Лондон: от римского муниципия к городу раннего Нового времени

 

Крупнейший город современной Англии — Лондон — имеет длительную историю, насчитывающую около 2000 лет. И чем глубже хронологически залегает исторический пласт, тем сложнее его изучать по причине полного или почти полного отсутствия письменных источников. В такой ситуации неоспоримо важное значение приобретает использование историками и археологами уже на протяжении десятилетий археологических методов. В рамках так называемой «городской археологии» история поселения восстанавливается буквально по крупицам археологических сведений, полученных благодаря новым наработкам в методах исследования. В 1946–1962 гг. Совет по раскопкам римского и средневекового периодов в Лондоне проводил первые столь продолжительные обследования в английской столице. Наибольший интерес представляли остатки римских зданий, но обращалось внимание и на находки более поздних эпох. Практически одновременно, в 50-е гг. XX в., началось изучение средневековой городской топографии, продолжающееся и сегодня. Археология существенно повлияла на изучение городов, наполнив конкретным содержанием их раннюю историю (до 1100 г.) и во многом изменив её восприятие82.

Принято считать, что Лондон был основан в 43 г. н.э., во время вторжения в Британию римлян во главе с императором Клавдием. Ранний Лондиниум занимал очень маленькую площадь: в XIX в. археологами было установлено, что длина города с востока на запад составляла около 1,6 км, а с севера на юг около 0,8 км83. Но, скорее всего, город возник за много лет до отмеченного события. Его истоки обнаруживаются в глубине юго-восточного побережья Англии, на двух холмах высотой примерно 15 м, с плоской вершиной из гравия. Они располагались между тремя небольшими южными притоками Темзы — Флитом, Уолбруком и Хаундздичем. Исходя из материалов археологических раскопок[6], можно предположить, что на месте нынешнего города существовали, скорее всего, кельтские поселения. Остатки кельтских свайных построек, найденные археологами в устье притока реки Флит, свидетельствуют о том, что это удобное возвышенное место среди болот на берегу большой реки очень рано привлекло первых поселенцев[7]. Весьма вероятно, что будущий Лондон имел древнекельтское происхождение, а Лондиниум — это лишь видоизмененное на римский лад название “Llyn Din”, которое можно перевести с кельтского приблизительно как «укрепление», «озерная крепость»84.[8]

В 55 г. до н.э. Юлий Цезарь высадился в Кенте во главе 10-тыс. войска, однако, после встречи с местными жителями римскому флоту пришлось отступить в Галлию. В следующем году римляне вернулись с более многочисленной армией — около 25 тыс. — и продвинулись вглубь острова, к северу от Темзы. Вожди бриттов покорились и дали согласие выплачивать Риму ежегодную дань. Весной 43 г. н.э. римская армия вновь появилась в Кенте и начала завоевание острова. Легионеры высадились в Ричбороу, на восточном побережье Кента; главной их резиденцией стал Колчестер, в восточной части будущего Эссекса. Между этими пунктами находилась естественная преграда — устье Темзы, где римлянами был выстроен мост, вошедший в историю как Лондонский мост.

Колчестер и другие гавани на побережье оказались удобными плацдармами для захвата низин, но нужны были и другие опорные пункты, позволявшие контролировать внутренние территории и главные реки. Новая провинция должна была иметь столицу: всем требованиям удовлетворяло лишь одно место на берегу Темзы — у крайней границы прилива и морской навигации.

Римляне создали Лондиниум по образу и подобию своих городов[9]. Они начали с того, что построили крепость, рядом с которой возник жилой квартал: уже в 50-е гг. н.э. появилось довольно много деревянных домов, которые вскоре были заменены на каменные. С 90 по 130 гг. здесь проводились крупные общественные работы по строительству форта (который служил, скорее, казармой, чем крепостью, и располагался на пяти гектарах к северо-западу от древней городской зоны) и крепостных стен: камень для них доставляли на баржах из Кента. Поблизости возвели амфитеатр (обнаруженный только в 1988 г.85), а также базилику длиной 160 м; на берегу реки построили дворец и несколько общественных бань (при широком распространении частных). На обоих берегах Темзы появились набережные и гавани86. С. Инвуд, говоря о римском Лондоне, характеризует этот период как «жизнь в богатстве», подчеркивая обилие каменных домов с крытыми черепицей крышами, мозаичными полами, множеством разнообразной домашней утвари и ювелирных украшений87.

Судя по раскопкам, можно предположить, что в то время Лондиниум занимал территорию, по меньшей мере, в 25 гектаров88. Этому поселению суждено было стать главным опорным пунктом продвигавшейся вперед римской армии. Когда около 200 г. н.э. Британия в административном отношении была разделена на две части, Лондиниум стал центром Верхней Британии (Upper Britain) (Йорк — центром Нижней (Lower) Британии) и получил статус главной столицы89.

Лондиниум превратился и в важный, если не доминирующий, экономический центр новой римской провинции90. Первое упоминание о Лондоне как о процветающем торговом городе встречается уже у Тацита: к 60-м гг. н.э. он «был славен торговлей и наводнен торговцами»91. С этого времени Лондон, римский Лондиниум или Аугуста, куда приходили корабли, груженные людьми и продовольствием, отправляемыми во внутренние районы Британии, стал превращаться в главный порт. Большую роль сыграли и проложенные римлянами дороги, которые, как лучи, расходились во все стороны: в Ричбороу и Дувр, в Сент-Олбанс и Честер, в Колчестер, Линкольн, Чичестер, Брэнтфорд, Чисвик92. Эта система дорог связывала многие отдаленные пункты, обеспечивала если не постоянное, то, по крайней мере, регулярное сообщение между ними. И Лондон занял центральное положение на разветвленной сети дорог, что во многом определило его последующую историю как важнейшего города Британии[10].

Лондон приобрел центральное место в торговле между римской Британией и континентом: сюда везли в основном средиземноморские товары (вино, маслины, оливковое масло, гончарные изделия), а также стекло, изделия из серебра и бронзы из Галлии, Испании и долины Рейна. И хотя Лондон был вовлечен в торговлю со всеми частями Римской империи, некоторая, не последняя по значимости, продукция имела местное происхождение. Соль, зерно, кожи, олово, свинец добывали и обрабатывали непосредственно вдоль побережья Темзы и на прилегающей территории не только для внутреннего потребления, но и на вывоз93.

Точно определить численность населения Лондиниума невозможно (вполне вероятно, что она достигала 20 тыс. человек94), но, несомненно, это был самый большой город римской Британии и пятый по величине римский город к северу от Альп95. Уже тогда сочетание хороших сухопутных дорог и крупной водной артерии — Темзы — сделало Лондон важнейшим торговым центром не только Британии, но и всей Северной Европы.

Между 190 и 210 гг. со стороны суши была возведена каменная стена для защиты города, охватывавшая площадь в 125 гектаров. Это сооружение определило облик Лондона на тысячу лет вперед и стало неотъемлемым элементом его административного устройства вплоть до нынешнего времени. Никаких укреплений вдоль реки не существовало: видимо, достаточной защитой считалась сама Темза с ее плотно застроенными набережными. Стена начиналась от того места, где теперь стоит Тауэр, и тянулась почти до реки Флит, поглотив древний форт: северная и западная стороны превратились в часть крепостной ограды96. Скорее всего, она простиралась за пределы жилой зоны и включала в себя огородные земли. В целом длина стены превышала 3 км, а высота — 7 метров. Во время раскопок обнаружили, что снаружи и изнутри римская стена была облицована квадратными плитами, обтесанными и пригнанными очень искусными каменщиками, тогда как внутренняя часть состояла из щебенки, залитой известковым раствором. С внешней стороны шел ров шириной примерно в пять метров и глубиной в один или два метра97. На всем протяжении стену украшали каменные венцы; в ней были пробиты ворота — Ньюгейт (Newgate — Новые ворота) на западе, Олдгейт (Oldgate — Старые ворота) на востоке, Бишопсгейт (Bishopsgate — Епископские ворота) на севере, Крипплгейт (Cripplgate — Хлебные ворота), Даугейт (Dawgate — Ленивые ворота), (Billingsgate — Рыбные ворота).

Этой римской стене, которую подновляли в течение почти тысячи лет, суждено было остаться единственной в истории города. В отличие от многих европейских столиц развитие Лондона не было ограничено строгой городской чертой, здесь отсутствовала (по крайней мере, до XVII в.) сколько-нибудь систематическая градостроительная планировка. Лондон — это «город-созвездие», образовавшийся в результате срастания отдельных городков и деревень (на протяжении веков Лондон «поглотил» около 32 деревень), обязанных своим возникновением Темзе.

В 408 г. римские войска, размещенные в Британии, были вызваны в Галлию для восстановления порядка на рейнской границе и назад уже не вернулись. Провинция была предоставлена самой себе, ее связи с континентом стали быстро свертываться. В этих условиях участились разбойные нападения скоттов и пиктов, населявших, соответственно, Ирландию и Шотландию. На просьбы о помощи слабеющий Рим не отзывался. А с середины V в. началось англосаксонское завоевание Британии, растянувшееся на несколько столетий. К середине VI в. южные, центральные и северо-восточные области острова оказались занятыми племенами англов, саксов, ютов и фризов; кельтское население вытеснялось в труднодоступные части Уэльса, Корнуэлла; множество бриттов переселилось на континент, в Арморику[11].

Судьба Лондона после ухода римлян порождает множество вопросов. Как замечает А.Г. Глебов, «традиционно принято считать, что эпоха раннего Средневековья начинается с устойчивого регресса экономической жизни, который характеризовался упадком производства, сокращением торговли и, как следствие, стагнацией городской жизни. На фоне упадка поздних римских городов вследствие варварских вторжений городская жизнь Европы на время (IV–VII вв.) замирает»98.[12] Ситуация меняется лишь к началу VIII в., когда в Северной и Северо-западной Европе идет процесс активного возникновения раннегородских центров, характер которых во многом определили потребности аристократии. В результате, вики и эмпории англосаксонской Британии (а также франкской Галлии и Скандинавии того времени) «интерпретируются как королевские и аристократические творения, порты для торговли престижными товарами, пользовавшиеся поддержкой королевской или сеньориальной власти»99. Однако, как замечает А.Г. Глебов, последние археологические исследования позволяют иначе взглянуть на отдельные моменты обозначенной историко-экономической модели. Во-первых, понятно, что возникновение раннесредневековых виков и эмпориев Севера и Северо-запада Европы не было случайным процессом. Во-вторых, очевидно, что степень преемственности первых городских поселений раннесредневековой Европы с римскими городскими традициями была значительно выше, чем это допускалось ранее. В-третьих, и это очень важно, Европа раннего Средневековья отчасти унаследовала не только «дух» позднеримской городской экономики, но и те социальные силы, которые были его носителями: ремесленников и торговцев. «Именно они, а не аристократы и королевская власть, сохранили и заново сформулировали старые античные городские традиции в новых условиях. Жизнеспособность этих социальных сил, выдерживавших экономический и политический нажим со стороны королевской власти и феодализировавшейся знати, стала главным залогом возникновения и в целом успешного развития городских центров раннего Средневековья»100.

Англосаксонское завоевание само по себе не привело к полному исчезновению римского города и самих традиций городской жизни101. Из фрагментарных сведений, проливающих довольно тусклый свет на судьбы англосаксонских королевств, становится ясно, что, пусть и не все, но города римской Британии все же сумели относительно благополучно пережить опустошения варварских завоеваний и продолжили свое существование — это Лондон (он был включен в состав королевства англов — Мерсии), Йорк, Линкольн, Уинчествер, Эксетер, Честер, Глостер. Многие из них, по наблюдению А.Г. Глебова, играли заметную роль в политической и духовной жизни, особенно в процессе христианизации: миссионерская и прочая религиозно-церковная деятельность в V–VI вв. концентрировалась именно в старых римских городских центрах — Кентербери, Рочестере, Лондоне, Уинчестере, Йорке102.

Прямых доказательств того, что Лондон все время был заселен, история не сохранила, но уже само положение этого крупного узлового пункта в системе дорог и торговых путей не могло не сказаться благотворно на его судьбе. И хотя первоначальное англосаксонское поселение в Лондоне до сих пор не подвергалось интенсивным археологическим исследованиям103, сохранились ранние свидетельства письменных источников, позволяющие говорить о том, что традиции городской жизни здесь не замирали с позднеримского времени. Наиболее ценную информацию содержит «Церковная история народа англов» Беды Достопочтенного. В частности, Беда упоминает о том, что вскоре после восшествия на папский престол Григорий I направил в Британию (597 г.) римского миссионера Августина, который, воспользовавшись приглашением короля Кента Этельберта, избрал центром для своей деятельности Кентербери и обратил в христианство жителей Кента. А в 604 г. Лондон стал центром епископского диоцеза, созданного для обращения в христианскую веру жителей Эссекса. Известно, что в 604 г. Августин посвятил в сан епископа своего ученика Меллитуса, для которого король Этельберт выстроил церковь, посвященную св. Павлу104, считавшемуся покровителем и заступником Лондона. Беда Достопочтенный сообщает и о том, что с середины VII в. здесь располагался королевский монетный двор105. Д. Кин отмечает, что уже к 700 г. Лондон вновь, как и в римский период, стал главным экономическим центром, концентрировавшим и внутреннюю, и заморскую торговлю106.

Немало споров в английской научной среде породила проблема соотнесения раннего англосаксонского поселения в Лондоне с городом в границах римских укреплений. Поскольку история Лондона обнаруживает непрерывность существования еще с эпохи римлян, логично было бы отождествить эти два очага. Открытое в 2008 г. англосаксонское кладбище в Ковент-Гарден показало, что пришельцы начали селиться там с начала VI в.107 При этом основная часть поселения, известного как Люнденвик (суффикс -вик здесь означает торговое поселение), находилась за пределами старых городских стен, в лондонских районах Олдвич и Стренд108. Дальнейшее расширение этого раннего поселения в VII–VIII вв. происходило с запада на восток по оси, идущей вдоль современной улицы Стренд, соединяющей Уэст-Энд и Сити. Именно с первыми англосаксами связано появление в первой половине VII в. достаточно большого погребального комплекса близ церкви св. Мартина на полях (Трафальгарская площадь) и рынка Ковент-Гарден[13]. Археологические материалы показывают наличие в поселении ремесленных отраслей — выплавки железа и меди, кузнечного дела, резьбы, ткачества. Что касается обмена, найдены свидетельства (керамика, такие экзотические продукты, как фиги и виноград) торговых связей с континентальной Европой, а именно Северной Францией, территорией современных Бельгии и Люксембурга и Рейнской областью109. Зафиксированы и внутрианглийские контакты. В этот период Лондон был местом рыночного обмена. Именно здесь, согласно судебникам, в частности, «Законам Хлотхере (Хлотаря) и Эдрика (Эадрика)», еще в VII в. заключались торговые сделки как между жителями Кента («Если какой-либо человек из Кента покупает в Люнденвике имущество…»110), так и с чужаками («Если кто-то примет гостя на три дня в своем собственном имении — купца или другого, который придет из-за пределов [Кента]…»111). По сведениям Беды Достопочтенного, в первой трети VIII в. Лондон служил торговым центром для кентцев, эссекцев, торговцев из других англосаксонских королевств и для приезжавших из-за моря купцов: «для многих народов, приходящих с суши и с моря»112. По мнению А.Г. Глебова, о важности торговой функции Лондона вполне определенно свидетельствует и ряд грамот королей Мерсии и Кента, относящихся к 30–40-м гг. VIII в.: они предоставляют освобождение от пошлин и других королевских податей кораблям, в основном принадлежащим различным монастырям, заходящим в Лондонский порт113.

С конца IX в. значение города резко возрастает благодаря оборонному потенциалу его фортификационных сооружений: именно в это время были обновлены городские стены. Этот факт уже сам по себе позволяет говорить о росте экономики и населения Лондона.

В XI в. столица объединенного англосаксонского королевства переносится из Уинчестера в Лондон, что отражает реальную политическую значимость города, его экономический потенциал. К XI в. Лондон был значительно богаче всех других английских городов: при выплате «датских денег» королю Кнуту Великому в 1018 г. на него пришлась сумма в 105 тыс. ф., то есть более одной восьмой всей суммы, выплачиваемой Англией114.

Новый этап в истории Лондона начинается после Нормандского завоевания 1066 г., когда значение его как важнейшего политического и экономического центра становится очевидным115. Вильгельм Завоеватель (1066–1087) нашел Лондон цветущим торгово-ремесленным городом с многочисленным населением[14] и обширными связями по другую сторону Ла-Манша и Северному морю116. Это обстоятельство, видимо, способствовало тому, что Вильгельм предпочел не брать Лондон штурмом, а добивался признания своих прав на английский престол в качестве законного наследника Эдуарда Исповедника, гарантировав лондонцам сохранение их старых вольностей и обычаев особой королевской хартией: «Вильгельм, король, дружески приветствует Уильяма, епископа, и Годфри, портрива, и всех горожан (burgesses) Лондона, как французов, так и англичан. И я провозглашаю, что жалую вам все законы и обычаи, которые вы имели во времена короля Эдуарда»117. Одновременно Завоеватель предусмотрительно взломал городскую стену и встроил на восточных границах Лондона королевскую крепость — Тауэр во многом для того, чтобы в случае необходимости оказывать давление на горожан.

Как показывает история Лондона, важнейшей основой его процветания и жизнеспособности всегда служила торговля. Центром коммерческой активности и после Нормандского завоевания оставалась Темза. Это был жизненно важный путь, связывавший Лондон с постоянно расширявшейся сферой торговых интересов. Благодаря реке Лондон, лежащий довольно далеко, в 80 км от Северного моря, был связан не только с морем, но и с океаном — со всем тогдашним миром. Необходимо отметить и в целом его очень удачное географическое положение с доступным и удобным выходом к морю: от Лондона было ближе до французского берега, чем до Бристоля, до Фландрии ближе, чем до Йоркшира118. Ла-Манш не столько отделял Англию от континента, сколько связывал с ним, и главная роль в этом принадлежала Лондону, расположенному на большом перекрестке, где сходились торговые пути из Скандинавии, Прибалтики, Северного моря, Атлантического побережья. Не случайно Уильям Фиц-Стефен, автор «Жития» архиепископа Фомы Бекета, писал в 1173–1174 гг., что в Лондоне «купцы всех народов, живущих под небесами и плавающих по морям, рады вести торговлю. Золото шлют арабы, специи и ладан — сабеи, оружие — скифы; пальмовое масло из богатых лесов — тучная земля Вавилона; драгоценные камни — Нил; Китай — пурпурные ткани; галлы — свои вина, норвеги и русы — беличьи меха и соболей…»119.

В начале XII в. сфера торговых интересов Лондона включала в себя Северную Германию, Скандинавию, Испанию, Францию и Нормандию.

Во времена Уильяма Фиц-Стефена особенно частыми гостями в Лондоне были французские и нормандские купцы[15]. Важную роль в торговле играли также купцы из Нижней Лотарингии. Они привозили в Лондон изделия из золота, драгоценные камни, одежду из Константинополя и Регенсбурга, тонкое полотно и доспехи из Майнца, вино120. Торговля перцем, специями и воском находилась также в их руках. Датские и норвежские купцы имели право жить в городе по году: очевидно, как и позднее, они привозили лесоматериалы и парусину. Возможно, что через них поддерживалась связь с Русью[16] и далее — с Востоком. После бракосочетания Генриха II и Алиеноры Аквитанской в середине XII в. и особенно после потери Нормандии в начале XIII в. у Лондона установились тесные связи с винодельческой провинцией Бордо[17]. К 20-м гг. XIII в. основной поток иностранцев составляли ганзейские купцы из Северной Германии и итальянцы121. Последние сумели укрепить свои позиции после изгнания в 1290 г. евреев, заполнив освободившуюся нишу в тех сферах, где те доминировали. Итальянцы создали множество независимых контор, расположенных, в частности, вокруг Ломбард-стрит. Немецким купцам удалось приобрести участок земли поблизости от Темзы, получивший известность под названием «Стальной двор»: здесь, за высокой стеной, хранили зерно, древесину, ткани, краски, меха и другие товары[18].

В XIV в. английские города — и Лондон в их числе — переживали один из важнейших этапов своей истории. Именно в это время консолидация городского сословия в Англии на основе роста товарного производства и повышения роли города достигла наибольших успехов, но одновременно шел процесс его имущественной и социальной дифференциации122. Крупный купеческий капитал активизировался как внутри города и страны, так и во внешней торговле, охватывающей фландрские города (Ипр, Дуа, Брюгге), Байону, Сент-Омер, Геную, Флоренцию, Лукку и пр.123 Уже в начале XIV в. треть всех товаров, экспортируемых из Англии, погружалась на корабли с набережных Лондона. К середине XIV в. английские купцы смогли захватить большую часть торговли шерстью, потеснив итальянцев124.[19] Если в 1273 г. на долю английских купцов приходилось немногим более Уз  экспорта шерсти, то в 1362–1368 гг. — в среднем ежегодно до 71%. Шерсть (45 различных сортов) вывозилась из всех ведущих портов королевства: Лондона, Бостона, Халла, Саутгемптона, Ярмута, Ньюкасла и Линкольна. Но при этом в 1332 г. через порт Лондона проходило уже более 32% всего экспорта, и почти половина его находилась непосредственно в руках лондонских купцов125.

На протяжении второй половины XIV в. экспорт шерсти из Англии сократился почти вдвое, что связано с развитием местной суконной промышленности. Этому во многом способствовала экономическая политика Эдуарда III (1327–1377): ввоз сукна из-за границы был запрещен, поощрялось производство английского сукна на родине126. В результате быстрыми темпами рос вывоз готовых сукон: в 1350–1360 гг. из Англии экспортировалось 32 тыс. тюков шерсти в год (каждый тюк официально содержал 364 фунта шерсти), экспорт сукна в год составлял в этот период 5 тыс. тюков; к концу правления Генриха VII (1509 г.) ежегодно вывозилось 5 тыс. тюков шерсти и 82 тыс. тюков сукна127. Причем доля Лондона в этой отрасли торговли постоянно увеличивалась: если в 1356–1358 гг. она составляла 12%, то в 1392–1395 гг. — 32%[20]; в первые шесть лет правления Генриха VII (1485–1490) через Лондон проходило 70% английского экспорта сукна, а к концу правления Генриха VIII (к 1547 г.) — более 88%128.

С XIV же столетия, как полагает У.М. Уилл, лондонские меховщики взяли под свой контроль импорт кожи и мехов[21].

Показательные изменения произошли также в импорте вина, где Лондон традиционно занимал первое место среди английских городов: до 1337 г. г/ъ  его гасконские купцы сами привозили в порты Англии; к 1350 г. доля лондонских купцов в этой отрасли торговли составляла половину, а к концу XIV в. торговля вином почти полностью перешла в руки столичных купцов (некоторую конкуренцию могли еще составить итальянцы и немцы)129.

Большой известностью уже во времена Дж. Чосера пользовался Уинтри-Уорд — район средневекового Лондона, примыкавший к набережной Темзы, где сгружали свой товар виноторговцы: кельнские купцы, которым принадлежало огромное укрепленное здание с причалом, и собственно лондонцы. Среди всех зданий на Темз-стрит в районе Уинтри выделялся дом, наполовину каменный, наполовину деревянный, с подвалами для хранения вина, принадлежавший известнейшим торговцам вином XIV столетия — сначала Джону Джизорсу, а затем Генри Пикарду130.

Важно, что развитая внешняя торговля не отрывала Лондон от страны. Этому в значительной степени способствовало то, что в средневековой Англии были исключительно благоприятные условия для развития внутреннего рынка: еще до XIV в. шел активный процесс освобождения городов от пошлин по всей стране (право беспошлинной торговли в королевстве получил и Лондон), экономическая же специализация городов и районов определяла и стимулировала обмен между ними. Притягательность Лондона как важнейшего центра внешней торговли и внутреннего обмена обеспечивалась и тем, что здесь пересекались сухопутные пути, ведущие на запад страны, к Уэльсу; Темза, судоходная на большом протяжении, облегчала и удешевляла доставку сюда продовольствия, промышленных изделий и топлива. От устья реки Флит и вплоть до Тауэра северный берег Темзы был застроен набережными и складами. Здесь же находились два небольших причала — в Куинхите и в устье Уолбрука. Морское строительство процветало и на северном берегу, между Лондонским мостом и Тауэром, но постепенно здесь перешли только к перевозкам товаров.

Притяжение Лондона ощущалось по все стране. Потребности столицы в продовольствии в немалой степени обусловили хозяйственное развитие и процветание не только близлежащих деревень (Кенсингтон или Хаммерсмит) и графств, но и относительно далеко от нее отстоявших: одни служили для нее молочной фермой, огородом и садом; другие выращивали пшеницу и выпасали стада, предназначенные для бойни131.

Повсюду, по меньшей мере, с XII в. были известны рынки Лондона, на которых продавались самые разнообразные товары. Главной рыночной площадью средневекового Лондона была Чипсайд, представлявшая собой скорее широкую улицу, вдоль которой стояли дома горожан, по центру были расположены источники питьевой воды — фонтаны. Начиная с XIII в. большинство живших здесь людей занималось розничной торговлей. Первые этажи домов вдоль улицы были заняты маленькими лавками, площадью в среднем от 5 до 6 м2. В 1300 г. их было около 400. Позади лавок располагались торговые ряды, где в первой половине XIII в. продавались перчатки и прочая кожгалантерея, а во второй половине — ткани и одежда132.

В местах компактного поселения ремесленников разных профессий возникали специализированные рынки. Наиболее распространенными из них были те, что обеспечивали город продовольствием, фуражом, топливом и прочими предметами первой необходимости. Грасчерч являлся одним из основных рынков розничной торговли домашней птицей, зерном, сыром, солодом. Сыр, лук, чеснок и прочее для ежедневного потребления продавалось на рынке Корнхилл, где можно было приобрести также изделия из дерева и металла: ведра, котелки, металлические сундуки, ящики, клети133. На обширном пространстве Смитфилда, рядом с городскими стенами, еще с XII в. по понедельникам и пятницам продавали лошадей, прочий живой скот и птицу (это место имело дурную славу из-за неприятного запаха и вечно пьяных скотоводов), а впоследствии торговля скотом сменилась торговлей мясом. На Темзе располагался рыбный рынок Биллинсгейт (здесь можно было приобрести также зерно и соль), а в самом центре Сити — Лиденхолл, покрытый свинцовой кровлей, где в больших количествах продавали свежее мясо птицы, яйца и кожи134.[22] Большую часть товаров и в XVI в. везли на два рынка — Уэстчип и Истчип135. На огромном Уэстчипе, который растянулся от собора св. Павла до реки Уолбрук и захватил окрестные улицы, изначально продавалась лишь сельскохозяйственная продукция, привезенная из ближних и дальних деревень, затем появились заморские товары. Названия нынешних улиц вокруг Уэстчипа до сих пор напоминают о том разнообразии продуктов, которыми здесь торговали: например, Старая Рыбная улица, Хлебная улица, Мельничная улица, Медовый переулок, Птичья улица. Между Уэстчип и рекой можно найти рынок шелковых и бархатных тканей, Винные погреба, Чесночный рынок. Прилегавшие к Уэстчипу и собору св. Павла улицы составляли ядро средневекового Лондона. Разумеется, с течением времени Уэстчип перестал быть только продуктовым рынком: здесь появились ткани, металлические и кожаные изделия, пряности, ювелирные украшения и другие преметы роскоши. Расположенный ближе к берегу Истчип специализировался на тяжеловесных грузах, доставляемых морем.

Долгое время в научной литературе было широко распространено представление о Лондоне, прежде всего, как о центре потребления, а его экономическое значение связывалось преимущественно с рынком и торговлей. Между тем, положение Лондона как важнейшего центра внешней и внутренней торговли Англии способствовало развитию здесь ремесленного производства. К. Бэррон замечает, что город был важным производящим центром, хотя этот аспект его хозяйственной жизни изучен недостаточно136. К середине XI в. ремесленное производство уже вполне выделилось в важнейшую отрасль городской экономики137. По числу ремесленных отраслей Лондон, очевидно, превосходил остальные английские города. По данным Л.П. Репиной, к началу XI в. здесь насчитывалось, по крайней мере, 120 ремесленных специальностей138. Дж. Анвин пишет, что к 1422 г. в городе было 111 гильдий139. А Дж. Пэттен признает существование в Лондоне 180 специальностей к XV в.140 В любом случае дробность профессий никем не отрицается, и свидетельствует она о далеко зашедшем процессе разделения труда, многоотраслевом характере лондонского хозяйства, благополучие и процветание которого основывалось на заморской и внутренней, распределяющей по своему характеру, торговле, ремесленном производстве и обслуживающих отраслях141. В целом нужно иметь в виду, что многообразие занятий — вполне обычное явление в профессиональной структуре населения даже не очень крупных средневековых городов[23].

Представление о ремесленном облике Лондона конца XIV в. и структуре лондонского ремесла можно получить на основании списков лиц, подозреваемых в поддержке восстания 1381 г., которые были составлены по каждому административному району столицы и находятся в судебных документах Лондона142. Некоторым из этих районов можно дать обстоятельную социальную и экономическую характеристику. Так, Фарндон (Farndon) был населен мелкими и средними ремесленниками, в основном седельщиками и башмачниками, а также каменщиками, плотниками, малярами, портными. Брэд-стрит (Bread Street) — тоже ремесленный район, где жили пивовары, сапожники, столяры и золотых дел мастера. Район Касл-Байнард (Castle Baynard) населяли лодочники, возчики, седельщики, деревообработчики, мастера, изготавливающие циновки. Район Даугейт (Dawgate) был представлен канатчиками, верёвочниками, ткачами, красильщиками. Олдгейт (А1-dgate) — плотниками, кожевниками, портными, малярами, пивоварами. В районе Кордуэйнер-стрит (Cordwainer Street) жили и работали башмачники, делающие обувь из кордовской кожи, то есть из сафьяна. Население Королевской гавани (Queen Hithej занималось в основном рыбной ловлей. Богатым и густо населенным районом Лондона был Чип (Cheap), где жили ремесленники различных специальностей: поленики, мастера, выделывающие свечи, подсвечники, кошельки, оружейники, обойщики, седельщики, портные, а также мясники, пекари, пивовары. Уолбрук (Wallbrook) населяли ткачи, кожевники, сапожники, занимающиеся починкой обуви, носильщики; район Коулмен-стрит (Coleman Street) — башмачники, поясники, мастера, вырабатывающие булавки, гребни для расчесывания шерсти; район Кэндлэвик (Candlewick) — ремесленники, изготавливающие грубую шерстяную пряжу. Многие ремесленники района Крипплгейт (Cripplegate) занимались дублением кож.

Изделия лондонских ремесленных мастеров пользовались известностью по всему королевству. Особенно славились предметы роскоши, а торговцы и купцы продавали на всех крупных ярмарках и рынках страны продукцию ювелиров[24], меховщиков, портных, поясников, седельщиков столицы.

Торгово-ремесленный облик Лондона ярко запечатлел посетивший его в начале 80-х гг. XV в. итальянский монах-августинец Доминико Манчини: «На берегах Темзы — огромное количество складов для хранения доставленных товаров и бесчисленное количество подъемников различных размеров для разгрузки товаров с судов. Из восточного района (Тауэр-стрит), соседнего с Тауэром, по направлению к западным стенам ведут три мощные дороги, они самые многолюдные во всем городе и почти прямые. Из них одна (Темз-стрит, вдоль которой шел «Рыбный ряд») ближе к реке и ниже, чем остальные, она занята лавками с жидкими и тяжелыми товарами: там можно найти все виды полезных ископаемых, вина, мед, воск, смолу, лен, веревки, нитки, зерно, рыбу и другие неприятно пахнущие товары. На улице (Тауэр-стрит), которая лежит между двумя другими, вы не найдете ничего кроме тканей. Через третью улицу (Паултри), идущую через центр по равнине, проходят более ценные товары, такие как: золотые и серебряные кубки, красители, различные шелка, ковры, гобелены и многие другие экзотические товары. Хотя нигде нет недостатков ни в чем, эти места лучше приспособлены для торговли вышеупомянутыми товарами. Кроме этого, в городе много других густонаселенных кварталов с многочисленными лавками, так как все принадлежат ремесленникам и торговцам»143.

Исключительно важное значение для Лондона имела Тюдоровская эпоха (1485–1603 гг.), очень сложная для жизни английских городов, переломная по своей сути, оказавшая колоссальное влияние на их последующую историю. В.А. Евсеев, подчеркивая эту значимость, пишет о «новом этапе в развитии городов»144, а Лондон с его округой выделяет в особый экономический регион «в связи с его необычайно бурным ростом и усилением влияния столицы во всех сферах жизни страны в рассматриваемый период»145.

Отмечая стремительное экономическое развитие Лондона в XVI в., в первую очередь следует выделить зарубежную торговлю146. Конкурируя с торговцами провинциальных портов, лондонские купцы пользовались уже не только и не столько географическими преимуществами: аккумуляция богатств в городе обеспечивала появление необходимых финансовых ресурсов, особенно с начала XVI столетия147. Можно с полным правом согласиться с предположением ряда авторов о том, что разрыв между уровнем развития Лондона и провинций, а соответственно и статусом столичного и периферийного купечества постоянно сохранялся и даже усиливался на протяжении XIV–XVII вв.148 Например, в 1524 г. Лондон заплатил 8262 ф. налога, а крупнейший провинциальный город Англии Норич — 1704 ф., т.е. почти в 5 раз меньше. В середине XVII в. это соотношение увеличилось в 25 раз149.

Благодаря этому уникальному сочетанию финансовых, хозяйственных и социальных возможностей, «общности экономической жизни Англии и ее централизации»150 Лондон совершенно преобразился: заурядный, по европейским меркам, портовый город на западной границе торговой системы Северной Европы, он превратился в торговый центр — ядро новой системы, которая постепенно захватывала мировое лидерство. Разительные перемены в облике английской столицы делали ее все более популярным местом для посещения, которое входило в обязательный «образовательный тур» европейской молодежи[25].

Осенью 1599 г. в Лондоне находился 25-летний швейцарский путешественник, студент-медик Томас Платтер (1574–1628 гг.), младший сын известного немецкого (швейцарского) гуманиста Томаса Платтера из Базеля[26]. Платтер-мл. совершал поездку по Франции и Англии. Пробыв в Лондоне пять недель, с 18 сентября по 20 октября, в течение следующих шести лет он перерабатывал свои «Путешествия по Англии», содержащие целую главу, посвященную Лондону.

Уже в самом начале своего повествования Платтер четко определяет значение Лондона, делая ценные замечания относительно того, что он стал «местом, которое путешествующим европейцам стоит посетить <…> по отношению к другим городам Англии он занимает главенствующее положение, так как говорят, что не Лондон в Англии, а Англия в Лондоне…»151.

Мы находим у автора представление о планировке и размерах города. При этом отправной и формообразующий элемент для него — Темза, которой лондонцы обязаны возвышением и процветанием своего города. Платтер сообщает, что Лондон «…чудесно спроектирован»152, он «… расположен на реке Темза <…> которая протекает через город и течет дальше <…> множество маленьких улочек ведут к Темзе со всех концов Лондона»153. Привязка к реке определила вытянутую форму города, которую запечатлел автор, обозревая городское пространство сверху: «Оттуда [с крыши собора св. Павла] чудесный вид на весь Лондон, какой он длинный и узкий»154.

Общее впечатление о Лондоне у иностранного путешественника дополняется представлением о его делении на части, хотя, надо признать, что представление это очень расплывчатое. Платтер в самом общем виде знает, что в городе есть центр (Лондонский мост, как и Тауэр, «… находится не в центре города…»155), окраины («…королевская церковь Вестминстера <…> находится <…> в полумиле от Лондона, однако не совсем вне города, а в дальнем его конце…»156) и окрестности, пригороды («…в пригороде, у Бишопсгейт…»157), а сам город «разделен на 120 приходов»158.

Такое восприятие Лондона путешественником неразрывно связано с его представлением о невероятном богатстве города. По словам Платтера, «он [Лондон] такой богатый, что опережает всех не только в этом королевстве, но и во всем христианском мире»159. И далее Томас замечает: «На одной только улице Чипсайд, где живут исключительно ювелиры и банкиры, можно увидеть несметные сокровища и много денег»160; «…город большой и дорогой…»161. Дороговизну Лондона автор «Путешествий» отмечает неоднократно, что, видимо, может характеризовать и его самого как человека очень рачительного и бережливого, вполне в духе протестантской этики. Особенно это бросается в глаза при описании им посещения Тауэра, где Платтер дотошно фиксирует восемь раз (!) взимавшуюся с него и его компаньонов плату за осмотр тех или иных достопримечательностей162, и постоянно подмечает детали, подтверждающие восприятие им Лондона как чрезвычайно богатого и дорогого города. Так, в Тауэре он видел «…множество <…> милых вещичек, богато украшенных. Они все очень дорого стоят, поскольку на их изготовление пошло много золота»163. И «гобеленовую скатерть для стола» ему показали «очень дорогую»164. Другой «…очень старый гобелен, который хранится в замке уже 500 лет <…> очень большой и дорогой»165.

Процветание города Томас Платтер справедливо связывает с развитием торговли, которую в значительной степени обеспечивает судоходная Темза. Соответственно, как неотъемлемый элемент социально-профессиональной действительности Лондона Платтер отмечает огромное количество лодочников, которые буквально «толпились на берегах [Темзы]…»166.

Большинство же жителей, по его мнению, «заняты коммерцией, они продают, покупают, торгуют по всему миру, к их услугам водные пути, поскольку корабли из Франции, Нидерландов, Германии и других стран приходят в город, доставляя товары и загружая другие взамен привезенных…»167. Словно в подтверждение этих слов путешественник пишет: «…я сам проплыл на большой галере вдоль всего города от пригорода св. Екатерины до моста, встретив на пути сотни кораблей, и ни в одном другом порту я не встречал столько кораблей»168.

Весьма точно Платтер сумел уловить коммерческий дух английской столицы. Он обращает внимание на то, что «…там [в Лондоне] много купцов…»169, «…богатых купцов и банкиров, некоторые из них торгуют дорогими товарами, в то время как другие занимаются только вкладами или оптовой торговлей»170. Путешественник особо отметил, что в Лондоне продают любые вина — «легкие и крепленые [вина], греческие, испанские, французские и немецкие», которые «…можно купить за приемлемую цену из-за низких морских ввозных пошлин»171.

Большое впечатление на швейцарца произвела Лондонская биржа — «огромная, как и в Антверпене, однако немного меньше, там два входа и только один большой сквозной коридор, где выставлены все товары на витринах <…> Семьсот человек можно встретить там два раза в день, до ланча, в 11 часов, а потом снова после ужина в шесть, покупают, продают, обмениваются новостями, в общем, ведут дела»172.

В Лондоне, как замечает путешественник, «…продаются разные товары»173. С этой точки зрения Платтер оказался весьма наблюдательным, запечатлев в своем отчете поистине бурлящую торговую жизнь города.

Практически все нити экспортной торговли, все английские торговые компании в XVI — начале XVII в. (от Купцов-авантюристов, появившихся до 1500 г., до Ост-Индской и Африканской компаний, возникших в начале XVII в.) были в основном монополизированы состоятельными лондонскими купцами, самой активной и многочисленной (более 60% членов корпораций) частью пайщиков большинства внешнеторговых компаний174. В результате уже в начале XVI в. быстро выросла доля Лондона в зарубежной торговле: к 1500 г. 60% английской шерсти, 70% сукна (в середине столетия доля экспорта сукна достигла почти 90%) и 65% прочих товаров экспортировалось через Лондонский порт175. В конце XVI — начале XVII в. появились новые направления торговли: Россия, Балтика, Средиземноморье, Атлантика и Дальний Восток, где Лондон также имел почти полную монополию[27].

Рост морской торговли стимулировал развитие судостроения, которое с конца XVI в. стало процветать по берегам Темзы. Колониальная торговля вызвала к жизни новые отрасли производства, в частности, сахароварение, которое в середине XVI в. разместилось на восточных окраинах города. В 1568 г. начали изготавливать венецианское стекло, и до второй половины XVII в. его производство ограничивалось только рамками Лондона. Шелк, часы, кареты в XVI в. также производились только в столице176. В городе продолжали существовать и традиционные отрасли ремесленного производства: текстильная, кожевенная[28], металлообработка, строительство и многие другие. При этом ремесленное производство все больше переходило на окраины, где была дешевая рабочая сила иммигрантов, отсутствовало регулирование производства, и имелись необходимые для некоторых отраслей водные ресурсы.

Богатство, экономический потенциал и политическое значение позволили Лондону стать наиболее привилегированным городом уже в XI столетии: Вильгельм I Завоеватель, перед которым город открыл свои ворота, признав его королем, в первые десятилетия своего правления пожаловал ему две хартии, в которых подтвердил «все права и обычаи короля Эдуарда»177.

Генрих I (1100–1135) по хартии 1131 г.[29] предоставил городу за 300 ф. право фирмы — уплаты в казначейство ежегодной фиксированной денежной суммы взамен произвольных поборов с правом горожан делать раскладку этих средств и самим их собирать178.

Получение права фирмы связано с особенностью городского развития в Англии: подавляющее большинство английских городов, притом почти все наиболее значительные и влиятельные, были расположены на королевской земле[30]. В силу этого освобождение городов от сеньориальной зависимости происходило, как правило, посредством финансовых соглашений с короной. С другой стороны, осознавая всю важность городов для борьбы с крупными феодалами и для усиления королевской власти, постоянно испытывая потребность в денежных средствах, последняя охотно предоставляла городам привилегии. Однако короли, которые в Англии, помимо горожан, имели прочную опору в мелком рыцарстве и свободном крестьянстве и располагали сильным государственным аппаратом, могли не так уж считаться с городами и направлять развитие городских привилегий по выгодному для себя руслу, ставя их в определенные рамки в отношении правительства. В результате ни один город в Англии, включая Лондон, не смог добиться права полного самоуправления по типу французской коммуны, фландрских городов или «имперских» городов Германии179. К началу XIV в. лишь 35% английских городов получили право фирмы; 31% мог избирать своих мэров и бейлифов, 48% имели свой городской суд; остальные вынуждены были довольствоваться более или менее скромными экономическими и политическими привилегиями180.

Некоторые авторы усматривают причину такого своеобразия социально-политической жизни английских городов в наличии в стране уже в ранний период относительно сильной центральной власти: процесс государственной централизации, способствовавший экономическому развитию городов, в то же время приводил к ограничению их политического могущества181.

Данные хартийного материала, детально проанализированные Е.В. Гутновой, показывают нарастание борьбы городов за привилегии и все большее распространение последних от XII к XIII в. Генрих II (1154–1189) выдавал хартии городам довольно скупо: Лондон получил хартию с подтверждением своих прав лишь в самом начале его правления182. Позже острота финансовых проблем (особенно в связи с участием в Крестовом походе) заставила Ричарда I (1189–1199) применять эту практику шире (Лондону были предоставлены две хартии — 23 апреля 1194 г. и 14 июля 1197 г.183), что позволило городам заключать сделки с королевской властью на весьма выгодных для себя условиях и в дальнейшем. Если в XII в. впервые получили хартии только 79 городов, то в XIII в. впервые было инкорпорировано 113 городов. Кроме того, 24 города из инкорпорированных в XII в., добились в XIII в. значительного расширения своих привилегий.

Интенсивность инкорпорации городов значительно увеличилась также и от начала к концу XIII в. В правление Иоанна Безземельного (1199–1216) городам было дано 67 хартий (в том числе Лондону — 5 хартий: 3 — в 1199 г. и по одной — в 1202 и 1215 гг.184). Значение Лондона отражено и в «Великой Хартии вольностей» (1215 г.): «…и город Лондон должен иметь все древние вольности и свободные свои обычаи, как на суше, так и на воде…»185. В правление Генриха III (1216–1272) городам было пожаловано 194 хартии (из них 55 хартий — городам, прежде их не имевшим). Лондон получил от Генриха II 10 хартий, охватывающих период с февраля 1227 г. по март 1268 г.186 Эдуард I (1272–1307) дал городам всего 110 хартий (из них 38 — городам, прежде не имевшим хартий)187; Лондону — одну хартию 28 мая 1298 г.188 И все последующие монархи не обходили своим вниманием столицу: Эдуард II пожаловал ей две хартии (в 1319 и 1321 гг.)189; Эдуард III — шесть (по две — в 1327 и 1376 гг., по одной в 1337 и 1354 гг.)190; Ричард II — одну в 1377 г.191; Эдуард IV — четыре (по одной — в 1462 и 1463 гг. и две в 1478 г.)192; Генрих VII — одну в 1485 г.193; Генрих VIII — две (в 1518 и 1531 гг.)194; Эдуард VI — одну весьма внушительную хартию в 1550 г.195; Елизавета I ограничилась изданием 7 июля 1580 г. прокламации против возведения новых зданий внутри и вокруг Лондона196.

Основные виды городских привилегий в Англии XII–XIII вв. сводились к следующим. 1. Привилегия городского держания, приравнивавшая горожан как держателей земли к держателям сокажа, то есть освобождавшая их от отработочных повинностей, дававшая им свободу распоряжаться своими наделами и пользоваться городскими сервитутами бесплатно или за небольшую плату. 2. Привилегия «городской свободы», превращавшая в лично свободного человека всякого, кто прожил в городе определенный срок (обычно — год и день) и получил право городского гражданства. 3. Различные торговые привилегии: право горожан держать свой рынок и самим собирать на нем пошлины в свою пользу, иногда деля доходы с сеньором, право монополии производства определенных товаров в городе и торговли на городском рынке. Наиболее полно эта монополия выражалась в праве некоторых городов иметь свою «купеческую гильдию». К торговым привилегиям относилось также право беспошлинной торговли в пределах всего королевства или какой-нибудь его части. 4. Право фирмы — право городского самообложения, освобождавшее город от вмешательства сеньора и его администрации в городские финансы, за определённый ежегодный взнос в казначейство. 5. Судебные привилегии: право иметь свой суд с компетенцией феодального суда «свободной курии», освобождение от участия в суде сотни или графства, право судиться только в пределах города. 6. Административные привилегии: запрещение королевским или сеньориальным чиновникам, в частности шерифам, вмешиваться в те или иные отрасли городского управления или вообще вступать на территорию городского иммунитета. 7. Привилегии, связанные с самоуправлением городов: право иметь своих выборных должностных лиц — мэров, бейлифов, коронеров, а также выборный городской совет197.

Количество городов, получивших более широкие привилегии, возросло в XIII в. по сравнению с XII в. Если в XII в. только 7,5% городов, имевших хартии, пользовались частичными освобождениями от административного вмешательства, то в XIII в. это право получили 60% городов, инкорпорированных в XIII в. Наконец, право выбирать своих должностных лиц в XII в. получили всего 19%, а в XIII в. — 30% инкорпорированных городов198.

С XIII в. Лондон обладал практически всеми привилегиями, предоставляемыми королевской властью199 и сумел добиться высшей степени муниципальной независимости, которая была вообще мыслима в Англии того периода, его положение считалось, в сущности, недостижимым идеалом для остальных городов королевства. Разумеется, Лондон не стал полностью независимым от короны, выполняя перед ней многочисленные обязанности финансового, военного и судебно-административного характера. Английские короли, хотя и содействовали развитию городских вольностей, но действовали в этом вопросе с большой осторожностью, избегая давать городам слишком широкие привилегии, ставившие их вне политического контроля центрального правительства. Они постоянно старались подчеркнуть политическую несамостоятельность даже тех городов, которые формально пользовались правами «вольного города».

В отношении городов, расположенных на землях королевского домена, политика английских королей определялась двумя основными принципами: с одной стороны, постоянным стремлением не выпускать города, даже имеющие хартии, из-под контроля центрального правительства, с другой стороны, — стремлением использовать пожалования привилегий городам для пополнения королевской казны200. Английские города всегда ощущали на себе тяжелую руку центрального правительства и являлись объектом вымогательств с его стороны. Каждая новая хартия и каждое последующее ее расширение дорогой ценой оплачивались городом, хотя эти хартии мало чем гарантировались и могли быть отняты в любой момент. Возобновление хартии сплошь и рядом сопровождалось единовременным платежом и повышением суммы годовой фирмы: в первые годы правления Иоанна Безземельного за возобновление и расширение своих хартий Лондон уплатил 3 тыс. марок201; в 1504 г. Сити уплатил 5 тыс. марок за подтверждение свобод горожан202.

Даже самые широкие привилегии не освобождали город от постоянного и повседневного контроля центрального правительства. Право фирмы не освобождало его от связей с Казначейством[31], судебные привилегии городов обычно касались лишь низшей юрисдикции (не выше сотенной), не освобождая города от наездов разъездных судей и от поездок в королевские суды по гражданским и уголовным искам. Ни право фирмы, ни право городского иммунитета не спасали город от периодических посещений сборщиками тальи или других государственных налогов, не входивших в состав фирмы. Наконец, выборные должностные лица — мэры и бейлифы городов — обычно утверждались в должности сеньором города, в королевских городах — королем.

По замечанию Е.В. Гутновой, «город в любой момент по капризу короля мог потерять даже самые широкие свои привилегии и, во всяком случае, должен был беспрекословно терпеть самые грубые их нарушения»203. Городские привилегии немедленно аннулировались в случае вооруженных столкновений между городами и их сеньорами и прежде всего — королем.

Наиболее характерны в этом плане взаимоотношения короны с Лондоном, который пользовался максимумом политической независимости, возможным в Англии, и, тем не менее, то и дело попадал в «руку короля». Город был лишен своих прав самоуправления в 1248 г.[32], затем, получив эти права обратно, вновь лишился их 20 мая 1250 г. После поражения Симона де Монфора город с 1265 по 1269 гг. находился в «руке короля». Вернув свои вольности в 1269 г. ценой уплаты штрафа в 20 тыс. марок серебром, в 1287 г. Лондон снова впал в немилость и был лишен прав самоуправления на 12 лет — до 1298 г.204

Не будучи независимыми и свободными городскими республиками, английские города, тем не менее, вместе с сотнями торговых и промышленных городских или полугородских местечек обеспечивали такой уровень развития товарно-денежных отношений в стране в целом, который во многом предопределил особенности генезиса капитализма в Англии. Важнейшую роль в этом процессе играл Лондон.

Благосостояние Лондона, развитая международная и внутренняя торговля и ремесла, широкие хозяйственные функции, положение политического центра привлекали в него людей из разных графств Англии и чужеземцев. Интенсивность миграционных потоков в значительной мере определялась возможностями города предоставить занятия, способные прокормить семью или повысить ее социальный статус и уровень жизни. В Лондоне эти возможности многократно возрастали вследствие масштабности и разносторонности функций города, разветвленной инфраструктуры, необходимой для обеспечения широких торговых операций, а также для обслуживания придворных кругов, государственных учреждений, духовенства. Исследования последних десятилетий определили основные направления и расстояния миграции в английские города в XIII–XIV вв. Источники миграции Лондона располагались достаточно равномерно вплоть до зоны радиусом около 100 км. Более 20% его новых горожан происходили из миграционной зоны примерно в 30 км, еще около 27% — в 65 км, 18% — около 100 км, 7% — около 130 км и более 11% — в 160 км[33]. Объяснение данному факту следует искать в политической и экономической роли Лондона как столичного центра. Особенно велика была доля мигрантов из Восточной Англии и Восточного Мидленда, что определялось тесными торговыми связями между этой региональной зоной и Лондоном. Необходимо подчеркнуть, что Лондон, как любой другой город Средневековья с его высокой смертностью, особенно, но не только в периоды эпидемий[34], был ориентирован на постоянный приток новых жителей из сельской округи, он не мог поддерживать численность населения за счет своих внутренних ресурсов, т.е. за счет естественного воспроизводства205.[35]

Население Лондона росло довольно быстро и постоянно. Уже в середине XI в. там проживало, по крайней мере, 25 тыс. населения[36], в середине XII столетия — 30 тыс., в XIV в. — около 40 тыс., в 1500 г. — свыше 75 тыс. человек206.[37] Особенно выделяется Тюдоровский период, когда отличительной чертой развития столицы был именно рост ее населения. В конце XVI в. на это обратил внимание Т. Платтер. Он неоднократно замечает, что «…город очень большой, открытый и населенный…»207, «…Лондон большой <…> он густо населен…»208, «…населен так, что нельзя просто идти по улицам из-за толпы»209, «…и эта улица [Лондонский мост] выглядит очень оживленной»210.

Такое восприятие города имело под собой серьезные основания. Оценки численности лондонского населения, которое росло довольно быстро и постоянно, могут быть только приблизительными, но в литературе приводятся такие цифры: в 1520 г. — 80 тыс.211,[38] в 1582 г. — 100–120 тыс.; в 1600 г. — около 220 тыс.; если добавить сюда жителей той зоны вне городских стен, на которую распространялись городские вольности, то цифры увеличатся еще более чем на 20 тыс. человек212. Ни в одном из крупных европейских городов не наблюдалось такого бурного роста[39]. На протяжении XVI в. в Лондон устремился столь мощный поток обедневших и обнищавших сельских жителей, мечтавших найти средства к существованию и поселиться в столице, что Елизавета I, «услышав жалобы и уступив просьбам горожан Лондона» (надо думать, не обычных горожан, а наиболее богатых и влиятельных) вынуждена была издать специальную прокламацию, ограничивавшую строительство новых зданий как в Лондоне, так и в его предместьях213.

Характерной особенностью лондонской демографии, социальной структуры и хозяйственной жизни была пестрота, сложность профессионального, имущественного, социального и этнического состава населения и его занятий. Большинство горожан были заняты в сфере производства и обращения товаров — это, прежде всего, ремесленники разных специальностей, мелкие торговцы и солидные купцы. Значительная часть городского населения была занята обслуживанием производства, торговли и в сфере услуг: носильщики, возчики, лодочники, матросы, трактирщики (самыми известными были три трактира Лондона: Bull Inn, Crane in Vintry, Swan Inn214), повара, цирюльники и многие другие. В XVI в. сфера обслуживания и ряд коммунальных служб стали одними из наиболее быстрорастущих секторов городской экономики: в столице появились сотни гостиниц, пивных, трактиров, кофеен, где были заняты тысячи людей215. Складывалась интеллигенция: нотариусы, судьи и адвокаты[40], врачи и аптекари, контролеры и прочие. Английские епископы и архиепископы (Ламбет, Дарем, Йорк, Уинчестер216), аббаты, бароны имели в Лондоне свои собственные резиденции, в частности, Baynard's Castle, Crosby's Palace, Bishop's Palace at St. Paul's, Ely Inn, Salisbury Inn217, а король — дворец, построенный Вильгельмом Рыжим в западном предместье Лондона — Вестминстере, где в XI в. еще при Эдуарде Исповеднике началось строительство Вестминстерского аббатства[41]. В это же время было положено начало одной из главных улиц современного Лондона — Стрэнду, соединяющей Сити и Вестминстер[42]. С XI в. представители аристократических родов, архиепископы и епископы стали приобретать обширные владения в окрестностях Вестминстера — на берегу Темзы, в Саутуорке[43] и вдоль идущей из Сити дороги Стрэнд. В XVI в. все больше представителей знати из самых разных регионов покупали или арендовали дома в Лондоне. В 1597 г. 118 дворян, включая знать, постоянно проживали в столице, большинство — на западных окраинах города; в 1630-е гг. уже около сотни пэров и несколько сотен джентри жили в столице, где тратили от трети до половины доходов со своих внелондонских поместий218. Внутри и вокруг городских стен вплоть до Реформации росло кольцо монастырей и религиозных домов — бенедиктинцев, францисканцев, доминиканцев, картезианцев, цистерцианцев, кармелитов и августинцев; приорств — the Knights Templars' на Стрэнде, св. Варфоломея на Смитфилде и св. Марии в Саутуорке; конвентов — св. Елены на Бишопсгейт и св. Марии на Клеркенуэлл; колледжей (в том числе св. Мартина ле Гранда) и госпиталей219. В самом Лондоне насчитывалось 139 церквей и приходов220: представители духовенства и монашества до 30-х гг. XVI в. составляли важный элемент лондонского населения.

На протяжении всего Средневековья немалую роль в хозяйственной и социальной жизни Лондона играли иностранные купцы и ремесленники, некоторые из которых обосновывались здесь на постоянное жительство, а все вместе они способствовали этническому разнообразию населения столицы. Еще со времен Этельреда II (978–1016) в городе были постоянные колонии так называемых «императорских людей», по-видимому, рейнских купцов; за ними последовали и другие — из северогерманских городов, а после битвы при Гастингсе стали прибывать многие французские, нормандские, а также фламандские купцы и ремесленные мастера, которые вскоре составили важный компонент лондонского населения. Как писал один из современников, Лондон «был удобнее всего для их торговли и больше всего снабжен товарами, которыми они привыкли торговать»221.

В XI в. особо важную роль играли торговцы из Фландрии, Северной Франции и Рейнского региона222. В XII–XIII вв. в столицу переместилась значительная часть итальянской иммиграции. В лондонских предместьях в XIII–XVI вв. осело много ремесленников — иммигрантов из Франции, Фландрии, Италии, Германии, количество которых постоянно росло. В 1567 г. их насчитывалось около 2700 чел., из которых 2 тыс. — фламандцы и более 400 — французы, в 1579 г. число иммигрантов удвоилось, достигнув 5 тыс. человек223.

Но далеко не все население Лондона входило в состав городского сословия, начало формирования которого Я.А. Левицкий относит к XI–XII вв., а окончательное оформление к XIII в.224 В документах городского Совета Лондона (как и других английских городов) от XIV–XVI вв. совокупность горожан-бюргеров именуется «общиной» (Common) или «корпорацией» (Corporation).

Определение социально-экономического и правового статуса горожан осложняется тем, что сами термины «городское сословие» и «бюргерство» неоднозначны. Л.П. Репина отмечает, что из сословия горожан исключаются представители других сословий (дворянства, духовенства), живущие в городе; подмастерья и ученики; деклассированные элементы — городской плебс. Однако более широкое толкование термина «сословие горожан» охватывает все торгово-ремесленное население города, в том числе подмастерьев, учеников, наемных работников, которые в той или иной мере пользовались городскими свободами, хотя и не были полноправными горожанами. В любом случае главными формирующими элементами городской общины являлись средние торгово-ремесленные слои и купеческая верхушка225.

А.А. Сванидзе обращает внимание на то, что термины «бюргер» и «бюргерство» могут применяться: 1) ко всем жителям города, связанным непосредственно с городскими занятиями, в отличие от населения сельского; 2) к широкому среднему слою горожан, в отличие от патрициата и плебса; 3) к среднему и высшему слою городских жителей, которые обладали всей полнотой прав и обязанностей в городе; 4) к городскому сословию в сословных учреждениях226.

Следовательно, имеет значение критерий, который берется за отправную точку исследования: экономический, политический, социальный или правовой.

Необходимо учитывать также, что в разные периоды городской истории содержание этих терминов менялось. В XII в. «бюргерство» — это все постоянные жители города, владевшие земельными участками, имевшие право быть членами городского собрания и участвовавшие в уплате податей королю. В XIII в. в провинциальных английских городах статус бюргера теснейшим образом увязывался не только с владением землей, но и с членством в Торговой гильдии — сообществе тех, кто участвовал в торговле, занимался торговлей в том или ином качестве, в той или иной мере: это могли быть и были не только купцы, но и ремесленники, продававшие свои изделия227. Представляется заслуживающей внимания точка зрения А. Мортона, полагавшего, что в Торговую гильдию входили люди, участвовавшие в выкупе городских вольностей228. Членство в Торговой гильдии приравнивалось к допущению к привилегиям и свободам.

Понятие «свобода» (freedom) развивалось постепенно и лишь к XIV в. было оформлено полностью. В XIV–XVI вв. свобода в городе определялась совокупностью гражданских, экономических прав и обязанностей. Отсюда, полноправный горожанин — фримен.

Кто такие фримены Лондона, и что было необходимо для приобретения этого статуса? Торговой гильдии в столице не существовало никогда. Исследователи объясняют такую особенность лондонской жизни несколькими причинами. По мнению Ч. Гросса и Е.В. Гутновой, бурное развитие торговли и ремесла в Лондоне и раннее, четкое разграничение функций между ними способствовало тому, что здесь не было почвы для возникновения и деятельности купеческой гильдии как своеобразного нерасчлененного объединения всех горожан, занятых в торговоремесленной сфере; здесь сразу стали появляться отдельные гильдии229. Я.А. Левицкий полагал, что отсутствие этого института в английской столице объясняется тем, что Лондон располагал уже столь значительными и широкими привилегиями, в том числе в области торговли, что не было необходимости добиваться их оформления путем учреждения Торговой гильдии230. Для приобретения статуса полноправия Лондон располагал иными, по сравнению с членством в Торговой гильдии провинциальных городов, возможностями.

При этом необходимо учитывать, что категория «фримен» на протяжении веков неизбежно эволюционировала. Для получения права городского гражданства вплоть до конца XIII в. требовалось приобретение городского земельного держания231. Дж. Уильяме считает, что полноправными горожанами были жители, участвовавшие в уплате городской фирмы232. Лондонская мэрия в 1275 г. постановила, что фрименом можно стать по наследству. Возможность приобретения статуса полноправности открывало ученичество и получение звания мастера в связи с замыканием цехов; уже с 70-х гг. XIII в. допускалась также покупка полноправности233.

Приобрести статус фримена можно было, войдя в одну из лондонских компаний через уплату вступительного взноса. Именно так стали фрименами: Ричард Лацер, торговец предметами роскоши первой половины XIV в.; Ричард Ли, бакалейщик 40-х — начала 70-х гг. XV в.; Джон Мэтью, Уильям Пэчейс и Уильям Браун, торговцы предметами роскоши второй половины XV — начала XVI вв.234 К сожалению, о величине вступительного взноса источники умалчивают. Однако интересная информация на этот счет содержится в материалах, касающихся переходов лондонских купцов из одной компании в другую. Джон Ковентри первоначально был шляпником, но в 1401 г. перевелся в значительно более престижную компанию торговцев предметами роскоши, уплатив при этом 2 ф. 8 ш. Аналогичная история произошла, несколько десятилетий спустя, с Джеффри Болейном, только ему пришлось уплатить 5 ф. 13 ш.235 А. Джонсон полагает, что в компании суконщиков взнос в среднем составлял 4 ф.236 По мнению С. Трапп, чтобы стать членом лондонской компании, необходимо было иметь товаров стоимостью не менее 40–60 ф.237

Сложно сказать, насколько обоснованы эти цифры: лондонские компании серьезно различались по своему богатству и влиянию. На это обратил внимание еще Дж. Анвин: на основании списков плательщиков неких штрафов он установил, что возглавляли такие списки ювелиры, выплачивавшие 45 марок, в то время как торговцы пряностями платили 16 марок, а мясники и другие «бедные ремесла» — лишь по одной марке на каждого члена своей компании238. Для вступления в различные лондонские компании, очевидно, требовались и различные по величине средства.

Трудно определить, каково было численное соотношение между лицами, имевшими права гражданства, и так называемыми неполноправными. Р. Грей считает, что уже к XIII в. только треть лондонцев была допущена к пользованию городскими привилегиями, остальные исключались из сферы пользования правами горожан239. Во времена Дж. Чосера лишь каждый четвертый житель Лондона был фрименом, а в середине XV в. только 3 тыс. мужчин из 20 тыс. (при общей численности населения, примерно, 40 тыс.) имели статус полноправных горожан Лондона240. Очевидно сокращение числа лондонских фрименов на протяжении XIII–XV вв., что отражает общие тенденции социально-политического развития как английского, так и континентального города: усиление имущественной и социальной дифференциации и поляризации населения, активизация процесса «замыкания» цеха в условиях возникновения раннекапиталистических отношений (особенно со второй половины XIV в.).

Права фрименов были весьма значительны. Только фримены имели право розничной торговли и право торговли различными товарами в пределах территории, которую контролировал город. Ни один чужеземец не мог купить товар, на который претендовал фримен (конечно, если последний предлагал равную плату). За каждым фрименом признавалось право переменить свою профессию. Фримен имел юридическую и финансовую защиту в случае столкновения с жителями других городов. Наконец, только фримены могли участвовать в городском управлении и выборах должностных лиц города241.[44] Такой объем прав фрименов был характерен не только для Лондона: аналогичные права бюргеров существовали в XIV–XV вв., по крайней мере, в Лестере242 и Бристоле243. Возможно, это была общеанглийская практика.

Оставаясь в юридическом отношении равноправными, по своему социальному и, тем более, экономическому положению торгово-ремесленное полноправное население подвергалось существенному расслоению. По данным Л.П. Репиной в отношении Лондона, в список налогоплательщиков в 1332 г. было внесено 1627 человек при населении в 40 тыс., т.е. приблизительно 4%.244,[45] Подавляющее большинство налогоплательщиков составляли представители купечества, ремесленных и торговых гильдий, цеховой верхушки. В XIV–XV вв. процесс имущественной дифференциации в Лондоне достиг наивысшего уровня: произошло четкое выделение узкого круга богатейших представителей торгово-ростовщического капитала; довольно значительного среднего слоя самостоятельных ремесленников и торговцев; массы малоимущих фрименов, ниже которых находились подмастерья, ученики, наемные работники, полноправными бюргерами не являвшиеся245.

Как показали исследования, социальное размежевание в Лондоне шло по трем основным направлениям: между полноправными членами гильдий и подмастерьями; между рядовыми мастерами и гильдейской верхушкой; между «старшими» и «младшими» гильдиями. В результате внутри гильдий, как ремесленных, так и торговых, четко выделились две группы: «бедные общины» и гильдейская верхушка, интересы которых всё более расходились. Целые группы ремесленных гильдий Лондона попали в зависимость от крупных купеческих корпораций, особенно это касалось ремесленников, работавших на экспорт или использовавших поставляемые с отдаленных рынков сырье. Свое формальное завершение процесс социального расслоения в торгово-ремесленных объединениях Лондона XIV–XVI вв. нашел в поглощении некоторыми «старшими» цехами «младших» и в образовании внутри каждой корпорации особого привилегированного слоя, члены которого носили ливреи — одежду цвета данной гильдии и занимали ведущие позиции в ее администрации. Самые значительные из этих корпораций вошли в элитную группу, известную как «Двенадцать Больших ливрейных компаний». Члены именно этих компаний составляли элиту сообщества горожан Лондона XIV–XVI вв. — элиту экономическую, социальную, административно-политическую. Это были олдермены — важнейшая часть общности деловых людей Лондона рассматриваемого периода.

 

Глава II.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: