Поворот «от Избранной Рады к Опричнине»

 

Однако ничему этому не суждено было состояться. Почему? Разберемся.

Говоря об эпохе Ивана Грозного, А.Л. Янов сообщает о политической борьбе двух лагерей, первый из которых составляли церковные реформаторы – «нестяжатели», бояре и зажиточное крестьянство («предбуржуазия»), второй – традиционная Церковь («иосифляне»), бюрократия и помещики. Почему ко второму лагерю примкнули первые – понятно: несмотря на компромиссность, реформа Стоглавого собора 1551 г. все же была шагом вперед, к секуляризации церковных земель. Но и такой вариант решения проблемы изрядно напугал церковников[52].

Помещики, в отличие от бояр, получавшие земли временно, за службу, смотрели на поместья не как на свое имущество, которое надо беречь, а как на объект для грабежа, который надо «ободрать» побольше, пока не отобрали, не думая о дальнейшем. Поэтому крестьянская «предбуржуазия», естественно, развивалась в боярских вотчинах, а не в поместьях.

А.Л. Янов видит трагедию страны в XVI в. в том, что победил второй лагерь[53], и он, по‑видимому, прав. Но почему так произошло? Потому что не удалась церковная реформа и Россия попала в общий поток контрреформации, захвативший и католические страны от Испании до Польши? Но нигде ведь процесс поражения реформации не был так губителен, как в России. Почему? Есть основания считать: вмешалась еще одна сила, давшая перевес второму лагерю.

Какая это была сила? Может быть, «второй лагерь» получил перевес за счет земель бывшей Золотой Орды, вошедших в Россию? Выше мы много говорили о том, что влияние Степи, в том числе и Золотой Орды, не свернуло тогда Россию с европейского пути развития. Однако есть основания полагать, что если не в середине XIII, то во второй половине XVI в. это все же произошло. По крайней мере, появившаяся в 1996 г. интересная статья В. Куковенко[54] заставляет прийти к такому выводу: если правители Золотой Орды ограничивались данью, не вмешиваясь во внутренние дела Руси, то в царствование Ивана Грозного в форме Опричнины имела место попытка создания новой Орды со столицей в Москве вместо Сарая.

Но начнем по порядку. Итак, царь стал меняться уже после смерти своей первой жены Анастасии (7 августа 1560 г.). Сначала он расправился со сторонниками Сильвестра и Адашева. Самих их спасло от расправы: первого – уход в монастырь, второго – то, что он несколько раньше умер сам, находясь в Ливонии; впрочем, это не помешало противникам еще при жизни его осудить, причем заочно, не давая оправдаться перед царем[55].

Затем пошли казни других неугодных бояр, порождавшие, в свою очередь, бегство последних в Литву. И бежали не только бояре… Но об этом подробнее чуть ниже. Пока только отметим, что Россия из «страны, в которую бегут» превратилась после 1560 г. в «страну, из которой бегут». Ответом на эти побеги (и начавшиеся примерно с 1564 г. неудачи в войне с Литвой, в которую превратилась Ливонская война) и стала Опричнина, учрежденная 3 января 1565 г.

Перипетии учреждения Опричнины хорошо известны, нет, думается, нужды их повторять. Менее известно, что никто толком не мог понять, зачем царю нужна Опричнина. Так, немцы‑опричники Таубе и Крузе писали, что он просто «хотел удовлетворения своей ядовитой тиранской наклонности»[56]. Однако в политике такие причины, как правило, не работают.

Еще более непонятен принцип формирования Опричнины. Для организации новой «опричной гвардии» из многих городов и уездов было собрано 12 000 дворян, которых тщательно проверяла особая комиссия. Критерии отбора, к сожалению, до нас не дошли, зато известно, что отбор прошли всего 570 человек, т. е. 4,75 %. Но это не самое удивительное: самое страшное и непонятное – участь остальных 95,25 %:

«Другие… были изгнаны страшным и безжалостным образом из унаследованных от отцов имений, и так, что они не могли взять с собою даже движимое имущество и вообще ничего из своих имений… и они должны были идти пешком… зимой среди глубокого снега… если кто‑либо из горожан в городах или крестьян в селах давал приют… хотя бы на один час, то его казнили без всякой пощады. Мертвый не должен был погребаться на его земле, но сделаться добычей птиц, собак или диких зверей» (свидетельствуют немцы‑опричники Таубе и Крузе)[57]. Даже при Сталине тех, кто не прошел отбор в училища НКВД, все же не репрессировали за одно это. Так что зря Иосиф Виссарионович Ивана Васильевича «хлюпиком» обзывал. Вообще, похоже на то, что из трех «великих душегубов» русской истории (третий – Петр I) Сталин был, как ни дико это звучит, самым гуманным.

А пока вернемся к лишенным всего несостоявшимся опричникам. Кроме них, уже летом 1565 г. знатнейшие русские князья – Оболенские, Суздальские, Ярославские, Ростовские, Стародубские и т. д. – были вместе с семьями отправлены в ссылку на Волгу (Казань, Свияжск, Чебоксары). Через несколько лет царь «простил» их и разрешил вернуться, однако бо́льшая часть высланных к тому времени уже погибла, и воспользоваться царской «милостью» смогли немногие[58].

Зачем все это делалось? На этот вопрос можно ответить, поставив другой вопрос: кто получал земли как не прошедших отбор в Опричнину дворян, так и репрессированных князей?

Так вот, на землях изгнанных селились опричники. В.Куковенко приводит список помещиков, получивших уделы в Бежецкой и Вотской пятинах в 1565–1566 гг. (109 имен), среди которых подавляюще преобладают мусульманские фамилии и имена, а русские имена указывают лишь на православное вероисповедание. И ни про одного нельзя сказать с уверенностью, что он русский! Интересно, что эти поместья «запустели» в 1571–1572 гг., но к этому вопросу мы еще вернемся. А пока среди многих свидетельств авторов русских и иностранных о злодеяниях опричников обратим внимание на слова англичанина Джерома Горсея, которого цитирует Куковенко: «Своему народу (выделено мною. – Д.В.) он противопоставлял отъявленных негодяев»[59]. Примерно то же в своем «Временнике» сообщает Иван Тимофеев: «А вместо [перебитых опричниками вельмож]…возлюбил (Иван Грозный. – Д.В.) приезжающих к нему из окрестных стран (выделено мною. – Д.В.), осыпав их большими милостями»[60]. Собственно, вся статья В. Куковенко – статистический анализ состава опричников с констатацией факта преобладания тюркского этнического элемента.

Сразу оговариваюсь: в отличие от Куковенко, который, по‑видимому, является русским националистом и представляет Опричнину как подавление русских инородцами, я, придерживаясь евразийского подхода, ставлю на первое место социальный аспект. Переселение ордынцев на Русь началось еще с 1312 г., когда его осуществила та часть подданных хана, которая не хотела переходить в ислам[61]. Следующий этап имел место в правление Василия II Темного (1425–1462), причем тогда общественное мнение возмущалось князем, который «татар привел еси в кормление»[62].

В еще бо́льших количествах переселение имело место при Иване III: «При великом князе Иване Васильевиче… служили царевичи: царевич Даньяр, царевич Салтанай, царевич Зденай, царевич Енай, царевич Шиговлей, царевич Петр, царевич Василей… При великом князе Василии Ивановиче (Василий III, правил в 1505–1533 гг.) служили: царевич Шиг‑Алей Казанский, царь Магмет‑Аминь Казанский».

После покорения Казани и Астрахани поток этот резко увеличился. Та же летопись перечисляет множество имен как тюркских, так и русских, причем последние говорят лишь о том, что переселенцы приняли православие.

После завоевания Россией Астрахани и выхода на Каспийское море на Русь стали переселяться ногаи. В 1563 и 1564 гг. московское правительство интенсивно сносилось с ногаями, прося у них именем царя людей «для своих царских нужд». Так, в 1563 г., т. е. до бегства Курбского, к Московскому двору прибыло около 2000 ногаев, тогда как после бегства Курбского лишь в сентябре 1564 г. – 1582, а в ноябре – 1383. Доходило до того, что, например, из астраханских тюрем были выпущены люди хана Уруса, схваченные при разбоях в русских землях[63].

В 1557 г. англичане, присутствовавшие на царском пиру, отметили, что за первым столом сидел сам царь с детьми и казанскими царями (выделено мною. – Д.В.), а больше всего было ордынцев – их на том пиру насчитывалось 2000.

С началом Ливонской войны ордынцы изрядно потеснили русских бояр в высшем командном составе российской армии. Вот перечень военачальников: «В большом полку Шиг‑Алей, да бояре князь Михаил Васильевич Глинской, да Данило Романович, да черкасские князи Сибок с братьею, да в передовом полку царевич Тахтамыш, да бояре Иван Васильевич Шереметев Большой, да Алексей Данилович Басманов… да Данило Адашев, а с ним казанские люди и с Свияги, и из Чебоксар… а в правой руке царевич Каибула… и городецкие люди, сеит и князи и мурзы».

А вот поход на Полоцк 1563 г.: «Со царем же и великим князем в полку царь Александр Сафа‑Киреевич… Да в большом полку князь Семен княже Дмитриев сын Палацсково, а с ним сеит и князи и мурзы и казаки Городецкие и царев Шигалеев двор и Темниковские князи и мурзы и казаки. В правой руке князь Симеон Касаевич Казанский… В передовом полку царевич Тахтамыш да царевич Бекбулат, да царевы и великого князя бояре и воеводы… В левой руке царевич Каибула да царевы и великого князя бояре и воеводы… Да в левой же руке князи и мурзы и казаки кадомские. В сторожевом полку царевич Ибак…»[64] и т. д.

 

Виновато евразийство?

 

И все же – почему такие последствия переселения на Русь степняков? Как мы видели, процесс переселения евразийцев‑кочевников на Русь имел место начиная по крайней мере от Мономаха, это столь же нормальное явление, как и движение славян на восток и юго‑восток. Но никаких «опричнин» ни при Мономахе, ни даже при ордынском иге не было. Что же случилось после 1560 г.?

По моему мнению, корень зла – не этнический, а политический. Как уже говорилось, с момента перехода Степи от мирной политики кипчаков к всемирным завоеваниям Чингисидов и как следствие – создание постоянных силовых структур как аппарата подавления, на отсутствии каковых степная демократия, собственно, и держалась, последняя сменилась ханской деспотией.

Оговорюсь: я не считаю этот процесс необратимым. Так, социальная система Древнетюркского государства (вторая половина I тыс. н. э.) предусматривала деление на «аристократию» и «простолюдинов»[65], что само по себе – признак близости к Европе, а не к Азии. Здесь необходимо теоретическое отступление.

На Востоке, в отсутствие аристократии, имеет место «равенство без свободы». Вот что пишет Гегель по этому поводу: «В Китае мы имеем область абсолютного равенства: все существующие различия возможны лишь в отношениях с властью… Поскольку равенство преобладает в Китае, но без следа свободы, формой правления по необходимости является деспотизм… Различие между рабством и свободой невелико, поскольку все равны перед императором, т. е. все одинаково унижены… И хотя там нет никакого различия по рождению и каждый может достичь высших почестей, само равенство свидетельствует не о торжествующем утверждении внутреннего достоинства в человеке, но о рабском сознании»[66].

А вот что пишет, например, Ю. Крижанич про Османскую империю XVII в.: «Турки не обращают никакого внимания на родовитость (поскольку наследного боярства там нет), но говорят, что они смотрят на искусство, ум и храбрость… Так одним махом из самых низших становятся наивысшими, а из наивысших – наинизшими». На самом деле, однако, «такое дело лишает людей всякой храбрости и порождает ничтожество и отчаяние. Ибо никто не бывает уверен в своем положении, богатстве и безопасности для жизни»[67].

На Востоке сформировались деспотические государства, не гарантировавшие обществу и личности защиту от произвола. Однако и сама власть не была гарантирована. В системе, которая не гарантировала никому ничего стабильного, деспота заботила не столько безопасность государства, сколько его собственная, отсюда он отдавал предпочтение людям, его охранявшим, становясь марионеткой в их руках[68].

Вот что пишет об этом тот же Ю. Крижанич: «У французов и испанцев (и у всей Европы. – Д.В.) бояре имеют пристойные, по роду переходящие привилегии. И потому там ни простой народ, ни воинство не чинят королям никакого бесчестия. А у турок, где никаких привилегий благородным людям, король зависит от глуподерзия простых пеших стрельцов. Ибо что захочет янычар, то должен делать король»[69].

Таким образом, на Западе аристократия, борясь с монаршей властью за свои права, сама того не желая, расчищала дорогу демократии. Наличие определенных (пусть и неравных) прав у разных сословий должно было рано или поздно поставить перед «простыми людьми» вопрос: если мы все произошли от Адама и Евы, то почему мы не равны в правах? «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?» – этот средневековый афоризм (приписываемый английскому священнику XIV в. Джону Боллу) со временем трансформировался в положение «Декларации прав человека и гражданина» 1789 г.: «Все люди рождаются свободными и равными в правах».

На Востоке никто не боролся за свои права и никому дорогу не расчищал. Равенство на Востоке было всегда, но – равенство в бесправии. Исключением тут была Индия – там с глубокой древности имело место кастовое деление. Как ни несправедливо, с современной точки зрения, деление на социальные страты просто по праву рождения, вне зависимости от личных данных, но все же, видимо, на пути к демократии и равноправию необходимо пройти через деление на сословия и через неравенство в правах. Случайно ли именно в Индии относительно легко прижился «посев» парламентской демократии, сделанный британцами? А вот там, где в условиях восточного деспотизма внедрялось равенство, демократия приживается куда труднее.

Уяснив все это, вернемся снова в Россию – Евразию. Так вот, при Чингисидах (XIII в.) в евразийской Степи фактически было установлено восточное «равенство в бесправии». В целях уничтожения старой кипчакской степной знати после завоевания кипчакских степей Чингисханом было проведено так называемое раскашивание, т. е. расформирование старых племен и включение их в состав новых, пришедших с завоевателями тюркских и монгольских племен (найман, кирей, кунграт и т. д.)[70].

Уничтожение старой знати, имеющей «по роду переходящие привилегии», помимо всего прочего, скоро сделало ханов, говоря словами Ю. Крижанича, зависимыми «от глуподерзия простых… стрельцов», хотя не пеших, а преимущественно конных. Пиком этой зависимости стала «великая замятня» в Орде в 1350–1370‑х гг., когда ханов свергали чуть не ежегодно. Однако по мере распада Монгольской империи степное общество постепенно возвращалось к традиционной системе: во всяком случае, киргизы в XVI в. уже вновь воспроизвели древнетюркскую социальную систему[71].

Из последнего видно и то, что такое кочевое общество способно к самоэволюции и саморазвитию (что также отличает Европу от Востока), по крайней мере ограниченно: кочевники оказались способны вернуться от деспотии Чингисидов к традиционному устройству; при этом есть основания думать, что на периферии бывших чингисидских империй (к каковой относятся и степи Казахстана и север Киргизии) это возвращение шло быстрее.

Однако для центра бывшей Золотой Орды (Поволжье), вошедшего в середине XVI в. в состав России, этот процесс был замедлен, этот регион на тот момент оставался еще «чингисхановским» в плане политической культуры. Так вот, есть основания утверждать: причина успеха «самодержавной революции» Грозного в том, что этот регион вошел в состав России, еще будучи «очингисханенным». Этот процесс можно было нейтрализовать, либо объединившись (после успешных походов на Крым) с Литвой, либо приняв «под государеву руку» уже эволюционировавших к традиционному степному устройству казахов, либо сделав то и другое. Тогда удельный вес населения «очингисханенных» регионов в России – Евразии был бы минимален.

Но этого сделано не было. И вот теперь Иван Грозный использовал «очингисханенных» степняков, чтобы искоренить европейское начало на Руси, особенно «заразу свободы», посеянную в период «либеральных» реформ Адашева и Сильвестра, и «очингисханить» и славянскую составляющую Евразии.

 

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться: