Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Свидание Сципиона с Ганнибалом.



 

Все кругом Карфагена было полно римских солдат и римского оружия, и Ганнибал повел свое войско к Заме, которая находится в пяти днях пути от Карфагена. Оттуда он выслал к вражескому лагерю лазутчиков. Караульные перехватили их и привели к Сципиону. Командующий вызвал военных трибунов и распорядился провести пунийцев по лагерю – пусть глядят, отбросив страх и опасения! Затем, осведомившись, довольны ли они, все ли высмотрели, что хотели, он дал им провожатых и отпустил к Ганнибалу. Их доклад поразил пунийца – не отдельные его подробности, вроде того, например, что лазутчики собственными глазами видели, как прибыл Масинисса с десятитысячным отрядом, но уверенность римлян в своем превосходстве, их дерзкое пренебрежение к неприятелю. И он посылает к Сципиону гонца с просьбою о встрече – по собственному ли почину или по желанию карфагенских властей, сказать не могу.

Сципион принял предложение. Римляне расположились в шести километрах от карфагенян. Между обоими лагерями выбрали совершенно гладкое место, – чтобы исключить возможность засады, – оба полководца появились одновременно и, оставив вооруженный конвой на противоположных концах поля, сошлись ровно посередине, каждый в сопровождении единственного переводчика. Сошлись два величайших полководца не своего только времени, но всех времен и всех народов, какие известны человеческой памяти. Они долго молчали – чувство взаимного восхищения сковало язык обоим, – потом Ганнибал заговорил. Речь его была долгой и откровенной. Он перечислял свои победы и победы врага, сожалел о прошлых ошибках, дивился злой насмешливости судьбы, заставившей его просить пощады и мира у сына того самого консула, который первым из римлян пытался преградить ему путь в первый год войны. Он призывал к благоразумию, но выражал сомнение, способен ли быть благоразумным тот, кому с юных лет беспрерывно и неизменно сопутствует удача.

– Но удача переменчива, – продолжал пуниец, – и лучший тому пример я сам. Давно ли мои знамена стояли между рекой Аниеном и стенами вашей столицы, а теперь я осиротел, лишившись двух братьев, осиротело и мое государство, лишившись двух храбрейших полководцев, Карфаген почти в осаде, а я пытаюсь отвести от него опасность, которою только что сам грозил Риму! Лучше мир, чем надежда на победу, потому что мир – в твоих руках, победа же – в руках богов. Возможно, в этот миг ты с гордостью вспоминаешь о своих силах, но не забывай и о силе судьбы, и о превратностях боя. С обеих сторон будут только мечи и человеческие тела, и кто поручится сегодня за успех завтрашнего сражения? Берегись, как бы в один час не потерять и всего приобретенного раньше, и всех упований на будущее. Конечно, условия мира назначает победитель, но я заранее объявляю, что мы уступаем вам все земли, из-за которых началась эта война: Испанию, Сицилию, Сардинию, все острова между берегами Африки и Италии. Я хорошо знаю, что вы не доверяете пунийскому слову, в особенности после недавних мирных предложений, которые были далеки от искренности. Но теперь мира просит Ганнибал. Имя это да будет вам порукою: никто из карфагенян не захочет отступиться от соглашения, которое заключит Ганнибал, так же точно, как никто не хотел отступиться от войны, которую Ганнибал затеял и развязал, – никто, до той самой поры, пока от нас не отвернулись боги.

Сципион отвечал коротко, сурово и решительно:

– Я отлично сознаю и никогда не упускаю из виду ни человеческую слабость, ни могущество судьбы и ни в коем случае не отвергнул бы просьбы о мире, если бы ты надумал покинуть Италию добровольно, прежде чем римляне переправились в Африку. Но я насильно, чуть не за руку, вытащил тебя из Бруттия и потому никакими обязательствами перед тобою не связан. Тем не менее я был готов вести мирные переговоры и согласился встретиться с тобою. И что же? Оказывается, из прежних условий, которые ваш сенат уже принял, ты исключаешь едва ли не половину, ты милостиво предоставляешь нам то, что уже и так в нашей власти. Стало быть, мир для вас непереносим – так будем же воевать!

Возвратившись к своим, Ганнибал и Сципион приказали готовиться к последней битве, которая определит победителя не на день и не на год, но до скончания времен. Наградою за победу будет не Африка и не Италия, а весь мир.

 

Битва при Заме.

 

Назавтра, ранним утром, оба полководца вывели и построили свои войска. Пересказывать их речи, которыми они старались ободрить солдат, нет никакой нужды, ибо легко сообразить, о чем каждый из них говорил: Ганнибал – о своих бесчисленных победах, Сципион – о помощи и заступничестве бессмертных богов, о сокровищах Карфагена, о скором возвращении домой.

На левом фланге Сципион поместил Лелия с италийскою конницей, на правом – Масиниссу с нумидийцами. Середину заняли легионы, йо линия пехоты не была сплошною: между манипулами остались промежутки. Ближайшую к неприятелю часть этих проходов Сципион заполнил легкою пехотою и распорядился: когда в атаку пойдут слоны, пехотинцам расступиться, освободить слонам дорогу и метать дротики с обеих сторон одновременно.

Ганнибал впереди строя выставил восемьдесят слонов – больше, чем в любой из прежних битв. Первую боевую линию, сразу позади слонов, образовала легкая пехота из лигурийцев, галлов, балеарцев и мавров, вторую – карфагеняне, африканцы и отряд македонян, присланный царем Филиппом, третью – италийцы, рлавным образом бруттии. На флангах, как и у римлян, была конница, справа – карфагенская, слева – нумидийская.

К этому разноплеменному сборищу еще раз обратились с призывами и посулами их начальники. Балеарским наемникам они сулили двойное и тройное жалованье, лигурий-ским горцам – тучные поля Италии, галлам – беспрепятственную расправу над римлянами, заклятыми их врагами, маврам и нумидийцам – свержение Масиниссы. А карфагенянам сам Ганнибал напомнил, что они защищают стены родины, алтари и храмы, детей, родителей, жен, могилы предков и что ждет их либо полное истребление и рабство, либо владычество над вселенной – третьего не дано!

Пока звучали эти речи, у римлян вдруг разом взревели все рога и трубы и раздался крик, такой дружный и громкий, что слоны перепугались, повернули и кинулись на своих. В первой линии, в левой ее половине, поднялся переполох; Масинисса мгновенно этим воспользовался, вклинился между пехотою и конницей и тем самым обнажил вражеский левый фланг. Впрочем, нескольким погонщикам удалось направить своих слонов на противника, и эти животные бесстрашно ворвались в римские ряды, но легкая пехота сумела исполнить приказ командующего и засыпала слонов дротиками и копьями, и они помчались назад, топча своих, и обратили в бегство карфагенскую конницу на правом крыле. Таким образом, оба вражеских фланга лишились конного прикрытия еще до начала правильного пехотного сражения.

Это сражение было несчастным для пунийцев с первой же минуты. Впереди у римлян стояли манипулы тяжелой пехоты (легковооруженные, как уже говорилось, заполняли только промежутки между ними). С дружным, согласным криком, легко заглушившим многоязычную разноголосицу в рядах неприятеля, легионеры попросту смяли легкую пехоту Ганнибала. А вторая линия, боясь нарушить свой собственный строй, отказалась принять бежавших под защиту. Тесно сплотившись, карфагеняне, африканцы и македоняне не пропустили их назад и отбросили к обочинам поля, тех же, кто упорствовал и все-таки старался прорваться, убивали без всякой жалости. В результате все пространство перед второю линией оказалось загроможденным трупами и оружием до того густо, что римское наступление остановилось: солдаты спотыкались о мертвые тела и поскальзывались в лужах крови, знамена заколебались, боевой порядок распался.

Сципион приказал отступить и мгновенно переменил построение. Вторую и третью линии римлян он развел по флангам (потому что, бестолково нажимая на первую, они ничем ей не помогали и только увеличивали смятение), раненых отослал в тыл. Вот тогда лишь и вспыхнул настоящий бой, бой между достойными противниками, одинаково вооруженными, равными и воинским опытом, и воинской славою. Но римляне были многочисленнее и бодрее духом – ведь они уже обратили в бегство вражеских слонов, разогнали конницу, истребили легкую пехоту, – а вдобавок в тыл пунийцам ударили Лелий и Масинисса, и эта конная атака сломила последнее сопротивление.

В тот день карфагенян, их союзников и наемников погибло свыше двадцати тысяч и примерно столько же попало в плен. Боевых знамен римляне захватили сто тридцать два, слонов – одиннадцать. Победители потеряли убитыми около полутора тысяч воинов.

Ганнибал ушел живым и невредимым и, возвратившись в Карфаген, известил сенат, что проиграна не только битва, но и война в целом и что нет иного пути к спасению, как искать мира любою ценой.

 

Мирные переговоры.

 

Сразу после битвы Сципион захватил и разграбил лагерь Ганнибала и с грузом добычи двинулся к морю, к Утике. Без промедлений посылает он Лелия вестником победы в Рим и сам выходит в море, направляясь к Карфагену; туда же направляется и сухопутное войско под начальством легата Октавия. Римский флот был уже невдалеке от карфагенской гавани, когда его встретил посольский корабль, убранный перевязями красной и белой шерсти и ветвями оливы. На борту корабля находились десять именитых карфагенян. Сципион не дал им никакого ответа и велел явиться в город Тунёт[95], подле которого римляне собирались разбить лагерь.

В Тунет прибыло посольство уже не из десяти, а из тридцати человек. Ня военном совете все помощники и соратники Сципиона требсгали разрушить Карфаген, но командующий образумил их, напомнив, сколь долгих трудов будет стоить осада и как велика опасность, что плоды этих трудов достанутся не им, если сенат и народ назначат в Африку нового командующего. Пунийцам объявили, что в наказание за вероломство мир будет дарован им на более строгих условиях, а именно: они сохранят не двадцать, а всего лишь десять боевых судов, выдадут всех боевых слонов и новых заводить не будут, не будут впредь воевать ни в Африке, ни за ее пределами без согласия и разрешения римлян, заключат союзный договор с Масиниссою, выплатят в течение пятидесяти лет десять тысяч талантов[96] серебра, предоставят, по выбору Сципиона, сто заложников не моложе четырнадцати и не старше тридцати лет.

Когда послы в Народном собрании изложили эти требования победителей, выступил один из первых граждан, по имени Гисгон, и советовал отказаться от такого унизительного мира. Толпа, разом и мятежная, и трусливая, слушала его с одобрением, но Ганнибал, подбежав к возвышению для оратора, схватил Гисгона за плечи и столкнул вниз. Открытое насилие, невиданное в свободном государстве, возмутило Собрание, народ грозно шумел, и Ганнибал в испуге и раздражении принялся оправдываться.

– По девятому году, – начал он, – я простился с отечеством и был вдали от него тридцать шесть лет. Военному искусству, мне думается, я выучился хорошо, но гражданским порядкам и законам меня должны выучить вы.

Извинившись перед Гисгоном, он еще раз повторил прежние свои доводы, доказывая, что Карфагену необходим мир, какой бы то ни было, хотя бы даже несправедливый.

Послы возвратились к Сципиону и сообщили ему, что Карфаген принимает его условия. Объявляется перемирие на три месяца, чтобы за это время карфагеняне побывали в Риме и сенат подтвердил соглашение, заключенное Сципионом. Сопровождать карфагенских послов Сципион отрядил Луция Ветурия Филона.

Пока пунийское посольство добиралось до Рима, наступил март, срок службы консулов и других высших в государстве властей завершился, а на их место так никто и не был избран. Много раз собирался народ и всякий раз расходился ни с чем, потому что набегали грозовые тучи, гремел гром, сверкали молнии, свидетельствуя, что боги гневаются, а когда боги разгневаны, люди никаких важных решений принимать не должны. Сенат с неописуемым восторгом выслушал Филона, а прием послов отложил до той поры, когда вступят в должность новые консулы.

Выборы состоялись. Консульскую власть народ вручил Гнею Корнелию Лентулу и Публию Элию Пету.

 

 

Война окончена.

 

Консул Гней Лентул горел желанием получить провинцию Африку и отказывался вести какие бы то ни было дела, покуда сенат не исполнит его желание. Но, как и в предыдущем году, народ, а за ним сенат постановили власть над Африкой оставить Публию Сципиону.

Наконец карфагенские послы появились перед сенатом. Это были поистине самые первые люди своего государства, й, видя их преклонный возраст, видя знаки высшего достоинства, которые их украшали, сенаторы говорили про себя: «Да, теперь неприятель действительно просит мира». Заговорил глава посольства, известный враг партии баркидов, постоянно требовавший прекращения войны с Римом; тем больше доверия и сочувствия вызвала его речь. Одни обвинения против Карфагена он признавал без спора, другие отклонял, а главным образом молил римлян не брать дурного примера с карфагенян – быть умеренными и скромными в счастье, не раздражать бессмертных богов надменным самодовольством.

Остальные послы только взывали к состраданию, сравнивая былую мощь своего города с нынешним его унижением. Еще недавно, восклицали они, почти весь мир был покорен нашему оружию, а теперь у нас нет ничего, кроме городских стен. Да и самый город, и алтари домашних богов мы сохраним лишь тогда, если победители смилостивятся и укротят свой гнев.

Эти мольбы и жалобы, по-видимому, растрогали римлян, и только один сенатор вскочил с места и закричал:

– А какими же богами думаете вы клясться, заключая новый договор, после того как обманули всех богов, свидетелей прежнего нашего союза?!

Но глава посольства отвечал, не промедлив ни мгновения:

– Теми же самыми, потому что и мы, и вы убедились, как беспощадны они к нарушителям договоров.

Сенат уже был готов принять постановление о мире, но снова вмешался одержимый честолюбием и завистью к Сципиону консул Лентул. Снова пришлось обратиться за помощью к Народному собранию, и народ снова подтвердил свою волю: мир с Карфагеном заключить Публию Корнелию Сципиону.

Итак, карфагенские посланцы возвратились домой, и мир был заключен. Пунийцы выдали слонов, перебежчиков, пленных и флот. Все суда – а их набралось до пятисот – Сципион распорядился вывести из гавани и сжечь. Заметив внезапно этот далекий пожар в открытом море, карфагеняне почувствовали такое отчаяние, словно не корабли их горели, а самый город.

Надо было платить первый взнос из дани в десять тысяч талантов, наложенной победителями, и для государства, истощенного войною, это оказалось совсем не просто. Стон и плач стоял в курии, и лишь Ганнибал улыбался.

– Что же ты смеешься? – крикнул ему кто-то. – Ведь это из-за тебя мы льем слезы сегодня!

И Ганнибал ответил:

– Если бы душу можно было разглядеть так же легко, как лицо, ты бы понял, что это за смех, – смех сердца, обезумевшего от горя. А впрочем, какой бы он там ни был, мой смех уместнее и пристойнее, чем ваши гнусные слезы! Когда у нас отняли оружие, сожгли наши суда, запретили нам воевать с нашими врагами, – вот бы когда вам плакать! Но мы лишь в той мере способны ощутить общую беду, в какой она коснется наших собственных дел, и нет для нас боли острее, чем расставаться с деньгами!

Водворив мир на суше и на море, Сципион с большою частью своих воинов переправился в Сицилию, а из Сицилии – в Италию. Триумф, который он справил, вступая в столицу, блеском своим затмил все, что видел Рим прежде. И первым среди римских полководцев он получил прозвище по имени покоренной земли – прозвище «Африканского».

 

Римская летопись

 

В 31 году до н. э. приемный сын Гая Юлия Цезаря, Октавиан, будущий император Август, разгромил последнего из своих соперников в борьбе за власть и сделался единовластным хозяином Римской державы. Римская республика погибла. Родилась Римская империя.

И примерно в ту же пору тридцатилетний Тит Ливии из Патавия (ныне Падуя) в Северной Италии написал первые строки громадного сочинения, которому последующие времена, вплоть до нашего, нынешнего, всего более обязаны своими представлениями о республиканском Риме, своим почтительным изумлением перед теми, кто превратил ничем не приметный городок на Тибре в столицу сильнейшего в древнем мире государства.

О жизни Ливия известно немного. Он смолоду жил в Риме, был прекрасно образован, государственными делами и военною службой никогда не занимался, целиком отдался литературе. Ему принадлежали рассуждения на отвлеченные, философские темы в форме бесед между двумя или несколькими лицами, но ни одно из них до нас не дошло. Главным же трудом Ливия была гигантская история Рима – от его основания до событий 9 года до н. э. Произведения античной литературы делятся на «книги»: каждая «книга» – это столько слов и фраз, сколько помещалось на папирусном свитке, изготовленном руками древних издателей – переписчиков. «Книг» в сочинении Ливия было сто сорок две. Это составило бы приблизительно двадцать пять таких томов, как тот, что вы держите в руках. Но до наших дней из ста сорока двух «книг» сохранилось всего тридцать пять, остальные пропали еще до начала средних веков.

«Книги» Ливия объединялись в десятикнижия – декады (по-видимому, тоже древними издателями): четырнадцать полных декад и начало пятнадцатой. Сохранились декады первая, третья, четвертая и половина пятой. Здесь пересказана третья декада, и озаглавлен пересказ «Война с Ганнибалом».

Заглавие это выбрано мною – у Ливия ни декады, ни отдельные «книги», ни части «книг» не озаглавлены вовсе. Как называл автор свою работу в целом, мы точно не знаем, но скорее всего – «Летопись». И правда, события излагаются в строгой последовательности, год за годом. (Не везде, разумеется: когда речь идет о глубокой древности, где истина перемешана с легендами, с явным вымыслом, это оказывается невозможным.)

У современников Тит Ливии пользовался славою самой громкой. Его знали не только в столице, но и на отдаленных окраинах империи. Рассказывали, будто один почитатель его таланта приехал в Рим из Гадеса (ныне Кадис в Испании) с единственною целью – увидеть Ливия. Император Август был его покровителем и даже другом. Но уже через двадцать лет после его смерти (он умер в 17 году н. э.) император Калигула приказал изъять все написанное Ливи-ем из общественных библиотек – за утомительное многословие и небрежное отношение к фактам. Еще строже судили Ливия христианские государи: римский папа Григорий I (VI век) предал его труд сожжению за «идольские суеверия», которыми он пропитан. Вполне возможно, что эти гонения помогли пропасть бесследно многим декадам.

Новые времена относились к Ливию по-разному. Сокрушались об исчезнувших частях его истории, особенно о тех, где описывалось близкое к Ливию I столетие до н. э., полное гражданских смут и междоусобиц. Подобно Калигуле, упрекали его в многословии и напыщенности, в исторических небрежностях, в незнании военного дела и географии, в незнании тех стран и государств, которые сталкивались с Римом в войнах (в том числе и Карфагена). Восхищались его мастерством оратора, красотой его слога, чистотою и возвышенностью его убеждений. В прошлом веке его вдалбливали на школьной скамье любому гимназисту, и редко кто уносил за стены гимназии иные чувства, кроме скуки, а порою и отвращения. В наш век, когда латынь вышла из моды окончательно, его почти не читают вообще, и почти не помнят, и знают только понаслышке.

Так надо ли возвращаться к Титу Ливию? Зачем он нам? Для того лишь, чтобы познакомиться с подробностями давным-давно отгремевшей войны, которую мы «проходим» в пятом классе? Так ли уже нам необходимы эти подробности? Ведь в прошлом есть столько событий, волнующих нас куда больше и сильнее, чем Вторая Пуническая война!

Но если вы прочитали эту книгу, вы уже сами убедились, что перед вами не пособие для юного историка и что, несмотря на обилие битв, стычек, походов, штурмов и лагерей, главное здесь не война. Вы убедились, что это не столько наука, сколько литература – изящная словесность, как говорили когда-то, беллетристика, как иной раз говорят сейчас, заменяя русское слово французским. Вы убедились, что в первую очередь Ливия занимает не число потерь, не пути подвоза провианта и боеприпасов, не тактика и стратегия обеих сторон, а люди, их поведение, воля, мужество, стойкость, слабости. Главное в этой книге – описание человека попытка четко разглядеть его и понять, а после – и дать оценку тому, на что способен человек и какое употребление находит он своим способностям.

Античная наука была неотделима от искусства. Грек Геродот (V столетие до н. э.) – не только «отец истории», как его величали еще в древности, но и отец греческой прозы, изумительный рассказчик. Платон (V – IV столетия до н. э.) – крупнейший мыслитель Древней Греции, но греческую и мировую литературу он одарил и обогатил ничуть не меньше, чем философию. В Риме в век Ливия считали, что историк должен быть так же красноречив, как лучший оратор, и это – в век, когда римское красноречие достигло самой своей вершины, самой полной силы и на площади Народного собрания и в сенате. От истории ждали и требовали того же воздействия на чувства, какое оказывает поэзия.

Вот так и будем судить о Тите Ливии из Патавия, летописце римского народа, – как о волшебнике слова и зорком наблюдателе человеческой души.

Всего заметнее словесное волшебство обнаруживает себя в речах. Дошедшие до нас «книги» Ливиевой летописи заключают больше четырех сотен речей. Конечно, все они принадлежат самому Ливию, хотя какими-то сведениями о содержании подлинных высказываний своих героев он, вероятно, располагал… Но можно ли сомневаться, что полководцы, ободряя солдат, говорили совсем не так, как Публий Корнелий Сципион (отец) перед битвою при Тицине (Первый год войны), или римский всадник Луций Марций (Седьмой год войны), или Публий Корнелий Сципион (сын) перед началом своей первой испанской кампании (Девятый год войны). Скорее, они грубо поносили врагов и столь же грубо соблазняли своих подчиненных богатой добычей или пугали трусов страхом неизбежной гибели. И едва ли в сенате звучали тогда стройные, прекрасно отшлифованные речи вроде тех, что Ливии вкладывает в уста Фабию Максиму или Марку Валерию. И уж, разумеется, прямой вымысел – изумительное надгробное слово Капуе, которое произносит, готовясь к смерти сам и призывая умереть других, капуанский сенатор Вибий Виррий (Восьмой год войны).

Вымышленные или наполовину вымышленные речи подлинных исторических лиц – не открытие Ливия; их сочиняли все античные историки, начиная с Геродота. Но нет большего мастера подобных речей, чем Тит Ливий; таково мнение древних, и оно подтверждается учеными и читателями наших дней. Никогда речь у Ливия не бывает просто упражнением в ораторском искусстве или средством блеснуть собственным красноречием, действительно прекрасным, могучим и блестящим. Никогда не обращается к ней автор и для того, чтобы просто сообщить о каком-нибудь событии. Любая речь у Ливия – это образ и зеркало души того, кто ее произносит. В речах Ливия люди раскрываются, будто герои пьесы на сцене театра; кто раскрывается сразу и целиком, кто – медленно, исподволь, кто – лишь отчасти, так что мы (да, наверное, и автор) до конца остаемся в некотором недоумении.

Давайте, например, поразмыслим о Сципионе, покорителе Испании и Африки, победоносном завершителе войны с Ганнибалом. Ясно, что Ливий им восхищается, видит в нем поистине великого человека, одного из самых великих в истории Рима. Но когда читаешь его речи – и ту, что уже упоминалась выше, обращенную к воинам перед первой испанскою кампанией, и речь перед мятежниками из сукронского лагеря (Тринадцатый год войны), и беседу с Масиниссою, у которого он отбирает Софонибу (Шестнадцатый год войны), и все остальные, – постоянно ощущаешь какой-то привкус фальши, притворства, лицемерия, точно возвышенными словами он старается обмануть и других, и самого себя. И это смутное ощущение крепнет, если припомнить, что говорит Ливий о демонстративной, нарочитой набожности Сципиона, умевшего ловко играть на суевериях толпы (Восьмой год войны), или о его зверской расправе с испанским городом Иллитургий (Тринадцатый год войны).

Но тут мы обязаны задуматься над вопросом гораздо более общим и гораздо более важным – быть может, самым важным и для самого Ливия, и для нашего к нему отношения: что было в глазах римского летописца добром и что злом? То же, что в наших глазах, или что-нибудь иное?

И Сципион, и все прочие любимые Ливием герои его истории часто, во всех своих рассуждениях ссылаются на «общее благо», на «благо государства». Ливий – очень искренний и очень горячий патриот. Процветание и могущество Рима – вот высшее для него благо. Что же, ведь и каждый из нас желает счастья и силы своей стране. Но посмотрим подробнее, как это надо понимать и толковать – «благо государства».

Все, что приносит пользу Риму, – прекрасно и справедливо, все без исключения. Все, что Риму во вред, – безобразно и несправедливо. Вряд ли нужно доказывать, что такая точка зрения бесчеловечна и подла. Она идет от глубокой и мрачной древности, от дикарства, для которого существовало лишь одно деление на «хорошо» и «плохо»: «хорошо» – это если я ограбил соседа, «плохо» – это если сосед ограбил меня.

Когда сагунтяне, союзники римского народа, предпочитают спалить свое добро в огне, лишь бы оно не досталось пунийцам, и погибнуть сами, лишь бы не попасть в плен и в рабство, Ливий это, по-видимому, одобряет и, уж во всяком случае, ни словом не осуждает. Когда таким же образом поступают испанцы из города Астапы, Ливий называет их ненависть к Риму «ничем не объяснимой, бессмысленной и лютой».

Когда Ганнибал взятых в плен римских граждан продает в рабство, а италийцев-союзников отпускает без выкупа, он коварный злодей, подбивающий союзников Рима на предательство. Когда Сципион действует точно так же в Испании, возвращая испанским племенам заложников, которых взяли у них пунийцы, освобождая пленных испанских воинов, он являет пример истинно римского милосердия и великодушия.

Римский гарнизон в кампанском городке Казилине страшится, как бы местные жители не приняли сторону Ганнибала и не открыли ему ворота. Прямых доказательств измены у римлян не было, и тем не менее – на всякий случай – они перебили всех горожан, от мала до велика. Ливий их не осуждает: еще бы, ведь это кровопролитие было «на благо государства» (Третий год войны)!

Консул Варрон, виновник Каннской катастрофы, встречается с послами города Капуи, и Ливии винит его за неуместную откровенность: он открыл капуанцам правду об отчаянном положении римлян. Но бессовестную ложь консула, внушающего послам, будто Ганнибал строит мосты и плотины из человеческих трупов и кормит своих солдат человечиной, он пересказывает без всякого неодобрения. Правда невыгодна государству, клевета выгодна, а стало быть, правда пусть спрячется, схоронится, клевета ж пусть трубит во все трубы!

Если бы, проклиная пунийское коварство, Ливий повсюду одобрял коварство и жестокость своих соотечественников, если бы дикарская точка зрения, дикарская мораль торжествовали безраздельно в его летописи, то ни красоты слога, ни занимательность и напряженность повествования, ни умение читать в человеческой душе не приблизили бы его к нам. Но он уже вырвался из дремучего дикарства, он шагает к нам навстречу, и потому мы тоже можем шагнуть навстречу к нему.

Рассказав о подлой бойне, которую римляне под началом Луция Пинария учинили в сицилийском городе Хенна (Пятый год войны), Ливий спрашивает себя: как это назвать – злодеянием или необходимой мерой защиты? И видно по всему, что Пинарий для него скорее преступник, чем радетель об «общем благе».

Да и вообще он далеко не во всем согласен со своими и далеко не всегда хулит и поносит чужих. Он отдает должное и военному таланту, и мужеству, и силе духа Ганнибала и Гасдрубала. При всем преклонении перед римским сенатом и суровыми обычаями предков он против жестокой и бесконечно долгой кары, наложенной на тех, кто спасся при Каннах. Он не щадит наглецов, корыстолюбцев, хищников, к какому бы из сословий они ни принадлежали, не пытается умолчать об их гнусностях, наоборот – говорит о них громко, в полный голос, не скрывая подробностей. И потому идеал Ливия – Римская республика – представляется достойным уважения и нам, в наши новые времена.

Не надо упускать из виду, что свой республиканский идеал, свои убеждения – любовь к свободе, ненависть к тирании, уважение к законам, требование подчинять личные интересы общим – Ливий отстаивал в ту пору, когда республики уже не было и Римом правил Август. С Августом у Ливия были добрые, дружеские отношения, и, однако же, Ливии прославлял Помпея, главного врага Юлия Цезаря (Помпеи выступал в роли защитника сената и республиканских свобод). Более того – даже убийц Цезаря он нигде не порицал и писал о них сочувственно и почтительно.

Писатель, художник заслоняет в Ливии ученого, но это не значит, что его труд не имеет значения для науки. И дело не в том лишь, что часто Ливий оказывается единственным источником наших знаний о событиях прошлого, но и в том, как сам он понимал долг историка. Лучший оратор Рима и крупный государственный деятель I века до н. э. Марк Туллий Цицерон назвал историю «свидетельницей времен, светочем истины, живою жизнью памяти, наставницей жизни». Так же смотрел на историю и Ливий.

Он не был исследователем, не искал старинных документов, не ездил по полям былых сражений. Все его знания заимствованы из трудов его предшественников, и, наталкиваясь в них на противоречащие одно другому суждения, он часто не в силах решить, какому из них надо следовать. Но никогда не извращает он правды в угоду собственным вкусам и пристрастиям.

Особенно велика историческая ценность третьей декады, потому что здесь у Ливия были надежные источники. Впрочем, и третья декада страдает от тех же недостатков, какие свойственны всей Ливиевой летописи: сражения обрисованы неточно, а кое в чем и неверно, много ошибок в топографии, не меньше – в сведениях о борьбе между знатью и простым людом в Риме, о порядках в Карфагене, об устройстве карфагенской армии (вражеское государство Ливии наивно представлял себе почти полным подобием своего, карфагенское войско – копией римского). Но моей задачею было пересказать древнего писателя, то есть сделать его более доступным для чтения, сокращая утомительные иной раз длинноты, меняя кое-где порядок повествования, несколько упрощая слог, когда он становится чересчур замысловатым и хитрым, пересказать, а не исправлять, не «улучшать».

Впрочем, не так уже и велики невольные погрешности Ливия, и не так уж много мы знаем помимо того, что поведал нам он. Кто пожелает в этом удостовериться, пусть возьмет учебник истории, и даже не для школы, а для университета, а не то – если хватит желания, усидчивости, терпения – и специальные книги о Риме и Карфагене во времена Пунических войн. Но мне хочется надеяться, что и в этом случае, погрузившись в детали, юный искатель научной истины не забудет о целом – о прекрасной книге, созданной два тысячелетия назад, но и до сего дня волнующей, тревожащей, укоряющей, требующей, одним словом – живой.

С. Маркиш

 

Словарь.

 

АЛТАРЬ – это латинское слово означает «жертвенник», то есть возвышение, на котором сжигали жертвенное животное в надежде умилостивить божество или отвести от себя его гнев. Алтари складывали под открытым небом, чтобы дым поднимался прямо к «бессмертным небожителям».

АСС – римская медная монета.

БАЛЛИСТА – камнемет. Эта военная машина могла быть различных размеров и различной мощности. Вес каменных ядер баллисты достигал 90 килограммов, дальность полета камня – 400 метров.

БЕЛЛОНА – италийская богиня войны, супруга бога войны Марса.

ВАРВАРЫ – греческое слово, обозначавшее все чужеземные народы, не говорившие на греческом языке. Римляне заимствовали его у греков, исключив, разумеется, из числа «варваров» себя самих. Первоначально в этом слове не было ничего оскорбительного.

ВОЕННЫЙ ТРИБУН – начальник легиона, избиравшийся народом в Риме. Во главе каждого легиона стояли шесть военных трибунов, которые несли командование поочередно. Это были опытные военные, участвовавшие не менее чем в пяти кампаниях.

 

ВОЗЛИЯНИЕ – одна из форм жертвоприношения у древних греков и римлян: на землю или на алтарь выплескивали несколько капель напитка из полной чаши. Возлияния творили чаще всего вином, но также и медом, и молоком, и маслом, и смесями этих жидкостей.

ВСАДНИКИ. – Службу в римской коннице несли, как правило, богатые плебеи. Со временем из них сложилось особое сословие, занявшее среднее положение между сенаторами и простым людом. К эпохе Пунических войн формирование всаднического сословия еще не завершилось, но всадники уже обладали большим весом и влиянием во всех областях жизни Римского государства.

ГИМНАСИИ – так назывались у греков площадки и строения, отведенные для спортивных занятий: бега, прыжков, метания копья и т. п. Там же собирались и для бесед на всевозможные философские и политические темы.

ДЕЛЬФИЙСКИЙ ОРАКУЛ – прорицалище при храме бога Аполлона в Дельфах (Средняя Греция), один из самых знаменитых религиозных центров не только Греции, но всего древнего мира в целом.

ДЕНАРИЙ – римская серебряная монета, равная по стоимости шестнадцати медным ассам.

ДИКТАТОР – верховный властитель, назначавшийся в особо трудных, критических обстоятельствах для спасения государства или же – в иных случаях – для исполнения особой, строго определенной задачи (например, для руководства консульскими выборами). Диктатора назначал консул, но непременно – по выбору и рекомендации сената. Диктатор обладал всей полнотою гражданской и военной власти: на время диктатуры (срок ее был ограничен шестью месяцами) все высшие сановники государства, начиная с консулов, утрачивали свои права. Исключение составляли только народные трибуны. Диктатор сам назначал себе помощника, который назывался начальником конницы.

ИДЫ – в римском календаре 15-й день марта, мая, июля и октября и 13-й день остальных месяцев.

ИМПЕРАТОР – главнокомандующий, которому особым постановлением Народного собрания присвоена высшая военная и судебная власть – право распоряжаться жизнью и смертью солдат, право судить и наказывать всех жителей доверенной ему провинции. Это же слово было почетным титулом, который воины давали своему командующему на поле битвы после большой победы. Значение «царь», «верховный правитель государства» слово «император» получило много спустя после Пунических войн – в первые века новой эры.

КАПИТОЛИЙ, КАПИТОЛИЙСКИЙ ХОЛМ – один из семи холмов, на которых стоял Древний Рим. На нем находились главные святилища Рима – храмы Юпитера Капитолийского (Всеблагого и Всемогущего), Юноны и Минервы.

КАТАПУЛЬТА – военная стрелометательная машина. Стрелы катапульты в длину достигали 135 сантиметров. Самые мощные катапульты били на расстояние до 400 метров. Прислуга при катапультах была от двух до шести человек.

КВЕСТОР – первая и низшая из правительственных выборных должностей в Римской республике. Квесторы (их было восемь во времена Пунических войн) заведовали государственными расходами и доходами. Часть их оставалась в Риме, остальные уезжали в провинции помощниками полководцев или наместников. Места службы распределялись между квесторами по жребию. Чтобы получить квестуру, нужно было иметь от роду не меньше двадцати восьми лет.

КВИРИН – имя, которым звался обожествленный основатель и первый царь Рима, Ромул.

КЛИЕНТ – бедный или незнатный человек, отдававшийся под защиту богатому или родовитому патрону. Клиент обязывался хранить верность и послушание своему патрону, помогал ему в случае надобности, отдавал ему свой голос на выборах. Патрон и клиент не могли жаловаться друг на друга в суд и выступать свидетелями друг против друга. Связь клиента с патроном была наследственною и переходила от поколения к поколению. Подобно отдельным людям, о покровительстве могли просить и целые города; так, род Марцеллов был патроном Сицилии в течение по меньшей мере двух веков. Говоря об испанских племенах, Ливии, по римскому образцу, называет клиентами тех, кто находился в прямой зависимости от своих более сильных и могущественных соплеменников.

КОГОРТА – см. Союзники. КОЛОНИЯ – см. Союзники.

КОНСУЛ – высшая из государственных выборных должностей в Римской республике. Консулов было два. В мирное время оба оставались в Риме и управляли государством, председательствуя в сенате, в военное – командовали войсками. По закону, консульская власть не могла быть доверена человеку моложе сорока трех лет.

КУРИЯ – здание, где заседал сенат; таких зданий в Риме было несколько. Этим же словом обозначается иногда и сам сенат.

ЛАГЕРЬ ВОЕННЫЙ – стоянка римского войска, которая устраивалась по всем правилам даже в тех случаях, когда солдаты располагались только на одну ночь. Лагерь двух легионов (вместе с вспомогательными отрядами союзников) представлял собою квадрат со стороною около 630 метров. Каждое подразделение легионеров и союзников занимало строго определенное, всегда одно и то же место. Снаружи лагерь окружали ров и вал с частоколом. Если лагерь разбивали на продолжительное время, вал насыпали более высокий, возводили башни. Палатки были кожаные, в каждой помещалось по десять человек. В зимних лагерях строили хижины, крытые соломой или кожаными «полотнищами» палаток.

ЛАРЫ – римские боги – хранители домашнего очага. В каждом доме были свои лары, которых чтили постоянными жертвоприношениями.

латиняне, Латинские города, латинское

ГРАЖДАНСТВО – см. Союзники.

ЛЕГАТ – помощник полководца или наместника, назначавшийся сенатом; обыкновенно это был близкий друг своего начальника и назначение свое получал с его согласия, а нередко – и по прямой просьбе. В каждую провинцию назначалось несколько легатов, иногда – до десяти. Каждому легату полагалось почетное сопровождение из трех ликторов.

ЛЕГИОН (слово, происходящее от «лёго» – производить набор) – высшее воинское соединение в римской армии. Он состоял из 3000 тяжеловооруженных пехотинцев, которые в сражении обыкновенно разделялись на три боевые линии: впереди 1200 гастатов (копейщиков), за ними 1200 принципов (передовых) и, наконец, 600 триариев (бойцов третьего ряда); гастаты были самыми младшими, триарии – самыми старшими и опытными среди воинов лигиона, они вступали в дело лишь тогда, если первые две линии оказывались опрокинутыми врагом. Каждая линия тяжелой пехоты делилась на десять манипулоа (то есть малых отрядов), а каждый манипул гастатов и принципов – на две центурии (то есть сотни). Во главе центурий (а у триариев – во главе ма-нипулов) стояли центурионы (сотники), назначавшиеся военными трибунами из рядовых солдат. Кроме тяжелой пехоты, в легион входили 1200 легковооруженных пехотинцев. Они начинали сражение, меча дротики в неприятеля, а затем отходили на фланги или за третью боевую линию. Конница легиона состояла из 300 всадников и разделялась на десять турм, по тридцати бойцов в каждой. Все воины легиона набирались из полноправных римских граждан. Карфагенское войско Ливии изображает организованным по образцу римского легиона – говорит о манипулах, турмах и т. п.

ЛИКТОРЫ – служители, охранявшие высших должностных лиц Рима и исполнявшие их распоряжения. У консулов эта почетная охрана состояла из двенадцати человек, у претора – из шести, у диктатора – из двадцати четырех. Ликтор держал на плече пучок прутьев, связанных красным ремнем. Эта связка была одним из символов государственной власти.

МАНИПУЛ-см. Легион.

МАРС – италийский бог войны, которого римляне отождествили с греческим богом войны Ареем. В Риме Марса чтили почти так же горячо и усердно, как самого Юпитера. Первый месяц римского года – март – был посвящен ему.

МАРСОВО ПОЛЕ – большое поле за древнею стеною Рима, на берегу реки Тибра; оно было посвящено богу войны Марсу. Там устраивались военные учения и часто происходили выборы.

МИНЕРВА – римская богиня – покровительница ремесел. Ее отождествляли с греческой Афиною, богинею мудрости и всякого мирного труда, охраняющей согласие и порядок в государстве. Вместе с тем Минерва-Афина – и неукротимая, могучая воительница.

НАРОДНОЕ СОБРАНИЕ – орган высшее власти в Римской республике. Народ принимал законы (которые затем должны были утверждаться сенатом), избирал высших должностных лиц, выносил судебные решения.

 

НАРОДНЫЙ ТРИБУН. – Римский плебс избирал из своей среды десять должностных лиц, которые сперва защищали интересы только плебеев, а затем и всякого римского гражданина от несправедливого решения властей или сената. Своим вмешательством трибун мог «заморозить» или, в иных случаях, даже отменить уже принятое постановление, или приговор, или закон. Кроме того, народные трибуны собирали сходки плебса и председательствовали на них.

НЕПТУН (у греков Посейдон) – римский бог морей.

ПАЛЕСТРА – у греков школа, где обучали искусству борьбы и кулачного боя.

ПАТРИЦИИ-см. Плебс. П А Т Р О Н – см. Клиент.

ПЕНАТЫ – римские боги, охранявшие единство и благополучие семьи. В отличие от ларов, которые никогда не покидали стен дома, пенаты следовали за семьею, если она переселялась в другое жилище.

ПЕРВАЯ ПУНИЧЕСКАЯ ВОЙНА (264—241 годы до н. э.) – первая война Рима с Карфагеном, проходившая главным образом в Сицилии и на море. Она завершилась поражением карфагенян, которые были вытеснены из Сицилии. В последние шесть лет войны командующим в Сицилии был Гамилькар Барка, отец Ганнибала.

ПЛЕБС, ПЛЕБЕИ. – В V и IV веках до н. э. в Риме шла борьба между двумя неравными группами граждан – немногочисленными и родовитыми патрициями (то есть потомками знатных отцов) и простым людом, плебсом. По-видимому, патриции происходили от коренных обитателей города, а плебеи – от пришельцев, новых поселенцев. Борьба шла за политическое и гражданское равноправие и завершилась почти полною победою плебеев еще до начала Пунических войн.

ПРЕТОР – вторая (вслед за консулом) из высших выборных государственных должностей в Риме. Преторов было четверо: двое ведали судом (один разбирал дела между римскими гражданами и назывался городским претором, другой – между гражданами и иноземцами), двое отправлялись наместниками в провинции или – в военное время – командовали войсками. Случалось, что в столице оставался лишь один претор. Законный возраст для получения претуры – не моложе сорока лет.

 

ПРЕФЕКТ – см. Союзники.

ПРОВИНЦИЯ. – Первоначально это слово обозначало сенатское поручение, чаще всего – поручение полководцу вести военные действия в определенной местности; затем – самую местность, театр военных действий; и, наконец, – завоеванную территорию, управляющуюся римским наместником. Первыми такими территориями стали Сицилия, Сардиния и Корсика, захваченные в результате Первой Пунической войны.

ПРОЗЕРПИНА (у греков Персефона) – владычица подземного царства мертвых. Она была похищена Плутоном (Аидом), богом подземного царства, и стала его супругой. Церера (Деметра), мать Прозерпины, молила о помощи Юпитера (Зевса), и царь богов приказал, чтобы Прозерпина часть года проводила с матерью, а другую часть – с мужем, под землею. Культ Прозерпины и мифы о ней римляне заимствовали у греков Сицилии, где, как верили древние, произошло похищение Персе-фоны.

ПУНИЙЦЫ – искаженное на латинский лад греческое «фбйни-кес» – финикийцы. Этим словом Ливии обозначает и карфагенян – потомков финикийских колонистов в Северной Африке, и наемное карфагенское войско, набиравшееся из солдат разных племен и народов.

СЕНАТ – высший государственный совет в Риме, ведавший всеми делами государства. Он состоял из трехсот человек (главным образом – бывших консулов, преторов и других высших выборных должностных лиц). Право созывать сенат и совещаться с ним принадлежало диктатору, консулам, преторам и народным трибунам. Знаками достоинства сенаторов были: золотое кольцо, широкая пурпуровая полоса на передней стороне туники, спускавшаяся от шеи до пояса, и особые башмаки с украшением в виде полумесяца из слоновой кости или серебра. Государственный совет в Карфагене (который у Ливия также именуется сенатом) состоял из тридцати человек и ежегодно переизбирался Народным собранием.

СКОРПИОН – военная метательная машина, метавшая мелкие камни, свинцовые ядра и стрелы; называлась так потому, что, подобно средневековому самострелу-арбалету, формою несколько напоминала ядовитое насекомое – скорпиона

СОЮЗНИКИ – покоренные Римом или добровольно покорившиеся ему народы и государства. Рим заключал с ними союзные договоры, накладывая различные, но главным образом военные обязательства: доставлять Риму вспомогательные войска. Союзническая пехота располагалась по флангам боевого строя легионов и потому подразделялась на два «крыла». Каждое «крыло», численностью около 5000 человек, то есть несколько больше легиона, делилось в свою очередь на десять когорт по 400—600 человек. Когорты составлялись из земляков и так и звались – по имени разных италийских племен, например: когорта пелигнов, когорта марруцинов, когорта марсов (все это горные племена, обитавшие в Средней Италии к востоку от Рима). Когорты были разбиты на центурии. Конница, приданная «крылу», была тоже многочисленнее, чем конница легиона. Командовали союзническим войском двенадцать префектов, соответствовавшие двенадцати военным трибунам в двух легионах. Префектов назначал консул, и всегда – из римских граждан. Особое место среди италийских союзников занимали жители Латия – латиняне. В глубокой древности их союз с Римом был равноправным, но ко времени Пунических войн незначительная часть латинских городов получила полные права римского гражданства, а остальные никакого участия в государственной жизни Рима не принимали. Однако же во всем, кроме политических прав, латинские граждане были ровнею римским. Латинским гражданством обладало и большинство колоний – поселений, основывавшихся во вновь завоеванных Римом областях Италии, хотя колонистов вербовали не только среди латинян, но и среди самих римлян.

ТОГА – основная верхняя одежда римлян, цельный кусок материи, который оборачивали вокруг туловища, оставляя свободной правую руку и покрывая левую. Изготовляли тогу из белой шерсти. Высшие должностные лица (консулы, преторы и др.) носили тогу, окаймленную широкой пурпуровой полосой. Такую же тогу носили и несовершеннолетние дети свободных граждан.

ТРИУМФ – высшая военная награда, назначавшаяся сенатом главнокомандующему за особые заслуги (победоносное окончание войны, расширение территории Римского государства). В день триумфа полководец во главе своего войска торжественно вступал в столицу. Впереди везли и несли военную добычу, гнали знатнейших пленных. Триумфатор на колеснице, запряженной четвернею белых коней, поднимался к храму Юпитера Капитолийского, приносил благодарственные жертвы, а затем награждал и отпускал солдат.

ТУНИКА – римская нижняя одежда.

 

ТУРМА – см. Легион.

 

ФОРУМ – рыночная площадь у римлян, впоследствии превратившаяся в центр политической и деловой жизни города. Этим латинским словом Ливии обозначает центральную площадь и в других городах, италийских, испанских, сицилийских, африканских – без разбора.

ЦЕНТУРИОН, ЦЕНТУРИЯ – см. Легион.

ЦЕРЕРА – италийская богиня плодородия и земледелия, которая в представлениях римлян слилась с греческою Деметрой, матерью Персефоны (у римлян Прозерпины).

ЭДИЛ – вторая вслед за квестурой (см. квестор) правительственная выборная должность в Римской республике. Эдилов было четыре, они руководили полицейской службой в Риме, общественными строительными работами и устройством зрелищ (театральных представлений, гладиаторских боев и т. п.). Претендовать на эту должность могли люди не моложе тридцати семи лет.

ЮНОНА (у греков Гера) – супруга Юпитера, царица богов и богинь.

ЮПИТЕР – верховный бог Рима. Первоначально он был божеством неба и света, со временем сделался покровителем и заступником войска, обращающим в бегство врагов и дарующим победу. Храм Юпитера на Капитолии считался главной святынею Римского государства.

 


[1] Это была партия сторонников войны с Римом, называвшаяся так по имени своего вождя – Гамилькара Барки.

 

[2] Это значит, что римляне еще не подступили к Иберу (ныне Эбро) вплотную с севера, а карфагеняне – с юга.

 

[3] То есть в Первую Пуническую войну.

 

[4] Кроме легионов, набиравшихся из полноправных римских граждан, в войске были подразделения латинян (жителей Латия, ближайшей к Риму области Италии, и выходцев из этой области) и других союзных италийских племен. Среди всех союзников латиняне занимали самое высокое, привилегированное положение.

 

[5] То есть в Северную Италию, населенную галльскими племенами, но уже покоренную Римом.

 

[6] «Ночью» в римском войске считалось время приблизительно от шести вечера до шести утра. За эти двенадцать часов караулы сменялись четыре раза, и потому ночь делилась на четыре стражи.

 

[7] Кожаные седла, несколько напоминающие нынешние, впервые появились лишь лет через двести пятьдесят – триста после Второй Пунической войны. До тех пор седло заменяла попона, или чепрак.

 

[8] Галлы захватили Рим примерно за полтораста лет до Второй Пунической войны.

 

[9] Ныне Турин. В этом итальянском географическом названии дошло до наших дней – чуть измененное – имя исчезнувшего галльского племени.

 

[10] Ныне Мальта.

 

[11] Выборы консулов на следующий год производились непременно под руководством одного из консулов текущего года.

 

[12] В конце Ш века до н. э. выборы консулов происходили осенью или в начале зимы, а торжественная церемония вступления новых консулов в свою должность – 15 марта. До этого срока власть принадлежала прежним консулам, но и новые могли объявлять свои приказы заранее. Иды в римском календаре – середина месяца: 15-й день марта, мая, июля и октября и 13-й день остальных месяцев.

 

[13] В этих тюках были увязаны вещи первой необходимости, которые Каждый воин нес на марше сам: оружие, смена одежды, припасы на несколько дней, посуда для варки пищи.

 

[14] Знаменитый полководец Марк Фурий Камилл был изгнан из Рима по несправедливому обвинению. Когда в 390 году до н. э. галлы вторглись в Италию и разгромили римлян, сенат пригласил Камилла вернуться из изгнания и назначил его диктатором. Вейи – город к северо-востоку от Рима; там собрались уцелевшие от гибели остатки римского войска.

 

[15] Военными знаменами служили различные значки (главным образом изображения орлов) на длинных древках. В лагере и вообще на стоянке древки втыкали в землю.

 

[16] За шесть лет до изображаемых здесь событий Фламиний командовал войском, разгромившим галльское племя инсубров, обитавшее к северу от реки По; их главным городом был Медиолан (нынешний Милан).

 

[17] Начальник конницы – звание, которое носил помощник диктатора.

 

[18] Разумеется, не брат Ганнибала – тот остался в Испании, – а его тезка.

 

[19] С 368 года до н. э. До того времени оба консула избирались из патрициев.

 

[20] Лишь он один набрал нужное для избрания большинство голосов.

 

[21] Полководец возил за собою этих кур повсюду, и особый прислужник наблюдал за тем, как они едят: если куры клевали свой корм охотно, это было добрым предзнаменованием, если неохотно или вовсе отказывались клевать – дурным.

 

[22] Теперь этот ветер зовется сирокко.

 

[23] Канусий был укрепленным городом поблизости от Канн.

 

[24] Тот самый будущий победитель Карфагена, о котором говорилось на стр. 45.

 

[25] Обе эти дороги шли из Рима на юго-восток.

 

[26] Остия – порт в устье реки Тибра, морская гавань Рима

 

[27] Пренеста – древний латинский город, примерно в 35 километрах к востоку от Рима.

 

[28] Перузия – город в Этрурии, к северу от Рима.

 

[29] То есть в Северной Италии.

 

[30] На наш счет – в четвертом часу.

 

[31] То еcть до начала девятого (утра).

 

[32] Это считалось почестью, подобающей не людям, но богам.

 

[33] Он находился к северо-западу от Сиракуз и принадлежал к их владениям. Эти владения составляли около одной четверти острова, вся остальная Сицилия принадлежала римлянам.

 

[34] То есть на Марсовом поле, где происходили выборы.

 

[35] В пределах Рима власть консула была ограничена, но за его пределами, исполняя обязанности главнокомандующего, консул обладал неограниченною властью над своими согражданами и даже мог казнить их без суда. Его ликторы (личная почетная охрана) в столице носили на плечах пучки (связки) прутьев (розог), за городом в середину пучка вставлялся топор. Фабий явился на Марсово поле прямо из лагеря, не заезжая в Рим, и потому власть его по-прежнему ничем не ограничена, а в ликторские связки воткнуты топоры.

 

[36] Выкупленные государством у прежних хозяев, они стали рабами государства.

 

[37] Это были отличительные знаки для раба, отпущенного на волю.

 

[38] Сиракузы слагались из нескольких кварталов, отделенных один от другого стенами. Остров (точнее – полуостров) Ортигия был старейшей частью города. Крепость стояла на узком и коротком перешейке, соединявшем Ортигию с сушей.

 

[39] Тиха (по-гречески «Судьба») – северный квартал Сиракуз; именовался так по стоявшему в нем храму богини Судьбы.

 

[40] Это была часть добычи, взятой римлянами к войнах с соседями (разумеется, еще до начала Второй Пунической войны).

 

[41] Ахрадина – восточный квартал города с главною рыночною площадью. На этой площади и находился Совет.

 

[42] Тиран Дионисий Старший правил Сиракузами в 405—367 годах до н. э.

 

[43] Мыс Пахин – южная оконечность Сицилии.

 

[44] Гексапил (по-гречески «Шестивратие», то есть ворота с шестью проемами) – главные городские ворота в северной стене Сиракуз. Здесь начиналась дорога на Леонтины.

 

[45] Агригент – большой портовый город на юге Сицилии.

 

[46] В греческих городах театр был обычным местом Народного собрания.

 

[47] Скамьи для зрителей в древнегреческом театре вырубались полукругом в склоне холма или горы.

 

[48] Древние верили, что бог подземного царства Плутон похитил свою будущую супругу Прозерпину (см. словарь) в Сицилии, на лужайках пониже Хенны.

 

[49] Восточной половиной, примыкавшей к владениям Карфагена. Сифак царствовал в Западной Нумидии (нынешняя территория Северного Алжира).

 

[50] Народ голосованием должен был либо подтвердить, либо отменить постановление трибунов.

Протест любого из народных трибунов, его «вето» (veto – на латыни «запрещаю»), делал недействительным решение любого из его товарищей-трибунов. Но решение народа было сильнее трибунского «вето».

 

[51] То есть был моложе семнадцати лет.

 

[52] См. стр. 113.

 

[53] Турий – еще один греческий город в Южной Италии. Не слишком доверяя своим союзникам, римляне, как мы видим, брали у них заложников.

 

[54] Крепость Тарента стояла на оконечности мыса, закрывавшего вход в гавань (см. план).

 

[55] То есть Плутону и Прозерпине, владыкам подземного царства мертвых.

 

[56] У древних греков и римлян были очень широко распространены союзы взаимного гостеприимства между жителями различных городов. Гостеприимец принимал друга в своем доме (гостиницы и постоялые дворы в ту пору были редки) и оказывал ему всяческую помощь, тем более необходимую, что в чужом городе человек оказывался почти совершенно бесправным и беззащитным.

 

[57] Пенула (paenula) – по-латыни «теплый плащ с капюшоном».

 

[58] Этолия – область в северо-западной части Греции. Римляне были заинтересованы в дружбе с этолийцами, видя в них союзников для борьбы с Филиппом Македонским.

 

[59] Эпиполы – северо-западный квартал Сиракуз (см. план на стр. 137).

 

[60] Так назывался юго-восточный ветер у греков, а вслед за ними и у римлян.

 

[61] В 84 году до н. э.

 

[62] Либофиникийцами (то есть финикийцами в Африке) звались граждане финикийских колоний на африканском берегу, некогда самостоятельных, а впоследствии подчинившихся Карфагену.

 

[63] Из Рима на юго-восток, в Кампанию, вели две главные дороги; обе сходились в Капуе. Узнав, какую из них выбрал Ганнибал, Фульвий, естественно, выбирает другую.

 

[64] Поле у подошвы Эсквилинского холма, самого большого и высокого из семи холмов, на которых стоял Древний Рим.

 

[65] Авентин – еще один из семи римских холмов.

 

[66] Трибунал – так в Риме и в других городах Древней Италии называлось особое возвышение на площади, где сидели должностные лица (консулы, преторы и т. д.), занимаясь делами.

 

[67] Находясь за пределами Рима, такой полководец (проконсул) обладал всеми консульскими правами. Обычно проконсулами сенат назначал вывших консулов, закончивших год своей службы (так, были проконсулами взявшие Капую Аппий Клавдий и Квинт Фульвий). Но Сципион по молодости лет не был еще ни консулом, ни даже претором.

 

[68] Были уже самые последние дни осени.

 

[69] Югер – римская мера площади, около 25 квадратных метров. 500 югеров – наибольшее количество земли, которым, не нарушая закона, мог владеть римский гражданин.

 

[70] То есть двадцать лет.

 

[71] Гребцами были рабы, и, следовательно, их надо было либо специально покупать, либо отдавать из своего хозяйства.

 

[72] Золотые кольца были одним из знаков достоинства сенаторского сословия. Булла – золотой шарик-амулет, который носили на шее дети до совершеннолетия.

 

[73] Невдалеке от Канн, близ берега Адриатического моря.

 

[74] Модий – римская мера емкости, около 9 литров.

 

[75] Так называемый «стенный венок» («корона муралис»); был одною из высших воинских наград.

 

[76] Народные трибуны были единственною властью, которую не превращало и не отменило назначение диктатора.

 

[77] Существовало постановление Народного собрания, запрещавшее занимать консульскую должность чаще чем один раз в десять лет. Но оно часто нарушалось и до начала Второй Пунической войны.

 

[78] Ливий говорит о поселениях, которые основывались на завоеванных Римом землях в V и IV веках до н. э. Их жители – хотя и потомки римлян – полных прав римского гражданства не имели и пользовались так называемым латинским гражданством (хотя колонии могли быть уже и за пределами Латия).

 

[79] С каждым союзным народом и с каждой колонией Рим заключал договор, где среди прочих условий непременно указывались размеры военной помощи, которую обязывались доставлять союзники.

 

[80] Такая перемена в солдатском пайке была обычным наказанием за трусость.

 

[81] То есть измену Риму и переход на сторону карфагенян.

 

[82] И то и другое – знаки достоинства сенаторского сословия в Риме.

 

[83] Товарищем Ливия по должности был Эмилий Павел, погибший при Каннах; обвинения против Ливия затронули и его (см. стр. 83).

 

[84] Таков был обычай. Даже если человек не чувствовал себя виновным и начисто отрицал свою вину, он должен был в траурном платье, небритый и нечесаный просить народ о помощи и милости. Не исполнить этого обычая означало навлечь на себя подозрения в высокомерии и даже ненависти к народу.

 

[85] Как уже указывалось раньше, между выборами консулов и вступлением их в должность (15 марта) протекало много времени, не менее двух с половиной – трех месяцев.

 

[86] По переписи, происходившей за десять лет до Второй Пунической войны, Римское государство насчитывало 270 тысяч полноправных свободных граждан.

 

[87] То есть из Северной Италии.

 

[88] То есть всего около 3 тысяч воинов.

 

[89] Уже близился вечер, и трубою подавали знаки к смене караулов.

 

[90] Ростры – трибуна для ораторов, выступавших перед народом. Она находилась на краю Форума и была украшена носами неприятельских боевых судов – по-латыни «рострум»; отсюда ее название.

 

[91] Пренеста – город примерно в 35 километрах от Рима.

 

[92] Этот храм римской богини войны находился вне древних границ города, и потому консулы могли явиться туда, не слагая с себя военной власти.

 

[93] Предполагалось, что Сципион может не подчиниться приговору претора, но ослушаться народных трибунов, которые были живым воплощением верховной и священной власти народа, не посмеет ни при каких обстоятельствах.

 

[94] Это был тот самый Магон, брат Ганнибала, который после Каннской победы ездил в Карфаген просить подкреплений, но сенат отправил его в Испанию, на помощь Гасдрубалу, где он и оставался около десяти лет.

 

[95] Ныне Тунис. Этот город стоял километрах в пяти от Карфагена.

 

[96] Талант – мера веса, 26,2 килограмма.

 


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-06-20; Просмотров: 217; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.401 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь