О составе Главного военного совета

№ 0164 26 июля 1940 года

1. Объявляю постановление Центрального Комитета ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров Союза СССР от 24 июля 1940 г. «О составе Главного военного совета».

2. Приказы НКО 1938 г. 80 и 1939 г. № 106 отменить.

Народный комиссар обороны СССР

Маршал Советского Союза С.Тимошенко

Таким образом, Сталин уже не входил в состав Главного военного совета. Видимо, ему хватало и других обязанностей. А дальше события преобрели такие очертания, что 6 мая 1941 года И.В.Сталин став Председателем Совета Народных Комиссаров, автоматически занял кресло и Председателя Комитета Обороны при Совнаркоме, оттеснив с этого поста Молотова. А Вячеслав Михайлович, став его заместителем, следовательно, отошел на вторые роли, и никак не мог быть председателем Комитета Обороны на тот момент, но, все же, ко всему прочему, сохранил за собой место наркома иностранных дел, которое тоже ко многому обязывало. Это же относилось и к Ворошилову, который мог быть в составе Комитета Обороны на правах, или заместителя, или, просто, руководителем структурного подразделения данного комитета. Но, разве можно было объявить Сталина Председателем Комитета Обороны при СНК на всю страну после 1953 года или 1956 года? И сейчас могут «посыпаться» вопросы: куда же Сталин делся со своим Комитетом обороны в первый день войны? и почему Ворошилов не возглавил Ставку?

Поэтому и «убрали» Сталина с поста Председателя Комитета, а его место «заменили» дуэтом Молотов — Ворошилов. Сам же Комитет отправили в небытие, заменив его Ставкой.

Так и напрашивается вопрос: «Кому же играло на руку структурное изменение руководства Вооруженными силами страны в самом начале войны путем создания Ставки?» Ведь это противоречило тем высказываниям специалистов по стратегии, о которых в самом начале своей работы упомянул В.А.Борисов. Но, не Сталину же, это было нужно?

Значит, исходя из умозаключений видных военных теоретиков, что «коней на переправе не меняют», мог ли товарищ Сталин решиться на такой шаг, как передача функций Комитета обороны при СНК вновь созданной Ставке? Да, еще и сложив с себя полномочия Председателя Комитета обороны войти туда на правах рядового члена? Сомнительно, если не сказать большего, — что это произошло помимо его воли. Ну, а для нас, как всегда, в том числе и в работе Борисова, есть неприятное «затемнение» с составом Комитета Обороны при СНК и его председателем? Кроме того, привести сведения про Главный Военный Совет Красной Армии в 1938 году со Сталиным, и забыть о его назначение на пост главы государства в мае 1941 года. Не правда ли, странно?

Сразу вспоминаются бессмертные слова Грибоедова: «Ну, как не порадеть родному человечку?» В данном случае, читается, как высшему военному начальству товарища Борисова. А то «зарубили» бы очередную ученую степень и был бы Всеволод Александрович не доктором, а на крайний случай, кандидатом исторических наук. Поневоле напишешь или наоборот, скроешь любой состав Ставки или Комитета Обороны. Поэтому в сознание читателя и вбивается настойчиво мысль о том, что не Комитет Обороны при СНК должен был играть ключевую роль в военном руководстве, а некая Ставка. Для этого автор Борисов углубляется в историю первой мировой войны и приводит, в качестве примера, ее исторический прообраз — Ставку Верховного Главнокомандующего, созданную летом 1914 года. Более того, доктор исторических наук уверяет читателя, что та, царская Ставка «вполне себя оправдала», правда, забывая при этом добавить, к чему пришла русская армия в начале 1917 года. Вновь о Ставке, как сообщает данный историк, можно говорить применительно к советско-финской войне 1939 года. Наверное, многому можно было поучиться у руководства этой Ставки, да вот опять незадача. Как пишет тот же, Борисов: «все материалы высшего военного руководства за тот период уничтожены». Это, видимо, было сделано для того, чтобы враг никогда не узнал «мудрость» нашего военного руководства в период финской компании. Перед самой Отечественной войной, как всегда, Сталин проявил «легкомыслие» или другую подобную «глупость» и никак не отреагировал на вопросы о создании Ставки поднятые Наркоматом обороны еще весной 1941 года. И уж, совсем, «преступно» поступил Сталин, «утвердив» Ставку 23 июня, «хотя документы по ней были отработаны Генштабом к 9 часам утра 22 июня». Удивительно, что историк Борисов не добавил слова — «мудрым» Георгием Константиновичем Жуковым с товарищами.

Как только посыпались немецкие бомбы на советскую территорию, то аккурат, как видите, к «9 часам утра» документик положили на стол уважаемому Иосифу Виссарионовичу: «Извольте, подписать дорогой! Успели подготовить к сроку!». Но Сталин, как всегда «проявил» преступную нерасторопность и «промариновал» документ целые сутки, заставив понапрасну нервничать военных.

Дальнейшее, нам известно. В состав Ставки вошла группа советников, где вперемешку с военными были и члены высшего партийного органа и правительства страны. Правда, в список, приведенный в данной работе, вкралась досадная опечатка: маршал Григорий Иванович Кулик превратился в Куликова. Но так как Григория Ивановича Кулика, после войны в 1950 году, все равно, ведь, расстреляли, то, видимо, редактора посчитали, что сойдет и так. Будет знать, как Сталину «перечить». И завершая скромный рассказ о Ставке, доктор исторических наук В.А.Борисов выражает сожаление о советниках: «практически они не сыграли своей роли, так как почти все члены группы получили новые назначения, а замены не производились».

Наверное, если бы Сталин не возглавил бы ГКО, то данные товарищи очень сильно бы отличились в составе Ставки, и война бы, к концу июня месяца закончилась бы «сокрушительной победой» Красной Армии под командованием Тимошенко со товарищами.

По-поводу Тимошенко и Жукова существует любопытный документ. В исследовательской работе «Машина смерти», бывшего редактора Военно-исторического журнала Виктора Ивановича Филатова, есть глава посвященная генералу Власову. Само по себе исследование очень интересное и заставляет по новому взглянуть на судьбу опального военачальника Красной Армии. В приведенных в данной работе «допросах» А.А.Власова следователями СМЕРШа, есть очень любопытный момент. Для меня важны не столько ответы Власова, так как они имеют свой скрытый подтекст, сколько вопросы, задаваемые Андрею Андреевичу. В большей степени интересны вопросы, даже, не с нашей стороны, а с немецкой. Почему так? — читатель поймет, ознакомившись с отрывком из главы «Сколько было лиц у генерала Власова?»

«Допрос» проводился 25 мая 1945 года после задержания Власова в Чехословакии. Приведенный отрывок скорее похоже на какую-то стенограмму заседания командования, интересовавшегося деятельностью Власова у немцев.

«ВОПРОС. Кто из представителей германского командования вас допрашивал? (Связи с «переходом» А.А.Власова к немцам после разгрома 2-ой Ударной армии на Волховском фронте. — В.М.)

ОТВЕТ. 14 мая 1942 года немцы доставили меня на автомашине на станцию Сиверская в штаб германской армейской группировки «Север», где я был допрошен полковником немецкого генерального штаба, фамилию которого не знаю…

Мне также задавали вопросы, встречался ли я со Сталиным и что знаю о его личной жизни. Я сказал, что виделся со Сталиным дважды в Кремле: в феврале 1941 года и в марте 1942 года, о личной жизни его ничего не знал. Кроме того, немецкий полковник предложил мне дать характеристику на Жукова. Я сказал, что Жуков волевой и энергичный военачальник, но иногда бывает груб.

На вопрос, может ли Жуков стать вторым Тухачевским, я ответил, что вряд ли, так как он предан Сталину.

Тогда мне был задан вопрос, как уцелел и не был арестован в 1938 году Шапошников, в прошлом офицер царской армии, и может ли он после падения Советской власти стать во главе правительства России? Я заявил, что Шапошников, по-моему, также предан Советскому правительству, но так как его лично не знаю, ответить на вопрос, сможет ли он возглавить будущее правительство России, не могу.

Мне был задан вопрос, что я знаю об антисоветских настроениях Тимошенко, на который я ответил, что, хотя и служил вместе с Тимошенко, однако никаких антисоветских проявлений с его стороны не замечал».

Хочу подчеркнуть особо, что это не советское командование интересовалось бонапартистскими замашками товарища Жукова и антисоветскими настроениями Тимошенко, а немецкие генералы. Кроме того они, видимо, прекрасно знали предательскую сущность Тухачевского (своего тайного агента) и их интересовало, насколько, именно, Жуков соответствует этим требованиям?

Как видите, разговоры о новом правительстве послевоенной России не пустые фантазии немецких генералов, а вполне обоснованное беспокойство о том, кому же, в будущем, доверить пост военного министра? Хорошо бы, думали они, к примеру, привлечь к этому делу бывшего царского полковника Шапошникова? Власов посеял семена сомнения в их ожиданиях.

Далее о Тимошенко. Куда же мы без Семеновича Константиновича? Тоже поспособствовал своими действиями, усомниться, в его приверженности Советской власти. Ведь, не возникли же у немцев подобного рода вопросы в отношении других наших крупных военачальников. Продолжим читать «допрос» генерала Власова.

«У меня также интересовались, насколько грамотны в военном деле Ворошилов и Буденный. Сославшись на то, что оба они герои гражданской войны, 25 лет служат в армии, окончили Военную академию, я высказал предположение, что они поэтому должны быть опытными военачальниками».

Жуков, как известно, академий не заканчивал, однако немцев почему-то не обеспокоила компетентность будущего маршала в военных делах? Как видите, их интересовал совсем другой аспект знаний советского генерала. То же самое относится и к его коллеге, Тимошенко. А ведь эти люди стояли у истоков создания Ставки, тем более что Семен Константинович ее и возглавил. Видно, «шашка затупилась» у бравого наркома обороны, если попросили его (и вовремя) с этого поста?

Но все же, как же, нам быть с таинственно исчезнувшим Комитетом обороны при СНК? Неужели, продираясь сквозь дебри «военной исторической науки», так ничего и не узнаем? Действительно, сложное положение с Комитетом Обороны. Сведения крайне скудны и официоз не представляет никаких документов по данной теме. «Умер Максим, ну и …бог с ним!». Неужели никто из работников не оставил никаких воспоминаний об этой государственной структуре? И вдруг блеснул лучик надежды! Есть, оказывается изданные мемуары человека, который работал в Комитете Обороны при СНК до войны. Какая удача! Давайте, скорее, познакомимся с этим человеком и узнаем все обстоятельства данного дела о Комитете. Открываем книгу «В дни войны и мира» генерал-майора Михаила Ивановича Петрова. В аннотации читаем, что «автор с 1937 года служил в Комитете Обороны при СНК… В своих воспоминаниях рассказывает о встречах и совместной работе с Маршалами Советского Союза К.Е.Ворошиловым, Р.Я.Малиновским и другими видными советскими военачальниками».

 

Ну, Родион Яковлевич, на данный момент нас пока, мало интересует. Нам, несколько ближе по данной теме, Климент Ефремович. Поначалу несколько вступительных строк. В феврале 1936 года Михаил Иванович стал курсантом Ярославского военно-хозяйственного училища. Учился, надо полагать неплохо, так как в составе еще двоих своих товарищей по окончанию срока обучения получил направление в Москву.

«В Комитет Обороны мы явились 1 сентября 1937 года. Как говориться, с первым школьным звонком. И так же, как первоклассники, испытывали некоторую робость. Ведь для нас все здесь было новым и непривычным…

Нас, молодых лейтенантов, кроме служебных приобщали еще и к общественным делам. А их, этих дел, особенно прибавилось в конце 1937 года, когда страна начала готовиться к первым выборам в Верховный Совет СССР…».

Как обычно, человек вспоминает свою юность. Первые робкие шаги на новом месте жительстве и работе. Сказывается, чувство высокого доверия оказанного им, молодым выпускникам военного училища.

«Уже в те годы проглядывались алчные устремления гитлеровской Германии к захвату территорий других государств, была видна ее активная подготовка к войне. Кроме того, грозовые тучи сгущались и на наших восточных границах. Это понималось и трезво оценивалось партией большевиков и Советским правительством. И делалось все возможное для отпора агрессору, для создания сильного экономического и военного потенциала страны.

Эти усилия партия и правительства видны хотя бы из тех решений, что принимались в Комитете Обороны при СНК СССР. А на его аппарат возлагались исключительно ответственные задачи».

Никто и не сомневается. Думаю, и читатели согласятся с данными выводами. Комитет Обороны — важный государственный орган. Продолжайте, Михаил Иванович. Очень интересно. Нельзя ли, поподробнее об этих задачах?

«Комитет Обороны, например, держал связь с Наркоматом обороны, военными и промышленными наркоматами и ведомствами. Словом, ритм нашей службы и жизни был не только четким, но и довольно напряженным. Работать приходилось помногу. Обычно на службу мы приходили к 10 часам утра, а уходили всегда с новой зарей».

Понятно, что Комитет являл собой узел связи, коли держал под контролем все наркоматы, входившие в состав Совета, в том числе, выделенный особо, и Наркомат обороны. А то, Жуков и прочие, озаботились: по началу войны, дескать, не было управления от лица государства. Ах, как они «мудро» поступили, когда создали Ставку — впору дополнительные ордена выдавать!

Автор книги вспоминает предвоенные годы. Хотелось отметить такой факт, характерный для той поры: вся страна училась. И много училась. Нашего героя заставили поступить еще и на заочное отделение Военно-хозяйственной академии в Харькове. Знаний одного военного училища, на такой ответственной должности в Комитете, посчитали, будет не достаточно. Весной 1940 года, сдав зачеты в академии, Михаил Иванович вернулся в Москву, где его ждала новая работа. Комитет реорганизовывался, обрастая новыми дополнительными функциями.

«Секретариат К.Е.Ворошилова возглавил полковник Леонид Андреевич Щербаков. (Не родственник ли, начальника Политуправления РККА А.С.Щербакова? — В.М.) В него кроме меня и нескольких служащих вошли подполковник Л.М.Китаев и старший лейтенант С.В.Соколов.

Организационный период в секретариате оказался довольно напряженным. Кстати, он как раз совпал с выполнением одного срочного и ответственного задания. Дело в том, что Клименту Ефремовичу Ворошилову было тогда поручено возглавить работу, связанную с присвоением высшему командному составу Красной Армии генеральских и адмиральских званий, введенных Указами Президиума Верховного Совета СССР от 7 мая 1940 года. и на долю его секретариата в этой связи выпала большая подготовительная работа. Ведь требовалось в кратчайший срок отработать для комиссии солидное число документов.

И все-таки мы справились и с этой работой, выполнили ее успешно и в срок. Наш секретариат не был велик по численности, но он довольно быстро принял облик дружного и по-настоящему работоспособного коллектива. На первых порах большую помощь нам оказал генерал-лейтенант Р.П.Хмельницкий, длительное время трудившийся тоже под началом Климента Ефремовича Ворошилова. А уж затем мы и сами отработали, так сказать, свои формы и методы секретариатского труда».

Из воспоминаний Петрова видно, что Ворошилов возглавлял одно из структурных подразделений Комитета Обороны. Кто возглавлял Комитет, Михаил Иванович не указал или не дали такой возможности. Но мы и так знаем, что его, до мая 1941 года, сначала возглавлял Молотов, по совместительству. А уже с 6 мая, лично Сталин, назначенный Политбюро на пост главы государства.

Время катится к началу войны. Какие сведения сообщит нам об этом товарищ Петров? Но что это? Какая неожиданность! Как всегда — кто бы мог подумать? С нашим героем случилась беда.

«Весной 1941 года вдруг почувствовал сильное недомогание. Крепился как мог, но потом все же вынужден был обратиться к врачам. Диагноз они поставили короткий: нервное перенапряжение. Так в первых числах июняя оказался в Болшевском санаторном отделении. Здесь-то и застала меня суровая весть: началась Великая Отечественная война».

Понятно, что «вдруг»! Но какие неквалифицированные врачи оказались в поликлинике по месту жительства. Поставили Михаилу Ивановичу «неправильный диагноз». У него же присутствовала ярко выраженная амнезия. Неужели не видно, что у человека напрочь отшибло память. С этим явлением мы сталкивались у многих мемуаристов. Это «заболевание», насчет памяти, особенно распространено среди генералов той, военной, поры. Единственное, что помнит товарищ Петров, по тому времени, так это только «сильное недомогание» и «Болшевский санаторий».

Но современные исследования по такому заболеванию показывают, и это подтверждается практикой, что излечение возможно. Это может быть новое сильное нервное потрясение и больной, к счастью, вновь обретает здоровое состояние. Но, по-видимому, Михаил Иванович об этом не знал в том, сорок первом, поэтому и не связал обретение памяти с особым событием произошедшем с ним, и со страною. Нападение Германии на СССР.

«О начале войны мы узнали так: 22 июня в 12 часов дня из громкоговорителей вдруг донеслись слова о том, что фашистская Германия вероломно, без объявления войны, начала боевые действия против Советского Союза… «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами» — говорилось… в заявлении первого заместителя Председателя Совнаркома СССР, Наркома иностранных дел В.М.Молотова».

Как видите, память частично восстановилась после стресса полученного от сообщения по радио. Оказывается, вспомнил, что началась война. Также забрезжило в сознании, что Молотов был заместителем Председателя СНК СССР, но, к сожалению, те события, которые были до «болезни», и во время оной, утеряны Петровым безвозвратно. Так и не мог «вспомнить» своего прямого начальника — Председателя СНК СССР товарища Сталина. Правда, по тем крупицам его воспоминаний, частично можно, в общих чертах, восстановить картину, того периода.

«Итак, война! А это для каждого военнослужащего значит, что он, где бы ни находился, должен срочно явиться в свою часть.Поэтому, не теряя времени, и наша группа командиров, во главе с комбригом И.Е.Колеговым. тоже работником аппарата Комитета Обороны, на грузовом автомобиле помчалась из Болшева в Москву…».

Молодец, товарищ генерал! Все-таки отдельные сполохи в его сознании донесли до читателя основную мысль о Комитете Обороны. Мы Вас прекрасно поняли, дорогой вы наш, Михаил Иванович! Не Вы один, оказывается, «заболели нервным перенапряжением». Вон сколько вас Комитетчиков собралось на «отдыхе» в Болшеве, вместе с комбригом. Целая группа. Небось, вас отправили в отпуск перед самой войной, чтоб не мешались под ногами у Ставки, вместе со своим грузовичком. Это характерное явление, насчет отпусков перед самой войной. Сколько раз на эту тему приводилось случаев, и будут еще. Но по началу войны все товарищи из Комитета, вдруг, сразу «выздоровели»! Такое, вполне, возможно.

«Уже на следующий день мы узнали, что Маршал Советского Союза К.Е.Ворошилов назначен членом Ставки Главного Командования (с 8 августа — Ставка Верховного Главнокомандования), а затем введен и в состав Государственного Комитета Обороны (ГКО)…».

И это понятно. Уже проходили тот момент, когда шла перетяжка военных: кто куда? Важно, что Ворошилов остался верен Сталину, а бумага, с зачислением его в противоестественную его воли структуру, все стерпит.

Вот так по Жукову и получается, что война началась, а государственных структур управления войсками не было. Как же им быть, когда люди ответственные за порученное им дело «прохлаждались» в подмосковном санатории. Видимо, все сразу, чем-нибудь, да «заболели». Но удивительнее другое, как же так получается, что Сталин не прореагировал на то, что работники Комитета «прохлаждались» в санатории? Наверное, оттого, что товарищ Борисов лишил его поста Председателя Комитета Обороны. Сталин «в сердцах» и уехал к себе на дачу на несколько дней, и пробыл там до тех пор, пока «обида» не рассосалась.

Да и Ворошилов, судя по всему, не проявил озабоченности связи с отсутствием своих людей. Может тоже отдыхал, где-нибудь, например, в Сочи? Товарищи из Политбюро, вполне могли озаботиться и его здоровьем.

Вот и всё по первым дням войны. Но у автора в дальнейшем присутствует важный момент, по Ворошилову, когда тот убыл на фронт в первый раз.

«Припоминаю отъезд К.Е.Ворошилова в Могилев, где он должен был выполнять ответственное задание Ставки. Время тогда было очень тяжелым. Немецко-фашистские войска, имея преимущество в танках и авиации, сумели совершить в тот период глубокий прорыв на флангах советских войск и стали угрожать нашим частям окружением в районе Гродно, Белосток, Бельск. Требовалось срочно создать новые оборонительные рубежи на Березине и Днепре и задержать на них гитлеровские полчища. Ведь нам тогда дорог был каждый час.

И надо сказать, что с этой задачей К.Е.Ворошилов справился, оборонительные рубежи в основном были созданы. И сыграли свою положительную роль. Но каких усилий это стоило!

«Моя поездка, — писал впоследствии маршал, — явилась кратковременной — с 27 июня по 1 июля 1941 года, — но она была настолько тяжелой и напряженной, что стоила мне, по всей вероятности, многих лет жизни».

Добавлю, что во время этой поездки большую помощь Клименту Ефремовичу оказал маршал Б.М.Шапошников. Он принял участие в разработке плана обороны Могилева, в подготовке мероприятий по развертыванию партизанской борьбы в тылу немецко-фашистских войск на территории временно оккупированных областей Белоруссии».

Как видите, Ворошилов не покидал Москву в самый критический момент, начала войны. Отправлен был Сталиным на фронт после разборок с военными и партийцами в Наркомате обороны, которым были близки позиции «Ставки». А о маршале Шапошникове, чуть подробнее, по тем дням, мы поговорим в другой главе.

«По возвращении с фронта Климент Ефремович пробыл в Москве опять же недолго. Дело в том, что 10 июля его назначили главнокомандующим войсками Северо-Западного направления и он в тот же день специальным поездом убыл в Ленинград, взяв с собой полковника Л.А.Щербакова, подполковника Л.М.Китаева и меня. Остальные работники секретариата остались в Москве, чтобы оттуда держать связь с маршалом по неотложным делам».

Вот так и завертелось колесо войны нашего героя. А по приведенному выше, что сказать? Значит, было, что скрывать цензорам из Политиздата в мемуарах генерал-майора Петрова Михаила Ивановича о его деятельности в Комитете обороны, коли «срубили» его предвоенные воспоминания «под самый корешок». Да еще пририсовали 10-е июля, дескать, именно, тогда было назначение Ворошилова главкомом. Как было на самом деле, с назначением Климента Ефремовича, читатель узнает в самостоятельной главе «Главные направления».

Когда Сталин вернулся в Кремль, было уже не до Комитета Обороны, который осуществлял связь с Красной Армией через Наркомат обороны. Необходим был контроль уже за самими военными из Наркомата, что Сталин последовательно и сделал. Сначала взял под контроль Ставку, со всеми ее функциями, на тот момент, а затем установил жесткий контроль и за самим Наркоматом. Не лавров Победы жаждал вождь, каким пытаются его нарисовать некоторые недобросовестные историки, а он сделал попытку остановить надвигающуюся катастрофу разгрома Красной Армии, которую подстроили деятели «пятой колонны». Для этого и взвалил на свои плечи непомерную ношу ответственности, возглавив ГКО, Наркомат обороны, и одновременно, не снимая с себя обязанностей, как и главы правительства. На тот момент, надо было быть именно Сталиным, чтобы в тяжелейших условиях войны справиться с возложенной на себя колоссальной по сложности задачей, решить которую не смог бы ни один человек!

 

Глава 19. Почему Молотов не написал мемуаров?

Зададимся вопросом, почему Молотову было «трудно» вспоминать всё, что связано с событиями первого дня войны? А давайте поближе ознакомимся с текстом выступления Вячеслава Михайловича по Всесоюзному радио 22 июня 1941 года. Ведь это же официальный документ, озвученный по радио, и судя по всему, не может же быть фальшивкой? Давайте, внимательно вчитаемся в текст документа.

ГРАЖДАНЕ И ГРАЖДАНКИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!

Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление:

Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории.

Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то, что за все время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к Советскому Союзу по выполнению договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей.

Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как Народному Комиссару Иностранных Дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против Советского Союза в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.

В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий к Советскому правительству, что Германия совершила нападение на Советский Союз, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной.

По поручению правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не допустили нарушения границы и поэтому сделанное сегодня утром заявление румынского радио, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал насчет несоблюдения Советским Союзом советско-германского пакта.

Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины. Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы.

Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы Советской авиации с честью выполнят долг перед родиной, перед советским народом, и нанесут сокрушительный удар агрессору.

Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за родину, за честь, за свободу.

Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население нашей страны, все рабочие, крестьяне и интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом.

Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя тов. Сталина.

Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.

(ЦГАЗ СССР, № П-253. Вр. зв. 15.38 — Тонфильм)

Итак, я утверждаю, что у Сталина в сейфе в Кремле находился мобилизационный пакет на случай войны, в котором предусматривался, к примеру, и проект документа с текстом для выступления главы правительства по радио в случае нападения Германии. Есть такое мнение, что песня «Священная война» была написана заблаговременно и ждала, как говорится, своего часа. Почему же проект речи не мог быть подготовлен заранее. Так как, все абсолютно, предусмотреть невозможно и дату нападения тоже, в тексте были, наверное, умышленно сделаны пропуски, в которые без труда можно было внести соответствующие правки и уточнения. Думается, что текст готовился для выступления самого Сталина, т. к., сообщение носит чисто информационный характер и только констатирует сам факт нападения Германии, не привязывая Сталина ни к каким обязательствам. Очень многие люди в своих воспоминаниях ссылаются на это несоответствие: ждали выступление по радио Сталина, а услышали Молотова. Как видите, этот текст озвучил заместитель председателя СНК и ничего страшного в стране и мире не произошло. Разумеется, Молотов, мог внести в подготовленный текст небольшие дополнения, которые вытекали из полученных сообщений от военных по факту нападения Германии, и не более того.

Все, предполагаемые дополнения, внесенные в текст выступления Молотова, мною выделены жирным шрифтом, курсивом и подчеркнуты. Как видите их немного. Представьте себе, что их в тексте нет. Без них содержание выглядит абсолютно «нейтральным» и его можно было подготовить задолго (условно говоря) до 22 июня 1941 года.

А теперь разберем вставленный текст по порядку. Убрав слова «и его глава товарищ Сталин» лишний раз убеждаешься, что текст написан вполне для Сталина и по стилистике, вероятней всего Сталиным. Но, по-видимому, Молотов сделал эту приписку не только для придания тексту большей весомости, но и по каким-то другим, лишь ему, понятным причинам подчеркнув, что во главе советского правительства, по-прежнему, находится Сталин.

Неужели, Сталин, находящийся в Кремле, этим предложением хотел подчеркнуть свою значимость, чтобы, дескать, не забыли, кто он есть? Сталин никогда не страдал «бонапартизмом».

Ведь, по ситуации, можно же было сделать Молотову более простое вступление:

«По поручению Советского правительства хочу сделать следующее заявление и т. д.».

Однако написано, именно, так. И это, неспроста.

Далее. Нужное время нападения «4 часа утра» легко подставить. Что ж, разве мы не знаем, когда на нас напали? Тот же Жуков из Генштаба сообщит, с точностью до минуты. Ведь, ему же звонил командующий Черноморским флотом Октябрьский. А вот к перечисленным в тексте городам: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас, следует присмотреться. Действительно, а бомбили немцы Киев впервые часы агрессии, как нас уверяет товарищ Жуков, или нет? К городу Киеву, мы еще с вами вернемся, а сейчас обратите внимание вот на что! Расхождение с Жуковскими мемуарами — отсутствует город Минск, но зато присутствует город Житомир. Эта речь озвучена в день нападения Германии в 1941 году, по горячим следам, а мемуары писаны в 60-х годах, в «домашней» обстановке. Было, как говориться, время подумать. А что нам говорит хрущевская «История Великой Отечественной войны» тех лет? Она скромно умалчивает о городах подверженных бомбардировке и отделывается общими фразами: «Фашистская авиация подвергла варварской бомбардировке многие города прибалтийских республик, Белоруссии, Украины, Молдавии и Крыма».

Как видите, по сравнению с «Выступлением по радио…» появилась республика Белоруссия, но в чистом виде, без городов, как и другие республики, плюс Крым, о которых в речи Молотова тоже, не было сказано, ни слова.

Обратимся за разъяснениями к более поздней по изданию, брежневской «Истории второй мировой войны», 70-х годов. Та дает новую версию бомбардировок Германией Советского Союза впервые часы войны:

«Ее авиация произвела массированные налеты на аэродромы, узлы железных дорог и группировки советских войск, расположенные в приграничной зоне, а также на города Мурманск, Каунас, Минск, Киев, Одесса, Севастополь».

Здесь, как и в «Выступлении по радио…» приведены города, подвергшиеся бомбардировке, плюс появились Минск и Мурманск. Какая разница, скажет иной читатель? Что, разве Молотов мог точно знать, какие города бомбили утром 22 июня, а какие нет? Что ему передали из Генштаба, то он и озвучил. А в последующих «Историях» просто уточняли факты бомбежек, вот и все. На первый взгляд это может и так, но не будем торопиться с таким поспешным выводом. Молотов может и не знал, какие именно города бомбили немцы, зато это хорошо должен был знать Жуков! Ведь именно он, как начальник Генштаба и обязан был доложить правительству и Политбюро о нападение Германии и его последствиях. Вот он и доложил, а Молотов, базируясь на его данных, внес их в текст «Выступления». Не из своей же головы взял он данные о бомбардировке? Почему же не только о Минске нет ни слова, нет ни слова о самой Белоруссии? Согласно версии Жукова (помните его мемуары?) — нет связи с Западным округом. Кстати, когда в Наркомат обороны, якобы, 29 июня приехал Сталин и члены правительства, по воспоминаниям Микояна, то связи с Западным округом тоже, почему-то, не было. Правда, Жуков выкручивался, говоря, что связь,

 

Советские люди слушают по радио правительственное заявление В.М.Молотова.

22 июня 1941 года.

дескать, была, да вот перед самым приездом высокого начальства вдруг прервалась. Так что, если «нет информации из Западного округа», то откуда в сообщении Молотова Минску взяться. Зато Жуков, утром 22 июня подбросил Молотову со товарищами, город Житомир, чтобы создать в их представлении ложную картину: якобы, главное направление удара немцев — на Украине. Смотрите сами! Получается всего два направления удара немцев: на северо-запад — Каунас (кстати, с 20 по 40 годы был столицей Литвы) и на юго-запад — Украина (Житомир, Киев). Севастополь стоит особняком — военно-морская база Черноморского флота, а другие города Крыма не бомбили. После такой представленной правительству и Политбюро чудовищной лжи, да еще и румыны «границу обстреляли», Жуков и помчался на Юго-западный фронт, якобы, «помогать» руководству фронтом, а фактически его разваливать. Он же знал ситуацию в Западном округе, но скрыл. А там-то, «свой» Павлов, фронт открывает, одним словом, бездействует. Теперь надо немцам помочь здесь, на Украине.

Но, задержимся немного, чтобы еще раз обратить внимание на отсутствие информации о Западном округе. Давайте, взглянем на черновик Директивы № 2 приведенный в книге А.Б.Мартиросяна «Трагедия 22 июня» на стр. 423. Вроде бы рукой Жукова там написано: «… немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль Западной границы и подвергла их бомбардировке».

А почему же Молотову не сообщили об этом? Он бы, наверное, вставил бы это в свою речь? Белоруссия на тот момент еще входила в состав нашего государства. Опять, наверное, Жукова скромность подвела?

Но, а что там было в Западном округе, впервые дни войны, требует отдельного расследования, поэтому снова ограничимся лишь воспоминаниями заместителя командующего округом генерал-лейтенанта И.В.Болдина. Хочу обратить внимание читателей на такой факт, что все руководство Западного округа было отдано под суд и расстреляно, кроме, заместителя Павлова, упомянутого выше И.В.Болдина. Как он избежал карающей руки Военного трибунала, тоже отдельный разговор. Итак, предлагаемый отрывок, с небольшими сокращениями:

«Разведка установила: к 21 июня немецкие войска сосредоточились на восточно-прусском, млавском, варшавском и демблинском направлениях… Пожалуй можно считать, что основная часть немецких войск против Западного Особого военного округа заняла исходное положение для вторжения…

Оперативный дежурный передал приказ командующего немедленно явиться в штаб… Через пятнадцать минут вошел в кабинет командующего…

— Случилось что? — спрашиваю генерала Павлова.

— Сам как следует не разберу. Понимаешь, какая-то чертовщина. Несколько минут назад звонил из третьей армии Кузнецов. Говорит, что немцы нарушили границу на участке от Сопоцкина до Августова, бомбят Гродно, штаб армии. Связь с частями по проводам нарушена, перешли на радио. Две радиостанции прекратили работу — может, уничтожены. Перед твоим приходом звонил из десятой армии Голубев, а из четвертой — начальник штаба полковник Сандалов. Сообщения неприятные. Немцы всюду бомбят…

Наш разговор прервал телефонный звонок из Москвы. Павлова вызывал нарком обороны Маршал Советского Союза С.К.Тимошенко. Командующий доложил обстановку… Тучи сгущались. По многочисленным каналам в кабинет командующего стекались все новые и новые сведения, одно тревожнее другого: бомбежка, пожары, немцы с воздуха расстреливают мирное население… Оказывается, с рассветом 22 июня против войск Западного фронта перешли в наступление более тридцати немецких пехотных, пять танковых, две моторизованные и одна десантная дивизии, сорок артиллерийских и пять авиационных полков…

Снова звонит маршал С.К.Тимошенко. На сей раз обстановку докладывал я…

В моем кабинете один за другим раздаются телефонные звонки. За короткое время в четвертый раз вызывает нарком обороны. Докладываю новые данные. Выслушав меня, С.К.Тимошенко говорит:

— Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в известность вас и прошу передать Павлову, что товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам.

— Как же так? — кричу в трубку. — Ведь наши войска вынуждены отступать. Горят города, гибнут люди!

Я очень взволнован. Мне трудно подобрать слова, которыми можно было бы передать всю трагедию, разыгравшуюся на нашей земле. Но существует приказ не поддаваться на провокации немецких генералов.

— Разведку самолетами вести не далее шестидесяти километров, — говорит нарком.

Докладываю, что фашисты на аэродромах первой линии вывели из строя почти всю нашу авиацию. По всему видно, противник стремиться овладеть районом Лида для обеспечения высадки воздушного десанта в тылу основной группировки западного фронта, а затем концентрическими ударами в сторону Гродно и в северо-восточном направлении на Волковыск перерезать наши основные коммуникации. Настаиваю на немедленном применении механизированных, стрелковых частей и артиллерии, особенно зенитной.

Но нарком повторил прежний приказ: никаких мер не предпринимать, кроме разведки в глубь территории противника на шестьдесят километров».

Мемуары Болдина опубликованы в 1961 году, то есть, задолго до Жуковских опусов. Это было время, когда началась кампания по уничтожению имени Сталина. Решения ХХ11 съезда претворялись в жизнь. Как видите, связь с Павловым была, но «нехороший» Сталин, дескать, запретил по немцам стрелять. Тогда, «сыпется» версия «об отсутствии связи с Западным округом». Все же, видимо, при издании Жуковских мемуаров, решили убрать звонки наркома Тимошенко, а «отсутствие связи» сохранить. Иначе, чем объяснить «молчание» командования Западного округа.

Если всё, что происходило в первые часы немецкой агрессии в Западном округе, действительно, было скрыто от руководства страны, то, что оно могло подумать? А может, действительно, там, в Белоруссии, на самом деле, нет никаких военных действий? Тогда стоит ли командованию ЗапОВО, в эти утренние часы, посылать условный сигнал на ответные военные действия, если там, на границе тихо? А в других округах, все ли так тревожно? Может, ограничиться посланием, командующим округов, какой-нибудь Директивы? Думается, что именно такой расклад сил, «умело» преподнесенный военными наверх, к руководству страны, явился основанием к составлению Директивы № 2, которая и ушла, в конце концов, в округа, связав, таким образом, руки командирам по выполнению поставленных задач находящихся в «красных пакетах». Хитрый Жуков знал, что делает. Директива № 2 —это своего рода, тот же саботаж. Это Сталину, трудно «лапшу на уши навесить», а этим «ничтожествам», из правительства, что ни дай, все проглотят.

Кстати, Болдин сообщает, что

«наконец из Москвы поступил приказ немедленно ввести в действие «Красный пакет», содержавший план прикрытия государственной границы. Но было уже поздно. В третьей и четвертой армиях приказ успели расшифровать только частично, а в десятой взялись за это, когда фашисты уже развернули широкие военные действия».

 

Это надо понимать, что дело с расшифровкой Директивы, просто напросто забросили за ненадобностью, так что ли?

Возвращаемся к речи. Вот еще одна наживочка Георгия Константиновича, которую Молотов заглотнул:

«Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории».

Откуда Молотов это взял? Разумеется из Генштаба, от Жукова. Кто же, как не он, должен был поставлять военную информацию руководству страны?

В этом деле удивительно другое. Если и стреляли румыны с финнами по советским воинам, то почему же тогда вступили в войну с Советским Союзом, официально 26 июня, а не предъявили ноты о разрыве дипломатических отношений вместе с Германией. Молотов не дал по этому поводу никаких объяснений. Запамятовал, да и в архивы не пустили. Разве вспомнишь в круговерти дел, кто и когда объявлял нам войну. Хорошо, что про Германию вспомнил. Видимо, потому, что выступал по радио.

Да, но бомбили-то мы румынский Плоешти, значительно раньше 26 июня. Не попахивает ли это, своего рода, провокацией, уже со стороны наших военных, как оправдание факта нападения Германии. Это все, ведь, играло на руку лишь только заговорщикам и Гитлеру, чтобы ему иметь очередной повод объявить о нашей агрессивности. Уж не вложили ли в мобилизационные пакеты командующих ВВС, например, Юго-Западного фронта т. Птухину, какую-нибудь «провокационную гадость»? Иначе, чем объяснить его «таинственное» исчезновение с поста командующего ВВС, тайный арест и расстрел с группой военных 22 июля 1941 года. То, что это были «проделки» Хрущева и Жукова, лишний раз заставляет быть внимательным к данному вопросу.

Но и это еще всё. Темное дело и по Финляндии, по поводу бомбардировок ее территории. Как и Птухин, 27 июня «таинственно» исчез со своего поста начальника авиационного отдела ВВС 7-ой армии Северного фронта — И.И.Проскуров, впоследствии, якобы, расстрелянный по приговору Военного трибунала в октябре 1941 года.

Цитирую по книге В.Конева «Герои без Золотых Звезд»:

«Ему ставилась в вину принадлежность к «антисоветской военно-заговорщической организации». Как следует из документов, он был «…признан виновным… по возвращении из Испании тормозил боевую подготовку летного состава, не боролся с аварйностью… Виновным себя не признал»…Вплоть до середины 80-х о нем писали, что «умер генерал Проскуров в годы Великой Отечественной войны».

Понятно, что умер в тюрьме, унеся с собою, как свидетель, все тайны по началу войны.

Конечно, неплохо было бы узнать, на основании, чьего приказа бомбили Финляндию? Не знаю, как было по отношению к Румынии, но перед финнами наш посол в Хельсинки П.Орлов принес извинения от лица Советского Союза. Финны, тоже, небось, Советское радио слушают. Подробнее об истории с Финляндией мы поговорим, когда будем рассматривать «дело Новикова».

В данном случае, по поводу Финляндии, Молотов с товарищами из Политбюро, явно «лопухнулись» — это факт. Доверился, Вячеслав Михайлович, военным, тому же Жукову, не перепроверил сведения и запустил «дезу» на весь мир. Поэтому и сказал Ф.Чуеву, что «на Жукова надо ссылаться осторожно». Ну, задним умом, мы все сильны!

Тут наши военные, из верхов, везде хитрили, где могли. Прикрываясь финской «угрозой», с Прибалтийского округа сняли мощный 1-й мехкорпус, ослабляя тем самым оборону на пути немецкой группы «Север», и перебросили его далеко на север. Но и это еще не все. Корпус «распушили»: часть его перебросили на Карельский перешеек, другую — загнали в леса восточной Карелии, где бойцы затаилась и, как показало время, надолго.

Следующей вставкой по тексту у нас идет время вручения ноты Германского правительства, «5 часов 30 минут утра».

Тут Молотов может себе поставить «плюс», хотя, конечно же, как говорят, не обошлось без подсказки Иосифа Виссарионовича «Как себя вести с немцами в случае войны?». Бытует мнение, что, дескать, узнали через разведку, когда немцы собираются вручить ноту и сорвали им представление на тему: «Как выглядеть «белыми и пушистыми» при нападении на Советский Союз?». И как немецкий посол Шуленбург, якобы, не крутился, чтобы вручить ноту до начала военных действий, ничего не получилось! Сорвали, дескать, с них маску «миротворцев». Так им и надо, фашистам проклятым! Когда факт агрессии пол-четвертого утра подтвердился, Молотов принял посла Германии значительно позже, в 5.30 утра, что и засвидетельствовал, дескать, в своем выступлении.

Но это всё наша официальная точка зрения, которая подчеркивала агрессивную сущность Германии. И это правда, об агрессивности, — да, не в ней, суть. Маленький нюансик. Молотов говорит в речи, что, дескать, Германия напала «без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны». А как же нота, которую он получил, как говорит в своей речи в 5.30 утра? Для чего же ему вручил ее Шуленбург? Ведь не для того же, чтобы Молотов сходил с ней «до ветра»? В ноте и были изложены все претензии к Советскому Союзу. Однако, Молотов о них не захотел сказать «гражданам и гражданкам Советского Союза»? Опять вопросы, связи с непонятными ответами.

По данному случаю, может быть и другая трактовка событий, которая уже ни как не украсит, нашего уважаемого Вячеслава Михайловича.

Итак, начались приграничные военные сражения. Информация, наконец-то, дошла до Кремля и до Молотова. Надо же получить объяснения от Германской стороны, по поводу случившегося. В конце концов, Гитлеру, судя по всему, может было и наплевать, что о нем подумает мировая общественность? Подумаешь, признают агрессором. Кстати, в своей речи, как уверяют многие историки, 22 июня(?) он заявил, что наносит превентивный удар. Он же знал, что победителей не судят! К тому же, думал ли он в июне 41-го, что будет в 45-ом?

Поэтому, может быть, было дано указание Шуленбургу, специально затянуть время с вручение ноты, с тем, чтобы как можно максимально извлечь выгоду из внезапного нападения? Смотрите сами: начало агрессии 3.30, а вручение ноты, как нас уверяют, тот же Молотов — 5.30. Так, что неизвестно еще, кто кого «перехитрил». То-то, наш официоз «затемнил», при публикации со временем получения телеграммы послом Шуленбургом из Берлина. Молотов, поэтому и вставил в текст речи, что нападение произошло в «4 часа утра», чтобы, хоть, как-то сгладить этот колоссальный разрыв по времени от начала агрессии — до получения ноты. А то вырисовывается совсем уж «интересная» картина. Нас «утюжат» на границе целых 2 часа, а руководство страны только через немецкое посольство узнает, что нам объявлена война? Хотелось бы, наоборот, чтобы максимум, через полчаса после стрельбы на границе, Молотов отрывал бы ручку от дверей немецкого посольства и требовал объяснений от Шуленбурга. А то, у Жукова, читаем, «принять посла поручили В.М.Молотову». Хорошо, хоть без торжественного завтрака и почетного караула.

Но, есть и третья версия случившегося, которая скрывается от нас, и по сей день. Германия напала на нас с соблюдением всех приличествующих в этом отношении международных норм, если так, дипломатично, можно назвать начало войны. Вот эта тема наиболее интересная. Мы о ней поговорим попозже в отдельной главе.

А пока продолжим дальше идти по речи Молотова. Рассмотрим выделенный текст, по поводу «провокаций румын». Видимо, Молотову сообщили об информации, прозвучавшей по румынскому радио, что их бомбили русские, вот он и сделал эту вставку. Надо полагать, что в отличие от румын, финны по своему радио промолчали, иначе Вячеслав Михайлович и их бы, «заклеймил позором», в своем выступлении. Обратите внимание, что здесь, этот текст-вставка, является, как бы инородным телом, потому что, речь в документе, в основном идет о Германии. Откуда появились румыны с финнами? Сталин, не позволил бы себе такую небрежность в вопросах международных отношений.

Ну, и заключительная фраза (… сплотить свои ряды… «вокруг нашего великого вождя товарища Сталина»). У меня нет никаких сомнений в том, что эту фразу вставил в текст лично Вячеслав Михайлович, чтобы придать тексту более сильную эмоциональную окраску. Понимая, что Сталин, в данный момент отсутствует в Кремле, то, свое тревожное состояние, по поводу неопределенности этой ситуации, Молотов абсолютно правильно воплотил во фразе о вожде, чтобы консолидировать силы общества в связи с пришедшей бедой, началом войны. Молотов, конечно же, сознавал, что Сталин именно та, яркая и незаурядная личность, вокруг которой и могут сплотиться и партия, и правительство, и народ, к которому он обращался в своей речи. Уверен, что будь Сталин в Кремле и даже, поручив, предположим, выступать по радио Молотову, Сталин не мог так редактировать текст, чтобы выпячивать свою фигуру. Не такой он человек!

Кстати, редакторы, под руководством А.Н.Яковлева, подготовившие текст речи Молотова к публикации в сборнике «1941 год», дали следующее пояснение. Данный текст речи, мол, приведен по изданию в Центральной прессе от 23 июня 1941 года. В речи же Молотова по радио 22 июня слова «и его глава товарищ Сталин» и «вокруг нашего вождя товарища Сталина» отсутствуют. Подтекст пояснения таков, что Молотов речь прочитал без слов «…товарищ Сталин», а, дескать, сам Сталин, на следующий день, чтобы возвеличить свое имя приказал в газетах впечатать слова о себе.

Что ж, такое объяснение, тоже может сыграть в пользу нашей версии. Молотов же, точно знал, что Сталина нет в Кремле. Поэтому взял, да и зачеркнул в тексте речи слова «товарищ Сталин». Будет, мол, знать, как сбегать из Кремля! А товарищ Берия, ясное дело — «злодей», наверное, поехал к Сталину на дачу и «настучал» об этом случае. Иосиф Виссарионович, разумеется, рассердился и приказал во всех газетах на следующий день напечатать то, что поведали нам доблестные историки под руководством «мудрого» Александра Николаевича Яковлева. Им бы сказки писать для детей, а не историей заниматься.

Кстати, приведенный текст речи Молотова опубликован в сборнике «История советской радио-журналистики» (издательство Московского университета — 1991 год). Дана ссылка на Центральный Государственный Архив Звукозаписи. Указано даже: Время звучания речи — 15. 38 минут.

Но я не ограничился лишь текстовой частью. В интернете на сайтах есть звуковая запись выступления Молотова по радио 22 июня 1941 года. Читателю, очень даже полезно послушать. Молотов, как известно, страдал небольшим дефектом речи — слегка заикался. Первые предложения, прочитанные им — верх волнения. Чувствуется огромное эмоциональное напряжение, охватившее его в первые минуты у микрофона, да, к тому же, и легкое заикание. Постепенно Вячеслав Михайлович успокоился, если это слово можно применить к данной ситуации, и закончил выступление вполне достойно. Автор проверил на слух текстовую часть и внес в речь Молотова, приведенную выше, правки. Имевшие место написание слова «СССР» по тексту, кроме одного случая, Молотов читал, как «Советский Союз». Так что, никаких поправок к публикации речи в прессе Сталин, надо полагать, не делал. Так-то, вот!

Подошло к концу краткое исследование речи Молотова от 22 июня. И где же здесь, скажите, хвалиться Вячеславу Михайловичу, которого военные обвели вокруг пальца? Лучше, конечно тактично «промолчать в тряпочку», сославшись на забывчивость.

Кстати, отвечая на вопросы писателя Ф.Чуева, Молотов пояснил:

«Это официальная речь. Составлял ее я, редактировали все члены Политбюро. Поэтому я не могу сказать, что это только мои слова. Там были и поправки, и добавки, само собой.

— Сталин участвовал?

— Конечно, еще бы! Такую речь просто не могли пропустить без него, чтоб утвердить, а когда утверждают, Сталин очень строгий редактор. Какие слова он внес, первые или последние, я не могу сказать. Но за редакцию этой речи он тоже отвечает.

— А речь третьего июля он готовил или Политбюро?

Нет, это он. Так не подготовишь. За него не подготовишь. Это без нашей редакции».

Скажите, где здесь Молотов соврал? Ведь кажется все абсолютно верно, от первого до последнего слова. И, тем не менее, это не вся, правда. Особенно не понятно: «за него не подготовишь». Это относится к Сталинской речи. А выступление о нападении Германии, значит, можно подготовить без него? Так надо понимать?

Кроме того, Сталин, по Молотову, участвовал в составлении речи 22 июня по радио, редактировал ее (упомянув о себе, почему-то, в 3-ем лице), утвердил ее, и после всего этого, закапризничал и послал выступать Молотова. Умеют, однако, выкручиваться дипломаты. Хотелось бы спросить, «уважаемого» Вячеслава Михайловича, а ноту протеста германской стороны он Сталину показывал? И что? Он, после этого, отредактировал текст своего выступления, безо всяких упоминания претензий немцев, глупостей на границах и прочего, о чем мы говорили выше? Ни за что, в это не поверю.

Давайте, чуть забежим вперед и обратимся к другой речи, знаменитому выступлению Сталина 3 июля 1941 года. Нигде, в тексте речи вы не встретите слово — «Сталин», кроме словосочетания в названии коммунистической партии — «Ленина — Сталина». А ведь мог, по мысли, усердствующих яковлевцев, разбросать по тексту речи свою фамилию «Сталин». Что ж не разбросал? Ведь, всё в выступлении Сталина очень скромно, деликатно и по делу. Остановлюсь лишь на двух моментах в речи: ее начале и заключительной части, т. к. для нас, именно это и представляет интерес.

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры!» — наполненные волнением и тревогой, прозвучали эти слова.

«Товарищи!». Понятно, что в первую очередь Сталин обращается к членам партийных и советских органов и простым коммунистам, товарищам по партии.

«Граждане!» — ко всему обществу в целом, всем социальным слоям.

«Братья и сестры!» — выделяя из общества, людей верующих в бога, преимущественно православного вероисповедания. Отсюда и обращение, принятое среди верующих.

Далее, Сталин особо выделяет армию и флот.

«Бойцы нашей армии и флота!»

— акцентирует внимание на рядовых служащих, которые, по мнению Сталина, всегда несут основную нагрузку в войне. И как бы, объединяя все выше приведенные обращения в единое целое, Сталин неразрывно связывает их с собой и говорит с ними в особо доверительной форме:

«К вам обращаюсь я, друзья мои!»

Оцените, как кратко, емко и правдиво прозвучало обращение к стране. Без лишнего пафоса, напыщенности и фамильярности. Лучше не скажешь! Недаром говорится, что краткость — сестра таланта! И заключительная часть речи Сталина:

«В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, создан Государственный Комитет Обороны,в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве. Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе, и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы».

И далее уже идут предложения — лозунги, определяющие направления действий советского общества:

«Все наши силы — на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы народа — на разгром врага! Вперед, за нашу победу!»

Ну, лозунги, они и есть лозунги. На них не стоит обращать особого внимания, а лучше рассмотрим, подчеркнутый мною текст.

Сталин дает понять всем, что до образования ГКО власть была, как бы, рассредоточена или находилась в других руках, надо полагать — военных (уж не кивок ли на «Ставку»?), но теперь она консолидировалась в лице нового органа государственной власти и не просто нового, а обладающего значительной властью в государстве! И посмотрите, как Сталин обозначил пирамиду власти: не власть плюс партия и плюс, военные или как-нибудь по-другому, а именно: партия плюс Советская власть, которые, надо понимать, и будут над военными. И никак иначе! Поэтому и был возрожден статус комиссаров в Красной Армии. За военными нужен был особый глаз да глаз!

Тут с этими заговорщиками просто беда: они ведь планировали создать новое правительство. Поэтому Сталин вынужден был написать не о сплочении просто, вокруг правительства, другого-то, ведь в понятии граждан нашей страны не было, а о сплочении вокруг именно, Советского правительства. Как бы, заранее отметая все будущие происки заговорщиков.

 

3 июля по радио выступил Председатель Государственного комитета Обороны И.В.Сталин.

Но, а мы снова, вкратце, вернемся к информационному сообщению о нападении Германии. Если следовать логике Молотова, что данное информационное сообщение есть «официальная речь», то, что же тогда представляло собой июльское выступление Сталина? Почему сообщение о нападении готовили всем партийным «колхозом», даже Сталин «редактировал», а выступление 3 июля Сталин готовил один? К тому же, по уверению Вячеслава Михайловича, всю работу самостоятельно проделал именно он: « так не подготовишь». Почему Сталин не привлек к такому важному делу своих товарищей из Политбюро? Того же Молотова? Или теперь уже, сам Вячеслав Михайлович, вдруг заупрямился: «Пусть лучше товарищ Сталин сам свою речь готовит».

И Жукова Сталин тоже не привлек, как начальника Генштаба по военным делам, иначе Георгий Константинович отразил бы сей факт в своих мемуарах. Наоборот, Жуков писал, что в начальный период войны Сталин не очень прислушивался к военным.

Более того, сам же Сталин и озвучил по радио подготовленный им материал для предания его гласности всей стране. И заметьте, никто его особо не упрашивал сделать это. И Сталин, на удивление, не строил из себя капризную барышню, и его, упирающегося, не вели под руки к микрофонам товарищи из Политбюро. Как видите, вопросов возникает много, но Молотов, как обычно, по данным событиям, не многословен. А стоило бы!

Тут яковлевцы привели в сборнике документов по 1941 году «Первоначальный текст выступления В.М.Молотова». Нам представили укороченный вариант, якобы речи Молотова, находящийся в архиве. Приведено и место его хранения АВП РФ. Ф.7. On. 1. П.2. Д.24. Лл. 1–4. Даже дано пояснение, что это рукопись с автографом. Надо полагать самого Молотова или опять Маленкова? Если это черновой вариант, то где тогда должен находиться подлинник выступления? Смущает еще одно обстоятельство. Зачем Молотов подписывал свое же выступление, тем более черновой документ. Для истории что ли? Чтоб потомки не забыли? Ладно бы в документе были соответствующие реквизиты для подписи? Их ведь нет и они совершенно не нужны. Если следовать в русле рассказа Вячеслава Михайловича, то документ для выступления по радио являл собой коллективное творчество членов Политбюро. Следовательно, если уж утверждать документ такого уровня, (а Молотов говорит, что данный документ утвердили), то должен быть соответствующий реквизит. Как документ «Выступление по радио» попал в руки Молотову? Если есть «Первоначальный текст…», с подписью Молотова, то, что он с ним сделал? Принес в Кремль и предложил Сталину выступить с ним? Или предложил членам Политбюро заняться коллективным творчеством по редактированию «своего» текста? Нет? Хорошо. Этот «Первоначальный текст…» отредактировали, и товарищи по партии сказали Молотову, чтобы старый текст, как черновик, сдал в архив на память, а с новым текстом, так как Сталин «закочевряжился» и выступать не будет, поехал бы на радиостудию и зачитал на всю страну. Только потом, куда же этот «новый» текст задевался, если его нет в архивах? Наверное, передали газетчикам для распечатки, а они взяли его, да и потеряли.

Какая жалость! Для чего все это придумано с укороченным вариантом? Цель — скрыть факт наличия мобилизационного пакета у Сталина. А речь представить, как спонтанную реакцию на Германскую агрессию. Ведь присутствие настоящего документа из мобилизационного пакета вождя, вполне могло подтвердить мою версию о так называемой «рыбе», где в документе имелись пропуски, которые должны были заполняться при начале войны и получении информации из Генерального штаба и Наркомата обороны, о чем было приведено выше. Но, кто же, тогда провел все манипуляции с документом из «красного» пакета вождя? И где же, именно, происходило «редактирование» текста по Молотову? В Кремле или на даче вождя? Снова вопросы, вопросы, вопросы …

И возвращаясь к теме: «Был ли Сталин в Кремле 22 июня?» хочу подтвердить свою мысль, что Сталин мог редактировать с Молотовым текст выступления по радио, но было это раньше 22 июня. А вот дополнения и поправки, о которых мы говорили выше, внесенные в текст воскресного выступления по Всесоюзному радио, Молотов с членами Политбюро и правительства готовили, судя по всему, самостоятельно, ввиду отсутствия в Кремле Иосифа Виссарионовича. И не факт, что последнее «редактирование» происходило именно в Кремле, а из содержания данного «Выступления» вполне просматривается все то, что и определяет степень «ничтожества» Сталинского окружения.

Есть в речи Молотова один пикантный момент. Он ссылается на выступление А.Гитлера, якобы, прозвучавшее в этот же день: «Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера…»

Правда, а в какой же день произошло это событие, в смысле, выступление Гитлера? Когда было совершено нападение или когда была вручена нота? Или это произошло одновременно?

Следовательно, узнав, когда по немецкому радио выступал Гитлер, легко понять, в какой день Германия вручила нам ноту, с обвинительным материалом, и когда готовилось выступление Молотова по радио? К тому же, думаю, не без интереса, читатель ознакомится и с самой речью фюрера Германии. Советским людям при Сталине, было не до неё, а после смерти Иосифа Виссарионовича речь, почему-то «засекретили»? Она и на Западе, в загоне, так что определенный интерес для читателя, безусловно, представляет. Но с речью Гитлера познакомимся, чуть дальше, по тексту и получим ответы на поставленные выше вопросы.

 

Глава 20. Наша «пятая колонна»

А для тех, кто все еще продолжает сомневаться о наличии у нас «пятой колонны», предложу рассмотреть следующий факт. В «Журнале записи лиц, принятых Сталиным» за 23 июня встречается одна фамилия известная многим — Власик. Время прибытия в Кремль — 0.50 ночи. Правильно, скажут некоторые читатели, это зашел в кабинет Сталина начальник его личной охраны, что тут удивительного? Наверное, должен был сопровождать его домой, на дачу? Можно было бы согласиться с этой точкой зрения, но дело в том, что больше генерал Власик никогда в других днях, начиная с 23 июня, не упоминался. Почему? Давайте разбираться. По прибытию в Кремль функции генерала Власика и его подопечных перепоручались охране Кремля. Поэтому, Николаю Семеновичу не было необходимости сопровождать Сталина до кабинета, кроме, разумеется, личного распоряжения самого Сталина. А почему же зафиксирован именно этот визит генерала Власика в Кремлевский кабинет? Если мы исходим из предположения, что Сталина не было в Кремле 22 июня, а он находился на своей даче, видимо, в не лучшем состоянии здоровья, то неужели члены Политбюро, Советского правительства, военные, среди которых были и наши заговорщики, не были заинтересованы в получении информации о здоровье вождя? Заметьте, прошло 22-е июня, затем целый день 23 июня. Ведь война же идет! У кого они должны были получить подобную информацию о главе государства? Разумеется, у начальника личной охраны товарища Сталина. Поэтому, генерал Власик, по всей видимости, и был приглашен в Кремль, в кабинет вождя, чтобы рассказать о Сталине. Вы представляете себе то, нервное состояние, в котором, думается, пребывали все: и те, кто желал смерти вождю и те, кто верил в его счастливую звезду. Ведь заговор находился в подвешенном состоянии. Все те военные, которые были «пассивными» членами заговора, тоже напряженно ждали, в какую сторону качнутся чаши весов. Поэтому информация о состоянии здоровья Сталина, на тот момент, была наиважнейшей. Как видите, не смогли дождаться утра следующего дня. Видимо, все заинтересованные лица собрались, далеко за полночь, в его кабинете в Кремле. Посмотрите список лиц. Разобьем его условно, на группы: первая — Молотов, Ворошилов, Мехлис, Берия; вторая — Вознесенский, Ватутин, Тимошенко; третья — Каганович, Кузнецов (скорее всего нарком ВМФ). Условно, говоря, три группы. Первая — верные сторонники вождя. Вторая — те, которые хотели от Сталина избавиться. Третья — держащие «нос по ветру». Обратите внимание, с какой скоростью покинули кабинет военные — Тимошенко и Ватутин, через пять минут после прихода Власика. А что там им еще делать? Главное узнали — Сталин пока жив, поэтому побежали советоваться: как действовать дальше? Думается, что и Сталинская гвардия «не в носу ковыряла». Берия, например, мог, в «пику» легендарному Василию Ивановичу Чапаеву, удвоить охрану в Кремле, подтянуть к Москве надежные части войск НКВД, усилить охрану правительственных зданий. Климент Ефремович, как заместитель Сталина, мог усилить контроль над военными со стороны Комитета Обороны при СНК, пусть и отодвинутого в сторону образованной Ставкой, а Лев Захарович, со своей стороны, через политработников, мог «нажать» на колеблющихся, да сомневающихся. Важен конечный результат. Заговор-то, проваливается! Но облегченно вздыхать еще было очень рано. Надо было ждать, когда Сталин вернется к активной жизни. К тому же заговорщики, явно, не бездействовали. Жуков, как упоминалось выше, помчался на Украину воплощать в жизнь решения «новоявленной Ставки». Мерецков рванул по приказу «товарищей» в Ленинградский округ. В Западном же округе Павлов продолжал безнаказанно проводить свою подрывную деятельность. Кстати, как это было, приведено выше, в мемуарах Болдина, с благословения самого наркома обороны Тимошенко.

Нам часто, по тексту, придется обращаться к воспоминаниям Валентина Михайловича Бережкова. Он приводит много фактов, которые при внимательном прочтении, рисуют совсем другую картину, на которую, видимо, рассчитывал сам автор. Во всяком случае, то, что приведено ниже, мне показалось довольно занимательным.

Между прочим, Хрущев, когда умер Сталин, сразу узрел опасность в существовавшем «жилищном режиме» высшего руководства. В любой момент все они могли стать пленниками Берии за Кремлевской стеной. И потому одним из первых актов Хрущева было постановление о выезде членов Политбюро из кремлевских квартир. Для них построили особняки на Ленинских горах. Но вскоре руководители предпочли выехать и оттуда. Пустующие особняки стояли, как своеобразный памятник «исхода» вождей из Кремля.

Не могло ли, случится так, что Лаврентий Павлович Берия заблокировал передвижение по Москве сомнительных членов партийной верхушки Кремля, с целью ограничения их передвижения по дальнейшей координации заговора. Высшая партийная верхушка была расколота по своему отношению к агрессии Германии. Не просто же так, пустили «под откос» самого Сталина? Иначе, с чего это так Хрущев, вдруг, обеспокоился «жилищным режимом»? Помнил, наверное, неудачу 1941 года?

Но все же, как же заговорщики проявили себя в Москве в первые дни войны? — спросят читатели. Чем они были заняты? Очень просто. Для них наступает, не менее важный, второй этап. Мало обозначить себя — все, мол, обязаны теперь подчиняться нам, военным: Ставка-то, во главе с Тимошенко образована. Сталин, пока «устранен» на неопределенное время. Надо попытаться реально взять власть в свои руки. Помните, выше мы рассматривали переворот 1953 года, когда убрали из Москвы командующего Московского округа и попытка переворота удалась. А что было в 1941 году? Тоже была попытка со стороны заговорщиков установить контроль над Московским военным округом. Сначала зададимся вопросом: «А кто командовал данным округом в 1941 году?» Откроем любую энциклопедию и военную тоже. Из нее узнаем, что командующий МВО — Артемьев П.А. Вступил в командование в октябре 1941 года. Резонный вопрос — а кто же был командующим ранее, например, с июня по октябрь 1941 года. А вообще, кто до Артемьева, командовал Московским военным округом. Энциклопедия молчит и, думается неспроста. В чем же здесь видится военная тайна? Простой, казалось бы, вопрос, но на него нет ответа.

Посмотрим, например, список участников совещания высшего руководящего состава РККА от 23–31 декабря 1940 года, то, есть. практически, всего за полгода до начала войны.

Московский военный округ — командующий, генерал армии Тюленев Иван Владимирович; член Военного совета, корпусной комиссар Богаткин Владимир Николаевич; зам. командующего, генерал-лейтенант Захаркин Иван Григорьевич; начальник штаба, генерал-лейтенант Соколовский Василий Данилович.

Мы видим, что округом на тот момент командовал Иван Владимирович Тюленев. А командовал ли он округом 22 июня 1941 года? Открываем мемуары Тюленева «Через три войны»:

«… Уже смеркалось, когда я покинул штаб Московского военного округа. Перед уходом из кабинета перевернул листок настольного календаря. Завтра — 22 июня, воскресенье. Правда, в последние месяцы воскресные дни были для меня нерабочими весьма условно: обстановка, несмотря на существование советско-германского пакта о ненападении, становилась напряженнее с каждым днем, и у меня, как командующего округом, дел было по горло…. А Москва была так хороша в этот последний мирный июньский вечер! Невольно вспомнились все события прошедшего дня. В полдень мне позвонил из Кремля Поскребышев:

— С вами будет говорить товарищ Сталин

В трубке я услышал глуховатый голос:

— Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?

Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:

— Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.

В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии. Я тут же отдал соответствующие распоряжения своему помощнику по ПВО генерал-майору М.С.Громадину. Вечером был у Наркома обороны Маршала Советского Союза С.К.Тимошенко и начальника Генерального штаба генерала-армии Г.К.Жукова. От них узнал о новых тревожных симптомах надвигающейся войны. Настораживала и подозрительная возня в немецком посольстве: сотрудники всех рангов поспешно уезжали на машинах за город.

Позднее снова зашел к Жукову.

— По донесениям штабов округов, — сказал он, — как будто все спокойно. Тем не менее, я предупредил командующих о возможном нападении со стороны фашистской Германии. Эти предположения подтверждаются данными нашей разведки.

Я поинтересовался, каково сейчас соотношение сил — наших и германских.

— У немцев, насколько мне известно, нет общего превосходства, - коротко ответил Жуков.

Итак, реальная опасность войны возникла совершенно отчетливо».

Итак, что мы поняли из приведенного выше отрывка? На начало войны товарищ Тюленев — командующий МВО! С ним говорит, как нас уверяет мемуарист, сам Сталин, и в разговоре нет, и тени намека, на те, перемены, которые произойдут с Иваном Владимировичем буквально через несколько часов.

Что вызывает сомнение в этом отрывке? Как известно, 18 июня (!) был отдан приказ о приведении войск в полную боевую готовность при непосредственном участии в этом деле И.В.Сталина. И вдруг Сталин 21 июня (?!) интересуется у Тюленева о состоянии войск ПВО округа и дает тому указание довести боевую готовность данных войск до семидесяти пяти процентов? Мог ли состояться такой разговор Тюленева со Сталиным? Вполне, возможно, но думается, только до 18 июня. В противном случае, Сталин как всегда, выглядит полным невеждой в военных делах. Решил что, не «напрягать» Московский военный округ по части приведения его в боевую готовность? Смущает, однако, эта фраза тем, что о боевой готовности говорят в процентах, не указывая степень её готовности. Ведь, какой бы степени она не была назначена вышестоящим военным должностным лицом (повышенная или полная), она, т. е. боевая готовность или есть, или ее нет. Не является ли этот эпизод неудачной попыткой уверовать нас в том, что Сталин был в Кремле и накануне, 21 июня? Не просто же так исчезла в «Журнале» страница за 19 июня?

Рассматриваем дальше действия наших военных. Жуков, по воспоминаниям Тюленева, предупреждает(!) командующих округов(!) о возможности нападения Германии(!). Более того, ссылается на данные(!) нашей разведки. Кстати, мемуары Тюленева изданы практически в тоже время, что и мемуары Жукова. И наконец, Жуковское — «у немцев… нет общего превосходства» в силах. Почему же, в таком случае, немцы напали на нас? Наверное, не слышали Жуковских слов, а то бы, могли бы и передумать о нападении. И еще интересная деталь. Тюленев поехал субботним вечером 21 июня домой отдыхать, планируя, как провести следующий выходной день 22 июня. Вообще, этот факт, с отпусками на выходные дни, характерен для командиров всех уровней Красной Армии, что и настораживает. Как же так? На пороге война, 18 июня, как говорилось выше, отдан приказ о приведение войск в полную боевую готовность, и в тоже время, всем командирам разрешено покинуть расположение воинской части, а некоторым, даже, были выданы, увольнительные на воскресенье, 22 июня? Но, Жуков, как он рассказывает, спать не ложился. И Тимошенко тоже бодрствовал. А командующий Московским округом поехал отдыхать?! Дальше, начинается чистое «кино»!

«В 3 часа ночи 22 июня меня разбудил телефонный звонок. Срочно вызвали в Кремль. По дороге заехал в Генштаб. (Своеобразное понятие у «нашего Тюленева» срочного приказа с вызовом «в Кремль». — В.М.). Жуков по ВЧ разговаривал со штабами приграничных военных округов. После телефонных разговоров он информировал меня о том, что немецкая авиация бомбит Ковно, Ровно, Севастополь, Одессу».

Как видите, еще один вариант бомбежки советских городов в первый день войны. Правда, город Ковно — это старое название Каунаса, но появляются Ровно и Одесса, а Минска, по-прежнему, нет! Промолчал Жуков, насчет событий в Белоруссии. А где же немецкие диверсанты, которые всю связь порезали? Или они ее резали избирательно — только в Западном округе? Да, но исчез и Киев. Мы еще вернемся к этому моменту, чуть ниже.

«В Кремле меня встретил комендант и тотчас проводил к Маршалу Советского Союза К.Е. Ворошилову. Климент Ефремович спросил:

— Где подготовлен командный пункт для Главного Командования?

— Такую задачу передо мной никто не ставил, — ответил я. — Штаб Московского военного округа и ПВО города командными пунктами обеспечены. Если будет необходимо, можно передать эти помещения Главному Командованию.

Затем Ворошилов объявил, что я назначен командующим войсками Южного фронта. Отбыть к месту назначения предлагалось сегодня же. (Вот видимо для чего была приведена попавшая, якобы, «под бомбежку» Одесса — иначе, какой же тогда Южный фронт? — В.М.). Вернувшись из Кремля, я немедленно направился в штаб МВО. Согласно моим указаниям он срочно выделил полевой штаб для Южного фронта и начал подготовку специального железнодорожного состава для отправки штабных работников на фронт… Вечером 22 июня (Уже? Быстро, однако, у военных разворачиваются дела. — В.М.) железнодорожный состав с полевым штабом Южного фронта ушел из затемненной, посуровевшей Москвы. В пути мы с исполняющим обязанности начальника штаба фронта генералом-майором Г.Д. Шишениным и членом Военного совета А.В.Запорожцем изучали район предстоящих боевых действий. Допоздна засиделись над оперативными картами, за разговорами о предстоящих боях…»

Что здесь интересного для нас? Ну, кто бы, в то время в 60-70-х годах, дал бы возможность Ивану Владимировичу написать правду? После всех цензурных барьеров нам, в данный момент, приходится довольствоваться тем, что есть. И, на том, как говорится, спасибо!

Во-первых, поехал Тюленев в Кремль, а заехал в Генштаб. Зачем? Во-вторых, оказывается и Ворошилов не спал! Только куда он потом делся, будучи заместителем Сталина, неизвестно. Жуков о нем в своих мемуарах, почему-то, и не вспоминает. Вообще, в этом эпизоде, Ворошилов выглядит чудаковатым. Маршал не должность, а звание, поэтому непонятно, чем руководствовался Ворошилов, отстраняя Тюленева от командования МВО, и правомочен ли был это делать? Ворошилов был заместителем председателя Комитета Обороны при СНК, а Тюленев относился к Наркомату Обороны. Именно приказом данного ведомства его могли переместить в «нужном направлении». Значит, военные редактора не хотели привлекать внимание к ведомству Тимошенко? А как понимать: «подготовить командный пункт для Главного Командования»?

Понятно, что Ворошилова подтащили к этим делам, но не удивляет ли сама постановка вопроса командующему МВО? Неужели наша военная верхушка, тот же Наркомат обороны, не предполагал, что начнется война и встанет вопрос о Главном командовании. Кстати, состав данного военного органа почему-то не приведен. И где же предполагалось разместить сей орган? Неужели, только, при первых выстрелах врага озадачились вопросом размещения? Скорее всего, появился внеплановый орган — Ставка, для которой и потребовалось новое помещение. Кроме того, скорее всего, заговорщики готовились прибрать к рукам Московский округ, поэтому и нацелились на его узел связи. Тюленев не мог же открыто написать о своих предположениях и тревогах. Разумеется, речь шла о новоявленной Ставке, которую просто не хотели расшифровывать так рано, в начале утра 22 июня. Она же официально была образована лишь 23 июня! Кстати, мемуары Тюленева вышли уже после смерти Ворошилова. Это так, к слову. А Ворошилов, между прочим, был отнюдь не глупым человеком, каким его представляют некоторые современные историки, и он, неплохо разбирался в вопросах политики и военного дела. Вряд ли бы, Ворошилов не понимал значения ведущей роли командующего Московским военным округом, чтобы вот так, среди ночи, самостоятельно решать этот вопрос, к тому же не относящийся к его компетентности. Да и «Ставку» привязывать именно к Ворошилову, верному стороннику Сталина, что-то явно не из той оперы. Очень уж все это выглядит более чем подозрительным. Скорее, это сделано преднамеренно, но кем? не Ворошиловым же? Ведь только что, несколько часов назад, по воспоминаниям Тюленева, сам Сталин, глава государства, звонил ему, как командующему и интересовался о боевом состоянии ПВО округа. А если звонил не Сталин, то кто? И дальше не совсем понятными становятся действия заместителя Сталина Ворошилова. Вдруг, без объяснения видимых причин, он отправляет его, Тюленева, далеко от Москвы. На основании, какого приказа? Тюленев, конечно же знал, но как видите, промолчал, или ему не дали сказать? А если эта инициатива принадлежала не Ворошилову, то кому это было выгодно? К тому же Комитет обороны при правительстве — орган коллегиальный и сразу напрашиваются вопросы: «Когда же все это переиграли? В связи с чем? Когда успели согласовать и утвердить?». И главное — где председатель данного Комитета обороны, сам Сталин? Дальше, в рассказе Ивана Владимировича, ясности не становится больше. Вместе с Тюленевым, почему-то, отправляется только его и.о. начальника штаба Г.Д.Шишенин и член Военного Совета А.В.Запорожец. Согласно справочным данным, генерал-майор Шишенин Гавриил Данилович был назначен начальником штаба МВО на основании приказа НКО № 0423 от 13 февраля 1941 года, а этим же приказом Соколовский Василий Данилович был переведен в аппарат Наркомата обороны. Значит Тюленев, немного ошибается в должности своего начштаба. Понятно, столько лет прошло. Или же опять «темнят» военные «консультанты», чтобы не было понятно, с какой целью «вычищают» штаб Московского округа, с тем, чтобы заполнить его своими людьми? Но кто же, тогда оставался начальником штаба МВО на тот момент, 22 июня 1941 года?

В отношении Запорожца Александра Ивановича, армейского комиссара 1-го ранга, тоже не все гладко и понятно. Осенью 1940 года, его переводят с поста члена Военного совета МВО в Главное управление политической пропаганды Красной Армии на основании приказа НКО № 464 от 7.10.40 года. Весной 1941 года, 8 марта, на основании решения Политбюро (?) Запорожец А.И. становится одним из заместителей Наркома обороны Тимошенко. Но 21 июня его стремительно выдергивают из наркомата обороны и на следующий день назначают членом Военного совета еще не образованного Южного фронта, без ссылок на какое-либо решение. Таким образом, Запорожец попадает в состав группы представителей МВО убывшей на южное направление.

Если учесть тот факт, что Запорожец возглавлял Главное управление политической пропаганды в Наркомате обороны, то он был человеком, представленным от партии по контролю над военной верхушкой. Нарком не мог его снять с данной должности не получив согласие партийцев. Представляется, что только с согласия тех, кто в партии представлял «пятую колонну» Александра Ивановича и направили на вновь образованный Южный фронт. Кто же были эти люди? Пока никто не признался в содеянном!

Теперь, что касается бывшего в то время членом Военного совета МВО корпусного комиссара Богаткина Владимира Николаевича. Он был назначен на эту должность согласно приказу НКО № 04898 от 31 октября 1940 года, а вот на основании чего, был переведен 22 июня с этой должности на пост главного редактора «Красной Звезды», неизвестно. Он заменил ответственного редактора данной газеты Болтина Евгения Арсеньевича, который исчез с этой должности в неизвестном направлении. В справочнике не приведена даже дата его смерти? (Его фамилия значится в составе редакционной комиссии издания «Истории Великой Отечественной Войны Советского Союза 1941–1945» в шести томах, кроме того, он выступил с критикой мемуаров Жукова, за что получил в свой адрес начальственный втык). И почему в Управлении кадров Красной Армии возникла такая острая необходимость в «пожарном» порядке «перетряхивать» командный состав именно, Московского Военного Округа, к тому же, в день нападения Германии — вопрос остается открытым? Продолжим рассматривать дальнейшие «приключения» И.В.Тюленева.

Представляется следующая картина: поезд стоит «под парами» и Тюленеву, судя по всему, приказывают срочно убраться из Москвы. Надо, видимо, было сделать еще и так, чтобы командующий Тюленев «тихо» и «быстро» убрался, не привлекая внимание к смене руководства Московского округа. Обратите внимание на скорость, с какой выпроводили Тюленева из Москвы! Под утро приказ, а к вечеру 22 июня(!) «сборный» штаб уже бодро катил на юг. Маршал Захаров М.В. в своих мемуарах о начальном периоде войны, тоже выразил недоумение по поводу приезда на Южный фронт работников, именно, штаба Московского округа.

«Формирование управления Южным фронтом, — пишет он, — согласно мобилизационному плану (а кто бы думал иначе? — В.М.), предполагалось на базе штаба Одесского военного округа». А «такое решение не отвечало обстановке и было явно неудачным. Личный состав штаба МВО не знал данного театра военных действий и его особенностей, состояния войск, их возможностей и задач. Времени для изучения всего этого не было и т. д., и т. п.» отмечает всю эту нелепость Матвей Васильевич в своих мемуарах. Это более чем странно, даже, скорее преступно, не правда ли?

Ранее, мы уже говорили о том, что западные округа при начале военных действий, преобразуются во фронты. Упрощенно, конечно. И это подтверждается практикой. Об этом, тоже, говорилось. Но в отношении Одесского военного округа, это правило, почему-то не сработало, что и удивляет. В связи с этим еще, более удивительным и, в тоже время, нелепым, выглядит, так называемый «Черновик Постановления Политбюро ЦК ВКП (б) «Об организации фронтов и назначениях командного состава» от 21 июня 1941 года, с автографом, как нас уверяют издатели документа, самого Георгия Максимилиановича Маленкова. В этом черновом варианте Постановления, («подлинник», может быть, в скором времени, когда-нибудь и «найдется» в архивах?) и приводятся сведения о назначении т. Тюленева командующим Южного фронта. А чтобы, видимо, не скучал один, назначается ему в помощники член Военного Совета Южфронта (так в тексте документа) товарищ Запорожец. Впрочем, желающие могут поближе познакомиться с данным шедевром военно-политической мысли неизвестного автора.

21 июня 1941 г.

Особая папка

I

Организовать Южный фронт в составе двух армий с местопребыванием

Военного совета в Виннице.

2. Командующим Южного фронта назначить т. Тюленева, с оставлением за ним должности командующего МВО.

3. Членом Военного Совета Южфронта назначить т. Запорожца.

II

Ввиду откомандирования тов. Запорожца членом Военного Совета Южного фронта, назначить т. Мехлиса начальником Главного управления политической пропаганды Красной Армии, с сохранением за ним должности наркома госконтроля.

III

Назначить командующим армиями второй линии т. Буденного.

2. Членом Военного Совета армий второй линии назначить секретаря ЦК ВКП(б) т. Маленкова.

3. Поручить наркому обороны т. Тимошенко и командующему армиями второй линии т. Буденному сорганизовать штаб, с местопребыванием в Брянске.

IV

Поручить нач. Генштаба т. Жукову общее руководство (?)Юго-Западным и Южным фронтами, с выездом на место.

V

Поручить т. Мерецкову общее руководство Северным фронтом, с выездом на место.

VI

Назначить членом Военного Совета Северного фронта секретаря Ленинградского горкома ВКП (б) т. Кузнецова.

По мысли изготовителей данного опуса, все несуразности данного документа, видимо, как они посчитали, можно отнести к некомпетентности в военных делах секретаря ЦК ВКП(б) т. Маленкова, сугубо штатского человека, чья виза, дескать, стоит на этом документе. А тот специалист, который будет перепечатывать этот текст с рукописи, (может быть и простая машинистка) видимо, по своему усмотрению, все расставит по своим местам, как надо. Да вот незадача! Георгий Максимилианович, на тот момент, когда «лепилось» это постановление, был кандидатом в члены Политбюро, что по статусу выше секретаря ЦК. Видимо, «лепилы» от истории не узнали такую тонкость, что Маленков 21-го февраля 1941 года получил новую партийную должность.

А вот, между прочим, как вспоминает о Г.М.Маленкове маршал авиации А.Е.Голованов:

«Я лично считаю, что это был у Сталина лучший помощник по военным делам и военной промышленности. Незаурядные организаторские способности, умение общаться с людьми и мобилизовать все их силы на выполнение поставленных задач выгодно отличали его…».

И кому принадлежит «автограф Маленкова» на самом деле, нам остается только гадать? Скорее всего, кто-то из партийцев, причастных к «сталинской оппозиции».

Так как, в тексте данного документа не сказано, по-военному четко и ясно, что «т. Тюленев» должен убыть к месту назначения в г. Винницу, то не совсем ясно, где же он собирался исполнять возложенные на него, данным Постановлением, обязанности? Даже, если предположить, что этот черновик и настоящий, во что, правда, верится с трудом, то в подлиннике-то документа, откуда тогда разъяснению взяться? Много чудесных тайн хранит русская земля. К примеру, как Иван Владимирович, согласно данному Постановлению, должен был руководить двумя военными структурами одновременно: Южным фронтом и Московским округом. В тексте приведенного «черновика» именно так и написано, черным по белому: «…с оставлением за ним (Тюленевым — В.М.) должности командующего МВО». Вот и непонятно, или Иван Владимирович будет находиться в Москве — матушке и руководить по совместительству «Южфронтом», или будет командовать в Виннице-красавице «Южфронтом», а необходимые бумаги для Москвы, направлять в штаб округа. «Решили», как видите, по второму варианту. Ну, понятно, что «Г.М.Маленков» не военный человек, но те-то, кто бумагу марал, может слегка поторопились фронт организовывать? Как явствует из «черновика» число-то, на календаре было, пока еще 21-е июня, и война-то, еще, как следует из официальных источников, пока не началась.

Кроме того, я несколько поспешил передать в руки т. Тюленева Одесский военный округ. Эти хитрецы, кто мастерил подобный документ, все сделали обтекаемо. Пойми их, составителей, куда они дели округ, и какие армии они имели виду, вводя их в состав Южного фронта? О прочих глупостях, этого «Постановления», пока не будем распространяться.

А как обстояло с Южным фронтом на самом деле. В «Истории Второй мировой войны 1939–1945» т.4, стр. 500, читаем: «25 июня — Директива наркома обороны о создании Южного фронта». Неужели Тюленева обманули в Москве, вложив в его руки поддельный документ? Ну, дела!

Нескоро еще, видимо, вручат Ивану Владимировичу настоящий документ о создании фронта. Продолжим, однако, изучать «необычное путешествие» И.В.Тюленева к месту его нового назначения без соответствующего на то приказа.

Вскоре, он со своим штабом проездом был в городе Киеве.

«Хотя мы знали, что Киев не пострадал(?) от внезапного налета фашистских самолетов, но взор настороженно скользил по вздымающейся к Печерску террасе крыш, выискивая последствия бомбежки. Нет, все в порядке! Наши зенитчики и летчики не дали врагу совершить свое черное дело. Город лежал перед нами в нарядном кружеве зелени. Внизу, правее моста, красная коробочка трамвая двинулась из Слободки в первый утренний рейс. С Днепра потянуло ключевою прохладой. Даже не верилось, что недавно над городом появились немецкие бомбардировщики».

Как видите, Тюленев все же узнал (видимо из штаба округа?), что Киев бомбила немецкая авиация. Не из сообщений же Молотова по радио? Вот он и пишет, что «Киев не пострадал от внезапного налета фашистских самолетов» и приписывает эту заслугу, нашим зенитчикам и летчикам. Неужели в Киеве в ночь на 22 июня уже находились средства ПВО? В силу, каких причин они там оказались? То Сталин никого слушать не хочет о начале войны, то по непонятным причинам, вроде бы, в мирной обстановке в столице Украины развернуты средства ПВО? Есть ли этому какое-нибудь вразумительное объяснение?

Ну, а наши летчики истребительной авиации, что делали? Сбили они хоть один вражеский самолет? Или просто отгоняли немецкие бомбардировщики от города как стаю каркающих ворон? Не складывается ли у читателя ощущение, что Тюленев прибыл в Киев днем 22 июня. Обратите внимание на фразу: «Киев не пострадал от внезапного налета». Вряд ли такое можно было сказать 23 июня? Что, немцы отбомбились накануне разок и хватит? Сомнительно? От нас скрывается, связанный с началом войны, очень важный момент. Поэтому некоторые действия и не находят должного понимания. Если, Тюленев прибыл в Киев 22 июня, то, что же тогда получается? Неужели его отправили из Москвы, просто страшно подумать, вечером 21 июня, задолго до нападения немцев? Фантазии в данных мемуарах, поражают воображение. Данный сюжет, в таком случае получается не просто интересным, а таинственно-загадочным. Но, читаем дальше.

«Нас встретил представитель штаба Киевского особого военного округа. Полное лицо его осунулось, под глазами синяки, видно провел ночь без сна. Чуть охрипшим голосом он доложил о том, что нам уже было известно: обстановка на Юго-Западном фронте в результате внезапного вторжения немецко-фашистских войск сложилась тяжелая. Я осведомился о подробностях боевых действий Юго-Западного фронта за предыдущий день. Штабист смущенно развел руками: что делается за чертой Киева, тем более на дальних, приграничных рубежах округа, он не знает. Конечно, его нельзя было обвинять в этом. Немецкая авиация внезапными бомбовыми ударами в первые же минуты войны вывела из строя ряд важнейших линий и узлов связи. Я попытался связаться из городас командующим Юго-Западным фронтом генерал-полковником М.П.Кирпоносом, но телефон ВЧ не работал. Для переговоров по радио требовалось много времени(?), а я не мог ждать — спешил на командный пункт Южного фронта в Винницу».

 

Полное бездействие части штаба КОВО, оставшегося в городе Киеве, ввиду отсутствия связи. А штабист, как видите, разводит руками. Как всегда поражает «точность» немецкой бомбардировочной авиации: с ходу разнесли узел связи штаба фронта. Что удивляет: связи ни с кем нет, но представитель штаба знает (откуда?), что обстановка на фронте «сложилась тяжелая». Командующий Кирпонос не доступен, надо понимать, не только для Тюленева. Вызывает еще большее удивление и тот факт, что для связи по радио со штабом фронта требуется много времени? Видимо, надо посылать курьера на лошади.

Вроде бы, 24 июня Тюленев, наконец-то, прибыл к месту назначения в город Винницу. А тут и Директива из Наркомата обороны о Южном фронте подоспела, и вроде настоящая, как уверяют составители сборника «М.В.Захаров. Генеральный штаб в годы войны». Правда не приведены ее выходные данные: № и дата, но это мелочь, по сравнению со всем тем, что мы уже видели раньше. Хорошо, что хоть здесь учтены все те замечания, которые мы предъявили к Постановлению. Нарком Тимошенко в п.6 Директивы предлагает «Командующему войсками Южного фронта о фактическом вступлении в должность донести…» ему. Но не торопитесь радоваться, мы еще вернемся к этим многострадальным документам. А пока, почитаем, что нам написал Иван Васильевич по прибытию в Винницу.

«Надо сказать, что по сравнению с Юго-Западным наш, Южный фронт считался относительно «спокойным». В положении войск фронта за время с 22 июня и в течение нескольких последующих дней существенных изменений не произошло. Мы воспользовались этим затишьем, чтобы привести войска в боевую готовность (?), наладить четкую связь, подтянуть в самый кратчайший срок к границе и ввести в бой части прикрытия…

Но спокойствие длилось недолго. Уже в ночь на 26 июня две дивизии противника под прикрытием сильного огня артиллерии и при поддержке авиации атаковали наши части в районе Скулян, что в десяти километрах севернее Ясс. Им удалось форсировать Прут и захватить Скуляны. Контратакой 116-й стрелковой дивизии гитлеровцы были отброшены за реку, при этом они потеряли свыше 700 солдат и офицеров убитыми и ранеными».

 

Из воспоминаний Тюленева вполне ясно читается, что никаких активных действий на румынской границе не происходило вплоть до 26 июня. А когда противник частью сил все же форсировал реку Прут, то получил «по зубам» и был отброшен на свои исходные позиции за реку. Вот если бы, везде так происходило на границе! Но, видимо, не все командующие фронтов похожи на Ивана Владимировича. Не может ни вызвать ироничной улыбки фраза о приведении войск «в боевую готовность». Несколько дней идет война, севернее Одесского округа противник продвинулся на сотни километров вглубь нашей территории, а здесь что? курорт? или другие вооруженные силы?

Давайте, вновь возвратимся к событиям в Киеве. Довольно интересный момент по началу войны. Вот как К.С. Грушевой, бывший в ту пору вторым секретарем Днепропетровского обкома партии, описывает начало войны и события в столице Украины Киеве. У него на квартире под утро зазвонил телефон:

«Знакомый голос обкомовской телефонистки звучал виновато:

— Вас вызывает генерал Добросердов.

Генерал командовал размещенным у нас 7-м стрелковым корпусом. Это был опытный военный. Офицером он стал в годы первой мировой войны, сражался на фронте, а после Великой Октябрьской социалистической революции вступил в ряды Красной Армии. До назначения на должность командира корпуса К.Л.Добросердов почти семь лет командовал дивизией. Человек широко образованный, обладающий высокой культурой, он неоднократно избирался депутатом облсовета и Верховного Совета УССР, был кандидатом в члены обкома КП(б)У».

 

И вот Константин Леонидович, обладающий «высокой культурой», извиняется за столь ранний звонок и сообщает Грушевому пренеприятнейшие известия:

«— Германия напала… — услышал я приглушенный голос генерала. — На нас напала, Константин Степанович! Нынче на рассвете…

Война с Германией?! Вызвав машину, я стал торопливо одеваться. С мыслью о войне примириться было невозможно…

По пустынным улицам езды до штаба корпуса не более пяти минут. Дежурный по штабу предупрежден о моем приезде, ожидает у входа…

В просторном кабинете Добросердова полно людей… Подтянутый, стройный. С едва заметной сединой на висках, генерал Добросердов протягивает телеграмму из Москвы.

Генеральный штаб Красной Армии открытым текстом сообщает, что гитлеровская Германия напала на Советский Союз. Немецко-фашистские войска перешли западную государственную границу нашей Родины на всем ее протяжении. Ряд крупных советских городов впервые же часы нападения подвергся жестокой бомбардировке…

В телеграмме — приказ: привести войска в полную боевую готовность. Пробежав глазами крупный машинописный текст, медленно перечитываю телеграмму еще раз, стараясь осмыслить прочитанное. Все еще не хочется верить случившемуся. Добросердов смотрит выжидающе.

— Из Одессы не звонили? — спрашиваю. (В то время наша область входила в Одесский военный округ)».

 

Руководство Одесского округа уже отбыло в Тирасполь. А оставшееся на замену начальство, что же? еще не сориентировалось, что ему делать? Вполне возможно, что информация из Москвы, могла просто напросто, еще не дойти до Одессы. Далеко, однако. А странная получается картина. Приграничные округа получают Директивы, которые требуют значительного времени на их расшифровку, а в тыловые комиссариаты можно отправлять сообщения открытым текстом. Кроме того, неясно с положением Одесского округа. Что же с ним случилось такое в Одессе, если, как уверяет читателей Грушевой, от местного начальства не получено никаких сообщений? Вот и генерал подтверждает сказанное.

«Добросердов отрицательно качает головой.

— А из Москвы?

— Не звонили. Только эта телеграмма… Выполняю полученный приказ.

— Поеду в обком. Попробую связаться по ВЧ с Киевом. Потом позвоню…»

 

Почему же Грушевой не стал добиваться связи с Одессой, а решил выяснить обстоятельства дела в Киеве? Согласитесь, какое-то, необъяснимое поведение? Ведь с началом войны в области начинается мобилизация под контролем Одесского начальства, а оттуда, ни единого сообщения.

Во-первых, полевое управление сформированной на базе округа 9-й армии, из Одессы убыло в Тирасполь, а во-вторых, в одной из последующих глав будет дан ответ, связи с чем, Грушевой отдал предпочтение Киеву.

«Вот и пятиэтажное здание обкома партии. Знакомые ступени подъезда… Проходим в кабинет…, где установлен аппарат ВЧ. Не тратя времени на объяснения, вызываю по ВЧ Киев. Киев отвечает… Прошу соединить меня со вторым секретарем ЦК КП(б)У М.А.Бурмистренко… но в этот момент киевская телефонистка быстро сказала:

— Нас бомбят, товарищ!

Так вот оно что! Киев бомбят!

Неожиданно в трубке раздалось:

— Соединяю с товарищем Бурмистренко!

Несмотря на бомбежку, незнакомая телефонистка не покинула пульт, выполняя свой долг. Молодец!

— Кто говорит? — кричит в трубку Бурмистренко.

— Грушевой! — кричу и я, думая, что могут не услышать. — Это я, Грушевой! Из Днепропетровска!

— А! Вы уже в курсе? … Хорошо. Разберитесь с мобилизационным планом(!), слышите?! Я позвоню позже!»

 

Если Бурмистренко посоветовал Грушевому, более внимательно разобраться с мобилизационным планом, следовательно, Константин Степанович в телефонном разговоре, высказал свои сомнения по данному плану? Почему же они возникли? Тем более, с началом войны.

Далее автор рассказывает, что собрался расширенный состав обкома партии, в который вошли кроме работников обкома и представители НКВД, облпрокуратуры, облвоенкомата, руководства железной дороги.

«Товарищи спрашивали о причине столь срочного вызова. Облвоенком Н.С. Матвеев эту причину уже знал. Он доложил мне, что пакет с мобилизационным планом вскрыт и облвоенкомат дал необходимые указания городским и районным военкоматам. Когда все собрались, я сообщил тяжелую весть о нападении фашистской Германии, рассказал о телефонном разговоре с товарищем Бурмистренко и его обещании позвонить позже… Прибыл генерал Добросердов. Он сообщил о приведении корпуса в полную боевую готовность».

 

Ну, так бомбили немцы Киев, на рассвете 22 июня или нет? Как видите, если и происходила бомбежка, то уж никак не ранним утром, а значительно позднее. Конечно, К.С.Грушевой не являлся непосредственным свидетелем, на которого падали бомбы, но важно то, что это происходило уже после того как в Днепропетровск из Генерального штаба пришла телефонограмма о начале военных действий со стороны Германии. Так что, Жуков намеренно лгал Молотову о предутренней бомбардировке Киева. Видимо, хотел иметь веские основания, для того, чтобы смыться из Москвы. Сомнительно, что немецкая авиация бомбила Киев ранним утром. Бомбардировочная авиация немцев не могла разорваться на части в силу своей малочисленности. Ранним утром надо было накрывать бомбовым ударом аэродромы, особенно, истребительной авиации, узлы связи, важные в военном отношении объекты. Лишь после этих «процедур», завоевав господство в воздухе, можно было углубляться вглубь советской территории. К примеру, бомбить столицу Украины — Киев. Как видите, для Жукова важно было в Москве напустить туману, чтобы проворачивать свои «темные» дела.

О мобилизационных пакетах упоминать, думается, уже, наверное, и не надо. И так понятно, что их вскрывали, как говорил ранее, по голосовому приказу. Мобилизационные планы автоматически вступали в действие по началу военных действий.

Хотелось бы отметить еще один факт, на который часто ссылался выше.

«Поздним вечером 23 июня мы получили по телеграфу постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР, определявшее задачи партийных и советских органов в условиях военного времени. Этот документ внес необходимую ясность, ответив сразу на множество возникших проблем и вопросов».

После получения Постановления следует перерыв до 26 июня. Никаких значимых документов поступивших из недр высшей власти в мемуарах К.С.Грушевого не отмечено. Как всегда центральная власть «онемела» с 22 по 26 июня, а после — как видите, пожалуйста.

«Чрезвычайно важным был Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня об увеличении продолжительности рабочего дня и отмене очередных отпусков на военное время».

И еще один полученный документ, видимо, на основании пришедшей из Центра директивы: «26 июня ЦК КП(б)У и СНК УССР направили партийным и советским органам областей и районов республики директивное распоряжение «Об исключительной организованности в подготовке и проведении уборки урожая 1941 года».

Как всегда, не густо, на эти дни с 22 по 26 июня, с документами из Москвы. Всего-то один и упомянут.

Возвращаясь к упомянутому выше генералу Добросердову, следует заметить, что с конца июля 1941 года, после того, как вверенный ему 7-й стрелковый корпус «растворился» в боях, на необъятных просторах украинских полей, он поступил в распоряжение командующего Юго-Западного фронта. С августа, наш генерал «с едва заметной сединой на висках», уже начальник штаба 37-й армии, войска которой обороняли Киев. В дальнейшем, судьба была к нему не благосклонна, — 5 октября 1941 года, генерал-майор Добросердов, был пленен и до конца войны находился в немецких лагерях. И лишь 3 мая 1945 года, вместе с группой советских генералов, был освобожден американскими войсками. После этого 22 мая он был отправлен в Париж в распоряжение Советской военной миссии по делам репатриации. После войны Константин Леонидович Добросердов пройдя спецпроверку в НКВД, 28 октября 1945 года был восстановлен в кадрах Красной Армии. В январе 1947 года окончил ВАК при высшей военной академии им. К.Е.Ворошилова, после чего находился в распоряжении Управления кадров Сухопутных Войск. С июня 1947 по март 1949 года находился на руководящей работе военных кафедр ряда высших учебных заведений. 31 марта 1949 года умер (?) в далеко непреклонных годах, находясь на должности начальника военной кафедры Московского юридического института. Разумеется, мемуаров, которые могли бы прояснить, что же произошло с Юго-Западным фронтом, в начале войны, не оставил. А жаль! Дело в том, что 37-й армией, в тот момент, при обороне Киева, командовал Андрей Андреевич Власов. Значит, это у него Добросердов был в начальниках штаба! После ожесточенных боев попал в плен к немцам. Если вам доведется прочитать книгу В.И.Филатова о Власове, о которой я упоминал ранее, то представляется, очень занятная история произошла с нашим героем. Ни встретиться с Андреем Андреевичем у немцев в плену, наш герой не мог. Значит, воевал в армии Власова (РОА) против американцев на Западе, коли, к ним в плен попал. Отсюда, видимо, и льготная проверка в СМЕРШ, и восстановление в звании, и преподавательская работа в столичном вузе. Но, скорая смерть после войны — загадочна.

Теперь возвращаемся в оставленную Тюленевым Москву. Генерал-лейтенант Иван Григорьевич Захаркин, заместитель командующего Московским военным округом, почему-то, в отличие от Тюленева, был оставлен в Москве. По какой причине, приходится только догадываться? Возможно, по проведению мобилизационной работы.

Однако, если проводить параллели с заговором 20 июля 1944 года против Гитлера, то напрашивается аналогичное предположение, соответствующее указанному моменту. Может, Захаркин должен был бы поддержать заговорщиков, при условии, что первое лицо государства будет устранено. Но, как видно, у заговорщиков, не всё получилось, и Сталин, по счастью, остался жив. При таких обстоятельствах поддержи Захаркин открыто заговорщиков, т. е. отдай приказ войскам МВО о передвижении к Москве или вводе в Москву с последующими активными действиями, то при живом Сталине ему надо было бы сразу класть голову на плаху. А вот если бы Сталин был мертв, то ситуация была бы совсем другой. Но, Сталин, если и отсутствовал на своем рабочем месте, на тот период, но, как мы знаем, был жив! Думается, что если он и был в тяжелом состоянии, но официального-то сообщения о его смерти, ведь еще не поступало. Не просто же так, Молотов в своей речи, подчеркнул, что главой Советского правительства является Сталин. А то, никто и не знал, что Иосиф Виссарионович Председатель Совнаркома.

Поэтому Захаркин, возможно и воздержался от резких телодвижений и время, чтобы свергнуть сторонников Сталина, было упущено.

Может быть, существовал и другой вариант, без Захаркина на первых ролях. Например, был назначен новый и. о. командующего Московского округа. Потом, когда дело «не выгорело», после 25 июня его «тихо», куда-нибудь спихнули. Захаркин, как заместитель командующего, разумеется, много знал о событиях тех, первых днях войны. И знаете, как закончился жизненный путь Ивана Григорьевича? Осенью 1944 года, когда немецкие войска были вышвырнуты за пределы нашей Родины, вновь был образован Одесский военный округ, считай глубокий тыл. Захаркина выдернули из Действующей армии с поста заместителя командующего фронтом и перевели на должность командующего округом, где он вскоре и погиб при исполнении служебных обязанностей в автомобильной катастрофе?! Хрущев, кстати, в это время был первым руководящим лицом на Украине и сидел в Киеве.

А вот, что сразу сделал Сталин, когда возвратился в Кремль после «болезни», так тут же назначил нового командующего. Ну и что, скажут скептики? Командующего ведь, на тот момент, не было? Поэтому назначили нового. Почему же не было, хочется возразить? А как же «Черновик Постановления Политбюро», где Тюленев совмещает два поста командующих округами? Если и директива НКО приведенная выше существует, то смотрите какой огород нагородили. Тюленев уехал из Москвы, оставив округ без командования, так что ли? Ведь в должность он вступил, по Директиве Тимошенко, только, 24 июня.

А вот если этот «Черновик» — «туфта», то, что же получается, на самом деле? Что такой важный, в политическом отношении округ до 28 июня был «бесхозным»? Почему до 28 июня? Узнаете, чуть ниже. Этого, в принципе, не могло быть! Командующий, хоть в роли «исполняющего обязанности» обязательно должен был быть. Да, но мы, пока, его не знаем, а только лишь, предполагаем. Но, остроты вопроса, это не снимает. Может, «черновик Постановления» о Тюленеве и служит, эдаким «фиговым листом», чтобы прикрыть сей голый факт с отсутствием командующего Московским военным округом, в те, первые дни войны.

Да, судя по всему, этот факт с командующим не остался без внимания и Сталина, и окружающих его соратников. Да, действительно, вскоре назначили (или заменили) командующего Московским округом, но человеком, не из Наркомата обороны, как сомнительного, с точки зрения надежности военного органа, а из аппарата Л.П.Берии, к наркомату которого, как видно, доверия со стороны Сталина было больше. О чем косвенно, и подтверждается в рассказе Бережкова. Скорее всего, сам Берия и предложил эту кандидатуру. Артемьев, в своих воспоминаниях пишет:

«Общее руководство комплектованием ополченских дивизий ГКО поручил Военному совету Московского военного округа, командование которым с 28 июня было возложено на меня».

«Все врут календари» — утверждал классик. Не знал, что и энциклопедии подвержены нашествию «паразитов», которые искажают события.

Кстати, заменили и начальника штаба МВО, предложив на этот пост, тоже человека из органов. Предположительно, им стал заместитель начальника Управления войск НКВД генерал-майор Д.П. Онуприенко. Главное, на тот момент было, не потерять контроль над округом. А когда стало чуть спокойнее, то назначили, видимо, более сведущего в штабных делах генерал-майора И.С.Белова. А Захаркина Ивана Григорьевича, позднее, перевели командовать 49-й армией Резервного фронта. В первых числах октября, когда под Москвой остановка сложилась крайне тяжелой, с этой армией тоже произошла очень странная история.

Если же читатель думает, что автор намеренно сгущает краски в отношении действий «заговорщиков» в июне 1941 года, то снова возвращаюсь к книге В.Лескова «Сталин и заговор Тухачевского»:

«С планом военного переворота оппозиция носилась, по крайней мере, с 1934 года. Думали устроить его прямо в период ХУ11 съезда партии. Но тогда дело сорвалось: сами руководители поняли, что благополучный исход сейчас будет сомнителен. Затем переворот планировали на ноябрьские праздники 1936 года, на Новый год, на 23 февраля, на 8 марта и 1 мая 1937 года…

Теперь, однако, в мае 1937 года, больше невозможно было отступать и колебаться — в силу смещения Ягоды с поста главы НКВД и многочисленных арестов, в том числе Путны и Примакова, видных руководителей заговора…

План переворота предусматривал следующие пункты:

1. Серия вооруженных конфликтов на границах — с целью создать напряженную атмосферу в стране и столице.

2. Захват Кремля, с убийством Сталина, Молотова, Ворошилова — ведущих политических фигур режима.

3. Захват здания НКВД на Лубянке, с убийством Ежова.

4. Взятие отрядами оппозиции зданий Наркомата обороны и Московского военного округа.

5. Захват городской телефонной станции и всех телеграфных отделений, чтобы помешать сторонникам Сталина вызвать помощь из соседних городов.

6. занятие своими людьми всех городских вокзалов и жесткий контроль движения.

…Убийство вождей предполагалось свалить на «акции контрреволюции», под этим предлогом объявить военное положение, запретить всякого рода собрания и митинги, оттеснить сторонников Сталина от власти, сформировать новое Политбюро и Правительство — из троцкистов и «правых», а также сторонников М.Калинина, с которым надеялись поладить. Затем думали вызвать в Москву Тухачевского, объявить его на время диктатором, а позже провозгласить президентом! После этого предполагалось провести чистку партии от сторонников Сталина и наполнить ее элементами вполне буржуазными и послушными. Программа и Устав подлежали быстрой переработке. Намечалось, что после завершения переворота Якир и Уборевич вернутся со своими людьми назад, чтобы в Киеве и Минске также быстро «провернуть» подобную операцию».

И где здесь можно увидеть среди «белых и пушистых» заговорщиков, верных ленинцев? Вполне, очень серьезные ребята, с определенным чувством долга, по отношению к своим собратьям по тайной организации. Без особых угрызений совести, жестокие и расчетливые «бойцы», своеобразного, «невидимого фронта». Правда, уже нет в живых Якира и Уборевича, но зато им подготовлена, видимо, неплохая замена. Так что, вполне можно сказать напутственные слова участникам новой военной оппозиции: «В долгий путь, господа-товарищи!», разумеется, без пожелания им жизненных удач на этом нелегком пути.

 

Глава 21. Кто бы мог подумать?!

Часть 1. Мемуары «без купюр»

Когда предыдущая глава была уже готова к «употреблению» читателем, в руки автора попались мемуары И.В.Тюленева «Через три войны» изданные в 2007 году издательством Центрполиграф. Из предисловия к книге узнаем, что при жизни автора вышли, оказывается два издания мемуаров: в 1960 году и в 1972 году. Последнее, и было приведено в данной работе. Особенно интригующе в данной книге выглядела надпись на обложке «Впервые без купюр». Быстро находим интересующую нас главу о первом дне войны. Разумеется, восстановлены изъятые цензорами части текста рукописи автора, но это всего лишь, в очередной раз и показывает, и доказывает все то, о чем мы рассуждали ранее. Скрывается важный момент начального периода войны в руководстве военного ведомства, как впрочем, и в верхних эшелонах власти.

Итак, предлагаемый вниманию читателя изъятый текст из мемуаров Тюленева: выделен курсивом, жирным шрифтом и подчеркнут.

«Позднее снова зашел в Генеральный штаб к Г.К.Жукову.

— По донесениям штабов округов, — сказал он, — на границах как будто бы все спокойно. Тем не менее, я звоню всем командующим приграничных округов и предупреждаю их о возможном нападении со стороны фашистской Германии. Эти предположения подтверждаются данными нашей разведки, о которых вы знаете».

По мысли цензоров-редакторов следует, что если автор зашел один раз в Генштаб и достаточно. Незачем привлекать внимание читателей к Генштабу. Пусть будет нейтральное, просто «зашел к Жукову», тем более что ехал в Кремль. Ведь, Жуков, как явствует из его мемуаров, в Кремле был не последним человеком. Мог, «прямо с аэродрома — к Сталину» в кабинет, в нечищеных сапогах явиться. Может быть, в тот момент, именно, там Георгий Константинович и оказался. А почему бы и нет?

Вопрос о связи с командующими округов головная боль надзирающих органов. Ведь решили же, что связи, особенно с Западным округом, не было. А здесь, в этом эпизоде, за несколько часов до нападения, как видите, функционирует исправно. (Убрать!)

Вопрос о данных нашей разведки. Если ее знает Тюленев, как командующий Московским округом, то почему эти данные не могли знать командующие приграничных округов? Значит, командующие округов заблаговременно были предупреждены о сосредоточении у границы немецких войск? Тогда, как понимать внезапное нападение? (Убрать!)

«Вместе с наркомом мы докладывали обстановку товарищу Сталину, но он одернул нас, сказав, что мы поднимаем панику, принимая провокации за войну. Осторожность не мешает, поэтому предупреждаю командующих войсками».

Вы чувствуете, как все это не стыкуется с мемуарами Жукова. Первое издание мемуаров Тюленева вышло в 1960 году, практически, как и у Болдина. Цель, как говорилось выше, создать негативный облик вождя, якобы запретившего открывать огонь по врагу, до особого его распоряжения. Своего рода, подготовка к ХХII съезду партии. И для противовеса, «нерешительному» и «сверх осторожному» Сталину, таким образом лепится, образ «смелого» и «мужественного» Жукова. Георгий Константинович крайне озабочен тревожной ситуацией на границе, поэтому и берет на себя ответственность по предупреждению наших командующих о нападении. Не его, якобы, вина, что там произошло на самом деле.

«… Итак, реальная опасность войны возникла совершенно отчетливо. Надо было немедленно, и впоследствии это стало очевидным, дать командующим приграничных военных округов короткий, четкий оперативный план. К сожалению, этого не было сделано».

Это явная крамола, насчет короткого, четкого, оперативного плана. Глядишь, и до упоминаемого нами кодированного сигнала в войска, рукой подать. А по поводу срочности передачи информации в округа, так кто же этим больше озабочен? Как видим, автор мемуаров Тюленев — не Жуков же? (Убрать!)

«В 3 часа ночи 22 июня меня разбудил телефонный звонок. Срочно вызывали в Кремль… Сразу возникла мысль: «Война!..»

Помните, выше говорилось, насчет неглупых редакторов, которые убирали из уст высокого военного руководства слово: «Война». Даже мыслей таких не должно было быть! Не их уровень был решать, что началась именно война, это могло быть что-то и другое. (Убрать!)

«…Климент Ефремович спросил:

— Где подготовлен командный пункт для Верховного командования?

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: