Суббота, 9 августа 1851AD. Восход солнца – 7.43, заход – 17.06. Луна –IIфаза, возраст в полдень – 12, 5 дней.

Отбытие наше откладывается, по меньшей мере, на завтра. День сегодняшний был посвящен сбору и отправке каравана невольников на юг. Его поведет один из арабов, помощников мистера Зубейра. Наш хозяин доволен: страшный «улов» обильный, как никогда, причем достался за невысокую цену. Беспокоит Рахаму лишь возможное нападение конкурентов, стремящихся урвать свою долю добычи.

Не удержавшись, я спросил у мистера Зубейра, каковы ожидаемые естественные потери по пути к побережью. Продумав, он ответил, что надеется на благополучное прибытие трех четвертей груза, если аллах не нашлет эпидемии или разбойников.

Итак, каждый четвертый невольник заранее списывается в убыток. Несколько сот людей, пока еще живых и здоровых.

Комментировать здесь нечего.

Свою малолетнюю наложницу Зубейр тоже отправляет с караваном, причем на общих основаниях, в колодках и с веревкой на шее. Кажется, я преувеличил его мягкосердечие.

Не желая наблюдать за приготовлениями и отбытием несчастных, мы с Мбомо посвятили время осмотру селения. Оно мало чем отличается от уже виденных (те же улицы в красной пыли, те же круглые островерхие хижины с крышами, похожими на китайские шляпы), разве что несколько больше и богаче. Неудивительно, ибо здесь находится резиденция здешнего «рундо», то есть, старшего вождя, коему подчинены вожди всех окрестных селений. Именно в этом причина нашей задержки: мистер Зубейр ведет долгие беседы с рундо и его советом. Подозреваю, что поводом является все та же грядущая война.

Здешний базар весьма обилен товарами, как местными, так и привозными. Европейских нет, но очень многое явно доставлено из долины Замбези. Немало домашней птицы, сахарного тростника, риса, мапиры (вид проса), кукурузы. Предлагался, хотя и дорого, табак.

Тканей и украшений также много. Среди прочего, я увидел небольшой коврик с аппликацией, изображающей, если верить мастеру, зверя Керит. Сам мастер его не видел, посему представил в виде большой гиены с огромными когтями.

Коврик я прибрел исключительно для коллекции. Он свидетельствует лишь о фантазии туземцев, хотя наличие больших когтей у зверя подмечено верно. Однако, уже уходя с базара, мы с Мбомо наткнулись на нечто более ценное: странного вида щит, украшенный бронзовыми бляхами. На бляхах был представлен все тот же Керит, но совсем иначе. Длинная морда и характерные уши делают его похожим на барсука.

Такие бляхи я уже видел. По уверениям торговцев они привезены из страны Миомбо‑Керит. Неведомый науке зверь является, якобы, тамошним тотемом, давшим земле имя.

Боюсь загадывать, но, кажется, страна Миомбо‑Керит столь же реальна, как и давшее ей имя чудище. Если это так, то… Нет, пока еще не решусь делать выводы.

Следует отметить еще нечто, связанное с миром зверей, хоть и не столь редкое. Я имею в виду местных собак. Наряду с обычными в здешних краях остроухими псами, мы увидел других, тоже знакомых, но здесь пока еще не встреченных. Речь идет о львиной собаке, которую держат готтентоты. Приходилось слышать, что она распространена далеко на север, причем очень ценится в качестве сторожа и охотника. Видимо, так оно и есть.

Особенностью данной породы является гребень на спине, образуемый из волос, растущих против основной шерсти. Этот гребень, именуемый часто «ридж», у настоящей львиной собаки должен четко выделяться, сужаться к крупу и быть симметричным. Начинается он позади холки, продолжается до самого хвоста и содержит два идентичных завитка, расположенных друг против друга.

Мбомо твердо решил купить такую собаку в ожидании трудностей дальнейшего путешествия. Прибрести он думает не щенка, а молодого пса, дабы сразу же получить верного помощника. На мои замечания по поводу трудностей дрессировки фактически взрослого животного, он лишь смеется. По его мнению, европейцы (племя, как известно, дикое и подверженное предрассудкам) лишь портят животных своей «дрессировкой». С животными следует дружить, тогда они ответят тем же.

Поглядим!

Разговор о предрассудках диких европейцев стал поводом для серьезной беседы по поводы нашего маршрута. Мбомо откровенно высказался насчет моего здоровья. Увы, возразить нечего. Даже если лихорадка каким‑то чудом меня пощадит, сил все равно остается слишком мало. Африка – пока еще злая мачеха для белых людей. Болезни, незнакомые европейцам, не самое опасное, равно как змеи и насекомые. Не менее вреден, как ни странно, здешний хлеб. Крупный помол делает его настоящей отравой для непривычного желудка. Подозреваю, что африканская вода для белых людей тоже не слишком полезна, и даже воздух распространяет смертоносные миазмы.

Жить в Африке европейцы не могут. Однако, живут, торгуют, путешествуют, обманывают и убивают ближних своих. Живут – и умирают.

Сами же путешествия по глубинам континента вовсе не так трудны, как может показаться человеку, начитавшемуся «африканских романов». Забавно встречать на их страницах описания подготовки к очередному походу за алмазами или золотом. Ежели героев и вправду снарядить подобным образом, то их появление где‑нибудь у Замбези будет подобно высадке в Портсмуте толпы голых негров, которые, поставив на головы тяжелые корзины, с пением песен направятся, ориентируясь по звездам, строго на север, разбивая по дороги бивуаки и пугая полицейских и лесников. «Господа! Не лучше ли вам сесть на поезд?» – неизбежно поинтересуется у этих дикарей кто‑либо сердобольный.

Дикари‑белые ведут себя в Африке не умнее. Но это – отдельная тема.

Беспокойство мое о пропавшем куда‑то Даймоне исчезло лишь с его появлением ровно в пять часов пополудни, если верить моему хронометру. Будь я англичанином, непременно пил бы в это время чай. Но вместо чая мы с моим Даймоном угощались (вот совпадение!) кофе. Между прочим, его сорт именуется не «кофе Якова», а именно «Якобс», как имя собственное. В мире духов свои традиции.

Вероятно, я был не слишком сдержан, сразу же начав расспрашивать о самочувствии и делах. Надеюсь, Даймон меня извинит, ибо я и в самом деле волновался за моего навязчивого духа. Его дела, как я понял, благоприятны, если не считать неприятностей с дочерью. Я осмелился узнать причину. Ответ меня поразил: юная девица поступила волонтером в некое войско (!!!) и всерьез увлеклась германской культурой. Если первое и в самом деле чудовищно, то в достижениях немецкой цивилизации не вижу ничего плохого, если, конечно, не считать Фейербаха.

Даймон не без грусти заметил, что мне его заботы до конца не понять. «К счастью», – добавил он.

Изрядно раззадоренный (что у них там, за Ахероном, происходит?!), я потребовал от Даймона, дабы он, не пускаясь в абстракции, описал то, что видит из окна. Даймон охотно удовлетворил мое любопытство, причем не без некоторого злорадства. Не зря! Теперь мне остается размышлять над тем, что такое «гараж» и «электрический фонарь». Неужто в мире ином электричество применяется для освещения?

«Бомджи» у духов (если я верно расслышал это жуткое слово) – то же, что в Париже «клошары». Видимо, их грехи особо тягостны.

Уже без всяких шуток Даймон подробно расспросил меня о здоровье. Не иначе, они с Мбомо сговорились.

 

Дорожка 5. «RussianDance». Автор и исполнитель – Том Вейтс (Tom Waits). (3`14).

 

Полная психоделия. Больше трех раз подряд слушать не рекомендуется. Более двадцати – тем более.

Вышел Алеша из родного университета, налево посмотрел. Налево – это к Варе, полчаса ходу, если не спешить. Только идти незачем. Варя на работе, и не звала. Позовет ли?

Направо посмотрел, где станция метро. В комнатушку, к старому компьютеру? Оно бы надо – курсовую отполировать. По дороге крикунов‑агитаторов послушать можно, вдруг потешат чем‑нибудь? «Подпольный обком товарища Севера действует». Или даже: «Север – последняя надежда нации»?

Алеша вздохнул, привычно сунул руки в карманы. Опять перчатки забыл, вот незадача! Ничего о нем не скажут – ни сегодня, ни через сто лет. Не страшно, есть и другие темы. Про «Отечество и Порядок» – или про Десант.

Направо?

По дороге можно в пиццерию заглянуть, не век же пельменями пробавляться. Тем паче стипендия в кармане.

– Привет, Алексей!

Фу ты! Так и напугать можно, причем без всякого труда. Хорст Die Fahne Hoch собственной персоной – в полной десантной форме. Повязка, камуфляж, утепленный кепи, ботинки тяжелые на высокой подошве. Как раз, чтобы по ребрам…

Верно говорят: не поминай!

– Привет, привет!..

Не сам Хорст – с Женей, Женей‑Евой. Потому и «привет» два раза. Профессорова дочка тоже вся пятнистая, при повязке и ботинках. С парада, что ли?

– Пойдем, Алексей! Тут недалеко.

Если бы не выгнали Алексея Лебедева из демократов, закричал бы он, народ распугивая: «Похищают! Спасите‑помогите!» А теперь чего кричать? Кому он нужен, интеллигент очкатый? Разве что в качестве жилетки, и то ненадолго.

– Пошли…

Направо? Налево? Налево! Екнуло сердце: если площадь миновать и еще чуток пройти, как раз ко входу к телецентр попадешь, где ногами лупят. Покосился Алеша на Хорста, на Еву поглядел. Оба серьезные, мрачные.

…Шагают – и то в ногу!

Спросить? Подумают, будто испугался. Не спросить? Решат, что язык проглотил. От страха.

Площадь уже позади. Впереди… Телецентр впереди, такой знакомый. Ступеньки, истоптанный снег… Пять парней в камуфляже с повязками.

Дернуло Алешу. Не слишком сильно, но чувствительно. А что если вправду? Недолупили, сейчас продолжат. На том же месте, в тот же час?

Алексей, конечно, виду не подал, даже руки из карманов не вынул, но влажность на ладонях все же почувствовал. Вдруг того хуже: призналась Ева, что по неосторожности лишнее сболтнула демократу? И решили в штабе Десанта лишнее из мозгов его взять – и выбить? Прямо на асфальт, потом подошвами растереть – для верности?

Посмотрел Алеша на Женю‑Еву, снова вздохнул. Она сболтнула, он язык распустил. Вот язычок ему и укоротят. Нечего панибратствовать! Не Ева, а «боец Десанта третьего года службы»!

Пришли?

Не выдержал Алексей, оглянулся. Пусто у телецентра – ни прохожих, ни патрульных, только Десант в красе и силе. Значит, сейчас начнется!..

– Все ко мне!

Это Хорст Die Fahne Hoch. Началось!

Пятеро в камуфляжи словно ждали. Уже тут, уже строям стоят. Все одинаковые, только у одного – пластырь на щеке. Не иначе, Степан Квитко, гайкой сраженный.

– Внимание!

Алеша и сам чуть по стойке «смирно» не стал – уж больно Хорст‑Игорь серьезен. И Женя, и все остальные.

– Алексей! По поручение городского штаба Десанта приношу извинения за случивший инцидент…

Так и сказал «случивший инцидент». Моргнул Алеша. Надо же, слова какие!

– …В провокации ты не виноват. Виноваты мы – поддались. А ты – молодец, все твои бежали, а ты остался, не струсил. Так что – извини!

Сказал – и ладонь к кепи подкинул. Лихо, словно и вправду на параде. Алеше даже завидно стало.

И как ответить? «Вольно» скомандовать?

Алеша, конечно, ответил – как умел. «Ну, да, и мы тоже, и меня тоже, плохо получилось, потому что – и вообще». Приняли как должное. Что с демократа возьмешь?

– Раз‑з‑зойдись!

Снова Хорст. Голос прямо‑таки металлом звенит. В армии наверняка школу сержантов закончил!

Сказал – и разошлись, все и сразу, чуть ли не бегом. Алеша даже расстроился. Хотелось пострадавшего Степана Квитко о здоровье спросить. Неудобно как‑то…

– Ну что, Алексей, кофе выпьем? Тут кофейня приличная рядом. Или покрепче чего хочешь?

Посмотрел Алеша на Хорста, потом на Женю‑Еву, подумал. Отказаться? Опять‑таки неудобно, к нему, считай, по‑людски, можно сказать, честь по чести.

– Ага. Только не «покрепче». У меня еще курсовая…

 

* * *

 

– Понимаешь, Алеша, мы политикой не занимаемся. Десант не для этого создан. Просто друзья нас помочь попросили – на время выборов. Политика не главное, ты же видишь, кто в парламент лезет. Мразь на мрази, противно даже…

Женя говорит, Хорст кофе цедит, уже вторую чашку. Так, видимо, задумано: Игорь парадом командует, Профессорова дочь агитацию ведет.

Кивнул Алексей, спорить не стал. «Друзья нас помочь попросили»! Скажи мне, кто твой друг!..

Законы мы изменим, депутатов посадим…

– Главная цель Десанта – защитить людей. Не только своих, всех. От преступности, от наркомании, от продажных политиков…

– От растленной западной культуры, – Алеша вздохнул, – От дегенеративного искусства, от однополых браков и гамбургеров. Надо сохранить национальную идентичность перед лицом всемирного глобализма…

– А что – не надо? – Хорст, резко очень. – Алексей, ты же все понимаешь. Реально!..

– Понимаю. На третьем курсе проходили. Если строишь концлагерь, сначала отправь туда бомжей. Город чистый, жители радуются. Потом – гомосексуалистов, затем – цыган. А потом – всех подряд.

Поглядел Хорст Die Fahne Hoch на Женю‑Еву. Поглядела Профессорова дочка на Игоря.

– Ну, вот. Все ты, Алексей, правильно видишь. Вступай в Десант!

 

* * *

 

– Уже было! При Гитлере, при Муссолини, при Сталине. И чем кончилось?

– Гитлер ошибся с евреями. Сталин – с крестьянством. Мы это учтем.

– Цыганами обойдетесь? Западный вариант – мерзость, никто не спорит. До нормального парламента нам еще лет пятьсот на полусогнутых. Но что взамен? Концлагеря?

– Взамен – власть для народа и в интересах народа. С максимумом допустимой свободы. Пресса, партии – пожалуйста. Мы будем только поддерживать порядок. Главное – люди. Дети не будут бояться идти в школу, молодые ребята – в армию. Вечером по улицам можно будет гулять!..

– И поезда – по расписанию. Хорст!.. Игорь… Женя! Знаете, что дальше будет? Сначала – драки с милицией, потом бомбы…

– Спятил, Алексей? Какие бомбы?

– А вы у товарища Севера спросите. Который подпольем руководит.

– А‑а… А ты откуда о товарище Севере знаешь?!

 

Дорожка 6. «Эль Хокро‑Танго». Исполняет Салонный оркестр. (2`23).

 

Запись с пластинки фирмы «Сирена Гранд Рекорд» (1903 год). Русско‑японская война еще не началась, но Сипягина уже убили.

Человек – сам себе загадка. Оттого и психоанализ придуман, чтобы разъясниться, понимание найти. Только Фрейд, от венских нервных дамочек одурев, все к одной‑единственной причине повернул, чем себя и всех прочих еще пуще запутал. Венские дамочки бальзаковского возраста это одно, просто люди – нечто совсем иное. Вдобавок ко всему – подсознание. Очень, знаете, удобно: я – не я, все «оно» проклятое. Сидит внутри – и гадости подсказывает, покоя не дает.

Алексей Лебедев психоанализом не увлекался, даже Фрейда не читал, хоть и полагалось по программе. Открыл как‑то сборник, а там статья про Христа. Перелистал – и в сторону отложил. Мерзко! Повезло Фрейду – не дожил, извращенец, ни до Бухенвальда, ни до Кармурлага. Таким там самое место!

Позже Алеша подобных мыслей, конечно же, устыдился, раскаялся даже. Но Фрейда читать не стал, чем прошиб немалую брешь в собственном образовании. Поэтому о причине своих поступков задумывался редко. Решил – значит, решил, чего еще мусолить? Зря, конечно. Очень иногда интересно бывает, отчего человек именно сюда свернул, а не в иную сторону. Тем более, важные решения порой в долю секунды принимаются. Потом год анализируй, все равно не поймешь.

Так и сейчас. Хорст, который Die Fahne Hoch договорить не успел, вопрос полностью задать, а в голове у Алеши все сложилось. Значит, не просто его разыграли, а со смыслом. Знающие люди, видать, постарались. То ли по дурости, то ли подставить решили. Ответил бы он на письмо…

Так значит?

– Я в списке допуска, Игорь.

Специально Хорста не по кличке назвал. Мол, кончились шутки. Если подумать, вправду кончились. Кажется, десантникам про настоящего товарища Севера успели рассказать, причем по большому секрету…

А «список допуска» – удачно. Интригует, но ничего не раскрывает. Мало ли, где какие списки пишут?

– Кто такой Север, ребята? Хорст, Алеша, объясните!

Ева… Вперед подалась, блеснула очками в золотой оправе. Любят девушки тайны почище французских духов. Еле удержался Алексей, чтобы не улыбнуться. Как они меня называли? Либерастом? Будет вам либераст!

– Ну‑у‑у… – Хорст. Неуверенно так.

На Алешу посмотрел. Чего ответить, мол? Наверно, подписку давал, у них в Десанте все всерьез.

– Список составил координатор, – Алексей, в сторону глядя. – Начальные буквы псевдонима – "Ю" и "В".

Теперь можно на Игоря‑Хорста взгляд перевести. Если того в тайну посвятили, значит, и о загадочном «Юго‑Востоке» поведали. Так?

Так! Кивнул Хорст, крепкий подбородок почесал, хлебнул остывший кофе.

– Женя, извини. Я… Мы с Алексеем не имеем права. "Ю" и "В"… У нас его решили вслух Юрием Владимировичем называть. Почти Андропов! А товарища Севера – Семеном. Ты, Алексей, тоже, когда при посторонних будешь поминать…

– Кто здесь посторонний? Я?!

Грозно сверкнули очки. Не выдержал Алексей – усмехнулся. Институт Монро, значит? Бинауральный ритм, «Ad astra» Яна Хайза? Думаешь, Ева, ты у бога бороду сжевала?

– Игорь действительно не имеет права, – констатировал. – У него допуск по второй форме.

Про «форму» Алеша вовремя вспомнил. Было такое – при защите «закрытых» диссертаций. Очень удобно, если «форма» первая: ни оппонентов, ни дискуссии. Выходит, люди и так делятся: у кого «форма» вторая, у кого – первая. Кто может товарища Севера помянуть, а кто рылом не вышел.

Правда, Игорь?

Алеша поглядел на Хорста, на Женю‑Еву посмотрел. Решили, значит, отставного демократа подобрать, определить к месту? Вступай Алеша в Десант, мы тебя писарем зачислим и даже бить не будем. Благодетели, понимаешь!

А теперь что скажете?

Говорить, впрочем, никто не пытался. И не надо! Решил Алеша: хватит. Пусть без меня ругаются.

Чашкой пустой по блюдцу стукнул. Встал.

Куртку старую поправил.

– О товарище Севере… О Семене… Будете говорить только со мной. Все вопросы – ко мне. Но только в крайнем случае. В самом крайнем, ясно?

Вышел. Даже прощаться не стал.

 

* * *

 

Возле метро – знакомый крикун с мегафоном. И знамя то же – тяжелое, красного бархата. «Отечество и Порядок» на боевом посту.

– …Вчера мы опубликовали список депутатских привилегий. Обратите внимание, он из двух частей. Жалование министерское, машина, квартира в Киеве – это самой собой. А сколько им проплачивают за каждое голосование!.. Читайте, читайте!..

Рядом двое стараются, листовки раздают. И милиция здесь же. Не вмешивается, слушает.

– Кого бы не выбрали, товарищи, это будет парламент миллионеров. Для кого он работать будет, как вы думаете, для народа? У половины есть собственность за границей, там, в списке, фамилии, читайте! Дети учатся в Оксфордах и Сорбоннах, жены покупают бриллианты… Читайте, читайте!..

Пожал плечами Алексей: не ново. Сколько уже говорили, сколько печатали. Что толку? Хотя… Вода камень точит.

– А чего смертную казнь отменили? Потому что сами бандиты? Правильно. Но не только. Сами уже на дело не ходят, на них «братва» работает. Вот эту «братву» они и спасают, чтоб не боялись, служили верно. Где в Европе первыми смертную казнь отменили? В Италии. Мафия бессмертна! А мы этих бессмертных – по завету товарища Дзержинского…

Подошел Алеша ближе, взял листовку, сунул в карман куртки. Кричат, обличают – все мимо. Бомбу бы взорвать!..

Подумал – поразился, сам себе не поверил. Второй раз за сегодня – и про бомбу. Что за чушь? Индивидуальный террор – не метод, покушения охранка устраивает, им на истфаке твердо разъяснили.

Позвольте, а почему – индивидуальный? Террор – он разным бывает. Толпа тоже из отдельных индивидуумов состоят. Одна снежника еще не снег, одна дощечка – еще не гроб…

Гадов всегда заливают.

…С хача‑начальника начинать нельзя, с его брата тоже. Найдут, не дураки. Но если нельзя выстрелить в лоб, можно поджечь дом за спиной. Стратегия непрямого удара!..

Поджечь? Или все‑таки взорвать?

Взорвать – и поджечь!

 

* * *

 

– …А сегодня в аптеки снова наркотики завезли. Сходите на Костомаровскую, поглядите, совсем рядом. Наркоманов – как на первомайской демонстрации, пройти невозможно. Думаете, милиция не знает? Как же! Вы с утра постойте, поглядите. Прямо в форме приезжают – следить, чтобы «дурь» не украли. Фамилии назвать? Назову – не жалко…

 

Дорожка 7. «Карл‑Маркс‑Штадт». Исполняет группа «Мегаполис». (1`58).

 

Включил не ради каких‑либо особых достоинств этой песни («Ландыши, ландыши…»). В Карл‑Маркс‑Штадте когда‑то работал отец – на секретном предприятии «Висмут».

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: