ПИСЬМА НЕИЗВЕСТНЫХ ЛЕТ ПИСЬМО К ОКТАВИАНУ ФРАГМЕНТЫ ПИСЕМ

 

CMXVI. Марку Фадию Галлу

 

[Fam., VII, 23]

Рим, 61 г. (? )

Цицерон шлет привет Фадию Галлу[6356].

1. Только приехал я из арпинской усадьбы, как мне вручили письмо от тебя, и от того же человека я получил письмо Авиания[6357], в котором было любезнейшее сообщение о том, что он, по приезде, назначит платеж на тот срок, на какой я захочу. Постарайся, прошу, быть тем, кем являюсь я. Совместимо ли с твоей или моей совестливостью сначала просить о сроке, затем требовать более чем на год? Но все было бы легким, мой Галл, если бы ты купил то, что мне было нужно, и в пределах желательной для меня суммы. Все-таки как раз то, что ты купил, как ты пишешь, будет не только одобрено мной, но и приятно мне; ведь я вполне понимаю, что тобой руководило не только рвение, но и приязнь, что ты, человек, как я всегда считал, самый тонкий во всех своих суждениях, скупил то, что восхитило тебя, то, что ты счел достойным меня.

2. Но я хотел бы, чтобы Дамасипп[6358] остался верен своему намерению. Ведь из тех твоих покупок мне вообще ни одной не нужно; но ты, не зная о моем правиле, взял четыре или пять статуй за столько, во сколько я вообще не ценю все существующие статуи. Этих вакханок ты сравниваешь с музами Метелла[6359]. Что похожего? Во-первых, я никогда не оценил бы этих самых муз так высоко и сделал бы это с одобрения всех муз. Однако это подошло бы для библиотеки и соответствовало бы моим занятиям. Но где у меня место для вакханок? «А они красивы». Знаю прекрасно и часто видел их. Если бы они нравились мне, то я, давая тебе поручение, прямо назвал бы эти известные мне статуи. Ведь я обычно покупаю те статуи, которые украшают у меня участок на палестре ради подобия с гимнасиями[6360]. А к чему мне, поборнику мира, статуя Марса? Радуюсь, что не было статуи Сатурна[6361]. Ведь я считал бы, что две эти статуи принесли мне долги. Я предпочел бы, чтобы было какое-нибудь изображение Меркурия; мне думается, я мог бы счастливее закончить с Авианием.

3. Столоносца [6362] ты предназначил для себя; если он восхищает тебя, возьми; но если ты переменил мнение, то я, разумеется, возьму. Право, как раз за эту сумму я гораздо охотнее купил бы заезжий двор в Таррацине, чтобы не всегда обременять хозяина[6363]. Вообще я вижу, что это вина моего вольноотпущенника, которому я дал вполне определенные поручения, а также Юния, который, я считаю, известен тебе, — близкий друг Авиания. Я устроил в галерейке тускульской усадьбы новые небольшие экседры[6364]; их я и хотел украсить картинами. Действительно, если что-либо в этом роде восхищает меня, то восхищает живопись. Итак, если мне следует получить все это, пожалуйста, извести меня, где оно находится, куда послать за ним, каков способ перевозки. Ведь если Дамасипп не останется верен своему намерению, то я найду какого-нибудь Псевдодамасиппа, хотя бы с убытком.

4. Ты снова пишешь мне о доме; выезжая, я уже поручил это своей Туллии; ведь я получил твое письмо как раз в этот час; я говорил также с твоим Никием, потому что он, как ты знаешь, в дружеских отношениях с Кассием[6365]. Но как только я возвратился, я, прежде чем прочитал твое письмо, спросил свою Туллию, что она сделала. Она сказала, что действовала через Лицинию, но Кассий, я полагаю, не так часто встречается с сестрой; далее, что она, по ее словам, так как муж отсутствует (ведь Дексий выехал в Испанию), не решается переезжать в его отсутствие и без его ведома. Меня очень радует, что ты оценил мой уклад и образ жизни столь высоко, что, во-первых, берешь тот дом, чтобы иметь возможность жить не только вблизи от меня, но совсем со мной; затем, что ты в такой степени торопишься переселиться. Но пусть я не буду жив, если я согласен с тем, что ты жаждешь этого больше, чем я. Поэтому я испробую все. Ведь я вижу, чт о важно для меня, чт о важно для каждого из нас. Если я добьюсь чего-нибудь, то дам тебе знать. А ты и ответишь мне на всё и, если находишь нужным, известишь меня, когда мне ждать тебя.

 

CMXVII. Квинтию Галлу

 

[Fam., XIII, 43]

Рим, 58 г. (? )

Марк Туллий Цицерон шлет большой привет Квинтию Галлу[6366].

1. Хотя я и надеюсь в очень многих случаях ясно увидеть то, что я и так ясно вижу давно, — что я любим тобой, все же теперь тебе представляется случай легко проявить свое расположение ко мне. Луций Оппий, сын Марка[6367], человек, близкий мне, ведет дела в Филомелии. Его я препоручаю тебе особенно и тем более, что и я люблю его, и он ведает делами Луция Эгнация Руфа[6368], — единственного римского всадника, с которым я поддерживаю самые дружеские отношения и которого связывает со мной как ежедневное общение, так и очень многие важнейшие услуги.

2. И вот — совершенно так, как если бы это были мои дела, — прошу тебя любить находящегося там Оппия и печься о деле отсутствующего Эгнация. В виде напоминания себе, пожалуйста, дай ему какое-нибудь письмо с тем, чтобы оно было вручено тебе в провинции[6369], но составь его так, чтобы тогда, когда ты будешь читать его, ты легко мог вспомнить тщательность этой моей рекомендации. Еще и еще настоятельно прошу тебя об этом.

 

 

CMXVIII. Квинтию Галлу, в провинцию Азию

 

[Fam., XIII, 44]

Рим, 58 г. (? )

Цицерон Галлу привет.

Хотя ты и помнишь о моей рекомендации, как я узнал из письма моего ближайшего друга Луция Оппия, и хотя я, ввиду твоего необычайного расположения ко мне и ввиду наших дружеских отношений, менее всего удивился этому, все же еще и еще препоручаю тебе находящегося там Луция Оппия и дела отсутствующего Луция Эгнация, моего самого близкого друга. У нас с ним такие тесные дружеские отношения, что я не тревожился бы в большей степени, если бы это были мои дела. По этой причине ты сделаешь очень приятное мне, если постараешься, чтобы он понял, что я любим тобой в такой мере, в какой я это сам считаю. Ничего приятнее этого ты не можешь сделать для меня, и я настоятельно прошу тебя сделать это.

 

CMXIX. Аппулею, в провинцию Азию

 

[Fam., XIII, 45]

Рим, 58 г. (? )

Марк Туллий Цицерон шлет большой привет проквестору Аппулею[6370].

Луций Эгнаций — единственный римский всадник, с которым я поддерживаю самые дружеские отношения. Его раба Анхиала и дела, которые он ведет в Азии, препоручаю тебе не менее заботливо, нежели препоручил бы свое дело. Так, пожалуйста, и считай — меня не только связывает с ним чрезвычайно тесное ежедневное общение, но нас соединяют друг с другом большие и взаимные услуги. По этой причине еще и еще прошу тебя позаботиться, чтобы он понял, что я написал тебе достаточно внимательно. Ведь в твоем расположении ко мне он не сомневался. Еще и еще прошу тебя сделать это.

 

 

CMXX. Аппулею, в провинцию Азию

 

[Fam., XIII, 46]

Рим, 58 г. (? )

Марк Туллий Цицерон шлет большой привет проквестору Аппулею.

Луций Ностий Зоил[6371] — мой сонаследник и наследник своего патрона. Поэтому пишу о двух обстоятельствах — чтобы ты и знал, что у меня есть основание для дружбы с ним, и считал его честным человеком, которого отметил своим суждением патрон[6372]. Итак, препоручаю его тебе так, как препоручил бы одного из своих домочадцев. Мне будет очень приятно, если ты постараешься, чтобы он понял, что эта рекомендация оказала ему в твоих глазах большую помощь.

 

CMXXI. Марку Фадию Галлу

 

[Fam., VII, 26]

Тускульская усадьба, 57 г. (? )

Цицерон шлет привет Галлу.

1. Тяжко страдая кишечником уже десятый день и не будучи в состоянии убедить тех, кто хотел воспользоваться моим содействием, что я нездоров, так как у меня не было лихорадки, — я бежал в тускульскую усадьбу, после того как я в течение двух дней воздерживался от пищи в такой степени, что не принимал даже воды. Поэтому, измученный слабостью и голодом, я скорее нуждался в твоих услугах, а не думал, что тебе требуются мои. Я страшусь как всяких болезней, так и той, из-за которой стоики дурно относятся к твоему Эпикуру, так как он говорит, что его тяготят дисурические и дисэнтерические заболевания [6373], одни из которых они считают болезнью от обжорства, другие — даже от более позорной невоздержанности. Я сильно испугался дисэнтерии; но мне, видимо, принесла пользу либо перемена места, либо даже душевный отдых, либо, пожалуй, само ослабление заканчивающейся болезни.

2. Однако, чтобы ты не удивлялся, отчего это произошло или каким образом я допустил это, скажу, что это закон о расходах[6374], который, видимо, принес мне простоту; он и послужил во вред мне. Ведь когда ваши любители пышности хотят отдать честь произведениям земли, для которых закон сделал исключение, они так приготовляют грибы, овощи, всякую зелень, что ничто не может быть приятнее. После того, как я набросился на них на авгурском обеде у Лентула[6375], меня схватила столь сильная диаррея [6376], что она только сегодня, видимо, начала останавливаться. Так я, который легко воздерживался от устриц и мурен[6377], был обманут свеклой и мальвой. Итак, впредь буду осторожнее. Но ты, узнав об этом от Аниция (ведь он видел меня во время тошноты), имел законные основания не только послать письмо, но и посетить меня. Думаю задержаться здесь, пока не поправлюсь. Ведь я и потерял силы и исхудал. Но я надеюсь легко восстановить это, если избавлюсь от болезни.

 

 

CMXXII. Квинту Марцию Филиппу, в провинцию Азию

 

[Fam., XIII, 74]

Рим, 55 г. (? )

Марк Туллий Цицерон шлет привет проконсулу Квинту Филиппу.

Хотя я, ввиду твоего уважения ко мне и ввиду наших дружеских отношений, и не сомневаюсь, что ты помнишь о моей рекомендации, всё же еще и еще препоручаю тебе того же Луция Оппия, моего близкого друга, находящегося там, и дела отсутствующего Луция Эгнация, моего ближайшего друга[6378]. Меня связывают с ним столь тесные дружеские отношения, что если бы это было мое дело, то я тревожился бы не в большей степени. По этой причине ты сделаешь очень приятное мне, если постараешься, чтобы он понял, что я любим тобой в такой мере, в какой я сам это предполагаю. Ничего приятнее этого ты не можешь сделать для меня, и я настоятельно прошу тебя сделать это.

 

CMXXIII. Публию Ситтию, в Мавританию

 

[Fam., V, 17]

Рим, 52 г. (? )

Марк Туллий Цицерон шлет привет Публию Ситтию, сыну Публия[6379].

1. В течение последнего времени я не обращался к тебе с письмами не вследствие того, что я забыл о нашей дружбе и изменил своему обыкновению, но оттого что первое время совпало с крушением государства и моим собственным[6380], а последующее помешало мне писать ввиду постигших тебя совершенно незаслуженных и жесточайших бедствий. Но после того как и прошел достаточно длинный промежуток времени, и я старательнее вспомнил о твоей доблести и величии духа, я не счел чуждым своим правилам написать тебе следующее.

2. И в то первое время, Публий Ситтий, когда ты, отсутствуя, подвергся ненависти и обвинению, я защитил тебя, а когда с судом над твоим ближайшим другом[6381] и опасностью для него соединилось обвинение против тебя, я со всей заботливостью, с какой мог, оберегал тебя и твое дело. И недавно, тотчас после моего приезда, хотя я и нашел дело начатым не так, как я бы считал нужным, если бы я был на месте, я все-таки ни в чем не уклонился от содействия твоему избавлению. И хотя в то время, вследствие ненависти из-за недостатка продовольствия, недруги не только твои, но и твоих друзей, несправедливость всего суда и многие другие пороки государства были сильнее, нежели правое дело, я не отказал твоему Публию[6382] ни в содействии, ни в совете, ни в усилиях, ни в благорасположении, ни в свидетельских показаниях.

3. По этой причине, заботливо и свято соблюдая все обязанности дружбы, я не счел даже возможным обойтись без уговоров и просьб к тебе, чтобы ты помнил, что ты — и человек и муж, то есть чтобы ты мудро переносил всеобщее ненадежное положение, которого ни один из нас никаким способом не может ни избегнуть, ни предвидеть, и чтобы ты мужественно боролся со скорбью и судьбой и полагал, что вследствие несправедливых приговоров такие случаи происходили со многими храбрейшими и честнейшими мужами и в нашем государстве и в прочих, достигших владычества. О, если бы, когда я пишу тебе, не было правдой, что ты лишен такого государства, в котором ничто не радует ни одного благоразумного человека!

4. Что же касается твоего сына, то опасаюсь, как бы не показалось, что я не представил свидетельства, которого заслуживает его доблесть, если я ничего не напишу тебе; но если я опишу всё, что чувствую, то — как бы не разбередить своим письмом твою тоску и скорбь. Но все-таки ты поступишь благоразумнее всего, если будешь думать, что его сыновняя любовь, доблесть, трудолюбие принадлежат тебе, где бы ты ни был, что они с тобой; ведь то, что мы охватываем умом, — не менее наше, нежели то, на что мы смотрим глазами.

5. Поэтому для тебя должны быть большим утешением и его исключительная доблесть и глубокая любовь к тебе, а также я и прочие, которые ценим и всегда будем ценить тебя не на основании участи, но на основании твоей доблести, а особенно твое собственное сознание, когда ты подумаешь о том, что на твою долю ничего не выпало заслуженно, и прибавишь, что мудрых людей волнует позор, а не случайности, собственный проступок, а не чужая несправедливость. Я, со своей стороны, и памятуя о нашей старой дружбе, и побуждаемый уважением со стороны твоего сына, не пропущу ни одной возможности ни утешить тебя, ни облегчить твою участь. А если ты случайно напишешь мне что-либо, сделаю так, чтобы ты не подумал, что ты написал понапрасну.

 

CMXXIV. Публию Силию Нерве, в провинцию Вифинию

 

[Fam., XIII, 47]

Рим, 51 г. (? )

Марк Туллий Цицерон шлет большой привет Силию[6383].

К чему мне препоручать тебе того, кого ты сам почитаешь. Но все-таки, чтобы ты знал, что я не только почитаю, но и люблю его, — с этой целью пишу тебе следующее: из всех твоих услуг, и многочисленных и больших, самой приятной мне будет, если ты обойдешься с Эгнацием[6384] так, чтобы он понял, что и он любим мной и я тобой. Еще и еще настоятельно прошу тебя об этом. Итак, то мое не сбылось[6385]. Прибегнем поэтому к обычному утешению: что, если это лучше[6386]. Но об этом при встрече. Ты же старайся любить меня, что ты и делаешь, и знай, что ты любим мной.

 

CMXXV. Гаю Секстилию Руфу, на Кипр

 

[Fam., XIII, 48]

Рим, 50—47 гг.

Марк Туллий Цицерон шлет большой привет квестору Гаю Секстилию Руфу[6387].

Препоручаю тебе всех жителей Кипра[6388], а особенно пафийцев; всё, что ты ни сделаешь в их пользу, будет чрезвычайно приятно мне. И я делаю это тем охотнее, то есть препоручаю их тебе, что, по моему мнению, для твоей славы, которой я способствую, выгодно, если ты, первый квестор, прибывший на этот остров, установишь то, чему последуют другие. Надеюсь, ты легче достигнешь этого, согласившись следовать закону твоего родственника Публия Лентула и тому, что было установлено мной. Я уверен, что это принесет тебе великую славу.

 

CMXXVI. Публию Цесию

 

[Fam., XIII, 51]

Рим, год не известен

Марк Туллий Цицерон шлет привет Публию Цессию[6389].

Препоручаю тебе, прибегая к той рекомендации, какая может быть самой заботливой, римского всадника Публия Мессиена, обладающего всеми достоинствами и моего близкого друга. Во имя дружбы — нашей и между нашими отцами — прошу тебя принять его под свое покровительство и печься о его имуществе и добром имени. Ты привлечешь к себе честного и достойного твоей дружбы мужа, а для меня сделаешь приятнейшее.

 

CMXXVII. Курию

 

[Fam., XIII, 49]

Место и год не известны

Цицерон шлет большой привет проконсулу Курию[6390].

Квинт Помпей, сын Секста, связан со мной дружескими отношениями по многим и давним причинам. Хотя он и ранее привык к тому, что его имущество, влияние и авторитет находятся под защитой благодаря моей рекомендации, но теперь, когда ты управляешь провинцией, он, благодаря моему письму, конечно, должен получить возможность понять, что он никогда никому не был препоручен в большей степени. По этой причине прошу тебя настоятельнее обычного — хотя ты, ввиду наших дружеских отношений, и должен уважать всех моих друзей наравне со своими — прежде всего принять его под свое покровительство так, чтобы он понял, что ничто не могло послужить ему на пользу или во славу в большей степени, чем моя рекомендация. Будь здоров.

 

 

CMXXVIII. Квинту Марцию Филиппу, в провинцию Азию

 

[Fam., XIII, 73]

Место и год не известны

Марк Туллий Цицерон шлет привет проконсулу Квинту Филиппу[6391].

1. Поздравляю тебя с твоим благополучным возвращением из провинции к своим, причем добрая слава и государство невредимы. Если бы я видел тебя в Риме, то я лично поблагодарил бы тебя за то, что мой ближайший друг Луций Эгнаций был предметом твоей заботы, отсутствуя, а Луций Оппий — присутствуя[6392].

2. С Антипатром из Дербы[6393] меня связывает не только гостеприимство, но также чрезвычайно близкие дружеские отношения. Я слыхал, что ты сильно разгневался на него, и я был огорчен. Об обстоятельствах дела судить не могу; я только убеждаю себя в том, что ты, такой муж, ничего не сделал необдуманно. Однако, во имя наших давних дружеских отношений, еще и еще прошу тебя простить ради меня его сыновей, которые находятся в твоей власти, если только, по твоему мнению, при этом не страдает твое доброе имя. Если бы я так полагал, то я никогда не просил бы тебя, и твоя добрая слава была бы для меня гораздо важнее, чем дружеские отношения с ним. Но я убеждаю себя в том — возможно, я ошибаюсь, — что это обстоятельство скорее послужит тебе во славу, чем принесет осуждение. О том, чт о возможно сделать и чт о ты можешь сделать ради меня (ведь в том, что ты хочешь, я не сомневаюсь), пожалуйста, извести меня, если тебе не будет трудно.

 

 

CMXXIX. Кваттуорвирам и декурионам

 

[Fam., XIII, 76]

Рим, год не известен

Марк Туллий Цицерон шлет привет кваттуорвирам и декурионам[6394].

1. У меня есть столь важные причины для дружеских отношений с Квинтом Гиппием, что ничто не может быть связано теснее, нежели мы между собой. Если бы это не было так, то я, по своему обыкновению, ничем не докучал бы вам. Ведь вы для меня наилучшие свидетели тому, что я, хотя я и убежден, что могу всё испросить у вас, всё же никогда не хотел обременять вас.

2. Итак, настоятельно еще и еще прошу вас, в виде почета мне, обойтись самым щедрым образом с Гаем Вальгием Гиппианом[6395] и закончить с ним дело так, чтобы то купленное у вас владение, которое принадлежит ему в области Френеллы[6396], могло быть свободным и необлагаемым[6397]. Если я испрошу это у вас, то буду считать, что вы оказали мне необычайную услугу.

 

 

CMXXX. Гаю Юлию Цезарю Октавиану

 

(Pseudo-Cicero ad Octavianum)

Место не известно, между 19 августа и 7 декабря 43 г.

Цицерон Октавиану привет[6398].

1. Если бы твои легионы, чрезвычайно враждебные моему имени и римскому народу, позволили мне явиться в сенат и лично обсудить положение государства, то я сделал бы это и не столько с охотой, сколько по необходимости: ведь никакие лекарства, которые прикладываются к ранам, не причиняют боли в такой степени, в какой ее причиняют те, которые целительны. Но так как сенат, обложенный вооруженными когортами, не может принять искренно никакого другого постановления, кроме того, что он боится, — в Капитолии знамена, по Риму бродят солдаты, на поле[6399] устраивается лагерь, вся Италия разрывается легионами, набранными ради нашей свободы, приведенными для порабощения, и конницей чужеземных народов, — то я в настоящее время уйду, уступая тебе форум, курию и святейшие храмы бессмертных богов, где, в то время как свобода уже вновь оживала, а затем снова была сломлена[6400], сенат ничего не обсуждает, боится многого, потворствует всему.

2. А в ближайшее время, раз обстоятельства требуют этого, я уйду из Рима, который я, сохранив его, чтобы он был свободным, не смогу видеть в рабстве; уйду из жизни, которая, хотя она и тревожна, всё же, если она приносит пользу государству, утешает меня доброй надеждой на будущее; утратив ее, я без колебаний паду и уйду так, чтобы казалось, будто это судьба не поддержала моего суждения, а не присутствие духа — меня. Что же касается того, что является и указанием на недавнюю скорбь, — и свидетельством несправедливости в прошлом, и выражением чувств отсутствующих, то я не премину, — раз мне препятствуют сделать это лично, — отсутствуя, привлечь тебя к ответу за себя и за государство; при этом я говорю «за себя», словно мое спасение либо полезно государству, либо, во всяком случае, связано с всеобщим спасением; ведь, во имя покровительства бессмертных богов — если только я не тщетно призываю, тех, которые не преклоняют слуха и отвернулись от нас, — и во имя Фортуны[6401] римского народа, которая, хотя она враждебна нам, некогда была милостива и, как я надеюсь, будет ею, — кто так чужд человечности, кто до такой степени недруг имени и месту этого города, что может либо скрыть это, либо не скорбеть, либо, если он никак не в силах врачевать недуги государства, не готов путем смерти избегнуть лично ему грозящей опасности?

3. Чтобы повести речь с начала и дойти до конца и последние события сопоставить с первыми — какой последующий день не был горше предыдущего и какой наступающий час не был для римского народа более бедственным, чем предшествовавший? После того как очень отважно, но мало счастливо отстранили Гая Цезаря от господства в государстве, Марк Антоний, муж в высшей степени храбрый (о, если б он отличался также мудрыми намерениями! ) пожелал первенства, более царского, нежели это могло бы потерпеть свободное государство: он расточал государственные деньги[6402], опустошал казначейство, уменьшал налоги, на основании записей[6403] предоставлял городам и народам свободу от повинностей[6404]; он осуществлял диктатуру, навязывал законы, препятствовал назначению диктатора, презирал плебисциты[6405], сам царствовал во время консульства, один пожелал все провинции[6406]; ему внушала отвращение провинция Македония, которую Цезарь взял себе как победитель. Какую надежду и какие расчеты следовало нам возлагать на него?

4. Появился ты, как защитник нашей свободы, честнейший, как тогда, по крайней мере, казалось, — о, если бы нас не обмануло ни наше ожидание, ни твоя верность! — и, собрав воедино ветеранов и призвав два легиона для спасения отечества от гибели, ты неожиданно поднял своими усилиями уже почти утратившее надежды, пораженное и поверженное государство. Чего не предоставил тебе сенат раньше, чем ты потребовал, — большее, нежели ты хотел, в большем числе, нежели ты надеялся? Он дал тебе связки[6407], чтобы иметь защитника с авторитетом, а не чтобы вооружить тебя военной властью против самого себя; он провозгласил тебя императором, воздавал тебе почет после обращения в бегство войска врагов, не для того, чтобы тебя называло императором то бегущее войско, истребленное твоей рукой; он постановил воздвигнуть тебе статую на форуме[6408], предоставить место в сенате, высший почет до срока[6409].

5. Если что-либо другое может быть дано, то он прибавит. Существует ли что-нибудь другое, большее, что ты хотел бы взять? Но если сверх положенного по возрасту, сверх положенного по обычаю, даже сверх того, что положено тебе как смертному, тебе уделили всё, то почему ты обманываешь сенат либо жестоко, словно он неблагодарен, либо преступно, словно он не помнит о твоем благодеянии? Куда мы послали тебя? От кого ты возвращаешься? Против кого мы вооружили тебя. Против кого ты думаешь обратить оружие? От кого ты уводишь войска? Против кого выстраиваешь их? Почему врага[6410] оставляют, а вместо врага устремляются против гражданина? Почему с середины пути войско двигается, удаляясь от лагеря противников в сторону Рима? Их надежда заставляет нас бояться кое-чего.

6. О, я никогда не был мудр и меня когда-то напрасно считали тем, кем я не был! Как ты, римский народ, ошибся в своем мнении обо мне! О моя злополучная и неудержимая старость! О покрытые позором седины, в моем преклонном и лишенном разума возрасте! Я побудил отцов-сенаторов к братоубийству, я обманул государство, я заставил сам сенат наложить на себя руки, когда я сказал, что ты дитя Юноны и что плод твоей матери — золотой[6411]. Но рок предсказывал, что ты станешь для отечества Парисом[6412], что ты опустошишь Рим пожаром, Италию войной, будешь устраивать лагерь в храмах бессмертных богов, созывать сенат в лагере.

7. О жалкая и в короткое время столь быстрая и столь разительная перемена в государстве! Кто именно будет обладать таким умом, чтобы быть в состоянии выразить все это в письме так, чтобы оно казалось действительностью, не вымыслом? Кто будет обладать столь большим легкомыслием, чтобы не считать подобным басне то, что сохраняют вполне достоверные воспоминания? Ведь подумай, — Антоний был признан врагом, им был осажден избранный консулом[6413], который является отцом государства, ты выступил для освобождения консула и уничтожения врага, и враг обращен в бегство, и консул освобожден от осады; затем, немного спустя, тот обращенный в бегство враг вызван, словно сонаследник после смерти государства, чтобы получить достояние римского народа; избранный консулом снова заперт там, где ему предстоит защищаться не стенами, но реками и горами[6414]. Кто возьмется изложить это? Кто осмелится поверить этому? Да будет дозволено однажды безнаказанно погрешить, пусть признание будет лекарством для заблуждающегося!

8. Ведь я скажу правду: лучше бы нам было не изгонять тебя, Антоний, как господина, чем принять этого! Не потому, чтобы какое-либо рабство являлось желанным, но так как ввиду достоинства господина участь раба менее позорна, а из двух зол, когда следует избежать большего, следует избрать более легкое. Но он вымаливал то, что он хотел забрать; ты вымогаешь. Он как консул добивался провинции[6415]; ты жаждешь, будучи частным лицом. Он учреждал суды и предлагал законы ради спасения злодеев[6416]; ты — на погибель честнейшим. Он оберегал Капитолий от крови и поджога рабами; ты хочешь уничтожить всё кровопролитием и пламенем. Если тот, кто давал провинции Кассию и Брутам и тем стражам нашего имени, царствовал, то что будет делать тот, кто лишает жизни? Если тот, кто выбрасывал из Рима, был тираном, то как назвать нам этого, который не оставляет даже места для изгнания?

9. И вот, если те погребенные останки наших предков разумеют что-либо, если вместе с телом все чувства не уничтожены — одним и тем же огнем, то что на их вопрос о том, как теперь живет римский народ, ответит любой из нас, кто отойдет в ближайший черед в то вечное жилище? Или какую весть о своих потомках получат те древние Африканские[6417], М а ксимы[6418], Павлы[6419], Сципионы[6420]? Что услышат они о своем отечестве, которое они украсили добытыми в бою доспехами и триумфами? Что есть какой-то восемнадцатилетний, чей дед был менялой, свидетелем при сделках — отец[6421], но оба получали доход по чужой милости, причем один вплоть до старости, так что он этого не отрицает, другой с детства, так что он не может не признать следующего: что действует, захватывает государство тот, кому это могущество доставили не доблесть, не покоренные путем войны и присоединенные к государству провинции, не достоинство предков, кому наружность ценой срама дала деньги и знатное имя, оскверненное бесстыдством, кто принудил выступить в бою старых Юлиевых гладиаторов, изнуренных ранами и удрученных старостью, эти нищие остатки школы Цезаря[6422]; огражденный ими, он перемешал всё, не щадит никого, живет для себя; тот, кто владеет отказанным ему по завещанию[6423] государством, словно приданым в браке?

10. Услышат двое Дециев[6424], что те граждане, которые обрекли себя в жертву победе, чтобы властвовать над врагами, попали в рабство; услышит, что мы повинуемся бесстыдному властителю, Гай Марий, который и солдат хотел иметь только стыдливых; услышит Брут[6425], что тот народ, который сначала он, а впоследствии его потомки избавили от царей, отдан в рабство в уплату за позорный разврат. Если не кто-либо другой, то, во всяком случае, я, вскоре принесу им эту весть; ибо, если я не смогу избегнуть всего этого при жизни, то я решил бежать одновременно и от этого и от жизни.

 

ФРАГМЕНТЫ ПИСЕМ [6426]

 

Раздел I. Марку Титиннию [6427]

 

Луций Плоций Галл. Цицерон в письме к Марку Титиннию сообщает о нем так:

Я, со своей стороны, помню, что в наши детские годы первым начал обучать нас по-латински некий Луций Плоций[6428]. Когда к нему устремились, так как все наиболее ревностные занимались у него, я огорчался, что мне нельзя того же; однако меня ободрял авторитет ученейших мужей, которые полагали, что упражнениями по-гречески можно лучше воспитывать умы[6429].

 

Раздел II. Корнелию Непоту

 

1. — Цицерон во второй книге писем к Корнелию Непоту говорит так:

Поэтому, когда всё то, что я сказал, было сказано — то, что я высказал остроумно и кратко, и тонко, — наши захотели, чтобы оно называлось особым наименованием «высказывания»[6430].

2. — Цицерон Непоту:

Оставалось также, чтобы я был тобой осажден посредством вымышленных даров («чтобы я был осажден» он сказал в страдательном залоге — «чтобы я был осажден »; в том же); кто имеет, того домогаются добровольно; кто беден, тот презирается (в страдательном залоге — «презирается »)[6431].

3. — Цицерон так написал о нем же (о Цезаре) Корнелию Непоту:

Как? Кого ты предпочтешь ему из тех ораторов, которые не защитили ничего другого? Кто острее или богаче мыслями? Кто более изощрен или более изящен в выражениях[6432]?

4. — Как и Туллий указывает в одном письме к Непоту, упрекая Цезаря в жестокости:

И ведь счастье не что иное, как благополучие в честных делах, или — чтобы определить иным способом — счастье есть удача, помощница честным намерениям, лишенный которых никоим образом не может быть счастлив. Итак, в низких и нечестивых намерениях, которыми отличался Цезарь, не могло быть никакого счастья, и Камилл, находившийся в изгнании[6433], по моему суждению, был счастливее, чем Манлий при тех же обстоятельствах[6434], даже если бы он мог царствовать, чего он жаждал[6435].

 

Раздел III. Гаю Юлию Цезарю [6436]

 

1. — Марк Туллий в первой книге писем к Цезарю:

Тогда, когда то, чего ты, с величайшим почетом для себя, добился от сената, …[6437]

2. — Марк Туллий в письме к Цезарю, книга первая:

Как высоко я ценю Бальба и как я посвятил ему себя всего, ты узнаешь от него[6438].

3. — Первая книга писем к Цезарю:

Ты должен возненавидеть его[6439] бесчестность, так как он выбрал бессовестнейшее звание[6440].

4. — Марк Туллий в первой книге писем к Цезарю:

Чтобы он знал, что это следует оберегать с большей заботой, нежели та, с какой оно было добыто[6441].

5. — Марк Туллий в первой книге писем к Цезарю:

Поэтому опасаюсь, как бы твои столь высокие суждения о нем[6442] не сделали его более жестоким[6443].

6. — Марк Туллий в письмах к Цезарю, книга первая:

Что считают мудрые или честные люди…[6444]

7. — Во второй книге писем к Цезарю Марк Туллий высказал мнение, что признак памятника следует выводить из способности напоминать:

Что касается назначения памятника[6445], то я руководствуюсь самим названием: он должен иметь в виду более память потомства[6446], нежели благодарность современности[6447].

8. — Значение «сдачи с торгов» явно: сдача с торгов либо работы, либо имения. Марк Туллий во второй книге писем к Цезарю:

Или потому, что сама сдача с торгов[6448] стоит дорого, …[6449]

9. — Распускать — это покидать. Марк Туллий Цезарю, книга третья:

Если бы ты видел это, ты защищался бы, не удерживая войско, но передав или распустив его[6450].

10. — «Презирать» и «пренебрегать» отличаются тем, что презрение тяжелее, чем пренебрежение. Марк Туллий во второй книге писем к Цезарю:

Некоторые друзья хотят, чтобы ты презирал сенат, пренебрегал им и не ставил его ни во что[6451].

11. — Марк Туллий Цезарю:

Ни сколь важно последнее, ни каково оно, — не могу выразить словами[6452].

12. — Марк Туллий Цезарю:

Полагаю, что как раз теперь твоя известность и слава являются и станут большим украшением для меня[6453], … ты избавляешь меня от заботы[6454].

 

Раздел IV. Цицерону от Октавиана

 

Веррий Флакк, говорит Плиний, полагал, что слова, которые оканчиваются в именительном падеже на «ns», в отделительном падеже должны оканчиваться на «e». И вот, Цезарь в письмах к Цицерону:

И он (говорит) вел себя в лагере неосмотрительно и невнимательно[6455].

 

Раздел V. Гаю Юлию Цезарю Октавиану

 

1. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

И они явились бы либо к консулам, либо к тебе, либо к Бруту, только бы им не ставили в вину, что они были с Антонием[6456].

2. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

Спроси его самого[6457], как я принял его в Аримине[6458].

3. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

Но он быстро раскаялся и возвратился домой; прочие медлили[6459].

4. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

Я, конечно, не предпочел бы тебе решительно никого и даже не сравнил бы с тобой[6460].

5. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

При обложении каждой черепицы можно завершить шестьсот раз[6461].

6. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

Война, по моему мнению, уже была бы закончена при согласии среди граждан[6462].

7. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

Чтобы дело не тянулось, мы постарались, чтобы антониева Геркулеса[6463] перенесли на другое место[6464].

8. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

Но из прочих видов (налогов) деньги будут добыты тогда, когда будет предстоять уплата победоносным легионам того, что мы обещали[6465].

9. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

Но так как я видел, что под названием мира будет скрыта война, …[6466]

10. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

Было хорошее мнение о Планке, хорошее о Лепиде[6467].

11. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

Если ты поручишься в моей верности, что ты, я уверен, сделаешь, …[6468]

12. — Марком Туллием в первой книге сказано Цезарю младшему:

Но это мы увидим, когда послы[6469] возвратятся с ответом[6470].

13. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

Когда я ехал к Аквиле в Клатерну при отвратительнейшей погоде, …[6471]

14. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

Если бы ты ничего не прибавлял к той услуге, благодаря которой я при твоем посредстве освободил бы себя заодно с государством, …[6472]

15. — Как различается «прощать» и «делать уступку», Марк Туллий открывает в первой книге к Цезарю младшему:

Тому, что ты освобождаешь меня и Филиппа от присутствия[6473], я радуюсь вдвойне, ибо ты и прощаешь за прошлое и делаешь уступку на будущее[6474].

16. — Марк Туллий в первой книге к Цезарю младшему:

В канун февральских нон отправив тебе письмо утром, я спустился на форум в плаще[6475], в то время как остальные консуляры хотели спуститься одетыми в тоги[6476].

17. — Марк Туллий в первой книге писем к Цезарю младшему:

Но он[6477] говорил так нелепо, что вызвал резкие нарекания со стороны сената[6478].

18. — Марк Туллий во второй книге к Цезарю младшему:

На то, на что меня вызвала твоя речь, последовала вялая моя[6479].

19. — Марк Туллий во второй книге к Цезарю младшему:

Хотя и было известно, что Цезарь[6480] предоставил этот налог Луперкам, но как это могло быть известно[6481]?

20. — Марк Туллий во второй книге к Цезарю младшему:

Существует статуя некоего Клодия; знай, что она — после того как он приказал восстановить ее в Анконе — была вместе с господином сброшена на основании постановления сената[6482].

21. — Марк Туллий во второй книге к Цезарю младшему:

Наглый, заносчивый, хвастливый[6483].

22. — Марк Туллий во второй книге к Цезарю младшему:

Я скорблю из-за гибели консула, имеющего такие заслуги перед государством[6484].

23. — Марк Туллий во второй книге к Цезарю младшему:

Было написано, что сражение конницы было очень удачным, но в этом письме — что оно было скорее неудачным[6485].

24. — Марк Туллий во второй книге к Цезарю младшему хотел назвать надежными не только располагающих большими средствами, но и стойких и решительных по отношению к чему угодно:

Решительно ничего определенного, да я и не располагал для этого надежным источником[6486].

25. — Марк Туллий во второй книге к Цезарю младшему:

Антоний в безумии в военном плаще до рассвета…[6487]

26. — Марк Туллий в третьей книге к Цезарю младшему:

Итак, Панса резко напал на это мнение[6488].

27. — Марк Туллий в третьей книге к Цезарю младшему:

Считаю его древнейшим, происходящим от скифов, для которых радость важнее выгоды[6489].

28. — Марк Туллий к Цезарю младшему:

Напишешь мне, каких моих действий ты впоследствии захочешь; я превзойду твои ожидания[6490].

29. — Марк Туллий к Цезарю младшему:

Помни о своих обещаниях[6491].

 

Раздел VI. Гаю Вибию Пансе

 

1. — Марк Туллий в первой книге к Пансе:

Насчет Антиоха[6492] ты поступил благородно; я всегда любил его и чувствовал, что я любим им[6493].

2. — Марк Туллий в первой книге к Пансе:

Вырвалось то слово их, о котором я впервые услыхал кое-что от тебя[6494].

3. — Цицерон в третьей книге к Пансе:

Меня волнуют слухи о Вентидии[6495].

4. — Из неизвестной книги:

Дуралеи…[6496]

 

Раздел VII. Авлу Гирцию

 

1. — Марк Туллий во второй книге к Гирцию:

Если я в этом слегка ошибся, то ты защитишь мое терпимое заблуждение[6497].

2. — Марк Туллий в пятой книге к Гирцию:

И так как, ввиду нынешних обстоятельств, мне нечего уделить отечеству, …[6498]

3. — Марк Туллий в седьмой книге к Гирцию:

Так как знатность не что иное, как признанная доблесть, то кто усмотрит недостаток древности рода у того, кого он видит стареющим для славы[6499]?

4. — Марк Туллий в девятой книге к Гирцию[6500]:

Ты говоришь, словно такое погибает. Не знаю; впрочем, это было приятно мне; но я опасался, как бы какой-либо случай не погубил предыдущего…[6501]

5. — Из неизвестной книги:

Они сгребали глину и ил[6502].

 

Раздел VIII. Марку Юнию Бруту

 

1. — Цицерон в первой книге к Бруту:

Если бы Помпей не просил со всей настоятельностью и уже не убедил меня длинными речами…[6503]

2. — Марк Туллий в седьмой книге писем к Бруту:

Я, как бывает, испытал противоположное и противоречащее этому[6504].

3. — Марк Туллий в восьмой книге писем к Бруту:

И потому что он любит тебя так сильно, что даже меня осмеливается побуждать к этому, …[6505]

Из неизвестных книг

4. — Цицерон Бруту:

Так ты и поступишь и будешь меня или любить, или почитать, чем я довольствуюсь[6506].

5. — Иногда честным советуют не особенно благородное; не особенно честным подаются советы, в которых имеется в виду польза тех, кто советует. И мне вполне ясно, какие мысли могут тотчас возникнуть у читателя: так этому ты учишь и это считаешь дозволенным? Цицерон мог бы оправдать меня, раз он так пишет Бруту, предпослав очень много такого, что можно пристойным образом советовать Цезарю:

Честный ли я муж, если советую это[6507]? Отнюдь нет; ведь цель советующего — польза того, кому каждый советует. «Но это справедливо». Кто отрицает это? Но для справедливого не всегда есть место при подаче совета[6508].

6. — «Содержание» имеет более широкое значение. Ведь и в применения к драматическим произведениям, сочиненным для представления на сцене, говорят «содержание», и сам Педиан[6509], излагая как бы тему речей Цицерона, говорит: «Содержание таково», и сам Цицерон пишет Бруту так:

Он, пожалуй, опасался, как бы я не перенес оттуда кое-чего дурного в своего «Катона»[6510], хотя содержание и не было сходным[6511].

7. — Цицерон справедливо пишет в этих же самых выражениях в одном письме к Бруту:

Ведь я совершенно не признаю красноречия, которое не вызывает удивления[6512].

8. — И ведь те слова, которые теперь являются старинными, некогда были новыми, и употребляются кое-какие совсем недавнего происхождения… Слова «благоволение» (favor) и «обходительный» (urbanus) Цицерон считает новыми. Ведь и в письме к Бруту он говорит:

Ту любовь и то благоволение — чтобы воспользоваться этим словом — я призову на совет[6513].

9. — Та свобода в пользовании числами будет иметь значение более всего при произнесении речей; ведь и Ливий часто говорит: «Римлянин, победитель в сражении», когда он указывает, что победили римляне; наоборот, Цицерон, когда он говорит только о себе, пишет[6514] Бруту:

Мы провели народ и показались ораторами.

10. — Это более частое повторение называют сплетением [6515]; оно происходит от смешения фигур, как я сказал выше; таково письмо к Бруту:

Хотя я и вернулся к добрым отношениям с Аппием Клавдием и вернулся[6516] при посредстве Гнея Помпея, …

Итак, раз я вернулся, …[6517]

11. — Фигуры, которые образуются путем пропуска, достигают особенной красоты краткости и новизны. Одна из них — это, когда какое-либо пропущенное слово достаточно понятно на основании прочих, например, Цицерон Бруту:

Разговор, разумеется, только о тебе; ведь о чем еще? Тогда Флавий[6518]: «Завтра, — говорит, — письмоносцы, и я там же нацарапал это во время обеда»[6519].

 

Раздел IX. От Марка Юния Брута Цицерону

 

1. — Брут в письмах:

После того как он, после убийства Гая Цезаря, пересек море, было предоставлено…[6520]

2. — Хуже окончание в виде гексаметра, как у Брута в письмах:

И они[6521] предпочитают не иметь покровителей или защитников, хотя и знают, что на это было согласье Катона[6522].

3. — Брут о диктатуре Гнея Помпея:

Ведь лучше никем не повелевать, нежели у кого-либо быть в рабстве; ведь без первого можно с почетом жить; жить со вторым нет никакой возможности[6523].

 

Раздел X. Марку Туллию Цицерону сыну

 

1. — Цицерон в первой книге к сыну Марку:

Поэтому постарайся и добейся превосходства[6524].

2. — Марк Туллий во второй книге к сыну:

Я с величайшей охотой буду ему содействовать, чем только смогу[6525].

3. — Цицерон сыну:

Стертыми записями…[6526]

4. — Как ты признал истину философии, учат наставления, составленные тобой для сына, в которых ты советуешь:

Наставления философии следует знать; жить следует как гражданин[6527].

 

Раздел XI. Гаю Лицинию Макру Кальву

 

1. — Цицерон в первой книге писем к Кальву[6528]:

Я был огорчен, что письмо от тебя было доставлено мне стертым[6529].

2. — Цицерон Кальву:

Ум предчувствует и каким-то образом предсказывает, какова будет приятность[6530].

 

Раздел XII. Квинту Аксию [6531]

 

1. — Из первой книги. — Цицерон Аксию:

К Марку Бибулу обратились[6532].

2. — Цицерон в первой книге к Аксию:

Если ты можешь сколько-нибудь помочь нам, …[6533]

3. — Марк Туллий во второй книге к Аксию:

Я разорвал бы твое письмо против своего желания: с такой добротой оно было написано[6534].

4. — Каким плачущим голосом говорит Цицерон в одном письме к Аксию уже после победы над Помпеем отцом, когда сын его все еще вновь готовил сломленное оружие!

Ты спрашиваешь, что я здесь делаю. Остаюсь в своей тускульской усадьбе полусвободный[6535].

 

Раздел XIII. Марку Порцию Катону

 

Марк Туллий в письме к Катону:

Мне не следует отказываться от своего достоинства именно потому, что многие посягнули на него, но тем более следует восстановить его, что более многочисленны те, кто его желал[6536].

 

Раздел XIV. Цереллии

 

(К смешному можно отнести) также то, что Цицерон написал Цереллии[6537] в объяснение, почему он так терпеливо переносит то известное время Гая Цезаря:

Это следует переносить либо с присутствием духа Катона, либо с настроением Цицерона.

В этом «настроение»[6538] есть некоторое подобие шутки[6539].

 

Раздел XV. Из неизвестных писем

 

1. — Я не всегда называю умолчанием даже то, в чем что-либо предоставляется подразумевать, как, например, Цицерон — также в письмах:

Написано в Луперкалии, в день, когда Антоний на Цезаря.

Ведь он не умолчал и не пошутил, так как подразумевать можно было только следующее: «возложил венец»[6540].

2. — Полагаю, что «изящный» приложимо не только к смешному. Ведь и Гораций не сказал бы, что природа наделила Вергилия даром изящных песен[6541]. Я считаю, что есть название красы и утонченной изысканности. Поэтому Цицерон и приводит в письмах следующие слова Брута:

Право, ноги у нее изящны и нежны, когда она восхитительно ступает[6542].

3. — Сплетение, сочетание, та фигура речи, при которой то же слово или имя, употребленное дважды подряд, означает разное, например, следующее:

Тем не менее к тому дню[6543] Меммий не был Меммием[6544].

 

Раздел XVI. Марцеллу

 

Цицерон сказал Марцеллу[6545] уменьшительно:

Обезьянка[6546].

 

 

ОТ РЕДАКЦИИ

 

Марк Туллий Цицерон является одним из важнейших деятелей античной культуры.

Его историческое значение определяется, с одной стороны, его действенной ролью в процессе образования римской литературной прозы, а с другой — его обширной и не менее важной литературно-популяризаторской работой.

Цицерон популяризировал в Риме все то, что сделано было Грецией в области теории и практики греческой ораторской речи, и он же первый познакомил культурную верхушку римского общества с основными течениями тогдашней философской мысли, которые ясно и общедоступно изложены были им на латинском, родном языке.

Как политический деятель, Цицерон не возвышался над своей эпохой.

Типичный представитель промежуточного сословия всадников, в своей политической практике Цицерон отличался неустойчивостью, непоследовательностью и нерешительностью. Его политические взгляды не были цельными и оригинальными. Историко-познавательная ценность Цицерона лежит не в этих взглядах, а в отмеченных нами культурных его начинаниях, отразивших конкретно-историческую обстановку его эпохи.

Цицерон жил в драматический период смены старой системы Римской республики системой диктатуры Цезаря, подготовлявшей новую, грядущую государственную систему Римской империи.

Цицерон был непосредственным участником современной ему политической борьбы. Он выступал на форуме в качестве политического и судебного оратора, выполнял важные магистратуры и в том числе высшую магистратуру римского консула. Умер он жертвой проскрипций Антония.

Яркие политические события и общественные настроения его времени нашли свое отражение в его «речах», очень далеких, конечно, от беспристрастия, но великолепных по блистательной мощи горящего в них античного ораторского мастерства.

Для историка, однако, может быть, еще больший интерес представляет переписка Цицерона с близкими ему людьми, с друзьями и родственниками, так как в этих частных, интимных письмах легче раскрывается перед нами, порой ничем не прикрашенная, былая историческая и бытовая правда.

Поэтому нам кажется, что дать студентам, аспирантам, ученым специалистам и более широкому кругу советской интеллигенции русский перевод писем Цицерона будет делом безусловно полезным, а для университетского научного преподавания — делом и практически важным.

 

Академик И. И. Толстой

 

⇐ Предыдущая31323334353637383940Следующая ⇒

Поделиться: