П. С. КУПАЛОВ Первая поездка И.П. Павловав Колтши

 

1924 год, конец июня. После непрерывной и напряженной ра боты в течение года Иван Петрович стал жаловаться на уста лость. Его утомляло ежедневное посещение лаборатории, бесе ды с сотрудниками. Дома раздражали телефонные звонки.

Мы посоветовали Ивану Петровичу уехать на несколько дней в Колтуши, в небольшой совхоз, принадлежавший физиологи ческому отделу Института экспериментальной медицины. Иван Петрович руководил организацией совхоза, расходовал на него средства из бюджета лаборатории, подробно вникал в хозяйственную жизнь совхоза. Однако он ни разу не видел Колтушей, и такая поездка была оправдана и с деловой точки зрения.

Для того чтобы не собралось много народа, было решено от правиться в Колтуши, никому об этом не говоря и даже не пре дупреждая заведующего совхозом Г. Старикова. Трое участни ков путешествия — Иван Петрович, А. Д. Сперанский и я — договорились встретиться утром в субботу 5 июня у Финлянд ского вокзала.

В назначенное время все были на месте. Иван Петрович при ехал трамваем, без малейшего опоздания. Сейчас же были куп лены билеты, и мы вошли в вагон.

В вагоне было тесно, и Иван Петрович решил остаться в про ходе. Так же поступил и я. Мы стояли с ним у открытого окна, и он, как всегда, оживленно разговаривал. Остановка на одной из станций напомнила ему случай из далекого прошлого. Он начал рассказывать, как однажды ездил в деревню для ловли бабочек. Целый день он бродил по полям в поисках редкого эк земпляра красивой бабочки — Saturnia pyri, но все его старания оказались безуспешными, и он решил возвращаться домой. Од нако он узнал, что в этот же день одному из его знакомых уда лось поймать такую бабочку. Тогда Иван Петрович снова отпра 460 П. С. КУПАЛОВ вился на поиски, но также неудачно. Он видел одну бабочку и долго гонялся за нею, но она не подпускала к себе на близкое расстояние и в конце концов скрылась. Шутя над самим собою, Иван Петрович рассказывал, как он, подкрадываясь к бабочке, почти молил ее: «Ну, посиди же, дорогая, не улетай».

Отчаявшись, Иван Петрович пришел на станцию, чтобы ехать в город. «И вот надо же, — говорил он, — на станции я узнаю, что моему приятелю посчастливилось поймать и другую бабоч ку. Как я ему завидовал! У меня ни одной, а у него две. У меня было желание отложить все свои городские дела, остаться здесь, ходить дни, пусть даже недели, только бы иметь у себя такую бабочку».

Сказав это, Иван Петрович замолчал, задумался и затем тихо, точно говоря с самим собой, прибавил: «Да, вероятно, если чего либо страстно желаешь, то нельзя не завидовать».

Мы сошли на станции и отправились в Колтуши пешком. Скоро вышли на шоссе. Через некоторое время я сказал, что мы уже прошли два километра и нам осталось идти ровно восемь.

«Вы откуда так точно это знаете? » — спросил Иван Петрович.

Я ответил, что есть дорожные столбы, и мимо одного из них мы только что прошли.

Иван Петрович вскипел: «Как! Есть столбы, а вы ничего не сказали! Ведь надо следить за ходьбой по часам. Это большое удовольствие».

Я оправдывался тем, что совершенно не представлял, насколь ко это важно и интересно. Иван Петрович продолжал свои уп реки.

«Разве это может быть комулибо неинтересно», — настаи вал он.

Мы приближались к следующему дорожному столбу. Иван Петрович вынул часы и, поравнявшись со столбом, громко и несколько раз отметил минуты и секунды. Затем, стараясь что бы это было для нас незаметно, постепенно ускорил шаг. У сле дующего столба время было отмечено с такой же точностью. Иван Петрович остался очень доволен той скоростью, с которой мы шли, и тем, что он не чувствовал при этом никакой устало сти.

Перед Колтушами мы свернули с шоссе влево и поднялись в гору. Светило яркое солнце, ослепительно зеленели поля. Иван Петрович широко раскрыл руки и в волнении остановился. «Как хорошо, как хорошо! » — повторял он и начал говорить о том, что человек глубоко связан с природой. Затем, немного подумав: «В моем возрасте люди обычно мечтают о том, чтобы сбавить с де Первая поездка И. П. Павлова в Колтуши 461 сяток годков. А я хочу только одного, лишь бы осталось все так, как сейчас, и здоровье, и умственные силы».

В Колтушах нас встретил заведующий совхозом Г. Стариков. Мы решили сразу же начать игру в городки и занялись изготов лением палок и рюшек. Иван Петрович внимательно изучал Старикова, расспрашивал у него, как он играет, научился ли этой игре в детстве или в пожилом возрасте, осведомился о том, ког да он играл в последний раз. Наконец он решил, что Стариков надежный игрок, и взял его в свою партию.

Игра шла оживленно. Мы со Сперанским проигрывали, но иногда победа бывала и на нашей стороне. Это делало борьбу напряженной и интересной. Иван Петрович играл хорошо, но он затруднялся бить на большом расстоянии, с задней черты. Он был левшой, и, кроме того, неправильно сросшийся перелом пра вого бедра при сильном броске мешал ему прочно опереться на выставленную вперед правую ногу, и палка летела неточно. Промахнувшись, он с досадой размахивал руками и бранился: «Ах, проклятая нога! » Мы порешили, что он будет пропускать свои удары с задней черты, а затем бить удвоенное число раз с передней. Больная нога была помехой и в другом отношении. Ивану Петровичу было трудно нагибаться и поднимать с земли свои палки. Однако он долгое время протестовал, если ему по могали, и лишь затем, благодаря большому такту А. Д. Сперан ского, стал принимать от него эту помощь. Сначала он непремен но сам подходил к палке и соглашался лишь на то, чтобы ему ее подали. Затем по мере усталости примирился и с тем, что палки ему приносили.

Во время игры Иван Петрович непрерывно изводил нас, сво их противников, старался подорвать нашу уверенность в борьбе и победе. «Противника надо уничтожать всеми средствами», — говорил он. Он насмехался над нами, дразнил нас, делал язви тельные замечания при каждом неудачном ударе, пугал мрач ными предсказаниями, старался, чтобы у нас, как он выражался, «упал дух». Старикова же он только поощрял и ободрял, не обна руживая никакого огорчения даже при его промахах. А. Д. Спе ранский не обращал на насмешки никакого внимания и, сохра няя неизменное веселое настроение, во всем уступал в спорных положениях. Я же реагировал на нападки Ивана Петровича до вольно болезненно, часто вступал в пререкания. Сначала мне было трудно себя сдерживать, настолько сильно меня задевали его колкости. А затем я решил, что больше сдерживаться уже и не надо, так как все равно мы теперь надолго поссорились с 462 П. С. КУПАЛОВ Иваном Петровичем, и он не простит мне моего неуважения к нему.

К моему изумлению, как только кончилась игра, Иван Пет рович сразу же обратился ко мне с такой доброй улыбкой, с та кой лаской, которая исключала малейший намек на какоелибо неприязненное чувство. Наша словесная схватка была забыта, но она возобновлялась с прежней напряженностью при последу ющих состязаниях.

Закончилась игра в городки, и началась увлекательная бесе да: два мастера слова — Павлов и Сперанский — соревновались друг с другом. Мне оставалось только слушать, лишь изредка вступая в разговор.

А. Д. Сперанскому пришла в голову мысль прибить на двери той комнаты, где помещался И. П. Павлов, дощечку с шуточной надписью. Я взял на себя изготовление дощечки, а Сперанский написал карандашом сочиненный нами текст: «Здесь жил чем пион мира, академик Иван Павлов, президент Силламяжской городской академии, победоносно сражавшийся и на местном ипподроме. 5—7 июля 1924 года».

Силламяги — дача, где в течение последних десятков лет проводил свой летний отдых Иван Петрович, там процветала игра в городки. В Колтушах же во двор, где мы играли, выходи ла конюшня, куда, прерывая нашу игру, часто водили лошадей. Отсюда — ипподром. В последующем, в одну из наших поездок в Колтуши, К. М. Быков, поправляя выцветшую надпись, пере именовал ипподром в стадион. В таком виде и сохранилась эта историческая дощечка, в течение многих лет висевшая на двери комнаты, в которой остановился Иван Петрович при своем пер вом посещении Колтуш.

Проведя три дня на свежем воздухе, несколько раз искупав шись в озере, развлекшись и отдохнув, мы вернулись домой. Иван Петрович остался доволен своей поездкой. Колтуши ему понравились и сделались впоследствии местом его летнего отды ха. Уже в эту поездку Иван Петрович задавал вопрос, не устро ить ли здесь, в деревне, загородную лабораторию, что с помощью правительства вскоре и было осуществлено. А затем маленькая лаборатория превратилась в мощный институт по изучению высшей нервной деятельности животных.

& lt; 1956& gt;

 

А. Л. ЧИЖЕВСКИЙ

 

О посещении И.П. Павловав 1926 год

Когда я вошел в дом — я понял, что это царство собак — со бачьи запахи и голоса доносились отовсюду… Я назвал себя, и обо мне доложили… Я вошел в кабинет Ивана Петровича. Сразу узнал его: хороший рост, поджарист, белая лопатой борода, вы сокий лоб, большая лысина, нос клювом, пронизывающие гла за — все приметы типично павловские. Он быстро, поюношески быстро, встал и, сделав шага три мне навстречу, протянул руку. Мы поздоровались… Я почувствовал его пожатие. Я подал ему письма от профессора А. В. Леонтовича 1.

«Садитесь», — сказал он мне и указал на стул сбоку. Я побла годарил и сел. Павлов стал читать письмо. Кабинет Ивана Петро вича Павлова был небольшим: два стола, шкаф с книгами и на стене — большой, писанный маслом портрет принца А. П. Оль денбургского в военном сюртуке с генераладъютантским аксель бантом с императорской короной сверху. Это в 1926мто году, в Ленинграде… Портрет был выразительный и привлек мое вни мание, Павлов поверх очков посмотрел на меня, ничего не ска зал. Я перестал смотреть на портрет.

Иван Петрович снял очки, положил их на стол и минуту ду мал.

«Рад был получить письмо от Александра Васильевича. Че ловек он милейший и талантливый. Да вот о себе он ничего не пишет. Как он живздоров? » — «Да здоров, много работает…» — ответил я. «Рад за него, очень рад. Когда вернетесь в Москву — передайте от меня поклон и скажите ему, что Павлов не разде ляет его работы у Дурова 2. Никакой зоопсихологии не существу ет. Это все выдумки, это — несерьезно. До меня Сеченов, а те перь я более четверти века борюсь за истинную физиологию, без всякой психологии, а Леонтович, человек большого исследова тельского дара, работает у Дурова по зоопсихологии. Обидел 464 А. Л. ЧИЖЕВСКИЙ меня Александр Васильевич, весьма обидел. Так ему и скажи те».

Я увидел, что попал в неприятное положение, и хотел было начать рассказывать Ивану Петровичу, что привело нас, меня с А. В. Леонтовичем, к работе в зоопсихологической лаборатории, как Павлов снова заговорил: «По первой просьбе Александра Васильевича — отказ, категорический отказ. Это насчет поддер жания командировки известного вам ученого за границу. Нечего ездить по заграницам. Ученые, да еще талантливые — как пи шет Леонтович — нам, т.е. России, нужны. А вторую просьбу — показать мою лабораторию — выполню, и с удовольствием, сам вам все покажу и расскажу».

С необычайной живостью Иван Петрович встал и направился к двери, пригласив меня выйти первым. Я немного задержался и хотел уступить ему дорогу, но Павлов взял меня за локоть и подтолкнул. «Вы, молодой человек, наш гость и будете выходить и входить первым…»

Это было приказом, и я уже больше не задерживался у две рей. Начался обход всех основных лабораторий. Во всех лабора ториях на больших столах стояли деревянные станки, в стан ках — собаки, по большей части овчарки, но были и других пород. Всюду пахло псиной. Издалека доносился жалкий слабый вой, видимо из операционной, гдето скулил щенок. Иван Пет рович оказался любезнейшим и предупредительным хозяином, он, можно сказать, у каждой установки читал мне лекцию, и не только читал, но иногда проверял мои знания.

«Ах да, напомните мне, как это явление трактует Шерринг тон? » 3 — Услышав от меня верный ответ, Иван Петрович вос кликнул: «Совершенно верно! Но в этомто я с ним не согласен!.. Легко понять, почему правда на моей стороне. Вот взгляните на эту запись». — Табличка состояла из двух колонок: время в ми нутах и число капель слюны.

В следующей лаборатории ставился опыт, по поводу которо го Иван Петрович упомянул о Кенноне и поинтересовался моим знанием трудов его американского коллеги. Так как мой ответ понравился Ивану Петровичу, он сказал: «Вы биофизик, так вас рекомендует Леонтович, а так подробно знакомы с физиологи ческой литературой. Это хорошо, очень хорошо». — «Биофизик должен владеть не только физиологией в полном объеме, но еще и многим другим». — «Ну, это почти невозможно», — возразил в сердцах Павлов. «Приходится», — спокойно ответил я.

С особым удовольствием Иван Петрович показывал мне свое детище — «Башню молчания» и всю ее остроумную телемехани О посещении И. П. Павлова в 1926 году 465 ку. Двойная дверь (как в банковских сейфах) с тамбуром вела в изолированные от внешних звуков и света помещения для подо пытных животных — абсолютно темное и абсолютно тихое по мещение. Однако там могли раздаваться различные звуки и вспыхивать различные света, но только по воле эксперимента тора. Число же вытекающих из слюнной железы капель регули ровалось автоматически.

В одной из лабораторий Иван Петрович Павлов познакомил меня со своим верным помощником — профессором Купаловым.

В учении Ивана Петровича Павлова меня всегда поражали два явления. Необычайный примитивизм эксперимента и возмож ность именно с помощью этого примитивизма увидеть насквозь всю бездну человеческой психики и установить основные прин ципы ее работы. С одной стороны — такоето число капель слю ны за такоето число минут, а с другой — краеугольные камни физиологии высшей нервной деятельности. Аналог Павлову в физикохимии — Фарадей, обосновавший электродинамику с помощью кусочка железа, проволоки и магнита. Оба, конечно, — гении без всяких оговорок, проникшие в природу вещей с помо щью подетски наивных способов. В этом — их величие и бес смертие.

И вот сейчас этот знаменитый великан науки быстрыми ша гами обходит со мной лаборатории и любезнейшим образом рас сказывает о своих экспериментах. Тут — все его, это его дом, его идеи, его опыты, его людипомощники, тщательнейшим образом подсчитывающие число капель собачьей слюны, словом — вся его вотчина, его дело.

По тону лекции он не допускает, что в этом доме могут быть посторонние мысли, ибо здесь все сделано им, продумано им, все результаты — его. Властная рука хозяина — все всем. Помощ ники, с видными именами, — только его alter ego, не более.

И несмотря на этот монополизм, к Ивану Петровичу идут и работают с ним, однако некоторые не выдерживают его фельд маршальского жезла, сбегают… Его слово — свято, как приказ командира. И никаких возражений …— так сказал Иван Петро вич Павлов. Натура жесткая… Фарадей был мягкий, нежный, милый человек. Иван Петрович — эгоист: все во имя науки, хотя бы и во вред себе. Десятки лет он и его помощники считают кап ли слюны, идут споры, обсуждения, и не только в лаборатории, у Павлова на дому, на его «средах». Железная логика побежда ет все. Капли слюны и логика — вот два прибора, одухотворяю щие новый мир высшей нервной деятельности. Кто может тя гаться с Иваном Петровичем! Знамена физиологии всех стран 466 А. Л. ЧИЖЕВСКИЙ склонились к его ногам. На всех континентах земного шара зна ют имя Павлова, знают даже дети, знают его портрет — челове ка с белой бородой, хитрого и «умнейшего» русского мужика.

Но Павлов галантен, всегда одет поевропейски, предупреди телен, но неистов. Надо было видеть, как сверкают его глаза, когда я чегото не понял в его объяснениях.

«Это слишком просто, чтобы не понять!..» — строго сказал он и снова повторил свое объяснение опыта.

Я должен был согласиться с его трактовкой, железная логи ка руководила им, но иногда дело не только в логике. Суть ве щей имеет свою собственную логику. Иван Петрович этого и знать не хотел. Он принес науку в дар самому себе и считал, что различных точек зрения может не существовать. Сейчас важно было одно — число капель слюны, время, раздражители, реак ция. Все прочее — потом, об этом прочем сейчас — ни полслова, никаких фантазий, только — предельно четкий эксперимент и логика.

Наконец, осмотр лабораторий был окончен и мы вернулись в его кабинет, со стены смотрел принц Ольденбургский.

«Ну, как, — спросил он, — убедительно? » — Я был так пре исполнен впечатлений от всех грандиозных проблем, которые тут решались, что не знал, что говорить, и я откровенно признал ся: «Не спрашивайте, Иван Петрович, сейчас ничего. Я должен все увиденное переварить, передумать, обсудить сам с собой. Единственное, что я могу сказать, что я потрясен, и потому счи тайте, что я потерял дар речи».

Мы сидели и смотрели друг на друга: он со строгой улыбкой, я — пунцовый и растерянный. И вдруг я решился — будь что будет — скажу ему о Циолковском, и начал: «Разрешите, Иван Петрович, еще на пятьшесть минут воспользоваться вашей любезностью». — «Пожалуйста, слушаю вас…» — «Я из Калуги. Там живут мои родители, и я часто бываю там. Там же живет Константин Эдуардович Циолковский, и я имею от него поручение к вам».

Павлов нахмурил брови.

«Циолковский, припоминаю, он изобретатель в области воз духоплавания. Кажется, так? Подробностей не знаю. Так что же, он интересуется моими работами? » — «Да, очень, но мне страш но вам сказать о причине его интереса». — «Говорите…» — «Ви дите ли, Иван Петрович, сейчас техники и у нас, и на Западе заняты проблемой межпланетных перелетов с помощью огром ных ракет. Конечно, еще понадобится лет сорокпятьдесят для решения всех технических вопросов, но появились и физиоло О посещении И. П. Павлова в 1926 году 467 гические вопросы: как влияет на организм ускорение — ведь ракета должна будет развивать скорость от 11 до 16 км в секун ду, — и затем явление невесомости. Циолковский считает, что эти явления пора уже изучать, чтобы физиологи могли дать от вет: вредны ли человеку эти явления, тогда техника разрабо тает меры предупреждения. Циолковский просил меня узнать у вас, что вы об этом думаете…» — «Ровно ничего, — отрезал И. П. Павлов. — Не думал и не могу думать, ибо этими вопроса ми я не интересовался… Не очень ли спешит Циолковский с по летами на другие планеты?.. Хочется задать ему встречный воп рос: надо ли это человеку вообще? Не плохо ли ему живется на Земле, что он думает о небе. Допустим, что и я не доволен своей жизнью, но я не мечтаю улететь с Земли, ибо не жду в небе осо бых благ… Возможно, что это будет интересно, даже увлекатель но, но не обязательно. Надо, по моему разумению, стремиться к улучшению человеческих отношений на Земле. Вот что является первейшей задачей любого человека. А что мы видим? Наши политические деятели ставят широкие эксперименты, но пока что для меня их результаты неубедительны. Правда, прошло очень мало времени, для истории — это секунда, вот выто уви дите, что будет через четверть века… Но ясно лишь одно — им, нашим властителям, надо помогать, иначе у них ничего не вый дет, ровно ничего. Поэтомуто я категорически протестую про тив обезглавливания России: сейчас каждый ученый должен быть на своем посту и помогать им, большевикам. Иначе хаос, анархия, голод и мировая язва. Я — не большевик и не разде ляю их программы, что они задумали, помоему, слишком рано, еще человеческое общество не созрело для коммунизма… Но уж если на то пошло, если двести миллионов человеческих жизней втянуты в эту опасную игру, то разум требует одного — надо им помогать, надо искоренять межживотные отношения, которые выпирают наружу. Просветительская деятельность сейчас является обязательной для каждого русского интеллигента и особенно для каждого ученого. Я, несмотря на свой возраст, несу бремя науки — и не только для науки — но и для того, чтобы просла вить Россию, хотя бы и большевистскую, чтобы нас признали во всем мире, а не считали дикарями, поправшими все свойствен ное до сих пор человеку. Многие думают, что Павлова больше вики покупают, — не верьте этому. Павлов не продается, но Павлов пришел к логическому выводу — надо помогать больше викам во всем хорошем, что у них есть. А у них есть такие заме чательные вещи, которые и не снились там, за границей. Кто знает, может быть, это и есть “свет с Востока”, который предви 468 А. Л. ЧИЖЕВСКИЙ дели прошлые поколения. Все это дело рук русских людей, хотя среди них много иноверцев, евреев. Но это тонкая прослойка. В основании большевизма лежит потребность русского духа к со вершенству, к справедливости, к добру, к великой человечнос ти. Карл Маркс создал эту систему, но русский дух ее перевоп лотил посвоему. Маркс был еврей, но и Христос — тоже еврей, большевизм в своем конечном итоге многограннее и совершен нее христианства, но этого надо еще ждать — десятилетия, пол века, не меньше. Передайте, пожалуйста, Леонтовичу эту мою точку зрения, чтобы он понял, что я отказываю в его первой просьбе не из-за упрямства или другой причины, а из принци пиальных соображений. Прошу вас также понять меня и не счи тать, что я боюсь чегото, боюсь большевиков. Нет, в моем воз расте уже ничего не страшно, но я следую своим убеждениям — и только».

Я был потрясен речью Павлова: она не имела ничего общего с тем, что о нем говорили. Его политическое credo было неожи данным для меня — все его считали заядлым контрреволюцио нером, а он оказался чуть ли не коммунистом, — и, во всяком случае, несравненно дальновиднее многих, многих русских ин теллигентов, которые шипели на Октябрьскую революцию, са ботировали и показывали кукиш в кармане.

«Ну, а что касается вопросов вашего калужского знакомо го, — продолжал после небольшой паузы Иван Петрович, — на них никакого ответа дать не могу, ибо не знаю их сути. Если вам не трудно, прошу вас объяснить мне их».

«С большим удовольствием, — прервал я. — Циолковского волнуют две основные проблемы: как человек будет переносить чрезмерное ускорение при движении ракетного снаряда и явление невесомости. Как эти физические факторы будут действовать на физиологические функции человеческого организма, справится ли с ними человек или какие меры защиты следует изобрес ти, чтобы их нивелировать? Разрешите, Иван Петрович, дать предварительные сведения, необходимые для понимания всего последующего. Все тела на Земле обладают определенным весом. Если поверхность Земли не удерживала бы их, они упали бы к центру Земли с ускорением, равным 9, 84 метров в секунду. Зна чение величин ускорения определяется силой тяготения и обозначается буквой g. Допустим, что ракетный снаряд Циолков ского поднимается вертикально с ускорением 9, 84 метра в секун ду. Тогда наш вес удваивается, так как мы подвергаемся дей ствию силы, равной 2g. Одно g затрачивается на то, чтобы предохранять нас от падения, другое g идет на ускорение наше О посещении И. П. Павлова в 1926 году 469 го подъема. В ракете Циолковского, которая должна выйти за пределы земного тяготения, число g должно будет возрасти в не сколько раз. Как будет человек чувствовать себя в этих услови ях, никто точно не знает, и никаких экспериментов, кажется, никто не производил».

Иван Петрович положил ногу на ногу и слегка крякнул — то ли он нетерпения, то ли от досады, что даром тратит время на выслушивание неинтересных вещей.

Но я был безжалостен и продолжал далее.

«Второй вопрос — это явление невесомости. Как только сна ряд Циолковского прекратит полет с ускорением и начнет рав номерное движение, человек начнет испытывать явление неве сомости, то есть полную потерю в весе. Действительно, он совсем потеряет свой вес — он будет летать по воздуху, внутри космиче ского корабля во всех направлениях. Малейший толчок о какой либо предмет его отбросит в сторону. Какими физиологическими процессами будет сопровождаться явление невесомости — совер шенно неизвестно. Сможет ли человек выполнять свои обычные физиологические функции или не сможет — вот вопрос. Этот вопрос важен еще и потому, что если явления чрезмерного уско рения займут всегонавсего несколько секунд, то невесомость будет сопутствовать человеку дни, месяцы и годы его полета к другим планетам.

По первому вопросу известно, что военные авиаторы, во вре мя мировой войны совершавшие очень крутые развороты на значительных скоростях, ощущали кратковременное затемнение сознания. Допустимо, что кровь при таких ускорениях становится более тяжелой, и сердце не может ее подавать в полной мере до уровня мозга. Легко рассчитать, что нормальное кровяное давление молодого человека поддерживает столб крови высотой около 1, 7—1, 9 метра; при утяжелении крови в три раза сердце может подать кровь на высоту, равную только около 0, 6 метра. Действительно, авиаторы при крутых разворотах на больших скоростях замечали значительное утяжеление рук и ног.

Но эти явления длились секунду или даже доли секунды. При космических полетах чрезмерные ускорения могут иметь дли тельность, равную нескольким секундам. Это может затруднить управление аппаратурой. Циолковский считает, что автомати ка здесь может сыграть важную роль, освободив человека на не сколько секунд от управления. Но остается нерешенным воп рос — не вызовет ли это кратковременное увеличение тяжести дальнейших и существенных патологических последействий в кровяном русле, органах и тканях. 470 А. Л. ЧИЖЕВСКИЙ

По вопросу о невесомости, пожалуй, ничего достойного вни мания неизвестно. Невесомость получена теоретически, и ее су ществование в космических кораблях доказано неопровержимо. Должен, однако, оговориться, что явление невесомости не свя зано с полем тяготения и может быть моделировано при падении тела вниз. Многие до сих пор допускают, будто бы вес тела при свободном полете в космическом пространстве зависит от его местонахождения от той или другой планеты. Это неверно».

На этом я кончил свою речь. Иван Петрович слушал внима тельно, не перебивая, лицо его выражало большую сосредоточен ность.

«Что я могу ответить на вопросы Циолковского или посове товать ему. Мне думается, что следует изобрести способы полу чения в земных или же в лабораторных условиях этих двух физических явлений, то есть создать модели чрезмерного уско рения и невесомости. Первое, мне думается, осуществить нетруд но при помощи огромной центробежной машины, подобной цен трифуге. Ведь в центрифугах ускоряется оседание частиц только за счет увеличения их веса. Следовательно, этот вопрос даже для техники сегодняшнего для не является чемто недоступным. А вот как получить невесомость в лабораторных условиях, сразу не сообразишь. Пусть подскажут физики. Поскольку, как вы го ворите, явление невесомости не зависит от поля тяготения, по стольку ее можно получить если не в лаборатории, то на самоле те, при специальных его виражах. Но на этом мои знания кончаются. А вот что касается до физиологических опытов, то сперва надо справиться с физическими задачами, а на это уйдет немало времени. Как физиолог я считал бы, что основное вни мание следует обратить на реакции тех органов, которые фик сируют изменение силы тяжести, например органы равновесия внутреннего уха» *.

После минуты размышлений он сказал: «Все, о чем вы гово рили, конечно, очень интересно и важно для науки. Не думай те, что мне как физиологу чужды другие интересы и увлечения. Ничуть не чужды. Но область, о которой мы говорили сегодня с вами, нова, и я предполагал, что она является пока что предме том фантастических романов, но я, оказывается, ошибся. Уже эта область вошла во владения науки. Если это так, то сегодняш нее поколение физиологов и врачей займется этими вопросами вплотную и затмит нас своими познаниями и открытиями. К это му мы все должны быть готовы».

* Исследования мирового пространства. М., 1959. С. 210—211. О посещении И. П. Павлова в 1926 году 471

Павлов встал. Это значило, что аудиенция окончена. Я вытя нулся перед ним в почтительной позе.

«Прошу вас, — сказал он, — передайте мой поклон Леонтови чу, а также и Циолковскому, хотя я не имею удовольствия его знать, но он вспомнил обо мне, и я благодарю его за внимание. Когда будете в следующий раз в Ленинграде, заходите как зна комый. Буду вам рад…»

Мы пожали друг другу руки, я удалился, стараясь максималь но осторожно, беззвучно закрыть за собою дверь. Опять собачий запах обдал меня. Служитель, повстречавшийся мне навстречу на лестнице, вел на поводке двух овчарок. Одна из них прихра мывала. Опыты. Опыты.

Я был возбужден, щеки горели, руки слегка были влажны. «Как лягушка», — подумал я. Яркое солнце светило над Ленин градом. Опять по пути попался памятник собаке. Я остановился и прочел надпись: «Пусть собака, помощник и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства. Иван Павлов». Надпись была справедлива. Я был вполне удовлетворен. Я говорил с гением.

* * *

Впоследствии мне довелось еще трижды встречаться с Иваном Петровичем Павловым и однажды даже вызвать неудовольствие, когда я предложил математическую обработку полученных им в опыте кривых. Мне казалось, что математическое выражение этих кривых позволит еще глубже проникнуть в существо воп роса. Но Павлов вознегодовал: «Какая там математика! При чем тут математика! Наша наука еще молоко сосет, а вы говорите о математике! »

Я не знал, куда мне деваться, хоть проваливайся сквозь зем лю. Однако я не так просто сдался. Я спокойно возразил Ивану Петровичу: «Ведь вы, Иван Петрович, сами недавно писали о том, что “придет время — пусть отдаленное — когда математи ческий анализ, опираясь на естественнонаучный, охватит вели чественными формулами уравнений все эти уравновешивания, включая в них наконец и самого себя”». — «Да ведь это отно сится к будущим поколениям. Я же писал “придет время”, а не теперь», — уже спокойнее сказал Иван Петрович. — «А если по степенно…» — «Нет, еще рано, — ответил он и широко улыбнул ся. — Еще рано, мы еще младенцы. Но принципиально я не 472 А. Л. ЧИЖЕВСКИЙ против математики, только вы, биофизики, весьма спешите Смотрите, чтобы не оказаться в смешном положении».

Я потупил взор, и Павлов подумал: я его убил. Я же думал как раз наоборот. Я уже ясно представлял себе, что может дать физиологу хорошее знакомство с математическим анализом. И тут же решил: ни одной работы без математики!

& lt; 1960& gt;

 

К.М.БЫКОВ

 

Мои первые встречи сИ.П. Павловым

Почти 40 лет назад, окончив курс в Казанском университете, я был оставлен при физиологической лаборатории для приго товления к профессорскому званию. По обычаю того времени через год или два мне предстояла командировка за границу для знакомства с работой лабораторий в западных странах. Однако счастливая случайность изменила мой план аспирантской подго товки. У букиниста в Казани я купил и прочел книжку И.П.Пав лова под названием «Лекции о работе главных пищеваритель ных желез», вышедшую в свет в 1897 г. Я понял, что у нас в России живет и работает необычайно оригинальный исследова тель, открывший новые пути изучения деятельности животного организма. Тогда у меня появилось желание побывать в павлов ской лаборатории и познакомиться с нашим великим ученым, прежде чем поехать в Западную Европу. Из журнальной лите ратуры я знал, что Павлов ведет интенсивную работу и создает новую главу в физиологии, до сих пор неизвестную ученому миру. Мало того, мы, молодые работники, прислушивались осо бенно чутко к тем критическим статьям и разговорам о том, что Павлов ушел от физиологии и занимается бесплодным изучени ем психической деятельности. Эти разговоры усугубляли инте рес к необычайной и дерзкой попытке физиолога проникнуть в запретную область познания психического мира животных и человека. Я обратился с письмом к Ивану Петровичу, в котором просил разрешения приехать в Петербург в летние каникулы 1914 г., а во время зимних каникул посетить его лабораторию и договориться о предполагаемой летней работе. К своему удивле нию, через неделю я получил ответ, в котором Иван Петрович писал: «Я очень рад видеть Вас в моей лаборатории и предоста вить Вам возможность в ней работать и все знать и видеть, что у нас делается», и в заключение письма: «Готов сделать все, что 474 К. М. БЫКОВ для меня возможно в данное время, чтобы сделать пребывание в моей лаборатории Вам полезным и интересным». Это письмо буквально потрясло меня. Совершенно необычайным для того времени было такое товарищеское, дружеское отношение миро вого ученого к начинающему работнику

Я вскоре воспользовался предложением Ивана Петровича и, в январе 1914 г. получив командировку, приехал в Петербург и пошел в павловскую лабораторию. Не зная лично других физио логов, кроме своих весьма известных казанских учителей, я, как провинциал, не бывший до сих пор в столице, представлял себе, что встречу какого-то необыкновенного, может быть, несколько сурового, замкнутого ученого, перед которым я должен трепетать и которому я робко должен изложить свои пожелания. Но все произошло не так, как я предполагал

Ивану Петровичу, находившемуся в верхнем этаже, в своей лаборатории Института экспериментальной медицины, сообщи ли, что я пришел. Вскоре я увидел, как по лестнице сбегает ко мне седой, но чрезвычайно бодрый человек, называет меня по имени и отчеству (очевидно, он спросил, как меня зовут) и на чинает расспрашивать, как я доехал, как работают физиологи в Казани, а через 2—3 мин. говорит: «Пойдемте, я вам покажу, что у нас делается»

Павлов обладал необыкновенным даром излагать просто и ясно предмет, и через полчаса он ввел меня в ту работу, которая шла в лаборатории. Так как это было время зимних каникул, то я приехал только на две недели. Все это короткое время я нахо дился в каком-то необыкновенном состоянии, впитывая в себя впечатление творческой атмосферы павловской лаборатории, пребывание в которой было для меня настоящим научным праз дником. Яркое пламя научного энтузиазма, страстность в иска ниях самого Ивана Петровича, его необычайная исследователь ская напряженность и какаято особенная животворящая атмосфера всей лаборатории так на меня подействовали, что я находился в каком-то восторженном настроении

В то время в лаборатории разрабатывался вопрос о движении процессов возбуждения и торможения. При помощи маленько го органа — слюнной железы — можно было с часами в руках измерять и скорость, и направление движения этих удивитель ных процессов, текущих в бесчисленных нервных клетках коры мозга. Наблюдая удачный опыт, Иван Петрович говорил мне: «Считайте, Константин Михайлович, себя счастливым, так как первый видите замечательное явление, протекающее в мозговой коре». И это действительно были счастливые часы созерцания Мои первые встречи с И. П. Павловым 475 чудесных явлений природы, впервые обнаруженные в лаборато рии Павлова благодаря гениальному методу, созданному вели ким экспериментатором

После окончания опытов, ровно в 5 час. 30 мин. (Павлов ра ботал с точностью лучшего хронометра) мы вышли вместе из ла боратории и пошли по Лопухинской улице на Каменноостров ский проспект и здесь сели в трамвай. По пути Иван Петрович поинтересовался, где я остановился по приезде в Петербург. Я ответил, что поселился у своих знакомых на Спасской улице (ул.Красных курсантов). Проехав по Большому проспекту до угла Введенской улицы, мы оба вышли. Заметив, что я плохо ориентируюсь в большом городе, Иван Петрович проводил меня почти до самого дома, где я накануне остановился

Два раза в неделю мы ходили с Иваном Петровичем пешком из Института экспериментальной медицины на Аптекарском острове через Сампсониевский мост на Выборгскую сторону в Военномедицинскую академию. Словоохотливый, увлекающийся Павлов много рассказывал о своих работах и трудностях, о равнодушии общества к науке и о разъединении русских физио логов. В его горячих словах чувствовалось желание объединить русских ученых и поднять знамя отечественной науки, так как он верил в творческие способности русских людей и в мощь на шей страны

В работе Павлова поражали изящество и последовательность его планов, настойчивость и упорство в достижении намеченных задач. Павлов думал вслух, всегда делился со всеми своими уче никами предположениями и проектами новых опытов и, по выражению одного из наших физиологов, «не входил, а влетал в лабораторию», и это заражало всех участников его дела, рабо та шла бурными темпами и создавала возвышенную атмосферу подлинного научного коллектива, небывалого по своим разме рам

В советский период деятельности Павлова участники работ павловской лаборатории были поглощены и увлечены теми высо кими целями, которые стояли перед учителем. До И.П.Павло ва никому из ученых на протяжении многих веков не удавалось взять в руки факты, ощущаемые только поэтами и философами, раскрывающие деятельность головного мозга, удивительного аппарата, который материально обеспечивает все высшие про явления животного организма. Недаром в конце своего творче ского пути Павлов сказал: «Да, я рад, что вместе с Иваном Ми хайловичем и полком моих дорогих сотрудников мы приобрели для могучей власти физиологического исследования вместо по 476 К. М. БЫКОВ ловинчатого весь нераздельно животный организм. И это — це ликом наша русская неоспоримая заслуга в мировой науке, в общей человеческой мысли»

Так посчастливилось мне впервые иметь общее с великим ученым и великим патриотом нашей Родины, с которым в даль нейшем мне удалось проработать еще десять прекрасных лет, полных творческого воодушевления и увлечения, в поисках на учных истин в неизведанных еще областях

& lt; 1965& gt;

 

У.X.ГЕНТ

 

Павловсая лаборатория Университета Джона Гопинса

11 октября 1922 г. я записал в своем дневнике: «Самый сча стливый медицинский день, который я пережил в Европе до это го времени, — день в лаборатории И. П. Павлова в Институте эк спериментальной медицины».

На стене моей лаборатории, павловской лаборатории в Уни верситете Джона Гопкинса, висит фотография, сделанная в 1922 г. и изображающая Быкова и Павлова, которые наблюдают за собакой в экспериментальной комнате Института на Лопухин ской улице, дом 12.

Когда я 9 июня 1922 г. прибыл в Россию, закончив только за 2 года до этого медицинскую школу, я хотел пробыть здесь че тыре месяца, но работа и сам Павлов задержали меня в Европе и в России на 7, 5 лет.

Павлов был тот, кто впервые вселил в меня уверенность, что объективное изучение психической жизни возможно. Изза пута ницы, двусмыслицы и ложных философских теорий, которые характеризовали психиатрию, я потерял надежду серьезно зани маться в этой области. Но учение Павлова было тем ветром, кото рый наполнил паруса моего корабля надеждой. Этот ветер подул так сильно, что привел меня через бурные моря ложных фило софий и квакерства к пристани, где превалируют факты и науч ный метод порождает факт.

Когда я поехал в Россию, то совершенно не владел русским языком и даже русским алфавитом. Но здесь я выучил русский язык, чтобы читать произведения Павлова и работать с ним. И я перевел с помощью Фольборта, Спирова и Кеннона работу Пав лова «Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей не рвной деятельности». В течение этих лет я также работал с Фоль бортом, Быковым, Сперанским, Фурсиковым и Купаловым и 478 У. Х. ГЕНТ близко сошелся с другими его учениками, в частности Орбели, Анохиным, Асратяном, Майоровым, Скипиным и многими дру гими.

После моего пребывания в СССР и работы с Павловым, с 1922 г. по август 1929 г., я вернулся в США с русской делегаци ей на Международный конгресс физиологов в Бостоне. Когда Павлов, прощаясь со мной в конце этого конгресса, сказал, по жимая мне руку: «Ну, др Гент, я предполагаю, что это навсег да, так как я вас больше никогда не увижу», — в моих глазах появились слезы.

Но мне посчастливилось встретиться с ним в Колтушах в 1933 г. и еще раз на Международном конгрессе физиологов в Ле нинграде и Москве в 1935 г.

Все мы, и знавшие Павлова лично, и познакомившиеся с ним через его печатные труды, одинаково высоко ценим Павлова и как ученого и как человека. В то время как личные воспомина ния о нем с годами сглаживаются, мы не можем забыть, что он никогда не шел против правды, что он боролся, чтобы дать ос новы для международной науки — науки, которая предназначе на для улучшения жизни человека.

Он пережил два правительства в России, прошел через самые большие испытания бедности, войны и революции, но всегда ставил честь и принцип выше личного благополучия. К счастью, он жил так, что получал все увеличивающиеся почести и вознаг раждения от своего правительства.

За границей знание его работ растет хотя медленно, но не уклонно, так что мы начинаем видеть, как исполнилось предска зание Герберта Уэллса: «Павлов — это звезда, которая освещает мир, проливает свет на еще неизведанные пути», и что «через сто лет его работы еще более будут цениться, чем при его жиз ни».

Русская земля породила Павлова — человека, равного кото рому еще не было.

У народа СССР имеется преимущество, что Павлов с ним жил и что он, этот народ, способствовал его работе, начиная от декре та Ленина о необходимости науки для новой культуры. Весь мир обязан исключительному гению Павлова.

& lt; 1965& gt;

 

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться: