Кельтские мотивы у Толкиена

Много параллелей с легендами кельтов можно найти в книгах Толкиена. Так, сиды, жители холмов, очень похожи на эльфов: это «дивный народ», они «древние – а притом совсем юные», «веселые и вроде бы печальные – поди‑ка разберись». Арагорн и другие бродяжники очень напоминают фениев: «Нас, дунаданцев, осталось немного, нам постоянно приходится странствовать, потому что мы, как пограничные стражи, неутомимо выискиваем прислужников врага, которые рыщут по бескрайнему Глухоманью, а иногда пробираются и в населенные пункты…

В мире много сил, помимо организованного вражьего воинства, которым приходится давать отпор. Вы защищаете свои границы… и ни о чем, кроме собственных границ, не заботитесь, а мы – стражи пограничного Глухоманья – боремся со всеми Темными силами. Не вражье воинство – безымянный Страх разогнал бы жителей севера и запада, если бы арнорцы не скитались по дикому Глухоманью, без отдыха сражаясь с Темными силами… когда из черных лесных чащоб, из трясинных болот выползают темные союзники Мордора, их неизменно встречают арнорцы, и они отступают за Изгарные горы».

 

Алан Ли. Иллюстрация к «Властелину колец»

 

Затрепетали леса, оплакивая героев, и ветер заплакал, прославляя невиданные подвиги, и псы, и вороны, и волки лесные закричали, воодушевляя воинов.

Победой фениев закончилась великая битва на Белом берегу, продолжавшаяся тысячу и один день. С тех пор стали они еще пуще беречь Ирландию от фоморов и прочих врагов, желавших завладеть ею.

 

Шли годы, а может быть, века. Мир, который они охраняли, изменился, люди стали забывать о священных границах. Битвы продолжались, тьма меняла обличья и все росла, и все больше были в боях потери фениев. Но мало кто теперь вступал в их братство, и с каждым днем все меньше становились их отряды. Горько оплакивали они погибших товарищей, но еще горше было фениям оттого, что предвидели они близкий конец своего воинства.

«Один раз трижды девять фениев с запада явились в Тару. Никто не обращал на них внимания, и никто не заговаривал с ними. Опечалились фении, легли на склоне горы в Таре, прижались губами к земле и умерли…»

…Мы так любили эти рощи, мы бы не дали их вырубить…

…Не могли мы заснуть, не слыша криков птиц в поднебесье, ворчания вереска в Круахане, свиста орла в Победной долине, шума волны, бьющейся о берег…

…Мы так любили друг друга… Были бы живы Фаолан и Голл, рыжеволосый Диармайд и храбрый Осгар, ни Бог, ни дьяволы не удержали бы Финна, вождя доблестных фениев, в своей власти… Мы бы спасли Финна или сами остались в том доме…

 

Оссиан, вернувшийся из Иного мира, превратился в древнего старца и потерял всех, кого когда‑то знал. Он играл на арфе и пел о героях и богах своей юности, вызывая волшебных духов давно минувшей эпохи

 

…Жалобно плачут, о, жалобно плачут прибрежные волны… Никого не любить нам отныне. Не стыдно нам умереть от горя, если олень умирает вслед за оленихой…

 

Но случилось так, что Оссиан (Осийн, Ойсин), великий воин и поэт, сын Финна, не был тогда с фениями и не видел, как закончились их дни, как уходили его братья и любимые друзья. Прекрасноликая богиня Ниам увела его в страну Вечной Юности. Там провел он многие века, не замечая времени… Но однажды затосковало сердце Оссиана так сильно, что не было ему покоя в стране Блаженства. И хотя Ниам говорила ему, что на земле Ирландии все давно переменилось, он решил вернуться – повидать Финна и фениев. Тогда сида дала ему белого коня и заклинала об одном – не сходить с него на землю, ибо тогда он превратится в немощного старика и не сможет вернуться назад.

Оссиан попрощался, и белый конь, вестник мира Иного, перенес его через моря и века.

Но в Ирландии Оссиан не нашел и следов Финна. Священные рощи, дарившие счастье, таинство, вдохновение, давно вырублены, от крепостей, бывших твердынь, осталась лишь крапива. Да и люди, опасливо подходившие к Оссиану, стали маленькими – по сравнению с ними великий воин был гигантом.

«Страданием исказилось лицо Осийна, и он вскричал: Горе мне… Недобрым было мое возвращение!.. Пережил я Финна, и нет мне радости в играх и музыке. Почему не умер я вместе с фениями?» Забыл он обо всем на свете, спрыгнул с коня – ив мгновение ока постарел на все те годы, что прожил в стране Юных, и конь убежал от него. Люди отнесли его в дом святого Патрика, там остался он жить, но безрадостными были его дни…

 

Что такого увидел Оссиан в новом времени, от чего его сердце наполнилось горечью и болью? И что такого было у него, по чему так тосковала душа и от чего не соглашалась отказаться?

Будущее глазами кельтов… Не очень‑то счастливым предсказывали они его. «Всякий восстанет на ближнего, и предаст брат брата, всякий поднимет руку на друга за питьем и едой, так что не будет между ними ни клятвы, ни духа, ни чести. Музыка достанется простонародью, станет всякая любовь прелюбодеянием. Скупость, негостеприимство и нужда завладеют людьми, померкнут их песни. Исчезнет тропа каждого… Люди станут служить людям, а не богам. Явится много ужасных болезней. Зима зеленая, лето мрачное, осень без урожая, весна без цветов» – то ли тогда это было, то ли сейчас? Воистину, для мифа времени не существует!

Оссиан был вынужден остаться в этом будущем, и печальным оно оказалось. Наверное, и мы могли бы вслед за Оссианом сказать, обращаясь к нашему настоящему: «…многого лишило ты меня, о чем тоскует мое сердце!» Не мы выбираем времена… Но ведь мы можем решать, как жить в те времена, которые выбрали нас! Оссиан знал, что потерял, мы – пока нет, мы это лишь предчувствуем, мучительно ища ответы на свои вопросы. Господи, как хочется увидеть мир таким, какой он есть на самом деле, и заново полюбить его, и снова увидеть путь к Туле! Ведь мир‑то не изменился – изменились мы.

Легенды говорят, что Оссиан вернулся, переждав свое время в стране Вечной Юности, чтобы передать нам древние мифы и легенды о фениях и о Финне. А в них рассказывается, что фении не умерли, а лишь спят до поры до времени. Как их разбудить и где они спят – где‑то далеко в пещере или в нас самих, – на этот вопрос каждому предстоит ответить самому. И если по‑настоящему искать, то настоящее может вернуться в нашу жизнь вновь – и фении, и Оссиан, а если немножко повезет, то и священный остров Ультима Туле.

 

Ветер друидов

Илья Молоствов

 

Друиды – таинственные маги из кельтских легенд. Но когда‑то они ходили по земле. Той земле, где до сих пор в лесах можно встретить странные сооружения, не очень‑то похожие на храмы, но внушающие священный трепет и пробуждающие жажду чуда…

И мифы, и история говорят об одном: друиды были очень сильны. Сильны своей мудростью, своей добротой и тем, что передавали свою традицию от учителя к ученику, из уст в уста. Они умели предсказывать будущее. Владели чудесным даром по знакам определять исход сражений и видеть будущее сквозь пелену времени. Обладали потрясающей властью над стихиями: землей, водой, воздухом, огнем. Могли общаться с душами деревьев и сотрудничать с эльфами и гномами. Могли остановить землетрясение и вызвать бурю. (Конечно, эти свидетельства могут быть вымыслом… но могут и не быть.)

Откуда произошло слово «друид»? Плиний пишет, что греческое drus, то есть «дуб», является этимологическим корнем слова «друид». В литературе часто можно встретить эту же связь, подтверждающуюся названиями дуба в других языках: галльское dervo, ирландское daur, валлийское derw, бретонское derv. Возможно, ближе других подошла к разгадке тайны этого слова Франсуаза Леру, которая в своей книге о друидах называет их dru‑wid‑es, «весьма ученые». Латинский глагол videre («видеть»), готский witan и германский witan («знать») раскрывают суть понятия «друид»: это тот, кто знает. А как говорит древняя мудрость, повторенная Фрэнсисом Бэконом, знать – значит мочь.

Друиды могли предсказывать будущее, ловя мельчайшие знамения в жизни и состоянии человека, в природе и вселенной. Цицерон, например, писал, что галатский король‑друид Дейотар понимал знаки, подаваемые птицами. Можно считать эти рассказы нелепой выдумкой и смеяться над ними, как это делали римляне… Однако именно кельтские маги предсказали конец Рима. Так, Корнелий Тацит писал: «Одержимые нелепыми суевериями, друиды твердили им, что… губительное пламя уничтожило Капитолий, а это ясно показывает, что боги разгневаны на Рим и господство над миром должно перейти к народам, живущим по ту сторону Альп».

 

У друидов были свои ступени обучения и посвящения. Древнегреческий географ и историк Страбон (I век) писал: «У всех галльских племен, вообще говоря, существует три группы людей, которых особенно почитают: барды, предсказатели и друиды. Барды – певцы и поэты; предсказатели ведают священными обрядами и изучают природу; друиды же вдобавок к изучению природы занимаются также и этикой».

Барды изучали ритмы, звуки и пропорции. Они познавали энергетические потоки в природе, впитывали ее звучание всем своим существом и могли эту музыку передавать. Они знали магию звука, магию слова и образа.

Так, валлийские легенды рассказывают о барде Талиесине, чье имя с валлийского переводится как «Сияющее чело». Эльфин, сын короля, неудачливый, но очень добрый человек, подобрал Талиесина, когда тот был еще младенцем: его выбросило море в мешке из кожи, и он чудом остался жив. Талиесин стал другом и бардом Эльфина. Он помог своему сеньору и другу встретить даму сердца, которую тот очень полюбил. Но злоключения не оставляли Эльфина, и в «Мабиногионе», валлийском эпосе, мы найдем рассказ о том, как соседний король Мэлгон заключил Эльфина в темницу и грозился убить его только за то, что он славил свою жену и своего барда.

Но, как часто бывает, за доброе сердце и добрые дела судьба дает человеку друга, который выручает в тот самый миг, когда кажется, что все пропало. Талиесин спасает Эльфина. Он приходит в замок Мэлгона и принимает участие в состязании бардов… Его песни были наполнены такой силой, что замолчали барды, прославлявшие темного, злобного хозяина. Никто не мог выговорить ни слова, и только лилась по замку исцеляющая душу мелодия Талиесина. Сила ее постепенно росла, поднялся ветер, ветер перешел в бурю. Оковы упали с рук Эльфина, и пораженный и устрашенный Мэлгон отпустил своего пленника.

Много великого сделал Талиесин, не нужны были ему ни меч, ни щит: в слове сила барда, небывалая сила, доступная друидам, но недоступная нынешним поколениям.

 

Друиды всегда были советниками королей, об этом рассказывают разные мифы, но самый известный из них – миф о Мерлине.

Мерлин, наставник и советник легендарного Короля Артура, был великим магом, ясновидящим и предсказателем. Гальфрид Монмутский в своей «Истории бриттов» пишет о странном происхождении Мерлина: по легенде, его отцом был бесплотный дух, который явился к его матери в образе прекрасного юноши. Еще с детства Мерлин мог видеть сквозь камни и толщу земли, прозревать будущее и обладал удивительной мудростью и пониманием людей.

 

Т. Джонс. Бард. 1774

 

Кельтская церемониальная чаша из позолоченного серебра – знаменитый котел из Гундеструпа. I в. до н. э. Британский музей

 

У. Г. Джон. Мерлин с младенцем Артуром. Бронзовая статуя. 1902

 

Он говорил, что появился на свет с миссией хранить землю Британии и что в этой миссии некое существо, как внутренний голос, направляло его каждый раз, когда должно было свершиться нечто важное. Но Мерлин свято хранил тайну, связанную с этим существом: «Тайны этого рода не подлежат раскрытию, если того не потребует крайняя необходимость. Ибо, если бы я изложил их ради забавы или теша свое тщеславие, во мне бы умолк просвещающий меня дух, и, буде в нем явилась бы надобность, он бы меня покинул».

Сила Мерлина, как и сила обычных друидов, была основана не только на каких‑то необычных в нашем понимании способностях. Он знал тайны природы и тайны истории человечества. Откуда‑то знал будущий волшебник из сказок и наставник Короля Артура о «хороводе великанов» – Стоунхендже. Откуда‑то знал о целительной силе камней, принесенных людьми неведомой цивилизации с древнего материка, остатки которого мы сейчас называем Африкой. Значит, кто‑то научил его этому. Значит, где‑то он учился, как учились и другие друиды… И может быть, не вымысел тот загадочный остров Ультима Туле, где, как представляли кельты, живут учителя друидов – мудрецы, имеющие одну цель: хранить и просвещать людей, из поколения в поколение посылая к ним своих вестников.

В книге Мэри Стюарт «Полые холмы» Мерлин так говорит о своем даре: «Вчера в бурном мраке ночи там творилась воля богов во имя некоей далекой цели, которая лишь иногда приоткрывалась моему глазу. И я, Мерлин, сын Амброзия, внушающий людям трепет как прорицатель и провидец, был в ту ночь всего лишь орудием в руках богов. Ради этого и был ниспослан мне дар провидения, дарована сила, которую люди понимают как колдовство».

 

Одним своим присутствием или несколькими словами друиды усмиряли разъяренных вооруженных людей, готовых ринуться в битву. Диодор Сицилийский, греческий историк I века до н. э., свидетельствует: «Часто они выходят между войсками, выстроившимися в боевом порядке, грозящими мечами, ощетинившимися копьями, и усмиряют их, как будто укрощая каких‑то диких зверей».

В ирландских сказаниях есть удивительное описание такого воздействия на людей: «Перед нами, на востоке, снаружи видел я другое войско. Спокойный, почтенного возраста человек, седой до белизны, шел во главе него. Он облачен в ослепительные белые одежды с каймой из чистого серебра; на теле его прекрасный белейший хитон; под плащом видна светлая серебряная рукоять его меча, и он несет на плече бронзовый жезл. Его голос нежен, как музыка; речь его сильная и ясная… Гнев всех мужей на свете, от восхода до заката, он смирил бы тремя добрыми словами».

Сражавшийся с кельтами Цезарь рассказывал в своих воспоминаниях, что видел, как войско галлов вдруг наполнилось силой: люди задвигались быстрее, их движения стали более сильными и уверенными. Откуда‑то подул ветер, но деревья не качались, как будто он дотрагивался только до людей, менял их душу и вселял силу для сражения.

 

Не стоит думать, что друиды – люди особой породы. Друиды – это те, кто живет для чего‑то гораздо более высокого, чем обычная жизнь. Они были врачами и целителями, знали тонкие свойства лекарственных растений, умели лечить музыкой, словом, прикосновением и даже присутствием, верили в целебную силу сна и при этом, как свидетельствует миф о боге Нуаду, знали хирургию.

В одной из ирландских легенд говорится: «Этот человек обладает силой и мудростью целителя, искусством заживления ран, умением побеждать смерть и преодолевать любое недомогание… Он распознавал недуг человека по одному дыму, выходящему из его дома, или по одним лишь его выдохам».

Учеников друиды выбирали по качествам сердца и по знамениям, которые сопровождали их судьбу. Мудрость мог принять только человек с благородной душой – тот, кто не способен использовать знания ради того, чтобы добиться власти, и сможет сохранить их в чистоте, не исказить. Поэтому записывать учение было запрещено. Вот почему, когда друиды примерно в X–XI веке исчезли из поля зрения европейской цивилизации, они унесли с собой и свою мудрость, и свою магию.

 

О друидах сохранилось больше легенд, чем правды, больше вымысла, чем фактов, больше сказок, чем научных данных. Но когда наступает кельтский новый год и вдохновленная модным движением молодежь спешит зажигать новые огни, сегодня, спустя тысячу лет после ухода последних магов кельтского народа, кажется, что открываются невидимые двери из нашего мира в священный мир кельтов. В такие мгновения хочется попросить у Мерлина и у великих друидов Арморики и Ульстера сил – чтобы помогать тем, кого мы любим, и защищать то, во что верим.

…Это были великие люди, маги и учителя. Если верить сказаниям, многие из них дошли до священного Острова. Но вернулись. Ради тех, кто идут, тяжело двигаясь, через круг Абред – мир, где человеку предстоит пройти все испытания, прежде чем он достигнет Гвинвуда, круга света… И может быть, друиды не ушли, а ждут новых учеников? И просыпается уже великий Мерлин, и звучит его арфа, и зовет куда‑то…

 

Наследники друидов

Анна Кривошеина

 

Патрик – самый почитаемый святой, креститель и покровитель Ирландии. Ирландские источники, правда поздние, помечают начало его деятельности 432 годом, смерть – двумя датами: 461 или 493 годом. Считается, что именно он на примере трилистника объяснял друидам значение Троицы – Бога Отца, Сына и Святого Духа. Однако, по другой версии, трилистник объяснял древнюю друидическую доктрину о существовании трех кругов мира – Суганта, Абреда и Гвинвуда.

Патрик был родом из богатой семьи в Галлии. Семнадцати лет он попал к разбойникам и был продан рабом в Ирландию. Бежав из Ирландии, Патрик оказался во Франции, где, живя 12 лет в монастыре, изучал религию под началом французского епископа святого Гермейна.

Вернувшись в Ирландию, он побеждает друидов короля Лоэгайре: «первым зажигает священный огонь и побеждает их в магических состязаниях, демонстрируя свою высшую власть над миром света и тьмы, огня и воды». И, как говорится в старинном манускрипте, когда Лоэгайре со своими друидами был поражен великими чудесами, сотворенными Патриком, когда люди Ирландии признали беспорочность его веры, тогда они уверовали в Христа и стали исполнять волю святого.

С Патриком и кельтами связана одна загадка: почему на острове, где существовали сильнейшие центры друидизма и сильная королевская власть, была без всякого сопротивления принята новая вера?

Вообще ирландское христианство стало особой страницей в истории и кельтского, и христианского миров. «Христианство на острове приняло свой, во многом отличный от распространенного облик. Ирландские монахи имели особую тонзуру и исчисляли пасхальный цикл не так, как это предназначалось из Рима и было общепринято. Но главное отличие коренилось в самой организации ирландской церкви и верующих, которая через короткий срок после принятия христианства утвердилась на единственном принципе – монастырях и их сообществах, или, как говорили ирландцы, „семьях“.

Святой Патрик был звездой первой величины в блистательной плеяде „странных кельтских святых^“, странных настолько, что, например, святой Иероним называет ирландцев раскольниками, папы часто буллами увещевали английских королей истребить „этих нечестивых", и «епископы их не получали из Рима инвеституры до времен вторжения англичан», – писал Т. Мур.

Ирландские монахи были удивительно терпимы к старой вере; мало того, они кропотливо записывали в своих скрипториях легенды, саги своего народа. Если бы не их работа, то, вероятно, до нас эти сказания не дошли бы. Они поддерживали отношения с филидами, ирландскими жрецами и сказителями, школы которых существовали одновременно с монастырями. Песни филидов монахи записывали для потомков.

Получается, в Ирландии было осуществлено сознательное сращивание двух традиций – древней и поздней, и островные друиды взяли форму новой религии, чтобы сохранить истину и знание в наступающей эпохе. В подтверждение этому можно привести много фактов. Например, все ирландские монастыри возникли на местах бывших друидических центров, и часто огонь, горевший во имя древнего божества, монахи или монахини даже не гасили, а продолжали поддерживать, само же божество обретало статус святого.

 

Орнамент в виде лабиринтов и птиц на футляре колокольчика святого Патрика. 1100

 

Святой Патрик

 

«В Ирландии имел место не разрыв, а сращивание, правда очень своеобразное, двух традиций, наследие древнейшей из которых вписалось в систему новоявившейся, было урезано и преображено, но не отвержено и проклято. Все мы привыкли к тому, что божества поверженного язычества занимали в системе нового христианского мировоззрения место чертей, бесовских созданий и прочей нечистой силы. В Ирландии им была уготована иная, куда более почетная судьба – они становились святыми в ряду с самим Патриком… На месте языческих святилищ располагались монастыри Имблех‑Ибар, Бек‑Эриу и другие. Важно, что в Ирландии наследовались не только элементы предыдущей системы, но и целостная ее модель» (С. Шкунаев).

Благодаря этому шагу друиды смогли продлить жизнь древней традиции, а в Европе появились мифы, которые стали основополагающими для новой цивилизации. В частности, миф о Граале, который Юнг назвал последним из великих мифов, поднявшихся на поверхность из глубин коллективного бессознательного.

 

Живые орнаменты кельтов

Татьяна Чернышева

 

…Тонкие линии причудливо переплетаются, одна фигура переходит в другую, и нет им конца, и нет им начала. Только примешься вглядываться в замысловатый узор, как невольно попадаешь в таинственный, загадочный мир, где царят совершенно другие законы: фантастические птицы встречаются с драконами, сказочные деревья соседствуют с веселыми дельфинами. И очень хочется разгадать эту загадку и трепетно нести в себе как залог связи между прошлым и настоящим, между реальным и нереальным…

Кельтские орнаменты. В них много поэтического, много на первый взгляд детского и наивного, но если приглядеться – как все тонко и изящно, рассчитано до мельчайших деталей, как точны и как мудро выстроены образы!

Историки и искусствоведы давно пытаются найти корни кельтского искусства. Существует множество гипотез о его происхождении, но нельзя не заметить очевидную связь кельтских орнаментов с орнаментами восточных стран (Индии, Тибета) и славянскими узорами. Что это – случайность или закономерность? Следы ли это одного народа, пронесшего свою культуру через огромные расстояния, или простое совпадение? Хочется верить, что не совпадение. Хочется верить, что древние люди, назовем ли мы их ариями или как‑то по‑другому, в разных формах пытались донести простые, универсальные знания, мудрость, истинную для всех.

Древние кельты верили, что человеческий дух – это частица мирового Духа. Что через множество жизней, смертей и возрождений человек проходит путь к божественному совершенству. Каждый путь – особенный, каждый путь – неповторимое переплетение событий, судеб, испытаний и преодолений. Кельтские орнаменты – это символические карты Пути. Законы кельтов строго запрещали совершенствовать или менять ключевые детали орнаментов: считалось, что их дали боги. Но, с другой стороны, это не мешало мастерам проявлять врожденный дар творчества.

Каждый орнамент составлен из отдельных узлов. Каждый узел создается из отдельной нити – нити жизни. Нить жизни, нить орнамента нигде не прерывается, она переходит из одного элемента в другой, а потом, образовав множество переплетений, возвращается обратно. Это символ непрерывности и связи всех вещей во вселенной.

И неслучайно один из самых древних кельтских символов – лабиринт. Кельтские лабиринты – это отображение человеческого пути, они ведут к центру – духовному началу, которое присутствует во всем. Много позже английские и ирландские монахи использовали подобные орнаменты в ранних христианских рукописях, указывая таким наглядным способом дорогу тем, кто идет по духовному пути.

Кельтский крест имеет во многом похожее значение. Крест – символ универсальный, он встречается во всех культурах. Отличие кельтского креста – окружность вокруг центра. Это возможность создания гармонии, вселенского порядка только там, где есть соединение Земного и Небесного, где есть точка встречи. Это вообще отличительная особенность мировосприятия кельтов.

 

Трискел

 

Иллюстрация из Келлской книги, одной из кельтских рукописей

 

Серебряная позолоченная «брошь из Тары», украшенная золотой филигранью, янтарем и разноцветным стеклом. Найдена в Беттистоуне (Ирландия). VIII в.

 

Для них не существовало противоположностей, которые исключают друг друга. Нет только черного или белого, нет только добра или зла, но есть и то, и другое одновременно. Человек, в понимании кельтов, не только живет в этом, реальном мире, но и находится в мире Ином, нереальном. И символы Иного мира помогают человеку продвигаться по пути земному. «Для греков спираль – это спираль, а лицо – это лицо, и всегда ясно, где кончается одно и начинается другое, в то время как кельты „видят“ лицо в спиралях или завитках… Это похоже на сны, когда контуры предметов размываются, и одни вещи плавно перетекают в другие», – читаем в книге М. Диллона и Н. Чедвика «Кельтские королевства». И еще: круг с точкой в центре – это древний солнечный символ. Всякое соединение, всякое пересечение есть источник духовной силы, огненный центр, обладающий способностью рождения и возрождения.

До сих пор в полях Ирландии, Шотландии или Уэльса, лучше всего, как считается, сохранивших свои кельтские корни, можно встретить одинокие каменные кресты, полностью покрытые замысловатыми кельтскими узорами.

Еще один древний символ объединения мы находим в Ирландии – знаменитый ирландский трилистник. Это тоже символическое изображение креста, только состоящего из трех лучей. Это древний символ троичности, соединения земного, человеческого и небесного. Когда‑то давно святой Патрик, прибыв на ирландскую землю, объяснил язычникам с помощью листа клевера великий принцип Троицы.

Удивительно, но лишь в Ирландии христианизация прошла очень тихо. То ли все дело было в миролюбивом характере Патрика, то ли в том, что христианские представления о Троице полностью совпали с пониманием троичности у древних кельтов, ведь еще задолго до трилистника существовал символ, называемый трискел или трискеле (в переводе с греческого tri – «три», a skelos – «кость, нога»). Он изображался в виде трех бегущих ног, исходящих из одной точки, и символизировал равновесие и гармонию с природой, а также переплетение трех стихий: Огня, Воздуха и Воды. Позже он стал изображаться не в виде ног, а в виде спиралей, образующих в центре треугольник. В разных вариантах такой символ встречался у крито‑микенцев, этрусков, древних японцев и народов Гималаев. Но везде он передавал один и тот же смысл – гармонию всех элементов вселенной и неудержимое движение вперед, движение в бесконечность, которое и есть жизнь, которое и есть настоящая радость. Трискел иногда так и называют – символ Радости.

Кельтские орнаменты не только были символическими вехами пути, но и могли отражать реальные события. Это своего рода летопись о жизни отдельного человека или целого народа. Мастер, создавая узор в ознаменование какого‑либо подвига, мог заложить в орнамент не только «запись» о том, сколько героев приняли участие в событии, каков был их путь, но и о том, кто, какие силы помогали или препятствовали героям. Однако, прежде чем создать узор в камне или на бумаге, мастер выкладывал его из простой веревки, словно моделируя свою мысль, а уже потом тщательно переносил на подходящий материал.

Птицы, часто встречающиеся в орнаментах, – это небесные посланники, символ свободы, символ духа, освобожденного от земных связей и общающегося с небесными силами. Возвращаясь на землю, они приносят весть богов – прорицания и указания. Птицы помогают смертным в их духовных и земных путешествиях. В кельтской традиции ворон – птица реальных предзнаменований; голуби – птицы духовной жизни, любви и духовной гармонии; утка – мост, соединяющий живительные силы земных вод с океаном небесных сил; цапля – птица бдительности.

В местах, где жили древние кельты, вдоль берега моря стоят камни со стилизованными изображениями дельфинов, посвященных богине Негаленнии, «Указывающей Путь». Как богиня‑покровительница она дает защиту путнику и на земных дорогах, и на дорогах небесных. Ее силы воплощены в дельфинах, воронах и собаках. Дельфины – проводники души через воды Океана к Священному Острову. Вороны говорят о великих таинствах, связанных с опасностями этого перехода. А собаки – символ верности, защиты на Пути. Собаки защищают Путь и Путника…

 

 

Средневековье

 

Руны. Шепот тайны

Елена Князева

 

Руны – это древний алфавит германских и скандинавских народов, использовавшийся с I по XII века. В переводе со старонорвежского слово run означает «тайна, сообщенная шепотом». Каждая руна пиктографически изображала одну из основных сил природы, и считалось, что их энергетические токи позволяли предсказывать будущее. Для гаданий руны используют и сегодня, несмотря на то что с приходом в Северную Европу христианства древний алфавит был очень быстро вытеснен латиницей. Рунами записывали заклинания, веря, что особое начертание увеличивает силу магических слов и позволяет проникнуть в самые потаенные уголки знаний о мире.

По преданиям, Один, верховный бог германских и скандинавских народов, так жаждал обрести мудрость, что принес себя в жертву и девять дней и ночей провисел вниз головой на Мировом древе Иггдрасиле, Древе Жизни, Древе Бытия и духа. Муки бога были велики: Один был проткнут собственным копьем и висел без еды и питья, пока не услышал руны и не начертал первые из них на Древе. Так об этом рассказывает «Старшая Эдца», восхитительный по своей красоте сборник древнеисландских песен о богах и героях.

Обретение рун символизирует достижение Истины, а девять дней и ночей вниз головой – сознательный акт мученика, готового отказаться от своего «я». Самопожертвование бога стало переходом к Высшему «Я», а внезапное внутреннее озарение позволило постигнуть истинный смысл рун, недоступный обычному взору. Взгляд висящего Одина, обращенный к корням, символизирует видение сути вещей.

Когда веками позже на Север пришло христианство, крестные муки Христа напомнили скандинавам муки Одина, висевшего на Иггдрасиле, поэтому новая религия оказалась для них приемлемой. Отказ от «я», самоотречение ради истины – в этих ключевых точках христианство и древние верования народов Севера были сходны.

 

Исследователь европейской истории Исаак Тейлор полагает, что руны могли произойти от греческого алфавита, который в VI веке до н. э. широко использовался на побережье Черного моря, а роль создателей рун он приписывает готам. Другие ученые, поддерживая «греческую теорию», говорят о происхождении рун из греческой скорописи последних веков до нашей эры. Много лет и версии о том, что в рунах нашел отражение латинский алфавит.

Совершенно однозначно отвергается идея о происхождении рун от готского алфавита. Он родился примерно в IV веке, тогда как первые рунические надписи датируются III веком и даже более ранними периодами.

А наиболее правдоподобной представляется версия о происхождении рунического письма из северноэтрусских алфавитов, предложенная ученым Марстандером в 1828 году. У рунического алфавита сходств с северноэтрусским больше, чем с любым другим.

Но корень run недаром означает «тайна»: тайну происхождения рун пока раскрыть не удалось.

Буквы рунического алфавита весьма необычны: резкие, угловатые, без округлостей – может быть, оттого, что писать приходилось на дереве, не дававшем возможности вырезать круглые знаки.

Первыми шестью буквами рунического алфавита стали f, и, th, а, г, k, поэтому в литературе его часто именуют словом «футарк». Старшим футарком называют наиболее общий тип рунического алфавита, состоящий из 24 букв; позже к ним прибавилась 25‑я «пустая» руна, означавшая «чистую судьбу».

У каждой руны было свое имя, то есть она не только передавала звук, но и заключала в себе определенный смысл. Например, трехкратное повторение рун g и а на копье (надпись датируется началом VI века) свидетельствовало, что копье принесено в дар асам, древним скандинавским богам (а означало «асы», g имело имя geofu, «дар»).

Вырезанные руны окрашивали в разные цвета (на сакральных надписях – жертвенной кровью). В эпоху викингов нечетные слова в строке могли закрашивать красной краской, а четные черной. Краска служила не только украшением, она еще помогала различать слова и правильно прочитывать надписи.

 

Упоминания о магических свойствах рун можно найти во многих рунических памятниках. Так, в «Речах Сигрдривы» (одна из песен «Старшей Эдды») рассказывается, как разбуженная героем Сигурдом валькирия учит его применять магию рун.

Особые рунические знаки прибоя, если их выжечь на веслах и вырезать на носу и руле корабля, будут охранять его на просторах беснующихся морей, а целительные руны нужны врачевателям для излечения больных. Еще вырезанные руны могли соскабливать и принимать со священным медом внутрь – это придавало духу силы.

Ни в коем случае нельзя было путать или повреждать магические знаки. «Сага об Эгиле», знаменитом скальде, рассказывает, как он исцелил тяжелобольную женщину, которой становилось все хуже из‑за рун, неправильно начертанных другим врачевателем. Эгиль соскоблил неверные знаки и, начертав новые, положил больной под подушку. Женщина мгновенно выздоровела.

Знанием рун владели немногие – по всей видимости, только жрецам было открыто искусство рунического письма. Впрочем, и жрецы предупреждали, что неумелое использование рун может привести к страшным последствиям.

Еще одной формой рунической магии был рунетейнн – использование сакральных слов, составленных из рун. Такие слова есть на многих предметах, найденных при археологических раскопках. Например, чаще всего на украшениях, предметах быта и вооружения встречается слово alu, означающее мудрость и магическую силу. Но значения таких слов удается восстановить далеко не всегда.

Рунолог Зигфрид Кюммер, основавший в 1927 году руническую школу неподалеку от Дрездена, полагал, что руны – это мост, связывающий человека с древними богами, а каждая руна соответствует положению человеческого тела. Поскольку руническая магия, писал он, «позволяет управлять различными энергетическими потоками, идущими из пяти космических сфер», то человеку стоит принять правильную «руническую» позу и настроить себя на восприятие космических потоков с помощью особых рунических звуков, «гальдов». Так можно установить связь с богами.

Судьба рунической магии оказалась трагичной. Когда минули времена викингов и скальдов, за нее стали жечь на костре, и к XIX веку сохранились лишь алфавитные ряды рун.

История донесла до нас около 5000 рунических надписей, 3000 из которых были найдены в современной Швеции, примерно 500 в Дании (датские памятники наиболее древние), 600 в Норвегии, 140 на Британских островах, 70 в Исландии, 60 в Гренландии.

Древнейшей рунической надписью признана надпись на гребне, который найден в болотах на острове Фюн (Дания), она датируется II веком. А в шведском местечке Даларна история рун насчитывает почти два тысячелетия – ими перестали писать лишь в XIX веке. В 1898 году рунический камень был найден даже в США, но вопрос о его подлинности все еще не решен.

Науке известно несколько рунических рукописей, среди которых «Codex Runicus» (кодекс рун), «Fasti Danici» (кодекс законов) и другие. А также множество надписей на круглых золотых пластинах, имитировавших римские медальоны, на камнях, металле и дереве. По характеру надписи очень разные – это заклинания, мемориальные надписи и некрологи, обращения к богам, имена владельцев, вырезанные на принадлежавших им предметах. Камни с руническими надписями ставили во славу викингов, вернувшихся домой из долгих и опасных путешествий.

Существовали и рунические календари – посохи различной длины с нанесенными на них рунами. Самые древние посохи датируются XIV веком, но ученые полагают, что такими календарями жители Скандинавии начали пользоваться гораздо раньше. В рукописи датского медика Оле Ворма «Computus Runicus» («Рунические вычисления»), копии с образца 1328 года, представлен полный календарь, записанный рунами. На одной стороне календаря отмечены даты с 14 апреля по 13 октября, называвшиеся Nottleysa («дни без ночей», то есть лето по скандинавскому календарю); на другой стороне – даты с 14 октября по 13 апреля, Skammdegi («короткие дни», зима). Помимо выделения групп из семи повторяющихся рун (дни недели) в этом календаре отмечены 19 «золотых чисел», по которым находили дату полнолуния. Календарные праздники обозначались особыми символами. Так, цветущий куст обозначал начало лета (14 апреля).

 

Один, висящий на Иггдрасиле

 

Рунический камень в парке университета Уппсала, Швеция

 

Страница рунической рукописи «Codex Runicus», содержащей один из старейших текстов средневековых скандинавских законов

 

Рунический алфавит

 

Что и говорить, руны оставили нам немало загадок. Неизвестно, с какой целью они создавались – как средство записи информации или для магических ритуалов? Не переведены многие надписи, найденные исследователями, не выяснено значение некоторых рун. До сих пор не решен вопрос о подлинном существовании нескандинавской рунической письменности – к примеру, языческой славянской, которую упоминает средневековый автор Черноризец Храбр в своем трактате «О письменах»…

Но древние надписи не спешат отвечать на эти вопросы, а десятилетие за десятилетием, век за веком заставляют нас все внимательнее вслушиваться в их шепот – шепот тайны.

 

Готика: свет в камне

Илья Барабаш

 

Факты и цифры

 

На первый взгляд, в истории готики не так много белых пятен. Место рождения – северная Франция, аббатство Сен‑Дени близ Парижа. Время рождения – 1137–1150 годы, или даже точнее: 14 июля 1140 года, именно в этот день по указу Сугерия, настоятеля Сен‑Дени, началась перестройка монастырской церкви с использованием новых архитектурных элементов. В чем не было бы ничего необычного, если бы не идеи, стоявшие за всем этим.

Рождение готики во Франции было подобно взрыву. В 1150 году завершились работы в церкви Сен‑Дени, и почти тут же развернулось крупномасштабное строительство по всей Франции. В 1150–1160 годы начали возводить кафедральные соборы в Нуайоне, Лане, Пуатье, Париже, Сансе. А до конца века – в Шартре, Бурже, Реймсе…

Видно, как рос опыт архитекторов и зодчих, как рвалась к небу их душа. Высота нефа собора в Нуайоне (1150–1200) чуть меньше 23 метров, в Шартре (1194–1260) – 37,2 метра, а высота нефа собора в Бове, начатого в 1247 году, – больше 47 метров при высоте башен 153 метра. Всего же, как считают исследователи, за 100 лет с 1150 по 1250 год в одной только Франции было создано более 150 сооружений в новом стиле, включая уже перечисленные огромные, со сложнейшей архитектурой соборы. А за 300 лет с середины XII века количество камня, ушедшего на возведение готических храмов, превысило объем всех египетских монументов. Если сопоставить уровень мастерства, необходимый для сложнейших расчетов, масштабы и географию строительства, а также уровень коммуникаций того времени, возникает вопрос: где же, когда и у кого учились столь многочисленные и многоопытные архитекторы?

 

Языческие корни

 

Итак, готика началась в Сен‑Дени – королевском аббатстве, построенном, как считается, на том месте, где умер святой Дионисий, от которого оно и получило свое имя. В аббатстве, отсчитывающем свою историю с IV века, находилась усыпальница французских королей, хранились величайшие реликвии, такие как золотой скипетр и трон франкского короля Дагоберта, королевское знамя – орифламма, меч Карла Великого и многое другое.

Там же с 625 года хранились мощи Святого Дионисия, или Дионисия Ареопагита, – небесного покровителя Франции. По преданию, этот ученик апостола Павла и первый епископ Афин принес христианство в Галлию. А три века спустя в аббатстве появились и его рукописи о мистическом понимании Бога. Его книги, так называемые «Ареопагитики»: «Об именах Божиих», «О таинственном богословии», «О небесной иерархии», – переведенные Иоанном Скотом Эриугеной в IX веке, оказали довольно сильное влияние на христианскую теологию. И лишь спустя несколько столетий выяснилось, что это вовсе не рукописи христианского апостола, а философские трактаты, написанные в Сирии в V веке предположительно учеником неоплатоника Прокла. Дионисий стал Псевдо‑Дионисием, но идеи его уже вошли в плоть и кровь Церкви…

Как ни богохульно это звучит для христианской Европы, корни готики уходят в учения Платона, Аммония Саккаса, Плотина, Прокла, то есть философов‑«язычников». Впрочем, европейское Средневековье – гораздо более сложное, многомерное и даже более таинственное явление, чем пишут в школьных учебниках. И не такое уж мрачное.

 

Философия

 

Учение Псевдо‑Дионисия можно выразить несколькими словами: Бог есть Свет, познаваемый в молчании души. Это Мистика, один из ликов Средневековья. Цель человека – достичь божественного. Но разве это под силу ему, несовершенному, земному? Да, человек не может непосредственно соединиться с незримым Божеством, превосходящим все чувственные и умственные образы, но может подняться к нему будто по лестнице, постигая эти образы, воплощенные в материю. Постигая символы Божества. Это попытка через зримое дотянуться до Света незримого.

«Ум наш не иначе может восходить к близости и созерцанию небесных чинов, как при посредстве свойственного ему вещественного руководства: то есть признавая видимые украшения отпечатками невидимого благолепия, чувственные благоухания – знамениями духовного раздаяния даров, вещественные светильники – образом невещественного озарения, пространные, в храмах предлагаемые наставления – изображением умственного насыщения духа, порядок видимых украшений – указанием на стройный и постоянный порядок на небесах, принятие Божественной Евхаристии – общением с Иисусом; кратко, все действия, принадлежащие небесным существам, по самой их природе, нам переданы в символах», – написано у Дионисия в «Небесной иерархии». Одним словом, как гласит древняя формула: «Если хочешь узреть невидимое, раскрой свои глаза на видимое».

Собор – это чувственный, созерцаемый образ Божества, благодаря которому человек может ощутить и само Божество. Это образ Вселенной, пронизанной Его светом.

 

Храм есть Свет

 

Романский храм подавлял своей тяжестью, подавлял величием и громадностью Бога. Сцены Страшного Суда усугубляли чувство человеческого несовершенства, говорили о тщете и греховности всего земного. Готический храм открывал путь вверх, навстречу льющемуся из огромных окон свету.

«Каждое существо, видимое или невидимое, есть свет, вызываемый к жизни Отцом всякого света… Этот камень или тот кусочек дерева для меня свет… Ибо я вижу, что они хороши и прекрасны», – читаем в «Небесной иерархии» Дионисия. Не узнаются ли здесь идеи многих мыслителей Востока и Запада о Божестве, заключенном в материю? О природе Будды, которая есть в каждом существе? О скрытом в материи философском камне? О пути его освобождения? О героическом энтузиазме философов Возрождения?

Собор есть свет. Обилие скульптуры, каменная резьба, витражи, сияющее золото алтарей – все это не просто красивый церковный декор, это освобожденный из материи свет: «Кто бы ты ни был, если ты хочешь восхвалить великолепие этих дверей, восхищайся не золотом и затратами, а искусной работой. Сияет благородное изделие, но, будучи благородно сияющей, работа эта должна освещать умы, чтобы они могли продвигаться средь истинных светов к Истинному Свету, в который истинный вход есть Христос. То, каким образом это отражено в этом мире, сообщает золотая дверь. Тусклый ум поднимается к правде через то, что материально, и, увидев этот свет, будет высвобожден из прежней погруженности», – писал Сугерий.

 

Расположение основных, наиболее важных и крупных соборов на территории Франции (Париж, Руан, Шартр, Реймс,

Амьен) отражает расположение звезд в созвездии Девы. В египетской символике, например на дендерском Зодиаке, созвездие Девы представлено фигурой богини Исиды, держащей в руках колос. Она же символизировала и главную звезду констелляции – Спику, или Эпи (в переводе с французского «колос»). На земле этой звезде соответствует собор Нотр‑Дам де л'Эпин.

 

Собор Нотр‑Дам в Реймсе

 

Великое делание

 

Сколь много говорят удивительные слова Сугерия о смысле готического собора! Ведь прежде, чем свет его будет пробуждать дух прихожан, должен быть кто‑то, кто выявит этот свет. Прежде всего храм становился Великим деланием (как называли этот процесс алхимики) для тех, кто его строил. Неслучайно поэтому помимо мастеров‑каменщиков в возведении собора принимали участие почти все жители города. Они сами создавали храм для своего города! Не столько для настоящего, сколько для будущего, или, может быть, для вечного? Нам сейчас трудно понять это. Отчасти потому, что мы еще помним обо всех советских «стройках века», отчасти из‑за того, что наша культура более, чем раньше, ориентирована на потребление… Для тех же, кто возводил собор, труд был не принуждением, не источником средств существования, а освобождением собственного духа из косной материи, сопротивляющейся любому неэгоистическому движению. Так и целью алхимиков было не подавление материального духовным, а одухотворение материи, приведение ее к гармонии с духовным миром, благодаря чему она из препятствия становилась путем.

Свет, высвобожденный из камня, освещает ум человека, заставляя его пробудиться в ответ. В этом преображающая человеческую природу сила готического собора как образа Мировой Души, созерцающей мир умопостигаемый и организующей по его подобию мир чувственный. Так и человеческая душа, созерцая свет – образ Божества, заключенный в камне, потихоньку выпрямляется, пробуждая ему навстречу свет собственный.

В своих трактатах Дионисий и Сугерий говорят о свете умопостигаемом. Корни этого понятия уходят глубоко в античную философию, к учению о мире идей, несущем прообразы всего, что существует в нашем мире. Для нас, живущих здесь, на земле, они выражаются в том числе в геометрических пропорциях: «Числовые пропорции пробуждают притупившийся дух, даже без воли самого человека», – писал Платон. Бог – геометр, считали философы античности и философы Возрождения. Это источник цельности собора, основа музыкальной гармонии, а может быть, ключ к подлинной красоте, вдохновляющей и возвышающей душу.

Пусть не покажутся эти слова слишком абстрактными. И нам не чужд такой опыт, хотя мы редко осознаем это. Представьте себя где‑то среди новостроек, на пресловутой улице Строителей из «Иронии судьбы», среди однотипных серых коробок. А теперь среди античных статуй в музее, среди картин в галерее, среди колонн древнего или современного храма… Не думаю, что ощущения будут одинаковы. В каком‑то смысле бытие все‑таки определяет наше сознание, и это хорошо.

 

Вертикали и горизонтали

 

Возможно, за всю историю Европы именно в готическом храме полнее всего выразилась идея культуры как пути к Божеству. Собор – не застывшее отражение божественного величия и мощи, а подвижное, живое во многом благодаря никогда не стоящему на месте свету отражение пути человека к Богу. Пути от света земного к свету Божественному. С запада на восток, где сияет над алтарем образ Христа – Солнца Справедливости. Пути от болезни к здоровью, «пути исцеления», как называли в Средние века центральный неф.

Что представлял собой готический собор? В основе его плана – базилика, роднящая готику с раннехристианскими храмами, строившимися по модели римского дома для собраний. Его пространство – три, реже пять нефов: один главный, центральный, и боковые. Главный неф (от слова nave – «корабль») – ось собора, протянувшаяся с запада на восток, от царства мрака навстречу восходящему солнцу. Высотой нефа измерялась высота собора, благодаря ей создавалось ощущение вертикальности, устремленности вверх. Она поражала входившего в храм. Строители пытались вознести свод как можно выше. Собор в Бове, пока его строили, обрушивался два раза – мечты архитекторов обгоняли их возможности. Тем не менее, сейчас это один из самых высоких готических храмов, высота его сводов 47 метров (почти 20 этажей современного дома). Длина нефа до 150 метров – поистине путь!

Боковые нефы были, как правило, существенно ниже центрального, поэтому путь этот освещался светом, лившимся из огромных витражных окон верхнего яруса. Подобно величественному кораблю – ковчегу, собор плыл вместе с вращением Земли навстречу восходящему солнцу среди суеты повседневной жизни.

Ближе к восточной стороне неф пересекался трансептом, образуя громадный крест – символ духа, распятого в материи. Символ жертвы ради любви и сострадания к человеку. Над центром креста, символически над сердцем распятого Божества, возвышалась башенка, а под ним в крипте находился колодец, образуя еще одну ось – вертикальную, соединявшую небо и землю.

Алтарь располагался в восточной части собора, в центре хора, окруженный так называемым деамбулаторием, обходом вокруг. Этого обхода нет в православных храмах.

 

Троица в витраже: свет – Отец, материя стекла – Дух Святой, священные образы человека и природы – Сын

 

Часовня Сен‑Шапель в Париже

Собор – отражение Космоса, в котором живет человек. Его своды покрывались звездами и становились подобны высокому ночному небу. Колонны храма символизировали деревья, пол – землю. Его стены и окна благодаря стрельчатой форме арок устремлялись ввысь, задавая основные вектора движения – к востоку по горизонтали и к Небу по вертикали.

 

Но что интересно, похожее строение имели, например, египетские храмы Нового царства и храмы Древней Индии, где святилище было окружено коридором или даже двумя. Если продолжить сравнение с распятым человеком, то алтарь располагался на месте головы, символизирующей разумное или духовное начало. Это место, где рождается свет, где сияет не только восходящее солнце, но источник духовного света – Солнце Справедливости, Христос. Благодаря полукруглой апсиде форма собора была ближе к египетскому анкху, чем к латинскому кресту. Что углубляет символическую наполненность собора. Анкх – ключ к таинству жизни и смерти, символ пути к Вечности. Не таков ли готический храм?

 

Алхимическая печь

 

Собор был огромной алхимической лабораторией, где совершалось таинство преображения человека. Пропорции, статуи, рельефы храма были связаны с алхимическими знаниями. Особенно интересны в этом смысле собор в Шартре и собор в Париже с его алхимическими медальонами в восточной части главного нефа, символизирующими последовательные этапы Великого делания – алхимического труда. Как известно, главной задачей средневековых алхимиков была трансформация неблагородных металлов в золото. Однако это лишь внешняя сторона великой науки, обращавшейся прежде всего к сути человека, а уже потом к мирским ценностям. Настоящей целью мастеров было не химическое золото, а золото души, внутреннее, духовное преображение. Но для этой цели был необходим философский камень. Именно он обладал способностью преображать. Так и собор можно представить как огромную алхимическую печь – Атанор. Человека, совершающего свой путь в нем, можно сравнить с железом, ибо все мы несовершенны, наша природа груба и поражена грехом. А Христа – с философским камнем, чей свет преображает нас настолько, насколько мы позволяем ему проникнуть в нашу душу, чтобы соприкоснуться с нашим внутренним светом, с Христом в нас. Христос на тимпане главного портала храма – символ начала пути к преображению: «Аз есмь истинные врата, кто мною войдет, тот спасется». Христос выступает здесь не как личность, пусть даже божественная, а как символ высшего духовного начала человека – нашего высшего Я, проявление которого способно действительно преобразить любую нашу мысль, чувство, поступок… Таким образом указывается направление пути внутри собора.

Неслучайно, наверное, и то, что почти все готические храмы посвящены Богоматери. Богоматерь с младенцем изображена на розе западного портала парижского собора, она же ждет путника в конце пути над алтарем. Дева Мария с младенцем Христом – символ Мировой Души неоплатоников и средневековых алхимиков, символ чистой души человека, рождающей духовный свет. Богородица – покровительница мореплавателей и странников, но не только тех, кто измеряет свой путь милями. В соборе она, подобно египетской Исиде, богини магии и любви, покровительствует тем, чей путь измеряется движениями сердца. Собор – корабль, плывущий среди безмолвия небесных звезд и среди суеты и гомона земного. Великая книга для тех, кто умеет читать. Свет для тех, кто видит. Слово для тех, кто слышит.

 

 

Собор – книга тайн

 

Art gothique

 

Предполагают, что термин «готика» впервые употребил Рафаэль, докладывая папе римскому Льву X о ходе строительства собора Святого Петра (ок. 1520), – как синоним «варварской архитектуры», противопоставив ее «римской», как уничижительное обозначение всего средневекового искусства. Вначале его применяли для обозначения неправильной, искаженной латыни.

Слова «готика», «готический» (французское gothique, немецкое gotisch, итальянское gotico) восходят к латинскому gothi, среднелатинскому gotthus, греческому gothos,  образовавшимся, в свою очередь, от древневерхненемецкого gaut – «исток» (эта часть слова входит в название реки Gaut elf г, буквально «готский», «принадлежащий племени готов»).

Слово gothique сходно со словом goetique, и возможно, это сходство не ограничивается только звучанием. Есть версия, что понятия gothique – «готическое» и goetique – «магическое» тесно связаны. A art gothique, то есть «готическое искусство», является орфографической деформацией argotique – «жаргонный». Собор – произведение арготического искусства. Толковые словари объясняют, что жаргон, или арго, – это особый язык определенной группы людей, не желающих, чтобы их понимали другие; на этом языке говорили потомки аргонавтов (argonautes), плававших за золотым руном на корабле «Арго». Таким образом, арго, или art gothique, – символический язык посвященных, людей, ищущих мудрости и совершенства.

 

Витражные розы

 

Их называли «глазами небес»… Огромные, более 10 метров в диаметре, витражные окна‑розы словно стягивают к центру, к единой точке под сводом, все элементы фасада готического собора. Казалось бы, их идеальная круглая форма должна разрушать вертикальную заостренность и устремленность к небу готических элементов. Но нет, благодаря особому мастерству строителей витражная роза наряду со стрельчатой аркой и нервюрным сводом стала знаковым элементом готики, выразив ее главные идеи и принципы, и ушла вместе с ней, оставшись чужой для других архитектурных систем.

Роза – один из древнейших образов божественной красоты и гармонии мироздания. Ее лепестки – это бесконечное множество миров, разворачивающихся из одного центра и создающих круг, идеальную, совершенную форму. Разрозненные элементы мира собраны в одно целое, где нет ничего недостойного или второстепенного: «В делах Божиих ни множество не умаляет величия, ни величие не ограничивает множество… дабы когда ты взглянешь на целое, ты вместе с тем дивился и каждой ее части» (Гуго Сен‑Викторский). В этом смысле витражная роза подобна восточной мандале, священному символу Вселенной.

В алхимии красная и белая розы символизируют два первоначала – серу и ртуть, a rosarium – это алхимическая работа, во время которой рождается вечное и умирает тленное. Одно из значений готической розы в алхимическом ключе – это движение материи, ее трансформация от действия огня, но не физического, а тайного, философского – источника всех истинных превращений.

И конечно же, роза – вечный символ любви. Любви, не имеющей преград, любви, побеждающей смерть, любви жертвенной, отдающей. Поэтому роза на фасаде собора – символ Богоматери, «розы без шипов», светлой розы, что росла когда‑то в эдеме. Она, вместившая в себя и родившая Бога, стала олицетворением преображенной материи, пропитанной духовным светом.

Готические розы хотя и создавались по единому канону (ярко выраженный центр и расположенные вокруг по концентрическим орбитам клейма), всегда отличались тематически и неповторимым цветовым решением.

Большая фасадная роза западной стены Шартрского собора (1145) основана на теме Страшного суда, в ее центре – Судия‑Христос; южная роза (1230) напоминает об Апокалипсисе, а северная посвящена Богоматери.

Окно‑роза собора в Лозанне изображает структуру мироздания, как ее представляли в то время: Солнце, Луна, знаки Зодиака, четыре стихии, пронизывающие Вселенную; образы времен года и видов работ, связанных с месяцами, отражают бег времени.

И еще одна удивительно красивая грань символики готической розы – потенциальная красота всего витража и каждого его кусочка становится явной только в тот миг, когда витраж озаряется, наполняется светом. При взгляде на фасад снаружи роза предстает как геометрическая фигура, четко очерченная, имеющая фиксированный центр, хорошо различаемая посреди пышного многообразия динамичных линий собора. Но внутри храма, видимая против света, роза лишается всякой материальности – каркас превращается в бесплотный узор; здесь уже царствует не форма, а свет.

 

 

 

Химеры с собора святого Вита в Праге

 

Витражные розы в соборе Нотр‑Дам в Реймсе

 

 

Химера и горгулья с собора Нотр‑Дам в Париже

 

Церковь Сен‑Пьер в Бове

 

Так, изменяя свою позицию и точку зрения, от любования внешней красотой обращаясь к созерцанию внутренней божественной гармонии, человек постепенно меняет и свой взгляд на мир, приближаясь к истине. Это – одно из высших таинств, принесенных в мир готическим искусством.

 

Химеры и горгульи

 

Однажды, рассказывает старинная французская легенда, близ Руана поселился дракон по имени Лa Горгуль. Держа в страхе всех горожан, дракон требовал, чтобы каждый год ему приносили в жертву девственницу. Хотя хитрые французы и умудрялись подсовывать ему преступников, все же это были годы тяжелой дани. И вот однажды в Руан приехал священник по имени Романус. Узнав о кровожадном драконе, он пообещал руанцам избавить их от ужасного соседства, взамен же попросил построить в городе храм. Когда дракон был повержен, расторопные руанцы сожгли его, однако шею и голову Ла Горгуля, закаленные его огненным дыханием, уничтожить не смогли. Тогда решено было разместить их на крыше нового храма как предупреждение всем чудовищам и в память о славном подвиге Романуса.

Сегодня горгульи и химеры, каменные полуфигуры фантастических существ, можно видеть на стенах соборов многих стран Европы. Химеры получили свое имя от имени злобного порождения темных сил – чудовищной Химеры древних мифов Греции (греческое chimaira), хотя внешне они не схожи. Химера эллинов, рожденная Ехидной и Тифоном, представлялась чудовищем с головой и шеей льва, туловищем козы и хвостом дракона. Химеры соборов – это фантастические существа, иногда напоминающие животных или птиц, иногда людей или гномов. Хотя их гримасы и позы иногда устрашают, все же они больше схожи с древними оберегами. Как драконья голова на носу дракара (ладьи викингов) хранила корабль от злых сил, так и эти персонажи языческих легенд и преданий оберегают собор от проникновения в него всего темного и недоброго. Это духи народной веры, духи Природы, которые слушаются Христа и Богоматерь, помогают людям, не требуя ничего взамен. Это чудесные помощники из народных преданий и волшебных сказок.

Строителями готических шедевров двигала вера в чудесное и сверхъестественное, столь свойственная Средневековью. Они были алхимиками, магами, хранителями древней тайной мудрости. Они не только верили в существование невидимого, но были способны призывать силы Природы. «В те времена, – пишет X. А. Ливрага в своей книге «Элементалы – духи Природы», – когда существовали Братства мастеров и цехи ремесленников, когда труд не был механизирован, когда люди выполняли свою работу с подлинным вдохновением – как это всегда делали настоящие мастера, – маленькие гномы были их товарищами и невидимыми помощниками». Например, собор Парижской Богоматери, заложенный епископом Морисом де Сюлли, строился 19 лет. При высоте здания 211 метров быстрота, с которой он был возведен, казалась знаком божественного вмешательства. По преданию, на помощь мастерам, строившим Нотр‑Дам, пришли прекрасные юноши, которые не принимали награды за свои труды. В день, когда собор был освящен, они растаяли в воздухе, а монсеньору де Сюлли в то же время было видение: юноши парили в небе над храмом, подобно ангелам.

Этот собор пережил многое, но и по сей день он вдохновляет своей красотой. Его горгульи и химеры – самые знаменитые представители своего замечательного племени. Парижане считают, что именно в них запечатлена душа собора, показано все разнообразие его сущностей – мечтающих, насмешливых, устрашающих, меланхоличных, погруженных в себя, всматривающихся вдаль… Эти задумчивые демоны уже много веков наблюдают за суетящимися далеко внизу человечками. Демоны, преображенные в ангелов. «Химера» на языке каббалы означает «мать света». Они охраняют гармонию и свет внутреннего пространства собора. Они хранят таинство трансформации пороков в добродетели в душе человека, идущего по пути. Они хранят принцип возвышения в человеке божественного начала над животным.

 

Путь к Гралю

 

Жизненный путь обычного человека ведет от рождения к смерти. Путь паломника в соборе, от западного портала к его алтарной части, напротив, есть символическое странствие от смерти к новому рождению, переход от конечного, тленного и суетного к поиску смысла жизни, символом которого в средневековой Европе стал святой Грааль.

В своем странствии ищущий проходит три этапа, суть которых ученые‑алхимики обозначили в символических именах нигредо, альбедо и рубедо – Черное, Белое и Красное дело. Во внутреннем пространстве собора эти этапы являются путнику в образе трех столов: круглого, квадратного и прямоугольного, или стола Тайной вечери.

Круглый стол являет себя в лабиринте на плиточном полу собора. Этот этап символизирует встречу человека с собственной «теневой» стороной – недостатками, пороками, слабостями. Задача человека – подобно Тезею, вступить в сражение с Минотавром за обладание центром лабиринта, то есть собственным сердцем, собственной сокровенной сутью.

На втором этапе человека ждут испытания, проходя которые он должен научиться приводить в гармонию голос разума и голос сердца и не увлекаться интеллектуальным познанием, тем самым лишая себя возможности обрести подлинную мудрость. Этот этап запечатлен в чередовании черных и белых клеток на полу собора, похожих на шахматную доску.

 

София‑Алхимия на главном портале собора Нотр‑Дам в Париже

 

Сидящая на троне величественная женская фигура достигает своей головой облаков. В ее левой руке скипетр, атрибут царской власти, ибо алхимия –

«Царское искусство». В правой руке она держит две книги: та, что обращена к зрителю, открыта – это символ экзотерического, или общедоступного, профанного знания; вторая книга закрыта – символ знания эзотерического, внутреннего, сакрального, знания сердца, а не головы. Перед собой София поддерживает лестницу с девятью ступенями, опирающуюся на ее грудь. Лестница указывает на трудный путь восхождения, на девять стадий этого пути. А также – на лестницу Иакова, символ девяти небесных иерархий, принятых в христианстве.

 

 

На плане собора пунктиром изображены три стола: круглый, квадратный, прямоугольный.

Знаками отмечены планеты: Марс, Меркурий, Венера, Солнце, Луна, Юпитер, Сатурн, – покровительствующие каждому из этапов Пути

 

Собор в Шартре

 

На третьем, решающем этапе человек встречается с самим собой, со своим божественным «Я». Этот этап открывает цель пути, смысл существования, помогает человеку ясно увидеть свою миссию. Этот стол, стол Тайной вечери со стоящей на нем чашей святого причастия, не открывается физическому зрению, его могут созерцать лишь глаза души.

Весь путь проходит под покровительством астрологических символов семи планет, которые, по сути, есть семь законов, руководящих миром и человеком. Начинается путь с «таинства первого шага», с решимости вступить на непростую стезю поиска мудрости. В этот момент человеком владеет Марс, планета решительного действия, новых начал и пробивания путей. В кульминации, в средокрестии собора, человека ведет Солнце, наделяя его героическим духом и готовя к решающей битве. Конец пути знаменуется встречей в алтарной части с принципами Юпитера и Сатурна. Юпитер обещает щедрые дары, которые получит каждый, кто осмелится пройти путь до конца, раскрывая внутренние потенциалы, которые можно еще назвать Божьим даром. И в тот же миг беспощадный ко всему тленному Сатурн‑Время требует от путника подвести итоги путешествия и собрать плоды, горькие и сладкие, чтобы ни один из прожитых уроков не был забыт.

 

[1] По материалам www.privatelife.ru.

 

[2] Назона (пастушья сумка) – растение, предок дайкона, японской редьки.

 

[3] Имеются в виду час, день, месяц и год по китайскому календарю. Они отличается от привычных нам продолжительностью и временем начала и конца. Например, начало китайского года – первое новолуние в знаке Водолея.

 

[4] Методика расчета (с использованием таблиц) не может быть приведена, учитывая рамки статьи, но доступна в литературе по китайской астрологии. В частности, очень понятно она изложена в книге: А. Костенко, И. Петушков. Китайский календарь на сто лет. – СПб.: Экслибрис, 2001.

 

[5] August (от лат. augeo – «увеличивать») – возвеличенный богами. – Прим. перев.

 

[6] Статья была написана в 1990 г. – Прим. перев.

 

⇐ Предыдущая15161718192021222324

Поделиться: