От Синая до наших дней . Устная Тора в эпоху Второго Храма

Раби Хаим Соловейчик

Когда в городе случился пожар и десятки людей остались без крова, раби Хаим, оставив свой переполненный дом, переселился на время в синагогу, где спал на полу, потому что, как он объяснил, «невозможно спать в удобстве, когда десятки людей не имеют крыши над головой». Все эти дни он занимался только помощью погорельцам. Причем собирал для них деньги самым решительным образом. Когда один из городских богачей, вызванный к раввину, наотрез отказался выдать требуемую сумму, раби Хаим, ни слова не говоря, вышел из комнаты и запер за собой дверь на ключ. Через полчаса он снова вошел и сказал: «Ты знаешь, я человек занятый, времени торговаться у меня нет. Поэтому могу сказать тебе только одно: не выйдешь отсюда, пока не дашь всю сумму». Богач вздохнул и полез за кошельком…

Во время Первой мировой войны все жители Бреста по приказу властей были эвакуированы в другие губернии, дальше на восток. Семья раби Хаима перебралась в Минск, куда стеклись тысячи беженцев. Продуктов в городе не хватало, нависла угроза голода. Общественный комитет организовал распределение продуктов переселенцам. Выяснилось, что в комитете работает бывший ученик раби Хаима. Он предложил своему учителю принять помощь — легальную, заслуженную, вполне официальную, которая положена тому и без знакомств, так что нет здесь ни протекции, ни тем более чего-нибудь незаконного. Но раввин отказался, считая, что продукты, доставляемые в Минск, принадлежат жителям Минска, а он, как беженец, не имеет права на помощь, получаемую минчанами. «Чем вы будете жить? » — спросил ученик. «Как чем? Я все еще городской раввин, и моя община обязана платить мне зарплату! » — «Какая община, какой городской раввин?! Раби Хаим, ваш город не существует, и общины больше нет! » — «Я вижу, ты забыл, чему учился в Воложине. Известно постановление Хатама-Софера о том, что, даже если город разрушен, но жители живы, они обязаны платить раввину зарплату». — «Пусть так, раби Хаим. Обязаны. Но кто из брестских жителей платит вам зарплату? » — «Ну как же, — и раби Хаим стал вспоминать имена брестских купцов. — Они и сейчас люди состоятельные. Я уверен, что пошлют…» Никакие уговоры не помогли — раби Хаим не принял ничего.

Возможно, кто-то из читателей думает, будто автор несколько идеализирует картину, пытаясь представить тех, о ком пишет, настоящими святыми. Чтобы такого страшного подозрения не возникло, вот вам еще одна история. Современник раби Хаима Соловейчика, раби Исраэль Меир Акоэн, известный всему еврейскому миру под именем Хафец-Хаима ^* (по книге под тем же названием, которая, что называется, «сделала ему имя»), возглавлял в эти годы ешиву в Радине. В самом начале Первой мировой войны один из его учеников, по паспорту германский подданный, был арестован и обвинен в шпионаже. Хафец-Хаим явился на заседание суда, чтобы свидетельствовать в пользу ученика: вел тот себя примерно, ничем не занимался, кроме учебы. Прежде чем Хафец-Хаима вызвали в зал для дачи показаний, адвокат попросил у судьи разрешения представить свидетеля. «Человек, который выступит сейчас перед вами, — сказал он, — является человеком кристальной честности и праведником, каких мало. Представьте себе, господа заседатели, когда в Варшаве вор-карманник вытащил у него кошелек, он бежал за ним по улице и кричал вдогонку: я простил тебя, деньги — твои, я простил! Много людей могут подтвердить истинность моих слов». Председатель суда криво усмехнулся: «И вы, господин адвокат, верите таким историям? » На что тот ответил: «Как вам сказать, ваше превосходительство. Знаю только одно — про нас с вами таких историй не рассказывают…»

Великий аналитик, авторитетный ученый, прославившийся своей любовью к людям, раби Хаим Соловейчик был вдобавок еще и прекрасным педагогом. Воспитывая своего сына Ицхака Зэева, он привил ему привычку ни на минуту не прекращать изучение Торы. Ведь, как известно, человек может развить в себе удивительные способности. Сам рав Хаим не оставлял Тору ни на миг — даже когда приходилось заниматься другими вещами. Он мог разговаривать с людьми, решать сложные проблемы, которые должен был решать главный раввин крупного города, но его мозг продолжал работать над Торой. То же умение он постарался передать и сыну. Использовал он при этом разные приемы, например, такой: в начале занятий раби Хаим дожидался момента, когда сын целиком погрузится в обсуждаемый вопрос, и в момент наивысшего напряжения мысли, когда мальчик ничего вокруг себя уже не замечает, «вдруг» вспоминал, что надо срочно отнести на почту посылку или купить марки. Поручение должен был выполнить сын, но вернуться с почты надо было уже с готовым ответом. Такая учеба продолжалась и во взрослые годы раби Ицхака Зэева. Известна одна история. Перед обрезанием своего первого сына раби Ицхак Зэев приготовил кружку с водой для того, чтобы омыть руки, и в этот самый момент раби Хаим принялся обсуждать с ним запутанное место в книге Рамбама, задавая один вопрос за другим. Представьте картину: гости ждут, моэль (тот, кто делает обрезание) застыл над ребенком, ребенок тихо лежит, — а раби Ицхак Зэев стоит с кружкой в руке и обсуждает с отцом слова Рамбама. В конце концов один из присутствующих, понимавший сущность спора, обратился к раби Хаиму: «Оставь его в покое! Не нашел другого времени, чтобы обсуждать такой сложный вопрос? » Возникла пауза. Раби Хаим усмехнулся и ответил, но не тому, кто потерял терпение, а сыну: «Надо вести себя так, чтобы ничто в мире не могло отвлечь мысль от изучения Торы»…

Метод раби Хаима дал блестящие результаты: ничто не могло отвлечь его сына — за все годы его жизни — от напряженной мыслительной работы, которая протекала постоянно, где бы он в тот момент ни находился и чем бы ни занимался — в бомбоубежище или на уроке в ешиве, в пекарне во время изготовления мацы или на свадьбе своих детей и внуков. На вопрос, где пребывает раби Ицхак Зэев, всегда можно было ответить: исследует океан Торы — именно сейчас, в эту секунду! Поэтому он и стал величайшим авторитетом своего времени. Не удивительно, что, когда освободилось место брестского раввина, никаких других кандидатур никто не выдвигал. Раби Ицхаку Зэеву Соловейчику, сменившему на этом посту отца, исполнилось тогда тридцать два года.

Начало Второй мировой войны застает его в польском городке Криниц, откуда он с семьей перебирается в Варшаву. Именно в эти дни немцы начинают тяжелые бомбардировки польской столицы. Каждый день он посылает одного из своих сыновей за хлебом. Идти за хлебом — значит отправиться в долгое и опасное путешествие. По дороге возможны налеты авиации, приходится укрываться от бомбежки по подворотням, а затем, сжимая карточки в руке, стоять в длинной, почти неподвижной очереди. Но раби Ицхак Зэев почему-то не пытается сэкономить принесенный хлеб на завтра, уповая на то, что и завтра Всевышний позаботится о том, чтобы у них был кусок хлеба. И так день за днем — сыновья приносят из долгого похода бесценные крохи хлеба, чтобы назавтра, ни свет ни заря, снова выйти из дому. И только однажды, накануне Йом Кипура, раби Ицхак Зэев решает сэкономить, чтобы оставить про запас лишний кусок хлеба. Почему он так поступил? Дело в том, что в канун Йом Кипура закон обязывает устроить трапезу, чтобы лучше приготовиться к посту. Таков закон Торы, а что касается исполнения законов Торы, то известно, что здесь недостаточно уповать на помощь Всевышнего, надо приложить личные усилия. И вот утром, за день до Йом Кипура, вдруг появляется сосед и с огорчением рассказывает, что его жена еще с вечера приготовила обед специально для брестского раввина, но под утро бомба угодила прямо в кухню и разворотила ее так, что пропал не только обед, но и все остальное. «Теперь я вижу, что ошибся, — сказал раби Ицхак Зэев сыновьям. — Не оставил бы я вчера хлеб, мы бы имели сегодня горячий обед! »

От своего отца раби Ицхак Зэев Соловейчик унаследовал не только горячее стремление к истине, но и ненависть ко всему, что может обернуться ложью. «Человек, который весь правда — от головы до ног», — так отозвался о нем вильнюсский раввин, раби Хаим Озер Грудзенский, прекрасно знакомый с раби Ицхаком Зэевом. Вот только одна история для иллюстрации. Уже после войны группа известных раввинов собралась, чтобы составить письмо премьер-министру Израиля Давиду Бен Гуриону. В письме они высказывали свое мнение по одному из важных для мира Торы вопросов, по которому произошло некоторое расхождение со светскими руководителями молодого еврейского государства. Было решено попросить поставить свою подпись под письмом и раввина из Бреста, который, занятый делами, на заседании не присутствовал. И тут один из раввинов махнул рукой: «Безнадеж­ное дело, он не подпишет. Раби Ицхак Зэев весь соткан из правды. А в таком письме не обойтись без лести, хотя бы самой малой. Так принято поступать, когда обраща­ешься в адрес важного государственного лица. Поэтому не надейтесь, раввин из Бреста ничего не подпишет! »

Как это часто бывает у людей, наделенных настоящими талантами, раби Ицхак Зэев, несмотря на весь свой авторитет и всеобщее почитание, прожил жизнь, оставаясь необычайно тихим и скромным человеком. Ни разу и ни в чем он не заявил о себе как о важной фигуре. Вот один эпизод из его биографии. Чудом спасшись от нацистов, раби Ицхак Зэев прибывает в Эрец Исраэль. Прославленного раввина встречает большая толпа. Никто не хочет пропустить момент, когда тот сделает первый шаг по Святой земле. Понятно, что сейчас великий учитель опустится на колени и благоговейно поцелует землю. Но что это? Раввин отнюдь не спешит целовать землю и спокойно идет, будто не в первый раз ему приходится возвращаться на родину праотцев. Разве так поступали мудрецы Талмуда и великие ученые последующих эпох? Набравшись смелости, один из встречающих тихо спрашивает: «Почему брестский раввин не целует землю Израиля, как это принято? » Раби Ицхак Зэев, вздохнув, отвечает — тоже шепотом: «Потому что Рамбам не рассказывает майсес (сказок, историй)». Окружающие ничего не понимают. Причем тут Рамбам и сказки? Уж если говорить о Рамбаме, то уж он-то, прибыв сюда, скорее всего поцеловал израильскую землю. Брестский раввин понимает, что без объяснения не обойтись, и объясняет: «Видите ли, Рамбам пишет, что землю Израиля целовали большие мудрецы. Раз он так пишет, значит, так оно и есть. Рамбам не рассказывает майсес, он составляет законы. И если им подчеркнуто, что так поступали большие мудрецы, значит этот обычай касается только больших мудрецов и не относится ко мне».

Переезд в Эрец Исраэль после бурных военных лет не сделал жизнь раби Ицхака Зэева Соловейчика более спокойной. В молодом, только что провозглашенном, государстве шла тяжелая и напряженная общественная борьба. Правящие круги стремились придать новой еврейской стране как можно более светскую окраску. Воспитанные в духе социалистических идей, Бен Гурион и его товарищи пытались — не без успеха — выкурить из еврейского сознания все, что напоминает о пресловутом «опиуме для народа». Мир Торы, едва закончив борьбу за физическое существование в годы войны, вдруг увидел себя стоящим перед новой проблемой, когда нависла угроза его духовному существованию. Теперь надо было вести войну — настоящую войну — против тех, кто пытался оторвать еврейский народ от его истоков. И главнокомандующим лагеря Торы стал на этом фронте раби Ицхак Зэев Соловейчик, бывший главный брестский раввин.

Одним из тактических его принципов была удивительная настойчивость в действиях, со стороны похожая на упрямство, — даже в тех случаях, когда казалось, нет никаких шансов на победу и надо отступить. Этому принципу он научился из Торы. Исследуя начало книги Шмот («И встал новый царь над Египтом… и сказал своему народу: …давайте перехитрим евреев…»), Талмуд комментирует, что разговор здесь идет о том, как фараон пригласил на совет трех мудрецов того времени — Йитро, будущего тестя пророка Моше; злодея Билама и праведника Йова, — чтобы обсудить с ними свой план порабощения евреев. Все трое вели себя на этом совете по разному, и каждому из них было воздано Всевышним по принципу «мера за меру» (как ты себя вел, так и с тобой будет поступлено). Что они сделали? Билам горячо поддержал идею уничтожения евреев — и через много лет пал от еврейского меча. Йитро, не желая принимать участия в заговоре, бежал — и его потомки удостоились быть членами Санедрина, Высокого еврейского суда. Праведник Йов смолчал — и получил в дальнейшем тяжелейшие страдания, описание которых вошло в Книгу Йова. «Но где в случае с Йовом мера за меру? — спросил своих учеников рав Соловейчик. — Каким образом страдания явились заслуженным результатом его молчания на совете у фараона? » И сам ответил: «Йов молчал, потому что был уверен, что его возражения ничем не помогут. Его попросту не захотят выслушать. Тогда зачем протестовать, если это не поможет? Потому и был наказан страданиями. Ведь что делает страдающий, извивающийся от боли человек? Кричит! Хотя знает, что крик ему не поможет. Кричит, потому что больно, а не потому, что хочет быть услышанным. Вот вам и мера за меру»… А раз так (продолжаем мы рассуждение рава Соловейчика), нельзя молчать даже в тех случаях, когда кажется, что никакие аргументы не помогут. И сам рав Соловейчик во всех подобных случаях не молчал.

В борьбе за сохранение Торы в еврейском народе, и, в частности, в Израиле, раби Ицхак Зэев не был одинок. Рядом с ним стоял великий ученый, человек великой души, раби Авраам Йешая Карелиц, известный как Хазон-Иш. Он родился в 1878 году в Литве. В 1911 году выпустил первую книгу — «Хазон иш», под этим названием выходили все его последующие книги, так стали звать и его самого. В 30‑ е годы совершил алию в Эрец Исраэль. Поселившись в скромной квартире в Бней-Браке, постоянно отказывался от занятия каких-либо официальных должностей.

На его адрес приходили сотни писем со всех концов земли. Его решения принимались безоговорочно во всех общинах Израиля и за границей. Среди самых известных его постановлений: « кав атаарих » — относительно «первого часового пояса» на Дальнем Востоке (по вопросу прихода Субботы), вопросы седьмого года в стране Израиля.

О Õ à ç î í -È ø å рассказывают множество историй. Так, однажды ученик спросил: как понять справедливость Творца, если в мире происходит так много трагедий? Рав дал целый урок на эту тему, а в конце привел пример: «Рядом с портным стоит человек, ничего не понимающий в портновском ремесле, смотрит, как тот кромсает ножницами дорогую ткань, чиркает по ней мелом, одним словом — “уничтожает”. Но проходит время — и он получает новый костюм, который стоит намного дороже первоначального куска материи»…

Хазон-Иш имел множество учеников. Особенно хотелось бы отметить раби Хаима Каневского из Бней-Брака, одного из самых выдающихся авторитетов нашего поколения.

Вокруг Хазон-Иша и рава Соловейчика группировались ученые, бежавшие из Литвы и Польши и проделавшие удивительный путь вместе с ешивой «Мир» через Москву, Владивосток, японский город Кобе, затем китайский Шанхай, чтобы наконец оказаться в Нью-Йорке. Всей этой удивительной, полной чудес истории посвящена книга Ехезкеля Ляйтнера, переведенная на русский язык под названием «Спасение Торы из огня катастрофы» (издательство «Швут Ами», Иерусалим). Достаньте и прочтите эту книгу. В ней приведены только факты, ставшие частью истории нашего народа. Но за этими фактами разворачивается широкая панорама того, что находится над действительностью, — картина нашей веры в непрерывное управление Всевышним делами нашего мира и Его влияние на судьбы людей.

Не будем пересказывать эпопею — каждый ее эпизод невероятен. Ограничимся несколькими абзацами. В 1939 году, в самом начале мировой бойни, евреи двух сопредельных стран, Польши и Литвы, в которых располагался главный центр изучения Торы, оказались, образно говоря, между гитлеровским молотом и сталинской наковальней. Над миром Торы нависла смертельная опасность. Еще до войны, согласно пакту Молотова-Риббентропа, Польшу разделили между Россией и Германией, но Литву решили пока оставить в качестве «буферной зоны» и даже подарили ей отторгнутый от поляков Вильнюсский округ. Вот сюда, в этот округ, и бежали многие польские евреи. Других путей спасения у них не оставалось. Но с каждым днем становилось ясно, что скоро придет конец и Литве. Нужно было срочно спасаться. Однако все страны закрыли свои двери перед еврейскими беженцами.

Неожиданно в Каунасе появился японский консул и объявил, что готов дать транзитную визу через Японию всем, кто сумеет обзавестись хоть какой-нибудь въездной визой в любую из стран мира. Выяснилось, что такой транзит не запрещен японскими законами, а консул, как мы видим, оказался не только добрым, но и изобретательным, деятельным человеком. Фактически он нашел единственный путь спасения сотен и тысяч попавших в капкан людей… Вскоре нашелся и пункт назначения: голландский протекторат в Тихом океане, остров Кюрасао. Посмотрите на карту — где Литва и где Кюрасао! Так расширяет Всевышний географию еврейской истории…

Пока тысячи людей оформляли визы и паспорта, а на это требовалось время, доблестная Красная Армия-освободительница быстрым маршем вошла в Литву и присоединила ее к СССР. Теперь нужно было просить разрешение на выезд в ОВИРе. И представьте, разрешение было получено! Произошло это чудо в 1940 году, за год до начала военных действий между бывшими союзниками по разделу мира — немцами и русскими. По маршруту Интуриста двинулись ученики многих литовских ешив. Маршрут лежал через Москву. Все шло по плану, как и положено для групп иностранных туристов, приехавших в государство рабочих и крестьян: экскурсии в Музей Ленина, в Музей революции и пр. Представьте себе картину: расхаживают по залам этих помпезных музеев странные евреи с томами Гемары в руках — шляпы сдвинуты на затылки — и, не обращая внимания на разъяснения экскурсовода, вполголоса ведут между собой ученые споры, перемешивая арамейские слова с выражениями на идиш…

Путь туристов лежал на восток — в мягких вагонах, на белых простынях, по полной программе советского гостеприимства! Из Владивостока беженцы перебрались на острова Японии, в город Кобе. Продолжать путь на Кюрасао, понятно, беженцы не собирались, но и японцы — в согласии со своими инструкциями — не хотели терпеть чужих подданных на своей территории, а поэтому быстро выселили их в оккупированный ими Шанхай. Так что проблема пребывания евреев в пределах японских владений не исчезла. Дело усугублялось тем, что Япония считалась союзницей нацистской Германии, а немцы требовали или депортировать евреев или поступить с ними по рецептам самих немцев. Провидение и здесь помогло беженцам…

После окончания войны, в 1946 году, странствующие ешивы перебрались в Америку. Некоторые остались на американском континенте, другие со временем переехали в Святую землю, где находятся и поныне.

Посмотрите на всю эту историю чуть-чуть отстраненным взглядом. Что общего с другими подобными историями и эпизодами нашей национальной жизни можно в ней обнаружить? Назревает трагедия, старый центр Торы вот-вот погибнет. И хотя еще не погиб — все же осталось ему жить считанные месяцы или даже дни. Спасения не видно, ловушка не сегодня завтра захлопнется. И вот в самый последний момент чья-то невидимая рука буквально «вытаскивает» группу мудрецов из огня пожара и забрасывает их на новое место, которое вскоре становится новым центром Торы вместо погибшего старого. Так было перед разрушением Первого храма. Так произошло перед закрытием вавилонских ешив (вспомните историю «че­тырех пленников»). Так случилось и на этот раз. Из кромешного ада Катастрофы европейского еврейства спаслась небольшая группа ученых, которые и встали в послевоенные годы во главе американских и израильских ешив.

Долго, почти две тысячи лет, прожил наш народ на европейском континенте, обильно оросив его землю своей кровью. Пришло время снова отправляться в путь. Тора возвращается домой, в землю Израиля, ненадолго задержавшись на последнем транзитном полустанке своего изгнания — в Америке.

Самым последним эвакуируется из Европы российское еврейство. Среди покинувших Россию еще в семидесятых годах был и автор этой книги. Мне посчастливилось учить Тору в Иерусалиме у рава Элиэзера Кугеля, который учился в пятидесятых годах у раби Ицхака Зэева Соловейчика (а также много почерпнул у рава Йосефа Шалома Эльяшива, крупнейшего авторитета нашего поколения в области алахи.) Я не один. Таких, как я, прежде оторванных от золотой цепочки еврейских поколений, а теперь снова соединившихся с ней, много. Мы надеемся, со временем их будет еще больше. Наши дедушки порвали связь поколений, забросив свой полуразрушенный дом и нанявшись работниками на чужую стройку. Они поверили коммунистическим грезам, которые, как всегда, кончились разочарованиями и пустотой. Мы возвращаемся к себе домой, припадая воспаленными, растрескавшимися от жажды губами к той реке, что течет неизбывно и не прерывно через времена и страны от самой горы Синай — до нас с вами, чтобы течь дальше — к нашим детям, нашим внукам. Для них, наших потомков, мы подхватываем эстафету, принимая Тору, которая дошла до нас по непрерывной цепочке поколений — от учителя к ученику, из уст в уста — сквозь тридцать три столетия человеческой истории. Цепочка пришла к нам. Мы не можем ее прервать.

 

От Синая до наших дней. Устная Тора в эпоху Второго Храма

 

От Эзры до Гилеля. История передачи Торы.

Призыв к возвращению на родину был встречен евреями с большим энтузиазмом, и более 42 тысяч человек решили вернуться. Остальные, хоть и предпочли остаться на обжитых территориях Вавилонии, снабдили переселенцев всем необходимым. Вскоре репатрианты дошли до Иерусалима и заложили фундамент нового Храма. Народ ликовал, всем казалось, что они стоят на пороге новой замечательной жизни. И только старики, помнившие еще Первый храм, не скрывали своих слез.

Впрочем, быстро завершить постройку Храма не удалось. Причиной тому были интриги соседних народов, руководители которых слали в Персию доносы, обвиняя евреев в стремлении к бунту. Сменивший Кира на престоле персидский царь Камбиз, будучи крайне подозрительным монархом, запретил евреям строительство Храма. И только по прошествии нескольких лет новый царь Дарий Второй (сын Ахашвероша, о котором многие говорят, что его матерью была царица Эстер) разрешил продолжить постройку. Строительство завершилось в 352 г. до н. э., ровно через 70 лет после разрушения Первого храма. В том же году в Иерусалим прибыла еще одна группа переселенцев, во главе которой стоял крупный ученый по имени Эзра, ближайший ученик Баруха бен Нерия, преемника пророка Йирмеяу. Не желая оставлять своего учителя, он не присоединился к первой группе возвращенцев и только теперь, после смерти Баруха бен Нерия, пришел в Иерусалим. «Приготовил Эзра свое сердце для толкования Торы Г-спода, для ее исполнения и для обучения Израиля законам и уставам» (Эзра 7: 10), — в этом видел пророк свою задачу.

Благодаря своей мудрости он быстро стал духовным вождем маленькой общины Иерусалима, где приложил колоссальные усилия для того, чтобы евреи соблюдали все законы Торы. Об этом периоде истории можно прочитать в книге самого Эзры (см. 10 и 11 главы).

С именем Эзры связано учреждение Великого собрания, по-еврейски Кнесет Агдола, — следующего звена в цепочке передачи Торы. Собственно говоря, это был тот же Верховный Суд, Санедрин, но в расширенном составе, куда вошли последние пророки: Хагай, Зехария и Малахи, а также Даниэль, Эзра, Нехемия, Мордехай, Зерубавель и многие другие. Всего сто двадцать человек.

В Талмуде (трактат Йома 69) читаем: «Почему они названы мужами Великого собрания? Потому что вернули прежнее величие. Моше (в свое время) сказал (обращаясь к Всевышнему): “Б-г великий, сильный и страшный”. Потом Йирмеяу сказал: “Б-г великий и сильный”, — но не добавил “страшный”. Потом Даниэль сказал: “Б-г великий и страшный”, — но не добавил “сильный”. Однако мужи Великого собрания сказали: “Неверно. Есть и сила, и страх. Иначе, как без страха перед Всевышним смог бы выжить один народ (рассеянный) среди остальных? ” И вернули прежнее величие, сказав: “Б-г великий, сильный и страшный”».

Здесь требуется объяснение. Ни Йирмеяу, ни Даниэль не сомневались в силе и величии Творца. Талмуд указывает не на свойства Б-га, а на Его атрибуты, что не одно и то же. Тема сложная и философская, здесь нет места на ней останавливаться. Укажем только, что под атрибутами понимаются проявления Творца в нашем мире. Не то, чем Он на самом деле является (мы не можем представить и понять Его бесконечность, поскольку сами конечны во времени и в пространстве), а то, чем Он нам представляется в том или ином явлении. Когда вавилоняне разрушают Храм и глумятся над его святынями, пророк отмечает, что грозное умение Всемогущего внушать людям страх и ужас отныне не проявляется в мире впрямую (почему? — другой разговор), и выпускает из своей молитвы соответствующий атрибут. Но мудрецы Великого собрания, видя неуничтожимость народа Израиля, поправляют: сила и величие Творца проявляются даже теперь — хотя и в скрытой форме («вот овца живет сотни лет в окружении семидесяти злобных волков, и они бессильны причинить ей вред»).

В задачи Великого собрания, помимо очень важных функций высшей судебной инстанции, прежде всего входило разрешение всех сомнительных и спорных вопросов Устного учения, а также забота о соблюдении и изучении Торы и точной передаче ее следующему поколению. Все это нашло отражение в известном предписании-афо­ризме, родившемся в стенах Великого собрания и при­веденном в Пирке Авот (1: 1): «Судите обдуманно, прини­майте больше учеников и создавайте ограду для закона».

Мудрецы того поколения не могли не заметить перемен, которые происходили в народе. Хотя Храм и был восстановлен, и служба в нем шла своим чередом, как и в Первом храме до разрушения, все же Шхины, ощущения Б-жественного присутствия в Храме, уже не было. Открытые, явные чудеса, постоянно происходившие в Первом храме, во Втором не появились. Среди членов Великого собрания оставалось несколько пророков, но все они начали пророчествовать еще в эпоху Первого храма, — новые не появлялись. Пророчество, удивительное явление непосредственного контакта человека с Б-гом, сходило на нет и вот-вот должно было исчезнуть; это чувствовали и сами пророки. Иными словами, Всевышний проявлял Свою власть в мире все меньше и меньше, процесс «сокрытия лица» (когда Всевышний как бы удаляется от людей, скрываясь за завесами) набирал силу.

Чем в большей степени Творец, Источник света и совершенства, скрывает Свое лицо, тем больше мир погружается во мрак, тем больше изъянов и недостатков накапливаются в нем. В первую очередь это сказывается на людской мудрости. Если раньше, в эпоху «открытия лица» (в эру пророчеств), Б-жественный разум изливался на людей, наделяя их колоссальной мудростью, то отныне людской разум начинает слабеть, и великих мудрецов в каждом поколении становится все меньше. То, что еще вчера казалось простым и очевидным, сегодня становится сложным и, чтобы быть понятым, требует от человека напряжения всех его интеллектуальных сил.

Эту резкую деградацию не могли не заметить мужи Великого собрания, которые, подобно врачу, прописывающему лекарства слабеющему на глазах больному, постарались «выписать рецепт» следующим поколениям. Текст предписания мы уже привели. Вот комментарий.

 1. «Судите обдуманно, неспеша», — сказали они судьям. Понятно, что они не сомневались в том, что судья знает законы. Однако его решение в большинстве случаев не сводится к цитированию подходящего параграфа; жизненные ситуации, возникающие в суде, неизмеримо сложнее любых, самых подробно разработанных законов. Поэтому судья должен уметь анализировать конкретную ситуацию, «примеряя» ее к модели, которая уже содержится в законе. Ослабление мудрости может привести к ошибкам (когда о ситуации судят на основании совсем другого закона). А потому мужи Великого собрания предостерегли: судите обдуманно, снова и снова проверяйте предварительные решения, подвергайте сомнению собственные умозаключения.

 2. «Принимайте побольше учеников». Если становится меньше великих учителей, то сохранить Тору можно только путем увеличения их количества. Что не поймет один — поймет другой. Что не сможет передать этот — передаст его товарищ. Вместе легче добраться до истины, легче обеспечить преемственность.

 3. «Создавайте ограду вокруг закона». Эти слова обращены к членам Санедрина и касаются исполнения народом заповедей. Прежде люди находились на таком уровне интеллекта, когда каждый их поступок предварительно тщательно обдумывался и взвешивался. При этом, понятно, не могло быть опасений, что человек по ошибке или из-за невнимательности непреднамеренно нарушит закон Торы. Но теперь с каждым новым поколением разум людей слабеет, и все больше поступков совершается или автоматически, машинально, или под влиянием чувств и эмоций, когда человек не утруждает себя лишними раздумьями. У руководителей народа возникают серьезные опасения относительно способности людей и дальше следовать указаниям Торы. Поэтому мужи Великого собрания занялись «возведением ограды» вокруг Закона (подобно саперу, который ограждает указателями минное поле не там, где оно заканчивается, а чуть впереди, в нескольких метрах перед ним, чтобы шаг того, кто выйдет по невнимательности за ограду, не привел к трагедии).

Согласно этой логике, следует запретить такие разрешенные Торой действия, которые могут привести невнимательного человека к нарушению запрета. Например, Тора запрещает есть мясо скотины, сваренное с молоком, но мясо птицы с тем же молоком — разрешает. Однако мудрецы опасаются, что по ошибке человек решит: «Куриный шницель со сметаной есть разрешено, но чем говяжий бифштекс отличается от куриного? Вкус, цвет, калорийность почти те же. Раз разрешен куриный, то не запрещен и говяжий! К тому же в тексте Торы ничего не сказано о говядине, там разговор идет о козленке». Опасаясь подобных «рассуждений», мудрецы запретили есть птицу с молоком, возведя тем самым «ограду вокруг закона».

Приведем еще один пример. По закону Торы в субботу торговать можно. Но теперь мудрецы справедливо опасались, что продавец, не подумав, машинально запишет проданный товар в свою книгу, как он это делает десятки раз каждый день, торгуя в долг, а только потом вспомнит, что сегодня суббота и писать нельзя. Поэтому субботняя торговля была запрещена.

Подобные новые законы начали активно вводить именно мужи Великого собрания. Известные как гзерот де-рабанан, постановления наших учителей, они подлежат безусловному выполнению, поскольку сама Тора предписывает (Дварим 17: 11): «От указания, которое они (судьи или мудрецы твоего поколения) дадут тебе, не уклоняйся ни вправо, ни влево».

С мужами Великого собрания связаны и другого рода постановления. Так, они определили порядок и текст обязательных для всех молитв и благословений, канонизировали текст Танаха, а также сделали многое другое, о чем написано достаточно книг… Но время не ждет. История неумолимо движется дальше, и мы должны перейти к следующему звену в цепочке поколений.

«Шимон Ацадик (Шимон-Праведник) — один из последних мужей Великого собрания», — говорит мишна в Пирке Авот. Пережив всех своих товарищей, великий учитель оказался по сути единственным связующим звеном между Великим собранием и следующим поколением. Цепь получается, когда два звена соединяются между собой третьим. Так же строится и живая связь поколений — через людей, живущих и действую­щих в предыдущем и в последующем поколениях.

Шимон Ацадик был не просто великим ученым, на протяжении сорока лет он занимал пост первосвященника в Иерусалимском храме. Все годы его жизни, как и встарь, там происходило еще много чудес, свидетельствовавших, что Шхина (Б-жественное присутствие) все еще обитает в Храме. С его смертью чудеса окончательно прекратились.

Но снова нас подгоняет бег истории. Мы входим в эпоху бурных перемен и мировых катаклизмов. Персидская держава терпит сокрушительное поражение под ударами греческой армии Александра Македонского. Завоевав всю Малую Азию, Сирию и Финикию, греки победным маршем входят в Эрец Исраэль. Еще во время осады финикийского города Цур (современный Тир) Александр потребовал от всех местных народов снабдить его войска провиантом и подкреплением, на что Иерусалимские власти ответили отказом, мотивируя свои действия клятвой верности, которую они дали персидскому царю. Разделавшись с Цуром, Александр Македонский двинулся на Иерусалим, желая наказать евреев за непослушание. Его гнев, возможно, подогревался соседними народами, славшими доносы на своих врагов-евреев. Так они поступали еще при персидском царе во время строительства Храма.

Услышав о приближающейся беде, Шимон Ацадик, во главе делегации почетных жителей Иерусалима, вышел навстречу прославленному завоевателю, чтобы умиротворить его. Встреча произошла в Шаронской долине. Ждать можно было чего угодно, но произошло самое неожиданное: Александр, спрыгнув с колесницы, преклонил колено перед первосвященником. «Образ этого человека не раз являлся мне в битвах и предвещал победу», — объяснил царь потрясенным македонцам. Предание рассказывает, что Александра проводили в Иерусалим, где он осыпал евреев царскими милостями и, посетив Храм, нашел его архитектуру и убранство достойными внимания. Лишь посоветовал поставить где-нибудь на видном месте его царский бюст. Священники предложили вместо этого нечто другое, более, по их мнению, существенное для увековечивания памяти великого Александра: всех мальчиков, которые родятся в этом году, назовут его именем. Полководец согласился. Так имя Александр вошло в число еврейских имен.

Ученики Шимона Ацадика действовали в эллинистическую эпоху, когда Иудеей правили сирийские греки. (Сирия, как известно, была одной из частей, на которые распалась империя Александра.) На посту главы Санедрина находился тогда преемник Шимона, Антигон из города Сохо. При нем в народе Израиля возникли первые секты: цедукеи, эссеи и др., — очевидно, под влиянием эллинизма, распространившегося на Востоке. Эти секты отличались друг от друга большим разнообразием во всем, кроме одного: все они отвергали традиции Устной Торы, полученные из рук предыдущих поколений. Отныне мудрецам приходилось не только заботиться о том, как обучить Торе подрастающее поколение, но и о том, как дать отпор мощному натиску фальсификаторов и реформаторов всех мастей.

Положение осложнилось еще больше с появлением движения митьявним, т. е. эллинизированных евреев (от слова леитьявен, «огречиться»; Яван — Греция). «Золотая молодежь» аристократических семей, в том числе из священнических родов (коаним), начала перенимать греческие нравы, взгляды на жизнь и обычаи. Началось все с невинного увлечения атлетикой и гимнастикой, завезенными греками на восток, а кончилось тотальным отходом от заповедей Торы. Театр, олимпиады, философские диспуты, пиры — вот, что увлекало пресыщенную молодежь той эпохи. Нельзя держаться за старые обряды, — утверждали идеологи эллинизации, — мы живем не в эпоху мрачного древневековья, а в «золотой век» греческой цивилизации, когда человек становится «мерилом всех вещей», когда мир, постепенно отказываясь от строгой пуританской морали, обращается к идеалам красоты, поскольку начинает понимать, что религиозные ограничения мешают раскрытию в человеке истинных талантов.

Со временем эллинисты захотели встать во главе всего народа, чтобы вывести его из провинциальной убогости к прямой дороге в «светлое будущее», под которым они понимали приобщение к великолепной культуре Греции. Но быстро убедились, что народ не вдохновляется их идеями. И, поскольку мирные попытки просвещения и цивилизации не увенчались успехом, они решили прибегнуть к силе, а потому обратились к сирийскому царю Антиоху Эпифану с просьбой помочь им привить греческий образ жизни темным еврейским массам, суля царю щедрую компенсацию из сокровищ Иерусалимского храма. Антиох, не возражая против сокровищ, послал войска в помощь партии эллинистов. Однако результат получился неожиданным: если до сих пор сопротивление народа было пассивным, то теперь вспыхнуло настоящее восстание, поднятое семьей священника Матитьяу из города Модиин. Началась долгая эпоха макавейских войн, которая завершилась полной победой над эллинизаторами и войсками греческих правителей, неоднократно приходившими из Сирии. То была победа, вернувшая евреям религиозную свободу.

Современниками тех войн была пара мудрецов, стоявшая во главе Санедрина. Оба — ученики Антигона из Сохо. Одного звали Йоси бен Йоэзер, другого — Йоси бен Йоханан. Йоси бен Йоэзер погиб во время резни, устроенной греками в Иерусалиме. Талмуд рассказывает, что когда его вели на казнь, его племянник, примкнувший к эллинизаторам, пытался уговорить дядю отказаться от Торы. «Разве кто-нибудь служил Всевышнему преданнее, чем ты? — спросил он. — И вот, что ты получаешь в награду! » — «Если такая участь постигает исполняющих Его волю, то что будет с нарушающими? » — ответил мудрец.

С Йоси бен Йоэзер и Йоси бен Йоханан начинается период «пар». В отличие от предыдущих поколений, во главе мудрецов отныне стояли двое: к уже существующей должности Ав Бейт Дин (глава Верховного Суда, Санедрина) добавилась новая — Наси, председатель Санедрина. Ав Бейт Дин, как и прежде, руководил судейской работой высшего центра, разрешавшего все спорные и сомнительные вопросы Закона. Перед народом от лица Санедрина выступал председатель, Наси. Раньше это делали первосвященники, управлявшие народом на основе решений суда. Но в последнее время на эллинизированных священников полагаться стало нельзя, а потому мудрецы выбирали из своей среды Наси, представлявшего Санедрин перед народом.

Следующая пара — Йеошуа бен Прахия и Нитай Арбели. Они встали во главе Санедрина после гибели Йеуды Макавея, одного из сыновей Матитьяу, самого прославленного из них. После него политическая власть в стране перешла к его братьям: сначала к Йоханану, потом к Шимону, добившемуся в 141 году до н. э. полной независимости от греков.

Много замечательных учеников воспитали эти мудрецы. Но была и неудача: одного из учеников (по имени Ешу из города Нацерета, по‑ русски — Назарета) пришлось удалить из ешивы за недостойное поведение. Он обиделся — и вскоре стал основателем нового движения, христианства, принесшего затем столько страданий еврейскому народу.

После убийства Шимона Макавея власть в стране перешла к его сыну Йоханану Гиркану, которого назначили первосвященником в 135 г. до н. э. Он старался быть «образцовым» царем в общепринятом понимании этого слова, т. е. вел войны, направленные на расширение своего царства и укрепление своего могущества. Одна из военных кампаний кончилась очень печально: завоевав область Идумею, он силой заставил ее жителей принять гиюр (перейти в еврейство) — шаг, полностью противоречащий закону Торы. Этот опрометчивый поступок принес в дальнейшем большие несчастья всем евреям и в частности потомкам самого Йоханана Гиркана. Во внутренней жизни страны тоже настали тяжелые времена, начались разброд, борьба за власть между партиями, кровавые раздоры.

Первая партия — цедуким, или цедукеи. Мы уже упоминали о том, что эта секта возникла еще до макавейских войн. Ее члены отрицали Устную Тору, пытаясь навязать народу исполнение заповедей на основе буквального понимания текста Письменной Торы. Более того, они фактически отвергали все постановления мудрецов, считая их противоречащими принципам Торы. Во времена Йоханана Гиркана подобные взгляды широко распространились среди элиты еврейского народа, в том числе среди священников, которые решили повторить попытку возрождения старых идей эллинистов. Такова была партия цедукеев — немногочисленная, но влиятельная и стремящаяся к еще большему влиянию и власти.

Вторая партия называлась прушим («отделив­шиеся»). То были мудрецы, верные традиции Устной Торы и не принимавшие новаторства цедукеев и других сектантов. Почему они назывались прушим, от кого они отделились? Как и подобает богобоязненным евреям, они продолжали изо дня в день тщательно соблюдать все законы Торы. И даже больше того, что требовалось по закону. Например, они взяли на себя строгое соблюдение правил ритуальной чистоты, которые Тора в эпоху Храма предписывает только коэнам-священни­кам, а также всем, кто входит на территорию Храма или ест мясо жертвенных животных. Прушим старались все время быть в состоянии ритуальной чистоты, в отличие от простого народа, придерживающегося только буквы закона. В этом и состояло «отделение» прушим, их отдаление от масс в целях ритуальной чистоты.

Казалось, можно было ожидать болезненной реакции народа на потерявших с ним связь мудрецов, однако дальнейшие события борьбы между прушим и цедуким показали, что народ поддерживал именно мудрецов, а не политиков, рвущихся к власти. Хотя, конечно, находились и такие, кого поведение прушим задевало и выводило из себя, кому оно казалось заносчивым. Таких людей называли ам аарец («народ земли»), простолюдины, невежды. В особенности отличились авторы христианских сочинений, так называемых евангелий, превративших слово прушим (в их греческой транскрипции — фарисеи) в ругательное слово, обозначающее двуличных лицемеров. Любопытно, что во многих местах в евангелиях упоминается ставшее устойчивым словосочетание «фарисеи и книжники», в котором нельзя не услышать презрения человека «от сохи» к «пар­шивому интеллигенту». Мы же, слыша слово «фарисеи», должны помнить, что весь еврейский образ мысли и жизни, все здание иудаизма, донесли до нас именно так называемые фарисеи.

Партия цедуким упорно боролась за расширение своего влияния. Под конец жизни царя Йоханана Гиркана (104 г. до н. э.) ей удалось склонить его на свою сторону. Царь созвал Санедрин из цедуким (скорее всего, полностью распустив прежний). Борьба достигла апогея в годы царствования сына Йоханана Гиркана — Александра Яная, который был женат на Шлом-Цийон, праведной и благородной женщине. Брат царицы, Шимон бен Шетах, руководил Санедрином вместе со своим напарником Йеудой бен Табай. Оба были учениками Йеошуа бен Прахия и Нитая Арбели. Пользуясь поддержкой царицы и покровительством царя, занятого военно-политическими проблемами, Шимон бен Шетах сумел вытеснить цедуким из Санедрина. И до поры до времени все шло хорошо, тем более, что мудрецам всячески содействовал заместитель первосвященника Йеошуа бен Гамла. (Пост первосвященника занимал сам Янай, коэн по происхождению, но поскольку, исполняя обязанности царя, он часто отлучался, его замещал Йеошуа бен Гамла.)

С именами Шимона бен Шетах и Йеошуа бен Гамла связано создание регулярных школ в Израиле. Рассказывая об этом периоде, историки обычно переходят на язык эпического восторга: шутка ли, в еврейском народе школы организованы более двух тысяч лет назад, в то время как в современной Европе им от силы полтора столетия, разве это не причина для проявления национальной гордости? Незадачливые историки даже не подозревают, насколько скорбной была причина организации школ. Раньше каждый отец сам заботился об обучении своего сына: учил его сам или нанимал учителя. Ибо образование детей было обязательным, как выполнение родителями одной из самых важных заповедей Торы. Всегда находились люди, которые по собственной инициативе заботились об обучении сирот. Однако настал момент, когда обучение сирот стало проблематичным. «У кого был отец — обучался Торе, у кого не было отца — не обучался» (трактат Бава Батра 21а). Поэтому Шимон бен Шетах постановил организовать общественные учебные заведения с тем, чтобы каждый мог получить образование. Сначала открыли школу в Иерусалиме, затем в провинции. Наконец, первосвященник Йеошуа бен Гамла добился обязательного открытия общественных школ в каждом городе. «Следует вспоминать о Йеошуа бен Гамла добром, потому что, если бы не он, забылась бы Тора в Израиле», — так сказали о нем наши мудрецы.

Как видим, первые года правления Яная были довольно плодотворными. Однако цедуким, чувствуя, что постепенно теряют свое влияние, старались спровоцировать ссору между царем и учителями народа. Вскоре им предоставился случай: в народе распространился слух, будто мать Яная провела еще до его рождения некоторое время в плену у греков в годы одной из многочисленных макавейских войн; а по закону Устной Торы сын такой женщины не может исполнять обязанности священника; Янай же, как мы уже упомянули, взял на себя роль первосвященника. И вот, когда Янай устроил пир в честь своих военных побед, один из цедуким посоветовал ему явиться не в царской короне, а в венце первосвященника, зная, что это вызовет недовольство мудрецов. Так и случилось, один из старцев не выдержал и заявил: «Царь Янай, достаточно тебе царской короны, оставь венец первосвященника потомкам Аарона! » Царь страшно обиделся, велел казнить многих мудрецов и ввел на их место в Санедрине цедуким, причем сам открыто перешел на их сторону.

И еще один эпизод той драматической эпохи. Как было заведено из года в год, в праздник Сукот в Храме при огромном стечении народа с большой радостью исполнялся обряд возлияния воды на жертвенник. Но цедуким отрицали его значимость и обязательность, объясняя, что, поскольку в Письменной Торе о нем ничего не говорится, то его источник — Устная Тора, а потому они этот ритуал не приемлют. И вот, однажды, Янай, ведя службу в Храме, вместо того чтобы возлить воду на жертвенник, демонстративно выплеснул ее на пол. Возмущенный народ забросал царя этрогами, которые держал в руках. Царь ожидал такой реакции, и в ответ наемные солдаты Яная бросились на толпу, обнажив мечи. Произошла кровавая резня.

Впрочем, отношения между Янаем и Шимоном бен Шетах испортились скорей всего еще раньше, когда Шимон, председательствуя на судебном заседании по рассмотрению дела одного из царских рабов, обвиняемого в убийстве, потребовал от царя прийти в суд и, в соответствии с законом, стоя дать свидетельские показания. Янай явился, но заносчиво заявил, что стоять перед судом согласен только по решению всех членов Санедрина, а не одного председателя. Как поступили судьи? Они смолчали.

Шимон прекрасно понимал, чем кончится его противостояние с царем, который не остановился перед убийством многих мудрецов и перед резней, учиненной царской опричней в Храме. Как и его товарищ Йеуда бен Табай, укрывшийся в египетской Александрии, Шимон решил на время исчезнуть. В стране тем временем разразилась гражданская война. Многие из народа примкнули к прушим и, мстя Янаю за кровь, пролитую в праздник Сукот, попытались силой сбросить его с престола. На стороне царя выступила его наемная армия. Жестокие бои продолжались до самой смерти царя в 76 г. до н. э. По дошедшему до нас преданию, в последние часы жизни Янай раскаялся во всех злодеяниях и велел передать свое тело мудрецам — пусть сделают с ним, что хотят. Те не стали мстить мертвому монарху и похоронили его с царскими почестями.

Власть в стране перешла к вдовствующей царице Шлом-Цийон. Она вернула из изгнания Шимона бен Шетах и Йеуду бен Табай, снова вставших во главе Санедрина, которому были возвращены все былые полномочия (так что власть в стране фактически снова перешла в руки мудрецов). Их преемниками стали Шмая и Автальон, начавшие свою деятельность в последние годы мира и благополучия в Иудее — еще при царице Шлом-Цийон. Талмуд рассказывает, что они оба были потомками геров (прозелитов). Сохранился рассказ, который доносит до нас обстановку тех дней, а заодно дает представление о людских характерах. Однажды на исходе Йом Кипура толпа сопровождала первосвященника, проведшего тяжелейшую службу в Храме, к его дому; так поступали всегда, не отошли от обычая и на этот раз. И вот, случилось, что ту улицу пересекали Шмая и Автальон. Толпа тут же бросила первосвященника и последовала за мудрецами. Уязвленный первосвященник саркастически приветствовал мудрецов (намекая на их происхождение): «Да идут дети чужеземцев с миром». Шмая и Автальон не смутились и ответили: «Пусть идут с миром дети чужеземцев, продолжающие дело Аарона (учившего всех стремиться к миру), то дело, которым пренебрегают его потомки».

У Шмаи и Автальона учился Илель, уроженец Вавилона, впоследствии ставший известнейшим еврейским мудрецом. Обычно современные историки, пишущие об этом периоде нашей истории, занимаются исключительно теми событиями, что происходили в Земле Израиля, но не стоит забывать, что тогда достаточно большая часть народа продолжала жить в Вавилонии, куда евреи попали после разрушения Первого храма. Там люди жили налаженной еврейской жизнью, причем изучение Торы велось на таком высоком уровне, что Илель, придя в Иерусалим, смог сразу же войти в круг учеников Шмаи и Автальона, крупнейших мудрецов своего времени. Помогли ему в том и его личные качества.

Известен такой рассказ. Средств к существованию у молодого «вавилонца» почти не было. Выполняя тяжелую физическую работу по найму, он зарабатывал несколько грошей в день, из которых половину тратил на содержание семьи, а вторую половину платил за право входа в ешиву. Рассказывают, что однажды, когда у него не хватило денег на вход, он поднялся на крышу и, чтобы слышать урок, прильнул к самому верхнему окну. Дело было зимним вечером в канун субботы, шел сильный снег. Шмая обратился к своему товарищу: «Брат Автальон, обычно в это время всегда светло, а сегодня сумрачно». Посмотрели наверх и увидели силуэт человека на крыше. Поднявшись, обнаружили засыпанного снегом и полуживого от холода Илеля.

Вскоре Илель прерывает учебу и возвращается в Вавилон. О причинах его возвращения на родину можно только догадываться. Скорей всего их надо искать в «смутном времени», которое переживала тогда Страна Израиля и которое сопровождалось беспорядками в городах и экономическими неурядицами. Так или иначе, молодой, но подающий надежды ученый покидает Иерусалим.

Что происходило в Доме Учения, мы более или менее знаем. Его атмосфера дошла до нас в тех свидетельствах, которые передавались в поколениях и были зафиксированы в Мишне и Талмуде в более позднее время. Но что творилось снаружи? Поэтому давайте выйдем из уютного Бейт-Мидраша Шмаи и Автальона, чтобы посмотреть, какими событиями живет иерусалимская улица. Многие из нас знакомы с той эпохой по историческим книгам, поэтому нельзя сказать, что все, что мы увидим, неожиданно. Но странное ощущение: сравнивая атмосферу, царившую внутри Дома Учения, с той, что мы видим снаружи, невольно начинаешь думать, будто народ живет в двух параллельных историях, в двух непересекающихся плоскостях. С одной стороны, — «академическая» работа, с другой, — бурные события, в которых участвуют цари, партии, кланы, полководцы, просто авантюристы от политики; кто-то плетет интриги, призывает к бунту, кто-то заключает союзы, кого-то предают, убивают, возносят к высотам власти, чтобы снова сбросить. Повсеместны казни, кровь, доносы, коалиции, противостояния, тонкая дипломатия, победы, поражения, самопожертвования и предательства. Словом, идет нормальная жизнь нормального государства. Все, как описывается в книгах Йосифа Флавия и в пересказах поздних историков.

В Бейт-Мидраше тоже бушуют страсти, но их природа иная. Здесь увлечены не политикой и выгодой, с ней связанной, а поиском истины и идеала. Кажется, что эта ученая жизнь, несколько отстраненная от быта народа, протекает на другой планете, в другом веке. Однако наш Бейт-Мидраш находится на той же самой иерусалимской улице, на которой происходят все бурные эпизоды, описанные бесстрастной рукой придворного императорского историка.

Да, времена Шимона бен Шетах безвозвратно прошли. Мудрецы не оказывают более никакого влияния на политические события — то ли потому что потеряли свой «общественный вес», то ли потому что не хотят заниматься политикой, понимая тщетность усилий в этой области. Так или иначе в израильском обществе, раздираемом партийной борьбой, начинает формироваться новая социальная группа — широкая община мудрецов, их учеников и последователей. Они как бы возвели для себя «государство в государстве». Тора покинула открытую сцену.

А что конкретно происходит вне академий? «Золотой век» праведной царицы Шлом-Цийон закончился с ее смертью в 67 г. до н. э. Два ее сына, Гиркан и Аристобул, попавшие под влияние цедуким, сразу же начали вести между собой борьбу за престол, в дальнейшем не раз доходившую до кровопролития. Санедрин сохранял нейтралитет, наблюдая, как римский спрут все ближе подтягивает свои щупальца к Святой земле. Уже и Помпей в ходе войны с армянами ввел легионы в соседнюю Сирию. Одним словом, приближалась развязка.

«Поразит тебя Г‑ сподь сумасшествием, слепотой и оцепенением. Ощупью будешь ходить в полдень, как ощупью ходит слепой во мраке» (Дварим 28: 28—29), — так предостерегает Тора всех, кто отходит от соблюдения ее заповедей. Рамбан и другие комментаторы указывают, что приведенный стих является конкретным пророчеством именно описываемой эпохи: только слепотой можно объяснить действия двух престолонаследников, которые в пылу междоусобной борьбы, не видя приближающейся опасности, обратились к Помпею с просьбой рассудить их. Кончился «третейский» суд печально: Помпей, введя свои войска в Иерусалим в 63 г. до н. э., первым делом для острастки устроил резню, упразднил Санедрин и утвердил Гиркана первосвященником и этнархом (номи­нальным правителем), а Аристобула с группой его близ­ких сторонников сослал в Рим. «Отведет Г‑ сподь тебя и твоего царя, которого ты поставишь над собой, к народу, которого не знал ни ты, ни твои отцы» (там же 28: 36). Так бесславно закончилась независимость еврейского государ­ства, ставшего отныне заурядным протекторатом с подчи­нением римскому наместнику Сирии.

Мира новый расклад сил не принес. Равновесие сложилось слишком неустойчивое. Политические карусели раскручивались все сильнее и сильнее, эпохальные события следовали одно за другим. В Риме шла гражданская война между Помпеем и Юлием Цезарем. Аристобул, не расставшийся с мыслью вернуться к власти, решил воспользоваться ситуацией — и проиграл окончательно. В Сирию вторглись парфяне, на Святой Земле снова объявились римские легионы. Все сопровождалось погромами, убийствами и грабежами.

И вот на этом богатом событиями фоне вдруг вырастает новая зловещая фигура — некий молодой человек с очень незаурядными способностями, бешеным честолюбием и удивительным отсутствием моральных принципов. Звали его Ирод. Отец его, Антипатр, принадлежал к идумейской знати, прошедшей насильственный гиюр во времена Йоханана Гиркана. Быстро приобретя покровителей в правящих кругах Иерусалима, Антипатр стал прокладывать дорогу наверх своему сыну, не брезгая никакими средствами. Ирод стяжал себе сначала известность, потом влияние, затем деньги и, наконец, власть. Удачный маневр во время римско-парфянской войны привел к тому, что римляне провозгласили Ирода царем Иудеи — настолько он показался им удобным — и дали ему войско для «освобождения» Иерусалима. Так свершилось самое худшее: идумей, потомок Эсава, брата-врага нашего отца Яакова, прошедший фиктивный гиюр и ненавидевший евреев, стал царем в Иерусалиме. «Пришелец, который в твоей среде, станет возвышаться над тобой выше и выше, а ты будешь опускаться ниже и ниже» (Дварим 28: 43).

Воцарившись, Ирод предпринял шаги по укреплению своего положения. Чтобы дать легитимацию своей власти, он сделал попытку породниться с царским родом Хашмонеев (они же Макавеи), а затем одного за другим убрал всех претендентов на трон. Таким был страшный конец рода, спасшего когда-то еврейский народ от ассимиляции в эллинистическом мире. Рамбан в своем комментарии к Торе указывает, что наказание пришло потомкам священника Матитьяу за узурпацию царской власти, принадлежащей по закону только роду царя Давида, в то время как Хашмонеи были потомками Аарона, брата Моше, т. е. священниками Храма, коэнами. И вот, потомок идумеев, опрометчиво обращенных в иудаизм внуком Матитьяу, расправился с последними потомками этого рода и унаследовал их трон.

Как принято у тиранов, Ирод планомерно уничтожал всех, кто мог представить хоть какую-нибудь угрозу его власти. Одними из первых пали бывшие руководители Санедрина, которые много лет назад, в начале его карьеры попытались осудить его за убийство. Такие вещи деспоты не прощают! Установив режим, который мы зовем тоталитарным, Ирод правил по знакомым нам правилам: уничтожаются один слой населения за другим. Как ножом, срезается пласт за пластом. Наконец, Ирод добрался и до собственной семьи: поочередно убиваются жена и три сына, — и все по подозрению в заговоре против него.

Современниками этого чудовища были Илель и Шамай — последняя из пар, стоявшая во главе мудрецов Торы. Про Илеля разговор мы уже начали. Он вернулся в Эрец Исраэль из Вавилона в 30 г. до н. э. В тот год канун праздника Песах выпал на субботу, что не случалось уже много лет. Возник алахический (связанный с алахой, еврейским Законом) вопрос, как совершить пасхальное жертвоприношение в Храме. Дело в том, что ежедневная жертва тамид приносится и в обычный день, и в субботу, но что делать с пасхальной жертвой? Можно ли ее приносить в субботу? Здесь разошлись мнения ученых Бейт-Мидраша, центральной ешивы, занявшей место Санедрина, упраздненного римлянами. Было высказано много аргументов за и против, но хотелось услышать традиционное решение вопроса, которое было бы получено от предыдущих поколений и восходило к Синаю. Такого вывода никто не помнил.

Наконец кто-то сказал, что на улицах города видели вернувшегося вавилонца Илеля, самого талантливого ученика Шмаи и Автальона. За ним послали, и он подтвердил от имени своих великих учителей, что пасхальная жертва приносится в субботу. Причем не просто подтвердил, а привел убедительные доказательства. Выслушав Илеля, тогдашние руководители Бейт-Мидраша, мудрецы из семейства Бней-Бетера (тоже вавилоняне по «стране исхода», принявшие бразды правления после смерти Шмаи и Автальона), встали и усадили Илеля на председательское место, немедленно провозгласив его «Наси Исраэль», руководителем Израиля.

Статус Наси приобрел особенную важность в глазах евреев после роспуска римской властью Верховного суда. Теперь эта авторитетная должность связывалась с руководством Центральной ешивы. Став Наси, Илель решил следовать советам своих учителей, которые призывали настоящих ученых отдалиться от власть имущих и не вмешиваться в политические дрязги, тем более в такие опасные времена. Шмая говорил: «Не ищи знакомства с властями (не заигрывай с ними)». Автальон предостерегал: «Муд­рецы, будьте осторожны в своих речах», — ибо они дойдут до властей. Так и поступал Илель, возглавивший Бейт-Мидраш, основанный его учителями и давно ставший своего рода «государством в государстве».

Кстати, параллельно с этой академией мудрецов действовала другая ешива — под руководством великого ученого Шамая. Оба мудреца предпочли не объединяться в одну большую ешиву, — под властью Ирода так было безопасней. Руководя своей ешивой, Шамай приобрел славу второго человека в государстве Торы. Несомненно, приоритет принадлежал Илелю, — благодаря его удивительным качествам и несомненным заслугам. В Талмуде приводятся рассказы, свидетельствующие о поразительном уровне некоторых черт его личности: миролюбии, скромности, кротости и иронизирующей мудрости, с которой мы знакомимся в россыпи ярких и отшлифованных до бриллиантового сияния афоризмов, оставшихся после него.

Один из рассказов Талмуда повествует, как однажды к нему пришел язычник, решивший перейти в иудаизм, но с условием принять только Письменную Тору (вполне в духе того времени, когда борьба между цедуким и прушим была в разгаре). Прежде он уже обращался с аналогичным предложением к Шамаю, но, как и следовало ожидать, наткнулся на твердый отказ. Шамай, действительно, был очень тверд и требователен — и к себе, и к другим. В отличие от Шамая, Илель, на удивление, ласково принял язычника с его странным решением (из двух Тор принять Письменную, но не Устную) и первым делом дал ему урок иврита, т. е. стал учить его еврейскому алфавиту: алеф, бет, гимел, и т. д. На другой день он написал тот же алфавит, только в обратном порядке, но буквы прочитал как вчера.

— Учитель, ты ошибся! — заявил ученик. — Вот алеф, вот бет, так ты сам объяснил на первом уроке.

— Откуда ты знаешь, что вчерашний порядок букв более правильный, чем нынешний? Ты поверил мне вчера. Точно так поверь мне по поводу Устного закона!

Так, просто и ясно, объяснил Илель язычнику, насколько нелогично его неверие в Устную Тору. Ведь без устной традиции нельзя прочитать ни одного слова в Письменной Торе. Но если доверять грамматике — которой нет в тексте Пятикнижия, — то почему не доверить всему Устному учению? По крайней мере, не стоит утверждать, что можно обойтись полностью без Устного закона. Это нелепо.

Другой рассказ повествует о том, как два не очень умных человека поспорили на большую сумму денег, можно ли вывести Илеля из терпения. Один из них явился в дом Илеля в пятницу после полудня — как раз когда тот мылся перед субботой — и стал требовать встречи с учителем всего Израиля. Илель поспешно оделся и вышел к посетителю, но тот задал какой-то глупый вопрос, специально для того чтобы вывести Илеля из себя. Мудрец похвалил его за серьезность вопроса и ответил ему со всей обстоятельностью. Посетитель ушел, Илель вернулся к прерванному занятию, но тот вдруг вернулся — и вся сцена повторилась. Так произошло несколько раз. Странный посетитель ходил туда и обратно, мешая Илелю готовиться к субботе и отвлекая его своими бестолковыми разговорами. Мудрец раз за разом терпеливо отвечал ему, ни чем не выказывая раздраженности; более того, он на самом деле продолжал дружелюбно относиться к этому странному посетителю. Солнце неумолимо клонилось к закату, суббота подступала, а вопросам не было конца. Рассказ кончается тем, что взбесился сам посетитель, понявший, что деньги, поставленные на спор, пропали окончательно.

О скромности Илеля свидетельствует и другая история: закон Торы гласит, что бедняку, обратившемуся за помощью, следует дать все, в чем он нуждается (если он не просит и у других тоже). Когда к Илелю обратился обнищавший сын богатых родителей, он, будучи в ту пору уже состоятельным человеком, за свой счет приобрел ему не только все необходимое, но достал даже предметы роскоши, без которых тот по привычке не мог обходиться, в том числе лошадь и слугу, чтобы сопровождал его в пути. Однажды темным вечером не нашлось никого, кто мог бы идти впереди избалованного бедняги, и Илель, всеми почитаемый Наси, сам побежал впереди лошади. Почему? Потому что потерявший страдает больше, чем тот, у кого и раньше ничего не было.

В высказываниях Илеля можно найти те же специфические приемы и способы вывода, которыми пользовались ученые во времена Мишны и Талмуда.

— Куда ты спешишь, учитель? — спросили однажды Илеля его ученики после занятий.

— Совершить одно в высшей степени Б-гоугодное дело, — ответил он.

— Какое именно?

— Искупаться.

— Разве купание — Б-гоугодное дело?

— Бесспорно. Посмотрите на статуи царей в языческих цирках, на стадионах и на улицах. По указанию властей к ним приставлен особый служитель, который их моет и чистит, за что не только получает плату, но и пользуется почетом среди людей, как человек, несущий важную службу. Тем более должен содержать в чистоте свое тело человек, созданный по образу и подобию Б-га…

Таким был Наси Илель. А что мы знаем о его современнике и соратнике Шамае? Талмуд всюду подчеркивает разницу между ними. Илель зовется кротким, а для Шамая употребляют еврейское слово капдан. Многие историки, превратно поняв это слово, рисуют перед нами строгого педанта и ригориста, вечно хмурого и чрезмерно требовательного. Нет ничего более превратного и далекого от истины. В трактате Пирке Авот приводится изречение Шамая: «Сделай учение своим основным занятием, говори мало, делай много. И принимай каждого человека радушно». Древние мудрецы не были людьми одной теории, они жили в согласии со своей философией, не принимая правила, сочиненного позже и известного под ироническим девизом: учитель геометрии не обязан быть треугольником. У еврейских мыслителей слово не расходилось с делом, так что они никогда не требовали от других того, что не выполняли сами. Если Шамай категорически требует от нас «встречать каждого человека радушно», значит, так он сам и жил — обращаясь ко всем вежливо и радушно. Что же тогда означает эпитет капдан, которым характеризует его Талмуд, как бы противопоставляя кроткому Илелю?

Обратимся к рассказу, в котором это противопоставление Илеля и Шамая видно наиболее ярко. Один язычник, подобно своему собрату, о котором мы уже рассказывали, обратился к Шамаю со странным предложением: он согласен принять иудаизм (пройти гиюр), если его обучат всей Торе, пока он стоит на одной ноге (выражение скорее образное, означает: «научи в нескольких фразах, самому главному»). Шамай замахнулся на него мерной палкой, какой раньше пользовались при строительстве домов вместо сегодняшней рулетки. Тогда язычник пошел к Илелю с тем же предложением и на месте получил самый краткий ответ: «Что ненавистно для тебя — не делай другому. В этом вся Тора, все остальное — детали и уточнения этого положения. Ступай и учись! »

Почему Шамай выгнал язычника именно мерным шестом? Только потому, что ничего другого не оказалось под рукой? А если так, почему Талмуд подчеркивает эту деталь, разве в ней есть какая-то важность? Нет сомнения, Шамай понял то же, что понял и Илель: человек не шутил, он хотел услышать центральное положение Торы, ее квинтэссенцию, но именно этого не хотел ему открыть Шамай. Ведь любая попытка высказать такую «кон­цен­триро­ван­ную мудрость» неизбежно приведет к неточности, к компромиссам, а этого допустить нельзя. Шамай, по­добно архитектору, строит идеальное здание Торы (по­этому в его руках оказывается строительный аршин). Здание нельзя поставить, не подготовив основания, «на одну ногу», оно должно стоять на прочном фундаменте. Точно так же нельзя говорить о квинтэссенции Торы, даже если поначалу кажется, будто из ее центральных положений можно вывести все детали. Поэтому, радушно приняв язычника (как и предписывается поступать), Шамай выслушал его просьбу — и оттолкнул: уступить в таком принципиальном вопросе нельзя. Со своей стороны, Илель, тоже понимая, что перед ним стоит не шут, а вполне серьезный человек, посчитал, что для начального знакомства можно поставить всю Тору «на одну ногу», — этого хватит по крайней мере для того, чтобы тот сам решил, принимать гиюр или нет. Если поймет, что слова «ступай учись» сказаны не просто так, что в них содержится истина не менее глубокая, чем в первом выражении (о том, что тебе ненавистно), тогда наступает второй этап и можно будет приступить к закладке прочного фундамента.

Перед нами различие не в характерах, а в фундаментальном алахическом подходе к вопросу о том, как следует принимать прозелитов. Еще более проясняются вещи, когда мы обращаемся к многочисленным спорам между школами Шамая и Илеля, — назывались они соответственно Бейт Шамай и Бейт Илель. К сожалению, авторы некоторых популярных книг в погоне за максимальной доступностью изложения упрощают суть споров этих двух школ, по сути дела вульгаризируя их. Так, например, объясняется, что кроткий и добрый Илель старался облегчить народу исполнение закона, смягчая его требования, ища компромиссы и т. д. Шамай же, строгий педант и максималист, наоборот, всегда шел по пути устрожения требований закона. Трудно найти более примитивное объяснение. Мудрец Торы (талмид хахам) по определению — тот, кто не допустит, чтобы черты его характера хоть как-то повлияли на ход его рассуждений о законах Торы. Таково одно из требований, предъявляемых мудрецам. Если душевные качества человека, или его настроение, или еще что-нибудь привходящее способны повлиять на занимаемую им позицию в алахе, то перед нами не мудрец, а в лучшем случае просто заурядный человек. Что тогда говорить о великих Илеле и Шамае! Корень разногласий между школами Шамая и Илеля лежит отнюдь не в области эмоций, привычек, качеств характера и пр.

Приведем несколько примеров. В Вавилонском Талмуде, в трактате Ктубот, обсуждается вопрос о том, как следует хвалить и прославлять невесту перед женихом на свадебном пиршестве. Есть такая заповедь — радовать жениха всю первую неделю со дня хупы, свадьбы. В том числе надо хвалить его невесту, — что может обрадовать и воодушевить его больше? Так вот, мудрецы Бейт Шамай говорят: хвалить в невесте можно только то что есть; т. е. нельзя прославлять ее за несуществующие качества, поскольку лгать запрещено; например, сварливую невесту можно хвалить за ум, хозяйственность, но не за характер. Мудрецы Бейт Илель говорят: любая невеста красива и добродетельна (так следует говорить всегда, даже если она несколько тяжела на характер). Но как быть с запретом на ложь? Бейт Илель не ищут компромиссов, это видно из их ответа оппонентам, приведенного дальше в тексте Талмуда: да, лгать нельзя, но есть несколько случаев, когда неправда не является ложью. Например, человек сделал неудачную покупку на рынке. Может ли друг ее критиковать? Или стоит похвалить? Человек купил некую вещь, поскольку она ему понравилась. Субъективно он совершил хорошую покупку, поэтому, хваля ее, чтобы поднять настроение ближнего, вы не уклоняетесь от правды, хотя эта правда и субъективна. Так же и с невестой. В глазах жениха она вполне добродетельна или должна (может) такой стать, в чем он искренне уверен. Поэтому, радуя жениха и невесту похвалой подобного рода, вы не удаляетесь от их субъективной истины: она — самая кроткая невеста на свете, он — самый замечательный жених. Однако Шамай и его школа не согласны с таким подходом; они считают, что уйти от объективной истины, прикрываясь субъективной, нельзя.

Еще один пример. Кидуш, произносимый над стаканом вина (или над хлебом) перед субботней трапезой, как известно, является благословением на субботу. Точнее говоря, текст Кидуша содержит два благословения — одно на субботу, собственно Кидуш, другое на вино (или на халы): «Боре при агафен, Создатель виноградной лозы» (или «Амоци лехем мин аарец, Извлекающий хлеб из земли»). А теперь скажите, с чего начать — с благословения на вино или с благословения на субботу? Мудрецы Бейт Шамай говорят, что начать следует с благословения на субботу, потому что вино появилось на столе ради Кидуша: не будь Кидуша, не было бы обязанности пить вино перед трапезой. Однако ученые Бейт Илель возражают: начинать следует с вина, ведь тот, у кого нет ни вина, ни субботних хал, не может произнести Кидуш. Так что, на самом деле, вино является причиной того, что произносится Кидуш, а не наоборот.

Этих двух примеров достаточно, чтобы уловить разницу в подходах Шамая и Илеля. Поверьте, что вопрос на самом деле достаточно глубок, мы рассматриваем его в самом первом приближении (подобно тому, как изучают айсберги, понимая, что там, в глубине, скрыто намного больше, чем возвышается над водой). Тора — идеальный прообраз мира. Входя сверху в наш материальный и ограниченный мир, опускаясь к людям, она остается идеалом, который подчиняет себе реальную действительность. Закон должен не отражать реальную действительность, а формировать ее — в соответствии с идеалом. Поэтому Шамай и его школа не согласны поступиться объективной и идеальной истиной ради субъективной правды нашего мира. У ученых этой школы нет сомнений, что именно Кидуш причина вину, а не наоборот. Причина порождает следствие, поэтому она предшествует в благословении. Илель и его школа смотрят несколько иначе. Они не заняты поисками компромисса между идеалом и реальностью. Они всего лишь утверждают, что идеал, опускаясь в наш мир, преображается; так происходит во всех мирах. В каждом из них (а миров много, не только один наш, материальный) идеал Торы воспринимается по-своему. Ангелы тоже учат Тору, но по-своему, по-ангельски. Что касается людей, то мы знакомимся не с идеалом Торы, а с ее преображением, с ее проекцией на наш ограниченный и несколько ущербный материальный мир. Здесь, на земле, есть место также и субъективной правде. Здесь, на земле, иногда причина, как ни странно, зависит от следствия: нет вина — нельзя будет произнести Кидуш, хотя его надо произнести. Поэтому Кидуш зависит от вина, а не вино от Кидуша…

Не станем тешить себя иллюзией, что мы достигли достаточного уровня понимания и отныне можем с легкостью объяснить все споры Илеля с Шамаем. Подчеркнем — мы коснулись непростой и очень деликатной темы. Но толкают нас на это далекие от истины измышления о Шамае и Илеле, которыми полны страницы многих «популярных» книг по истории иудаизма.

Картина будет неполной, если не отметить чисто человеческих отношений между этими двумя школами. Несмотря на споры, между ними всегда царили взаимное уважение и почитание. Более того, споры по алахическим вопросам браков и разводов, касавшиеся самых строгих запретов, не мешали мудрецам из двух школ родниться между собой: мудрецы школы Илеля часто брали в жены дочерей мудрецов школы Шамая, и наоборот.

Еще несколько слов об Илеле. Следует обратить внимание на то, что титул Наси стал наследственным в его семье. И это само по себе очень странно — ведь, в согласии с еврейским законом, должности ученых, знатоков Торы, не могут передаваться по наследству. Авторитеты последних поколений дают такое объяснение. Должность Наси и ранее выражала связь между мудрецами и народом. С того же момента как римляне лишили Санедрин функции Верховного Суда для всего Израиля, значение этого поста еще больше возросло. Народ видел в Наси высший авторитет Торы. Когда же Ирод-идумей, опираясь на поддержку римлян, узурпировал царскую власть, то «государство в государстве», укрывшееся в стенах Бейт-Мидраша, получило как бы новый статус. Во главе его стал Илель, потомок царя Давида, достойный, по закону, царского трона. Тем самым государство Торы получило царский венец, не претендуя на эфемерное величие светской власти. Выразилось это, в частности, в том, что титул Наси стал передаваться в семье Илеля по наследству — как и царская власть. Его потомки не вели борьбу с династией узурпатора Ирода, они правили государством Торы. И люди видели в них истинных вождей, которые, не имея никаких средств принуждения, вели народ за собой, опираясь только на величие собственных личностей, на мудрость Торы и на любовь к человеку.

 

123456789Следующая ⇒

Поделиться: