Особо секретное поручение

 

На лето школа выезжала в лагерь. Он располагался в сосновом бору, недалеко от Москвы. Лагерь был хорошо обустроен: групповые занятия проходили в небольших деревянных домиках, общие лекции — в летнем клубе. Прекрасный спортивный комплекс: стадион, покрытый ярко-зелёной газонной травкой, большой бассейн, теннисные, волейбольные, городошные площадки. Можно сказать, слушатели проводили на спорткомплексе круглые сутки, потому что палатки, в которых они жили, выстроились ровными рядами вдоль беговой дорожки стадиона. Днём, на плановых занятиях по физической подготовке, изучались и совершенствовались всевозможные приёмы нападения и обороны с оружием и без оружия. После окончания лекций и занятий в классах весь остаток дня и вечер кипели страсти на стадионе и в бассейне, шли соревнования между курсами и факультетами по всем видам спорта.

Василий с удовольствием вспомнил свой любимый бокс, и ещё однокурсники приспособили его играть в футбол.

— Ты боксёр, у тебя прекрасная реакция, потренируем, и будет из тебя отличный вратарь!

И действительно, у него хорошо получалось, сначала умело защищал ворота курсовой команды, а потом поставили играть и за факультет. Ночью, после спортивных баталий, разведчики спали в палатках с поднятыми краями и дышали великолепным настоем смешанного леса. Вот и получалось, что они проводили на спорткомплексе круглые сутки. Кроме спорта, тоже почти круглые сутки, Ромашкин занимался английским языком — Валерий Петрович жил в лагере на даче для преподавателей и все часы после плановых занятий и на стадионе не отходил от своей группы ни на шаг и всюду говорил только по-английски. Он научил ребят не только всем тонкостям, касающимся спорта, но ещё и ругательным словам, близким к русской матерщине.

— Вы это тоже должны знать!

Василию и Ивану нравился английский, и они ещё на зимних квартирах решили говорить между собой только на английском. Это давало им хорошую дополнительную практику. К концу года они уже довольно свободно " спикали" на радость себе и Валерию Петровичу. В конце первого года осенью Ромашкин сделал для себя любопытное открытие: оказывается, школа была не только учебным заведением, но и резервом Главного разведывательного управления. Сначала как-то не привлекало внимания периодическое отсутствие на занятиях некоторых однокашников. Не видно человека несколько недель или месяц, мало ли какие причины — приболел, уехал в отпуск по семейным обстоятельствам. Но однажды перед общей лекцией, когда вся школа была собрана в клубе, пришел генерал Петухов, мрачный и чем-то явно подавленный. Он печальным голосом объявил:

— Прошу всех встать и почтить минутой молчания светлую память майора Решётникова Ильи Николаевича, нашего слушателя, он погиб при исполнении специального задания.

В другой раз, тоже при общем сборе, начальник школы, весёлый и улыбчивый, сказал:

— Товарищи, слушатель второго курса капитан Поройков Геннадий Михайлович отличился при выполнении специального задания, за что награждён орденом Красной Звезды. Прошу его поздравить. Встаньте, капитан Поройков, покажитесь сослуживцам.

Награждённый встал, залился густым румянцем и тут же сел на своё место.

Подобные случаи, чаще радостные, но бывали и траурные, повторялись в течение года не раз. К тому же Ромашкин обнаружил, что исчезают и возвращаются и другие офицеры, но о них слушателям школы не известно, потому что они не попадали в число ни награждённых, ни погибших. Однажды таинственное отсутствие коснулось и Ромашкина. Его вызвали в кабинет начальника школы. Петухов встретил приветливо:

— Как живешь, ухажёр?

—Учусь, товарищ генерал, — в тон с иронией ответил Василий.

— Придётся тебе поработать. Что именно поручат, я не знаю. У подъезда стоит серая " Победа", за тобой прислали из ГРУ. Там тебе поставят задачу. Иди. Ни пуха ни пера!

Василий хотел традиционно ответить, но постеснялся посылать генерала к чёрту, только улыбнулся в ответ. Петухов весело кивнул:

— Я всё понял, товарищ капитан.

В машине оказался только водитель, сопровождающего не было — это удивило Ромашкина. Шофёр, видно, не знал фамилию Ромашкина, обращаясь по званию. Ворота в городок ГРУ открылись сразу же, как только дежурный увидел номер машины. У входной двери Ромашкина встретил подполковник.

— Прошу, я покажу дорогу.

Пошли похожими длинными узкими, с низкими потолками коридорами. Поднявшись на лифте, прошли через холл, застланный ковровой дорожкой, вошли в приёмную, на двери которой была табличка " Начальник Главного управления".

— Присядьте, — сказал подполковник и ушёл в кабинет. Вскоре он возвратился: — Заходите, — а сам остался в приёмной. Василий прошёл через тамбур, открыл ещё одну массивную дверь и очутился в просторном кабинете. За большим столом, сияющим глянцевой полировкой, сидел начальник ГРУ Кузнецов Фёдор Федотович. Василий знал, он — генерал-полковник, но сегодня он был в гражданском синем костюме, голова наполовину белая, глаза внимательные, немного усталые. Василий ощущал то же, что при встрече с командующим фронта Черняховским, — гулко билось сердце, жаркий прилив крови прошелся по всему телу и пульсировал в голове. И как же не волноваться: перед ним был человек, который знает всё, что происходит на земном шаре, во всех странах, об их самых секретных и таинственных делах и намерениях, и не только знает, но может повлиять на ход многих событий вопреки желаниям хозяев. Изучая историю разведки, Василий знал, что на должность руководителя этой тонкой и ответственной службы во всех армиях мира назначают генералов, обладающих изощрённо тонким умом, способным глубоко и широко охватывать политические, экономические, военно-стратегические вопросы и принимать по ним решения, от которых зависит успех деятельности государственных руководителей и высшего военного командования. Генерал вышел из-за стола, доброжелательно (точно как Черняховский) пожал Ромашкину руку, сразу перешёл на " ты" (возраст позволял).

— Иди сюда, — подвёл к окну, отодвинул край шёлковой шторы и показал на дом, который находился за оградой городка ГРУ, на противоположной стороне улицы. Это был обычный жилой девятиэтажный дом. — Вот, смотри, сколько в этом доме окон. И за одним из них может засесть агент с фотоаппаратом, у которого длиннофокусный телеобъектив. И будет этот человек фотографировать всех входящих и выходящих через нашу проходную. Ты представляешь, какую картотеку может создать такой агент? Кто-то из наших разведчиков приедет в страну работать под крышей дипломата, корреспондента или коммерсанта, а фотография его уже поджидает, и с первых шагов пойдут за ним " хвосты", и на чём-нибудь обязательно подловят. Потому что они будут разрабатывать нашего разведчика прицельно, зная " ху из ху".

Ромашкин не понимал, зачем генерал ему это рассказывает: придется искать агента с фотоаппаратом? Но это дело контрразведки. Генерал взял его под руку, подошёл к большому дивану, обитому мягкой кожей. Они сели рядом.

— Разумеется, мы держим этот дом, все квартиры и их жителей под контролем, но всё же и то, что я сказал, иметь в виду надо. Это первое. Второе — случилась у нас огромнейшая неприятность: недавно изменил Родине, оказался предателем наш шифровальщик в Канаде Игорь Гузенко. Он вместе с женой попросил политическое убежище и ушёл с портфелем, полным секретных документов. Ты представляешь, сколько он знал и как теперь нам гадит!

И опять Ромашкин предположил: может быть, мне поручат выкрасть этого Гузенко как специалисту по " языкам"? Генерал между тем продолжал:

— Гузенко передал не только шифры, он выдает многих наших разведчиков, о которых знал по документам или по личному общению в посольстве. Недавно его переправили в Соединённые Штаты и там продолжают вытаскивать из него все мельчайшие подробности о нашей работе, и особенно о людях, которых он встречал в нашем управлении, видел хотя бы мельком. Мы пытаемся локализовать беду, выводим из-под удара тех, кто был ему известен. Учитывая, что перебежчики были в нашей службе и прежде, и мы не гарантированы — возможны и в будущем, я решил принять меры предосторожности. Тебя в управлении никто не знает. Приехал ты без сопровождающего. Шофёр не в счёт, он целыми днями кого-то возит. Сюда, в управление, ты больше никогда не придёшь. Встречаться будешь только со мной на конспиративной квартире. Вызывать тебя буду только я сам. Адрес конспиративной квартиры я тебе дам. Мне нужен человек, которого никто не должен знать в управлении. Понимаешь?

Василий покачал головой.

— Не очень.

— Сейчас поймёшь. Для того чтобы спасти от провала целую группу агентов в Англии, о которых может знать Гузенко, я не могу послать шифровку нашему резиденту. Шифровальщики и здесь и там, как показывает опыт с Гузенко, инстанция уязвимая. Передать указание через кого-то из наших старых работников я опасаюсь по той же причине, неизвестно, не навёл ли на него тот же Гузенко в своих разоблачениях. Он знал многих. Тебя никто не знает. Поедешь в Лондон как дипкурьер Министерства иностранных дел в паре с настоящим дипкурьером. Они обычно курсируют вдвоём. Старшим будет твой напарник. Он будет знать, что ты новенький, недавно взятый на работу, бывший офицер Красной Армии. Легенды никакой не надо, при разговоре пользуйся своей биографией до поступления в разведшколу, ну и лагерные дела, штрафную роту исключи, не надо осложнять. По сути дела тебе предстоит выполнить задание, похожее на то, с каким ты ходил в Витебск. Тогда ты принёс важные документы, а теперь отвезёшь небольшой пакет лично нашему резиденту. Он служит в посольстве, куда вы привезёте диппочту. Он подойдёт к тебе сам. Ты его узнаешь, — генерал встал, подошёл к письменному столу, достал из ящика фотографию. На ней был светловолосый мужчина средних лет с простым, ничем особенно не выделяющимся лицом. Ромашкин подумал: когда-то и его на мандатной комиссии отобрали, глядели, чтобы ни родинок, ни шрамов не было, обычный человек западного покроя.

— Запомнил? Вот ему отдашь конверт, когда вы будете с ним один на один. Никто вас не должен видеть. Подходящий момент он сам подберёт, это его забота. Ты походи по посольству — в столовую, в клуб, в магазин — у них там есть на своей территории. Он подойдёт и скажет: " Здравствуй, ухажёр! " — генерал улыбнулся. — Да, именно так, эта кличка к тебе уже прилипла. И Петухов, когда кандидатуру в школе подбирали, так тебя назвал: " Возьмите ухажёра! " И я понял, о ком он говорит. И впредь, когда случится звонить мне по телефону, пользуйся этим псевдонимом. Я человек суеверный, а ты прошлое задание успешно выполнил, значит, кличка — везучая.

Василий удивился: у такого человека свои суеверия! Видно, у всех разведчиков эта черта в работе приживается: мы на задания никогда не брали кляпы, верёвки, старшина Жмаченко стол не накрывал к нашему приходу с задания — считалось плохой приметой. Однажды нарушил старшина эту традицию — подготовил ужин, выставил выпивку и закуски, и мы в тот раз принесли вместо " языка" Костю Королевича.

— Документы тебе подготовят. Конверт будешь держать при себе днём и ночью лучше в карманчике на нательном белье. Карман сооруди сам. И вообще, запомни: знаем об этом поручении только я и ты. Петухову ни слова. Да он и сам не станет расспрашивать, не один десяток лет в разведке. Всё усвоил?

— Вроде бы всё.

— Обдумай хорошенько то, что я тебе сказал. Завтра пойдешь в отдел кадров МИДа, там тебя ждёт Авдеев. Он оформил тебя в дипкурьеры и скажет, когда и с кем ты выезжаешь в Лондон. Конверт я тебе дам в день отъезда на вокзале. Сам приду тебя провожать. Ну, ни пуха тебе, ни пера!

И опять Ромашкин едва не послал к чёрту на сей раз самого начальника Главного разведывательного управления, но вовремя спохватился. А тот, как и Петухов, засмеялся и подбодрил:

— Давай, давай, не обижусь!

Но Василий всё же не сказал этих слов, постеснялся:

— Я мысленно, товарищ генерал!

— Ну, хорошо, но мысленно произнеси: я же тебе сказал — суеверный.

В четырёхместном купе дипкурьеры ездят только двое, два других места не продаются. Напарник Ромашкина, пожилой, полжизни на этой работе, Пантелей Тимофеевич, сразу запер купе изнутри. Сумки с почтой положил на верхние полки. Ромашкину, как новичку, пояснил:

— Почта должна быть на виду. В ящики под нижней полкой могут проникнуть из соседнего купе. В багажный чердачок наверху тоже, ночью из коридора могут стенку вырезать. Выходить из купе будем по одному. Дверь все время должна быть закрыта на замок.

Этим поучения и закончились. Пантелей Тимофеевич догадывался, что его спутник не обычный дипкурьер, и поэтому никаких вопросов не задавал, да и разговоров не заводил. Всю дорогу читал какую-то книгу…

Во Франции пересели на паром, пересекли Ла-Манш и благополучно добрались до советского посольства в Лондоне. Пантелей Тимофеевич проделал этот путь не раз, хорошо знал сложности маршрута. А Ромашкину всё было в новинку. Просто не верилось, что едет он на машине по Франции. В Лондоне поразила многолюдная суета на улицах, двухэтажные красные автобусы, сплошные магазины на всех улицах, мимо которых ехали на посольской машине. Сразу сдали почту в секретный отдел и разместились, опять вдвоём в одном номере, в посольской гостинице. Было очень заманчиво походить, поглазеть по улицам, но Ромашкин решил сначала избавиться от драгоценного пакета, который постоянно ощущал в кармане на нательной рубашке. В столовую сходили вместе, а потом Ромашкин сказал:

— Пойду, подышу в садике.

— Иди, погуляй, — согласился Тимофеевич, — почту будем принимать завтра.

Василий прошёлся по двору, посидел на лавочке. Потом спросил проходившую мимо сотрудницу посольства:

— Скажите, пожалуйста, где у вас магазин?

— Идите вон к тому крайнему дому, там вход в подвальное помещение, увидите и вывеску.

Ромашкин не успел дойти до входа в магазин, как к нему подошёл человек, которого он видел на фотографии в кабинете начальника ГРУ.

— Вы настоящий ухажёр, с женщинами заговариваете, — сказал он, улыбаясь и подчеркнув слово " ухажёр".

— Здравствуйте, — ответил Ромашкин и тут же полез за пазуху.

— Не здесь, — остановил его мужчина, — идёмте в магазин. Они спустились в полуподвальное помещение, в пустом тамбуре перед входом в торговый зал знакомец сказал:

— Давайте.

Ромашкин тут же передал конверт, и мимолетный знакомец вышел назад во двор. Избавившись от пакета, Василий почувствовал облегчение — дело сделано! Он вошёл в магазин, посмотрел на товары и цены. Его командировочных хватило на пачку чая, упаковку носовых платков и три пары носков. На этом, собственно, особое задание и завершилось. Обратный путь с Пантелеем Тимофеевичем проделали так же благополучно. Ромашкин в дороге отдохнул, отоспался, с радостью думал о том, что поручение выполнено и оказалось оно совсем несложным.

Начальник ГРУ — человек очень занятой, он не смог встретиться с Ромашкиным после возвращения. Позвонил по " кремлёвке" Петухову и попросил пригласить " ухажёра" к этому телефону. Когда Ромашкин пришёл в кабинет Петухова, генерал доложил по " кремлёвке" начальнику ГРУ, тот тепло поблагодарил Василия и без долгих слов повесил трубку. Ромашкин не знал ни сути, ни замысла операции, в которой он участвовал. Как говорил начальник школы во вводной лекции, каждый разведчик знает об операции только в части, его касающейся. Вот и Василий вложил свою крупицу в общее дело, и на этом его миссия закончилась. А в чём заключается операция в целом — не знает никто, кроме её организатора. Лягут все документы в архивные коробки, и будет им определена степень секретности — двадцать пять, пятьдесят, сто лет или даже " Навечно".

Но читателям невозможно ждать такой долгий срок. Для того чтобы прояснить, чем же занимался Ромашкин в этот раз, обратимся к мемуарам советского посла в Англии Виктора Ивановича Попова, которые были опубликованы много лет спустя после описываемых событий....шифровалыцик советского посольства в Канаде, сотрудник ГРУ (Главное разведывательное управление Генерального штаба Красной Армии) Игорь Гузенко обратился в оттавскую полицию с полным кейсом секретных документов, свидетельствовавших о разведывательной работе советских спецслужб в США, Англии и Канаде…По показаниям Гузенко были арестованы несколько очень ценных советских агентов. На допросах он рассказал и о том, что ему известны агенты, работающие в Англии".

Посол Попов об этом пишет: " Гузенко сообщил о двух советских агентах-англичанах, работавших в британских спецслужбах. Он не знал их фамилий, но утверждал, что оба они значились под кодовым именем «Элли». Кто были те, которые скрывались под псевдонимом «Элли»? Первое имя было идентифицировано довольно быстро как Кай Уилшер. Она работала в британском верховном комиссариате в Оттаве. Уилшер призналась в передаче некоторых документов в советское посольство и была приговорена к трём годам тюрьмы. Но кто был «вторым Элли»? Естественно, это больше всего озадачило англичан. Они решили послать в Канаду одного из контрразведчиков". Вот здесь и включается в ход событий начальник Главного разведывательного управления, а его указания, которых никто не должен был знать, Ромашкин и привёз в сверхсекретном конверте. Это подтверждается дальнейшим рассказом советского посла, он пишет, что в США был командирован Роджер Холлис, для того чтобы вытащить из Гузенко всё, что поможет разоблачить советских агентов в Англии. Смущает, если не сказать больше, поведение Холлиса во время допроса Гузенко. Существуют разные версии допроса, который проводил Холлис, но все они сходятся в одном — допрос был очень поверхностным, и казалось, что Холлис меньше всего заинтересован в том, чтобы добыть истину. А может быть, он и не ставил перед собой такой цели? «Джентльмен из Англии» — так называл Гузенко Холлиса. По его мнению, задача Холлиса заключалась в том, чтобы дискредитировать Гузенко, подвергнуть сомнению его показания. Советский перебежчик утверждал, что он дал Холлису существенную информацию, но микрофон, в который он говорил, как оказалось, не был даже включен. «Джентльмен из Англии» не был заинтересован, чтобы кто-нибудь ещё мог познакомиться с тем, о чём рассказывал Гузенко". В начале 1946 года Холлис предпринял второй визит в Оттаву и ещё раз встретился с советским перебежчиком. По словам последнего, беседа заняла всего несколько минут. Холлис даже не попросил его сесть. Позднее, в 1972 году, Гузенко, которого познакомили с докладом Холлиса, отозвался о нём резко отрицательно. Он заявил, что его слова были искажены: " Записи представляли собой настоящую чепуху, были искажены настолько, что я был представлен в них идиотом, жадным до денег и славы… Мне приписывали заявления, которых я вообще не мог делать… Неважно, кто был британский следователь, но он сам работал на русских". И в конце своего повествования он делал вывод: " Я подозреваю, что именно Холлис и был Элли".

Прошёл первый год учёбы. Прибыли офицеры нового набора, такие же, как и прежние: бывалые разведчики, участники Великой Отечественной войны. Ушли в большую жизнь слушатели выпускного курса. По этому поводу состоялся выпускной бал, на который приехал начальник ГРУ. На этот раз он был в форме генерал-полковника. Вручал дипломы о высшем образовании вьшускникам, пожимая им руки, что-то говорил, радушно улыбаясь. При переходе из клуба в столовую попал ему на глаза Ромашкин. Кузнецов руки не подал, но в глазах его мелькнула весёлая искорка, он едва заметно кивнул Ромашкину и прошел мимо. После выпуска и отпуска, на который разъехались слушатели младших курсов, произошли передвижки: в течение минувшего года некоторые офицеры женились, и теперь им было разрешено жить на частных квартирах, которые они снимали кто поблизости от школы, а некоторые в Москве, там, где жили их жёны. Старшекурсникам и неженатым тоже разрешалось жить на частных квартирах, потому что в общежитии не хватало мест для новеньких. Первокурсники, пока не освоятся в своём новом качестве стратегических разведчиков, жили в общежитии. У Ромашкина появился новый друг Миша Чернов. Однажды они попали вместе в наряд — майор Чернов дежурным по школе, капитан Ромашкин, как младший по званию, помощником. За сутки близко познакомились, оказалось, что они воевали на одних фронтах — Калининском, Третьем Белорусском и Первом Прибалтийском. Михаил заочно знал Ромашкина, его фамилия часто упоминалась во фронтовой газете. Вспомнили общих знакомых, главным образом своих начальников — разведчиков и генералов, которые командовали фронтами, армиями, дивизиями там, где им довелось воевать рядом. Рассказали друг другу о житье-бытье до поступления в разведшколу. В общем, очень понравились друг другу и после этого дежурства настолько сблизились, что решили снять комнату на двоих в Москве. Миша был небольшого роста, чернявый (соответствовал своей фамилии), нос с горбинкой, глаза с весёлой живинкой. По внешности его определили изучать турецкий язык. И он действительно был похож на жителя Азии. Вскоре подвернулось объявление, наклеенное на столбе, о том, что сдаётся комната. Она оказалась очень подходящей — на Гоголевском бульваре, рядом с Арбатской площадью. Отсюда ходил троллейбус № 2 — полчаса на дорогу, и они в школе. Хозяйка квартиры Зоя Афанасьевна, молодящаяся вдова погибшего генерала, вынуждена сдавать комнату, потому что пенсии на жизнь не хватало. Кроме денег, молодые офицеры облегчили её одиночество. Она с удовольствием поила их поздними вечерами после возвращения с учёбы чаем особой заварки, рассказывала городские новости, особенно театральные. Квартирантов своих она называла " мальчиками", была с ними всегда приветлива и заботлива. По её рекомендации Василий и Михаил стали частенько ходить в театры и на концерты. В общем, хозяйка квартиры оказала на них самое благотворное влияние в смысле расширения культурного кругозора. Три оставшихся года учебы пролетели так же быстро, как и первый. За эти годы Ромашкин ещё несколько раз побывал в командировках по поручению начальника ГРУ: два раза в том же Лондоне и один раз в Западном Берлине. В школе эти командировки проходили незамеченными, а Мише, от которого ввиду совместного проживания не укроешься, пришлось шепнуть: " Ешь пирог с грибами, держи язык за зубами". Миша профессионал, всё понял и ответил тоже шуткой: " У матросов нет вопросов, если есть вопросы — это не матросы". Сложнее было с Зоей Афанасьевной, она встречала Василия после командировки в растрёпанных чувствах:

— Ой, как я переживала! Может быть, вы заболели или в аварию угодили. А Миша, этот нехороший мальчик, ничего не говорит определённого: " Всё будет в порядке, у Васи всегда всё в порядке". Где же вы пропадали?

Ромашкин отшучивался:

— Тайна, покрытая мраком, Зоя Афанасьевна, но вам доверительно скажу — примерялся на роль жениха с временным проживанием у невесты.

Зоя Афанасьевна всплеснула руками:

— Как это можно? Раньше годами ухаживали, прежде чем предложение сделать. А теперь спят после первых дней знакомства!

— Меркантильные времена. Люди стали очень практичные. Да и раньше даже пальто или костюм покупали после примерки. А тут жена, на всю жизнь выбираешь. Без примерки нельзя.

— Фу, какой вы циник, я о вас была лучшего мнения! — она изображала на своем напомаженном лице брезгливую мину, а глаза её восхищенно смотрели на красивого, стройного офицера — этакого гусара-ухаря, которому в его годы всё позволено.

Расставание с разведшколой было и радостным, и печальным. Здесь оставались начальники и преподаватели, которые за четыре года стали очень близкими. Особенно жаль было покидать ставшего почти родственником " англичанина" Валерия Петровича. Он был доволен своими учениками:

— С языком у вас всё в порядке. Небольшой акцент ощущается, но его легко и просто объяснить — в Америке вы сойдете за англичанина, а в Англии — за американца.

Старый разведчик перед государственным экзаменом устроил своим ребятам испытание для себя:

— Я прочту вам несколько часовых лекций без объявления темы и без какой-либо адаптации, на уровне профессора из Кембриджа, а потом мы побеседуем, и я поставлю вам оценки с точки зрения того же профессора.

Валерий Петрович читал свои лекции в быстром темпе, не выговаривал слова чётко, как это делал на обычных занятиях. Ромашкин едва успевал конспектировать. Лекций было четыре, все на разные темы. Вечером Василий расшифровывал свои конспекты. Закончив лекции, Столяров устроил собеседование. Ромашкин чётко ответил на все вопросы преподавателя. Разговор, разумеется, шёл только на английском языке, и вообще Петрович с первого курса запретил своим подопечным говорить с ним по-русски.

Выслушав ответы Ромашкина, старик даже прослезился. Он подошёл к Василию, обнял его, поцеловал в щёку и сказал:

— Вот вам моя оценка! А вы мой труд тоже оценили очень высоко своими прекрасными знаниями. За вас я спокоен, можете работать за рубежом в любом обществе.

На выпускном вечере, после выдачи дипломов, генерал Петухов зачитал приказ Министра обороны о присвоении очередных званий офицерам, у которых вышел срок выслуги, — Ромашкин стал майором, Миша Чернов — подполковником.

Разумеется, на следующий день после официального выпускного вечера Василий и Миша обмыли в ресторане новые звания со своими близкими друзьями. Пригласили и старика Столярова, он был счастлив в кругу офицеров, но даже в застолье говорил только по-английски, и когда кто-нибудь спрашивал его о чём-то на русском, он делал удивленное лицо и отмахивался:

— I don’t understand you!

Иван Коробов остался подполковником, шутил:

— Ну и молодёжь пошла, так и подпирают нас, стариков!

Назначение на должность получали в отделе кадров ГРУ. Те, кто уезжал заместителями в разведотделы армии, а то и в штаб округа, говорили об этом открыто, а те, у кого будущее было ещё неопределенно, сообщали: " Иду в аппарат". Это значило, будут его готовить для работы за кордоном, где и в качестве кого — пока и самому неизвестно.

Ромашкин получил назначение на должность офицера в разведотдел Сухопутных войск. Это его очень огорчило. Он даже немножко обиделся: вроде бы испытали на особых заданиях во время учёбы, а назначают в войска. Но сожаление его оказалось преждевременным: после официального распределения адъютант начальника ГРУ дал ему записочку и тихо сказал:

— Придёшь по этому адресу, к указанному времени.

В назначенный час Ромашкин был на конспиративной квартире. Встретил генерал Кузнецов, его широкое лицо сияло.

— Поздравляю тебя с завершением учёбы и новым званием! Теперь шагай в подполковники.

Времени у генерала всегда в обрез, поэтому сразу перешёл к делу.

— Назначили тебя в Сухопутные войска по моей рекомендации, у тебя прекрасный опыт войскового разведчика, будешь заниматься подготовкой разведывательных подразделений, учить их тактике действия мелкими группами не только для захвата " языков", но и для диверсионных действий в глубине обороны противника.

Фёдор Федотович помолчал и добавил:

— Но это лишь одна сторона твоей работы. Она как бы крыша. А наряду с этим ты назначаешься моим офицером для особых поручений. Будешь, как прежде, выполнять мои особые задания. Я хочу тебя сохранить как разведчика, которого не знают даже в ГРУ. Есть такие дела, о которых число осведомленных надо свести до минимума. Провалы в них недопустимы. Может быть, даже ты никогда не узнаешь, в каком грандиозном деле участвовал.

Получив такое назначение, Ромашкин явился в Министерства обороны, которое находилось на Арбате, здесь же располагался и разведотдел Сухопутных войск. Представился новому начальнику Стахову Василию Филимоновичу — худому, высокому, беловолосому генерал-майору. Тот неопределённо сказал:

— Наслышан. Бери дела по работе в тылу, ознакомься. Войдёшь в курс дела — поговорим.

По другой своей должности Василий ещё несколько раз, уже не на поезде, а на самолёте слетал в Лондон и один раз в Вашингтон. Во время коротких пребываний за границей Ромашкин почти не выходил из посольств. Сочувствуя ему и понимая его любопытство, резиденты или даже сами военные атташе возили его на машине по улицам, показывали достопримечательности города, на этом его знакомство с зарубежьем ограничивалось. Никаких остросюжетных поручений Ромашкину не давали. Он был простым связником: привозил какие-то указания начальника ГРУ, которые никто не должен был знать, кроме адресата, и затем возвращался с кейсом, в котором не знал что находится. Но находилось в дипломате нечто экстраординарное. И сам кейс был тоже необычный. В нём было секретное приспособление, которым Ромашкин должен был воспользоваться в случае, если кто-то попытается захватить этот кейс. Под ручкой находился рычажок с предохранителем, чтобы замок не сработал случайно, по неосторожности; но если повернуть этот рычажок в минуту опасности, то содержимое кейса мгновенно опрыскивалось какой-то кислотой и все бумаги превращались в труху, в белый пепел. В дороге запястье Василия было соединено с ручкой кейса стальными кольцами, похожими на наручники, которые Василий не отсоединял ни днём, ни ночью. Однако Ромашкину ни разу не пришлось применять эту хитрую технику, все поездки завершались благополучно. Да и сами эти поездки прекратились очень неожиданно. И в который уж раз со смертельной опасностью для Василия. Однажды Ромашкина по служебному телефону вызвал на встречу сам генерал Кузнецов. Прибыв на указанную конспиративную квартиру (они периодически менялись), Василий увидел Фёдора Федотовича таким озабоченным, каким никогда не встречал прежде. Генерал даже не скрывал своего волнения. Он посадил Ромашкина рядом с собой на диван и торопливо сказал:

— Случилось самое худшее из того, что можно предположить.

— Неужели опять кто-то перебежал?

— Еще хуже. У меня забирают и передают в КГБ архиважное дело, которое ГРУ ведет несколько лет. И ты в нём, кстати, тоже участвовал. Распоряжение о передаче я получил с самого верха. — генерал показал пальцем на потолок и тихо добавил: — От самого Сталина. Передать всё — и документы, и агентуру — приказано не кому-нибудь, а лично Берии. Ну, ты понимаешь, я не мог не выполнить указание главы государства и Верховного Главнокомандующего. Всё передал. КГБ тоже вёл разработку этого направления. Теперь принято решение всё сосредоточить в руках Берии. Что и было исполнено. Лаврентий Павлович подробно ознакомился с нашими материалами, сопоставил со своими. И вот, знакомясь с делами, Берия пожелал узнать всех, кто хотя бы в малейшей степени причастен к этому делу. Ты один из них, это было отражено в моих записях, когда я тебе поручал особые задания. И вот Берия вызывает тебя к себе на Лубянку. Хочет с тобой поговорить.

Ромашкин знал: с Лубянкой всегда связано что-то неприятное, если не сказать больше. Вызов Берии не прозвучал как удар грома, а сверкнул в сознании ослепительной молнией, только без громыхающего звука.

— Зачем же я ему понадобился? — спросил Василий.

— Не знаю. Но предполагаю два варианта: первый — он может тебе предложить перейти на работу к нему и продолжать осуществлять связь, которой ты занимался по моим поручениям. Это лучший вариант, и ты сразу соглашайся. Потому что другой исход твоей встречи может быть очень нежелательным. Ты знаешь, наши спецслужбы не то чтобы конкурировали, но в каком-то смысле соперничали. Сведения ГРУ нередко оказывались более достоверными. Это всегда раздражало руководителей КГБ, которые были и до Берии. Раздражение это иногда выливалось в репрессии, арестованы и расстреляны три моих предшественника и многие опытные разведчики из нашего управления. Не хочу тебя пугать, но вдруг Берия решит для полной конспирации дела, которое теперь поручено ему лично, нейтрализовать всех, кто был причастен к этому делу в нашей системе. А что значит нейтрализовать в его понимании, ты и сам догадываешься. К сожалению, я тебе помочь ничем не могу. Будем надеяться на лучшее. Завтра к одиннадцати у личного его входа, что напротив памятника Дзержинскому, тебе заказан пропуск. После встречи позвони мне обязательно. Ну, ни пуха тебе, ни пера! Это не к немцам в тыл идти, тут, брат, ещё опаснее.

На сей раз Ромашкин даже мысленно не послал генерала к чёрту, настолько всё было неожиданно и страшно. А когда спохватился, что не соблюл традицию, было уже поздно — расстались, пожав друг другу руки. И это тоже было плохой приметой. На следующий день, точно к указанному часу, Ромашкин вошёл в небольшой личный подъезд Председателя КГБ, Маршала Советского Союза и комиссара Государственной безопасности первого ранга Л. П. Берии. Дежурный офицер, похожий своей холёностью на следователя Иосифова, долго и внимательно рассматривал удостоверение личности Ромашкина, будто он вообще впервые видит такой документ, прочитал все графы, и Василию показалось, что кагэбэшник вот-вот понюхает его книжечку. Наконец он изрёк:

— Поднимайтесь на третий этаж, лифт здесь, — и указал на глубокий проём в стене отделанного мрамором холла. В приемной и в кабинете Берии всё было массивное: двери, окна, стены отделаны каким-то особым глянцевым деревом. Сам маршал в гражданском костюме, небольшого роста, широкоплечий, сидел за столом. Блеснув стеклами пенсне, так пристально посмотрел в глаза Ромашкину, что у него не в груди, а где-то в животе стало холодно. Не отрывая своего леденящего взора от Ромашкина, Берия вышел из-за стола, не здороваясь, коротко бросил:

— Садитесь, — и теперь уже сверху вниз смотрел в глаза опустившегося на стул Василия.

— Кого вы помните из тех, с кем встречались во время заграничных командировок? — спросил чётким, громким голосом Берия. Ромашкину сразу вспомнились слова начальника ГРУ из его предположений по второму варианту: " Берия может устранить всех, кто был причастен к этому делу, с целью дальнейшей глубокой конспирации". Василий почувствовал, что в горле его пересохло, и, чтобы не дать петуха, кашлянул в кулак и ответил:

— Я встречался во время передачи пакетов всего на несколько секунд, это было всегда один на один. Без посторонних. Кто эти люди — я не знаю. Они находили меня сами, удобный момент для встречи выбирали сами. Называли пароль (Василий не назвал показавшуюся здесь неуместной свою кличку " Ухажёр" ). Я отдавал конверт или получал что-то перед отъездом, и мы тут же расходились.

На всякий случай для убедительности Ромашкин добавил:

— Я их даже в лицо не помню.

Берия некоторое время глядел на Ромашкина. Василий чувствовал: в эти секунды решается его судьба, этот приземистый человек со стекляшками на глазах бросит одно слово, и его уволокут в подвал этого страшного дома, где люди исчезают навсегда.

Берия отвернулся, ушёл за свой стол, молча посидел некоторое время, ещё раз пристально посмотрел на Ромашкина. Минуты эти были тяжелее пытки, два глаза, как два пистолета, были направлены в упор. Может быть, красивый, подтянутый и стройный Ромашкин напомнил ему сына, и что-то дрогнуло в холодном сердце этого человека? Наконец он молвил:

— Значит, никого не помнишь. Ну, что же, иди, работай. Если понадобишься, я тебя вызову.

Ромашкин быстро вышел из кабинета, почти бегом, без лифта спустился по лестнице и поскорее вышел на улицу. Он шёл быстро-быстро, без определённой цели, неведомо куда, лишь бы подальше и побыстрее отойти от большого серого дома, тяжёлой глыбой возвышающегося над площадью с памятником Дзержинскому и даже над Старой площадью, где растянулось вдоль сквера здание ЦК партии.Массивная глыба здания КГБ возвышалась над зданием ЦК КПСС. Ромашкин каждый раз, бывая в этом районе, отмечал это как нечто символическое.

 

О чём не знал Ромашкин

 

Выше было сказано о том, что читатели не могут ждать, пока события, в которых участеовал Ромашкин, утратят секретность. К тому же начальник ГРУ ему сказал: может случиться так, что и ты, Василий, никогда не узнаешь, в каком грандиозном деле участвовал. Но с годами все тайное становится явным. К тому времени, когда были написаны эти страницы, уже опубликовано немало статей и книг о том крупнейшем в истории подвиге разведчиков. Мы поясним лишь в общих чертах события, которые когда-то составляли сверхтайну. Идея создания атомной бомбы возникла в годы второй мировой войны в Англии, Германии и США, и в этих же странах были начаты практические работы по созданию бомбы. Дальше всех, быстрее и с настоящим американским размахом успешно продвигались Соединённые Штаты, с которыми позднее объединила свои усилия и Англия. Работы по созданию атомной бомбы в США были законспирированы под названием " Манхэттенский проект". Его начальником был назначен полковник инженерных войск Лесли Гровс. Он окончил военную академию Вестпойнт и строил военные городки, базы. Он построил и здание Пентагона, причём вдвое быстрее запланированного срока! Пентагон — большой комплекс министерства обороны, это уникальное инженерное сооружение в форме пятиугольника (в переводе с греческого так и значит — пятиугольник). Этажей в нём немного, всего пять, и сам комплекс состоит тоже из пяти замкнутых пятиугольных зданий (одно в другом, как плоская матрешка), соединённых между собой переходами и коридорами. Что под землей — неизвестно, а вот надземная эта махина такая запутанная, что американцы, склонные к юмору, рассказали такой анекдот. Однажды вошёл в Пентагон сержант с донесением. Он так запутался в лабиринте комнат и коридоров, его так много посылали из отдела в отдел, что он вышел через неделю с противоположной стороны и был уже в звании полковника. И ещё такая шутка. У женщины начались роды в одном из коридоров Пентагона. Ей говорят: " Мадам, зачем вы в таком положении сюда пришли? " Она ответила: " Когда вошла в Пентагон, я ещё не была беременной". Вот эту махину построил Гровс в два раза раньше срока! Вспомните наши долгострой с трехкратным опозданием от запланированного ввода в эксплуатацию. Хочу этим подчеркнуть энергичность и напористость Гровса. Сами американцы о нём говорили: недалёкий, типичный служака, строевик, но напористый и педантичный, привык жить и действовать по уставу. Осенью 1942 года в беседе при назначении ему сказали:

— Руководить учёными будет труднее, чем командовать солдатами. Но мы вам присвоим для авторитета звание генерала. Гровс тут же без ложной скромности заявил:

— Целесообразнее сначала мне присвоить звание, а потом уже представлять меня участникам проекта. Пусть они не считают, что вытащили меня в генералы. Я их начальник, а не они мои благодетели. Как ни странно, эти длинноволосые интеллигенты придают званиям большую важность.

Среди " длинноволосых" подчинённых Гровса были такие первые величины современной физики, как Роберт Оппенгеймер, Нильс Бор, Энрико Ферми и другие. За короткий срок Гровс создал в долине реки Теннесси город Окридж с 80 тысячами рабочих и служащих. Другой, тоже засекреченный, город Хенфорд в пустыне у реки Колумбия, с 60 тысячами жителей. Теоретические исследования по отдельным проблемам велись в университетах Гарварда, Принстона и Беркли. Весной 1943 года разрозненные исследовательские центры были объединены в отдалённом и удобном для соблюдения секретности Лос-Аламосе. Нетрудно представить, каких бешеных денег стоило строительство уникальных комплексов, на которых работали 150 тысяч человек, из них сотни специалистов высшей квалификации. Но правительство денег не жалело: в случае успеха атомная бомба сулила владение миром! Когда у Гровса всё работало на полную мощность, у нас немцы были недалеко от Москвы, но нашёлся человек, который почти с нуля обошёл Гровса во всех его организаторских талантах да плюс к тому ещё был и великим учёным. Это Курчатов. Но о нём позже. Американцы создали сложную и мощную систему секретности против утечки информации и проникновения иностранной разведки. Возглавлял эту систему контрразведки полковник Борис Пош, сын митрополита Православной церкви в США. Гровс писал: " Наша стратегия в области охраны тайны очень скоро определилась". Дальше он перечисляет основные позиции этой системы, и одна из них — " сохранить в тайне от русских наши открытия и детали наших проектов и заводов". Не уберёг при всей его энергичности и предусмотрительности, не уберёг ни Гровс, ни утонченно хитрый полковник Пош! Добрались-таки наши разведчики до святая святых! Первое сообщение поступило из Лондона осенью 1941 года: англичане ведут работы по созданию атомной бомбы, обладающей огромной разрушительной силой. Это не настораживало, а радовало: англичане союзники, если у них что-то получится, ударят по гитлеровцам. Вызывало опасение другое. В донесении ещё говорилось: англичане спешат потому, что немцы могут опередить, они тоже ведут исследования по созданию такой бомбы. Известие было исключительной важности, его доложили Сталину. Верховный, занятый неудачами на фронтах, не придал значения этой новости. Он слышал ещё до войны о каких-то опытах по расщеплению атома. Но до того ли теперь — немцы приближаются к Москве. Вскоре с фронта пришло донесение о том, что у взятого в плен гитлеровца обнаружены записи с формулами и расчётами по тяжёлой воде и урану-235. Значит, в Германии идут работы по созданию атомной бомбы. Не дай Бог, это им удастся! Союзники тоже успешно продвигаются в исследованиях и, если не открывают второй фронт, может быть, скоро атомной бомбой шарахнут о Германии! Но 14 марта 1942 года пришло очень настораживающее сообщение нашего разведчика:

14 марта 1942 года. Совершенно секретно. Срочно. По имеющимся у нас достоверным данным, в Германии, в Институте имени кайзера Вильгельма, под руководством Отто Гана, Гейзенберга и фон Вайцзеккера разрабатывается сверхсекретное ядерное оружие. По утверждению высокопоставленных генералов вермахта, оно должно гарантировать рейху победу в войне. Исходным материалом для ядерных исследований используется так называемая тяжёлая вода. Технологический процесс её изготовления налажен в норвежском городе Рьюкане на заводе «Норск Хайдо». В настоящее время решается задача увеличить мощность «Норск Хайдо» и довести поставки тяжёлой воды в Германию до 10 000 фунтов в год. Вадим

Сталин приказал незамедлительно собрать ученых-атомщиков. Оказалось, что многие из них воюют в действующей армии: К А. Петржак — разведчик, Г. Н. Флёров — технарь, обслуживающий самолёты, И. В. Курчатов и А. П. Александров на флоте — ищут пути спасения кораблей от магнитных мин. На совещание к Сталину прибыли старики, освобождённые от службы в армии по возрасту. Да некоторые по брони, среди них были академики А. Ф. Иоффе и В. И. Вернадский. Первый главный вопрос, который задал Сталин, был:

— Могут ли немцы или наши союзники создать атомную бомбу?

Ученые не знали, на какой стадии находятся эти работы за рубежом, но не отрицали, что они ведутся. Сталин возмутился:

— Вот младший техник-лейтенант Флеров пишет с фронта, что надо незамедлительно заниматься созданием атомной бомбы, а вы, учёные-специалисты, молчите!

(Георгий Николаевич Флёров до начала войны работал вместе с Курчатовым.)

— Сколько времени и сколько будет стоить создание бомбы? — наседал на учёных Сталин. Академик Иоффе, понимая, что Сталина раздражать — дело опасное, но и обманывать не менее рискованно, ответил:

— Стоить это будет почти столько же, сколько стоит вся война, а отстали мы в исследованиях на несколько лет.

Но Сталин понимал — вопрос стоит не только о бомбе, а о победе или поражении в войне, о судьбе государства. Всё, за что брался лично Сталин, обретало соответствующий размах и получало необходимое обеспечение. Так начинался наш атомный (" манхэттенский" ) проект за три года до того, когда Трумэн и Черчилль пугали Сталина в Потсдаме сообщением об атомной бомбе и решили, что он ничего не понял. Разведчики наши за эти годы сработали блестяще! Они регулярно добывали и присылали в Москву многие результаты (формулы) исследований американских учёных. В Кремле была специальная секретная комната, где Курчатов — и не только он один — знакомился с материалами, добытыми нашими агентами. Соратники Курчатова поражались его плодовитости и прозорливости, он иногда без экспериментальной проверки запускал теоретические разработки в производственный процесс. И всё получалось! Например, той самой весной 1945 года, когда шла Потсдамская конференция, Курчатов со своими коллегами уже разрабатывал конструкцию промышленного реактора. За короткое время группа ученых под руководством Курчатова (да и постоянное внимание Сталина было очень грозным стимулом) проделала титаническую работу. 6 ноября 1947 года было официально объявлено, что секрета атомной бомбы для СССР больше не существует. Вот это была пилюля так пилюля для Пентагона! Даже не пилюля, а отрезвляющий душ.

Познакомьтесь с заявками, которые писал академик Курчатов в той самой сверхсекретной комнате Кремля после ознакомления с донесениями наших разведчиков.

Сов. секретно.

Мной рассмотрен прилагаемый к сему перечень американских работ по проблеме урана.

…Сведения, которые было бы желательно получить из-за границы, подчеркнуты синим карандашом.

Я внимательно рассмотрел последние работы американцев по трансурановым элементам… и смог установить новое направление в решении всей проблемы урана…

Перспективы этого направления чрезвычайно увлекательны. До сих пор работы по трансурановым элементам в нашей стране не проводились.

Б связи с этим обращаюсь к вам с просьбой дать указания разведывательным органам выяснить, что сделано в рассматриваемом направлении в Америке. Выяснению подлежат следующие вопросы… О написании этого письма никому не сообщал.

И. В. Курчатов

22. 03. 43

Экз. Единственный

Разведчики добывали все необходимые материалы и многое сверх того. В сентябре 1945 года произошёл известный читателям провал — сбежал шифровальщик Гузенко. По его показаниям был арестован и предан суду известный физик Аллен Нанна Мей, который передал нашей разведке материалы, связанные с испытанием первой ядерной бомбы. Мей был приговорён к десяти годам тюремного заключения. Был арестован немецкий учёный, работавший в американском Колумбийском университете, Клаус Фукс. Он участвовал в осуществлении " Манхэттенского проекта" и передавал сведения нашей разведке. Суд приговорил Клауса Фукса к четырнадцати годам тюрьмы. Читателям известно, какие принимал меры начальник ГРУ, чтобы спасти своих агентов в Англии, на которых давал наводку Гузенко. В условиях провала генерал Кузнецов прибегал к прямой связи с резидентом в Англии через письма, которые привозил Ромашкин. Эта осторожность вызывалась тем, что не было известно, кого ещё может разоблачить Гузенко.

Наряду с этим продолжали работать в " Манхэттенском проекте" сохранившиеся агенты. Их информацию, подчас состоявшую из сложных формул, которые невозможно было передать по радио, привозил в своих хитрых кейсах Ромашкин, не зная, какой драгоценный материал доставляет. После провала Гузенко, который произошёл по линии ГРУ, Сталин поручил Берии сосредоточить в своих руках всю разведку и работы по созданию атомной бомбы.

— Возьмёшь под личный контроль и под личную ответственность всю эту проблему, — сказал Сталин. Вызов Ромашкина к Берии был связан именно с передачей материалов о " Манхэттенском проекте" в ведение КГБ. Берия, опасаясь расширения провала, вызванного предательством Гузенко, лично проверял, кто и в какой степени причастен к атомной проблеме. К этому времени совместными усилиями разведчиков ГРУ и КГБ бьло сделано немало, о чём свидетельствует ещё одна выдержка из письма Курчатова.

" Получение данного материала имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки. Теперь мы имеем важные ориентиры для последующего научного исследования, они дают возможность нам миновать многие весьма трудоёмкие фазы разработки урановой проблемы и узнать о новых научных и технических путях её разрешения

(Далее Курчатов в трёх разделах излагает научную оценку полученных сведений.)

…IV. Полученные материалы заставляют нас по многим вопросам проблемы пересмотреть свои взгляды и установить при этом три новых для советской физики направления в работе.

Необходимо также отметить, что вся совокупность сведений материала указывает на техническую возможность решения всей проблемы в значительно более короткий срок, чем это думают наши учёные, не знакомые ещё с ходом работ по этой проблеме за границей…

И. Курчатов".

В наши дни стали широко известны работы советских ученых по созданию атомной и водородной бомб. Ну а то, что разведчики добыли, так об этом не полагалось говорить по соображениям той же секретности. Великолепный труд учёных отмечали на каждом этапе, чем стимулировали их усилия на следующую победу. За короткий сравнительно срок стали трижды Героем Социалистического Труда Игорь Васильевич Курчатов; трижды Героем Соцтруда — Андрей Дмитриевич Сахаров; трижды Героем Соцтруда, лауреатом четырёх государственных премий, одной Ленинской премии — Александров Анатолий Петрович; трижды Героем Соцтруда, лауреатом трёх Госпремий, одной Ленинской — Харитон Юлий Борисович; трижды Героем Соцтруда, четырёх Госпремий, одной Ленинской — Зельдович Яков Борисович; дважды Героем Соцтруда, трёх Госпремий, одной Ленинской — Виноградов Александр Павлович; Героем Соцтруда, пяти Госпремий, одной Ленинской и многого другого — Кикоин Исаак Константинович; Героем Соцтруда, трёх Госпремий, одной Ленинской — Флёров Георгий Николаевич; Героем Соцтруда, дважды лауреатом госпремии — Емельянов Василий Семенович; Героем Соцтруда, трижды лауреатом Госпремии — Алиханов Абрам Исаакович, и так далее. Все награды и звания вполне заслуженные, если напомнить, от какой беды спасли работы этих учёных: план атомного удара по СССР " Дропшот" предусматривал сбросить 300 атомных бомб на 70 советских городов и промышленных районов. И достижения, и награды атомщикам — всё это прекрасно. Разведчики получали другие награды. Например, супруги Моррис и Леонтина Коэн одними из первых много лет " расщепляли" тайны американского атома в Лос-Аламосской лаборатории. В1961 году их арестовали в Англии и " наградили" каждого 20 годами тюрьмы. В 1969 году их обменяли на арестованных иностранных разведчиков. В настоящее время Коэны живут в Москве. Ученый-физик Клаус Фукс сам предложил услуги советской разведке. На идейной основе, без оплаты передал многие секреты, связанные с созданием атомной бомбы. После того, как его разоблачил Гузенко, Фукс получил четырнадцать лет тюрьмы. Резиденты и разведчики ГРУ и КГБ осуществляли самую блестящую операцию в истории разведки. Эти великолепные профессионалы сэкономили стране миллиарды рублей и избавили её от атомной войны, а сами остались в тени.

Ромашкин в добывании информации не участвовал и ничего не знал об атомных делах. Он, по сути дела, был эпизодическим связником и только поэтому не угодил в подземелье на Лубянке. Если бы Берия определил какую-то его информированность, это могло кончиться печально. Только спустя много лет " вспомнили" о подвиге разведчиков — в 1996 году наконец-то было присвоено звание Героя России тем, кто " расщеплял американский атом": А. А. Яцкову, Л. Р. Квасникову, В. Б. Барковскому, А. С. Феклисову. Супруга Коэны — Моррис и Леонтина — отмечены орденами Красного Знамени.

 

И опять — взять живым!

В январе 1949 года начальником ГРУ был назначен один из талантливейших генералов, будущий маршал и начальник Генерального штаба Советской Армии Захаров Матвей Васильевич. В годы войны он был начальником штаба разных фронтов и разрабатывал планы крупнейших стратегических операций, в том числе и блестящий разгром японской армии на Дальнем Востоке в 1945 году. Некоторое время Захаров не вызывал Ромашкина. Василий подумал: " Может быть, Кузнецов давал мне поручения по своим личным планам, а Захаров даже не знает о моём существовании? " На работе в разведотделе Сухопутных войск у Ромашкина был чёткий распорядок — с 10 до 18, и домой. Иногда выезжал в войска, проверял спецподразделения. Жил он в той же комнатке, которую снимал на двоих с Мишей. Чернов улетел в Турцию, а комнату Василий оставил себе. Она была напротив проходной Министерства обороны с Гоголевского бульвара. Так что не нужно было ездить из дома на службу.

У Василия появилось много свободного времени, он вспомнил увлечение молодости, стал писать стихи, и поскольку был не новичок в этом деле, некоторые его вирши были опубликованы в военных изданиях — в газете " Красная Звезда" и журнале " Советский воин". Вечером, в хорошую погоду, Василий выходил погулять по Гоголевскому, Суворовскому, Тверскому бульварам, которые переходили один в другой и завершались памятником Пушкину. Несмотря на движущиеся машины справа и слева вдоль бульвара, под тенистыми деревьями всё же было тише и пахло нагретой солнцем листвой. Во время вечерних прогулок Василий не раз знакомился с девушками, даже ходил с некоторыми из них в кино, но все они оказывались для него неинтересными, саднила рана, оставшаяся в душе после потери Анны. С новыми знакомыми ему было неуютно, как-то не по себе, ещё ни в чем не провинившись, он чувствовал свою неискренность и прерывал знакомство. Но в ГРУ его не забыли. Однажды позвонил адъютант генерала Захарова и велел прийти на следующий день утром. Захаров — плотный, широкоплечий, лобастый и с мясистым лицом, чисто выбритый, был в форме генерала. Он встретил Ромашкина шутливым вопросом:

— Здравствуй, Ухажёр! А ты " языков" брать не разучился?

Василий по кличке понял: генералу известно его настоящее и прошлое.

— Учу этому новому поколение, товарищ генерал, теперь практику подкрепил теорией.

— Это хорошо! Так вот, дорогой мой, есть для тебя работа. Нужен именно такой разведчик, как ты, которого не знают в нашем управлении и который умеет брать " языков". Садись, поговорим.

Он сел на знакомый Ромашкину обшитый мягкой кожей диван и усадил Василия рядом." Опять ситуация похожа на встречу с Черняховским, — отметил про себя Василий, — тот тоже усадил меня на диван и сел рядом". Генерал, став серьёзным, сказал:

— У нас назревает неприятность. Один наш офицер, фамилия его Зайцев, он работает в Турции, в нашем посольстве, под крышей дипломата. Так вот, этот подполковник обратился в английское посольство в Турции с просьбой предоставить ему политическое убежище. Мы не знаем причины: то ли он проворовался, то ли заработать хочет. Раньше в связях с зарубежными разведками не замечен. А если работал на них, какой смысл уходить? О его намерении сообщил наш осведомитель, который работает в английской контрразведке в Лондоне. Он получил запрос из Турции — как поступить с Зайцевым? Нам сообщил о нём и сказал, что может затянуть ответ на пару недель. Но сам воспрепятствовать перебежчику не сможет. Мы должны предпринять свои меры.

Читатели помнят дополнительные сведения о работе Ромашкина, о том, как один из руководителей британской контрразведки помогал нейтрализовать изменника Гузенко и спасти советских агентов в Лондоне. Видимо, этот же доброжелатель прислал информацию о Зайцеве. Дать указание в своё посольство в Турции об отказе перебежчику он не мог, это навлекло бы на него подозрения. Захаров продолжал:

— Зайцев не знает о том, что нам известно о его намерениях. Он ждёт ответа от англичан. Мы должны не допустить его ухода. В нашем распоряжении очень мало времени. Отозвать Зайцева мы не можем, он сразу поймёт неладное и тут же убежит, если не к англичанам, то к американцам. Надо вывезти Зайцева принудительно. Но без шума. Если станет известно, пресса поднимет хай. В посольстве его брать опасно. Надо как-то выманить на конспиративную квартиру, а там дело техники. Послать кого-то из работников управления нельзя, потому что Зайцев может знать его в лицо: он одно время работал у нас здесь. Появление нашего человека подтолкнет Зайцева к решительным действиям. Вот я и вспомнил о тебе. Ты подходишь во всех отношениях. Вывезем мы Зайцева на советском корабле, их много бывает в Стамбульском порту. Капитан получит необходимые указания. Но как взять этого Зайцева, как привезти на корабль? Он сейчас такой насторожённый, к нему очень трудно будет подступиться.

У Василия мгновенно пронеслись воспоминания из своей фронтовой практики, и особенно те случаи, когда подойти к будущему " языку" нельзя и надо было его как-то выманивать на себя. Он стал рассказывать об этом Захарову:

— Если к нему подходы опасны, надо сделать так, чтобы он сам к нам пришёл.

— Как это устроить, он же на нерве живёт, любая попытка его спугнет.

— Когда я выходил из немецкого тыла после выполнения задания в Витебске, мне надо было перейти передний край, а в траншее ходил часовой. К нему не подползёшь — услышит. Часовой ходил по траншее туда-сюда, ему было холодно, он грелся. Вот я и пополз туда, куда он сам придет. Долго подкрадывался, но в конце концов дополз туда, куда этот фриц сам пришёл, и я его снял. Куда может Зайцев сам прийти? Может, в столовую, а там ему подсыплют снотворного?

— Никуда он сейчас не ходит. После работы сидит в своей квартире. Для удобства в разведработе мы арендовали для него квартиру в городе. Продукты покупает в магазине.

— Может быть, на квартире его взять?

— А если нашумим? Да он и не откроет дверь.

— Был у нас на фронте ещё такой случай. Пятеро перебежчиков предварительно сговорились бежать, ночью выскользнули из траншеи и оврагом пошли в сторону немцев. А лейтенант, командир взвода, их засёк. С двумя сержантами он напрямую перебежал нейтральную зону и затаился в кустах недалеко от немецкой колючей проволоки. Он решил взять перебежчиков живыми без кровопролития. Когда они стали выходить из оврага, лейтенант по-немецки негромко скомандовал: " Хальт! Хенде хох! " Ну, беглецы подумали, что они уже у немцев, остановились, подняли руки. А лейтенант им приказывает, картавя под немца: " Оружие на земля. Три шага вперёд, марш! " Они выполнили и это. Лейтенант с сержантами забрали оружие и приконвоировали перебежчиков в свои траншеи. Утром их расстреляли.

Ромашкин не сказал, что он был одним из тех расстреливаемых, теперь он просто предлагал использовать такую уловку.

— Зайцев ждёт ответа из английского посольства. Вот я ему и позвоню, представлюсь англичанином, скажу: всё согласовано, решение принято, приходите к нам. Сразу в посольство нельзя, приходите на конспиративную квартиру, из неё мы отправим вас в Лондон. Ну, а на квартире я с ним познакомлюсь. Предложу выпить за удачу, а перед этим подготовлю лошадиную дозу снотворного. А потом упакую его и доставлю на машине на корабль.

Генерал подумал, покачал головой:

— Как в кино. Как в плохоньком детективе.

Ромашкин сказал:

— Всё гениальное просто. Он ждёт ответа? Ждёт. Вот я и позвоню. Конспиративные квартиры у наших разведчиков наверняка есть. По-английски я говорю хорошо. Он поверит — придёт сам, куда нам надо.

— Лишь бы пришёл. На квартире тебе помогут наши ребята. Ну а если этот вариант не пройдёт? Если он насторожится и не пойдёт в ловушку?

— Ну, тогда надо брать его в посольстве. Он же на работу приходит. Вызовет его атташе в свой кабинет. Здесь мы его без шума и упакуем. А ночью вывезем на корабль. До ночи в закрытом кабинете пролежит, а я посижу с ним рядом.

— Оба варианта не железные. Но выбора у нас нет. На месте с помощником атташе подполковником Черновым принимайте окончательное решение по обстановке. Самого атташе задействовать не будем — всё-таки генерал, неудобно заставлять генерала рот затыкать. Вы помоложе, сами всё сделаете. В общем, тебе поручается взять ещё одного " языка". Документы на тебя готовы, вылетаешь завтра. Все необходимые распоряжения нашим товарищам в Стамбуле я дал. Возвращаешься вместе с Зайцевым на корабле. Какой именно корабль — решайте на месте, выбирайте ближайший к отплытию. Формальности с капитаном уладит посол. Есть ещё одно узкое место в нашей затее. Когда вы будете ехать в порт, машину может остановить турецкая полиция.

— Почему? У нас же будет дипломатический номер. Даже если остановят, ничего особенного: наш товарищ выпил лишнего и заснул.

— С кляпом во рту?

— Обижаете, товарищ генерал, будем работать интеллигентно. Если он будет спать, а я постараюсь, чтобы он спал, зачем же кляп?

Захаров тоже сказал на прощание: " Ну, ни пуха ни пера! " И Ромашкин, улыбнувшись, ответил:

— Сами знаете, товарищ генерал!

На следующий день к вечеру самолёт, на котором летел Ромашкин, приземлился в Стамбуле. Его встретил Миша Чернов. Они обнялись, похлопали друг друга по плечам, весело говорили какие-то ничего не значащие слова. Миша пополнел, в элегантном костюме выглядел человеком, у которого в жизни всё о'кей. Он отвёз Ромашкина на конспиративную квартиру. Предварительно долго кружил по городу, проверяя, нет ли хвоста. Для Василия получилась неплохая экскурсия по Стамбулу. Зашли даже в великолепный древний храм Айя София и в знаменитую Голубую мечеть. На квартире Михаил объяснил:

— В посольстве тебе появляться не надо и для него, и для других, твоё появление вызовет нежелательные вопросы. И вообще, официальное советское посольство в столице, в Анкаре, но мы, и Зайцев в том числе, живём и работаем больше в Стамбуле. Наш подопечный сегодня был на работе, ведёт себя спокойно, ни в чём не проявляет насторожённости. Это естественно, разведчик он опытный. И это будет усложнять нашу с тобой задачу. Вот уж никогда не предполагал, что вместе с тобой придется брать " языка".

Василий подробно рассказал Чернову варианты, которые он обсуждал с Захаровым. Миша предложил начать со звонка якобы из английского посольства:

— Это более естественно. Зайцев ждёт звонка. И приглашение на конспиративную квартиру перед вылетом в Лондон ему будет понятно. Дашь ему адрес этой квартиры, — Миша подал бумажку, — здесь нам будет действовать удобно, тихий район, отдельный вход. Запиши телефон Зайцева. Я привезу хорошее снотворное, а ты подготовишь напиток. Да смотри, не перепутай, а то сам уснёшь! Заботы с кораблём мне поручено взять на себя. Ну, я отправился, а ты отдыхай — харчи для тебя, выпивка и угощение для клиента в холодильнике. Завтра с утра начнём действовать. Медлить нельзя, из английского посольства могут позвонить Зайцеву раньше нас. Давай, укладывайся спать, набирайся сил — нас ждут великие дела!

Ромашкин недолго посидел у радиоприемника, слушал резкий гортанный турецкий говор, поймал и послушал новости на английском и лёг спать. Рано утром появился Чернов, он был уже чисто выбрит и благоухал хорошим одеколоном.

— У меня порядок. Вот тебе славный порошочек, его даже не надо подсыпать, натри стенки бокала и порядок — свалит с ног через пару минут. Корабль-грузовоз " Анадырь" отплывает в девять вечера. На грузовозе команда небольшая, пассажиров вообще нет.

Василий приготовил угощение для того, чтобы выпить с Зайцевым за удачу. Натёр порошком бокал, посмотрел на свет: не остался ли след на стекле. Пошёл в туалет, выбросил бумажную салфетку, вымыл руки. Затем вместе с Михаилом сели у телефона, и Чернов, глубоко вздохнув, сказал:

— Давай.

Ромашкин набрал нужный номер. Как и было рассчитано, Зайцев ещё не ушел на работу, ответил сам. Василий стал говорить по-английски:

— Господин Зайцев? Доброе утро. Я беспокою вас по поводу вашего обращения — помните?

— Да, помню, конечно! — ответил Зайцев.

— Так вот, наше руководство решило удовлетворить вашу просьбу.

— Спасибо, я очень благодарю, когда я могу прийти? — немного волнуясь, спросил Зайцев. Чтобы сообщение выглядело более заманчиво и убедительно, Ромашкин сказал:

— Нам кажется необходимым немедленно отправить вас в Лондон, чтобы избежать неприятностей, которые могут возникнуть для вас здесь.

— Да, я с вами согласен.

— Тогда я приготовлю билеты на ближайший рейс. Вы захватите обязательно ваш паспорт, мы поставим в него нашу визу, чтобы пройти формальности в здешнем аэропорту. Улетать надо очень быстро, вы понимаете почему.

— Хорошо, я это сделаю.

— Теперь, нам кажется, вам не следует до отлёта находиться в нашем посольстве. Лучше, если ни наши, ни ваши не будут знать, где вы находитесь. Запишите адрес, где мы вас ждём в любое удобное для вас время.

— Я записываю.

Ромашкин продиктовал адрес конспиративной квартиры Михаила.

— Я готов прибыть немедленно, — заверил Зайцев.

— Будьте осторожны, не спешите, лучше приходите во второй половине дня, мне надо ещё взять билеты, — посоветовал Ромашкин и повесил трубку.

— Зачем ты его удерживал, пусть бы приходил прямо сейчас, — удивился Миша.

— И будем с ним целый день валандаться? Придёт ближе к отплытию " Анадыря". Упакуем его и сразу в путь. А весь день проведём с тобой, нам есть что вспомнить!

— Жаль, нельзя выпить за нашу встречу! — пожалел Чернов.

— Немножко можно! Давай пивком побалуемся — такую жару ты организовал в своём Стамбуле!

— Мы тут будем пивом баловаться, а вдруг он не придёт. Что-нибудь заподозрит.

— Не должен, мы с ним вроде бы по-хорошему поговорили, было полное взаимопонимание.

— Нет, Вася, поеду я к его квартире, посижу в машине на всякий случай. Прослежу, как бы он в другое место не отправился.

— И то верно! Езжай, — согласился Ромашкин и добавил: — Только будь осторожен, не сопровождай его машину, когда ко мне будет ехать. Держись подальше. Если он тебя заметит — хана всей нашей затее.

— Не беспокойся.

И вдруг Василий предложил:

— Если он придет сюда — значит, поверил. Зачем же его усыплять? Скажу ему, что будем отправляться на корабле, и он сам со мной приедет в порт.

—А как же ты его на " Анадырь" заведёшь? Он сразу всё поймёт.

—Да, ты прав. Давай не будем рисковать. Езжай, паси его от квартиры. А потом жди в машине. Я тебе дам знак, когда у меня будет всё в порядке. Оказывается, просидеть в квартире в ожидании кульминационного события не так просто. Ромашкин ходил по комнатам, включал и выключал телевизор, листал старые журналы, но время тянулось ужасно медленно. Пришла даже такая мысль: " А вдруг Зайцев меня где-то всё же видел, мог встретить даже не в управлении, а на футбольном матче или в театре, в ресторане, наконец, с Мэри, да и без неё бывал я в них нередко. Что тогда? Если он меня расколет, это должно обязательно отразиться на его лице. И тогда… Тогда дело дойдёт до рукопашной, придется брать силой. Вот тут Миша очень пригодился бы. Но он будет ждать сигнала в машине. Лучше бы он сидел в соседней комнате. Но теперь уже не поправишь. А Зайцев тоже разведчик, человек бывалый, приёмы, наверное, не хуже меня знает. Справлюсь ли? Звонок у входа раздался неожиданно, хотя и ждал его Василий целый день. Он открыл дверь и, улыбаясь, приветливо пригласил:

— Входите, я вас жду.

Зайцев был средних лет, среднего роста, чернявый (как и полагалось для работы в Турции), в тёмных глазах его были и беспокойство, и вопрос.

— Входите, входите, — подбадривал Ромашкин, — здесь вы будете в безопасности.

Зайцев вошёл, огляделся, протянул руку. Он хорошо говорил по-английски.

— Я благодарю вас за заботливое отношение ко мне. Вы не пожалеете. Я принёс некоторые очень вас интересующие документы.

Василий наращивал доверие:

— Надеюсь, этих документов не хватятся несколько часов, которые необходимы нам до отлёта в Лондон? Кстати, паспорт вы принесли?

Зайцев подал свой дипломатический паспорт.

— Очень хорошо. Ну, что же, господин Зайцев, предлагаю выпить бокал шампанского, обмыть успешное начало вашей новой жизни.

Он пригласил гостя к столу с закусками, спросил:

— Шампанское, виски?

— Лучше виски, у меня сейчас такое состояние, хочется чего-нибудь покрепче.

А у Василия был подготовлен хрустальный фужер для шампанского, но он не растерялся:

— О пожалуйста, у меня есть замечательное шотландское виски " Чивас регал". — Ромашкин налил виски в фужер и весело добавил: — Если в таком возбуждённом состоянии, рюмочка вам не поможет.

И опять-таки, чтобы окончательно избавить Зайцева от малейшего подозрения, добавил: — Я от вас не отстану, — и налил себе в такой же бокал из той же бутылки.

Зайцев выпил одним махом. Стал накладывать в тарелку закуски. Но скоро почувствовал что-то неладное, движения его становились вялыми, сознание туманилось. Он пытался что-то сказать, но с невнятным мычанием стал крениться и упал бы, если бы не поддержал его Ромашкин. Положив Зайцева на пол, Василий тут же выглянул на улицу и помахал Михаилу. Вдвоём они перенесли Зайцева на диван. Посмотрев друг другу в глаза, почему-то негромко, несмотря на то, что их никто не может услышать, прошептали:

— Ну, лёд тронулся!

— Полдела сделано!

Поскольку времени до отплытия " Анадыря" было ещё много, Миша предложил:

— Давай Вася, и мы по стопочке тяпнем за неплохое начало. Только ты фужеры не перепутай, а то свалишься, я вас обоих до " Анадыря" не доволоку.

Темнело. Миша подогнал машину к крыльцу. Когда на улице не было ни души, вынесли тяжеленного Зайцева и посадили на заднее сиденье. Ромашкин сел с ним рядом, Чернов — за руль и спокойно, не нарушая правил движения, не превышая скорости, повел машину в порт. Подъехали к самому трапу " Анадыря". Недалеко от трапа прохаживался турецкий полицейский. Надо было его как-то нейтрализовать. Василий остался в машине и наблюдал любопытную немую сценку: Чернов подошёл к полицейскому, тот отдал ему честь, Михаил, не говоря ни слова, достал из кармана десятидолларовую купюру и подал её полицейскому. Страж порядка (оказался понятливый) быстро взял деньги, вскинул руку к козырьку и пошёл, не оглядываясь, в сторону трапа. Василий и Михаил подхватили Зайцева под руки и поволокли вверх по трапу. У борта ждал капитан, он коротко бросил вахтенному: " Пропустить".

Ромашкин весело сказал матросу:

— Перебрал на прощание товарищ!

— Бывает, — так же весело ответил матрос. В каюте Василий сказал:

— Миша, я тебя провожать не пойду, его нельзя оставлять без присмотра ни на минуту.

— Не беспокойся, проснётся только в Одессе. Ну, будь здоров! Приеду в отпуск, увидимся. Передай мой привет Зое Афанасьевне.

Зайцев крепко спал всю ночь, это избавило Ромашкина от неприятных разговоров с ним.

…В Одессе всё было гораздо проще. Встретили двое в гражданском. Василий не знал, были они из КГБ или из ГРУ. Дали Зайцеву понюхать нашатыря. Он проснулся и некоторое время ничего не мог понять. Потом своим ходом, с помощью сопровождающих, но всё ещё нетвёрдой походкой спустился по трапу и сел в поджидавшую " Волгу".

Прилетев в Москву, Ромашкин позвонил прямо из аэропорта по телефону, который когда-то дал ему ещё Кузнецов. Услыхав голос Захарова, доложил:

— Ухажер вернулся, ваше поручение выполнено.

— Я в курсе. Молодец, сработал чисто. Пока объявляю тебе благодарность, продолжение будет.

Но радость возвращения омрачило печальное известие, которое ожидало Василия дома. Зоя Афанасьевна, всплеснув руками, запричитала громче обычного:

— Ну где же вы пропадаете? Такая беда! А вас нигде найти невозможно, я уже и на работу звонила. Говорят: в командировке. Что за командировка такая, из которой нельзя отозвать человека?! Я настаивала, но они уверяли — невозможно.

— Что случилось, Зоя Афанасьевна?

— Случилось самое ужасное — умерла ваша мама. Пришло три телеграммы, вас ждут на похороны, а вы где-то разъезжаете. Вам нужно вылетать немедленно, может быть, успеете, хотя прошло уже три дня. От вас ответа не было, наверное, похоронили.

Василий сразу взял такси и помчался в аэропорт. Но в этот же день рейса в Оренбург не было. Вылетел на следующий день. Он всё ещё не мог опомниться от тяжкой новости. Мама вроде бы не болела, не старая, умерла очень неожиданно. Но сколько она пережила! Из-за меня, моих бедствий: в тюрьме, в лагерях, в штрафной роте. Каждый день ждала похоронку всю войну. И дождалась — одну — о гибели отца. Как она жила одна после войны, Василий почти не знал. Отправлял деньги, писал письма, несколько раз приезжал в отпуск. А всё остальное время она жила очень одиноко. И вот теперь её нет. Василий опоздал, мать похоронили друзья и соседи накануне его прилёта. Ждали трое суток, но не было даже телеграммы. Терялись в догадках: если сам Вася болен, то через кого-нибудь мог сообщить. Решили: в отъезде. А ждать больше трех дней не позволяла жаркая летняя погода. Василий попросил соседку Варвару Ильиничну показать, где находится могила. Он довёз подругу мамы на такси до кладбища, купил большой букет цветов и неспешно шёл за пожилой женщиной по тихим дорожкам, мимо крестов и памятников. Могила мамы была свежая. Земля ещё не просохла. Не было на ней ни креста, ни надписи. Скромные букетики цветов даже не покрывали холмик. Василий вытирал слёзы, ему было жаль не только матери, но бедной её жизни и вот этого более чем скромного захоронения.

— Подождите меня здесь, Варвара Ильинична, я сейчас вернусь.

Он пошёл к воротам кладбища, спросил торговку цветами, у которой розы и гладиолусы были в руках и в двух ведрах:

— Сколько стоят все ваши цветы?

— Все? Надо подсчитать.

— Считайте. Я покупаю все, — и тут же подошел к другой продавщице: — А ваши сколько стоят? Женщина оторопела:

— Тоже все? Так вы у неё или у меня покупаете?

— И у неё, и увас…И вы тоже, — сказал он третьей. — Идите за мной. Несите ваши цветы. Я покупаю все.

Женщины неуверенно топтались на месте. Ромашкин достал из кармана пачку денег и, показав её, опять позвал:

— Идёмте со мной, я хочу положить цветы на могилу мамы.

Варвара Ильинична отошла в сторону, пропустив процессию цветочниц. Василий брал у них цветы и раскладывал на холмике, превратив его в яркую клумбу. Затем он щедро расплатился с цветочницами. А они не ушли сразу, а постояли с ним рядом, повздыхали, похвалили между собой: " Вот это сын". А Василий про себя возражал этим словам: " Плохой я сын, очень плохой, не заботился о матери". И второй раз в жизни недоброжелательно подумал о своей профессии: " Разведка лишила меня возможности жениться на любимой женщине, и мать я обижал — жили мы врозь, как чужие, и даже похоронить не смог, был на задании".

 

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться: