Вербовка на остров Шпицберген

 

Теперь я уже была студентка 3 курса, и после двух таких тяжелых, мучительных лет должна же была, наконец, получить общежитие в нашем знаменитом, так называемом «Доме коммуны», строительство которого вроде бы закончилось или подходило, наконец, к концу.

И вдруг в это время прошел слух, что Народный комиссариат образования издал приказ – видно приняв во внимание катастрофическое положение студентов с общежитиями – разрешить студентам получать годичный отпуск для работы на периферии с полным правом, вернувшись через год, продолжить учебу.

Мы с Ольгой немедленно решили отправиться на год куда угодно, в любую тьму тараканью, попробовать свои силы. Я – после всех моих таких тяжких испытаний, в надежде успокоиться, а также в надежде, что через год условия с общежитием улучшатся. Ольга – просто со мной за компанию. Кто‑то в Наркомате образования подсказал нам, что идет большая вербовка персонала на острова Шпицберген, там в то время были совместные советско‑норвежские концессии. Мы немедленно помчались туда и немедленно получили годичный контракт в «Арктуголь».

Архипелаг Шпицберген, расположенный в Северном Ледовитом океане, до 1920 г. считался «ничьей землей» и только в 1920 г. был подписан договор по Шпицбергену, провозгласивший над ним суверенитет Норвегии, но при этом любое государство также имело право вести там любую научную и экономическую деятельность. Советский Союз быстро присоединился к этим условиям, и Норвегия официально признала, что Советский Союз имеет на этом архипелаге особые экономические интересы.

Условия работы и оплата были великолепные, часть зарплаты выплачивалась даже валютой. Снабжение в это тяжелое для страны время было там просто царское. Здесь я должна не просто сказать, а даже подчеркнуть, что при советской власти там, где не вмешивались спекулянты, а государственные продукты направлялись прямо на снабжение экспедиций, все шло великолепно.

Нас не испугало даже то, что там три месяца полярная ночь, арктические морозы, а основные «аборигены» – белые медведи, и нам рекомендовали без вооруженных провожатых не выходить на прогулки. Ну что ж, решили мы, там тоже люди живут, поработаем, оденемся, соберем немного денег, вернемся и спокойно закончим образование. Так мы уже собрались в долгий путь.

Но так же вдруг и так же неожиданно этот приказ отменили и постановили вернуть всех студентов обратно на учебу. Это еще были те годы, когда быстро и просто издавались приказы, которые так же быстро и просто отменялись. Казалось, что вся жизнь идет еще как‑то на ощупь.

 

Общежитие «Дома коммуны»

 

Итак, наконец, мне выдали временный ордер в общежитие «Дома коммуны» во 2‑м Донском проезде на кабинку временно отсутствовавшего студента последнего курса, который вот‑вот должен был вернуться с практики.

Наш «Дом коммуны» – теперь уже «наш», это оригинальное здание, шедевр современного архитектурного искусства, было похоже на корабль, на фабрику и бог знает на что еще. Углов у этого здания не было, они были закругленные, как башни, а круглые окна‑иллюминаторы и овальные трубы на плоской крыше еще больше подчеркивали его сходство с пароходом. При входе обширный вестибюль, почта, студенческая столовая, кафетерий, огромный физкультурный зал, медицинский кабинет с дежурившим круглосуточно врачом, на втором этаже кинотеатр, библиотека, читальня, комнаты для занятий, а дальше шли жилые помещения.

Жилая часть здания делилась на две половины: южную и северную, вдоль длинных узких коридоров справа и слева были двери, которые не открывались, а просто отодвигались как в вагонах, и комнатки, которые мы называли кабинки… Кабинки были размером два метра в длину на два с половиной в ширину. Они напоминали матросские каюты на пароходах, в них нельзя было заниматься, считали, что студенты будут заниматься в учебных помещениях, в читальне, а здесь только ночевать. В этих кабинках помещались две узенькие кровати и между ними ровно столько свободного места, чтобы можно было пройти присесть или лечь на кровать.

А все подсобные помещения находились далеко. Так, например, принять душ можно было один раз в неделю, когда давали горячую воду. Чтобы сходить в туалет, умыться, помыть руки или просто выпить глоток воды, надо было бежать вдоль этого длиннющего коридора к середине здания, почти два блока, а чтобы достать горячую воду из кубовой для чая, вообще надо было спуститься в подвал. Удобства были «те еще». Но несмотря ни на что, здесь жили даже семейные студенты с детьми.

 

Новое здание

 

В это же самое время мы, наконец, переехали из здания Горной академии на Большой Калужской, 14 в новое, еще далеко не достроенное, здание теперь уже нашего Института цветных металлов и золота на углу Калужской площади и улицы Коровий Вал, 3. Так называлась улица, которая спускалась прямо к Парку культуры и отдыха им. Горького. Вокруг нашего нового непривлекательного, темного грязно‑серого цвета здания были горы стройматериалов, цемента, глины, песка, кирпичей и глубокие котлованы, в которых легко можно было ноги сломать при входе.

Занятия наши начались в мрачном неоштукатуренном, неотапливаемом здании, где полным ходом продолжались строительные работы по монтажу отопительной системы. С первого до четвертого этажа в каждой аудитории были по углам дыры для прокладки труб, и, несмотря на наши лекции, стук и грохот не только не прекращались, а иногда с первого до четвертого этажа сопровождались такой сочной матерщиной, что заглушали даже голоса преподавателей.

Мы мерзли на лекциях, ноги‑руки коченели, карандаш нельзя было держать в руках, сидели в пальто, в перчатках, поджав под себя окоченевшие ноги. Когда профессор вызывал к доске, то терпеливо ждал, давая время надеть обувь на окоченевшие от холода ноги. И только во время перерыва мы вылетали из аудиторий в коридор, где стояла наша буржуйка и, подбросив в нее дрова, окружали ее плотным кольцом, грели озябшие руки и, с трудом разжимая застывшие челюсти, пели охрипшими голосами. Каких мы только песен не перепели за это время – тоскливых, веселых, бодрых, боевых.

– Атмосфера вполне подходящая, чтобы мозги не протухли, – шутили студенты.

А на занятия в лаборатории почти до окончания института ходили в старое здание Горной академии на Большую Калужскую, 14 и на Шаболовку.

Было еще одно место, где требовалось затратить уйму времени и нервов – это на походы в столовую, на стояние в очередях, где, так же как и повсюду, не хватало мест, столов, стульев, посуды, стаканов, тарелок, ножей и вилок. Самыми радостными днями были походы в баню, где так же в раздевалках надо было стоять в очереди, не хватало мест, не хватало мыла (один из наиболее дефицитных продуктов), где за каждую шайку и за каждый кусочек мыла надо было бороться. Я до сих пор помню, как однажды я в центре города встретила знакомого из Геническа, который работал завхозом где‑то у Измайловского парка, и я поехала в такую даль, чтобы получить кусок мыла по знакомству. И какое это было замечательное приобретение!

И в этих невероятно трудных условиях все старались помочь друг другу.

 

Встречи с женой Сталина

 

 

Приятная неожиданность

 

Почти в начале семестра, незадолго до Октябрьских праздников, сидя уже пару часов в томительном ожидании своей очереди в парикмахерской Гранд‑отеля, в одном из красивейших зданий на площади Революции (парикмахерские даже для нас, для студентов, были вполне доступны), я увидела, как вошла женщина, у гардероба сняла пальто, шляпу, подошла к зеркалу и каким‑то далеким, знакомым жестом стала поправлять волосы.

Московская жизнь в то время меня уже достаточно «разложила», хотя комсомольская этика, особенно в провинции, еще не поощряла применение косметических средств, но никто из моих московских друзей этой «этики» особенно не придерживался. И мне приятно было появиться среди своих друзей хорошо причесанной и с маникюром, а друзей и знакомых у меня в это время появилось уже очень много.

«Где я ее видела?» – начала напрягать я свою память. Что‑то далекое‑далекое промелькнуло в моей памяти. Голодный год, молодой, задорный адъютант с женственной улыбкой, потом Гуляйполе… и очаровательная Наташа.

Какое сходство. Она взяла в руки газету, потом журнал, но я чувствовала, что она, в свою очередь, тоже наблюдает за мной, и вдруг, быстро пересев на освободившийся возле меня стул, спросила:

– Как ваше имя?

– Нина, – и я очутилась в ее объятиях.

– Нина, родная, как я рада! Я Наташа, ты меня помнишь? Скажи, помнишь? Какая взрослая, красавица, вылитая мать, как я рада, какая приятная неожиданность… Как мама, папа, Шурик? У меня есть сын Майка, хороший мальчик… Я сейчас позвоню Косте… – и она снова бросалась меня целовать. – Нет, только подумать, где и как встретились, свет мал! Пойдем к нам, мы только что приехали, и живем еще здесь недалеко, в гостинице «Националь»…

Наташа говорила как фонтан, ей хотелось высказать все и сразу.

– А ты мне расскажешь все‑все, обстоятельно, подробно дома.

Наташа пыталась поступить в Промакадемию им. Сталина. Костя работал в промышленном отделе Наркомтяжпрома, и его только что перевели из Днепропетровска в Москву.

Я сказала, что не могу пойти к ней сегодня, а завтра приду с удовольствием.

– Приходи завтра к обеду обязательно, я познакомлю тебя с Надей Аллилуевой, моей подругой, которую я знала еще в моем далеком детстве и тоже встретилась с ней случайно здесь, в Москве.

Для меня это имя было пустым звуком, я не помнила даже, чтобы когда‑нибудь слышала его.

 

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться: