Глава вторая В ХОЗЯЙСКИХ РУКАХ

 

Люди короля

 

Людовик не мог присматривать за всей бесчисленной армией чиновников. Но он хотел всех их знать, оценить, чего они стоят, и требовал от них беспрекословного повиновения, без отсрочек и опозданий: «я вами сильно недоволен... сделайте так, чтобы все было исполнено, и быстро, и чтобы я о том более не слышал», или: «ежели сие не исполнено, вы не прослужите мне более и часа», или: «я прекращаю платить вам жалованье», «опасайтесь не угодить мне, ибо тогда вы узнаете, чего вам это будет стоить».

Он вершил их карьеру и судьбу, использовал их по своему усмотрению и не допускал своеволия, а тем более пожизненного владения какой-либо должностью. Его люди действовали там и тогда, где и когда он их призывал, и не представляли собой единого корпуса со ступенчатой или территориальной организацией. «Верные и преданные други» годились для любого дела, им давали то одно поручение, то другое, и порой так неожиданно, что подобная смена рода деятельности нас бы сегодня шокировала: от сенешаля или бальи до прокурора или представителя короля на судебных процессах, от распорядителя финансов до посла. Обычно какой-нибудь королевский дворецкий, или советник, находящийся в фаворе, или сенешаль мог возглавить военный поход далеко от своего дома или «места работы».

Людовик XI опирался на этих верных и преданных людей, которым постоянно грозила опала, но которые составляли ядро его политического аппарата. Из них состояла наибольшая и самая стабильная часть Королевского совета — совещательного органа, который подготавливал множество решений. Король приглашал на него, кого хотел, но если некоторые (таких было подавляющее большинство) появлялись там лишь изредка, других призывали всегда, как только они оказывались рядом. Из 462 известных членов Совета за все время царствования 183 упоминаются лишь однажды, еще 119 заседали в Совете только в течение трех лет, призываясь восемь—десять раз, тогда как фавориты, ближние и доверенные люди, присутствовали на тридцати, пятидесяти, а кое-кто даже на шестидесяти восьми заседаниях.

Король Людовик хотел все знать и все решать сам. Это не вызывает никаких сомнений, но это обусловлено не только его характером, личностными особенностями. К тому вела вся форма правления, политическая структура королевства. Страна постепенно приспосабливалась ко все более ярко выраженной административной централизации. Королевский суд стал обычной практикой. С другой стороны, французы видели в решениях, принятых Королевским советом, Парламентом или самим королем, хорошее и действенное средство против решений бальи и сенешалей, прево и распорядителей финансов, подозреваемых в злоупотреблении властью или произволе. Простое изучение четырех больших томов Королевских ордонансов, изданных в царствование Людовика, показывает, что люди всех сословий — рыцари, мещане и знать, а в особенности сельские общины — не колеблясь, обращались к королю, который один только мог оградить их от преследований, неприятностей, придирок со стороны местных властей. Ничто не делалось и не имело под собой прочной основы, если король не давал на это формального разрешения, так тогда считали практически все, поэтому в ордонансах подробнейшим образом расписано, как следует исполнять то или иное ремесло, в какое время года и в течение скольких дней проводить ярмарку или базар, как взимать ту или иную подать.

Если кто-нибудь боялся, что прево или бальи воспользуются случаем учинить расправу или потребовать неподъемную компенсацию, он обращался к государю, который действительно вникал во все дела, не считая ни один предмет недостойным своего внимания, и умудрялся находиться в курсе всего. Привычное представление о королевстве, где полномочия плохо определены, а границы между бальяжами или сенешальствами зыбкие, нечеткие и спорные, следует пересмотреть. Уже более двух веков, по меньшей мере, со времен знаменитых «Расследований» Людовика Святого в 1247 году, политические и судебные округа были четко очерчены. Бальяжи состояли из кастелянских округов, определенных еще в далеком прошлом. Кастелянства мелкопоместных феодалов, конечно, зачастую состояли из разрозненных земель, удаленных друг от друга. Королевские тоже не представляли собой одного массива: в Иль-де-Франс кастелянству Понтуаз принадлежало имущество в десяти лье оттуда, в Пикардии, а кастелянство Пьерфон представляло собой архипелаг с большим центральным островом. Но эти хитросплетения и большое количество анклавов не означали неразберихи. В каждом округе было четко известно количество приходов, которое не менялось. Налоговые округа, основанные в XIV веке, изменялись мало или оставались неизменны, они обычно рассчитывались на основе епархий, тоже четко определенных по принадлежности каждого прихода. Так что хотя король и его советники не располагали ни административными картами на манер наших, ни кадастрами, они знали, что кому принадлежит и насколько простираются полномочия того или иного королевского чиновника или общины.

Знали они и о ресурсах, которые можно извлечь из каждого края. В марте 1483 года король дал нагоняй советникам и руководителям счетной палаты Анжу: он велел им сообщить «истинную ценность всего герцогства Анжуйского, ничего не упустив», однако получил весьма неполные сведения. «Вы упускаете сети и рыбную ловлю, — выговаривал король, — что есть основное».

С ранних лет принимавший участие в делах, но торопившийся избавиться от отеческой опеки, Людовик тоже хотел, чтобы ему «верно служили». Будучи дофином, он рано обзавелся собственным «домом» и двором, отличным от двора его матери Марии Анжуйской. Рядом с ним всегда были несколько тщательно отобранных советников: его гувернер Бернар д'Арманьяк, гиеньский рыцарь Амори д'Эстиссак — обер-камергер, главный дворецкий Габриэль де Берн, постельничий Симон Вержюс, Жан Мажорис, ставший из наставника его духовником, и врач Гильом Летье. Столь юный, но уже опытный в искусстве обольщать и переманивать верных людей, Людовик, управляя без короля Лангедоком в 1439 году, осыпал близких себе людей подарками и формировал свою клиентуру. 13 октября он подарил крупные суммы денег верным людям, которые его сопровождали: 50 ливров стольнику Жану Труссо и Гильому Летье, 20 экю своему духовнику, по сто каждому из двух камердинеров и двести господину д'Эстиссаку. Тремя годами позже из 30 тысяч флоринов, предоставленных ему штатами Дофине, крупные суммы были отданы «некоторым знатным особам из окружения дофина»: 500 флоринов адмиралу Коэтиви, столько же камергеру Жаку дю Тилли, двести Габриэлю де Берну, наместнику в Дофине, и еще два десятка подарков, от 25 до 250 флоринов, людям из ближнего круга, исполняющим мелкие должности.

В 1446 году, покинув двор, чтобы управлять Дофине, изгнанный и приговоренный к своего рода ссылке, он уехал не как изгнанник, в сопровождении нескольких слуг, а во главе многочисленного и блестящего эскорта. Это были заслуженные люди, долгое время исполнявшие ответственные должности: Жан де Лескен, бастард д'Арманьяк, Жан де Бюэй, Шарль де Мелен, Луи де Крюссоль и больше десятка знатных людей, имеющих владения в различных областях Франции и большой опыт как в государственных делах, так и в придворных играх и заседаниях Совета. Людовик тотчас назначил двенадцать секретарей, на преданность которых мог рассчитывать; в их числе были Жан Боштель, женившийся на сестре Жака Кёра, Жан Бурре, простой писец, которого он повстречал в Париже и быстро продвинул наверх, и Жан Жопитр.

Находясь в ссылке, Людовик сумел привязать к себе людей, защитить их, осыпать милостями не только в Дофине, но и во всем королевстве. Каждый должен был понять, что если правильно выберет свой лагерь, то получит кое-что взамен. Место епископа Шалонского пустовало, король твердо поддерживал Жоффруа Флеро, епископа Нимского, но Людовик написал старейшине и капитулу, сообщив о своем желании поставить во главе епископства своего человека, Амвросия де Камбре, сына первого председателя Парижского парламента, уже бывшего архидьяконом Шалона, а главное — его дворецким. Он твердо стоял на своем, требуя, чтобы капитул избрал этого человека, хотя о нем говорили много дурного (помимо прочих злодеяний, он изготовил или велел изготовить подложные папские буллы, чтобы дать разрешение на брак Жана V д'Арманьяка с его сестрой Изабеллой). Но все напрасно: епископом Шалонским стал Флеро, а Амвросий де Камбре был избран в Але. Однако эта история и письма Людовика наделали много шуму и показали, что он принимал близко к сердцу интересы своих слуг.

Как только он стал королем, то сразу принялся за полное обновление штата, и не только в высших эшелонах. Об этом было известно, и Дюнуа воскликнул в тот самый день, когда узнал о смерти Карла VII, что он сам и все добрые слуги потеряли своего господина и что теперь каждый должен подумать о себе. Претенденты являлись толпами. Охота за почестями приняла неприличный оборот. Уже 24 июля 1461 года, всего через два дня после смерти короля Карла, несколько знатных особ и горожан выехали из Парижа и его окрестностей и отправились в Геннегау, Брабант и Фландрию на встречу с королем Людовиком, одни — чтобы получить от него земли, губернаторства и должности, другие — чтобы увидеть его и умолить сохранить земли, правительства и должности за их родственниками и друзьями, которые служили королю Карлу. Людовик громко заявил, что не желает ни о чем слушать и производить назначения до тех пор, пока его отец не будет предан земле, а он сам —коронован в Реймсе.

Но зато 2 сентября он так рьяно взялся за дело, что все были ошеломлены, а некоторые даже возмущены подобной «смутой» — настоящей чисткой, «охотой на ведьм», как мы сегодня бы сказали. Она проводилась хозяйской рукой, не предоставляя ничего на волю случая. В особняке Турнель король собрал герцогов, графов и рыцарей, а также нескольких «мудрых и осторожных нотаблей», чтобы произвести назначения на должности. Это оказалось непростым делом — на совещания ушло целых три недели. Были смещены самые высшие чиновники в королевстве, а также множество секретарей, советников и писцов Счетной палаты, Парламента, казначейства, Монетного двора и пр. Имена жертв были известны, и каждый хронист приводит их список: Жан де Бюэй — граф де Сансер и адмирал, Робер де Гокур, адмирал Франции Логеак, Гильом Ювенал дез Юрсен, генеральный прокурор Жан Дове, который проводил ликвидацию имущества Жака Кёра, Ив де Сепо — первый председатель Парижского парламента, камергер Гильом Гуфье... Другие, больше себя скомпрометировавшие, чьих интриг и проступков Людовик не забыл, были арестованы и посажены в тюрьму (советники Гильом Кузино и Этьен Шевалье); Пьер де Брезе, великий сенешаль Нормандии, сбежал, а Антуан де Шабанн скрывался в окрестностях Эвре. Король послал за ним погоню и пообещал полторы тысячи экю тому, кто его приведет, заявив, что «когда его поймает, бросит его сердце своим собакам». Эти люди расплачивались за свою преданность Карлу VII. Людовик не терпел рядом с собой тех, кто верно служил его отцу и отказался последовать за ним, дофином, или, по меньшей мере, интриговать в его пользу и держать его в курсе всего, что затевалось при дворе. Верные советники подверглись преследованию, лишились имущества, попали во внезапную опалу, без всякого уважения к оказанным услугам, вынужденные довольствоваться скудными средствами, не допускаясь к принятию решений и ответственным должностям.

Габриэля де Руссильона, который в 1456 году уехал из Дофине, откликнувшись на призыв Карла VII, в 1461 году обвинили в сговоре с епископом Валенсийским Луи де Пуатье и взвалили на него вину за «разрыв между покойным королем и его сыном». Имущество его конфисковали и передали тогдашнему фавориту Эмберу де Батарне, свою жизнь он окончил в тюрьме, в замке Борепер в Дофине. Оливье де Коэтиви, в ранней молодости ставшего гранд-адмиралом Франции (в 1434 году), одного из героев завоевания Нормандии, посвященного в рыцари королем после победы при Форминьи (15 апреля 1450 года) и ставшего господином Тайбура по смерти своего брата Прежана, тоже не пощадили, несмотря на все его титулы и блестящую репутацию военачальника. Складывалось такое впечатление, что его заслуги и связи обернулись против него. В ноябре 1458 года Карл VII женил его на своей побочной дочери Марии де Валуа, которая принесла ему, помимо приданого в двенадцать тысяч экю, одежд, шелка и мехов более чем на двенадцать тысяч ливров, еще и владение Сентонж с городами Ройан и Морнак. Придя к власти, Людовик XI сразу же лишил Оливье командования отрядом в пятьдесят копий, отнял у него губернаторство и сенешальство в Гиени, конфисковал его владения и отказался выплатить остаток приданого Марии. Он даже хотел лишить всех прочих наследников Прежана имущества, отнятого у англичан во время отвоевания земель. 28 ноября 1461 года Жан Изоре, советник и камергер короля, явился в замок Тайбур, чтобы сообщить Коэтиви и его жене, «госпоже Марии Французской», что они должны сдать «баронство, замок, земли и владение Тайбур со всем, что ему принадлежит и к нему относится», или же уплатить тысячу марок золота. Люди короля потребовали, чтобы их впустили в донжон, не нашли там ни мебели, ни утвари, но забрали вино. Затем они завладели портом Тайбура, относящимся к данному владению, а в самом Тайбуре — особняком Сен-Серен. Суровость короля, его желание забрать всё себе или для своих близких не знали никаких границ. Жан де Фуа, граф де Кандаль, «державший сторону англичан», был пленен «в честном бою» Прежаном де Коэтиви в 1450 году и обязался уплатить крупный выкуп в двадцать три тысячи восемьсот пятьдесят золотых экю в течение полутора лет, под страхом штрафа в пятьсот дукатов за каждый месяц задержки. Десять лет спустя Оливье де Коэтиви, унаследовавший этот выкуп, так еще ничего и не получил, а Кандаль «своими докуками и улещаниями» добился от короля снятия выкупа. Уже лишившись своих земель, Оливье де Коэтиви не посмел противиться королевской воле («Бойтесь гнева государева!») и вернул ему его обязательства, скрепленные печатью.

Других советников ждала расплата за темные интриги, которые во времена Карла VII привели их к власти, и за провинности перед друзьями дофина. Некоторые авторы утверждают, что Людовик был очень дружен с Жаком Кёром и что эта дружба в 1450 году стала одной из причин опалы казначея, изгнанного грубым и бесстыдным образом партией честолюбивых придворных, возглавляемых Шабанном, графом де Даммартеном. Поэтому опала его самого никого не удивила. Во всяком случае, стала ли эта чистка без суда и следствия проявлением политической мудрости и разумного недоверия или сведением счетов, ее размах наделал много шуму.

Всех отстраненных от должностей заменили новые люди или верные слуги времен изгнания и борьбы против Карла VII. В Париже Людовик сначала велел везти себя во дворец на острове Сите, в главный зал, и заявил, что все, кого его отец бросил в тюрьму Лувра, будут немедленно освобождены. Среди них был Робер д'Этутвиль, парижский прево, арестованный в 1460 году солдатней, которая перевернула в его доме все вверх дном в поисках шкатулок, ящичков и прочих мест, в каких могли бы находиться бумаги, и нанесла «множество оскорблений его жене, почтенной, благородной и порядочной даме». Д'Этутвилю вернули должность прево.

Тех, кто последовал за дофином в изгнание в Женапп, вознесли и наградили высокими должностями. Так, Жан де Монтобан стал адмиралом Франции и смотрителем рек и лесов. Жан Бурре стал одним из приближенных короля, который прислушивался к нему более, чем к другим. Его назначили составлять и запечатывать патенты о предоставлении должностей, что принесло ему значительное состояние.

Хронисты того времени уделяли меньше внимания государственным институтам, чем королевским чиновникам, и мало или в самых общих чертах говорили о потрясениях, коснувшихся палат Парламента или Счетной палаты. Однако мы знаем, что большинство из пятнадцати почти постоянных членов Большого совета были уволены; остались только Жан де Бурбон и Жан Бюро, смотритель артиллерии, от которого Людовик многого ожидал. С тех пор и в течение долгого времени люди, которых часто призывали на заседания Совета, были сплошь людьми короля, теми, кого он знал в юности и кому доверял, — Жан Дайон, сеньор дю Люд, Пьер Дориоль, распорядитель финансов, — а еще больше было тех, кто находился рядом с ним в трудные годы и в ссылке, — Жан, бастард д'Арманьяк, Антуан де Кастельно, Луи де Крюссоль, Жан де Монтобан, Жан де Монтеспедон, а также давние друзья Жака Кёра: Жан де Бар и Гильом де Вари. Жан Барийе, арестованный по приказу Карла VII в 1449 году и двумя годами позже приговоренный к тюрьме и штрафу в шестьдесят тысяч экю, в октябре 1462 года был назначен магистром Счетной палаты.

По традиции (или легенде?) считается, что Людовик XI старался окружить себя людьми, находившимися полностью в его власти, выходцами из незнатного сословия. Эти верные ему люди были накрепко с ним связаны, находились в его тени, следовали за ним повсюду, а чтобы скомпрометировать их и забрать над ними полную власть, он поручал им грязную работу — арест подозреваемых, расследования, заседание в чрезвычайных трибуналах, тайные поручения и переговоры. Авторы приводят имена Жана де Монтобана, Амвросия де Камбре, а главное — Тристана Лермита и Оливье ле Дена, как будто эти люди были единственными наперсниками государя. Тристан, ничем не выделявшийся среди прочих, когда он в 1431 году поступил на службу к Карлу VII, двадцатью годами позже был посвящен в рыцари и оставался при Людовике XI до самой своей смерти в 1478 году, не зная опалы. Этот человек, которого ненавидели аристократия и знать, телом и душой преданный королю, сурово покарал по его приказу в 1466 году в Нормандии сторонников Карла Французского и герцога Бретонского; в том же году он помогал вести процесс над Шарлем де Меленом и добился его осуждения, получив в награду кое-что из пожитков покойного. Что же касается Оливье ле Дена, Людовик чисто случайно встретил его в небольшом фландрском городке Тиелт, находясь в изгнании в Бургундии, отличил и сделал своим слугой — цирюльником, но также жестоким и тайным исполнителем гнусных дел; он даже доверил ему несколько посольских поручений, пожаловал дворянство и сделал графом де Меленом[12]. Ни тот ни другой не получили снисхождения от мемуаристов, которые очень недобро смотрели на то, как король благодарил их за службу. Все, вслед за Коммином, удивлялись «должности, пожалованной сим мудрым королем столь малому человеку (Оливье ле Дену. — Ж Э.), не способному ее исполнять».

Их присутствие среди самых достойных королевских чиновников, а тем более широта их полномочий, которые называли тайными, и мрак, который зачастую окутывал их деятельность, во многом способствовали созданию представления о Людовике как о злобном, во всяком случае скрытном короле, беспрестанно готовящем всякие преступления, властителе, которому нравилось поручать подобные дела соглядатаям и худородным изуверам, сущим разбойникам.

Образы из легенды, легко утвердившиеся в XIX веке по воле писателей-романтиков, ставших «властителями дум», напоминали о «мрачных временах Средневековья». Вернуться к реальности — значит представить себе государя, более заинтересованного в услугах известных людей, которые уже проявили свои навыки и умения, нежели окружающего себя людьми без чести и совести, а также без всяких способностей. Он умел выбирать и не засорял свой аппарат посредственностями, стараясь окружать себя людьми хоть и скромными, но уже имевшими опыт государственной деятельности. В 1465 году, когда был заключен мир с принцами из Лиги общественного блага, он отправился из Парижа в Орлеан и «взял с собой Арно Люилье, парижского менялу и мещанина, которому настоятельно велел следовать за ним и всегда находиться подле него, и взял также мастера Жана Лонгжо-младшего... для участия в своем Большом совете». А главное — об этом уже было сказано, и не раз, — он превосходно владел искусством сманивать доверенных людей своих соседей. Высшие чиновники, ведшие политическую игру, по большей части были перебежчиками. Никто не старался так, как он, привлечь к себе человека, который мог ему служить. Он настаивал, не отступался, предпринимал все новые попытки «и не обижался, получив единожды отказ от человека, коего он желал переманить к себе, а продолжал его осаждать, давая большие посулы, деньги и должности, о которых знал, что придутся ему по душе». Он не делал тайны из этих маневров, вслух высказывая свое намерение щедро отблагодарить всех тех, кто оставит своего господина и явится к нему, подав пример всем его подданным, «под какими бы принцами и вельможами они ни находились, покинуть все прочие страны, чтобы служить нам как своему самодержавному господину». А верные ему люди, в первую очередь Коммин, наперебой восхищались государем, который лучше всех, кого они знавали, «умел почитать и уважать порядочных и стоящих людей». Разве умение «приблизить к себе добродетельных и почтенных людей, знающих и толковых», не являлось главнейшим качеством короля?

Он постоянно справлялся о достоинствах советников или высших чиновников, которых хотел сманить от их господина; каждый визит от двора к двору давал ему повод провести переговоры, маневры, подарить подарки или поманить красивыми обещаниями, а также случай подготовить измену. Его послы поступали так же; они подготавливали почву и тотчас сообщали обо всем королю. Ничто не должно было от него ускользнуть, и он являлся на встречи лично, уверенный в том, что сумеет убедить любого.

Те, кто отвечал на его авансы, стремились к безопасности, уверенности в завтрашнем дне. В те времена войн и мятежей власть принцев, даже в самой Бургундии, слабела от множества восстаний, внезапных или подготовленных, а Французское королевство, пройдя через кризис Лиги общественного блага, становилось все сильнее и крепче. Соблазн примкнуть к нему для многих был непреодолим. Слуги принцев или вельмож уже не хранили им непоколебимую верность: государственная служба возобладала над прежней феодальной службой. Коммин, ловко нашедший предлог для своей бесславной измены, прекрасно определяет чувство неуверенности и смятения таких слуг: «Мы утратили всякую веру и искренность по отношению друг к другу, и трудно сказать, какие узы еще могли бы связать нас».

А еще — и прежде всего — им нужны были деньги, и тот же самый Коммин договорился до того, что всякая измена отвратительна, если совершена не за плату. А король Людовик был так щедр, расточая свое золото и дары! Часто он попросту предлагал сделку. 25 апреля 1470 года, находясь в Гаскони, в Лимоне, он попросил Жана Бурре, бывшего в Сомюре, прислать ему немного денег, ибо, по его словам, «у меня здесь множество гасконцев, а мне нечего им дать»; трое из них были людьми Жана д'Арманьяка и только что перешли на сторону короля. Для других, тщательно подготовленных переходов, проводилась длительная предварительная работа, переговоры, на которых обговаривались условия, а под конец происходила передача средств, сопровождаемая разнообразными гарантиями. Коммин, которого посланец короля уже уговорил изменить своему герцогу, воспользовался в 1471 году поручением к королю Кастилии и паломничеством в Сантьяго-де-Компостела, чтобы проехать через Францию, говоря, что сначала наведается в Бретань; в Туре он получил обещание пенсиона в шесть тысяч ливров. Эту сумму тотчас передали на сохранение купцу Жану де Бону, бывшему приказчику Жака Кёра. По возвращении из паломничества Коммин все еще пользовался доверием Карла Смелого, но в ночь с 7 на 8 августа 1472 года оставил бургундский лагерь под Дьепом. Позднее, после смерти герцога Бургундского, король занялся покорением городов к северу от Соммы, повсюду обещая деньги: «если в какой-либо крепости находился капитан, способный сдать ее за деньги, и заводил знакомство с королем, он мог быть уверен, что нашел покупателя, и не боялся его отпугнуть, запросив слишком большую сумму, каковую тот щедро ему предоставлял».

Щедрой рукой король повелел раздать в целом пятнадцать тысяч золотых экю. Это было сопряжено с определенным риском: «тот, кому сие было велено, удержал часть себе и плохо ею распорядился, как о том прознал король».

Хотя все авторы сходились в том, что король умел обольстить или подкупить, ни один не показал, какой поистине необычайный размах приняло перебежничество и насколько политическая верхушка королевства благодаря этому обогатилась и обновилась.

Боффилле де Джудичи, отпрыск одного неаполитанского рода, сначала служил Иоанну Калабрийскому в королевстве Неаполь, потом в Каталонии, во время похода 1466 года. После смерти Иоанна (16 декабря 1470 года в Барселоне) он вернулся в Прованс, приведя военный отряд и доставив крупные суммы денег королю Рене, который сделал его советником и камергером. Уже в следующем году он предложил свои услуги королю Людовику, который отправил его с посольством в Милан, а потом послал подавлять восстание в Руссильоне в 1473 году, назначил его бальи Перпиньяна, затем вице-королем Руссильона и Сердани, капитаном Кол-лиура. Поручил ему также множество посольств в Венецию, Милан, к английскому королю Эдуарду IV. Оставаясь в милости у короля, он участвовал в судебном процессе над графом де Першем в марте 1483 года. Еще один неаполитанец, Никола де Монфор, граф де Кампо-Бассо, «человек бессовестный и опасный», сражался в Иль-де-Франс вместе с Иоанном Калабрийским во время войны с Лигой общественного блага. Став камергером герцога Бургундского, он предложил свои услуги королю, который долго колебался, трижды ему отказывал и даже просил герцога Миланского и герцогиню Савойскую арестовать этого Кампо-Бассо, который должен был пройти по их землям, чтобы набрать в Тоскане и на юге Италии войска для Карла Смелого. И только три года спустя, в конце 1476 года, во время осады Нанси тот бросил бургундцев, перешел в лагерь герцога Лотарингского и в конечном счете поступил-таки на службу к Людовику XI.

Большой популярностью пользовались бретонцы. Вассалы герцога могли только поражаться козням своего сюзерена, который в соответствии с соглашением между Иоанном II Бретонским и Филиппом IV Красивым, заключенным в 1297 году, должен был подчиняться французскому королю; однако он беспрестанно интриговал против короля, заключая договоры с бургундцами или англичанами. Во время Лиги общественного блага им было трудно сделать выбор, множество из них пребывало в нерешительности и сомнениях. Объявить себя одновременно «добрыми бретонцами и добрыми французами» было легко, труднее было поддерживать эту фикцию. Не все остались глухи к королевским обещаниям пенсий и должностей. Людовик XI поставил на поток сманивание бретонских советников и военачальников. Таннеги дю Шатель, прекрасно знавший механику этих измен, поскольку сам ушел в 1461 году от герцога к королю, потом вернулся в бретонскую армию в 1465 году, наконец был прощен и снова примкнул к Людовику в 1468 году, сказал, что его господин хотел «вывести из окружения герцога всех влиятельных, державных и могущественных людей, находившихся у него в услужении, дабы герцог склонился пред волей короля». Он не считал за труд лично встречаться с тем или иным вельможей или чиновником, находившимся в шатком положении, недовольным своей судьбой в Бретани, чтобы перечислить ему все выгоды от перехода на королевскую службу. Пеан Годен, уволенный герцогом с должности смотрителя артиллерии, приехал в Амбуаз, чтобы уладить кое-какие дела и переговорить с несколькими бретонскими пушкарями, служившими тогда в королевской артиллерии. Тут подошел король и стал убеждать его остаться. Людовик долго его улещивал, горько сетуя на «измены, мятежи и злодейства, причиненные ему герцогом и иже с ним», а затем предложил показать ему свои пушки.

Некоторые из перебежчиков потом передумали, раскаявшись, стосковавшись по родине или пожелав вернуть свое имущество в Бретани, а может быть, откликнувшись на зов герцога, который наверняка не сидел сложа руки. Жан де Роган в апреле 1470 года сказал, что отправляется по святым местам, а сам покинул Нант и мчался сломя голову до самого французского двора. Осенью 1475 года, раздосадованный тем, что платили ему не лучше, он решил вернуться к прежнему господину. Он уже находился в одном аббатстве рядом с Нантом, когда король сообщил об этом господину де Брессюиру, сказав, что рассердится, если Роган доведет свой план до конца: «Возьмите трех-четырех человек из тех, которые взялись доставить его в Бретань, привезите их ко мне и пообещайте им всяких благ, а также то, что я хорошо обойдусь с монсеньором де Роганом». Во всяком случае, сделайте так, чтобы он не смог продолжить свой путь; я знаю одного юношу из Дофине в его свите (добавил король), «поговорите с ним и со всеми прочими, что стоят над ним». Другие тоже мучились сомнениями, хотели вернуться, потом опять уезжали. Филипп Дезессар, дворецкий Людовика XI в 1465 году, капитан Монти-ле-Тур, которому к тому же была поручена охрана зверей и птиц (отнюдь не простое дело), сбежал в Бретань и стал губернатором Монфора. Но король надавал ему столько обещаний — и тотчас предоставил пожизненную пенсию в четыре тысячи золотых экю, — что он вернулся, стал бальи Mo, смотрителем рек и лесов Франции с пенсионом в тысячу двести ливров. И находился на этом посту до самой смерти в 1478 году.

Людовик не потерял понапрасну ни одного дня после смерти своего брата Карла Гиеньского. Он находился неподалеку, поспешно продвигался вперед и ждал только известия о кончине, чтобы прибрать к рукам и герцогство, и чиновников, у которых не оставалось другого выбора, кроме как подчиниться или укрыться в союзной Бретани. Упрям-цы, которые никуда не уехали и были схвачены, — «отказники» — узнали почем фунт лиха: их обвинили в измене и тотчас вынесли приговор. Более покладистые принесли присягу: высшие чиновники — поодиночке, их подчиненные, слуги и кое-какие вельможи не столь высокого ранга — целыми группами. 29 мая 1472 года двадцать три человека поклялись перед Жаном Бурре в верности королю «на голове святого Евтропия, возложив руку на оную голову», и тотчас получили управленческие должности. Среди них был Панталеон, впоследствии ставший личным врачом короля. Жильбер де Шабанн, племянник недоброй памяти Антуана, графа де Даммартена, камергер и сенешаль Гиени, перешел на службу к королю сразу после смерти Карла, получив за это сенешальство Базас.

По меньшей мере, двое из тех, кто уехал в Бретань, пробыли там недолго, соблазненные посулами пенсий и должностей. Гасконец Оде д'Айди, господин де Лескен, служивший Карлу VII, Франциску II Бретонскому, а потом Карлу Гиеньскому, сначала укрылся в Нанте, где дал приют другому беглецу — Гильому де Супленвилю, вице-адмиралу герцога Гиеньского. Однако тотчас отправил его в сентябре 1472 года с посольством к королю в Пон-де-Се, чтобы поговорить о возвращении. Гильом не устоял перед шестью тысячами экю, выплаченными наличными, пенсией в тысячу двести ливров, местом градоначальника Байонны, прево Дакса, владением Сен-Север и, позднее, бальяжем Монтаржи. У каждого была своя цена, и Оде д'Айди, наведя справки о намерениях короля, последовал за ним. Он тоже не проиграл и обеспечил себе прекрасную карьеру: великий сенешаль Гиени, капитан Бордо, сенешаль Ландов, граф де Комменж и адмирал Франции.

На самом деле эти люди, возможно, подвергавшиеся большой опасности и уже представлявшие себе, как их предадут королевскому суду по обвинению в сговоре с герцогом Карлом, в первые недели или месяцы стремились только к тому, чтобы сменить господина. Они перестали злословить на счет короля, обвинять его в отравлении брата и получили обратно хорошие должности у себя в Базасе, Даксе или Бордо. Доказательство мудрости: в этих краях, присоединенных к владениям французской короны всего два десятка лет назад, король не насаждал пришлых сенешалей или капитанов. В 1476 году он торжественно примирился со всей ги-еньской знатью и сделал Бертрана, бастарда де Галара де Дюрфора, до сих пор хранившего верность английскому королю Эдуарду IV, своим советником и камергером.

Несвоевременные демарши герцогов Бретонских, а потом смерть Карла Гиеньского многое упростили. Однако со стороны Филиппа Доброго, а потом Карла Смелого Людовик XI наталкивался на более упорное сопротивление. Чтобы подбить на измену и побег, ему приходилось пускать в ход все средства, тратить много денег, а главное — подстерегать промахи соперника. Он добился успеха, многих этим удивив, — вырвал у бургундского государства такое количество достойных людей, что это государство, и без того ослабленное потерей нескольких капитанов и советников в сражении при Монлери (камергеры Филипп де Лален и Жоффруа де Сен-Белен, бальи Куртре Филипп д'Уаньи), было совершенно обескровлено. В списке сманенных королем было не менее двух-трех десятков человек. При герцоге Филиппе их было еще не так много, но при Карле Смелом уже больше, а уж после его смерти — тем более.

История утверждает, что во время знаменитой встречи в Перонне (октябрь 1468 года) король сговорился с несколькими чиновниками герцога, которые держали его в курсе дел и даже предостерегали от опасностей, намереваясь впоследствии принять их к себе на службу. Это не чистый вымысел, поскольку он сам на это намекнул, припомнив, что Филипп де Коммин тогда сильно ему помог: «Когда мы были в руках и во власти неких из мятежников и непокорных... и в опасности подвергнуться заточению... он, не убоясь грозящей ему опасности, предупреждал нас обо всем, о чем мог, ради нашего блага». Пероннское дело обернулось так плохо, что собрать жатву удалось еще не скоро, и она оказалась небогатой. Жан де Бодрикур, сеньор де Вокулер, примкнул к королю в том же году, но Гийо По заставил себя ждать дольше: он получил должность бальи Вермандуа и командование Копьеном в 1469 году. Гасконец Антуан де Кастельно, сенешаль Гиени, обвиненный в измене вскоре после Монлери, попал в тюрьму, сбежал, укрылся в Бургундии, оказал несколько услуг Людовику в Перонне, но примкнул к нему в конечном счете лишь в 1471 году.

Между тем осенью 1470 года Людовик предоставил убежище двум беглецам, близким знакомцам Бодуэна, бастарда Бургундского, которые участвовали в заговоре с целью убить Карла Смелого. Их гонец по ошибке передал их письма другому бастарду Бургундскому — Антуану. Бодуэн сбежал, и король подарил ему виконтство Орбек. Однако Парламент отказался зарегистрировать дарственную, в итоге перебежчик примирился с Карлом Смелым и сражался рядом с ним во время осады Нанси.

В 1472 году настал черед Коммина, потом, в 1475 году, — Иоанна Бургундского, кузена герцога, и Жака, господина де Монмартрен и де Луан. Кое-кто покинул Карла Смелого после ареста Иоланды Савойской, сестры короля, — Иоанн, принц Оранский, Гильом де Рошфор, которого Людовик потом сделал канцлером, врач Анджело Като, ставший в 1482 году архиепископом Валенсийским. Как только стало известно о драме в Нанси, Филипп де Коммин и Людовик, бастард Бурбонский, были отправлены королем в бургундские земли, «дабы привести к покорности всех, кто того пожелает», и сделать выгодные предложения тем, кто сдаст свои замки и города. В Абвиле Коммин пообещал кругленькие суммы денег и пенсии магистратам, чтобы те впустили его войска. Однако двери раскрыл народ, ремесленники и чернь, так что нотабли ничего не получили, «поелику крепость была сдана не ими». Губернатор Арраса Филипп де Кревкёр «вышел из города и вывел из него бывших с ним солдат, и каждый отправился туда, куда пожелал, поступив так, как ему было угодно»; сам же он примкнул к королю, который сделал его губернатором Арраса и Пикардии, обер-камергером и маршалом Франции; его брат Антуан получил цепь ордена Святого Михаила и должность начальника над волчьей ловлей. Перонн без боя сдал Гильом Биш, «человек низкого происхождения, коего обогатил и возвысил герцог Карл».

Другие заставляли себя упрашивать, дожидаясь, пока успехи короля сделаются очевиднее: таковы Гильом IV де Биржи, барон де Бурбон-Ланси, фламандец Жан Дриеш, Филипп де Ошберг, маркиз де Ротлен и господин де Баден-вейлер, который женился на Марии Савойской, племяннице Людовика XI, и получил в приданое земли Монбар, а затем владения Жу, Юзиль и Понтарлье. Вскоре после того к ним присоединился Гильом де Клюни, папский протонотарий, епископ Теруаннский, который на службе у короля получил епископство Пуатье. Великому бастарду Бургундскому Антуану, пленнику Рене Лотарингского, король сделал щедрые предложения, уверяя, что отблагодарит его больше, нежели противоположная сторона. Тот согласился перейти на его сторону и действительно получил графства Гиз и Отремон.

После побед в войне за завоевание Бургундии поток перебежчиков усилился. Капитаны, захваченные на поле битвы, недолго подвергались суровому обращению и, очутившись перед лицом короля, знали, как повести переговоры о своем переходе к нему на службу: «Я видел много знатных узников ... впоследствии они, к своей великой чести и радости, вышли из заключения и получили от короля большие блага. Среди них был сын монсеньора де ла Грютюза из Фландрии, плененный в сражении, — его король женил, сделал своим камергером, сенешалем Анжу и дал сто копий. Также сеньор де Пьен, попавший в плен во время войны, и сеньор де Вержи — они оба получили от него кавалерийские отряды и стали камергерами его или его сына, заняв одновременно и другие посты». Симон де Кенже, бургундский военачальник, захваченный в плен во время похода 1478 года, тоже покорился и был освобожден. Это было какое-то поветрие, охватывавшее людей, на чьих глазах Мария Бургундская и ее сторонники теряли города и земли. Людовик все-таки держался начеку и наводил справки. В том же 1478 году, узнав, что к нему собираются переметнуться Жан де Круа и Оливье де ла Марш, он усомнился в их искренности и попросил разведать получше: «Я сильно опасаюсь, нет ли в том какого обмана». Однако, по его словам, он страстно желал, чтобы де Круа был на его стороне. Так в конце концов и случилось.

 

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться: