Государство и природа человека

Критики свободного рынка часто утверждают, что для них важнее охрана «прав человека», чем прав собственности. Это искусственное отделение прав собственности от прав человека неоднократно было разоблачено либертарианцами, которые указывали, что (1) права собственности могут быть только у человека и (2) «право человека» на жизнь предполагает право сохранять то, что было человеком произведено для поддержания и улучшения жизни. Короче говоря, они показали, что права собственности неотделимы от прав человека. Кроме того, отмечалось, что в социалистических странах, где государство владеет всеми типографиями и всеми запасами бумаги, «право человека» на свободу печати – это просто издевательство[275].

Еще кое‑что заслуживает быть отмеченным. Ведь права собственности не только являются важным составляющим прав человека, но в глубинном смысле нет вовсе никаких прав, кроме прав собственности. Короче говоря, единственным подлинным правом человека является право собственности. Это утверждение истинно в нескольких отношениях. Во‑первых, каждый человек от рождения хозяин самому себе , собственной личности. В истинно свободном обществе «человеческое» право каждого человека – это, в сущности, его право собственности на самого себя, из этого права собственности проистекает его право на продукты его труда.

Во‑вторых, так называемые «права человека» могут быть сведены к праву собственности, хотя во многих случаях этот факт осознается смутно. Возьмите, например, «право человека» на свободу слова. Это право предполагает, что каждый может высказывать все, что захочет. Обычно при этом упускают вопрос: где? Где человек имеет право высказываться? Во всяком случае, не на частной территории какого‑либо постороннего человека. Короче говоря, он обладает этим правом только тогда, когда находится на собственной территории или на территории того, кто позволяет ему это – на основе договора о дарении или об аренде недвижимости. Таким образом, не существует отдельного «права на свободу слова»; есть только право собственности : право свободно распоряжаться своей собственностью или вступать в договорные отношения с другими собственниками.

Сосредоточенность на смутных, исключительно «человеческих» правах не только заслонила этот факт, но и породила уверенность, что в силу порядка вещей не может не быть самых разных конфликтов между личными правами человека и «общественным благом» или «общественной политикой». А поскольку существуют конфликты, то возникло убеждение, что никакие права не могут быть абсолютными, что они всегда имеют относительный и экспериментальный характер. Возьмите, например, право на «свободу собраний». Представьте, что группа граждан желает высказаться в пользу чего‑либо и организует собрание на городской улице. Полиция, со своей стороны, разгоняет митинг на том основании, что он мешает дорожному движению. Выхода из этой ситуации нет, потому что улицы принадлежат городским властям . А как мы уже убедились, государственная (или муниципальная) собственность неизбежно порождает неразрешимые конфликты. С одной стороны, группа граждан может утверждать, что они платят налоги, а потому могут использовать улицы для проведения митинга, но, с другой стороны, права и полиция, которая не позволяет создавать помехи дорожному движению. Этот конфликт неразрешим на рациональном уровне, потому что отсутствует подлинная собственность на ценный городской ресурс – улицы. В истинно свободном обществе, где улицы находятся в частной собственности, вопрос решается просто: группе граждан будет достаточно договориться с собственником об аренде улицы. Если бы вся собственность была частной, стало бы ясным, что нет на свете никакой туманной «свободы собраний», а есть право собственника использовать свои деньги для покупки или аренды пространства, пригодного для проведения собраний или демонстраций, и все это может быть реализовано, если владелец согласится сдать в аренду или продать соответствующее пространство.

Наконец, рассмотрим классический случай, который считается убедительной демонстрацией того, что личные права не могут быть абсолютными, поскольку по необходимости ограничены «общественными интересами»: знаменитый вердикт судьи Холмса, что в наполненном людьми театре никто не имеет права кричать «пожар». Предполагается, что это является доказательством того, что свобода слова не может быть абсолютной. Но если мы бросим возиться с предполагаемыми правами человека и вместо этого рассмотрим затрагиваемые в этой ситуации права собственности , то обнаружим, что нет никакой нужды ограничивать абсолютность прав. Устроить ложную панику криком «пожар» мог либо владелец (или его агент), либо гость или клиент. Если это собственник, он тем самым обманул своих клиентов. Он взял с них деньги, пообещав взамен показать кино, и вот вместо этого он криком «пожар» создает ложную тревогу и срывает сеанс. Он умышленно нарушил свои договорные обязательства, а тем самым нарушил и права собственности своих клиентов.

Теперь предположим, что ложную панику устроил не собственник, а зритель. Тем самым он нарушил права собственности как владельца кинотеатра, так и других зрителей. В качестве зрителя он присутствует на сеансе на определенных условиях, среди которых есть обязательство не нарушать права собственности владельца, срывая сеанс, устроенный тем для своих клиентов. Человек, злонамеренно крикнувший «пожар» во время киносеанса, является преступником не потому, что его так называемое «право на свободу слова» подлежит ограничению из соображений так называемого «общественного блага», а потому, что он явным и зримым образом нарушил права собственности другого человека. Так что нет нужды накладывать какие‑либо ограничения на права человека.

Поскольку это трактат праксиологический, а не этический, мы не стремимся убедить читателя в необходимости защиты прав человека. Мы всего лишь попытались показать, что при попытке создать политическую теорию на базе «прав» следует не только отказаться от иллюзорного различия между правами человека и правами собственности, но и осознать, что первые должны трактоваться как неотъемлемая часть прав собственности.

Приложение. Профессор Оливер о социально‑экономических целях

Несколько лет назад профессор Генри М. Оливер опубликовал важную работу, посвященную логическому анализу этических целей в экономической деятельности[276]. Профессор Кеннет Д. Эрроу приветствовал работу как новаторское достижение в деле «аксиоматизации социальной этики». К сожалению, эта попытка «аксиоматизации» представляет собой переплетение логических ошибок[277].

Нельзя не поразиться усилиям, затраченным экономистами и политическими мыслителями на изничтожение концепции laissez faire . В течение более чем полувека эта концепция – и логическое развитие идеи естественных прав, и ее утилитаристская разновидность – стала крайней редкостью в западном мире. Но, несмотря на постоянные заверения, что концепция laissez faire окончательно «дискредитирована», какое‑то чувство неудовлетворенности все‑таки сохранялось. Так что время от времени отдельные авторы чувствовали своим долгом «окончательно» похоронить призрак laissez faire . Из‑за отсутствия оппонентов вместо оживленной дискуссии у них получился ряд беспокойных монологов. Атаки тем не менее продолжаются, и теперь профессор Оливер написал целую книгу, нацеленную на ниспровержение идеи laissez faire.