От Синая до наших дней . Сефардская традиция

 

Рамбан и рабейну Йона вдохнули новую жизнь в старую сефардскую традицию. Связующим звеном между Францией и Испанией был Прованс. И Рамбан, и рабейну Йона учились у прованских мудрецов, которые находились как бы на стыке двух миров, двух подходов к Талмуду - мира сефардского и ашкеназского.

Начало так называемой сефардской традиции положили «четыре пленника», о которых рассказывалось в предыдущей главе. Сфарад на иврите значит Испания; под выражением «традиция Сфарада» (она же сефардская) понимается вся та традиция, которая в последующем была распространена по еврейскому миру выходцами из Испании. Но изначально формировалась она не только на Пиренейском полуострове. Почти все общины Северной Африки также входили в сферу ее влияния. Главной характеристикой эпохи для данного региона была терпимость мусульманской культуры, переживавшей расцвет, ко всем тогдашним новым веяниям. Эпоха арабских завоеваний кончилась. Наступил бурный этап становления и расцвета. Переводились древнегреческие авторы, появились собственные блестящие философы, ученые, медики, развивалась арабская поэзия. Евреи участвовали во всех этих процессах. И мавры (так принято называть мусульман этого региона) поощряли деятельность евреев во всех областях, в том числе чисто национальных.

Мы помним, что одного из «четырех пленников», раби Моше ( вместе с его сыном раби Ханохом), выкупила из рук морских пиратов еврейская община испанского города Кордова. Обретя свободу, отец и сын, как и подобает мудрецам, первым делом отправились в местную ешиву (скорее всего в ту, что впоследствии получила громкое название Главной — «Ла Примера Академия»). Шел урок, глава ешивы раби Натан пытался растолковать ученикам сложный отрывок из трактата Йома. Отрывок не поддавался удовлетворительному объяснению, завязалась дискуссия. Сидевший не в первых рядах раби Моше выслушал все высказанные предположения, а потом… попросил слова. И с блеском дал настолько глубокий и обоснован­ный анализ этого отрывка, что все присутствующие, пораженные знаниями незнакомца, обрушили на него все вопросы, на которые у них не было ответов до сих пор. Раби Моше без труда ответил и на них. И тут произошло неожиданное: глава ешивы, раби Натан, встал со своего места и уступил его мудрецу, повторив поступок ученых семьи Бней Бейтера, которые в свое время признали превосходство Илеля (см. Главу третью в Первой части). А сам перешел в ряды учеников, или, как говорят, «сел у ног учителя».

Раби Моше и его сын раби Ханох превратили Кордову в еврейский духовный центр Испании. У раби Ханоха учился один из самых ярких и выдающихся представителей испанского еврейства — Шмуэль Анагид ( нагид — по-еврейски властитель, такое имя он получил в зрелые годы). Завершив учебу, еще будучи молодым человеком, Шмуэль поселился в Гранаде, где зарабатывал на жизнь каллиграфией. Через некоторое время великий визирь, случайно увидев его красивый почерк, назначил его своим постоянным секретарем, но вскоре, убедившись, что новый секретарь обладает выдающимися способностями практически во всех областях, решил передать ему все свои дела по управлению страной. Умирая, визирь завещал Шмуэлю свой пост. Эмир Гранады утвердил это назначение. Так вчерашний ученик ешивы, Шмуэль Анагид, стал всемогущим правителем при дворе гранадского эмира, уподобившись библейскому Йосефу, который из рук фараона получил власть над всем Египтом.

На новом посту раскрылись все таланты его многогранной личности. Оказалось, что он не только проницательный и опытный политик, не только искусный дипломат, удачливый полководец и покровитель ремесел и торговли, но также поэт, грамматик, оригинальный мыслитель и специалист во многих отраслях естественных наук. При описании его деятельности трудно удержаться от восторженных эпитетов. Он был именно тем правителем, о котором в любую эпоху и в любой стране мечтают творцы и ремесленники, ученые и художники, банкиры и просто трудовой люд. По всей Испании гремела слава о его меценатстве, к нему в Гранаду стекались творческие люди, посвятившие себя науке и искусству, зная что найдут у великого визиря материальную поддержку. Коротко о нем можно сказать — выдающийся лидер, появившийся в выдающееся время для своей страны. То был век высшего подъема испанской культуры, поэзии и языка. И евреи внесли в этот подъем свой необычайно большой вклад. Но первым среди еврейских интеллигентов (в самом хорошем значении этого современного нам слова) был блистательный Шмуэль Анагид.

Мы только что в самых восторженных тонах описали деятельность этого человека. Так историки и пишут о нем в своих сочинениях. Но при этом они обычно забывают упомянуть о самом главном, без чего, наверное, не состоялась бы эта личность, — о том, что все разносторонние таланты и занятия были для раби Шмуэля Анагида делом второстепенным, лежащим на периферии его интересов и забот. Основным его интересом была открытая им в Гранаде большая ешива, в которой он передавал ученикам все, чему сам научился в Кордове. Скажите, где вы слышали о властном правителе, стоящем во главе государства с развитой экономикой, армией и общественной структурой, который, отрываясь от государственных забот, дает уроки Талмуда ученикам, им же отобранным в результате экзаменов? Причем, заметьте, он не выращивал из своих учеников политических деятелей, преемников на государственном посту, а давал уроки, подобные тем, что можно прослушать в нынешних ешивах. Он передавал знания, полученные по цепочке от предыдущих поколений. И это занятие — передачу Торы — он считал главным делом своей жизни. А параллельно писал книги. Впрочем, из его многочисленного литературного наследия до нас дошло лишь «Введение в Талмуд», очень важный дидактический труд для начинающих.

Но оставим Кордову и переедем в Кайруан, второй важный исторический центр «сефардского» еврейства, крупный город в Тунисе. Мы помним, что в Кайруан попал второй из «четырех пленников» — рабейну Хушиель. Самым видным его учеником был его сын, рабейну Хананель, известный своим комментарием к Талмуду, в котором, помимо разъяснения сути талмудической дискуссии (Гемары), приводятся окончательные выводы вавилонских гаонов, а также его отца. Для последующих поколений мнение рабейну Хананеля часто оказывалось решающим, поскольку оно опиралось на твердую, проверенную традицию, восходящую к глубокой древности. Кстати, стоит упомянуть, что подлинники его трудов долгое время считались утерянными и были обнаружены лишь в 19 веке; до этого с его мнением знакомились по цитатам средневековых авторов. В современных изданиях для этого комментария отведено место на самой кромке листа, в центре которого дается Гемара.

У рабейну Хананеля учился раби Ицхак бен Яаков (1013—1103), прозванный Аль-Фаси (или сокращенно Риф), что означает «из Феса», по имени его родного города в Марокко. О нем можно сказать, что именно он основал сефардскую традицию и был ее первым учителем. Сотни последователей получили знания непосредственно от него, но еще большее число еврейских учителей черпало мудрость из его книги «Сефер алахот» («Книга законов»). В сегодняшних изданиях Талмуда она печатается в конце каждого тома, вместе с комментариями более поздних ученых. В методическом отношении этот труд напоминает «Алахот гдолот» раби Шимона Кайры. В нем Аль-Фаси приводит дискуссию между мудрецами в том же порядке, в котором она изложена в Талмуде, но в сокращенном виде, без аргументов. Процитировав и коротко разъяснив мнения, высказанные в Талмуде, автор устанавливает алаху по одному из них. Таким образом, его книга представляет собой как бы сокращенный вариант Талмуда, облегчающий его изучение. Одновременно она является сводом законов, пригодным для практического применения.

В возрасте семидесяти лет Риф был вынужден перебраться в Испанию. Там на протяжении двух десятилетий он продолжал преподавательскую деятельность. Среди его новых учеников выделялся молодой человек по имени раби Йосеф Алеви ибн Мигаш, или сокращенно Ри-Мигаш (1077—1141), которого, несмотря на молодость, поскольку ему было всего 26 лет, Риф назначил своим преемником на посту главы ешивы. Кстати, собственный сын Рифа тоже был крупным ученым и к тому времени пребывал в достаточно почтенном возрасте. Все же учитель предпочел передать руководство ешивой не ему, а более перспективному и талантливому человеку. До нас дошли комментарии Ри-Мигаша на талмудические трактаты «Бава Батра» и «Швуот». Судя по ним, Риф не ошибся в своем выборе.

В ешиве Ри-Мигаша училось много незаурядных личностей. Одной из них был потомок видной раввинской семьи из Кордовы — раби Маймон. Однажды он привел к учителю своего шестилетнего сына Моше, чтобы великий талмудист благословил его. Много лет спустя, когда сын раби Маймона вырос и превратился в известного всему миру великого ученого, он утверждал, что всеми своими достижениями обязан благословению, полученному от праведника и мудреца. Звали того великого ученого Рамбам (аббревиатура полного имени — раби Моше бен Маймон; вне мира Торы он известен под именем Маймонид).

Значение Рамбама в жизни еврейского народа переоценить невозможно. Все возвышенные эпитеты применительно к нему кажутся жалкими и лишь приблизительно отражающими величие этой гигантской личности. Наиболее завершенной и краткой характеристикой его гениальности может служить надпись на его могиле в Тверии: «От Моше до Моше не было никого, подобного Моше». T. е. от пророка Моше и до Моше бен Маймон не было равных им по величию.

Рамбам

Рамбам родился в 1135 году в Кордове, когда уже заканчивалась безоблачная пора мусульманской веротерпимости. Вскоре после его рождения из-за притеснений религиозных фанатиков семья покинула родной город. Долгие скитания привели раби Маймона и его родных в Фес (они тем самым проделали путь, обратный тому, что совершил Риф, мудрец из Феса), а затем — в Святую землю, Эрец Исраэль. Но и там им не удалось устроиться — теперь уже из-за непрерывных войн между мусульманами и крестоносцами. Семья переезжает в Каир. Вскоре ее глава, раби Маймон, умирает. Младший из братьев, раби Давид, решает заняться морской торговлей, неплохо на этом зарабатывает и дает возможность старшему брату, раби Моше, целиком отдаться изучению Торы. Но происходит несчастье — корабль, на котором плывет раби Давид со своими товарами, тонет в море. На плечи Рамбама ложится забота по содержанию не только своей семьи, но и семьи погибшего брата. Занятия Торой приходится совместить с получением профессии, поскольку Рамбам, в то время уже крупный и известный талмудист, считает невозможным зарабатывать на знаниях Торы. Он выбирает профессию врача и преуспевает в новой для себя области на столько, что становится личным врачом Каирского султана.

Работа, а также заботы о нуждах еврейской общины Каира отнимали у Рамбама почти все время, на учебу оставались только ночные часы, но благодаря удивительной трудоспособности и упорству Рамбам сумел продолжить занятия и даже приступил к составлению книг. Еще во время скитаний он написал по-арабски комментарий к Мишне, перевод которого на иврит не потерял актуальности и сейчас. Но центральный его труд — «Мишне Тора» («Вторая Тора»). Писался он в Каире с 1177 года по 1187, т. е. ровно 10 лет, и представляет собой монументальный свод законов, охватывающий практически все заповеди Торы. Структурно он отличается от книги Рифа, поскольку материал в нем представлен не в том порядке, как излагается в Талмуде, а систематизирован по темам. В предисловии Рамбам сообщает, что причиной написания книги явились трудности в изучении Талмуда, требующие от учеников предельно ясного ума и напряжения всех сил. Лишь после многих лет упорной учебы человек может по-настоящему познать законы Торы и осмыслить, как их следует выполнять. Цель новой книги — сделать изучение алахи доступным каждому. Автор пишет: «Для того чтобы не было нужды ни в каких иных сочинениях о еврейских законах, мой труд включает в себя всю Устную Тору со всеми алахот, обычаями и гзерот, появившимися в период от Моше Рабейну и до составления Талмуда. Поэтому я и назвал его Мишне Тора, предполагая, что человек, изучающий Письменную Тору, может обратиться к моей книге и узнать из нее всю Устную Тору, не прибегая при этом к другим источникам».

Как и следовало ожидать, такой подход Рамбама вызвал резкое сопротивление среди современных ему ученых. Один из признанных авторитетов, раби Авраам Бен Давид (сокращенно Раавад, 1120-1197), написал критические замечания к «Мишне Тора», причем первое из них посвятил именно предисловию автора. Суть замечания сводится к протесту против самой идеи подмены Талмуда кодексом законов, которые к тому же приводятся без доказательств и ссылок на источники. Проблема в том, что у читающего может создаться ложное впечатление, будто он вполне понимает прочитанное. На самом деле, для того чтобы по-настоящему понять тему, надо быть истинным знатоком всего Талмуда. Ведь Рамбам это не последняя инстанция; но чтобы соглашаться с ним или не соглашаться, надо использовать всю ту информацию, которую он использовал при написании своего труда. А вся информация содержится только в Талмуде.

Следует признать, что изначальный замысел Рамбаму не удался — своим трудом он не заменил ни Талмуд, ни комментарии к нему других мудрецов. Но «Мишне Тора» по-прежнему стоит на еврейской книжной полке — рядом с Талмудом! Не заменив его, но дополнив. Изучающие Тору используют книгу Рамбама двояко: раввины, выносящие алахические постановления, принимают во внимание мнение Рамбама как одного из самых великих знатоков закона; другим она служит комментарием к Талмуду, источником еще одного взгляда на то, как понимать написанное в нем. Причем составлялась эта книга, заметьте, отнюдь не как комментарий. Тем не менее, из алахических выводов Рамбама почти всегда можно выяснить, как он понимал то или иное место в Талмуде, и сопоставить его точку зрения с пониманием других толкователей. Любопытно, что этот труд ныне зовут иначе, не так как его назвал автор — «Мишне Тора». Может быть, из-за того, что не все согласились с его целью. Чаще используют другое название — «Яд ахазака» («Сильная рука»; еврейское слово яд, рука, имеет числовое значение 14, что указывает на число разделов в книге).

Умер Рамбам в 1204 году. Похоронили его в Тверии, на севере Эрец Исраэль. Кроме собственного сына, раби Авраама, он не оставил выдающихся учеников. Зато, благодаря своим книгам, остался во всех еврейских поколениях великим учителем. За восемь столетий, прошедших с той поры, еще не появилось ученого, который бы достиг высокого уровня в знании Торы, не прибегая к труду раби Моше бен Маймон.

Комментарии к «Яд ахазака» составлялись крупнейшими авторитетами всех последующих поколений. Сегодня их насчитывается более трехсот. Самые известные и актуальные печатаются в одном томе с комментируемым текстом, параллельно ему, на той же странице. Назовем только два комментария «на Рамбама»: это «Магид мишне» и «Кесеф мишне». Последний составлен раби Йо сефом Каро, известным автором другого великого труда — «Шульхан Арух» (о нем разговор ниже). Но не только эти комментарии нашли место на странице рядом с текстом Рамбама. Там же принято печатать и критические замечания главного его оппонента — Раавада.

Раавад, он же раби Авраам бен Давид, родился в Провансе, на юге Франции, где задолго до него уже существовала богатая талмудическая традиция. В тех же краях и в то же время жил другой мудрец с тем же именем — раби Авраам бен Давид, и его тоже сокращенно звали Раавад. Для нашей цепочки поколений нужен именно этот второй Раавад. Его знания и школа восходят не к сефардским, а к ашкеназским мудрецам, выходцам из общин стран Центральной Европы, прежде всего к Раши, о котором речь пойдет в следующей главе. (Поскольку сейчас мы ведем разговор о развитии традиции именно сефардской, то путешествие по времени, которому посвящена наша книга, на коротком участке истории придется повторить, чтобы рассказать и об ашкеназской ветви передачи Устной Торы.)

Одним из самым талантливых учеников великого Раши был рабейну Шмая. Так вот, сын рабейну Шмаи, раби Моше, в зрелые годы переселился в Прованс, где открыл свою ешиву. В этой ешиве учился раби Яаков Назир, будущий учитель нашего Раавада. Именно от него и воспринял Раавад не только аналитический подход к Талмуду, но и тайны Кабалы. Кабала — часть Устной Торы, передаваемая от поколения к поколению в скрытой форме. Это учение предназначено не для всех, а лишь для людей, развитых в духовном смысле, обладающих способностями для постижения внутреннего смысла Торы и для проникновения в тайны творения мира. Отцом сефардских кабалистов был Раавад.

Его сын, раби Ицхак Саги Неор (слепой от рождения), тоже плодотворно занимался Кабалой, как и его ученики, прованские мудрецы следующего поколения — рабейну Эзра, рабейну Азриэль и раби Натан. У них учился уроженец города Герона (испанская Каталония) — раби Моше бен Нахман (сокращенно Рамбан, 1194—1270), к которому мы сейчас и переходим.

Свою первую книгу Рамбан написал в пятнадцатилетнем возрасте. Не оставил он писательской деятельности в области талмудической науки и в последующие годы. Его труды снискали ему всемирную славу философа и крупнейшего знатока Торы. Упомянем об одном эпизоде из его богатой событиями жизни, может быть, самом известном. В 1263 году Рамбану пришлось принять участие в публичном диспуте с христианами, который был проведен по инициативе и при личном участии короля Арагона. Еврейский мудрец, которому эти прения навязали против его воли, вышел из испытания с честью. В знак одержанной победы король пожаловал ему денежное вознаграждение (300 монет). Однако монахи-доминиканцы пустили слух, будто победили они, и тогда Рамбан опубликовал протокол всех заседаний диспута, снабдив его своими замечаниями. Монахи этого только и ждали. Они тут же обвинили автора в злобных выпадах против христианской веры и добились сожжения его книги, вынудив Рамбана покинуть пределы Арагонского королевства. Протекция самого короля ему не помогла. За время долгих скитаний Рамбан составил замечательный комментарий к Пятикнижию, в котором, полемизируя с комментарием Раши, широко освещает проблемы истории, психологии и мировоззрения. Часто приводит он и кабалистические трактовки, полученные им от своих учителей, при этом, правда, предупреждая в предисловии, что если читатель не принял тайную науку из уст компетентного кабалиста, то он ничего в них не поймет. Умер Рамбан в Эрец Исраэль, которая стала последней остановкой на его жизненном пути. Похоронен в городе Акко.

Еще одна острая дискуссия — но теперь уже внутри еврейского мира — связана с именем двоюродного брата Рамбана, рабейну Йоной (тоже уроженцем Героны, 1180-1263). Дискуссия разгорелась вокруг философского труда Рамбама (раби Моше бен Маймон) «Морэ невухим», в котором тот широко использовал положения Аристотеля, наиболее популярного в ту эпоху древнегреческого мыслителя. Все, что в словах великого грека не противоречило основам иудаизма, было использовано Рамбамом в его собственных построениях. Однако не все мудрецы того поколения так же либерально относились к достижениям нееврейской мысли. Они нашли предосудительным подобное отношение к греческой философии, поскольку эта философия в целом отрицала наличие Всевышнего в научно-познавательной картине мира. Так как в Рамбаме они видели великого авторитета, то опасались, что, используя в своем труде мысли и аргументы «безбожного грека», он может вдохновить молодое поколение на увлечение модной в то время греческой философией, которая отрицает сам дух и букву иудаизма. Во главе противников труда Рамбама встал рабейну Йона. Вместе с единомышленниками он объявил херем (отлучение, бойкот) всем, кто изучает «Морэ невухим», а заодно читает книги Аристотеля. Страсти разгорелись. Следующим актом стало публичное сожжение книги Рамбама на одной из центральных площадей Парижа в 1238 году.

И вдруг наступает перелом. Из гонителя трудов Рамбама рабейну Йона переходит в лагерь его защитников. В чем дело? Через несколько лет после акта сожжения, учиненного евреями над еврейской книгой, происходит следующее. Лидеры церковного клира, долгое время пытавшиеся убедить монарха в том, что Талмуд якобы полон ужасных нападок на христианство, добиваются своего: король подписывает указ об аутодафе «еретического пасквиля». Рукописи Талмуда, конфискованные в еврейских общинах всей страны, свозятся на телегах в Париж и предаются огню на том самом месте, где недавно была сожжена «Морэ невухим». Рабейну Йона усматривает в нем нечто большее, чем гонение на евреев. В происшедшем он видит перст Небес, указывающий ему, что в своей борьбе против Рамбама он зашел слишком далеко. Раби публично раскаивается в том, что задел честь великого талмудиста, и дает обет посетить далекую Тверию, чтобы попросить прощения на его могиле.

Литературное наследие рабейну Йоны невелико, но очень ценно. Наиболее известны два его труда — «Шаарей тшува» и комментарий к трактату Мишны «Пиркей авот». Оба они относятся не к алахической составляющей Устной Торы, а к цельному учению, занятому такими вопросами как развитие личности, усовершенствование качеств души, освобождение человека от власти низменных страстей и животных инстинктов. Основы этого учения содержатся в Талмуде, но их подробная разработка началась только во времена рабейну Йоны, так что его книги стали основополагающими в этой области.

Рамбан и рабейну Йона заложили новую школу, из которой вышла целая плеяда ученых, прославившихся своими фундаментальными трудами по исследованию Талмуда. В то время, независимо друг от друга, разрабатывались два разных подхода. В Испании, находившейся под сильным влиянием гаонов, изучение строилось на традиционной интерпретации талмудической полемики, как было принято в вавилонских ешивах. Толкования Талмуда и алахические выводы, в готовом виде полученные испанскими мудрецами в письмах от гаонов, передавались из поколения в поколение и бережно сохранялись. В отличие от испанских коллег, ученые Германии, а также северных областей Италии и Франции, не имевшие регулярной связи с гаонами, были вынуждены разработать свои методы анализа текстов Талмуда, которые приводили их к совершенно новым выводам ( хидушим ), открывая то, что раньше скрывалось за этими текстами, но несомненно в них содержалось. Эти ученые опирались исключительно на логику рассуждений Гемары, не находясь в плену традиционной интерпретации.

Рамбан и рабейну Йона вдохнули новую жизнь в старую сефардскую традицию. Связующим звеном между Францией и Испанией был Прованс. И Рамбан, и рабейну Йона учились у прованских мудрецов, которые находились как бы на стыке двух миров, двух подходов к Талмуду — мира сефардского и ашкеназского. В результате обоим этим ученым удалось выработать новый синтетический метод. Заключался он в сочетании традиции гаонов с самостоятельным анализом, когда толкования, полученные в вавилонских академиях, не принимаются как сами собой разумеющиеся, а проверяются в свете анализа текста Гемары.

Перебравшись в Испанию, Рамбан сделал все, чтобы привить новый метод своим ученикам. В этот период был создан ряд трудов, ставших классическими. Не являясь комментариями к Талмуду, они представляли собой сборники хидушим — своего рода открытий, прозрений, которые только сейчас удалось выявить в талмудическом тексте и удачно интерпретировать. Наиболее значительными из этих трудов были сочинения самого Рамбана и его ученика, раби Шломо бен Адерет (сокращенно Рашба, 1235—1310), главного раввина Барселоны, учившегося главным образом у рабейну Йоны. Были и другие труды такого же уровня. В первую очередь это «Хидушей Ритва» раби Йом-Това ибн Асвили из Севильи, воспитанника Рашбы, а также актуальный по сегодняшний день комментарий на книгу «Алахот» Рифа, написанный его учеником, рабейну Нисимом бен Реувен (сокращенно Ран, 1290-1375), тоже из Барселоны, поражающий не только глубиной анализа, но и прозрачной ясностью изложения. Мы назвали четырех ученых, на книгах которых сегодня основывается исследование Талмуда и по которым учатся в современных нам ешивах. (Сюда надо добавить еще и Тосафот, но о них речь в следующей главе.)

С именем Рашбы связана еще одна яркая фигура в испанском еврействе — рабейну Ашер (сокращенно Рош, 1250-1327). Будучи уроженцем Германии, он сначала учился у раби Меира бен Барух из Роттенбурга (сокра­щенно Маарам, о нем — тоже в следующей главе, где разговор пойдет об ашкеназской ветви еврейской традиции). Гонения на евреев заставили его искать прибежище в Испании, где в то время антисемитизм почти не ощущался. Познакомившись с ученым, только что при бывшим из северных стран, Рашба понял, что перед ним — талантливый, перспективный исследователь высочайшего уровня, и тут же дал ему рекомендацию на место главного раввина города Толедо, где Рош и обосновался.

Ко времени его прибытия на новое место различия между ашкеназским и сефардским еврейством в методике изучения Талмуда почти нивелировались, проявляясь в основном в тексте и порядке тех молитв, которые были составлены в послеталмудическую эпоху. Мы уже говорили, что сефардский обычай ( нусах Сфарад ) полностью сформировался под влиянием гаонов. Упоминали мы и о том, что Сидур рава Амрама-гаона был послан из Вавилонии именно в Испанию. Со временем его текст ( нусах ) распространился в списках не только среди пиренейских общин, но стал признанным сборником молитв во всех странах рассеяния, находящихся под арабским владычеством: в Египте, Северной Африке и тем более в самой Вавилонии, — везде, где поддерживались постоянные контакты с гаонами. Однако порядок молитв и прочие введенные ими обычаи не распространились на Италию, Францию и Германию. Из книг крупных авторитетов ашкеназского еврейства мы знаем, что они переняли другой, более древний порядок молитв, принятый еще в Эрец Исраэль, и нововведения гаонов до них не дошли. Впрочем, некоторые современные ученые полагают, что Сидур, составленный в более позднее время другим гаоном, рабби Саадией, в какой-то степени повлиял на молитвенник, принятый в странах Центральной Европы ( нусах Ашкеназ ). Скорее всего, это верное предположение. Заметим только, что фонетические различия, например в мелодике чтения и в произношении отдельных букв (тав-сав, камац-комац, холам-хойлем и пр.), обозначились давно и предшествовали периоду, о котором мы сейчас рассказываем.

Итак, до прибытия Роша в Толедо различия между сефардской и ашкеназской традициями были не очень заметны. Отличались они друг от друга главным образом текстами и порядком некоторых молитв. Но незаметно начала обнаруживаться тенденция, которая могла привести к появлению нового серьезного различия между сефардами и ашкеназами. В чем она проявлялась? У множества испанских раввинов вошло в обычай решать все алахические вопросы на основании кодексов Рифа и Рамбама без учета мнений мудрецов Франции и Германии. Ашкеназские раввины, наоборот, почти не принимали во внимание мнение Рифа и Рамбама. Дело было не в принципиальном несогласии, а в географической удаленности центров друг от друга. Уроженец Германии, Рош, как видно, хотел уйти от такой однобокости и совместить оба подхода. По крайней мере эту попытку мы видим реализованной в его книге. В ней все рассматриваемые вопросы расположены в том порядке, в каком они обсуждаются на страницах Талмуда. В начале каждого параграфа Рош приводит отрывок из Талмуда, затем переходит к объяснениям, цитируя сначала Рифа, за ним приводит мнение Тосафот и Рамбама, иногда полемизируя с ними, иногда соглашаясь, а в конце излагает собственное мнение. Оно представляется нам как плод деятельности глубокого и ясного ума. Неслучайно во всех современных изданиях Талмуда книга Роша печатается сразу за трактатом Гемары, предшествуя всем остальным комментаторам (вклю­чая Рифа и рабейну Нисима).

Сын рабейну Ашера, раби Яаков (1270-1343), прославился своей книгой «Арба турим», в которой продолжена линия, начатая его отцом. Строго говоря, книга представляет собой полный кодекс алахи, но без законов, касающихся службы в Иерусалимском храме, чем она отличается от кодекса Рамбама. В ней по каждому вопросу в лаконичной форме приведены мнения всех крупных авторитетов всех предыдущих поколений, для того чтобы любой раввин, пользующийся этой книгой, мог сам сделать окончательный вывод, оценив и сравнив различные мнения. Система расположения законов тоже отличается от той, которую выбрал Рамбам, — она более практическая.

В переводе с иврита арба турим — четыре ряда, четыре раздела. Раби Яаков разделил книгу на четыре больших части: «Орах хаим» («Образ жизни») объединяет правила ежедневного поведения, а также законы Субботы, праздников и будней; «Йоре деа» («Учитель мудрости») посвящена кашруту, законам обрезания, траура и пр.; «Эвен аэзер» («Скала помощи») включает положения о браке и разводе; «Хошен мишпат» («Знак суда») посвящена судопроизводству и заповедям, регулирующим имущественные отношения.

Раз уж мы коснулись биографии Роша и его не менее известного сына, то остановимся на одной маленькой, но интересной детали. В начале раздела, где даются законы Субботы, раби Яаков приводит правило раби Акивы: «Лучше сделать из Субботы будни, чем просить помощь у посторонних». Разговор идет не о том, чтобы человек нарушил заповедь седьмого дня, превратив его в обычный день, — не дай Б-г! — а о том, что если у бедняка не хватает средств на проведение третьей субботней трапезы, то пусть ограничится двумя, как в обычный день, но не пойдет просить милостыню, становясь обузой для общины. Сформулировав это правило, раби Яаков тут же, строчкой ниже, замечает, что не раз спрашивал своего отца: разрешено ли мне при моей бедности ограничиться двумя трапезами или на меня не распространяется принцип раби Акивы, так как я могу сэкономить на будничном рационе, оставляя лишний кусок на субботу? Мы привели вопрос сына, заданный отцу, как свидетельство бедности, в которой оба они жили. Должность раввинского судьи, как видим, не могла предоставить автору «Арба турим» даже минимальных средств к существованию. Евреи испанских общин считали, что раввины и судьи должны сами заботиться о своем пропитании, а не жить на зарплату, получаемую от общины. Раби Яаков, постоянно занятый изучением Торы, был вынужден экономить кусок хлеба в будни, чтобы хватило на третью субботнюю трапезу, поскольку, по его признанию, отец не дал четкого ответа, и ему пришлось выбрать наиболее строгое решение.

Но вернемся из Толедо в Барселону. После рабейну Нисима (Рана) пост главного раввина города занял раби Хисдай Крескас, у которого учился видный талмудист следующего поколения раби Йосеф Альбо. В своем сочинении «Икарим» («Основы») он полемизирует по мировоззренческим вопросам Торы с книгой Рамбама «Морэ невухим». Другим учеником раби Хисдая был раби Яаков Конпантон. Его сына, раби Ицхака Конпантона, прозвали «кастильским гаоном». Им были воспитаны вожди следующего поколения, пережившего изгнание из Испании в 1492 году, — дон Ицхак Абарбанель и раби Ицхак Абуав. От последнего цепочка передачи Устной Торы ведет в Цфат, на Святую землю, куда переселился его ученик, раби Яаков Бей Рав. В свою очередь, у раби Яакова, среди других учеников, учился один юноша, родом из Толедо, по имени Йосеф Каро, будущий великий учитель и ученый, известный всему еврейскому миру как автор «Шульхан Аруха».

 

12. От Синая до наших дней. Ашкеназская традиция

История передачи Устной Торы.

Итак, мы знаем, кто стал связующим звеном между традицией вавилонских гаонов и испанским еврейством, оно же еврейство сефардское, которое, постепенно расселяясь по всему Средиземноморью, способствовало повсеместному распространению своих обычаев и своей традиции. В роли такого звена выступили «четыре пленника» (по мнению исследователей, ученики рава Шриры-гаона). А что сыграло аналогичную связующую роль для ашкеназского еврейства?

Здесь эту роль сыграл рабейну Гершом (960-1028), известный под именем Маор Агола, Светоч Изгнания. Уроженец Нарбоны, он долгое время учился в Италии, а затем отправился в Вавилонию, чтобы пополнить свои знания у главы поколения — рава Ая-гаона. Вернувшись в Европу, он открыл ешиву в Майнце, куда начала стекаться молодежь из многих городов Германии и Франции. Рабейну Гершом известен потомкам как мудрец, принявший важные решения, во многом изменившие правовую картину семейных отношений в еврейском мире. Его нововведения были приняты почти всеми общинами Европы, а к настоящему времени и почти всем мировым еврейством. О каких нововведениях идет речь? В первую очередь это лишение мужа права (которым он до этого пользовался) давать развод жене без ее согласия. И второе знаменитое его постановление — запрет на многоженство. Дело не в том, что в те времена некоторые евреи обзаводились гаремами, а в том, что случалось — еврей бросал свою жену, не дав ей «разводное письмо», и женился на другой женщине. По новому постановлению — женатый мужчина не мог отныне жениться без предварительного развода с первой женой.

Оба запрета пришли к нам не из законов Письменной Торы и ни от мудрецов Талмуда. Здесь исключительно важным является следующее обстоятельство. В условиях той эпохи, когда Санедрин давно уже не существовал, мнение одного, пусть даже самого крупного, раввина не являлось обязательным для всего народа. Поэтому рабейну Гершом воспользовался инструментом херема. Это означает, что община, добровольно принявшая на себя и на своих потомков новое постановление, провозглашает херем — бойкот и проклятие — любому, кто это постановление нарушит. Еврейские общины в Европе приняли постановления рабейну Гершома. Однако некоторые общины Азии и Африки, например, йеменские, не принявшие постановлений (долгое время они попросту ничего о них не знали), не обязаны были их выполнять.

Но движемся дальше по цепочке поколений. Она ведет нас от рабейну Гершома к величайшему ученому Средневековья — раби Шломо бен Ицхак, сокращенно Раши, семья которого вела происхождение от самого царя Давида. Когда великая душа спускается в наш мир, естественно возникает вопрос: каковы заслуги родителей, которым дано произвести на свет такого ребенка? Предание рассказывает, что однажды отцу Раши, раби Ицхаку из города Труа (Франция, провинция Шампань), попал в руки бриллиант удивительной красоты и размеров. Местное духовенство, прослышав об этом, сделало все, чтобы приобрести драгоценный камень для украшения своей церковной утвари. Понятно, что праведный еврей не загорелся желанием участвовать в прославлении идолов; более того, он наотрез отказался презентовать свой бриллиант гонителям еврейского народа, отвергая любые деньги. Когда же церковники перешли от просьб к угрозам, он «нечаянно» уронил камень в реку. В этот момент, так утверждает легенда, на небесах решили, что пожертвовавший необыкновенный бриллиант во славу Творца достоин произвести на свет сына, сияние мудрости которого озарит весь Израиль.

Биографы пишут, что долгое время будущие родители Раши были бездетными. Указание на этот факт неслучайно. В книге Коэлет (Экклезиаст), написанной рукой царя Шломо, сказано: «И восходит солнце, и заходит солнце, и устремляется к своему месту, где оно восходит» (1: 5). Несколько странный стих, не правда ли? Что нового сообщает нам мудрейший из людей, произнося эти слова? Разве не каждому ребенку известно о том, что солнце имеет обыкновение восходить и заходить? А уж добавлять, что после захода оно спешит, освещая другую сторону земного шара, чтобы подняться утром на востоке, вообще не имеет смысла! Мудрецы Талмуда разъясняют эти слова так: солнце одного праведника (т. е. его влияние на этот мир, свет его мудрости) не заходит до тех пор, пока ему на смену не придет солнце другого праведника. Это как закон природы. И нам неоткуда узнать об этом законе, кроме как из уст крупнейшего из мудрецов. Потому мы и зовем царя Шломо мудрейшим. В соответствии с этим правилом, Раши мог родиться только около 1040 года. Именно тогда зашло солнце вавилонских гаонов. Последний из них, рав Хизкия (которому предшествовал рав Ай), был брошен в тюрьму, а Пумбедитская ешива закрыта. Только тогда и должно было взойти новое солнце — на этот раз в небе над Европой. У раби Ицхака родился сын, которому дали имя Шломо.

Юноша подрос, и его отправили учиться в Германию, в ешиву города Вормс, возглавляемую ближайшим учеником рабейну Гершома — раби Яаковом бар Якар (в дальнейшем Раши называет его Мори Азакен — мой старший учитель). После кончины раби Яакова бар Якар занятиями в ешиве стал руководить его товарищ, раби Ицхак Алеви. Раши продолжил учебу у него и только затем перебрался в Майнц, в основанную рабейну Гершомом ешиву, во главе которой стоял в ту пору раби Ицхак бар Йеуда.

Учащиеся в ешивах Вормса и Майнца обычно записывали уроки своих учителей в тетради, которые назывались контрес, что можно перевести приблизительно как «тетрадка», «блокнот». Старшие ученики, уже твердо стоявшие на ногах и не нуждавшиеся в юношеских конспектах, нередко передавали их начинающим. Некоторые из этих тетрадей дошли до нас, в том числе с конспектами лекций самого рабейну Гершома. Молодой Раши тоже записывал все, что слышал от учителей, но со временем не забросил юношеский конспект, а продолжал работать над ним год за годом, уже от себя уточняя и дополняя текст, так что его ученические записи постепенно приняли форму последовательного комментария к Талмуду с объяснением каждой мысли, каждого положения, а подчас и значения отдельных слов. В некоторых местах приводился перевод терминов на французский язык той эпохи (для нас — старофранцузский). Известно, что Раши переделывал свой комментарий два раза; тот, что дошел до нас — третий, последний вариант, который он не успел закончить (несколько трактатов так и остались необъясненными).

Значение труда Раши переоценить нельзя. Он открывает собой новую эпоху в кодификации Устной Торы. Давайте посмотрим, в чем выразилась его эпохальность? Мы уже говорили о том, что невозможно было учить Талмуд без помощи учителей. Комментарий Раши полностью изменил ситуацию: отныне каждый, изучив один-два трактата с помощью преподавателя и научившись пользоваться комментариями Раши, мог продолжать дальнейшее изучение Талмуда самостоятельно. Понимая значение проделанной им работы, раби Шломо решил распространить свои записи (контрес, тетрадь) по возможности во всех еврейских общинах и ради этой цели отправился в долгие странствия по европейским странам.

Возвратившись в родной город Труа, он отказался принять раввинскую должность и решил заняться для заработка виноделием (что вполне понятно, поскольку дело происходило в Шампани). Со временем Раши открыл ешиву, слава которой вскоре распространилась по всей Франции и Германии. Но в любую минуту, свободную от преподавания в ешиве и занятия виноделием, Раши писал, исправлял, дополнял. Он по нескольку раз полностью переделывал свой комментарий к Талмуду, составлял ответы на алахическиевопросы, поступающие к нему отовсюду (часть их собрана в книге под названием «Сефер апардес»), и наконец с благоговением и трепетом приступил к составлению комментария на Пятикнижие. В общей сложности шестьсот тринадцать дней поста провел он, прежде чем взяться за работу, и не зря: сам труд, вышедший из-под его пера, свидетельствует, что рукой автора водила Сила, стоящая над людьми.. Комментарий Раши уникален. С одной стороны, он на удивление прост и лаконичен, так что любой человек, даже ребенок в возрасте шести-семи лет, способен его изучать, — достаточно только знать перевод слов, настолько все выглядит ясным и понятным. С другой стороны, за немудреным на первый взгляд текстом скрыта невероятная глубина, и чем больше познает человек Тору, тем большую глубину открывает он в этих, с детства знакомых, строках. Крупнейшие мудрецы всех поколений на протяжении веков тщательно изучают этот комментарий, обдумывая каждое его слово, — и в каждом слове обнаруживают кладезь мудрости. Один из них, перефразируя приведенное в Талмуде выражение раби Зейры, сказал: «Над одной каплей чернил, сошедшей с пера Раши, я сижу по семь дней»… Рассказывают, что некий меламед (учитель детей) попросил Хафец-Хаима, крупнейшего ученого начала нашего века, дать ему рекомендацию в хедер одной общины. «В чем ты силен? » — спросил его Хафец-Хаим. «Я прекрасно знаю комментарий Раши на Хумаш», — ответил меламед. «Ну если так, — усмехнулся Хафец-Хаим, — ты можешь занять мое место! »

О Раши говорят как об учителе всех последующих поколений. Действительно, он продолжает учить каждого, кто хоть однажды с серьезными намерениями открыл Тору, будь то Пятикнижие, Талмуд, книги Пророков или Писания. Вся Тора — и Устная, и Письменная — объяснена им так глубоко, доходчиво и исчерпывающе, что любой еврей, родившийся после него, — от начинающего ученика до умудренного десятками лет учебы старца, — не может обойтись без этого комментария. Говорят, что Раши — это аббревиатура не только его имени, но и слов « Рабан шель Исраэль » — Учитель (всего) Израиля. Многие авторы последующих поколений спорили с ним, находили противоречия в его словах. Но приходили другие и устраняли все противоречия, парировали все выпады, как бы поясняя, что так мог ответить и сам Раши, а значит, он не ошибся. Потом появлялись третьи, углублялись в комментарий и с удивлением обнаруживали, что в словах Раши ясно видны намеки на ответы, устраняющие все противоречия, а значит, он сам ответил на те вопросы, что пришли позже! Почти девять столетий прошло со смерти великого мудреца, но никто не создал ничего подобного.

Сам Раши скорее всего правильно оценивал свой труд, но держался крайне скромно, не стыдясь в некоторых местах признаться, что объяснения данного стиха он не знает (хотя можно было бы и пропустить этот стих). Много путешествуя по еврейским общинам, он предпочитал действовать анонимно, чтобы избежать почестей.

Великий Раши имел много талантливых учеников, но сыновей у него не было, — только трех дочерей родила ему жена. Старшая из них, Мирьям, прислушивалась к урокам отца. В результате она приобрела такие широкие познания в Талмуде, что, когда пришло время выдавать ее замуж — а желающих породниться с великим мудрецом нашлось много, — она стала отвергать одно за другим все предложения: претенденты казались девушке недостаточно учеными. Наконец, нашелся достойный жених — раби Меир. Свадьбу сыграли, и вскоре родились один за другим три внука Раши, ставшие учителями следующих поколений: раби Шмуэль бен Меир (Рашбам), раби Ицхак бен Меир (Ривам) и раби Яаков бен Меир, прозванный современниками — рабейну Там.

Трое братьев положили начало необычайному по объему и глубине труду, в котором вслед за ними участвовали сотни ученых из разных стран. Коллективный труд, составлявшийся на протяжении десятков лет, получил название «Тосафот» (Дополнения). Он действительно представляет собой огромный свод дополнений к комментарию Раши на Талмуд. Слова великого деда послужили для первых тосафистов базисом и своего рода отправной точкой. Во многих местах они дополняли и уточняли замечания Раши. Но иногда, исходя из анализа текста Талмуда, тосафисты предлагали альтернативный комментарий. Другая сторона их деятельности — связывание воедино всех отрывков Талмуда во всех трактатах. Мы уже упоминали, что Талмуд устроен таким образом, что полемика, приведенная на его страницах, иногда, в ходе приведения доказательств или аналогий, с легкостью переходит от одной темы к другой, так что одна и та же тема может появиться в самых разных местах текста, причем кажется, что каждый раз она освещается по-новому. Это одна из самых серьезных трудностей, которую попытались устранить авторы Тосафот: неискушенный ученик может подумать, что между отдельными местами Талмуда, занимающимися похожими темами, полно противоречий. Но пришли тосафисты и показали, что все противоречия указанного рода вполне устранимы. Они увязали все воедино, сопоставив нужные отрывки и обнаружив определенные закономерности, предполагающие единую интерпретацию для всех понятий и объектов анализа.

Несколько поколений ученых трудились в ешивах Франции и Германии над созданием «дополнений» к Раши. Наше поколение изучает их глубокие мысли, но зачастую не знает их имен. Редакторы объединили всех этих ученых в единый бейт - мидраш (дом учения, академию), выходящий за рамки времени и места и как бы спаявший в единое целое титанический труд нескольких поколений. Когда, много лет спустя после эпохи тосафистов, готовилось первое печатное издание Талмуда, издатели поместили текст собственно Гемары в центре листа, создав вокруг него обрамление: с внутренней стороны, ближе к корешку — комментарий Раши, а с внешней, на краях книги — Тосафот.

Теперь несколько слов о тех авторах, которые объединились под общим названием, о самых знаменитых из них. Первыми тосафистами были зять Раши, Риван (раби Йеуда бар Натан), и его внук Рашбам (раби Шмуэль бен Меир), вставший во главе французских мудрецов после смерти деда. Помимо работы над Тосафот, он дописал незаконченный Раши комментарий к трактату Талмуда «Бава Батра» и составил собственный комментарий на Пятикнижие. В основу последнего положен иной, не такой как у Раши, метод, причем Рашбам утверждал, что его дед в конце жизни сам хотел написать такой же комментарий, но не успел. (Вдаваться в различия между двумя этими подходами мы не будем; этой темы хватит на отдельную работу.)

У Рашбама учился его младший брат, раби Яаков бен Меир (1100-1171). Немногие учащиеся ешив ответят на вопрос: кто такой раби Яаков бен Меир? Его настоящее имя забылось, а вместо него пришло имя, данное великому тосафисту современниками, — рабейну Там, от слова там, цельный, тот, у кого нет недостатков (так Тора называет нашего праотца Яакова — иш там, совершенный человек, праведник). Раби Яаков бен Меир действительно был личностью, полной совершенств, человеком высокой души, праведником самого высокого уровня. Причем сошла эта душа в наш мир в одну из самых тяжелых и трагических для нашего народа эпох — во времена крестовых походов.

Первый крестовый поход разразился в 1097 году, еще при жизни Раши (который умер в 1105 году). По пути в Святую землю крестоносцы почти полностью уничтожили цветущие еврейские общины Рейнской долины — в Вормсе, Майнце, Кельне и многих других городах, где евреи жили веками. История этого трагического времени хорошо изучена и имеет свою обширную литературу, поэтому нам незачем ее пересказывать. Второй крестовый поход произошел при жизни рабейну Тама, и сам он, будучи состоятельным виноторговцем, пострадал от погромщиков: его дочиста ограбили, нанесли пять глубоких ножевых ран и наверняка убили бы, если б рядом чудом не оказался некий рыцарь, который лично знал рабейну Тама и ценил его праведность; рыцарь отбил его от обезумевшей черни и вывел из опасного места. Мудрец был спасен, но не так легко отделались многие другие евреи. Антиеврейские выступления продолжались и после окончания Второго похода. Беды и трагедии сыпались на европейские общины одна за другой. В 1171 году в городе Блуа христианский суд приговорил к сожжению на костре 30 евреев, обвиненных в ритуальном убийстве, и новая волна погромов затопила Францию. Сбывалось в самой страшной форме пророчество Торы (Дварим 28): «Будет твоя жизнь висеть перед тобой на волоске, будешь пребывать в страхе день и ночь, не будет у тебя уверенности в твоей жизни. Утром скажешь: о, настал бы вечер, — а вечером скажешь: о, настало бы утро, — из-за страха в твоем сердце». Ненависть со стороны христианских соседей обернулась для евреев того времени бедой страшнее, чем эпидемия бубонной чумы. Вчера у вас с соседями были прекрасные отношения, а сегодня они, пьянея от собственной безнаказанности, волокут «христопродавцев» на костер или бросают в реку. И грабят, грабят, грабят. Можно было подумать, что мир сошел с ума…

Для людей веры то были дни тяжелых испытаний. Да и как было не поколебаться в вере при виде избранного народа, которого вели на бойню, подобно овцам? Скажите, откуда у наших мудрецов брались душевные силы вести ученые споры в самые трагические моменты — когда крестоносцы подступали с осадой к их городу? Решались самые злободневные вопросы того времени, например: разрешает ли Тора покончить с собой человеку, который опасается, что, не выдержав мучений, он согласится принять крещение? Трудно представить себе уровень такого мужества, но одно ясно: в том, что евреи того поколения смогли выстоять, они во многом были обязаны рабейну Таму. Именно рабейну Там, великий мудрец, на своем личном примере и в своих посланиях учил людей не роптать, не оставлять веры в помощь Всевышнего, уметь идти на самые страшные мучения, — но причину происходящего видеть прежде всего в самих себе, в собственных поступках и недостатках, и главное — продолжать учить Тору в самых невероятных условиях. Ведь цепочка поколений не должна прерваться ни в коем случае!

Проследим цепочку, идущую от рабейну Тама. Первым идет его племянник и ученик — рабейну Ицхак, или, как его звали потомки — Ри Азакен (или просто Ри). В ешиве последнего всегда училось как минимум шестьдесят учеников, и каждый из них знал наизусть по одному из трактатов Талмуда. Это позволяло им, изучая всей ешивой один трактат, прослеживать параллельные места в остальных трактатах, сравнивать, сопоставлять, обнаруживать совпадения и различия в раскрытии каждой темы, каждого закона и положения. Их блестящие и глубокие объяснения сложных мест Талмуда, полученные методом параллельного сопоставления, легли впоследствии в основу Тосафот. Неслучайно, после рабейну Тама, имя «Ри Азакен» по частоте появления в Тосафот стоит на втором месте.

Одним из многочисленных учеников Ри был раби Йеуда Шир Лион (1116—1224), у которого в свою очередь учился рабейну Ихиэль из Парижа. Рабейну Ихиэль вошел в еврейскую историю, прославившись как защитник Талмуда. В 1240 году римский папа Григорий Девятый, доверившись доносам выкреста, некого Николая Донина, приказал конфисковать книги Талмуда, о чем послал циркуляр своему клиру во Францию. Против евреев было выдвинуто обвинение в том, что они, мол, отошли от Моисеевой Торы. Их раввины утверждают, будто получили на Синае Тору не только в письменном виде, но и в устном, и эту Устную Тору они передавали из поколения в поколение, пока не записали ее в своем Талмуде. Так вот, все это вопиющий обман и подлог! Талмуд не имеет ничего общего с первоначальной Торой. Просто таким образом все евреи со временем перешли в новую веру, сочиненную их вождями. И еще: Талмуд, оказывается, полон злобных нападок на христианство! Именно по его вине евреи продолжают упорствовать в своем нежелании признать истинного «спасителя» — Ешу из Назарета. (Ничто не ново под луной — часть этих обвинений, по крайней мере о «Торе раввинов», мы с вами уже слышали. Вы помните — цедуким и караимы? ) Послание папы было католиками принято, что называется, с восторгом: Талмуд конфисковали и до поры сложили на церковных дворах. Вслед за этим объявили о скором заседании публичного высокого суда, на котором должна была решиться судьба «злокозненного» Талмуда.

Представителем от евреев на процессе выступил рабейну Ихиэль из Парижа, построивший искусную линию защиты: не входя в детали, он сумел показать присутствующим, что обвинение — не плод христианского рвения, а месть злобного ренегата, который не верит ни в иудаизм, ни в христианство. Что касается Устного учения, то здесь, как заявил рабейну Ихиэль, законы Торы невозможно выполнять, если нет комментария. Это понимают все, кто хоть чуть-чуть знаком с Писанием. И поскольку иудаизм в христианском мире имеет статус терпимой религии, то не следует подвергать гонениям Талмуд, поскольку именно он и представляет собой обширный и исчерпывающий комментарий к еврейской Торе. Нет в нем никакой новой веры!

Решение суда после блестящей речи уважаемого раввина было отложено. Однако уже через год французское духовенство сумело добиться королевского указа о сожжении «еретической книги». Двадцать четыре воза драгоценных свитков были свезены на площадь перед собором Нотр Дам де-Пари и преданы огню. Ни логика, ни апелляция к здравому смыслу уже не помогли.

Изъятие из общин и уничтожение такого количества книг не могло не нанести тяжелого удара по еврейскому образованию во Франции. С тем большим усердием и рвением продолжали учить Тору в соседней Германии. Во главе немецких мудрецов встал Маарам (рабейну Меир) из Ротенбурга (1215—1293), ученик раби Ихиэля, крупнейший авторитет в области алахи, в основу своих решений всегда ставивший труды тосафистов. Тысячи вопросов направлялись к нему со всех еврейских общин Европы, и на все он находил аргументированные и исчерпывающие ответы.

Но в конце тринадцатого столетия сгустились тучи и над немецким еврейством. Многие, не вынеся налогового бремени и издевательств, бежали из страны. Настал момент, когда Маарам тоже решил покинуть негостеприимную Германию, однако за попытку нелегальной эмиграции был арестован и заточен в крепость. Его арест поразил все еврейство Германии и Франции, которое предприняло лихорадочные усилия по освобождению великого ученого. В ходе переговоров император Рудольф, инициатор всей акции, сообщил, что готов освободить еврейского мудреца за выкуп в двадцать тысяч марок, причем ближайший ученик пленника, уже знакомый нам по предыдущей главе, рабейну Ашер (сокращенно Рош), должен взять на себя функции гаранта. В знак «доброй воли» монарх обещал устроить свидание между учителем и учеником. Рош не представлял себе, каким образом можно собрать такую нереальную сумму, но со всей присущей ему энергией начал действовать. Еще до разговора с Маарамом он разослал послания во все общины с просьбой приступить к сбору денег. Но во время свидания, когда он рассказал учителю о своих усилиях и о сумме выкупа, Маарам вдруг строго приказал ученику немедленно все прекратить, обосновав свое решение тем, что в Талмуде, в трактате Ктубот, говорится о запрете выкупать пленных по завышенной цене, чтобы не поощрять пиратов и разбойников в их бандитском промысле, который может обернуться доходным бизнесом. Никакие уговоры и мольбы не помогли — Маарам отказался от выкупа, и сбор денег был прекращен. Скорее всего, контакты с императором еще некоторое время продолжались. Но кончились они безрезультатно: Маарам так и умер в заключении, успев, правда, перед смертью написать несколько выдающихся работ! Рудольф, не смирившись с потерей денег, потребовал, чтобы Рош как гарант внес всю сумму, и тому ничего не оставалось, как бежать в Испанию (о толедском периоде его жизни мы уже знаем). Впрочем, дело на этом не закончилось. «Обманутый евреями» император отказался выдать тело Маарама для погребения. Только спустя несколько лет, одному богатому еврею удалось, заплатив солидную сумму, выкупить останки Маарама, которые и были захоронены на еврейском кладбище в Вормсе.

Маарам оставил после себя много учеников. От одного из них, раби Ицхака бар Меир, автора книги «Шаарей дура», идет цепочка талмудистов Австрии. Приведем их имена. Ближайшего ученика раби Ицхака звали раби Александр Зуслин, он погиб в погромах 1348 года, вспыхнувших после эпидемии чумы, когда евреев обвинили в отравлении колодцев. У раби Александра учился раби Меир из Вены, впоследствии вставший во главе большой ешивы в австрийской столице. Теперь мы подошли к центральному по важности звену «австрийской» цепочки — самому талантливому из учеников раби Меира, раби Яакову Молину (сокращенно Маариль, 1365—1427), которого по праву называют крупнейшим алахическим авторитетом всего ашкеназского еврейства той поры.

Мы уже упоминали в предыдущей главе о различии в подходах ашкеназских и сефардских раввинов во всем, что касалось методики принятия алахических решений. Так вот, о Маариле можно сказать, что он прославился как ревностный защитник и хранитель ашкеназских традиций, включая даже самые незначительные обычаи, такие как мелодии праздничных молитв и пр. Кстати, об именах. Внимательный читатель заметил, что аббревиатура многих имен крупных мудрецов той эпохи начинается со слога ма (Маарам, Маариль). Под этими буквами скрыт почетный титул — Морэйну Арав, НАШ УЧИТЕЛЬ, РАВ такой-то. Таким титулом в ашкеназских общинах величали самых выдающихся ученых, алахические решения которых признавались достаточно авторитетными для большинства общин…

Возвращаемся к нашей теме. Ашкеназская традиция укрепилась в трудах учеников Маариля. Из их среды назовем двух: Маарай, автор известной книги «Трумат адешен», и раби Яаков Брона (1400-1480). В годы их жизни Германия из некогда гостеприимного для евреев края превратилась в страну-гонительницу. Раби Яаков Брона, старый и почитаемый раввин, крупнейший ученый и великий праведник, был обвинен христианами в ритуальном убийстве и приговорен к смерти. К счастью, вовремя обнаружился настоящий убийца, и мудреца освободили. Выйдя на свободу, он отправился в Прагу. Туда уже давно тянулись многие тысячи уставших от преследований евреев — вместе с семьями и скарбом. Потомки Израиля покидали Германию, то был настоящий исход. Перед беженцами лежал лишь один путь — на восток Европы: в Чехию, Польшу, Литву. Подальше от погромов и гонений.

Так, в самом конце пятнадцатого столетия резко изменилась карта «еврейской» географии. В 1492 году прекратил существование древний центр испанского еврейства. В день Девятого аба, печальную годовщину разрушения Первого и Второго храмов, последние триста тысяч евреев оставили Пиренеи, переселившись в другие страны — Турцию, Италию, Эрец Исраэль. В те же самые годы другой поток переселенцев двинулся из Германии на восток. Разрушение двух традиционных еврейских центров — Испании и Германии — положило конец эпохе (называе­мой ришоним, первые), которая, начавшись закрытием вавилонских ешив в 1040 году, длилась без малого пять столетий. В начале шестнадцатого века Тора находит себе два новых пристанища — в Эрец Исраэль и в Польско-литовском княжестве.

 

13. От Синая до наших дней. Эпоха Ахроним

Учёные эпохи, которая началась изгнанием евреев из Испании и продолжается до сих пор, в еврейской историографии называются ахароним, последние...

Мудрецов эпохи, завершившейся изгнанием евреев из Испании, в еврейской историографии принято называть ришоним (что означает «первые»), так что вся их эпоха называется эпохой «первых». Ученые следующей эпохи, которая продолжается до сих пор, называются ахроним, последние. Смысл этих названий не совсем понятен: почему мудрецов, живших в шестнадцатом веке, принято называть «последними»? После них никого больше не было? И чем мудрецы двенадцатого века заслужили название «первых»? Разве никого не было до них? Трудно ответить на эти вопросы. Так принято. Возможно, мы живем в последний исторический период накануне прихода Машиаха, — дай Б-г… Любопытно, что на «водоразделе» между двумя этими эпохами была открыта Америка, которая, по мнению некоторых авторитетов, должна стать последней остановкой на пути еврейского народа перед его возвращением в Эрец Исраэль. Но все это не более чем догадки и предположения.

Эпоха ришоним (первых) отличалась несколькими особенностями. О них мы уже говорили. В те времена вы сокий Пиренейский хребет разделял не только два мира — христианский и мусульманский, но и два больших «лагеря» еврейского народа — ашкеназский и сефардский. Каждый из них развивался самостоятельно. В Испании и Северной Африке сефардские мудрецы, наслаждаясь спокойствием и благополучием, трудились над созданием алахических кодексов, основанных на традициях вавилонских гаонов и на анализе текстов Талмуда. В то время как во Франции и Германии условия жизни были намного хуже. Настолько хуже, что ашкеназские евреи были вынуждены бороться за выживание, пребывая под постоянным прессом притеснений, жутких погромов, кровавых крестовых походов, необоснованных наветов, когда власти сжигали Талмуд, чернь грабила, города изгоняли, а церковь глумилась и подстрекала, когда одно за другим прошли изгнания — не из деревни или города, а из целых государств, причем в изгнание уходили десятки тысяч отверженных и обездоленных: в 1248 году — из Германии, в 1290 году — из Англии, в 1306 году — из Франции, в 1348 году снова из Германии, куда, казалось бы, можно было вернуться, но только на время, на время…

И тем не менее, даже в общинах, разбросанных по средневековой христианской Европе, продолжали работать еврейские мудрецы. Их творческая работа, проникнутая духом тосафистов, не останавливалась ни на минуту. И главной ее особенностью было не создание алахическихкодексов, а комментирование Талмуда, глубокое и развернутое, с разъяснением всех непонятных мест, с устранением всех возможных противоречий.

Но вот покинули евреи Испанию, начали покидать Францию и Германию. Новая эпоха застала новый, измененный мир. Во-первых, были разрушены старые центры Торы в Западной Европе, а вместо них возникли новые: Польша и Литва в Восточной Европе; Оттоманская империя, включая Эрец Исраэль, на юге. Во-вторых, и это очень важно, обе традиции, сефардская и ашкеназская, соединились. О том, как это произошло, мы и поведем рассказ.

В те знаменательные годы, когда еврейский мир переходил из эпохи «первых» в эпоху «последних», правили этим миром два великих мудреца, два тезки: раби Яаков Полак из Праги и раби Яаков Бей Рав, живший в Цфате (Эрец Исраэль). В предыдущей главе, двигаясь по нашей цепочке поколений, мы дошли до раби Яакова Брона, перебравшегося из Германии в Польшу, и до Маарая, автора сборника «Трумат адешен». Так вот, именно в ешиве Маа рая и получили образование два будущих учителя раби Яакова Полака: раби Давид Тевели и раби Яаков Маргалиот.

Как и многие его соплеменники, раби Яаков Полак выбрал убежище в Польше. Там он обосновался всерьез, сделав очень многое для развития Торы. В частности, открыл ешиву, которая со временем стала привлекать к себе молодежь не просто из-за высокого, как теперь говорят, качества преподавания, а благодаря особому методу изучения Талмуда, названному пилпуль и доставлявшему всем, кто его применяет — и учителям, и ученикам — колоссальное интеллектуальное наслаждение.

А что наша цепочка передачи Устной Торы? Лучший из учеников раби Яакова Полака, ставший впоследствии его зятем, раби Шалом Шехнавозглавил со временем знаменитую люблинскую ешиву. С именем раби Шалома Шехны связана история создания «Совета четырех земель», представительного органа, объединившего раввинов Великой и Малой Польши, Литвы и Волыни.

«Совет четырех», или — как его называли по-еврейски — Ваад, в первую очередь выполнял функции высшей апел­ляционной инстанции для раввинских судов всех уровней. T. е. он был своего рода Высшим раввинским судом указанных стран. Следует обратить внимание на то, что на протяжении столетий почти во всех странах мира — от Вавилонии до Польши и Литвы — евреи пользовались судебной автономией. Даже самые репрессивные режимы предоставляли им право самим решать свои внутренние гражданские дела, вести и разбирать имущественные тяжбы, избирать собственных судей и раввинов. Власть определяла только сумму общих поборов и налогов, которую евреи делили между собой, — и больше ее ничего не интересовало. Лишь в последние двести лет, с рассветом всеобщей эмансипации, озарившим Европу сразу после Великой Французской революции, еврейской автономии пришел конец. Многие «просвещенные» государства — не без давления, конечно, ассимилированных кругов из среды самих евреев — лишили «средневековый раввинский суд» права на легитимность. Так вот, Ваад, о котором мы рассказываем, в то время все еще являлся высшим судебным органом для еврейского населения указанных четырех стран.

Была у него еще одна задача. «Совет четырех земель» поддерживал — материально и морально — всех, кто посвятил себя изучению Торы. Члены Ваада заботились об организации ешив на новых местах, о порядке занятий в них, о сборе денег на их содержание. Со стороны властей не поступало никаких возражений против этой стороны деятельности органа еврейского самоуправления. Как мы только что отметили, главным для властей было регулярное поступление налогов в казну государства. Так Ваад просуществовал почти до конца восемнадцатого столетия. И все двести лет им руководили крупнейшие авторитеты своих поколений.

Преемником рава Шалома Шехны стал его зять и ученик, гениальный раби Моше Исерлес (1530-1573), будущий главный раввин Кракова, известный всему миру под аббревиатурой Рама. При его жизни происходит одно из самых важных событий в поздней истории еврейского народа — выходит в свет кодекс Шульхан-Арух (книга настолько знаменитая и важная, что мы пишем ее название без кавычек, как пишем — Тора, Мишна, Талмуд).

У этого кодекса — сефардское происхождение. Автор Шульхан-Аруха, раби Йосеф Каро, родился в Толедо в 1488 году. После изгнания евреев из Испании перебрался с семьей сначала в Португалию, затем через Египет в Турцию, наконец обосновался в Эрец Исраэль, в Цфате. Еще в Египте он стал учиться у величайшего сефардского раввина того времени раби Яакова Бей Рав. Сам раби Яаков, ученик Кастильского гаона, вынашивал в то время идею возрождения института смихи.

Смиха (буквально «покрытие», «возложение рук») — это акт, при котором авторитетный учитель объявляет ученику, что отныне у того тоже есть право самостоятельно выносить алахические решения любого уровня сложности и ответственности; например, такие как присуждение к штрафам, о которых известно, что не каждый судья может их назначать. Получив смиху, ученик сам становился авторитетным раввином и в свою очередь мог передать смиху своим будущим ученикам. T. е., как мы видим, передача смихи — процесс преемственности. Долгое время ее передача шла по цепочке поколений, по которой передавались знания Устной Торы. Кто получал знания — тот получал право учить и судить. Первым, «возложившим руки» на своего ученика, был пророк Моше, передавший полномочия великому Йеошуа бин Нун. Тот передал их дальше. Передача смихи не прерывалась до четвертого столетия принятой эры. О катастрофической ситуации, сложившейся в ту эпоху, мы рассказывали в предыдущих главах. Пришла иноземная власть и ополчилась на Тору и ее мудрецов. Одних казнила, других толкнула на эмиграцию. Смиха исчезла — впервые и окончательно. Правда, по мнению Рамбама, теоретически всегда была (и сейчас остается) возможность возобновления передачи смихи, — но только в Святой земле и только с согласия всех ее мудрецов…

Раби Яаков Бей Рав видел, как быстро развивается изучение Торы в Эрец Исраэль, в особенности в Цфате. То был настоящий «взрыв» мудрости и знаний во всех областях иудаизма. Духовная жизнь народа на древней его родине восставала буквально из ничего — как оазис в сухой пустыне после долгих лет отсутствия людей. Евреи возвращались в Святую землю, и с ними возвращалось изучение Торы. В эти годы раби Яаков и пришел к выводу, что созрели условия для практического возобновления смихи. Он обратился к раввинам Эрец Исраэль с призывом поддержать его начинание. Но не все откликнулись на его предложение. В конце концов инициатива угасла — и идея смихи сама собой исчезла, растворилась до лучших времен. Но пока шли обсуждения и споры, раби Яаков успел «возложить руки» на своего лучшего ученика, раби Йосефа Каро, будущего автора Шульхан-Аруха. Так получилось, что составитель самого авторитетного свода законов, принятого со временем всем народом Израиля, был самух, «уполномоченным мудрецом». И с этим согласились многие авторитеты.

Мотивом, побудившим раби Йосефа Каро приступить к работе над составлением кодекса, было желание создать единый и удобный свод законов, своего рода справочник по практической алахе, предназначенный в первую очередь для тех, кто не знаком со всеми тонкостями талмудической диалектики. Главное, чтобы этот кодекс был единодушно принят всеми. Составленные ранее мудрецами Испании великолепные кодексы не удовлетворяли именно этому требованию: они продолжали вызывать оживленные дискуссии, споры и несогласия по поводу многих законов, приведенных в них. Для создания единого и общепринятого свода законов надо было проанализировать мнения всех законоучителей по каждому вопросу в отдельности и выработать некие универсальные критерии разрешения споров. Указанный в Торе принцип «следовать за большинством» хорошо работал только в Санедрине, Верховном еврейском суде прошлых веков, где при установленном числе мудрецов мнение большинства выяснялось голосованием. Но теперь, из-за отсутствия института, подобного Санедрину, нужно было прежде всего решить, кто из авторитетов предыдущих поколений достоин войти в кворум, внутри которого решения будут приниматься уже большинством. Надо было заочно свести вместе мудрецов прошлого — и дать им высказаться. После чего применить принцип «идти за большинством», что позволит раз и навсегда установить общий для всех закон.

Первую задачу — выяснение мнений всех авторитетов — раби Йосеф Каро выполнил, написав обширный труд под названием «Бейт Йосеф», комментарий к книге «Арба турим» (или просто «Тур», о нем мы писали в Четвертой главе) раби Яакова бен Ашер. На страницах этого колоссального комментария сопоставляются не только мнения, но также подробно анализируются все источники и доказательства, приводимые каждой из сторон, каким бы спором они ни были увлечены. Вторую проблему он решил, составив своего рода Санедрин, куда вошли три великих мудреца, признанные всеми, три «столпа закона», представлявшие различные школы алахи. Кворум составили Риф, Рамбам и Рош. Риф — как носитель традиции гаонов, полученной им от рабейну Хананеля. Рамбам — в качестве представителя испанской школы. И Рош — как наиболее видный, по мнению раби Йосефа Каро, представитель ашкеназских мудрецов. Теперь можно было решать спорные вопросы по принципу большинства — два против одного. Впрочем, автор отказался от чисто механического подхода. В некоторых случаях алаха устанавливалась по мнению Рамбама, даже если он оказывался «в меньшинстве». Аналогично, если в общинах Израиля укоренился тот или иной обычай, противоречащий мнению, принятому «по большинству», то предпочтение отдавалось обычаю.

Завершив работу над фундаментальным сборником «Бейт Йосеф», раби Йосеф Каро не успокоился. Он решил написать его сокращенный вариант, чтобы, как мы уже упомянули, им могли пользоваться не только ученики ешив, а любой еврей, которому надо было быстро и легко найти ответ на возникший вопрос. Для этого автор взял из своей большой работы только алахические выводы, опустив все источники, мнения оппонентов и прочий научный аппарат. Назвал он свой новый «облегченный» справочник символически — Шульхан-Арух, что означает «Накрытый стол», за который можно сразу, без подготовки сесть и отведать стоящие на нем блюда. В Шульхан-Арухе сохранено деление «Тура» на четыре части: «Орах хаим», «Йорэ деа», «Эвен аэзер» и «Хошен мишпат».

Если вы помните, мы остановились, ведя «европейскую» цепочку еврейских мудрецов, на знаменитом ученом раби Моше Исерлесе (сокращенно Рама), будущем краковском раввине. Причем покинули мы его в тот момент, когда еврейский мир впервые познакомился с только что вышедшим в свет Шульхан-Арухом. И вот, раби Моше решает написать к этому обширному кодексу подробные примечания. Что подвигло его на этот титанический труд? Автор пишет в предисловии: «Раби Йосеф Каро накрыл стол. Однако блюда, стоящие на нем, не годятся для евреев европейских стран, поскольку в ашкеназских общинах во многих случаях руководствуются законами и обычаями, которые отличаются от установленных раби Йосефом Каро. Автор Шульхан-Аруха следует мнениям Рифа и Рамбама даже в тех случаях, когда остальные авторитеты считают иначе. Поэтому многие его выводы не соответствуют позиции мудрецов, потомками которых мы являемся и чье мнение стало для нас решающим…»

Здесь необходимо пояснить, что Рама имеет в виду ашкеназскую традицию, не застывшую на книге Роша; ведь есть еще алахические труды Маариля и его учеников, которые устанавливали законы в соответствии с выводами тосафистов и их последователей во Франции и Германии. Более половины всех примечаний, сделанных рукой Рама, опираются на принятые в ашкеназских общинах мнения этих авторитетов. Сам Рама назвал свои примечания «Мапа», что означает «Скатерть», которую он расстелил на «Стол» («Шульхан») раби Йосефа Каро. Вскоре новые издания Шульхан-Аруха с примечаниями Рама, внесенными непосредственно в текст книги и напечатанными курсивом, разошлись по всей Европе. Таким образом, вновь соединились — под одной обложкой — сефардская и ашкеназская традиции. Они соседствуют рядом по сей день, причем современные евреи восточных общин руководствуются выводами раби Йосефа Каро, а ашкеназские евреи знают, что там, где Рама ничего не прибавил, ашкеназская традиция согласна с сефардской, а в тех случаях, когда он счел нужным что-то добавить, следует руководствоваться именно его замечаниями.

Завершая рассказ о Шульхан-Арухе, добавим еще несколько слов о его создателе, раби Йосефе Каро. Выше (см. Четвертую главу, в которой шел разговор о трудах Рамбама) мы цитировали другую его работу — «Кесеф мишне», комментарий на «Яд ахазака». Тогда мы подробно обсудили вопрос, почему после завершения Талмуда больше никто не оспаривал сказанного в нем. Ведь вроде бы «работает» правило, согласно которому — во всем, что касается законов Торы, — последующие поколения не обязаны автоматически принимать решения предыдущих, а могут их пересматривать. Вот как объясняет сложившуюся ситуацию раби Йосеф Каро в своей книге «Кесеф мишне»: отказ от дискуссий по поводу решений Талмуда был добровольно принят всеми мудрецами Израиля, признавшими за Талмудом неоспоримый и исключительный авторитет. Другими словами, ученые всех последующих поколений согласились, что они недостаточно компетентны, чтобы спорить с равом Аши и его товарищами, которые, собрав воедино все Устное учение и взвесив каждое мнение древних мудрецов, приняли единодушные решения по каждому вопросу.

Так писал раби Йосеф Каро по поводу Талмуда. Но нечто похожее произошло и с его Шульхан-Арухом, который был принят всем еврейским народом — и сефардами, и ашкеназами (с учетом примечаний Рама). Поэтому мудрецы следующих поколений в большинстве случаев не оспаривают выводы Шульхан-Аруха, а только разъясняют их и детализируют.

Дотошный читатель спросит: для чего разъяснять Шульхан-Арух? Разве он не задуман как свод законов для некомпетентных людей, которые смогут без труда найти в нем ответы на возникающие у них алахические вопросы? Действительно, книга была задумана как «накрытый стол», но таковой она оставалась отнюдь не долгий период времени. Уже через два поколения потребовались комментарии, разъясняющие сложные места в Шульхан-Арухе, потому что ни один самый обширный и полный кодекс не может вместить в себя все частные случаи и ситуации. Всегда остается необходимость разобраться в вечно возникающих деталях каждого конкретного случая. И еще одна причина: условия и образ жизни людей стремительно меняются, следовательно, со временем возникает необходимость на основе Шульхан-Аруха давать ответы на новые вопросы, которые определяются окружающей нас действительностью.

В шестнадцатом и семнадцатом веках пишется целый ряд серьезных и глубоких комментариев к Шульхан-Аруху и другим трудам раби Йосефа Каро. Первым из авторов этих комментариев следует упомянуть ученика Рама, раби Йеошуа Фалька (1555—1614), автора книги «Сефер меират эйнаим» (аббревиатура названия этой книги — Сма — со временем стала именем самого автора). Другой ученик Рама, раби Цви Ирш Шор, известен как учитель крупнейшего ученого следующего поколения — раби Йоэля Сиркиса (1561—1640). Последний составил сборник комментариев к «Арба турим», в котором много полемизирует с трудом раби Йосефа Каро «Бейт Йосеф». Сборник называется «Баит хадаш», сокращенно Бах (название книги тоже перешло к автору, превратившись в его имя). Откройте любое издание «Тура», вы увидите, что две колонки — «Бейт Йосеф» и «Бах» — печатаются на том же листе, что и сам «Тур», но не снизу, а по бокам: «Бейт Йосеф» — ближе к корешку, с «внутренней» стороны, «Бах» — ближе к внешней границе листа.

Про Баха известно, что его приглашали на раввинские должности во многие польские города, в том числе Люблин, Меджибож, Белз, Краков, Брест-Литовск (по-еврейски Бриск). С его пребыванием в Белзе связана одна неприятная, но очень поучительная история. Случилось так, что жена одного из горожан в ночь с пятницы на Субботу почувствовала приближение родов. Срочно понадобился свет, но все свечи — зажженные накануне Субботы — уже догорели. «Где можно достать в ночное время горящую свечу? » — подумал муж и отправился к раввину, решив, что уж он-то наверняка учится ночью, а значит, у него можно одолжить горящую свечку! Каково же было его удивление, когда, приблизившись к дому Баха, он не увидел света ни в одном окне. Вот тебе и раввин! Вместо того чтобы учиться в субботнюю ночь, спит! Не знал незадачливый горожанин, что как раз в эту Субботу свечу в комнате раввина задул ветер, и, поскольку зажигать огонь в Субботу нельзя, Бах, сидя в темноте, учился по памяти — сидел и повторял заученные в молодости страницы Талмуда… Так или иначе роды были приняты, и на следующий день, принимая поздравления с рождением сына, счастливый отец рассказывал о своих ночных похождениях, не забывая отметить, что, представьте себе, у нашего городского раввина в окнах было темно. Горожане заволновались: получается, мы ошиблись, пригласив не того раввина? Взяли на вид ученого человека, а он, оказывается, спит в субботнюю ночь! Сговорились «отцы города» и тут же, на исходе Субботы, не дожидаясь выяснения обстоятельств и даже не поговорив с раввином, послали ему увольнительное письмо. Бах, получив письмо, тоже действовал решительно: без всякого промедления сразу же собрался в путь… Через некоторое время в городе случился пожар, и он сгорел почти дотла. Может, то была случайность, — город как-никак деревянный, пожары случаются часто. А может, и нет. Во всяком случае современники отметили оба эти события…

Став краковским раввином, Бах взял в зятья одного из самых блестящих своих учеников — раби Давида Алеви (1586—1667). Здесь позволим себе отступление и расскажем вкратце о том, как было организовано изучение Торы в Восточной Европе в семнадцатом веке. Рассказ нам пригодится для освещения некоторых чисто биографических моментов из жизни Баха и его зятя.

Учиться еврейских детей отправляли в хедер. В маленьких местечках или городах с небольшим еврейским населением родителям приходилось нанимать частных меламедов, что было значительно дороже, чем в больших городах. Люди, как правило, зарабатывавшие гроши мелкой торговлей, посредничеством или даже арендой постоялых дворов (как известно, власти запрещали евреям заниматься ремеслами), отрывали от себя последний кусок хлеба с тем, чтобы нанять детям учителя. Сослаться на нищету и не нанять учителя им не приходило в голову: в нашем народе даже самые неимущие никогда не могли смириться с мыслью, что их сыновья не получат образования!

Итак, маленьких детей или отдавали в хедер, или нанимали им учителя. С юношами постарше, от 13 до 18 лет, дело обстояло не так просто. Центральных ешив, как в свое время в Вавилонии, не было. Раввины многих городов окружали себя учениками, создавая своего рода небольшие ешивы, причем ученики столовались и ночевали по частным домам членов общины. Приютить ешиботника, а то и двух-трех, считалось делом обычным. Другие нужды старших учеников покрывались за счет дотаций, распределявшихся «Советом четырех земель». Для большинства молодых людей занятия в ешиве заканчивались с женитьбой, поскольку надо было кормить жену и детей. Но самые способные из них продолжали занятия и после женитьбы, так как многие из состоятельных людей хотели взять их зятьями в свои дома. Для этого между женихом и отцом невесты оговаривались особые условия. Например, на протяжении определенного времени будущий тесть обязывался полностью содержать молодую семью, чтобы зять спокойно продолжал свою учебу. По истечении условленного срока молодой человек должен был сам искать себе заработок. Такой договор назывался кест.

Возвращаемся к Баху. Известно, что, когда подошло время выдавать дочь замуж, он, согласно обычаю, обязался полностью содержать своего будущего зятя на время учебы, удовлетворяя все его нужды, включая ежедневный мясной обед (так было записано в их кесте ). Однако со временем материальное положение Баха сильно ухудшилось, и зятю стали подавать на обед холодец из куриных лапок и подобные ему блюда, которые лишь с большой натяжкой можно было назвать мясными. Не забываем, что зятем Баха был талантливейший раввин своего поколения, раби Давид Алеви. Так вот, события развивались таким образом, что раби Давид долго терпел такое нарушение договора — а потом взял и подал на своего тестя в суд. И представьте себе, раввинский суд оправдал Баха. Куриные лапки, как он заявил в своем решении, — тоже мясо! Но, несмотря на вынесенный приговор, судьи были поражены наглостью и черствостью молодого ученого. Пусть он талантлив, пусть даже гениален, но как можно выжимать соки из своего обнищавшего тестя, у которого ломаного гроша нет за душой! Бах, надо заметить, тоже один из самых прославленных ученых своего поколения. Один из судей, не выдержав, после суда высказал молодому человеку в лицо все, что он о нем думает. Раби Давиду пришлось оправдываться. «Вы думаете, я не понимаю, — сказал он, — что со стороны это выглядит ужасно? Но что я могу сделать со своим организмом — не поев мяса, я чувствую слабость, и голова у меня не работает. К своему тестю я испытываю только любовь. Поэтому мне не хотелось бы, чтобы он считался виновным в моей слабой учебе. Я хотел, чтобы суд признал, что то, чем меня кормят в его доме, считается мясом! И тогда Бах будет чист и перед людьми, взяв обязательство, и перед Небом»… Дело кончилось мирно, все были удовлетворены ответом. Через некоторое время Бах сумел выхлопотать для своего зятя место раввина в небольшом местечке, и они разъехались. До нас дошло письмо, в котором Бах просит зятя прислать ему четыре злотых, чтобы можно было закончить новый костюм; в старом ходить уже невозможно из-за множества заплат, а закончить новый нет денег…

Вот в каких условиях жили и творили эти люди. Замерзающими от зимней стужи чернилами писали они свои книги, которые и сегодня потрясают читателя блестящей логикой, глубиной анализа и, главное — пылкой любовью к Торе. Голодая, они продолжали учиться и учить. Раби Давид тоже написал книгу — блестящий комментарий на все четыре части Шульхан-Аруха под названием «Турей заав», сокращенно Таз (в дальнейшем это название перешло к автору, превратившись в его имя). Комментарий вызвал настоящую бурю в мире ученых, и вскоре появились сочинения, яростно атаковавшие Таза почти за каждое слово. Наиболее видным из оппонентов был раби Шабтай Акоэн из Вильны (1621—1662), тоже выпустивший свой комментарий на Шульхан-Арух под названием «Сифтей коэн», сокращенно Шах. Оба ученых, Таз и Шах, несмотря на остроту теоретических споров, всю жизнь поддерживали друг с другом самые добрые отношения. В дальнейшем Шах отправился учиться к раби Йеошуа бар Йосеф, автору книги «Магиней Шломо», в которой он защищал Раши от «нападок» тосафистов. Про раби Йеошуа известно, что он учился у раби Йеошуа Фалька, уже упомянутого нами. Завершает плеяду комментаторов Шульхан-Аруха раби Авраам Гомбинер (1637—1683), составивший очень лаконичный сборник толкований к разделу «Орах хаим» под названием «Маген Авраам». Говорят, что, не имея денег на писчую бумагу, он писал на пачках табака. А на них, как известно, не распишешься…

* * *

Начало бурного восемнадцатого века. Мы стоим на его пороге, зная, что именно в этом столетии в мире произошли удивительные перемены, которые изменили лицо всей человеческой цивилизации. Перемены коснулись и жизни евреев. До сих пор народ, носитель Торы, жил в тяжелейших, порой страшных и невыносимых условиях, но его способности к творчеству не иссякали, дух деятельности и активности не покидал его, верность Торе оставалась непоколебимой. Запах пожарищ уничтоженных гетто и местечек наполнял воздух Европы, реки пролитой еврейской крови орошали ее поля, но горело и истекало кровью только тело, а дух на протяжении сотен лет оставался непобежденным. И вот вдруг, накануне нового, восемнадцатого века, что-то с еврейским народом произошло. Оказалось, что он… устал. Молодой и деятельный до сих пор, он неожиданно стал проявлять признаки увядания и старости. Что сломило его, что поколебало его дух? Этой темы хватит для отдельного научного исследования. Наша цель — выяснить цепочку передачи Торы, воссоздать преемственность поколений. Поэтому отметим только важнейшие причины кризиса.

Тяжело жилось евреям в христианской Европе. Лишениям, изгнаниям, наветам и прочим трагедиям не было видно конца. Но евреи как-то привыкли, приспособились. И в такой «спокойной обстановке» они существовали до тех пор, пока на Восточную Европу, куда, как мы помним, со временем перебралась огромная масса еврейских беженцев, не обрушилось страшное восстание украинских казаков. Разразилась поистине национальная катастрофа! До этого крупные польские землевладельцы пользовались для взимания податей с украинских крестьян услугами евреев, которые, не имея других средств к существованию, шли в арендаторы и тем самым навлекали на себя жгучую ненависть украинцев. Когда в 1648 году вспыхнуло восстание Хмельницкого, ярость казаков явилась выражением не столько антипольских, сколько антисемитских настроений. Польские паны укрывались за стенами замков и гарнизонов, поэтому объектами беспощадного уничтожения со стороны восставших холопов стали всем доступные евреи, живущие тут же, в той же усадьбе, рядом с той же деревней. Два года ходили озверевшие банды казаков по Украине, уничтожая на своем пути целые еврейские общины. После короткой передышки с 1650 по 1655 год Хмельницкий вместе с союзной русской армией вторгся в Литву, уничтожая евреев в каждом захваченном городе. Не оставалось ни тех, кто спешил укрыться, ни тех, кто бежал. За эти годы погибло более полумиллиона человек. Треть еврейского населения мира! Восточная Польша и Литва, признанные центры Торы, превратились в пустыню. Мудрецы и ученики убиты, ешивы и синагоги сожжены, общины разрушены.

Но на этом страдания еврейского народа не кончились. Появился лжемессия. Его появление было вполне «естественным»: беды и трагедии тех лет были такими большими, что многие современники видели в них «родовые муки», которые, согласно древним пророчествам, должны предвещать скорый приход Машиаха. Человек, провозгласивший себя таким долгожданным Машиахом, объявился в греческом городе Салоники, звали его Шабтай Цви. Посвятив несколько лет серьезному и глубокому изучению тайн Кабалы, он производил на всех, кто с ним общался, впечатление духовной личности, наделенной сверхъестественными способностями. Передавали, что он творил чудеса, собирая вокруг себя толпы восторженных слушателей, доводил людей до экстатического состояния и многое другое… Некоторые раввины отнеслись к сообщениям о его деятельности с великим недоверием, другие поспешили от него отмежеваться, предупреждая евреев о той опасности, которая таилась в приписывании подобному сорту людей имени «спасителя». Но несмотря на их скепсис и предупреждения, огромные массы простого люда с воодушевлением поверили, что час Избавления близок. В Измире и Салониках, Ливорно и Амстердаме, — во многих крупных городах с большим еврейским населением готовились к приходу Машиаха. Постились, молились до изнеможения, продавали недвижимость, готовились к переезду в Землю Обетованную. Всерьез поверивший в свою миссию, Шабтай Цви призвал отменить пост Девятого ава, который, как известно, проводится в память о разрушении Иерусалима. Дело дошло до того, что некоторые мудрецы начали сомневаться — не пробил ли, на самом деле, долгожданный час, и стали посылать своих приближенных проверить в личной беседе, действительно ли Шабтай — Машиах. Конец лжемессии был ужасен: турецкие власти, обеспокоенные волнениями среди евреев, арестовали Шабтая; султан потребовал, чтобы тот принял ислам, — и вчерашний «машиах», спасая жизнь, согласился… Трудно передать словами отчаяние, охватившее людей во многих странах. Это была поистине трагедия. Массы евреев, продавшие дома и лавки в ожидании переезда в Святую землю под руководством долгожданного Машиаха, остались буквально ни с чем. Но еще страшнее оказались разбитые надежды, связанные с ожиданием близкого избавления. На многие общины обрушилась страшная болезнь, доныне обходившая деятельное и энергичное еврейское племя стороной, — апатия, потеря смысла в борьбе за существование. Казалось, Сам Всевышний отвернулся от избранного Им народа…

Впрочем, у Шабтая нашлись последователи, верившие в его второе пришествие (такое случается со многими лжемессиями). Главой одной из таких сект, члены которой продолжали верить в покойного кумира, был Яаков Франк. Живя в Польше, он долго морочил головы своим сторонникам, пока наконец не объявил, что с Небес ему приказали креститься — подобно тому как Шабтаю было велено принять ислам, а следовательно, оба эти акта носят характер «божественного приказа». Более того, оказывается, самые фундаментальные идеи Кабалы вполне созвучны с догматами христианства. После таких заявлений он и в самом деле прошел обряд крещения, а с ним окунулись в купель многие из его окружения.

В результате у раввинов зародилась вполне понятная настороженность к преподаванию Кабалы. И до этого было известно, что тайные области Устной Торы предназначены далеко не для всех; скрытое учение требует очень тонкого ума, отточенного на многолетних занятиях диалектикой Талмуда. Неподготовленный человек может ошибиться и сделать ложные выводы, а касаться они будут самых важных основ мировоззрения. Теперь надо быть вдвойне осторожным, чтобы молодые люди не увлекались мистическими знаниями. Ведь это факт, что и Шабтай, и многие его последователи с большим рвением изучали именно Кабалу. Не тайное ли учение помутило их рассудки и привело к столь трагическим последствиям?

Отрицательное отношение к неустойчивым людям, которые решили заниматься изучением Кабалы, не всегда имея для этого достаточную подготовку, переросло у не которых авторитетов в подозрительность к любому человеку, который не скрывал, что его интересует тайное учение.

От таких подозрений пострадал величайший гений еврейского народа раби Моше Хаим Луцатто, сокращенно Рамхаль (1707—1747). Родился он в Италии. В молодости успешно изучал Талмуд и книги по Кабале. Ему было примерно двадцать лет, когда он начал рассказывать товарищам, что время от времени его посещает Малах Амагид, ангел, раскрывающий ему тайны Торы. В нашем веке люди, наверное, посмеялись бы над такими рассказами, но то, что Рамхаль услышал от ангела, он использовал в своих книгах, которые можно взять с полки, открыть и прочесть! Они, эти книги, и сейчас доступны любому, кто зайдет в еврейский книжный магазин. Их текст поражает мощной глубиной и какой-то нечеловеческой силой проникновения в самые основы мироздания. Так что разговоры об ангеле, скорее всего, были не просто разговорами. Кстати, Рамхаль в своем знакомстве с тем ангелом не был исключением; раби Йосефа Каро тоже посещал Малах Амагид, и великий кодификатор, пунктуально записав все услышанное, издал затем книгу «Магид мейшарим». Книга тоже вполне реальна, она существует и ее читают!

Но еще несколько слов о Рамхале (хотя он и не стоит на «магистральном пути» нашего следования вдоль еврейской истории). Близко знавшие его люди рассказывали о его поистине сверхъестественных возможностях и о тех чудесах, которые при нем происходили. Не удивительно, что многие раввины опасались, что своей деятельностью этот одаренный молодой человек может причинить беды, подобно Шабтаю. Против великого кабалиста началась компания, закончившаяся открытыми гонениями и херемом (своего рода бойкот со стороны общины). Ему было запрещено издавать книги по Кабале! И он этот запрет не нарушил! Переехав в Амстердам, Рамхаль напечатал ряд книг совсем другого рода — не по Кабале. Но то, что у него получилось, по сей день не потеряло своей актуальности: «Месилат ешарим», «Дэрэх Ашем», «Даат твунот». Для многих людей эти сочинения стали настольными книгами.

Однако самые страшные последствия подозрительность руководителей народа, о которой мы ведем разговор, вызвала в немецком городе Альтона. Что там случилось? Пост раввина Альтоны занимал раби Йонатан Айбешиц (1690-1764), известный талмудист и кабалист. Другой крупный ученый, живший в том же городе, раби Яаков Эмден, заподозрил его в тайных симпатиях к шабтианству. В дальнейшем раби Яаков настолько уверился в своих, теперь прямо можно сказать, — беспочвенных подозрениях, что наложил херем на раби Йонатана.

Не раз за долгую историю нашего народа мудрецы конфликтовали друг с другом. Такова была их природа: будучи поборниками истины, мудрецы по сути своей природы нетерпимы к любому проявлению лжи и не боятся вступать в бой, если видят малейшее отклонение от смысла Торы или любую другую опасность для нее. Так было и есть во все времена. Такое происходило, мы знаем, при жизни рабана Гамлиэля в Явне, во времена Рамбама. Но тогда битвы за истинное понимание Торы, как правило, не выходили за стены домов учения. Спорящие мудрецы не обрастали толпами приверженцев, рвущимися в бой и готовыми съесть противника живьем. Взаимное уважение к оппоненту сопровождало все самые жаркие баталии. Но на этот раз получилось иначе: конфликт между мудрецами вышел за пределы ешив и академий и распространился, как огонь, по всем общинам Германии. Немецкое еврейство раскололось на два лагеря — сторонников и противников раби Йонатана. И те, и другие проклинали друг друга, смешивали с грязью, призывали на головы оппонентов самые страшные кары. Враждующие стороны пытались втянуть в конфликт уважаемых раввинов Литвы, требуя от них высказаться прямо и неоднозначно, на чьей стороне они стоят. Короче говоря, происходившее больше напоминало скандальную партийную борьбу, нежели спор между мудрецами.

Говорят, в конце жизни раби Яаков Эмден раскаялся в затеянной им распре, но принесенный вред уже нельзя было устранить. Причем самый большой ущерб миру Торы был нанесен именно тем обстоятельством, что враждовали не ординарные учителя, которые делили между собой славу местечкового масштаба, а два самых признанных авторитета, два гиганта в Торе. Источники доносят до нас, что в глазах молодого поколения немецких евреев резко упал авторитет института раввинов. Ослабло уважение к Торе. И все это происходило в те годы, когда вдруг возникла новая беда, новая угроза сложившимся отношениям в мире Торы — французское Просвещение. Монолитный еврейский народ подвергся столь мощному натиску извне, что надо было срочно укреплять механизм преемственности поколений, основанный на авторитете отцов и учителей Торы. Но именно в этот момент, как видим, в монолите возникла трещина.

Еще не затихла в Германии война между сторонниками раби Яакова Эмдена и раби Йонатана, как судьба нанесла сильнейший удар уже с другой стороны — по евреям Польши. Местные власти давно неодобрительно смотрели на орган еврейского самоуправления — Ваад, «Совет четырех земель». В 1764 году, за восемь лет до раздела Польши, его окончательно распустили. Тем самым была поколеблена материальная база изучения Торы. До сих пор Ваад руководил сбором пожертвований и поддерживал бедные ешивы. Отныне бремя по их содержанию целиком ложилось на жителей городов и местечек. Хотите, чтобы у вас была ешива — устраивайтесь сами! Не удивительно, что многие ешивы закрылись, другие прекратили широкий набор учеников, третьи стали влачить самое жалкое существование. В итоге, резко упал уровень изучения Торы в Польше. Более двухсот лет эта страна являлась признанным центром еврейской учености. Но наступил восемнадцатый век, несущий свободу всем народам Европы, и евреи встали перед новыми проблемами.

Итак, Просвещение. Зародившееся в умах французских энциклопедистов как естественный ответ на запросы времени и требующее покончить с последними проявлениями средневековья это движение быстро захватило всю Западную Европу, повсеместно приводя к секуляризации общества, его освобождению от церковного диктата, к открытости и смене общественных приоритетов. Но на мир Торы это движение могло бы и не повлиять, поскольку никакого жуткого «средневековья» наша, еврейская, история не знает. Все время, пока нищая Европа под властью монахов томилась в нищете, бесправии и невежестве, евреи являли собой истинное общество равноправия и учености. У евреев никогда не было неграмотных. У евреев за много лет до возникновения первых европейских университетов уже существовали свои академии (собственно, они были всегда — с самых первых веков национальной истории). Пусть еврейская улица билась в жутких рамках унизительной нищеты, пусть ее одолевали удары властей и наскоки бандитов, но она всегда была полна внутренней свободы. Евреев незачем было «просвещать» заново, они были достаточно просвещены. Чтобы привить им новые идеи Просвещения, надо было сначала привить им болезни, которыми болело нееврейское население, — для того чтобы потом этим Просвещением те болезни можно было лечить.

В еврейском обществе роль Вольтера, распространителя идей Просвещения (по-еврейски аскала, от слова сехель, разум), сыграл Моше Мендельсон. В юношестве он учился Торе, был отмечен многими талантами, но затем, перебравшись в Берлин, увлекся нееврейской философией и, восприняв от своих ученых коллег идеи Просвещения, стал распространять их среди соплеменников. Мендельсон ратовал за аскалу не только ради ознакомления евреев с европейской культурой. Он видел в ней способ избавления от антисемитизма, а это очень важный момент. Либеральные ветры, веявшие из Парижа, позволили впервые поднять вопрос об «эмансипации» евреев Германии, т. е. о даровании им гражданских прав, тех, кстати, прав, которыми они когда-то в древности владели, но которых они были лишены со времен византийского императора Юстиниана, поставившего их вне закона. Мендельсон и его последователи считали, что, разрушив с помощью европейского просвещения стену, отделявшую евреев от неевреев, они сумеют ускорить признание прав за евреями со стороны властей.

«Будь немцем на улице и евреем дома! » — такой лозунг выдвинул Мендельсон. Тогда быть немцем — звучало, что называется, гордо. В дальнейшем лозунг пришлось несколько переиначить. Последователи идей Мендельсона остановились на такой нейтральной форме: «Будь человеком на улице и евреем дома! »

Что означал этот лозунг? Если хочешь, соблюдай заповеди Торы, но в частном порядке, внешне же старайся быть во всем похожим на окружающих тебя граждан нормальной цивилизованной страны. В качестве первого шага подобной стратегии — чтобы приучить евреев быть цивилизованными гражданами — предполагалось привить в их среде чистую немецкую речь вместо «жаргона» (идиш), на котором они говорили. Для этой цели Мендельсон перевел Танах на немецкий. Большего сделать он не успел — умер, но его ученики подхватили знамя из рук учителя и перешли в широкое наступление по всему, как бы мы теперь сказали, культурному фронту. В частности, приняли самое активное участие в начинаниях либерального австрийского монарха Франца Йосифа, который сделал практические шаги к уравнению евреев в правах со всеми. Среди прочего он открыл государственные школы для еврейских детей. В этих общих для всех школах преподавали в основном светские предметы, уделяя всего лишь несколько часов «закону Б-жьему», причем евреи учили Танах по переводу Мендельсона. Понятно, что Талмуд там вообще не открывали, поскольку (кто же этого не знает? ) нужен он только раввинам, а воспитанники государственных школ собираются стать учителями, инженерами, бухгалтерами, — кем угодно, только не раввинами.

Представьте, нашлись родители, которые отдавали детей в такие школы, наивно надеясь, что, получив светское образование, те сохранят верность иудаизму, — а заодно, получив профессию, устроятся в жизни. Иудаизм останется дома — в согласии с выдвинутыми лозунгами, а вне дома к образованным евреям будут относиться с таким же уважением, что и к образованным немцам. Антисемитские настроения уйдут в прошлое…

Насчет уничтожения юдофобских настроений в среде немецкой нации мы ничего сказать не можем: история показала, чем все это кончилось. Но не были достигнуты и главные цели просветителей. Они забыли, что без постоянного изучения Торы иудаизм неизбежно хиреет и отмирает. Заповеди превращаются в обузу, подобно цепям на ногах бегуна. Шестьсот тринадцать заповедей Письменной Торы, тысячи постановлений и ограничений Торы Устной — зачем? Чтобы продемонстрировать показную верность древним традициям? Чтобы проявить уважение к необразованным и погрязшим в суевериях родителям?

Надо сказать, духовные вожди немецкого еврейства вовремя рассмотрели опасность. Они принялись предупреждать, что истинная цель аскалы — не сочетание просвещения с Торой, а подмена Торы универсальной европейской культурой. Но их мало кто слушал. Авторитет раввинов давно был подорван громкими внутренними ссорами. Все больше людей, переставших видеть в изучении Торы главную цель жизни, отдавали детей в государственные школы. И результат не замедлил сказаться: из дверей этих школ выходили почти полностью ассимилированные евреи. Сохранять или налаживать связи с миром Торы они уже не хотели. Да и если б даже захотели, ничего бы у них не получилось, так как они оказались по ту сторону языкового барьера: новое поколение говорило на чистом литературном немецком, а ученые талмудисты продолжали пользоваться «жаргоном». Год от года духовный уровень евреев Германии падал все стремительней, ассимиляция росла, стена отчуждения между поколениями становилась все выше и глуше.

Некоторое время круги просвещения надеялись, что, став «немцами на улице», они сумеют преодолеть неприязнь к себе со стороны коренного населения. Годы шли, но ни свободное владение немецким языком, ни университетское образование, ни сшитая по последней моде одежда не помогали: с начала 19 века ненависть к евреям только росла. Некоторые лидеры просвещения стали задумываться: может быть, проблема во второй части лозунга Мендельсона: «быть евреем в доме». Очевидно, сам еврейский образ жизни, слишком выделяющий нас среди окружающих, виной тому, что люди всегда видят в нас чужаков, а поэтому и ненавидят. Вывод напрашивался сам собой: нужно изменить образ жизни, а это означало отказаться от соблюдения заповедей, отдаляющих нас от неевреев: шабат, законы кашрута, брит мила и другие. Оставить только то, что связано с «отправлением культа», иными словами, реформировать иудаизм, превратить Тору жизни в «религию». Такие мысли высказывались вслух, появлялись в только что возникшей еврейской прессе. И вскоре в Германии нашлись общины, решившие наладить новую жизнь, основанную на принципах реформизма. К сожалению, их число росло с каждым днем, в результате даже те, что не собирались порывать связь с ев рейской общиной, тем не менее все же отдалялись от Торы.

Новые вожди аскалы, полностью порвавшие с иудаизмом, начинали поглядывать на восток: там, в Российской империи, «унаследовавшей» евреев Польши и Литвы, жили массы темных, затравленных религией соплеменников, забивающих свои головы талмудической ерундой и не отведавших вкуса берлинского просвещения. С начала девятнадцатого века предпринимаются попытки экспортировать аскалу в города Литвы, причем теперь идеи европейского просвещения используются сознательно как вернейшее средство для отвлечения евреев от Торы.

Так создалась новая ситуация. До сих пор, забаррикадировавшись в стенах гетто, еврейский народ успешно отбивал все попытки его уничтожить. Теперь стены гетто падают — и оказывается, что враг не снаружи, а внутри, в самом народе. Но цель у врага все та же: опорочить, умалить, уничтожить Тору, оторвать от нее евреев, превратить их в простых людей, «таких как все». Нужно было срочно перестраивать силы, для того чтобы зажженный на Синае факел не погас, для того чтобы эстафета поколений продолжалась.

Наши мудрецы утверждают, что один из способов, каким Всевышний управляет нашим миром, таков: лекарство появляется раньше болезни. T. е. то, что спасает от беды, появляется раньше самой беды. Беда еще не появилась, а у нас уже есть от нее лекарство. Например, как мы помним по книге Эстер, прежде чем злодей Аман утвердился на самом верху власти, откуда он планировал уничтожение еврейского народа, — Эстер уже была взята в дом царя Ахашвероша. Сначала Эстер, будущая спасительница от козней Амана, — и только потом Аман!

Так случилось и на этот раз. Чтобы выстоять в новых условиях, требовалось новое оружие. И задолго до распространения аскалы это новое оружие начали готовить в трех разных местах Европы: Литве, Галиции и Венгрии.

«На трех опорах стоит мир, — учат наши мудрецы в трактате Авот, — на Торе, служении Всевышнему и благодеянии». Эти три опоры, без которых мир давно бы обрушился, соответствуют трем видам человеческой деятельности: мышлению, эмоциям и физическим действиям. Изучение Торы заключается в работе мысли. Служение Б-гу с трепетом и любовью требует очищения сердца. Благодеяние — это конкретная помощь нуждающимся людям, как моральная, так и материальная. Так вот, в высшей степени любопытно, что новые центры Торы развивались в восемнадцатом веке именно в этих трех направлениях.

Возникшее в Литве мощное движение ешив нового толка подняло изучение Торы на небывалую высоту. В Галиции возник и расцвел хасидизм, из всех заповедей ставящий на первое место служение Б-гу всеми силами души и сердца. В Венгрии раби Моше Софер (известный как Хатам Софер) возглавил борьбу внутри еврейских общин против самых первых попыток эмансипированных евреев реформировать иудаизм. Что Хатам Софер делал? Главным образом он стремился помешать реформаторам завладеть общинными еврейскими институтами. Когда это не удалось и окрыленные первыми успехами поборники «еврейской реформы» захватили ключевые посты во многих общинах, а заодно добрались и до общинных касс, Хатам Софер и его ученики в Венгрии и Германии не побоялись пойти на открытый раскол с ними и организовали свои отдельные общины, в которых все общественные нужды — здравоохранение, благотворительность, то же образование, но уже чисто еврейское, — удовлетворялись в соответствии с законами Торы…

Здесь нам придется сузить тему. Для описания цепочек поколений каждого из этих направлений в нашей книге не хватит места. Поэтому остановимся на «литовском» звене нашей цепочки.

Вы спросите, почему на литовском, а не, скажем, на хасидском? Вопрос вполне уместный — хотя бы потому, что руководители хасидских общин ни в чем не уступали «литовским» ученым, о которых сейчас пойдет речь. Мы вообще стараемся не составлять «рейтинга» мудрецов и праведников последних столетий. Дело здесь в другом.

Хасидское движение можно уподобить широкой дельте большой реки, где нет одного ярко выраженного русла. И все «рукава» этой дельты исходят из одного источника, от одного человека, положившего начало хасидизму, — от Бааль Шем-Това. А раз так, то какому из этих «рукавов» отдать предпочтение?

В отличие от Галиции и Подолии, вотчин хасидского движения, в Литве и Белоруссии за последние два столетия четко прослеживается центральная, магистральная цепочка. Усилиями нескольких поколений учеников Виленского гаона был создан центральный бейт-мидраш, объединивший сотни ученых и передававший единую традицию исследования Торы от учителей к ученикам. У хасидов подобного центра не было.

И еще. В этой книге мы поставили перед собой задачу проследить, как Тора пришла от Синая К НАМ. К нам — это значит к автору и к тем, кто читает его книгу. А автор учился в ешиве «литовского направления» у рава Элиэзера Кугеля, руководителя ешивы «Швут Ами», залы которой по сей день регулярно наполняются десятками молодых евреев из бывшего Советского Союза. В свою очередь, наставником раби Элиэзера Кугеля был брестский раввин, учитель и мудрец, раби Ицхак Зеев Соловейчик, больше известный под именем Брискер Ров (Раввин из Бреста). Тот воспитывался у своего отца, раби Хаима Соловейчика, в пору молодости учившегося в Воложинской ешиве, самой прославленной из всех литовских ешив. Вот почему в заключительной главе нашей книги мы подробно остановимся на цепочке литовских мудрецов.

 

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: