Вера куда-то уходит, возвращается с неумело накрашенными губами и в платье.

Вера. Я на работе через коллегу помаду достала. Тут на ней тоже по-английски написано. Мне идет?

Петр. Глупый вопрос. Тебе идет все то, что ты сама решила, что тебе идет.

Вера. А-а-а. Понятно. (Пауза) Так значит, мне идет этот цвет?

Петр. Твои губы прекрасны в любом цвете.

Вера. Хочешь сказать, у меня красивые губы?

Петр. Я хочу сказать, что ты - очуменная девушка, сестренка.

Вера улыбается.

Вера. Я – очуменная девушка?

Петр. Вполне.

Вера. Так необычно. Я – очуменная девушка. Я – очуменная девушка. Я просто очуменная девушка. Анархист, а давай еще раз послушаем Джима Моррисона?

Вера бежит в комнату, Петр идет следом за ней. Вера включает музыку.

Вера. Я буду танцевать об одной очуменной девушке. Она столько лет жила и не знала, что она очуменная. Она столько лет жила и не думала, что ей идет ярко-розовая помада. Она даже на выпускной не стала надевать туфли на каблуках. Потому что мама ей сказала, что она - каланча, а бабушка, что она – корова. А одноклассники сказали ей, что она тощая, низкая и прыщавая. А почтальон ничего не сказал, но посмотрел так, что она все поняла. А учительница сказала, что она слишком высокого мнения о себе, а начальница, что она – капуша. И вот она слушала, слушала их всех, пока не сказала себе однажды: «А не пойти бы им всем в баню? Ведь я просто очуменная! »

Анархист, я теперь буду делать все, что захочу!

Петр. Осталось только понять, чего ты на самом деле хочешь.

Вера целует Петра.

Петр. Ого! Мы же вроде еще не пили!

Вера. А ты хочешь? У меня есть бутылка сухого красного.

Петр. Да. Хочу. Но только потом.

Вера. Когда потом?

Петр. Когда-нибудь потом.

Петр тянется к Вере.

Вера. Анархист, подожди, я хотела тебе сказать, что у меня еще никогда…

Петр. Что?

Вера. Нет, ничего. Как хорошо, что завтра выходной.

Петр обнимает и целует Веру. Гаснет свет.

Позднее утро. Вера просыпается в своей постели голая, озирается. Встает с кровати, накидывает на себя халат.

Вера. Анархист? Анархист, ты где?

Вера идет по квартире. Анархиста нигде нет. Он ушел и не оставил даже записки. Вера заглядывает в комнату и в другую комнату, и на кухню. Затем дергает ручку входной двери – дверь не заперта. Вера закрывает дверь, снова идет на кухню. Достает из холодильника бутылку вина, не без труда открывает ее, наливает вино в бокал. С бокалом в руке Вера возвращается в большую комнату, садится за стол, открывает оставленную тут же папку с романом Керуака. Читает. Пьет. Улыбается.

2.

Прошло пять лет. Верина квартира не то, чтобы сильно изменилась. Все та же старенькая мебель, все то же открытое окно. Но на диванах появились разномастные яркие покрывала, сшитые из лоскутов, по стенам вперемешку развешаны разные причудливые вещи – рукодельные ловцы снов, деревянные маски, аляповатая картина неизвестного художника, изображающая космос, вырезанный из цветной бумаги пацифик – куриная лапка в круге, афиша какого-то рок-концерта, гитара и т.д.

Вера сидит за все тем же столом и что-то бубнит себе под нос, глядя в тетрадь. Сама Вера тоже ничуть не изменилась внешне, но теперь вместо халата на ней длинная разноцветная юбка, в ее волосы вплетены цветные косички, а руки по локоть увешаны фенечками и браслетами.

Из магнитофона раздается голос Дженис Джоплин.

Звенит звонок.

Вера. Эльф, ты? Открыто!

Звонок не успокаивается. Вера выключает музыку, идет открывать дверь.

Вера. Эльф, ты чего трезвонишь? (открывая дверь) Ой!

На пороге стоит Петр. Впрочем, в отличии от Веры Петр изменился до неузноваемости. Теперь он брит под ноль, брутален, его правую щеку украшает едва заметный, но довольно длинный шрам. Весь его облик – кожанная «блатная» куртка, совсем непохожая на прежнюю, штаны и кроссовки «Адидас», футболка от «Гуччи», золотая цепь на груди выдают в нем то ли бандита, то ли бизнесмена новой эпохи.

Петр. Здорово, сестренка! Узнала?

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: