Накануне визита Рейгана в Москву

После визита в Соединенные Штаты я, несмотря на крайнюю занятость внутренними делами, постоянно держал в поле зрения проблемы советско-американских отношений. По материалам, поступающим из США, уже ощущалось приближение предвыборной лихорадки, и это, как всегда, отражалось на внешней политике. Было важно не допустить потери темпа, передышка могла привести к откату назад.

Американская общественность восприняла улучшение отношений с СССР положительно, возросли шансы на ратификацию Договора о РСМД конгрессом. Вместе с тем благодушествовать не приходилось. Мы предложили Вашингтону сотрудничать в решении афганской проблемы, но реакция на это разочаровала. Переговоры в Женеве шли ни шатко ни валко. Как я говорил своим сотрудникам, оттуда вновь запахло нафталином.

Следовало постоянно помнить и о том, что согласно достигнутой договоренности летом 1988 года в Москву с официальным визитом должен был прибыть Рональд Рейган. Представлялось крайне важным, чтобы был достигнут новый прорыв в деле разоружения. Тогда визит Рейгана был бы не просто символическим актом, но знаменовал собой еще один важный этап в деле демонтажа «холодной войны». Лучше всего было бы договориться о сокращении стратегических наступательных вооружений, здесь уже наметились серьезные «зоны согласия».

Нетрудно понять значение, какое я придавал встрече с государственным секретарем Дж.Шульцем, намеченной на 28 февраля 1988 года в Москве. К этому времени мы имели немалый опыт общения, переговоров, что давало надежду на позитивный результат.

Беседа началась с обмена общими соображениями о ситуации в США и у нас, но уже вскоре мы перешли к ратификации Договора о РСМД. Я считал, что эта процедура должна быть завершена к прибытию президента в Москву, в противном случае атмосфера не будет способствовать успеху визита. Шульц согласился, выразив уверенность, что ратификация произойдет вовремя.

Затем у нас состоялся обстоятельный разговор о стратегических наступательных вооружениях. Обсуждение сконцентрировалось вокруг нескольких проблем, вызывавших наибольшие трудности. Одна из них — контроль за выполнением договора. Я заявил о нашей готовности на самый всеобъемлющий контроль, который охватывал бы как производство, так и развертывание стратегических наступательных вооружений на земле, на воде, под водой и в воздухе. Готовы мы также к более широкому обмену информацией. Предложено было даже создать специальную группу в составе квалифицированных экспертов — ученых и военных, и поручить ей целенаправленно обсудить все аспекты. Шульц поддержал эту идею и предложил установить группе жесткие сроки. В марте Шеварднадзе должен был нанести очередной визит в США. Пусть, сказал госсекретарь, к этому времени нам представят результаты проведенной работы.

Возобновили обсуждение взаимосвязи договоров о СНВ и ПРО. Я настаивал на том, чтобы поиск развязок между ними основывался на совместном заявлении, принятом в Вашингтоне. Первоначально Шульц вроде бы согласился. Однако затем стал прибегать к оговоркам, дал, по сути дела, задний ход. Приняв вашингтонскую формулу, американская администрация не оставила надежды в вопросе о ПРО поиграть с нами в прятки.

Был затронут также вопрос о запрещении химического оружия. У нас сложилось впечатление, что в США на этот счет поубавилось энтузиазма. Желая уяснить действительную ситуацию, я предложил подготовить к московской встрече заявление о намерении наших стран способствовать запрету этого оружия и решимости сделать все возможное для скорейшего заключения конвенции, а заручившись согласием госсекретаря, спросил, почему бы не сделать еще один шаг: поскольку сейчас много говорят о проблемах контроля, СССР и США могли бы обозначить по одному предприятию химической промышленности, где будут отработаны процедуры контроля в рамках будущей многосторонней конвенции о запрещении химического оружия. Шульц позитивно отнесся и к этому предложению, хотя высказал опасение, что «рискует получить за это дома подзатыльник».

Вопрос об обычных вооружениях мы затронули лишь мельком, согласившись, что «это дело надо двигать». Зато очень подробно обсуждались региональные конфликты. Кстати, на эту тему Шульц и Шеварднадзе проговорили чуть ли не всю ночь.

«ШУЛЬЦ. Мы обсудили эти вопросы как никогда обстоятельно. К каким-то особым итогам не пришли, но поработали с пользой. По Анголе и Камбодже договорились, что есть возможности для взаимодействия. Обсуждали проблему ирано-иракского конфликта. Мне было бы интересно услышать ваши соображения на этот счет.

Приветствуем ваше заявление по Афганистану. Считаем, что положение сейчас весьма многообещающее. Хотим, чтобы предстоящий раунд женевских переговоров был последним. Хотелось бы поговорить и о Ближнем Востоке, регионе, куда я вскоре собираюсь.

ГОРБАЧЕВ. Сначала соображение общего порядка. Мы должны показать миру пример сотрудничества в этих вопросах. Если наладим такое сотрудничество, то можно надеяться, что конфликты будут решаться с учетом интересов всех вовлеченных сторон.

ШУЛЬЦ. Могу согласиться с этим.

ГОРБАЧЕВ. У вас сохраняется негативный подход к нашему искреннему стремлению сотрудничать в решении этих острых проблем. Может быть, дело в том, что у вас этот подход сложился давно? А может быть, дело в той линии, которая, как мы понимаем, исходит из Совета национальной безопасности? Там по-прежнему считают, что Советский Союз и сегодня, и завтра будет оставаться державой, с которой Соединенные Штаты будут повсюду в мире сталкиваться и которая везде и во всем «виновата». Если такой подход остается, то трудно рассчитывать на прогресс, на сотрудничество.

А ведь из того факта, что и мы, и вы присутствуем повсюду, можно сделать совсем другой вывод. Я об этом не раз говорил вам, говорил и публично. Раз мы с вами присутствуем повсюду, мы просто обречены на поиск баланса интересов. Такой подход будет стимулировать нахождение развязок и решений. Вот наша философия.

Как она конкретно преломляется, в частности, в вопросе об Афганистане? Мы привезли в Вашингтон — и сообщили вам первым — наш план действий, пригласили сотрудничать в поисках решения этой сложной, острой проблемы. Учли ваши соображения относительно того, что договоренность на женевских переговорах должна быть достигнута как можно скорее, и наш уход не следует увязывать с формированием коалиционного правительства в Афганистане. К сожалению, в Вашингтоне разговор на эту тему не получился.

Тем не менее мы считаем, что в ситуации вокруг Афганистана наши страны могут сотрудничать, могут подать пример того, как надо подходить к региональным конфликтам. Чтобы подтолкнуть вас в этом направлении, мы выступили со своим недавним заявлением. После этого вы зашевелились.

Но что же получается? Сейчас вы отказываетесь от своих прежних заявлений. Если мы хотим иметь нейтральный, неприсоединившийся, независимый Афганистан, то пусть афганцы сами обсуждают и решают, какое у них должно быть правительство. Что тут неприемлемого? Разве не об этом вы все время вели речь?

Мы говорили, что после подписания соглашения наши и ваши возможности влияния на ситуацию будут ограниченными. И видим это уже сейчас. Нам уже сложнее вести дела с нашими друзьями. Каждый думает прежде всего о себе, о своем будущем. Это естественно.

...Мы сделали заявление о выводе наших войск, определили дату и сроки вывода. Путь открыт.

Я приветствую то, что вы сказали: предстоящий раунд переговоров в Женеве должен быть последним. Это единственно верный подход. В конце концов, мы не можем танцевать под настроения и эмоции той или иной стороны в этом конфликте. Вопрос этот слишком важен для Советского Союза, чтобы танцевать польку-бабочку кому-то в угоду. И все же нельзя не видеть, что кое у кого хватает наглости — я не боюсь этого слова — говорить, что заявление Советского Союза о выводе войск из Афганистана — это всего лишь пропаганда.

ШУЛЬЦ. Мы так не говорим. Мы приветствуем ваше заявление, принимаем его как таковое. Я поверил в серьезность ваших намерений еще полгода назад, когда Шеварднадзе впервые заявил мне о них.

ГОРБАЧЕВ. У нас нет никаких намерений создавать плацдарм в Афганистане, рваться к теплым морям и т.п. Это чепуха.

Мы хотим, чтобы вы содействовали скорейшему подписанию женевских договоренностей, чтобы Афганистан был независимой, неприсоединившейся, нейтральной страной, с таким правительством, какого пожелают сами афганцы. И давайте подталкивать дело с двух сторон в направлении такого урегулирования, чтобы оно было бескровным.

ШУЛЬЦ. Согласен.

ГОРБАЧЕВ. Сейчас между самими афганцами идут контакты, о которых мы раньше не знали. Там происходят вещи, о которых неизвестно ни нам, ни вам. Нам не надо представлять себя своего рода вершителями судеб Афганистана.

ШУЛЬЦ. Хорошо.

ГОРБАЧЕВ. Прошу вас передать президенту, что мы надеемся на сотрудничество с американской стороной в вопросе афганского урегулирования».

Накануне приезда государственного секретаря посол Мэтлок передал нам предложения по урегулированию ближневосточного конфликта, с которыми Шульц собирался выступить в ходе своей предстоявшей тогда поездки по ряду стран региона. Эти предложения стали известны как «план Шульца».

Я приветствовал сам факт передачи в предварительном порядке таких предложений, расценив его как признак начинающегося процесса американо-советского сотрудничества в поисках решения застарелой международной проблемы.

— Мы ждали, когда вы убедитесь в том, — сказал я госсекретарю, — что без участия Советского Союза трудно решить эту проблему. Думаю, сотрудничество между нами здесь может быть плодотворным.

О содержании этой части переговоров с Дж.Шульцем расскажу в другой связи, когда речь пойдет о нашей новой политике на Ближнем Востоке.

Этот обмен мнениями вывел нас на философский диалог по крупным мировым проблемам. Шульц проявил огромный интерес к высказанным мною мыслям, сказав, что он «двигался в том же направлении».

«ШУЛЬЦ. У меня нет волшебного стекла, через которое можно увидеть будущее. Но я замечаю, что в мире развиваются тенденции, которые требуют, я бы сказал, нового мышления. И если действовать в духе этого нового мышления, то, мне кажется, мы увидим по-новому и наши интересы. Многое предстанет в другом свете.

ГОРБАЧЕВ. Есть реальная возможность гармонизации интересов государств. Развитым странам на первый взгляд кажется, что это неприемлемо, что за этим стоит стремление выворачивать их карманы. Но это только на первый взгляд. Если посмотреть глубже, то интересам развитых стран отвечает прогресс на всех континентах. Ведь если его не будет, если будет происходить накопление экономических, социальных, других проблем, то в конце концов это ударит по всем, в том числе и по развитым странам, нарушит взаимосвязи.

Гармонизация интересов государств отнюдь не означает уравниловку в международном масштабе. Это сложная взаимосвязь, совершенно ясно, что пришло время искать решения на подлинно международной основе. Думаю, можно найти и соответствующие механизмы....Конечно, можно попытаться действовать по-старому еще лет двадцать— тридцать. Но это было бы ошибкой. Пришло, как говорится, время собирать камни. Это не мечтания, это настоятельные потребности сегодняшнего мира, которыми пришло время заняться. Если мы этого не сделаем, можем быть застигнутыми врасплох».

Завершив беседу с Шульцем, я попытался уточнить для себя, что внесла она в наши отношения, реальна ли наша ставка на развитие позитивного сотрудничества с нынешней и идущей ей на смену администрациями США. Было очевидно, что сам Шульц настроен весьма позитивно. Можно было рассчитывать, что, руководствуясь, естественно, интересами Соединенных Штатов, он использует свое влияние, чтобы и дальше вести дело к лучшему в наших отношениях. Вместе с тем нетрудно было заметить, что руки у него не свободны, в окружении президента, в конгрессе, во влиятельных политических кругах и государственных органах не только не готовы принять его концепцию политики на советском направлении, но и сопротивляются этому. За спиной Уайнбергера — известного противника Шульца — действовало мощное лобби.

Последующие события подтвердили, насколько ожесточенной была борьба в правящих кругах США вокруг вопроса о дальнейшей политике по отношению к Советскому Союзу. С одной стороны, Шеварднадзе во время встреч с ведущими деятелями администрации Рейгана продвинулся вперед при решении ряда трудных вопросов разоружения. В Женеве удалось наконец подписать Соглашение об Афганистане. С другой — из уст представителей руководства США, в том числе самого президента, стали вновь срываться слова, которые никак не согласовывались с новым характером отношений.

Поэтому, когда я вновь встретился с Шульцем 22 апреля 1988 года, мне пришлось после обычных приветствий и обмена шутливыми замечаниями опять поставить перед ним жесткий вопрос:

— Неужели все, что говорит в последнее время президент, — это та политическая основа, на которой он собирается строить свой визит к нам? Неужели именно с этим багажом собирается в Москву? Но ведь мы не оставим без ответа любые нападки на нас. И каков будет результат? Устроим перебранку, похороним все то, что удалось достичь такими большими усилиями! Кому это нужно?

Шульц попытался разуверить меня: президент, мол, оценивает наши отношения как новую страницу в истории. При этом подробно обозначил то, что было достигнуто в последние годы.

Естественно, в центре нашей беседы на этот раз была организация визита Рейгана в Советский Союз. Московская встреча должна стать продолжением нашего содержательного диалога.

Очень важный вопрос: чем завершить визит? Не обязательно на каждой встрече в верхах подписывать какой-нибудь договор, но не хотелось и заранее расхолаживаться. Пусть не будет соглашений, но следовало бы подготовить основательный итоговый документ, фиксирующий продвижение вперед.

Наш разговор снова вышел на вопросы разоружения. В тот момент у нас создалось впечатление, что Соединенные Штаты и НАТО устраивает ситуация, когда дискуссия на переговорах по обычным вооружениям вращается в основном на пропагандистском кругу, с акцентом на превосходство Советского Союза.

Возражая мне, Шульц сказал, что США намерены приступить к конкретному обсуждению вопроса об обычных вооружениях. Тут же он, как уже стало обычным для наших американских партнеров, перевел разговор на тему о правах человека, будто никаких серьезных перемен в этой области в СССР не произошло. Из этого я вынес только подтверждение прежнего моего вывода, что Шульц, продолжая держаться своей линии, вместе с тем вынужден подыгрывать и президенту, большому любителю все сводить к «правам человека», консервативному лобби в целом. На этот раз тема поднята была, наверное, из боязни потерять — в ходе улучшения отношений — последний козырь для давления на нас.

После достаточно жесткого обмена мнениями на этот счет я предложил вернуться к разоружению. Спросил, верно ли наше впечатление, что США притормозили работу по этому пункту советско-американской «повестки дня». Шульц сказал, что надеется к встрече на высшем уровне иметь договоренность о проведении совместного эксперимента по контролю за подземными ядерными взрывами.

Вновь возникла тема Афганистана. Я пришел к выводу: способность к сотрудничеству в этом вопросе — пробный камень того, способны ли мы, СССР и США, развивать свое взаимодействие или все сведется к прежнему. Сказал об этом госсекретарю.

— Это важно не только для нас с вами. За нами следит весь мир. Считаю, что было бы серьезной опасностью для процесса политического урегулирования, если бы США не избавились от искушения получить вместо нейтрального, неприсоединившегося Афганистана удобное для себя государство.

Шульц заверил, что США — за нейтральный, независимый Афганистан, который займет-де свое место в регионе и будет играть разумную, ответственную роль.

Встреча с Шульцем укрепила меня в убеждении, что борьба в администрации США вокруг отношений с СССР продолжается. Тем больше значил предстоявший визит Рейгана. В конце концов, именно президент — ключевая фигура американской политики.

Переговоры по разоружению продвигались по-прежнему медленно. В мае стало ясно, что на подписание договора об СНВ выйти не удастся. В порядке «компенсации» была достигнута договоренность предварить визит Рейгана ратификацией Договора о РСМД. 27 мая она была произведена сенатом США. 28 мая договор был ратифицирован в Верховном Совете СССР.

Беседы в Кремле

29 мая Президент США, закрывая четырнадцатилетний перерыв в официальных визитах глав американского государства, вступил на нашу землю. В тот же день в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца состоялась наша первая беседа один на один.

Возвращаясь мыслями к тому времени и перелистывая сделанные тогда записи, я думаю, что значимость первой московской беседы определялась не столько ее содержательной стороной, сколько тональностью, обоюдно обнаруженным желанием. придать ей доброжелательный, доверительный характер. Мы поговорили о необходимости продолжить диалог по важнейшим аспектам советско-американских отношений, выразили взаимное удовлетворение проведенной до того работой. Я предложил президенту, чтобы одним из итогов нашей встречи была констатация, что в современном мире с его идеологическими и иными различиями никакие спорные проблемы не могут и не должны решаться военным путем, что народы должны жить в мире, мирное сосуществование мы рассматриваем как универсальный принцип международных отношений.

Рейган, в основном согласившись с этой идеей, переадресовал ее экспертам и сразу же перешел к теме, которая всегда занимала его в первую очередь. Попросил решить ряд конкретных вопросов, связанных с воссоединением семей и разрешением на эмиграцию. Я обещал внимательно рассмотреть все названные им случаи.

Затем Рейган поднял вопрос о религии и религиозной свободе в Советском Союзе, подчеркивая, что все это надо рассматривать «исключительно как его личные добрые советы». Он говорил искренне, и я реагировал соответственно. Имея в виду намечавшуюся встречу президента с патриархом Пименом и посещение монастыря, выразил надежду, что президент получит в результате более объемную информацию о проблемах религии в нашей стране.

Пока мы беседовали с президентом, Раиса Максимовна познакомила Нэнси Рейган с достопримечательностями Кремля. В это время здесь, как и обычно, много экскурсантов со всех концов страны, ведь уже начинались летние каникулы и период отпусков. Наши люди тепло приветствовали американских гостей, желали успеха переговорам. Президент и его супруга, вся делегация уже в первые часы оказались в атмосфере доброжелательности.

30 мая начались официальные переговоры. С нашей стороны принимали участие Громыко, Шеварднадзе, Яковлев, Добрынин, Язов, Черняев, Бессмертных, некоторые другие. С американской — Шульц, Карлуччи, Бейкер, Пауэлл, Нитце, Рауни, Мэтлок, Риджуэй.

Доминирующей, практически единственной темой первого дня переговоров было разоружение. Нашу позицию по главным ее аспектам я изложил следующим образом.

Мы считаем очень важным, что вопрос о ратификации Договора о РСМД решен к этой нашей встрече на высшем уровне. Обмен ратификационными грамотами будет серьезным политическим ее элементом. Что касается СНВ, то готовы продолжать работу с нынешней администрацией США. В частности — искать решения проблемы подуровней в увязке с проблемой мобильных МБР.

Я отметил, что, как у американцев вызывают озабоченность наши МБР, мы озабочены их ракетами на подводных лодках. Понимаем, что крылатые ракеты морского базирования (КРМБ) не включаются в предельные уровни СНВ. Это самостоятельная проблема. Но ее необходимо твердо увязать с 50-процентными сокращениями СНВ. В противном случае останутся открытыми ворота для продолжения гонки вооружений на другом направлении. Нужно установить предельный уровень для таких ракет, и было бы очень важно, если бы нам здесь удалось договориться о таком пределе.

Мы, подчеркнул я, настроены подписать договор по СНВ, пока у власти находится наш гость.

Рейган, как и следовало ожидать, заговорил о СОИ. Подтвердил американскую позицию, согласно которой сокращение СНВ может сопровождаться соглашением о невыходе из договора по ПРО в течение определенного срока. Если за это время не договоримся об ином, каждая сторона вправе сама определять свой курс действий. Одновременно Рейган подчеркнул, что США не дадут согласия на период невыхода из ПРО до тех пор, пока не будут устранены нарушения этого договора с нашей стороны. Он имел в виду Красноярскую радиолокационную станцию.

Важным вопросом, продолжал Рейган, является проблема допустимых пределов исследований, разработок и испытаний в период невыхода из договора по ПРО. США против того, чтобы на них накладывались большие ограничения, чем предусмотренные самим договором по ПРО.

Начавшаяся после этого дискуссия сразу вышла на проблему о смысле СОИ. Поскольку было затронуто любимое детище президента, обмен мнениями приобрел довольно «колючий» характер.

«ГОРБАЧЕВ. И все-таки: для чего СОИ? Какие ракеты будет сбивать эта система, если ядерное оружие будет ликвидировано?

РЕЙГАН. Она будет создана на всякий случай. Ведь в умах людей останется знание технологии создания ядерного оружия. Этого никто уже не сможет у них отнять. Останется и технология создания ракет. И может найтись безумец, который воспользуется этими секретами. Такие примеры есть, например Гитлер, они время от времени появляются в истории...»

Президент, жестикулируя, опрокинул в этот момент стакан с водой. Извинился.

— Ничего, господин президент, — шутя заметил я, — со стаканом воды неосторожность — это не страшно. А вот если с ракетами...

Посмеялись. Зато и дискуссия, обещавшая приобрести ненужный «накал», вошла в спокойное русло.

— Мы считаем, — сказал я, — что СОИ — это не только программа оборонительного характера, но и путь к созданию космического оружия, способного наносить удары по земле. Кроме того, возникает вопрос: если кто-то собирается создать систему космической ПРО, то зачем нам облегчать его задачу? Ведь одно дело, когда ей будет противостоять определенное число ракет, и совсем другое, когда ей будет противостоять большее число ракет. Вот и получается, что стороны будут создавать космическое и стратегическое наступательное оружие, тратя на эту гонку свое национальное достояние. Но ведь при этом просто обесценивается смысл переговоров о сокращении стратегических наступательных вооружений, подрывается стратегическая стабильность, под сомнение ставится капитал, накопленный на протяжении многих лет наших переговоров. Возникает вопрос: а можем ли мы вообще иметь дело с вами? О чем же в таком случае надо нам думать и что делать? И мы уже думаем об этом.

«РЕЙГАН. Еще в Женеве я говорил, что мы предлагаем вам наблюдать за работами, ведущимися в рамках СОИ, присутствовать при экспериментах.

ГОРБАЧЕВ. Позвольте высказать сомнения на этот счет. Прежде чем делать такое предложение, вам следовало бы убедить господина Карлуччи, господина Шульца и ваш военно-морской флот открыть для инспекции всего лишь два типа ваших кораблей с целью контроля крылатых ракет морского базирования. Но, как мы знаем, ваши моряки уперлись, они не хотят давать согласие на инспекции ваших кораблей, и в этом их поддерживает господин Карлуччи. Так как же вы откроете для инспекции секретные исследования в рамках СОИ, если даже не можете допустить наших инспекторов всего на два типа кораблей? Это просто несерьезно».

Вступил в разговор Карлуччи и стал уверять, что СОИ не может выполнять функции оружия.

— Это неубедительно, — возразил я. — Такие аргументы не могут нас убедить, господин министр.

Затем мы обсудили спорные проблемы контроля, а также американское предложение о подписании отдельного соглашения об уведомлениях запусков МБР и БРПЛ не только за пределы, но внутри национальных территорий. Договорились доработать такое соглашение и подписать документ уже сейчас в Москве.

Разговор об обычных вооружениях был облегчен тем, что за полмесяца до того Шеварднадзе и Шульц нащупали развязку вопроса о предмете переговоров (вооруженные силы, обычные вооружения и техника; никакие их виды не будут исключаться из переговоров). Возникла возможность согласовать мандат переговоров по этой проблеме.

Но Рейган опять поднял вопрос о советском превосходстве в области обычных вооружений. Я со своей стороны напомнил, что мы спорили по этому поводу еще в Вашингтоне, и предложил: чтобы снять все споры, давайте обменяемся официальными данными о наших вооруженных силах и опубликуем их. Собеседники восприняли мое предложение весьма сдержанно.

Пытаясь добиться более существенного сдвига, я сделал следующее заявление, которое воспроизвожу по протокольной записи:

«ГОРБАЧЕВ. Мы предлагаем завершить обсуждение предмета переговоров, начать наконец сами переговоры. В ходе этих переговоров было бы три этапа. На первом этапе были бы выявлены и ликвидированы дисбалансы и асимметрии. С тем чтобы сделать это, мы хотим внести сейчас новое предложение: сразу же с началом переговоров о сокращении обычных сил провести проверку исходных данных при помощи инспекций на местах, устранить таким образом различия в оценках. На этом этапе стороны определили бы пути ликвидации дисбалансов и асимметрий, способы сокращения вооруженных сил и вооружений под строгим контролем.

На втором этапе, после ликвидации дисбалансов и асимметрий, стороны провели бы сокращение своих вооруженных сил примерно на 500 тысяч человек каждая.

На третьем этапе вооруженным силам обеих сторон был бы придан чисто оборонительный характер, чтобы они не были способны к наступательным операциям. На всех этапах переговоров мы готовы пойти на взаимное сокращение вооружений, имеющих наступательный характер, — тактического ядерного оружия, ударной авиации, танков. Могли бы обсуждаться и такие меры, как создание коридоров, в которых не было бы ядерного оружия, они раздвинули бы наши войска друг от друга.

Вот наша логика. Я не понимаю, что в ней не подходит вам. Что удерживает вас от того, чтобы всерьез обсуждать эти вопросы? »

Весьма примечательным был ответ на это государственного секретаря.

«ШУЛЬЦ. Мы видим, что вы хотите продвинуться вперед по проблеме обычных вооружений. Мы и наши союзники тоже хотим продвинуться вперед. Вопрос в том, как это сделать. Начать надо в Вене. Надо завершить там работу над мандатом. Вы прочитали формулировку, которая действительно обсуждалась нами в Женеве. Это хорошая формулировка. Теперь надо «продать» эту формулировку союзникам, нашим и вашим. Сделка эта будет легче, если она будет выглядеть как предложение, рассмотренное всеми, а не как формулировка, которую мы с вами согласовали. Они боятся, что мы договоримся за их спиной. Таким образом, этот процесс должен идти в Вене. Что же касается существа дела, то формулировка нас устраивает. Главное — аккуратно выдвинуть ее в Вене.

ГОРБАЧЕВ. А что мы запишем по этому вопросу в нашем совместном документе?

ШУЛЬЦ. Здесь надо действовать очень осторожно. Учтите, что большая часть обычных сил, о которых идет речь, не принадлежит США. Так что лучше, если эта работа будет завершена не в Москве, а в Вене. Мы со своей стороны можем дать импульс этой работе».

К концу встречи Рейган заговорил о необходимости предотвратить распространение баллистических ракет.

— Мы, — сказал он, — видим остроту этой проблемы на Ближнем Востоке, в Южной Азии. Если не остановить такого распространения, оно превратится в серьезную угрозу. Такие страны, как Иран и Ливия, могут соединить ракетную технологию и технологию химического оружия, что приведет к самым тяжелым последствиям. Поэтому надо подумать, какое давление можно оказать на соответствующие страны, как повлиять в нужном направлении на наших друзей, чтобы остановить или поставить под контроль эту тенденцию.

Я согласился с тем, что это действительно серьезная проблема, и выразил готовность взвесить ее конкретные аспекты.

Утром 31 мая встретились снова один на один. По просьбе Рейгана я подробно рассказал ему о перестройке, о трудностях и дальнейших планах. Обратил его внимание на то, что США по-прежнему проводят дискриминационную политику в торговле с СССР. Подозреваю, отметил я, что власть старых стереотипов сковывает американское руководство. Выглядит это примерно так: зачем помогать Советскому Союзу становиться более сильным? Лучше иметь дело со слабой страной. Рейган энергично стал возражать. Но одновременно и оправдывал дискриминационные меры, ссылаясь на еще не до конца решенные проблемы эмиграции из СССР.

Подытоживая, я сказал примерно следующее: если мы с вами добились принципиального понимания, что необходимо продвигать двустороннее сотрудничество, то давайте совместно убирать завалы прошлого. Убежден, что сам Бог велел нам сотрудничать, развивать связи. Кстати, большая зависимость друг от друга обеспечивает и большую предсказуемость в политике каждого из партнеров.

Рейган обещал сделать все, что в его силах, для сохранения конструктивного духа американо-советского диалога, добавив при этом, что он иногда молится, чтобы его преемником был Буш, поскольку он разделяет его основные убеждения, стремление к более конструктивным отношениям с СССР.

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться: