Распределение налогового бремени. До сих пор мы обсуждали воздействие налогообложения на любого данного человека или

 

До сих пор мы обсуждали воздействие налогообложения на любого данного человека или фирму, а теперь займемся исследованием другого аспекта: распределения бремени налогов между участниками хозяйственной жизни. Поиски «справедливости» в налогообложении большей частью вращались вокруг проблемы «справедливого распределения» этого бремени. В этом разделе мы познакомимся с различными предложенными канонами справедливости и дадим анализ экономических последствий распределения [бремени] налогов.

4.7.3.1. Единообразие налогообложения

4.7.3.1.1. Равенство перед законом: освобождение от налога

Идеальным решением почти все авторы считают единообразное налогообложение. Предполагается, что такое решение заложено уже в концепции «равенства перед законом», которая лучше всего выражена в афоризме «к подобному следует относиться подобно». Большинству экономистов такой идеал кажется естественным, так что у них оставалась чисто практическая проблема – точно определить, кто, когда и кому «подобен» (как мы увидим ниже, проблема неразрешимая).

Все эти экономисты, какого бы принципа «подобия» они ни придерживались, приняли идею единообразия налогообложения. Поэтому тот, кто убежден, что следует назначать налог в соответствии со «способностью платить»[183], верит и в то, что всех, обладающих равной способностью платить, следует облагать налогом по равной ставке. Соответственно тот, кто склоняется в пользу пропорциональности налогообложения, оказывается сторонником того, чтобы со всех людей с равным доходом взимали одинаковую сумму налога, и т.д. В литературе о налогообложении много внимания посвящено идеалу единообразного налогообложения.

Однако этот канон ни коей мере не самоочевиден, ибо должно быть понятно, что справедливость равенства отношения зависит прежде всего от справедливости самого отношения . Предположим, к примеру, что Джонс со своими последователями предлагает обратить группу людей в рабство. Следует ли нам считать, что «справедливость» требует, чтобы все в равной степени стали рабами? А теперь представим, что кому‑то повезло и он избежал рабства. Должны ли мы осудить его за то, что он сумел избежать справедливости, постигшей его собратьев? Очевидно, что равенство отношения вообще не является каноном справедливости, и если нечто является несправедливым, то справедливо пожелание, чтобы этим было затронуто как можно меньшее число людей. Равное распределение несправедливого отношения не может быть идеалом справедливости. Поэтому, если кто‑то считает, что все должны быть равны в налогообложении, он должен был бы для начала доказать, что налогообложение – дело справедливое.

Многие авторы, осуждая практику освобождения от налогов, особо критичны к тем, кто сумел добиться этого для себя. Среди таких авторов много защитников свободного рынка, рассматривающих освобождение от налогов как своего рода субсидию, особую привилегию, несовместимую с принципами свободного рынка. Но освобождение от налога или любого другого бремени вовсе не является эквивалентом субсидии. Между ними есть решительная разница. В последнем случае человека наделяют привилегией за счет всех остальных, тогда как в первом он всего лишь избегает тяготы, возлагаемой на других. В первом случае за его благополучие платят все остальные, во втором – нет. В первом случае привилегия – это форма участия в дележе награбленного, а во втором – везение того, кто сумел избежать ограбления. Винить его в этом столь же разумно, как винить беглого раба. Совершенно понятно, что если некая повинность несправедлива, то винить следует не того, кто сумел ее избежать, а того или тех, кто возложил ее на людей. Если налог несправедлив и некоторые сумели получить освобождение от него, то надо хлопотать не о том, чтобы всех обложить этим налогом , а, напротив, о том, чтобы все были освобождены от него. Освобождение не может считаться несправедливым, пока не доказано, что сам налог или другая какая повинность справедливы.

Итак, само по себе равенство отношения не может считаться каноном справедливости. Следует доказать, что налог справедлив. А если это не так, тогда единообразие есть просто осуществление общей несправедливости, и всякое освобождение от нее должно только приветствоваться. Поскольку сам факт налогообложения представляет собой вмешательство в дела свободного рынка, защитникам последнего просто неприлично выступать за единообразие налогообложения.

Одним из главных источников путаницы в сознании экономистов и других сторонников свободного рынка является то, что свободное общество принято характеризовать как состояние «равенства перед законом» или «отсутствия привилегий». Многие, соответственно, критикуют «освобождение от налога» как «привилегию» и нарушение принципа «равенства перед законом». Как уже отмечалось, последняя концепция вообще не может считаться критерием справедливости, поскольку все зависит от справедливости закона, или самого «отношения». Именно справедливость последнего, а не равенство, является особенностью свободного рынка. Вообще говоря, было бы уместнее характеризовать свободное общество как «равенство прав на защиту личности и собственности» или «равенство свободы», а не вводящим в заблуждение выражением «равенство перед законом»[184].

В литературе по вопросам налогообложения ведутся яростные споры о «налоговых дырах», причем весь пафос направлен на то, чтобы всякий доход или географическую область, освобожденную от налогообложения, быстро уравнять со всеми остальными. Отказ от борьбы с налоговыми лазейками считается аморальным. Но, как язвительно заметил Мизес: «Что такое налоговая лазейка? Если закон не наказывает за что‑либо или не облагает что‑либо налогом, то это не налоговая лазейка. Это просто закон. … Освобождение от подоходного налога по нашему налоговому закону – это никакие не лазейки…. Благодаря этим лазейкам эта страна до сих пор остается свободной страной»[185].

 

4.7.3.1.2. Недостижимость единообразия

Но можно отложить все эти соображения в сторону, поскольку идеал единообразия недостижим . В силу двух причин мы при дальнейшем обсуждении ограничимся рассмотрением единообразия применительно лишь к подоходному налогу : 1) подоходный налог представляет собой основу нашей налоговой системы; и 2) большинство других налогов, как мы уже убедились, сводятся опять‑таки к подоходному налогу. Налог на потребление в конечном итоге оказывается тем же подоходным налогом, только по более низкой ставке.

Единообразие налогообложения дохода недостижимо по двум основным причинам. Первая проистекает из самой природы государства. При обсуждении подхода Кэлхауна мы видели, что государство необходимо разделяет общество на два класса или касты: на тех, кто платит налоги , и на тех, кто живет за счет налогов . В состав живущих за счет налогов входят чиновники и находящиеся у власти политики, а также группы граждан, являющихся нетто ‑получателями субсидий, т.е. они получают от государства больше, чем платят. Сюда входят получатели государственных контрактов и частные поставщики потребляемых государством товаров и услуг. Хотя на практике бывает не просто определить, кто именно является нетто‑потребителем налогов, но концептуально эту касту всегда можно выделить.

Итак, когда государство облагает налогом частные доходы, деньги частных людей переходят в казну, и государство тратит их на закупку товаров и услуг, на жалованье чиновникам и на субсидии привилегированным группам, так что эти деньги возвращаются в хозяйственный оборот. Очевидно, что налоговые расходы неизбежно изменяют рыночную структуру расходов и структуру использования производственных ресурсов, которые теперь определяются не только производительной частью общества, но и привилегированными группами. Масштаб возникающих при этом структурных искажений пропорционален уровню налогообложения.

Если, например, государство облагает налогами средства, которые были бы истрачены на покупку автомобилей, а потом расходует собранные суммы на закупку вооружений, тогда оборонная промышленность, а в долгосрочной перспективе и занятые в ней специфические факторы производства превращаются в нетто‑потребителей налогов, тогда как автомобильная промышленность, а в конечном итоге и занятые в ней специфические факторы оказываются в проигрыше. Как мы уже отмечали, именно в силу сложностей, возникающих в процессе перераспределения, трудно определить на практике, кто является нетто‑получателем субсидий.

Но одно понять совсем нетрудно: чиновники живут исключительно за счет налогов. Как уже отмечалось, чиновники не могут платить налогов. Соответственно, невозможно, чтобы чиновники облагались подоходным налогом наравне со всеми. А значит, недостижим идеал всеобщего единообразного налогообложения. Повторяю: чиновник, получающий 8000 долл. в год и затем возвращающий 1500 долл. государству, просто осуществляет бессмысленные с экономической точки зрения бухгалтерские операции и понапрасну расходует на это время, чернила и бумагу. Потому что на самом деле чиновник не платит и не может платить налогов. Он просто получает 6500 долл. в год из налоговых фондов.

Единообразный подоходный налог невозможен в силу природы самого процесса сбора налогов. Достижению этой цели мешает отсутствие исчерпывающего определения «дохода». Нужно ли в состав налогооблагаемого дохода включать вмененную денежную стоимость натурального продукта, скажем, продуктов питания, выращенных налогоплательщиком на собственной земле? А как насчет вмененной арендной платы за проживание в собственном доме? А как быть с вмененными услугами собственной жены, ведущей домашнее хозяйство? При любом решении каждой из этих проблем ясно, что определение налогооблагаемого дохода всегда будет произвольным и неточным. А если считать, что нужно включить в состав этого дохода плату, получаемую продуктами и услугами, то как оценить рыночную стоимость последних? Они ведь не были куплены за деньги.

Сходная трудность возникает и в связи с вопросом об усреднении дохода за ряд лет. Предприятия, работающие то с убытком, то с прибылью, оказываются в проигрышном положении по сравнению с теми, которые получают устойчивый доход, разве что государство возьмется возместить им хотя бы часть убытков. Ситуацию можно поправить, разрешив усреднять доход за несколько лет, но здесь опять возникает неразрешимая проблема – как определить период времени, в течение которого можно осуществлять усреднение доходов. Если шкала подоходного налога «прогрессивна», т.е. ставка налога растет вместе с увеличением дохода, тогда при невозможности усреднять доходы люди с очень переменными доходами оказываются в проигрышном положении. Но стоит узаконить усреднение доходов, и мы разрушаем идеал единообразия налогообложения. Более того, результаты будут зависеть от продолжительности периода, в течение которого можно усреднять доходы.

Мы уже показали, что в случае налога на прирост капитала подоходный налог должен учитывать изменение покупательной способности денег. Но еще раз повторим: все индексы покупательной способности произвольны и единообразие налогообложения недостижимо из‑за невозможности дать общеприемлемое определение дохода.

В силу всего этого невозможно прийти к единообразию налогообложения. Эту цель не просто трудно достичь на практике, она внутренне противоречива и концептуально неосуществима. Любая концептуально неосуществимая этическая цель – это абсурд, а значит, и любая попытка продвинуться в достижении этой цели также абсурдна[186]. В силу этого законна и даже необходима попытка дать логическую (т.е. праксиологическую) критику этических целей и систем, имеющих отношение к экономической теории.

После анализа идеала единообразного налогообложения перейдем к различным принципам, выдвигавшимся с целью наполнить содержанием идею единообразия, ответить на вопрос: единообразия в чем? Следует ли стремиться к равенству налогов по отношению к «способности платить», к «ценности жертвы» или к «получаемым выгодам»? Иными словами, хотя большинство авторов совершенно бездумно твердят, что люди, входящие в одну категорию доходов, должны платить равный налог, но в соответствии с каким принципом следует разбивать налогоплательщиков по категориям? Должен ли человек, зарабатывающий 10 тыс. долл. в год, платить столько же, или пропорционально столько же, или пропорционально больше или меньше, чем те, кто зарабатывает 5 тыс. или 1 тыс. долл. в год? Короче говоря, должны ли люди платить налоги в соответствии с их «платежеспособностью» или каким‑либо иным принципом?

 

4.7.3.2. Принцип «способности платить»

4.7.3.2.1. Неопределенность концепции

Принцип сводится к тому, что люди должны платить налог в соответствии со своей «способностью платить» [ability‑to‑pay]. Общепризнанно, что концепция способности платить отличается крайней неопределенностью и не является надежной опорой для практики[187]. Большинство экономистов использовали этот принцип для поддержки программ прогрессивного или пропорционального налогообложения, но этого ведь недостаточно. Например, представляется бесспорным, что накопления меняют способность платить [налоги]. Можно ли усомниться, что из двух человек с равным доходом 5 тыс. долл. в год платить больше способен тот, кто плюс к этому имеет в банке 50 тыс. долл.? Но налог на накопленный капитал приведет к всеобщему обнищанию. «Способность платить» не поддается точному измерению. Нужно учесть доход и накопления; нужно вычесть расходы на лечение и т.п. Точные критерии отсутствуют, и любое решение будет произвольным. Следует ли вычитать расходы на лечение целиком или лишь какую‑то их часть? А что делать с расходами на детей? Профессор Дью пытается найти критерий способности платить в «экономическом благосостоянии», но ведь эта концепция еще более субъективна и трудноопределима[188].

Адам Смит использовал концепцию способности платить для обоснования пропорционального подоходного налога (налог в виде постоянного процента от прибыли), но его аргументы довольно неопределенны и в равной степени оправдывают принципы «способности платить» и «выгоды»[189]. Трудно доказать справедливость пропорционального подоходного налога. Можно ли считать, что зарабатывающий 10 тыс. долл. в год способен заплатить 2 тыс. долл. налога с той же легкостью, с какой выплачивает 200 долл. тот, кто зарабатывает лишь 1 тыс. долл. в год? Оставим в стороне различия в накопленном богатстве, в расходах на лечение и т.п., но как может быть доказана равная способность платить? Попытки таким образом определить равную способность платить бессмысленны.

Мак‑Куллох в знаменитом отрывке критикует прогрессивность и защищает пропорциональность налогообложения: «Стоит отказаться… от кардинального принципа взимания с каждого индивидуума равной доли их дохода или собственности, как вы оказываетесь в море, не имея ни руля, ни компаса, и нет тогда той несправедливости или нелепости, которых нельзя было бы от вас ожидать»[190]. При всем правдоподобии в его утверждении нет никакой самоочевидности. Почему, собственно, пропорциональное налогообложение менее произвольно, чем любой вариант прогрессивного , когда ставка налога повышается с ростом дохода? Ведь должен же быть какой‑либо принцип , оправдывающий пропорциональность, а если такого принципа не существует, тогда пропорциональность налогов – это такой же произвол, как и любой другой подход к налогообложению. Были предложены и ниже будут нами рассмотрены различные принципы, но здесь для нас существенно лишь то, что сама по себе пропорциональность имеет в себе не больше обоснованности, чем любой другой вариант налогообложения.

Существует школа, которая попыталась найти оправдание прогрессивного налога в принципе «способности платить». Это подход Э. Селигмена, опирающийся на «способность» [faculty] платить. В соответствии с его доктриной, чем больше у человека денег, тем проще ему заработать еще. Предполагается, что чем больше человек имеет, тем легче он может приумножить свое состояние: «Можно сказать, что для богатых действует… закон возрастающей доходности»[191]. А раз его способность платить растет быстрее, чем его доход, прогрессивное налогообложение совершенно оправданно. Эта теория просто неверна[192]. Деньги не «делают деньги». Если бы это было иначе, сегодня весь мир принадлежал бы горстке богачей. Чтобы зарабатывать деньги, нужно постоянно доказывать свою полезность для потребителей. Личный доход, процент, прибыль и рента поступают только за текущие , а не прошлые услуги. Размер накопленного богатства не имеет отношения к делу, и, если владелец состояния не в силах верно его вложить, чтобы оно приносило пользу потребителям, любое богатство быстро исчезает.

Как отмечают Блюм и Калвен, тезис Селигмена обращается в совершенную чепуху, когда речь идет о личных услугах, для оказания которых нужна трудовая энергия. Он мог бы еще иметь смысл в отношении доходов от собственности, т.е. в случае инвестиций в землю или средства производства (или в рабовладельческом обществе в рабов). Но и доходность капитала всегда стремится к некоей средней величине, и любое отступление здесь возможно лишь в случае особо мудрых и дальновидных инвестиций (прибыли) или особо разорительных (убытки). Из тезиса Селигмена следует нелепый вывод, что доходность растет пропорционально объему инвестиций.

Другая теория утверждает, что способность платить пропорциональна «излишку производителя», т.е. «экономической ренте» или величине дохода, превышающей расходы, необходимые для продолжения производства. Выше мы уже говорили о последствиях обложения налогом земельной ренты. Невозможно определить величину «необходимой оплаты труда». Если налоговики спросят любого, что для него будет «минимальной» заработной платой, что мешает человеку сказать, что, если его заработок снизится хоть на доллар, он немедленно перестанет работать или найдет себе другую работу? Как доказать обратное? Более того, даже если бы «излишек» удалось определить, едва ли его можно считать показателем способности платить налоги. Для кинозвезды «излишек» может быть практически нулевым, так как другие киностудии готовы заплатить ей почти столько же, сколько она получает за свои услуги сейчас, а у потерявшего трудоспособность землекопа окажется куда больший «излишек», потому что никто другой не захочет взять его на работу. В общем, в развитой экономике величина «излишка производителя» невелика, потому что рыночная конкуренция приближает доход и заработки всех факторов во всех альтернативных применениях к уровню их дисконтированной предельной производительности при данном применении. Следовательно, невозможно обложить налогом какой‑либо «излишек» сверх необходимой отдачи от земли или капитала, поскольку такового не существует, и практически невозможно обложить налогом «излишек», получаемый трудом, поскольку, во‑первых, он редко достигает значительного размера, во‑вторых, его невозможно измерить и, в любом случае, его нельзя считать критерием способности платить[193].

 

4.7.3.2.2. Справедливость стандарта

Крайне популярная идея способности платить была санкционирована Адамом Смитом в его самом важном каноне налогообложения. С тех пор эта идея принимается всеми как данность. Хотя по ее адресу было высказано немало критических замечаний, похоже, никто не подверг критике сам базовый принцип, и это при том, что он никогда и никем не был обоснован. Сам Смит воздержался от того, чтобы обосновать предложенный им принцип, и в последующие столетия это мало кого беспокоило. В работе, посвященной государственным финансам, Дью принимает его просто на том основании, что в него верит большинство людей, тем самым проигнорировав возможность логического анализа этических принципов[194].

Единственная серьезная попытка дать рациональное обоснование принципу «способности платить» покоится на натянутом уподоблении налогов добровольным пожертвованиям в фонды благотворительных организаций. Так, Гроувс пишет: «В случае сотен общественных организаций (общинных фондов, общества Красного Креста и т.п.) предполагается, что каждый делает взносы в соответствии со своими средствами. Государства – это разновидность общественных организаций, предназначенных служить всем гражданам в целом…»[195]. Редко удается всего в двух предложениях вместить столько вздора. Прежде всего государство никоим образом нельзя уподоблять общественным или общинным фондам. От него невозможно укрыться. Под страхом тюремного заключения никто не рискнет прекратить «пожертвования» на основе того, что эта «благотворительная организация» дурно справляется со своим делом, а потому пора прекратить ее подкармливать; никто не имеет возможности просто потерять к ней интерес и «покинуть ряды». Если, как мы увидим ниже, государство нельзя уподобить деловому предприятию, продающему свои услуги на рынке, то уж верх нелепости уподоблять его благотворительному обществу. Государство представляет собой само отрицание принципа благотворительности, потому что благотворительность уникальна тем, что она не продается и не может быть куплена; даритель совершенно доброволен в своем даянии. Слово «предполагается» у Гроувса вводит в заблуждение. Никого не принуждают делать взносы в благотворительные фонды, которые не интересуют благотворителя или, по его мнению, плохо справляются со своим делом.

Этот контраст еще отчетливее звучит в высказывании Хантера и Аллена: «Предполагается, что люди жертвуют на церковь или в городские благотворительные фонды не на основе выгод, получаемых индивидуальными членами организации, но исключительно в соответствии со своей способностью делать эти взносы»[196]. Но в праксиологическом плане это просто неверно. Люди делают благотворительные пожертвования именно в расчете на выгоду . При этом выгода может рассматриваться только в субъективном плане. Ее нельзя измерить. Факт субъективного выигрыша, выгоды от действия выводится из самого факта, что оно было совершено. Из факта обмена выводится, что каждый из его участников получил выгоду (по крайней мере ex ante ). Аналогичным образом , если кто‑то делает дар в одностороннем порядке, можно предположительно заключить, что он получает выгоду (ex ante ) от дарения. Если бы он не получал выгоду, он не сделал бы дара. Это еще одно свидетельство того, что праксиология не постулирует существование «экономического человека», потому что выгода от действия может заключаться как в получении в обмен товара или услуги, так и просто в сознании того, что твой дар кому‑то пошел на пользу. Поэтому пожертвования в благотворительные организации люди делают на основе выгоды для дающего, а не на основе «способности платить».

Более того, если сравнить налогообложение с рынком, мы не найдем места для принципа «способности платить». Напротив, рыночная цена (обычно считающаяся справедливой ценой) почти всегда едина. В тенденции рыночные цены подчиняются правилу одной цены на всем рынке. Независимо от своей «способности платить» каждый платит за товар одинаково. Вообще говоря, если бы на рынке действовал принцип «платежеспособности», не было бы смысла богатеть, потому что каждому пришлось бы выкладывать за любой товар сумму, пропорциональную имеющимся у него деньгам. Денежный доход стал бы примерно одинаковым, да и деньги потеряли бы почти всякий смысл, потому что покупательная способность единицы денег оказалась бы в зависимости от доходов покупателя. Человек с малым количеством денег обнаружил бы, что покупательная способность каждой единицы его денег существенно возросла. Поэтому, если «черный» рынок не найдет способ обходить это правило, утверждение для цен принципа «способности платить» просто разрушит рынок. Разрушение рынка и денежной экономики ввергнет общество в первобытную нищету, а значительная часть мирового населения, которой ныне удается зарабатывать на жизнь благодаря существованию современного развитого рынка, окажется просто обреченной на вымирание.

Более того, не должно быть сомнений, что установление всеобщего равенства доходов и богатств (скажем, посредством налогового изъятия всех сумм, превышающих установленный стандарт, и субсидирования всех тех, кто до этого стандарта не дотягивает) будет иметь тот же эффект, поскольку исчезнет всякий смысл работать за деньги. Те, кому нравится работа сама по себе, будут делать это как в игре, не получая денежной компенсации. Принудительное равенство доходов и состояний ввергнет мир в варварство.

Если бы налоговая система была устроена по образцу рыночных цен, каждый платил бы равный для всех (а не пропорциональный) налог. Как мы увидим ниже, равное налогообложение существенным образом отличается от рыночного ценообразования, но при этом намного ближе к нему, чем налог в соответствии со «способностью платить».

Наконец, принцип «способности платить» означает, что будут наказываться самые способные , те, кто в наибольшей степени способен удовлетворять потребности других. А наказание способности производить товары и услуги ведет к уменьшению их производства, причем в точной пропорции к способности производить. В результате обеднеют не только способные, но и все общество, прежде выигрывавшее от их умений и усердия.

Короче говоря, принцип «способности платить» нельзя просто постулировать. Его необходимо обосновать с помощью логических аргументов, а их экономисты еще не представили. Принцип «способности платить» напоминает не закон справедливости, а скорее принцип действия разбойника с большой дороги, который берет добро там, где можно взять[197].

 

4.7.3.3. Теория жертв

Есть еще один критерий справедливости налогообложения, ныне совершенно вышедший из моды, который прежде многие десятилетия активно обсуждался в литературе. Различные варианты подхода с позиций «жертв» сродни субъективной версии принципа «способности платить». Все они покоятся на трех общих предпосылках: a) полезность единицы денег для каждого человека уменьшается по мере того, как возрастает его запас денег; б) эти полезности для разных людей сопоставимы, так что их можно складывать, вычитать и пр.; и в) кривая полезности денег одинакова для всех. Первая предпосылка вполне правомерна (но только в порядковом смысле), тогда как вторая и третья совершенно абсурдны. Предельная полезность денег действительно уменьшается, но бессмысленно сопоставлять полезности для двух разных людей, или полагать, что оценки людей одинаковы. Полезности – это не количественный показатель, а только субъективный порядок предпочтений. Любой принцип распределения налогового бремени, покоящийся на таких предпосылках, должен быть объявлен ошибочным. К счастью, в экономической литературе все это стало общепризнанным[198].

Теории полезности и «жертв» широко использовались для оправдания прогрессивного налогообложения, хотя иногда на эти концепции ссылались для подкрепления идеи пропорционального налогообложения. Иначе говоря, предполагается, что для «богатого человека» доллар «значит меньше», или представляет меньшую полезность, чем для «бедного человека» («богатого» и «бедного» в смысле дохода или богатства?), а значит, когда богатый отдает доллар в счет налогов, он в субъективном плане жертвует меньшим, чем бедный. Отсюда следует, что богатого следует облагать налогом по более высокой ставке. Многие теории «способности платить» в действительности представляют собой вывернутые наизнанку теории жертв, поскольку формулируются как способность приносить жертвы.

Поскольку центральное звено теории жертв – межличностное сопоставление полезности – теперь списано в утиль, мы не будем тратить время на подробное обсуждение этой доктрины[199]. Однако некоторые аспекты этой теории не лишены интереса. Существуют две основные ветви теории жертв: 1) принцип равенства жертв ; 2) принцип минимальной жертвы . Первая утверждает, что при уплате налогов все должны приносить равную жертву; вторая – что общество в целом должно идти на минимальные жертвы. Обе версии полностью отказываются от представления о государстве как об источнике благ и рассматривают государство и налоги просто как бремя, как необходимую и неизбежную жертву. Здесь мы сталкиваемся с любопытным принципом справедливости, основанной на приспособлении к ущербу. Перед нами все тот же pons asinorum [200], противостоящий всем попыткам установить принципы справедливости для налогообложения – проблема справедливости налогообложения самого по себе . Сторонники теории жертв, реалистично отбросившие недоказанные выгоды от существования системы налогообложения, должны дать ответ на вопрос: если налоги – чистый ущерб, зачем все это продлевать ?

Теория равенства жертв требует, чтобы каждый терпел равный ущерб. В качестве критерия справедливости это столь же пригодно, как требование равного рабства. Любопытной стороной теории равенства жертв является то, что она, в общем‑то, даже не настаивает на прогрессивной ставке подоходного налога! Ведь из нее следует только, что с богатого следует брать больший налог, чем с бедного, но при этом ни слова о том, что налоговая ставка должна прогрессивно нарастать. На деле здесь даже нет требования, что все должны пропорционально облагаться налогом! Короче говоря, принцип равенства жертв требует, чтобы зарабатывающий 10 тыс. долл. отдавал налог больший, чем тот, кто зарабатывает 1 тыс. долл., но совсем не обязательно, чтобы он платил по более высокой ставке или даже пропорционально. В зависимости от формы различных «кривых полезности» принцип равенства жертв может провозгласить регрессивность налогообложения , когда богатый будет выплачивать больше по абсолютной величине, но меньше в процентном исчислении (скажем, чело‑век, зарабатывающий 10 тыс. долл., будет выплачивать 500 долл. налога, а зарабатывающий только 1 тыс. долл. – 200 долл.). Чем быстрее падает полезность денег, тем вероятнее, что налоговые ставки будут прогрессивными. Медленно падающая кривая полезности денег будет требовать регрессивности налогообложения. Впрочем, бесполезно поднимать вопрос о том, с какой скоростью падают различные кривые полезности денег, потому что, как мы убедились, вся теория несостоятельна. Любопытно лишь то, что теория равенства жертв не в силах обосновать необходимость как прогрессивного, так и пропорционального налогообложения[201].

Теорию минимума жертв часто путают с теорией равенства жертв. Обе опираются на один и тот же набор ложных предпосылок, но первая примечательна тем, что рекомендует крайне прогрессивные шкалы налогообложения. Предположим, например, что в городе живут двое: Джонс, зарабатывающий 50 тыс. долл. в год, и Смит, получающий только 30 тыс. долл. В соответствии с принципом минимума общественных жертв, опирающимся на рассмотренные выше три теоретические предпосылки, 1 долл. налогов, изъятый из доходов Джонса, является для него меньшей жертвой, чем 1 долл. из доходов Смита; следовательно, когда государству нужен 1 долл., его следует брать с Джонса. Но предположим, что государству нужны 2 долл.; второй доллар будет меньшей жертвой для Джонса, чем первый для Смита, потому что у Джонса все еще намного больше денег, так что для него потери менее чувствительны. Так это и продолжается до тех пор, пока у Джонса все еще остается денег больше, чем у Смита. Если государству потребуется 20 тыс. долл. налогов, теория минимума жертв советует ему взять все 20 тыс. долл. у Джонса и ноль – у Смита. Иными словами, эта теория предлагает изымать деньги у богатых до тех пор, пока казна не наполнится[202].

Принцип минимума жертв, как и теория равных жертв, опирается на совершенно несостоятельную концепцию, согласно которой для разных людей графики полезности денег приблизительно одинаковы. Есть еще одна ошибочная и заслуживающая опровержения концепция, общая для обоих принципов: «жертва» – это просто обратная сторона полезности денег . Но в случае налогообложения жертва не сводится просто к потерянной альтернативной полезности сумм, выплаченных в виде налогов: необходимо еще учитывать нравственное поругание , сопутствующее процедуре взимания налогов. По мере взимания налогов с Джонса его нравственное негодование может стать настолько сильным, что его предельная субъективная жертва быстро станет очень значительной, намного «больше», чем у Смита, если на мгновение предположить, что их можно сравнивать. Если принять, что моральная жертва не привязана с необходимостью к полезности денег, можно сделать следующий шаг. Представьте, например, философа‑анархиста, который яростно отрицает вообще всякое налогообложение. Предположим, что его субъективная оценка жертвы, приносимой при уплате налогов, столь велика, что практически может считаться бесконечной. В этом случае в соответствии с принципом минимума жертв анархиста следует освободить от уплаты налогов, а в соответствии с принципом равенства жертв с него допустимо брать в виде налогов только бесконечно малые суммы. В общем, в соответствии с принципом жертв анархиста следует освободить от налогообложения. А как государство намерено оценивать приносимую каждым субъективную жертву? Спросить его? Ну, и сколько человек воздержатся от того, чтобы заявить о полной непереносимости налогов для них, а значит, о необходимости освободить их от этого?

Точно так же, если два человека получают от равного денежного дохода субъективное удовольствие, в соответствии с принципом минимальности жертв необходимо уменьшить сумму налога с того, кто более счастлив, потому что при равенстве налоговых платежей он в большей степени лишается чувства радости. А кто осмелится предложить увеличить налогообложение для пессимистов или аскетов? И кто тогда откажется от удовольствия громко заявлять о том, какую радость ему приносит получение дохода?

Любопытно, что принцип минимума жертв требует от нас совершенно обратного тому, что подсказывает теория способности платить, которая, особенно в разновидности «состояние благополучия» [state of well‑being], призывает установить налог на счастье и понизить налог на несчастных. Если бы возобладала именно эта теория налогообложения, люди бросились бы заявлять о том, как они несчастны и какие они убежденные аскеты.

Совершенно ясно, что сторонники теорий способности платить и жертв не смогли утвердить их в качестве критерия справедливого налогообложения. Но эти теории допускают и еще одну грубую ошибку. Первая теория неявным образом, а вторая ясно и недвусмысленно формулирует критерии действия в терминах соответственно бремени и жертвы[203]. Предполагается, что для общества государство является бременем, так что задача состоит в том, как его справедливо распределить. Человек постоянно стремится жертвовать как можно меньше в обмен на выгоды, которые он получает от своих действий. А тут перед нами теория, которая изъясняется только в терминах жертв и бремени и призывает к определенному распределению, даже не показывая налогоплательщикам, что они получают от государства больше, чем отдают ему . Поскольку теоретики этого не показывают, приходится оперировать лишь в терминах жертв, а с праксиологической точки зрения эта процедура несостоятельна. Поскольку человек стремится получать от своих действий чистую выгоду, то, используя для описания ситуации только термины жертв или бремени, мы не можем установить рациональный критерий [для оценки] человеческой деятельности. Чтобы быть состоятельным с праксиологической точки зрения, критерий должен демонстрировать возможность получения чистой выгоды. Разумеется, сторонники теории жертв намного реалистичнее сторонников теории выгод (о чем мы будем говорить ниже), когда рассматривают государство как нетто‑бремя для общества, а не нетто‑выгоду. Но этого совершенно недостаточно для доказательства справедливости принципа жертв. Все обстоит совершенно наоборот.

 

4.7.3.4. Принцип выгоды

Принцип выгоды радикально отличается от двух рассмотренных выше критериев налогообложения. Ведь принципы жертв и способности платить противоречат основам человеческой деятельности и принятым на рынке критериям справедливости. На рынке люди, действуя свободно, делают то, что, по их мнению, принесет им чистую выгоду. Результатом этих действий является система обмена посредством денег с ее неумолимой тенденцией к унификации цен и распределению производственных факторов, позволяющему удовлетворить самые насущные запросы потребителей. Но при оценке системы налогообложения используются совершенно иные критерии, чем те, которые прилагаются ко всем прочим действиям на рынке. Неожиданно оказываются отброшенными свобода выбора и однородность цен, и дальнейшее обсуждение идет в терминах жертв, бремени и т.п. Если налоги – это только бремя, неудивительно, что собирать их можно, только опираясь на принуждение. С другой стороны, теория выгод является попыткой подхода к налогообложению как к рыночному ценообразованию, поскольку в этой теории налог должен соответствовать выгоде, извлекаемой налогоплательщиком . Целью этого подхода является нейтральный налог , который бы позволял экономической системе пребывать примерно такой же, как в условиях свободного рынка. Это попытка достичь праксиологической основательности посредством выработки критерия налоговых платежей на базе не жертвы, а выгоды.

Пропасть, отделяющая принцип выгоды от всех остальных подходов, была осознана далеко не сразу. Причина этого в идущем от Адама Смита смешении принципов способности платить и выгоды. Смит пришел к выводу, что польза, получаемая людьми от существования государства, пропорциональна доходу налогоплательщика, а доход, соответственно, определяет способность платить. Вследствие этого налог, пропорциональный способности платить, – это просто quid pro quo за выгоды, создаваемые существованием государства. Некоторые авторы утверждали, что приносимая государством польза пропорциональна доходу налогоплательщика; другие – что эта польза возрастает быстрее, чем доход, а потому оправданно использование прогрессивного подоходного налога. Но такое приложение теории выгоды лишено смысла. Каким образом богатый извлекает из государства пользу пропорционально или даже более чем пропорционально бóльшую, чем бедный? Так может быть, только если государство обеспечивает это богатство, предоставляя особые привилегии, такие, как субсидии, монопольные права и т.п. Иначе каким образом богатый может получать выгоду? Из системы «социального обеспечения» и других каналов перераспределения, по которым деньги богатых передаются бедным и чиновникам? Разумеется, нет. Может быть, ему так выгодна защита полиции? Но ведь именно богатые в состоянии содержать личную охрану, так что для них полиция менее полезна, чем для бедняков. Теория утверждает, что защита приносит больше пользы богатым, потому что они владеют более ценной собственностью, но ведь расходы на защиту не зависят напрямую от ценности охраняемой собственности. Дешевле охранять банковский подвал, в котором хранится ценностей на 100 млн долл., чем 100 акров земли, стоящей по 10 долл. за акр, так что бедный землевладелец получает куда большую выгоду от государственной полиции, чем богатый владелец движимого имущества. Столь же бессмысленным было бы утверждение, что А зарабатывает больше, чем В , потому что получает больше пользы от «общества», а значит, и должен платить больше налогов. Прежде всего, все мы являемся членами общества. Если А зарабатывает больше, чем В , значит, оказываемые А услуги обладают большей индивидуальной ценностью для его сограждан. А если А и В равно выигрывают от существования общества, значит, верным будет обратное утверждение: А богаче, потому что он более продуктивен, а вовсе не благодаря «обществу». Кроме того, общество совсем не то же самое, что государство, а возможные претензии государству еще следует подкрепить.

Итак, ни пропорциональный, ни прогрессивный подоходный налог не могут быть обоснованны исходя из принципов выгод. Фактически верно совсем обратное. Если бы каждому пришлось платить в соответствии с получаемой выгодой, то несомненно, что (а) получатели «социальных пособий» должны были бы оплатить все соответствующие расходы: беднякам пришлось бы оплатить каждому свою долю (включая, конечно, жалованье чиновников, участвующих в трансферте средств в социальные фонды); (б) покупатели любых государственных услуг были бы единственными реальными плательщиками, так что эти услуги нельзя было бы финансировать из общих налоговых фондов; (в) за услуги полиции богатым пришлось бы платить меньше, чем бедным, причем меньше в абсолютном выражении. Более того, землевладельцам пришлось бы платить больше, чем владельцам нематериальных активов, а слабые и беспомощные, которые больше нуждаются в защите полиции, чем сильные, по сравнению с последними должны были бы платить более высокие налоги.

Понятно, почему теория выгод была практически забыта в последние годы. Ведь очевидно, что, если бы (а) получатели социальных пособий и (б) получатели других особых привилегий (монопольных прав и т.п.) должны были бы платить в соответствии с получаемыми выгодами, практически все виды государственных расходов лишились бы смысла. И если бы каждому пришлось платить не пропорционально, а ровно столько, сколько он получает от общества (а ему это придется делать, потому что государству больше негде будет взять денег), тогда получатели субсидий не только ничего не заработают, но им еще придется оплачивать чиновникам издержки на трансферт средств. Реализация теории выгод означала бы, таким образом, утверждение системы laissez faire , в которой государство было бы жестко ограничено предоставлением услуг по общественной безопасности. Причем бедным и слабым пришлось бы платить более высокие налоги на содержание полиции, чем сильным и богатым.

На первый взгляд, поклонники свободного рынка, стремившиеся найти нейтральную налоговую систему, должны были бы возрадоваться. Могло бы показаться, что теория выгод и есть искомое решение. И эта теория куда ближе рыночным принципам, чем рассмотренные нами прежде. Но при более пристальном анализе становится ясно, что и принцип выгод все еще очень далек от идеала нейтрального налога. На рынке никому не приходится платить в соответствии с выгодой, лично им извлекаемой из товара или услуги; все платят единую цену, как раз такую, которая побуждает предельного покупателя принять участие в обмене. Голодный платит за хлеб столько же, сколько и сытый; любитель шахмат платит за игровой комплект не дороже, чем тот, кто даже не умеет расставить фигуры; ценитель оперы и случайный дилетант платят одинаково за сходные билеты. Бедный и слабый больше нуждается в защите, но на рынке ему не пришлось бы платить за эти блага более высокую цену.

Но в теории выгод есть и другие серьезные недостатки. Ведь рыночный обмен (а) демонстрирует выгоду и (б) фиксирует факт получения выгоды, но не измеряет ее. О том, что обмен был выгоден для А и для В , мы знаем только из того факта, что они добровольно вступили в обмен. Именно таким путем рынок демонстрирует наличие выгоды. Налоговые платежи осуществляются принудительно, а потому выгоду невозможно продемонстрировать . Собственно говоря, присутствие в этом деле насилия заставляет предположить обратное и подтверждает подозрение, что налог – это вовсе не выгода, а бремя. Если бы речь шла о выгоде, не нужно было бы прибегать к принуждению.

Кроме того, выгодность обмена нельзя измерить или сравнить. Получаемый в результате обмена «излишек потребителя» имеет чисто субъективный характер, не может быть измерен и не допускает межличностного сравнения научными методами. А раз нам неизвестна величина получаемой налогоплательщиками выгоды, мы не можем в соответствии с выгодой распределить налоговые платежи.

Далее, рыночный обмен приносит каждому участнику чистую выгоду, т.е. получаемая выгода превышает его расходы. Если налоговые платежи будут точно равны получаемой налогоплательщиком выгоде, это будет полным нарушением рыночных принципов.

Наконец, если бы каждый платил налог, соответствующий выгоде, получаемой им от государства, то чиновники, весь доход которых приходит из этого источника, должны были бы, подобно другим получателям субсидий и привилегий, возвращать государству все свое жалованье. Бюрократам пришлось бы работать бесплатно.

Мы убедились, что принцип выгоды покончил бы со всеми и всякими субсидиями. Услуги государства пришлось бы продавать непосредственно покупателям, но здесь нет места для государственной собственности, потому что главная особенность всех государственных предприятий состоит в том, что они финансируются за счет налоговых поступлений. Сторонники теории выгод часто утверждают, что полицейские и судебные услуги имеют общий и неспециализированный характер, а потому их пришлось бы оплачивать из суммарных налоговых поступлений, а не за счет средств отдельных пользователей. Но это предположение, как мы видели, неверно. Эти услуги могут продаваться на рынке подобно любым другим. Даже если забыть обо всех недостатках принципа выгоды, он вовсе не может быть оправданием налогообложения, потому что любые услуги можно продавать на рынке непосредственно заинтересованным лицам.

Очевидно, что, хотя теория выгодности налогов пытается не противоречить рыночному критерию, согласно которому платить должны только получатели услуг, в целом эту попытку следует оценить как неудачную; эта теория не может быть основанием нейтрального или другого типа налогообложения.

 

4.7.3.5. Равный налог и принцип издержек

Принцип равенства налогообложения гораздо в большей степени заслуживает рекомендации, чем все рассмотренные нами выше, ни один из которых не может быть использован как канон налогообложения. «Равенство налогообложения» понимается буквально: равный налог на каждого члена общества. Его также называют подушный налог или подушная подать. (В некоторых штатах США этим термином обозначают сбор, уплачиваемый избирателями за участие в голосовании.) Каждый будет ежегодно выплачивать государству одинаковый налог. Равный налог особенно уместен в демократических обществах, акцентирующих равенство перед законом, равенство прав, отсутствие дискриминации и привилегий. Он стал бы воплощением принципа «один налог – один голос». Он использовался бы исключительно для оплаты государственных услуг по поддержанию порядка, потому что государство обязано в равной степени защищать всех своих граждан. В силу этого можно счесть справедливым, чтобы в ответ каждый платил равный налог. Принцип равенства налогов, так же как и принцип выгодности налогообложения, исключит любые действия государства, кроме защиты безопасности граждан, потому что все иные государственные расходы устанавливают того или иного рода субсидии или привилегии. Наконец, равный налог будет куда более нейтральным, чем все рассмотренные нами до сих пор, потому что он установит единую «цену» за одинаковую услугу.

Одна школа выступила с критикой этого подхода и заявила, что пропорциональный налог был бы куда более нейтральным, чем равный. Сторонники этой теории утверждают, что равный налог изменяет естественно складывающуюся на рынке структуру распределения доходов. Так, если А зарабатывает 1000 унций золота в год, В – 200 унций, а С – только 50, и каждый уплачивает по 10 унций в счет налога, тогда соотношение между их доходами после выплаты налогов изменится, причем в направлении большего неравенства. Пропорциональный налог, когда каждый из троих отдаст государству равный процент своего дохода, оставит распределение доходов неизменным, а значит, будет нейтральным по отношению к рынку.

Это рассуждение искажает всю проблему нейтральности налогообложения. В данном случае цель вовсе не сводится к тому, чтобы не допустить изменения структуры доходов, как если бы никакого налога и не взималось. Цель заключается в том, чтобы изменить «распределение» доходов и все другие аспекты экономики таким же образом, как если бы налог и в самом деле представлял собой рыночную цену. А это совершенно иной критерий. Никакая рыночная цена не оставляет неизменным относительное «распределение» доходов. Если бы рынок действовал таким образом, не было бы никакого смысла в стремлении зарабатывать больше, потому что людям приходилось бы платить за всевозможные блага цену, пропорциональную их доходу. Рынок стремится к унификации цен, когда за равную услугу с каждого взимают равную цену. В силу этого единый налог намного ближе к нейтральности и к принципам рынка.

Но единый налог обладает серьезными недостатками, даже если признавать его как некое приближение к нейтральному налогу. Прежде всего, при использовании рыночного принципа – одинаковая цена за одинаковую услугу – возникает проблема: «А в чем заключается одинаковая услуга?» Услуги полиции намного полезнее в городских криминализованных центрах, чем в сонной провинции. А раз так, то и цена за эти услуги должна быть более высокой в опасных районах больших городов. Весьма вероятно, что на действительно свободном рынке полицейские и судебные услуги продавались бы подобно страховке, когда каждый выплачивает регулярную премию за призыв защитить его в опасности. Очевидно, что люди, ведущие рискованный образ жизни, подобно людям, проживающим в неблагополучном районе, должны будут платить больше, чем люди из тихих районов. Чтобы быть действительно нейтральным, такой налог должен меняться в соответствии с величиной расходов на защиту[204]. Равный налог внесет искажение в распределение общественных ресурсов, расходуемых на защиту. В неблагополучных районах налог будет ниже рыночной цены, а в спокойных – выше, в силу чего защита полиции будет недостаточной в опасных районах и чрезмерной во всех остальных.

У равного налога есть еще один серьезный недостаток, тот же, который мы уже отметили в связи с более универсальным принципом единообразия: ни один чиновник не может платить налогов. Невозможно взимать «равный налог» с чиновников и политиков, потому что они по определению являются не налогоплательщиками, а теми, кто живет за счет налогов. Даже если удастся устранить все прочие субсидии, государственные служащие останутся неустранимым препятствием на пути равного налога. Как мы видели, уплата налога чиновниками – это просто бессмысленная бухгалтерская проводка.

Эти недостатки равного налога вынуждают нас обратиться к последнему из налоговых принципов, к принципу издержек. В соответствии с этим принципом государство должно при установлении налога учитывать издержки, как это делают страховые компании[205]. Принцип издержек ближе всего к идеалу нейтральности налога. Но даже принципу издержек свойственны недостатки, заставляющие нас его отвергнуть. Прежде всего, хотя издержки неспецифических факторов можно оценить на основе рыночных данных, для специфических факторов, используемых государством, это невозможно. Издержки специфических факторов невозможно вычислить по той причине, что продукция фирм, поддерживаемых из налоговых фондов, не имеет настоящей рыночной цены, так что о величине специфических издержек нам ничего не известно. Это мешает адекватному применению принципа издержек. Кроме того, принцип издержек дополнительно подрывается тем фактом, что принудительная монополия – такая, как государственная защита, – неизбежно ведет к завышению издержек и снижению качества по сравнению с защитными услугами, которые могли бы поставлять рынку конкурирующие фирмы. Поэтому издержки будут куда выше рыночных, и мы опять оказываемся далеки от идеала нейтрального налогообложения.

Последний недостаток характерен для теорий равного налога и издержек. В обоих случаях отсутствует демонстрация выгоды налогоплательщика. Несмотря на оптимистическое предположение , что налогоплательщик выигрывает от государственных услуг так же, как от услуг, покупаемых на рынке, это предположение, как мы видели, неоправданно – тому свидетельство нераздельность налогообложения и принуждения. Рынок требует единообразия цен или полного покрытия издержек только потому, что потребитель в расчете на выгоду добровольно покупает товары и услуги. Государство, напротив, принуждает людей платить налоги, даже когда те предпочли бы не оплачивать расходы на любую систему охраны закона и порядка. Именно в силу этого принцип издержек не приводит нас к нейтральному налогообложению.

 

4.7.3.6. Налогообложение «только для наполнения казны»

Среди многих «правых» экономистов популярен лозунг: налоги нужны только для «наполнения казны» [revenue only], а не для решения широких социальных задач. На первый взгляд этот лозунг очевидно абсурден, поскольку всегда и везде налоги служат для наполнения казны. А для чего бы еще стало государство изымать деньги из частного сектора? Поэтому некоторые авторы дополняют этот лозунг: государство должно располагать только суммами, достаточными для оказания общественных услуг. Но что такое общественные услуги? Некоторым любые мыслимые государственные расходы представляются «общественными услугами». Если государство забирает у А , чтобы дать В , С , который почему‑либо недолюбливает первого и благожелательно относится ко второму, может радостно приветствовать этот акт как «общественную услугу». Если, с другой стороны, по всеобщему согласию «общественные услуги» будут ограничены только теми действиями, которые приносят пользу одним и не заставляют за это платить других, тогда «налогообложение только для наполнения казны» превращается в еще одно неясное название принципов издержек или выгод.

 

4.7.3.7. Нейтральный налог: резюме

Проанализировав все предполагаемые каноны справедливого налогообложения, мы пришли к двум выводам: 1) экономическая теория не в состоянии предложить какой‑либо принцип справедливого налогообложения; 2) нейтральный налог , представляющийся многим совершенно уместным идеалом, оказывается принципиально недостижимым. Поэтому экономистам следует прекратить напрасные поиски справедливого или нейтрального налога.

Могут задать вопрос: а зачем искать нейтральный налог? Почему нейтральность считается идеальным решением? Ответ заключается в том, что все услуги, любые виды деятельности могут осуществляться либо на добровольной основе, либо по принуждению. Первым путем идет рынок, вторым – государство. Если бы все услуги предоставлялись рынком, мы имели бы идеальную систему свободного рынка. Если бы все делало государство, мы получили бы социализм[206]. Поэтому каждый, не являющийся отпетым социалистом, должен предусмотреть возможности для существования рынка, и в таком случае нужна какая‑то логика, объясняющая, почему в одном случае мы выбираем свободу, а в другом отказываемся от нее. В обществе, где большинство видов деятельности организуется рынком, защитникам активности государства нужно найти оправдание для отхода от рынка в том, что они сами относят к сфере рынка. Вот почему нейтральность является эталоном при ответе на этот вопрос: почему вы считаете, что в этом случае государство должно вступить в игру и изменить условия деятельности рынков? Если рыночные цены едины, почему не должны быть едины и налоговые платежи?

Но если нейтральный налог в принципе невозможен, его сторонникам остается выбор: отказаться от стремления к нейтральности налогов либо вообще от налогообложения как такового.

 

 

⇐ Предыдущая19202122232425262728Следующая ⇒

Поделиться: