Как прекратить играть в опасные игры

 

Предположим, два человека играют в игру, подобную представленной в предыдущей главе: жена неосознанно провоцирует мужа разыгрывать какую-то роль из ее прошлого, и он по своим скрытым мотивам поддается соблазну отвечать ее провальному паттерну. Существует ли способ, который помог бы им избежать такого разрушительного времяпрепровождения? Да. Если один из них сможет почувствовать свою скрытую эмоцию и распознать паттерн, он не только изменит собственное поведение, но и даст шанс для роста своему партнеру. В главе «Супружеское общение» я описала игру, в которую играла с Берни: как мои попытки «помочь» в его конфликтах с Джин только ухудшали ситуацию, как я перестала вмешиваться, и тогда он сам смог справиться с гневом.

Вот другая история. Муж Джейн всегда возвращался домой с работы в разное время. Она прекрасно знала, что ему часто приходится задерживаться, что он не всегда может успевать домой к ужину, и все же каждый раз, когда это случалось, она впадала в бешенство. Она сидела, как на иголках, ожидая момента, когда Том войдет в дверь, и вылетала ему навстречу в ярости. Том как всегда спокойно докуривал свою трубку, выжидая, пока иссякнет словесный поток жены, так что его «высокомерное отношение» выводило ее из себя еще больше. Все это продолжалось очень долго. Однажды вечером, когда Том, по всей видимости, опять задерживался, Джейн почувствовала, как внутри нее закипает знакомое чувство гнева. На этот раз ее взрослая часть, исключительно разумная, заметила, что ей, черт побери, известно, что она ничего не может с этим поделать, что она слишком часто ведет себя глупо, и вообще, что с ней такое происходит?!

Шаг 1.  Заметить неадекватную реакцию. Находясь в тот момент в эпицентре Шага 2  (Почувствовать внешнюю эмоцию), она сразу перешла к Шагу 3.  Что еще я чувствовала? Как она себя чувствовала до того, как гнев дал о себе знать, когда появилась уверенность, что Том снова опоздает? Она следила за часами, и напряжение в ней росло до тех пор, пока не стало ясно, что муж не придет вовремя. Это напряжение — как именно оно ощущалось? Что-то вроде общей тревожности, страха чего-то неизвестного. Тревога была настолько мучительной, что вылилась в гнев. «Чего я боюсь?» — спрашивала она себя.

Шаг 4.  О чем мне это напоминает? И вдруг поняла: она боится, что Том вообще не вернется домой, что он бросит ее, как поступил с ней первый муж. Она расплакалась, внешнее чувство, гнев, прошло. После чего наступило успокоение.

Шаг 5.  Определить паттерн. Теперь ей стало ясно, что скрытый страх оказаться брошенной заставлял ее прикрываться чувством гнева. Она с ужасом осознала, что это пророчество вполне может сбыться. Если она будет продолжать выражать свой псевдогнев, Том может рано или поздно устать от всего этого и в один прекрасный вечер он просто не вернется с работы.

Почему Том оставался спокойным, пока она изливала свои эмоции? Его внутренний ребенок боялся этой разгневанной женщины, так похожей на его собственную мать, которой он страшился когда-то в детстве. Единственным способом спрятать этот унизительный страх от самого себя было сохранять спокойствие и отстраненность, чем он раздражал жену еще больше, вызывая в ней чувство неразделенной любви. Если бы не чувствительность в этой области, он, наверное, знал бы, как успокоить ее, развеять опасения. Он сумел бы разглядеть под внешним гневом неуверенность и найти способ разрешить ее проблему. Они оба играли в опасную игру, но когда один из партнеров — жена — осмелился пережить свои скрытые чувства, игра была прекращена.

Допустим, вы распознаете паттерн, опасную игру, но не знаете, почему в нее играете. Можно ли прекратить играть, не почувствовав скрытую эмоцию? Как правило, нет. Скорее всего, вы, не осознавая этого, поменяете одну игру на другую. Вот пример: Мэри годами пыталась приучить Джона бросать грязную одежду в корзину для стирки, но он упорно продолжал оставлять свои носки, трусы, рубашки и т. д. в том месте, где стоял, когда раздевался. Она подбирала за ним вещи, ругая его на чем свет стоит, и ужасно мучилась. В один прекрасный день она поняла, что это игра: она — ворчливая мать, усердно прислуживающая ему, а Джон — избалованный ребенок, который просто не слышит ее и поступает по- своему. Она твердо решила прекратить играть в эту игру. С этого дня его брошенная одежда оставалась там, где он ее бросал. Когда он начинал жаловаться, что у него не осталось чистого белья, она, вполне довольная собой, провозглашала, что постирала только то белье, которое лежало в корзине — кончились те дни, когда она подбирала его по всему дому. Джон был обижен и оскорблен, но через некоторое время привык к новому порядку и начал складывать свою грязную одежду в корзину.

Мэри гордилась тем, как решила проблему, но я увидела в этом только то, что она поменяла одну игру на другую. Раньше она была Хорошей Матерью, всепрощающей, хотя и ворчливой, теперь стала Плохой Матерью, прибегнувшей к наказанию, и Джону пришлось ее послушаться и вести себя как подобает Хорошему Мальчику. Рано или поздно им суждено сыграть в игру Плохой Матери где-нибудь в другой области, где они еще не осознают своих псевдо детско-родительских отношений. Есть ли другое решение этой проблемы? Для жены, у которой нет скрытых чувств относительно стирки, в этом, собственно, проблемы не существует. Многие женщины, соблюдающие строгость в этом вопросе со своими детьми, могут принять некоторую долю подобной небрежности у мужей. «Что я могу поделать, если свекровь не приучила его убирать за собой? Слишком поздно сейчас браться за перевоспитание — я не его мать». Таких жен не возмущает необходимость подбирать вещи за одним человеком в семье, они не ожидают совершенства в каждом тривиальном аспекте своей жизни; механика жизни не так уж сложна. А как насчет детей? Разве это не плохой пример для них? Но почему это должно быть плохим примером? Этого не случится, если вы будете честны с ними и с собой: «Не я воспитывала вашего папу, я воспитываю нас. Есть многое, что он может делать, а ты нет. Он папа, а ты ребенок, поэтому иди и положи носки в стирку».

Когда Мэри рассказывала о том, как подбирала за Джоном грязную одежду, было очевидно, что ситуация содержит для нее свои скрытые смыслы. «За кого он меня принимает, — раздраженно говорила она, — за служанку?» Этот опыт унижал ее. Если бы она рискнула исследовать внешнее чувство и попыталась открыть, что лежит под поверхностным слоем, она нашла бы истинный способ прекратить свою опасную игру вместо того, чтобы менять ее на другую.

Однажды я наткнулась на скрытое чувство по чистой случайности, при помощи метода, описанного в главе «Как подкрасться к скрытому чувству». Я чистила яблоки для пирога, слушая записи из венгерского фольклора, и неожиданно для себя обнаружила, что плачу. Я не могла понять, почему. Это была энергичная, радостная музыка, деревенские танцы. Что меня так опечалило? Если бы это произошло несколько лет назад, я, вероятно, просто поменяла бы пластинку, но теперь я уже знала, что нельзя упускать такой отличной возможности — ведь это чувство не было вызвано какой-то личной неудачей, виной или неполноценностью, которые могли бы ослабить меня.

Когда песня закончилась, я проиграла ее еще раз и еще раз. Чувство печали сохранялось, и я задала себе вопрос: «О чем мне это напоминает?» Счастливые танцующие крестьяне, то и дело звонко выкрикивающие какие-то слова. Казалось, им так весело. Как на вечеринке. Вечеринки… Я обожала вечеринки. Не эти огромные сборища вежливых незнакомцев, обязанных поддерживать разговор между коктейлями, а небольшие, теплые компании, когда собираются родственные души, старые друзья: музыка, хорошая еда и увлекательные темы для разговоров. Вечеринки, где мне было так хорошо среди людей, которые знают и любят меня, где мы наслаждаемся отдыхом от повседневной рутины, вдруг становясь привлекательнее и остроумнее, чем обычно, где я окунаюсь в магически теплую атмосферу и откуда ухожу с таким сожалением…

Вечеринки всегда были больной темой в нашем браке. Насколько я любила вечеринки, настолько же Берни их ненавидел. Мы выработали по этому вопросу некоторые компромиссы. Иногда мы оставались дома и пропускали вечеринку, чтобы доставить Берни удовольствие: тогда я чувствовала себя мученицей, а Берни испытывал вину. Иногда мы шли туда, чтобы доставить удовольствие мне: тогда наступала моя очередь беспокоиться, потому что ему было скучно, и ближе к полуночи (в самый разгар веселья) цвет его лица обретал бледный оттенок. На мой виноватый взгляд он казался ужасно потускневшим. Если мне удавалось не обращать внимания на эти симптомы утомления и оставаться в гостях до самого конца, то на следующий день Берни наказывал меня внезапной простудой.

О чем еще напоминала мне эта музыка? Цыганские мелодии. Венгерские цыгане. Родители моей матери были выходцами из Венгрии! (Если честно, то это не так. Откуда у меня взялась эта мысль? Возможно, какая-то скрытая часть меня пыталась помочь процессу самотерапии. Подобные опыты уже случались со мной.) Цыгане… Отец раньше частенько язвил в сторону родственников моей матери: «Богема… Да просто цыганский табор!» Это напомнило мне о вечеринках, которые устраивались в доме моей бабушки. До пяти лет, пока родители еще не расстались, я часто бывала на вечеринках в этом большом старом доме: тети и дяди, кузины и друзья семьи, люди всех возрастов. Чудесные вечера, изысканная еда, смех и музыка, песни и танцы. Я была любимой внучкой, которую все баловали и с которой так много носились, просили продемонстрировать таланты, станцевать дал собравшихся гостей.

Потом мой сверкающий мир вдруг обрушился: родители развелись, и я отправилась жить к папе. Он не подпускал меня и близко к «этой семейке». Одним махом я потеряла мать, дом и все те вечеринки. Углубившись в воспоминания, я неожиданно снова почувствовала себя ребенком, безутешно оплакивающим свою потерю, с горечью обвиняющим отца, лишившего меня этих чудесных вечеринок. (В тот момент жизнь без вечеринок казалась мне ужаснее всего остального — страданий в чужих домах, детства без матери и т. д.). Такое настроение продержалось несколько секунд. Потом пластинка потеряла надо мной прежнюю власть, исчез печальный подтекст мелодий; я опять слышала веселую танцевальную музыку. В то время этот небольшой урок по самопознанию не имел для меня практической пользы, и вскоре я о нем совершенно забыла.

Примерно через месяц, в одно субботнее утро я попросила Берни не перенапрягаться с дневной работой: «Побереги свою энергию. Помни, нам еще сегодня на вечеринку».

«На вечеринку? Какую еще вечеринку?» Терпеливо, но, едва сдерживая раздражение, я напомнила ему о его давнишнем обещании сходить со мной именно на эту сегодняшнюю вечеринку. Я уже много дней напоминала ему об этом. И что же теперь, он попытается отказаться от своего слова? О, нет, он собирался сдержать обещание. Просто забыл — только и всего. Естественно, поэтому он выбрал именно этот день для серьезной работы в саду, занявшись выкапыванием ям для посадки деревьев. Наступил вечер, время одеваться, а Берни растянулся на тахте в полном изнеможении.

«Вечеринка? Какая еще вечеринка?» — спросил он в полном ужасе. Я была готова взорваться, но когда находишься в таком бешенстве, лучше молчать. Я выбежала из комнаты и заперлась в ванной. (Когда сомневаешься, ничего не предпринимай и постарайся поскорее удалиться со сцены.) Найдя сочувственную компанию в отражении зеркала, я начала яростным шепотом выкладывать свои горести. Я сказала все, что думаю об этом монстре, вспомнила все неприятности за последние годы, позволила себе использовать парочку оскорбительных прилагательных, которые я никогда не произношу вслух, и была уже готова залиться слезами, когда вся ситуация показалась мне странным образом знакомой.

Вечеринки… Моя одержимость вечеринками. Я вдруг вспомнила венгерскую танцевальную музыку, и как я плакала о том, что в детстве лишилась вечеринок, как злилась на своего отца. Мне не пришлось переживать скрытые эмоции заново, достаточно было их вспомнить. И с этим воспоминанием исчезла внешняя эмоция — направленный на Берни гнев. Впервые в жизни меня осенило, что моя душа жаждала не сегодняшней вечеринки: я тосковала по тем, давно прошедшим временам, теплым семейным встречам. Меня обманул не Берни, дело было в моем несчастном отце, который сделал лучший выбор, как он тогда полагал, для ребенка в тот период.

И вот совершенно новая мысль: я не могу ничего поделать со своей необузданной страстью к вечеринкам, они наполнены для меня каким-то особым смыслом. Берни ненавидит вечеринки. Может, они имеют для него какой-то другой скрытый смысл? Может, он тоже не в силах справиться со своими чувствами, как я со своими. И тогда я поняла, что не хочу на эту вечеринку, если Берни так устал за весь день.

Я вернулась в комнату:

— Давай лучше пойдем в кино.

Берни получает истинное наслаждение от хорошего фильма, и усталость не помешает ему посмотреть кино.

— Но я думал, ты хочешь в гости.

Он посмотрел на меня виновато: уж кому-кому, а ему хорошо известно, что значит, если я стрелой вылетаю из комнаты и запираюсь в ванной.

— Не так уж это и важно. В конце концов, не последняя вечеринка в жизни.

Итак, мы пошли в кино, и я получила возможность гордиться своим поступком. Я впервые отказалась от вечеринки, не чувствуя себя страдалицей, лишенной главного удовольствия в жизни.

Потом были другие вечеринки, и Берни посещал их. Но постепенно я нашла новое решение нашей старой проблемы. Иногда, когда он сильно уставал, я отправлялась в гости одна, и к своему удивлению обнаружила, что вполне могу там веселиться, и потом, по возвращении, делиться с ним всеми подробностями. При этом я испытывала гораздо меньшую вину за то, что была в гостях одна, чем раньше, когда он безо всякой охоты таскался туда ради меня. Через несколько лет я заметила, что начала терять свое прежнее пристрастие к вечеринкам, и теперь часто выбираю остаться дома. Неужели и вправду супруги постепенно становятся похожими друг на друга? Или я просто избавилась от невротического симптома, который раньше скрывал сходство моих интересов с Берни?

Мораль:

1) Рискнув и почувствовав свою скрытую эмоцию, вы сможете принять иррациональные чувства человека, которого любите. Я не аналитик Берни: мне неизвестно, почему он ненавидит вечеринки, но, перестав скрывать свои чувства от себя, я позволила ему чувствовать то, что он хочет. (Некоторые читатели могут возразить, что в нелюбви к вечеринкам нет ничего иррационального. Главное здесь, что я это считала ужасно иррациональным и не могла этого выносить).

2) Я играла в игру: вела себя так, будто в вопросе о вечеринках полностью завишу от Берни. Я не смела пойти туда без него, а потом страдала, будучи лишенной удовольствия, когда из-за него приходилось оставаться дома. Пережив скрытое чувство (гнев на отца, а не на Берни), я сумела прекратить эту игру: я вполне могла ходить в гости одна. Некоторое время спустя, мой внутренний ребенок постепенно охладел к вечеринкам, и я поняла, что больше похожа на своего мужа, чем думала раньше.

Может, я просто переключила свой гнев с Берни на отца? Нет. Скрытое чувство из-за воспоминаний о детстве с семейными вечеринками и злость на отца длились всего минуту, как и любое другое скрытое чувство. То, что чувствовал мой внутренний ребенок для моего взрослого «я» было абсурдным. Обычно, уже пережив свое скрытое чувство, вы осознаете, что оно не имеет ничего общего с вашим обычным мышлением, поэтому после того, как опыт самотерапии заканчивается, это чувство кажется вам нелепостью.

 

Скрытые чувства в дружбе

 

Маленькая Сьюзи приходит домой вся в слезах и гневно объявляет: «Я больше никогда не буду играть с Эллен!» Вы вздыхаете с облегчением. Их отношения тревожили вас уже давно (Эллен постоянно обижает Сьюзи), и вы размышляли, не положить ли конец этой дружбе, причиняющей дочери одни страдания. Однако ваше облегчение длится недолго: на следующий день две девочки уже снова закадычные подруги, и все забыто и прощено.

Что вы можете с этим поделать? Ничего. Дети каждый день ссорятся и снова мирятся, нельзя от них ожидать последовательности в решениях, как от взрослых. Все, что вам остается, — посочувствовать им, когда они жалуются на обиды, прикусить губу, когда они так легко их прощают и забывают, и помнить, что вам не следует в это вмешиваться. Почему нельзя помочь Сьюзи и принять решение за нее? Хотя бы потому, что, вторгаясь подобным образом (разрывая дружбу девочек, заставляя Сьюзи «учиться» на вашем опыте), вы отказываете ей в возможности испробовать жизнь самой, что является для нее единственным способом истинного научения. Кроме того, каждый раз, когда вы отказываете ей в праве принимать собственные решения, касающиеся отношений с людьми, вы подрываете ее уверенность в собственные заключения; вы не даете ей расти.

Что такого видит Сьюзи в Эллен? Почему ей нужна именно такая подруга? Вы не психоаналитик Сьюзи: вы не можете понимать ее полностью. Она нечто большее, чем ваше продолжение, и не глина для лепки. У нее есть все права, чтобы быть самостоятельной личностью и по-своему удовлетворять собственные потребности. Уважать личность означает уважать ее попытки помогать себе и совершать собственные ошибки.

Друг удовлетворяет многоплановым потребностям вашего ребенка. Он может показаться вам чересчур юным или слишком пассивным для него. Но может быть, именно в этот период вашему отпрыску необходимо чувствовать себя старше или сильнее другого. Может, он чувствует себя неполноценным со своим старшим братом или старается сдержать ревность к недавно родившемуся малышу. Дружба — хорошая возможность для получения опыта, недостающего в семье. Помните, ваш ребенок руководствуется собственными причинами в выборе товарищей, даже если некоторые из >тих причин скрываются в его подсознании. Если только нет какой-то реальной опасности, лучше уважать его решение. Конечно, за маленькими детьми нужно присматривать, чтобы суметь защитить их друг от друга, поэтому лучше находиться с ними рядом.

Но что если ваш ребенок примкнул к компании, чей культурный и интеллектуальный уровень намного ниже его собственного? Что вы можете сделать? Немного. Юнец тянется к толпе, которая принимает его. Если бы он мог завести друзей получше, он так бы и сделал. Критика в адрес его друзей бьет по его самооценке и только осложняет процесс его вырастания из этой группы и переход в лучшую. Нельзя забывать, что для подростка худшие друзья лучше, чем их полное отсутствие. Но иногда родителям приходится даже переезжать в другой район, чтобы вытащить ребенка из колеи, в которую он попал, из банды настоящих малолетних преступников. Порой требуется профессиональная помощь, чтобы узнать, почему ребенок выбрал именно это направление.

У взрослых тоже бывают скрытые чувства относительно друзей. Иногда это представляет хороший материал для самотерапии. Я, например, получила возможность узнать себя лучше благодаря подобному случаю. Когда мы переехали в другой штат, что произошло довольно давно, я чувствовала себя сосланной в далекие земли. Из-за своей изолированности я испытывала глубокую признательность за дружбу одной очень гостеприимной женщине. Маргарет не только встретила меня с небывалым радушием, но и представила своим друзьям. Она возила меня повсюду на своей машине (пока я не научилась водить сама), показала мне все магазины и рестораны, не жалея своего времени и сил и проявив такую теплоту и душевную щедрость, что я стала смотреть на нее как на старшую сестру, которой у меня никогда не было. Отчасти благодаря ее усилиям, мне вскоре удалось найти свою нишу в новом обществе и меньше зависеть от ее практической помощи; кроме того, я научилась водить. Тем не менее, когда Маргарет внезапно и полностью прекратила всякое общение со мной, я была потрясена. Я заставила себя сходить к ней однажды и открыто об этом поговорить. Я сказала, что чувствую, что с нашей дружбой что-то случилось; возможно, между нами произошло какое-то недоразумение; не сделала ли я чего- то ненароком, что обидело ее? Маргарет совершенно спокойно ответила, что понятия не имеет, о чем я говорю. Это прозвучало для меня как пощечина, и я почувствовала себя полной идиоткой. Под первым же удобным предлогом я удалилась. Но все это так расстроило меня! Мне никак не удавалось заставить себя не думать о ней, что на самом деле было странно, поскольку я совсем не скучала по ее компании. Помимо благородства, которое она проявила ко мне, и моей благодарности в ответ, между нами было мало общего, я не искала дружбы в наших отношениях. И все же мысли о ней продолжали меня преследовать. (Что случилось? Что я могла такого сказать или сделать? Как она могла так неожиданно измениться? Может быть, я никогда не была для нее подругой, и мне все это просто показалось? И т. д., и т. п.). Эта озабоченность поведением Маргарет сохранялась у меня так долго, что Берни порядком надоела моя заезженная пластинка. «Какая тебе разница? — удивлялся он. — Все равно вы не подходите друг другу по характеру». Я знала, что он прав, но тем не менее, продолжала себя изводить.

Прошли недели, месяцы, годы. Конечно, навязчивые мысли о Маргарет через некоторое время перестали меня одолевать, и я больше не забивала ими голову. Но иногда, услышав ее имя в разговоре с тем или другим нашим общим знакомым, я чувствовала, как мое сердце начинает биться быстрее, как у девушки, услыхавшей новости о своем бывшем возлюбленном. Бывало, что я случайно встречала ее в супермаркете. И тогда мне приходилось переживать настоящие мучения: сердце начинало колотиться так сильно, что я боялась, его услышат все вокруг, мне становилось трудно дышать. Каждый раз мы мило улыбались друг другу и обменивались стандартными приветствиями (вы знаете, какими лицемерными могут быть женщины): как хорошо выглядишь, как дети, — и я тут же стремилась сбежать, едва скрывая свое волнение. Иногда мне удавалось увидеть ее первой издалека и избежать мучительной встречи, но даже тогда меня изводили очень неприятные ощущения.

В один такой день я наконец заметила, как все это странно. Это стало Шагом 1.  Обратить внимание на неадекватную реакцию. Я решила воспользоваться следующей же нашей встречей, чтобы почувствовать внешнюю эмоцию  (Шаг 2), так я и поступила. Настал день, когда я краешком глаза уловила присутствие Маргарет в супермаркете. Как обычно, завидев издалека, как она стоит у овощного прилавка, я почувствовала бешеное сердцебиение и едва смогла отдышаться. Стремглав выбежав из магазина, я бросилась к машине, чтобы посидеть в одиночестве и почувствовать.  Каким было внешнее чувство? Трудно было обозначить точно, но физические симптомы говорили о тревожности.

Шаг 3.  Что еще я чувствовала? Я постаралась вспомнить, что случилось несколько лет назад, когда Маргарет бросила меня. Что я тогда чувствовала? Шок, удивление, мне было трудно поверить в случившееся. В голове никак не укладывалось, что женщина, так усердно оказывавшая мне свое покровительство, могла вдруг, ни с того, ни с сего, потерять ко мне всякий интерес. Она была так добра ко мне, совсем как мать.

Шаг 4.  О чем мне это напоминает? «Как мать». Вот разгадка к скрытому чувству. Неожиданно мне вспомнилось скрытое чувство, на которое я случайно наткнулась как-то в самотерапии, плача над рассказом и решив проследить источник слез. Рассказ напомнил мне о матери, которая так любила меня, а потом исчезла из моей жизни, когда мне исполнилось пять лет. На какое-то мгновение ребенок во мне ощутил часть этой старой потери, и глаза наполнились слезами. Теперь я вспомнила, как плакала в последний раз, и на этот раз мне не пришлось переживать это с той же интенсивностью. Достаточно было вспомнить.

Шаг 5.  Определить паттерн. Итак, я узнала, что все эти годы Маргарет вызывала во мне чувства, какие вызывает любящая мать — моя мать. Неудивительно, что ее поступок оставил в моей душе такой болезненный след.

И тут же мои симптомы тревожности, внешней эмоции, исчезли; я почувствовала себя прекрасно. После этого я больше не переживала из-за Маргарет. В те редкие моменты, когда мы случайно встречались где-нибудь, я могла улыбаться и болтать с ней минуту-другую, оставаясь абсолютно спокойной.

Почему Маргарет бросила меня? Я не знаю. Первое время я пыталась разобраться в этом с нашими общими друзьями. Выяснилось, что, скорее всего, это в характере Маргарет: она «приударяет» за людьми, а потом остывает к ним и бросает. Я размышляла, «анализировала» ее поведение, пытаясь понять, что ею движет. Однако, разобравшись с собственными скрытыми чувствами к ней, я могла прекратить докапываться до ее сущности. Это не моя, а ее проблема. Я ей не психотерапевт.

Несколько лет спустя произошла еще одна история. Наверное, у нас с Дженни было много общего: у обеих росли дочери, обе обожали концерты, лекции и театры. Дженни была в восторге, обретя приятельницу по интересам в моем лице, и сразу начала придумывать различные мероприятия, которые почти всегда включали участие мужей. Тогда я еще стеснялась сообщать людям, что мой муж закоренелый отшельник, и больше всего на свете любит оставаться дома наедине с женой. Я старалась найти компромисс, и иногда силком тащила Берни с собой, чтобы нас было четверо. Но шло время, мне все чаще приходилось извиняться за его отсутствие, и мы были вынуждены ходить куда-нибудь втроем или в чисто женском обществе. По всей видимости, Дженни вовсе не устраивало подобное положение вещей, и я не раз встречала ее пристальный взгляд, когда при очередном поступившем предложении (она была ими переполнена) осторожно намекала, что Берни может не захотеть составить нам компанию. Я не знаю, какие выводы она делала из всего этого, но через некоторое время она перестала со мной общаться. Оставшись без Дженни, я почувствовала некоторое облегчение, поскольку ненавидела уговаривать Берни составлять нам компанию, и честно говоря, я сама уже начала уставать от всей этой бурной деятельности. Мы были знакомы с Дженни, но не были подругами. Несмотря на некоторые общие интересы, мы, в сущности, сильно расходились в своих ценностях и целях. Кроме того, она всегда казалась мне слишком загадочной: я никак не могла проникнуть за ее внешнюю холодность. Поэтому нельзя сказать, что я расстроилась, когда мы расстались, наоборот, я глубоко вздохнула и расслабилась.

Но странно, я чувствовала себя подавленной. Мысли о Дженни вызывали во мне какую-то грусть. Сталкиваясь с пей на очередном концерте или лекции, я страдала от старых знакомых симптомов тревожности, которые были у меня с Маргарет.

Прошло несколько лет, и однажды, как гром среди ясного неба, раздался телефонный звонок. Дженни приглашала меня на какое-то культурное мероприятие, намечавшееся у нее дома, — неподалеку от меня. Моей первой мыслью было вежливо отказаться — не хотелось снова втягиваться в какие-то отношения с ней. Одновременно, я почувствовала сильную потребность встретиться. Стала очевидной неадекватность моей реакции  (Шаг 1). Я захотела воспользоваться представившейся возможностью, чтобы применить самотерапию и выяснить наконец, что же я от себя скрываю. С ее разрешения вместо Берни я взяла с собой подругу.

Мы с Хильдой давно уже были хорошими слушателями по самотерапии друг для друга, поэтому я, объяснив ситуацию, попросила ее сходить со мной к Дженни и после этого визита помочь мне исследовать проблему. Я не могла четко определить свое внешнее чувство  (Шаг 2), поэтому планировала намеренно вызвать его в соответствующих обстоятельствах, чтобы незамедлительно, в самый разгар, его отследить. Итак, вечером мы отправились к Дженни, и я позволила себе окунуться в свои чувства. По дороге домой я описывала Хильде этот опыт.

— Я чувствую, как меня тянет к Дженни, — начала я, пытаясь разобраться в своих реакциях, — мне так грустно, будто я упустила что-то важное, не сумев узнать ее по-настоящему. Она слишком загадочна. У нее такое интересное лицо — ты не находишь?

Нет, Хильда вовсе так не думала.

— Но разве тебе не кажется, что мы просто не можем ее до конца понять, — продолжала я размышлять вслух. — Если бы мне удалось по-настоящему с ней сблизиться, вдруг она раскрылась бы с новой, совсем неожиданной стороны?

— Нет, мне так не кажется. По мне она просто чудачка, — сказала Хильда, как всегда откровенная, — и достаточно пяти минут, чтобы она наскучила.

Я была потрясена: обычно Хильде и мне нравились одни и те же люди.

Что же было в Дженни, что так заинтриговало меня и вызвало чувство важной потери? Что-то знакомое в этих тонких чертах лица, печальных глазах, в этой сдержанной манере поведения. Кого же она мне напоминает? Неожиданно в голову пришел ответ: «Клэр. Ну, конечно, она напоминает мне Клэр». Я рассказала Хильде о Клэр, моей первой настоящей подружке, которую я любила как сестру-близнеца. Мы тогда были в подростковом возрасте и еще не встречались с мальчиками и были неразлучными подругами в течение нескольких лет. Но потом, в одно роковое лето она уехала в деревню, где перенаправила энергию своей привязанности к другой девочке, и я чувствовала себя покинутой и одинокой. Я вспомнила все свои тогдашние страдания. Разговор с Хильдой воссоздал во мне потрясение от того давнего случая. «Я никак не могла в это поверить. Я просто ничего не понимала. Как Клэр могла так запросто взять и перестать со мной дружить?» — с этими словами я заплакала, будто снова вернулась в те далекие дни. Неожиданно я услышала в этом что-то знакомое: я так же плакала и произносила те же слова, когда переживала скрытые чувства о своей матери. Потом все прошло. Я успокоилась и снова стала взрослым человеком.

Шаг 5.  Определить паттерн. Я видела в Дженни не ее саму, а всего лишь тень Клэр, которую она отдаленно мне напоминала. Моя острая реакция на уход Клэр, должно быть, послужила прикрытием чувств к матери.

Теперь тайна Дженни была для меня раскрыта. При встречах с ней я могла вести себя так же непринужденно, как с другими знакомыми, не чувствуя этой прежней грызущей досады. Мне снова удалось освободиться от призраков прошлого.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: