макинтош», которая, как принято считать, предпочтительнее доминирующей ныне платформы «Виндоуз»/«Интел» («Винтел»).

В экономическом смысле термин «превосходящий» означает превосходство в удовлетворении нужд потребителей с учетом текущей конфигурации факторов производства. Инженер может считать, что «мерседес» превосходит «хонду», но тот факт, что «мерседес» уступает «хонде» по объемам продаж, нельзя считать провалом рынка. Это отражение способности рынка удовлетворять желания широких масс потребителей. С экономической точки зрения утверждение о превосходстве перечисленных выше технологий-«неудачников» ошибочно. Ничто не говорит в пользу того, что триумф альтернативных стандартов является нарушением суверенитета потребителей. Более того, нет никаких причин полагать, что государственный контроль за разработкой этих технологий мог бы привести к лучшему результату.

Несколько примеров иллюстрируют, насколько общим местом стала идея о том, что клавиатура Дворака, видеокассеты «Бетамакс» и операционная система «Макинтош» были более качественными продуктами, которые капризный рынок взял и отверг.

Джаред Даймонд в апрельском номере журнала «Дискавер мэгэзин» за 1997 год сообщает: «Неизмеримо более эффективная клавиатура Дворака названа в честь Августа Дворака... История с QWERTY иллюстрирует гораздо более общее явление: как привычка и приверженность формирует историю технического прогресса и культуры, зачастую определяя, какие инновации войдут в обиход и станут повсеместными, а какие будут отвергнуты».

В номере журнала «Ваерд мэгэзин» за август 1998 года встречаем такое высказывание: «Но, разумеется, " наиболее подходящий" в технологическом отношении далеко не всегда означает " наилучший" — привет, " Макинтош" и " Бетамакс" ».

Пол Кедроски в том же «Ваерд мэгэзин» так представляет главного защитника подобных аргументов: «Брайан Артур... — отец-основатель " экономической теории возрастающей отдачи ", нового направления, изучающего, каким образом доминирующие игроки " формирующихся" рынков могут препятствовать инновационному процессу, навязывая людям менее качественные технические стандарты. Вспомните о старую битву между VHS и " Бетамакс", и вы поймете, почему более эффективные технологии не всегда одерживают верх в борьбе за потребителя».

Эти три примера выдвигаются в качестве основного доказательства теории «сильной зависимости от предшествующего пути» — краеугольного камня «экономической теории возрастающей отдачи». Ее суть состоит в следующем: в мире высоких технологий, в отличие от старых промышленных отраслей, размер прибыли компании возрастает с каждым новым клиентом. В качестве типичного примера приводится ситуация с «Майкрософт»: утверждается, что в то время, как дополнительные издержки «Майкрософт» на продажу каждого следующего экземпляра операционной системы «Виндоуз» уменьшаются, ценность «Виндо-уз» с каждой продажей увеличивается на все большую величину. (Весьма спорное утверждение. В нем учитываются лишь материальные издержки тиражирования программы, но упускается из виду тот факт, что каждого нового покупателя привлечь будет несколько труднее, чем предыдущего.) Экономическая теория возрастающей отдачи гласит, что по причине предполагаемого преимущества масштаба уже устоявшийся рыночный лидер будет способен подавить конкурентов, появившихся позднее. Это ведет к сильной зависимости от предшествующего пути, поскольку даже если появившиеся позднее компании предложат более качественную продукцию, у них не будет шансов закрепиться на рынке.

При этом имеет смысл различать слабую и сильную зависимость от предшествующего пути. В первом случае говорится всего лишь о том, что будущее в определенной степени зависит от прошлого. К примеру, присутствие в экономике неадаптируемых капитальных товаров приведет к более консервативным решениям при выборе методов производства, нежели в том случае, если бы таковые отсутствовали. Однако это к лучшему, поскольку только тогда, когда инвестиции в новые технологии с лихвой окупают издержки отказа от существующих капитальных товаров, они находят эффективное применение ограниченным общественным ресурсам. Мизес подчеркивает, что, располагая сегодняшними знаниями, мы бы предпочли, чтобы предприниматели прошлого принимали совсем иные производственные решения. Но это всего лишь неизбежное следствие того обстоятельства, что будущее было и остается неопределенным и что людям свойственно ошибаться. Сегодня наша задача — выбрать оптимальный путь с учетом того, что прошлое было таким, как оно было, и сформировало нынешнюю ситуацию, которую мы должны воспринимать как данность. Лишь будущее дает возможность заменить то, что есть, тем, чему следует быть.

Теория «сильной» зависимости идет значительно дальше «слабого» варианта и утверждает, что мы часто «застреваем» на использовании худших товаров даже тогда, когда «общество» могло бы извлечь выгоды от перехода к более качественным продуктам. Сторонники этой теории уверены, что зависимость от предшествующего пути может привести к ситуации, в которую государство могло бы с пользой вмешаться, чтобы переориентировать рынок на более эффективные стандарты.

Первая ошибка аргумента сильной зависимости от предшествующего пути состоит в том, что не существует никакого иного объективного критерия, позволяющего оценить, является ли та или иная технология «более выгодной для общества», кроме прибылей и убытков предпринимателей, остановивших на ней свой выбор. Как мы выяснили при рассмотрении проблемы экономического расчета, с которой сталкивается социалистическая экономика, невозможно определить, получили ли потребители прямую выгоду от некоего существенного изменения на макроуровне технологического ландшафта. Одни потребители выиграют, другие понесут ущерб, но нельзя «суммировать» эти изменения, чтобы вывести итоговый показатель «прибыли общества».

Однако, если невозможно с помощью вычислений или измерений установить, что для общества один стандарт выгоднее другого, это еще не означает, что для этой цели нельзя прибегнуть к человеческому пониманию. Можно, например, признать, что для общества целесообразнее в ресторанах в качестве столовых приборов и кухонного инструмента использовать ножи, а не пилы. Но даже при таком более мягком подходе недостаточно доказательств того, что перечисленные выше якобы более эффективные стандарты действительно были лучше. Давайте исследуем три популярных примера, выдвигаемых сторонниками теории сильной зависимости от предшествующего пути, и посмотрим, способны ли их доводы выдержать строгую проверку.

 

«Бетамакс» против VHS

Компании «Сони» (разработчик формата «Бетамакс») и «Мацусита» (один из разработчиков VHS) решили присвоить разные веса таким характеристикам, как легкость транспортировки (что означало небольшой размер пленки) и время записи (увеличивающееся с размером пленки). В «Сони» посчитали, что потребители предпочтут кассеты размером с записную книжку, даже если это ограничит время записи до одного часа, тогда как в «Мацусита» сделали выбор в пользу двухчасового хронометража. В остальных отношениях эти две технологии практически ничем не отличались друг от друга. По сути дела, каждая фирма сделала ставку на то, какая из характеристик окажется более существенной для потребителей, причем «Сони» поставила на компактный размер пленки, а создатели VHS — на время записи.

«Сони» обладала монополией в течение двух лет, прежде чем на рынок вышел формат VHS. Тем не менее в связи с тем, что кассеты VHS позволяли записывать полнометражные фильмы, они начали быстро отвоевывать долю рынка. Между двумя форматами разгорелась ценовая война. Вдобавок «Сони» приняла вызов VHS, увеличив время записи на кассетах «Бетамакс» до двух часов. В ответ разработчики VHS увеличили время записи до четырех часов. Хронометраж «Бетамакс» дошел до пяти часов, a VHS — до восьми. (Располагая большей длиной пленки, разработчики VHS всегда могли достичь более оптимального компромисса между временем записи и качеством изображения, чем инженеры из «Сони».)

Как известно, в конечном итоге формат VHS стал доминировать на рынке бытовой видеоаппаратуры. «Бетамакс» сохранил за собой узкую нишу в качестве оптимального формата для телевидения, где его преимущества в области монтажа и спецэффектов оказались более важны, чем на потребительском рынке. Авторы книги «Победители, проигравшие и «Майкрософт» Стэн Лейбовиц и Стивен Марголис отмечают: «Рынок не застрял на траектории «Бетамакс»... Отметим, что это все что угодно, но только не сильная зависимость от предшествующего пути. Даже при том, что формат «Бетамакс» появился раньше, VHS оказался в состоянии очень быстро его превзойти. Это, безусловно, полная противоположность симптомам зависимости от предшествующего пути... Для большинства потребителей VHS предложил более оптимальный набор рабочих характеристик. Рыночный результат... представляет собой именно то, что им было нужно» (Liebowitz and Margolis, Winners, Losers, & Micrisoft»).

 

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться: