АНГЛИЙСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ПРАВЛЕНИЯ ВИЛЬГЕЛЬМА (1072–87 гг.)

⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 7Следующая ⇒

Первые четыре года своего царствования (1067–71 гг.) Вильгельм провел в королевстве, подавляя мятежи. После Рождества 1071 г. он проводил в Англии меньше — даже, вероятно, гораздо меньше — половины своего времени, пребывая преимущественно на континенте (впрочем, из-за недостатка письменных свидетельств мы мало знаем о его перемещениях между 1082 и 1085 гг.). Он жил в Нормандии в течение трех или четырех долгих периодов: 1073–75 гг., 1076–80 гг., возможно, 1082–85 гг. и с 1086 г. вплоть до своей смерти. При этом практически не было такого года, чтобы он хотя бы раз не посетил свое герцогство. После Рождества 1071 г. Вильгельм не провел в Англии ни одного полного календарного года, затем пять, а возможно, и все семь лет он вообще не появлялся в своем королевстве. Нет оснований полагать, что Вильгельму очень нравилась Англия или англичане. Завоевание стоило ему немалых трудов, верных людей он встретил мало, языка не знал и, очевидно, сближаться с англичанами не имел желания. Считается, что он почитал Вульфстана, епископа Вустерского, и восхищался им, а также, возможно, симпатизировал некоторым аббатам и тэнам. Однако, в отличие от Кнута Великого, в Англии он оставался чужестранцем.

После 1072 г. неизбежное развитие событий привело к тому, что высокомерия у Вильгельма, по-видимому, поубавилось. К тому времени ему было только 45 лет — немногим больше, чем Эдуарду в начале его правления, — и, казалось, ему предстояло еще по крайней мере с десяток лет преуспевания, в течение которых опыт и самодержавная власть компенсировали бы недостатки пожилого возраста. Однако после стремительного восхождения наступил упадок; можно сказать, что прежняя удача покинула Вильгельма, хотя в некоторой степени это иллюзия. В панегирике Гильома де Пуатье молодые годы короля, так сказать, залиты радужным светом, поэтому сведения о его поражениях и неудачах нужно искать в других источниках. После завоевания Англии перед Вильгельмом встали более сложные задачи, и в описаниях его жизни начали явственнее звучать критические тона. В Англии былая сплоченность соратников Вильгельма, участвовавших в его кампаниях, дала трещину, а на континенте становились все сильнее его противники, закономерно появившиеся у такого правителя. Тем временем хронисты из числа коренных англичан, высказывая свое мнение о действиях короля, не могли скрыть некоторую радость от крушения его планов, а Ордерик Виталий, перерабатывая в XII в. записи Гильома де Пуатье, описывал жизнь короля довольно языительным и саркастичным языком. На самом же деле Вильгельм преследовал свои цели так же упорно, как и прежде. Разница была только в том, что его уже не ждали впечатляющие победы, ничего такого выдающегося, что могло бы послужить противовесом унижениям, которые он терпел время от времени, а потом и совсем негероической смерти.

За последние пятнадцать лет пребывания Вильгельма на английском престоле произошло только три действительно важных события: восстание 1075 г., арест Одо из Байе по приказу короля в 1082 г. и паника среди населения, связанная с угрозой датского нашествия в 1085–86 гг. Английские хронисты оставили совершенно без внимания 1078 г. и крайне скудно описали многие другие года. В конце правления Вильгельма они были готовы признать, что король поддерживал в стране порядок, однако в их словах сквозит чувство угнетенности, которое они не смогли скрыть. Для недовольства, кстати, всегда имелись основания — будь то чума или голод, засуха или пожары, высокие налоги. Северная хроника (D)^{30}, которую писали, вероятно, в Йорке, прервалась в 1079 г. Хронику, составлявшуюся в Кентербери (Е), продолжили и дальше, и она является единственным дошедшим до нас текстом на древнеанглийском языке, освещающим события после 1079 г. Что ж, для представителей прежней культуры настали печальные времена.

Восстание 1075 г. не представляло серьезной угрозы для власти Вильгельма, однако, судя по тому, сколько внимания уделяют ему летописцы, в свое время оно вызвало немало волнений. Кроме того, это событие можно, несомненно, считать последней стадией завоевания, так как оно привело к разрушению того немногого, что еще оставалось от старой политической системы. Поскольку заговоры хранятся в тайне, а записей об этом периоде в нашем распоряжении не так уж много, то нам совершенно не ясны ни мотивы сообщников, ни даже четкая последовательность событий. Возможно, меньше всего доверия заслуживает драматическое повествование Ордерика, поскольку он приписывает главным действующим лицам такие настроения, которые, видимо, выражали распространенное критическое отношение к правлению Вильгельма. Король покинул Англию в начале 1073 г. и его долгое отсутствие побудило недовольных к действию. В 1075 г. во главе заговора встали Рожер де Бретей, эрл Герефордский, и Ральф, сеньор Гаэля (в Бретани) и эрл Норфолкский. Рожер был вторым сыном старого друга короля Гильома Фиц-Осборна и унаследовал английские поместья своего отца после того, как тот погиб во Фландрии в 1071 г., а Ральф де Гаэль, наполовину англичанин и наполовину бретонец, жил в Англии еще со времен Эдуарда.

Эрл Рожер выражал недовольство тем, что король присылает в Герефордшир своих шерифов для слушания судебных дел, — возможно, он считал, что к его графскому титулу относятся без должного уважения. Когда начались волнения, архиепископ Ланфранк, возглавлявший, по-видимому, регентский совет, от имени короля приказал шерифам покинуть графство, пока жалобу Рожера не рассмотрит сам король, однако эта уступка не подействовала. У другого заговорщика, эрла Ральфа, вроде бы не было причин для недовольства, поэтому его участие в мятеже остается загадкой. Регенты посчитали это выступление бретонским заговором. Возможно, они придали делу столь тонкую политическую подоплеку просто для того, чтобы, устранив от разбирательства Рожера, разобщить его и Ральфа и подготовиться к устранению других бретонцев. Нет сомнений, что граф Бриан, хотя упоминание о нем среди имен заговорщиков нигде не встречается и никаких записей о его судьбе не осталось, вскоре после этих событий уехал из Англии, а его поместья были переданы сводному брату короля Роберту Мортенскому. Король же использовал это восстание как предлог, чтобы в 1076 г. вторгнуться в Бретань. Такой же непонятной для нас является и главная цель мятежа. По свидетельству Ордерика, ходили слухи о том, что одного из заговорщиков сделают королем, а королевство разделят на обширные графства, которыми станут управлять остальные участники восстания. Подобная идея вполне могла исходить от Ральфа.

Замысел заговора появился тогда, когда Ральф женился на сестре Рожера Эмме. Вильгельм, скорее всего, был против этого брака — во всяком случае, именно в то время, — хотя источники не дают однозначного ответа на этот вопрос. Эрлы повсюду искали союзников, в том числе и в Дании, и, вероятно, опять же по инициативе Ральфа. Среди влиятельных лиц, присутствовавших на свадебном пиру — епископов, аббатов и баронов, — был также Вальтоф, номинально носивший титул эрла Хантингдонского, Нортгемптонского и Нортумберлендского, могущественный феодал, сохранивший свое влияние со времен Эдуарда. Возможно, что именно его, человека знатного англо-датского рода, женатого на племяннице Вильгельма и когда-то участвовавшего в восстании нортумбрийцев, прочили на место короля. В этом случае заговор и то, что последовало за ним, действительно имеют смысл. Тем не менее все ранние источники сходятся на том, что граф с возмущением отказался принимать в этом всем участие, хотя Уильям Мальмсберийский, писавший в 1124–25 гг., считает это мнение предвзятым. Вальтофа все же убедили поклясться, что он не выдаст известной ему тайны. Формально он оказался виновен в сокрытии преступления. Однако даже этот грех он попытался искупить как можно скорее — сознался в нем Ланфранку и по совету архиепископа отправился в Нормандию, чтобы рассказать все королю.

После раскрытия заговора оба лидера набрали в своих графствах войска, и регентам пришлось поспешить, чтобы помешать им соединиться. Ланфранк направлял Рожеру послания, в которых все с большей настойчивостью просил его быть истинным сыном своего отца, но в конце концов мятежника отлучили от церкви. Западная армия под командованием епископа Вульфстана Вустерского, аббата Этельвига Ившемского, шерифа Вустера Урса д'Абито и местного барона Вальтера де Ласси не позволяла армии Рожера перейти реку Северн. В это же время прилагались все усилия, чтобы разбить эрла Ральфа, набравшего отряды в том числе и среди бретонцев. Королевские замки в Восточной Англии, по-видимому, хранили верность королю, и против эрла было задействовано несколько армий. Одна из них, под командованием Гильома де Варенна и Ричарда Фиц-Жильбера Клерского, разбила войско сторонников Ральфа у Фагадуны — в хронике, видимо, так передано название города Фейкенхема, причем более вероятно того, что в Суффолке, а не в Норфолке, — а другое англо-нормандское войско, под началом епископов Одо Байеского и Жоффруа Кутанского, оттеснило Ральфа от Кембриджа к Нориджу. Эрл оставил замок на свою супругу, на которой он недавно женился, а сам бежал за границу — очевидно, чтобы набрать новые силы. Норидж сдался после осады, длившейся, вероятно, примерно три месяца. Графине и ее приближенным предложили заключить соглашение и позволили покинуть страну, после чего королевская армия, состоявшая теперь из трехсот пехотинцев и арбалетчиков, под предводительством епископа Жоффруа, Гильома де Варенна и Роберта Мале, правителя онора с центром в городе Ай (в Суффолке), вступила в замок. Во время этой кампании Ланфранк отправил отсутствующему королю два послания: в первом из них он писал, что хотя и очень хотел бы увидеть своего господина, но Вильгельму совсем не обязательно лично разбираться с этими заговорщиками и разбойниками, потому что местные власти сами способны подавить мятеж, а во втором сообщалось, что Норидж пал, война закончилась и страна очищена от бретонской мерзости.

Восстание потерпело крах еще до того, как на подмогу прибыли датчане. Ввиду этой опасности Ланфранк приказал баронам укрепить замки — требовалось доставить людей, оружие и провизию, — а осенью уже вернулся сам король. Он приказал арестовать эрлов Рожера и Вальтофа и содержать их под стражей под строгим надзором. Датская флотилия, которая, как утверждают, насчитывала двести кораблей под командованием Кнута, сына конунга Свейна, и ярла Хакона, достигла Йорка, после чего скандинавы ворвались в городской собор. Однако в этот раз датчане не нашли широкой поддержки среди населения и вернулись во Фландрию. Эта разница между позицией англичан в 1075 г. и тем, как они относились к завоевателям до 1072 г., весьма примечательна. Совершенно очевидно, что в 1075 г. коренные жители Йоркшира и Восточной Англии в полной мере содействовали нормандцам в наведении порядка и в подавлении восстания. Они понимали, что Вильгельм и его соотечественники пришли надолго, и теперь признавали своих новых господ.

Под Рождество в Вестминстере состоялся суд, на котором Вильгельм вынес мятежникам приговор. Бретонские пленники были изгнаны или изувечены. Обоих эрлов лишили всех привилегий, причем беглеца Ральфа — пожизненно, а Рожера еще и заключили в тюрьму. Вальтоф торжественно поклялся в своей невиновности, и решение по его делу пока отложили. Однако 31 мая 1076 г., как раз перед тем, как Вильгельм покинул королевство, чтобы вторгнуться в Бретань, последнего английского эрла вывезли из Винчестера и обезглавили. Последние месяцы жизни он посвятил себя религии, а при Генрихе I его гробница в Кроулендском аббатстве стала местом поклонения. Хотя по английским законам казнь Вальтофа, без сомнения, была справедливой участью для предателя-англичанина, она говорит не в пользу правосудия Вильгельма, которое так часто восхваляет Гильом де Пуатье. Вальтоф был виновен в преступлении лишь формально, тем более что он пытался всеми средствами загладить свою вину, а приговор с такой задержкой был бесчеловечным даже по меркам самого короля. Вместе с Ордериком мы можем только предположить, что Вальтоф восстановил против себя свою жену Юдифь и что некоторым завистливым нормандцам не терпелось завладеть его поместьями. Что касается Вильгельма, то его решение о смертной казни имело предположительно политические мотивы. Он снова собирался покинуть королевство, причем, возможно, надолго, и таким образом решил напомнить всем, какая участь ждет тех, кто станет плести заговоры в его отсутствие.

Устранение Одо, епископа Байе, в 1082 г. гораздо меньше взволновало англичан, но стало значимым событием в личной жизни короля. Нет никаких сомнений в том, что Одо был одним из самых надежных военачальников Вильгельма в Англии и что вплоть до 1080 г. он, безусловно, в полной мере оправдывал доверие своего сводного брата. Описывая обстоятельства, связанные с опалой Одо и смертью Вильгельма, Ордерик сообщает, что король терзался мучительными сомнениями. В сущности, мы можем допустить, что Одо стал помехой для Вильгельма. Король имел склонность доверять управление страной епископам и аббатам; большинство из них время от времени брали на себя командование войсками. Даже монах Ланфранк, в конце концов, возглавил походы 1075 и 1080 гг., а в 1075 г. одну из армий сопровождал монах Вульфстан. На поле брани еще ярче проявил себя Жоффруа Маубрейский, епископ Кутанский, хотя его главные обязанности были в основном административного и судебного характера. Решительно невозможно было получить от короля высокую руководящую должность и при этом не иметь хотя бы каких-нибудь воинских обязанностей. Однако Одо был солдатом в первую очередь. Из тех его современников, которые оставили о нем воспоминания, никто не считал его полностью никчемным епископом. Он украсил свой кафедральный собор в Байе. Он покровительствовал ученым и художникам и прекрасно управлял своей епархией. Когда в 1077 г. освящали его новый собор, он, вероятно, уже мог продемонстрировать королю с королевой, а также их сыновьям Роберту и Генриху вышитый по его заказу прекрасный ковер с изображением завоевания Англии. Таким образом, Вильгельм, возможно, посчитал, что Одо и его сторонники стали слишком уж заметно выделяться из общей массы. Однако более важно то, что Вильгельм — особенно находясь под влиянием Ланфранка, — должно быть, стал испытывать чувство вины в отношении Одо.

Когда того требовала необходимость, Вильгельм без особого труда умел заглушить голос совести. Архиепископ Стиганд, например, пользовался благосклонностью короля до тех пор, пока не перестал быть полезным. Вероятно, то же самое произошло и с Одо. Его верность и храбрость были незаменимы в годы войны в Англии. Однако к 1082 г. Вильгельм, вероятно, стал вспоминать, что Одо часто не только жестоко обращался с местным населением, но и стремился непомерно расширить церковные владения Кентербери; его суровость иногда приводила к серьезным вспышкам негодования, а его безнравственный и распущенный образ жизни вряд ли подобал человеку в сане епископа. В то же время, поскольку в королевстве установился мир, вероятно, Одо выказывал все меньший интерес к английским делам. Королевская семья утрачивала свое единство. В 1077 г. его нарушил наследник Вильгельма Роберт Коротконогий, и впоследствии распри происходили все чаще. В 1083 г. умерла королева Матильда — возможно, кончину ускорили супружеские распри из-за Роберта. В 1082 г. Вильгельму исполнилось 55 лет — не такой уж и преклонный возраст, — однако есть признаки того, что он все больше терял вкус к жизни, удрученный своими неудачами.

По свидетельству Ордерика, Одо, воодушевленный римскими прорицателями, предсказавшими, что он станет преемником папы Григория VII, купил в Риме дворец, роскошно его обставил и с помощью даров приобрел сторонников в Святом городе. В 1082 г., пока король находился в Нормандии, Одо убедил Гуго Авраншского, эрла Честерского, и прочих рыцарей покинуть их английские владения и сопровождать его в Рим. Возможно, объяснение Ордерика несколько натянуто, но эта история не настолько неправдоподобна, как может показаться. Многие светские епископы, подобно Одо, неприязненно относились к папской власти. Кроме того, норманны в Апулии и Сицилии боролись с папой за власть над Италией, и, хотя конкретные цели Одо нам неизвестны, мы можем предположить, что он хотел вмешаться в итальянские дела. А так как все норманны знали о достижениях своих соплеменников в Средиземном и Адриатическом морях и гордились ими, он наверняка смог бы набрать и повести за собой целую армию солдат удачи.

Нет ничего удивительного в том, что Вильгельм не был в восторге от подобной перспективы. Ему приходилось нелегко в борьбе со своими врагами в Нормандии, а тут еще Одо, которого он оставил защищать Англию, вдруг решил покинуть свой пост, да еще и увести с собой воинов. Король не дал Одо продолжить путь: он встретил его на острове Уайт, а затем приказал арестовать и заточить в руанском замке. Рассказ Ордерика об этом аресте предстает в несколько ином свете в связи с возникшей позже полемикой о правах короля по отношению к его епископам. Вполне возможно, что Одо также ссылался на свою неприкосновенность как священнослужитель и заявлял, что его может судить только папа. Нужно сказать, что Григорий VII действительно активно вступился за него. Должно быть, велись какие-то споры о нормах и правилах, так как Ланфранк сослался на это дело позже, в 1088 г., когда Гильом из Сен-Кале, епископ Даремский, подал жалобу, подобную заявлению Одо, в суде Вильгельма Рыжего. Как бы то ни было, Вильгельм Завоеватель остался неумолим и даже на смертном одре не желал даровать своему брату прощение.

Та легкость, с которой Вильгельм расправился с Одо, доказывает, что королевской власти более ничего не угрожало. Однако в 1085–86 гг. снова возникла опасность скандинавского нашествия. Свейн Эстридсен, датский конунг и неудачливый претендент на английский престол, умер в 1076 г. Его преемниками по очереди стали пятеро сыновей, причем второй из них, Кнут II (1080–1086 гг.), унаследовал отцовское честолюбие. Он вторгался в Англию в 1069–70 гг. и в 1075 г., а став конунгом, организовал против Вильгельма военно-морскую коалицию, в которую вошли его тесть Роберт Фриз, граф Фландрский, и Олаф III Норвежский. Намерения Кнута встревожили Вильгельма, вероятно, уже в 1082 г., а в 1085 г. он получил точные сведения, что датский конунг собирает флот. Осенью Вильгельм прибыл в Англию вместе с армией, набранной во Франции и Бретани, и разместил отряды на землях вассалов. Кроме того, он опустошил некоторые прибрежные районы, чтобы воспрепятствовать восстанию в поддержку датчан и лишить нападавших источников продовольствия. Однако когда к зиме вражеский флот так и не появился, Вильгельм распустил часть своей армии, а на Рождественском приеме в Глостере распорядился провести поземельную перепись королевства, которая сохранилась в сокращенном виде и теперь представляет собой два тома, известных под названием «Книга Страшного суда».

Перепись проводилась поспешно и энергично. Когда уполномоченные короля требовали подробных сведений об онорах и поместьях и прилагали все усилия, чтобы добиться их получения, естественно, возникало недовольство, а иногда слышались даже и грубые критические замечания. Английский хронист говорит следующее: «Не было ни единого виргата^{31} и даже (об этом стыдно говорить, но ему [королю], видимо, стыдно не было) ни одного быка и ни одной свиньи, которую бы упустили из виду и не включили в его записи». Однако, скорее всего, к опросу привлекали только людей, ведавших хозяйством, т. е. экономов, управляющих и откупщиков — тех, кто мог представить конкретные цифры, — так что среди земледельцев, по-видимому, никаких волнений не было. Если какое-либо сословие и было обеспокоено, то это были землевладельцы, но в 1086 г. они, вероятно, гораздо больше боялись датского нашествия.

Чтобы подготовиться к следующему сезону военных действий, Вильгельму пришлось остаться в Англии. Кроме того, его присутствие, вероятно, требовалось, чтобы устранить подозрения и недовольство, вызванные действиями уполномоченных лиц. На Пасху король находился в Винчестере, где, возможно, располагалась штаб-квартира комиссии по проведению переписи, а на Троицын день в Вестминстере его сына Генриха посвятили в рыцари. В июле в церкви города Оденсе Кнут был убит, так что угроза со стороны датчан исчезла. В августе в Солсбери Вильгельм принял оммаж от всех влиятельных землевладельцев Англии. И если вспомнить, что именно здесь Вильгельм расплатился с наемниками в 1070 г., мы можем также предположить, что и в 1086 г. он устроил своим воинам смотр перед тем, как распустить их, и, таким образом, воспользовался случаем упрочить свою власть перед возвращением на континент. Хронисты вспоминают, что из-за плохой погоды и чумы это был несчастливый год, и, к счастью или к несчастью, Вильгельму уже не суждено было вернуться в Англию.

«Книга Страшного суда» не содержит записей о территориях севернее рек Рибл и Тис, и это говорит о том, что в 1086 г. территория королевства уменьшилась по сравнению с временами Эдуарда. Камбрия была за его пределами, а Дарем и Нортумбрия (с этого времени под этим названием стала подразумеваться лишь определенная часть древнего королевства) находились в состоянии, непригодном для переписи. Подавление восстаний в 1068–71 гг. создало видимость мира в северных областях примерно на семь лет. После того как в 1072 г. Вальтоф стал эрлом вместо Госпатрика и Вильгельм вторгся в Шотландию, Малькольм, король шотландцев, притих, а Вальтоф и Вальхерий, епископ Даремский с 1071 г., наладили отношения и активно содействовали друг другу. Когда в 1075 г. эрл был казнен, епископа назначили на его место. Однако это бремя оказалось непосильным даже для лотарингца, и в 1079 г., пока Вильгельм был за границей, Малькольм, разоряя окрестности, продвинулся к реке Тайн. Неспособность Вальхерия дать отпор захватчику, вероятно, снизила его авторитет, а в следующем году он был убит.

О судьбе епископа мы располагаем весьма подробным рассказом, хорошо освещающим проблемы, с которыми сталкивались королевские чиновники на севере страны. В Нортумбрии, где было сильно влияние кельтов, а затем и скандинавов, где образ жизни был суровым, а главным занятием населения было скотоводство, сохранились некоторые черты простейшей организации общества, такие как сплоченность семьи, священность уз между сеньором и его вассалами и небрежное отношение к букве закона, тогда как в более развитых южных областях эти устои потеряли силу. Род нортумбрийских эрлов восходил к Вальтофу I, который правил здесь примерно в конце X в., и хотя ныне проследить ветви генеалогического дерева очень сложно, в то время они были хорошо известны. Обычным явлением была родовая вражда, продолжавшаяся из поколения в поколение. Жители этих земель привыкли к беспорядкам, набегам, грабежам и смертям, но тем не менее сохраняли необычайную жизнерадостность. В сущности, по характеру нортумбрийцы, вероятно, больше напоминали норманнов, чем южных англичан. Однако «чужеземных» эрлов, таких как Тостиг и Вальхерий, здесь чтили мало, и им не удавалось избежать участия в местных междоусобицах. Вальхерий допустил роковую ошибку и сполна заплатил за нее.

Один тэн по имени Лигульф, которого нормандские захватчики лишили владений к северу от реки Хамбер, укрылся в своих землях в Дареме. Так как он приходился свойственником самым высокопоставленным представителям знати Нортумбрии, да еще и был известен своей преданностью св. Кутберту, его радушно принял епископ Вальхерий, который вверил ему ответственную должность в своем совете и в графстве. Подобная узурпация возмутила главных помощников епископа — его заместителя и родственника Жильбера и лотарингского священника Лиобвина, советника по церковным делам. Лиобвин всегда противостоял Лигульфу в епископском совете и в суде, а в 1080 г. после особенно ожесточенных споров обратился за поддержкой к Жильберу. Жильбер согласился и, собрав отряд, состоявший из его собственных и частично епископских солдат, убил Лигульфа и почти всех его домочадцев, когда они спали в своем имении. Более подлого преступления по меркам той эпохи невозможно даже представить. Узнав об этом, епископ Вальхерий разослал гонцов по всей Нортумбрии, чтобы заявить о своей непричастности к убийству Лигульфа и о том, что он изгнал преступника Жильбера и его сообщников и готов доказать свою невиновность, как подобает епископу, в суде Божьем, принеся клятву в своей непричастности к убийству. Однако в действительности он не изгнал Жильбера, а укрыл его, чем подписал свой собственный приговор.

В результате переговоров с родственниками убитого обе стороны договорились встретиться 14 мая в Гейтсхеде, городе на Тайне, чтобы выслушать заявление обвиняемого и прийти к мирному соглашению. Вальхерий и Лиобвин отправились в путь с военным эскортом, который им предоставил Жильбер. Епископ благоразумно отказался выступать с речью под открытым небом и со своими священниками и знатными рыцарями, т. е. своими советниками, удалился в церковь и попытался вести переговоры через послов. Родственники Лигульфа, обвинители Вальхерия, убежденные в его виновности, напали на тех из рыцарей, что находились снаружи церкви, и перебили почти всех. Тогда епископ приказал Жильберу выйти из церкви, вероятно надеясь, что тот усмирит толпу нападавших. Жильбер повиновался и со своими рыцарями приготовился оружием проложить себе путь, однако все они были убиты, кроме двух английских тэнов, которых спасло только их происхождение. Вероятно, к тому времени загорелась церковь, потому что епископским священнослужителям вскоре пришлось ее покинуть и их постигла та же участь. Вальхерий приказал выйти из церкви Лиобвину, но тот, в отличие от всех прочих, трусливо отказался. Тогда Вальхерий сам подошел к дверям церкви и попросил пощады. Когда же родственники убитого тэна отвергли его просьбу, он закутал голову в свою мантию и, выйдя из дверей, пал под ударами их мечей. В горящей церкви остался один Лиобвин, но когда его охватило пламя, он выскочил на улицу и также погиб. Мстители обычно соблюдали неприкосновенность церковных зданий и укрывшихся в них людей и старались не совершать преступлений прилюдно, но всегда были полны решимости воспользоваться своим личным правом на кровную месть убийце. Утверждалось, что епископа убили два человека. Одного звали Вальтоф, но его происхождение не установлено. Вторым был Эльдвульф Рус — племянник Лигульфа, сын Ухтреда, внук Госпатрика, правнук эрла Ухтреда и праправнук эрла Вальтофа I. Нам также известно, что впоследствии Эльдвульф погиб от руки женщины (такая участь считалась достойной презрения) и был похоронен в стенах церкви города Джедборо, однако затем даремский приор Тюрго приказал перенести могилу на неосвященную землю. Что ж, видимо, на этом вендетта закончилась.

В 1080 г. родственники Лигульфа мстили, главным образом, убийцам, но также и чужестранцам вообще. Из Гейтсхеда они выступили в поход на Даремский замок, построенный Вильгельмом по возвращении с севера в 1072 г., и попытались захватить его, чтобы уничтожить епископский гарнизон. Однако на четвертый день они прекратили осаду — нормандские замки были неприступны для неорганизованной толпы. Тем не менее, чтобы похоронить епископа, его тело требовалось перевезти по реке в Джарроу. Когда весть о случившемся несчастье достигла регентского совета на юге, подавлять беспорядки нортумбрийцев отправился епископ Одо со своей армией и, как обычно, опустошил окрестные земли. Вернувшись в Англию в конце лета или осенью, Вильгельм отправил своего старшего сына Роберта Коротконого довершить то, что начал Одо, а заодно покарать Малькольма Шотландского за набег, совершенный им в предыдущем году. По-видимому, Роберт не продвинулся дальше Берикшира и на обратном пути укрепил оборону, соорудив новую крепость на реке Тайн.

Нормандцы не ограничивались походами в северные области. Их поселения в этой дикой местности были малочисленными, но они стремились подчинить эти земли своему контролю. В ноябре в Дарем был назначен новый епископ Гильом, который начал свое служение в церкви Байе, затем постригся в монахи в Сен-Кале, монастыре к юго-востоку от Ле-Мана, став впоследствии приором этого монастыря, и наконец возглавил аббатство Сен-Венсан-де-Пре в той же епархии. Жизнь Гильома из Сен-Кале в сане епископа едва ли была безмятежной, но, несмотря на его политические неудачи, ему удалось навести порядок в своей охваченной волнениями епархии. В установлении мира ему умело помогал новый эрл — Роберт Маубрейский, племянник епископа Кутанского.

Проникновению нормандцев на север препятствовали не только воинственность и относительная бедность нортумбрийцев, но также и существование англо-шотландского королевства Малькольма. Малькольм и особенно его жена и сыновья были готовы перенимать опыт нормандской монархии. Королевство скоттов было настоящим пограничным княжеством, так как с севера и запада его обрамляли гэльские и норвежско-гэльские земли, так что шотландцам иногда приходилось искать поддержку на юге. В то же время нормандская экспансия прекратилась с завоеванием Нортумбрии, поэтому Малькольму и его сыновьям с этой стороны ничего не грозило, кроме периодических набегов и репрессалий^{32}. Безусловно, к 1087 г. отношения между двумя этими державами окончательно не определились. Если Малькольм не мог сдержать давление гэлов, время от времени англо-нормандские отряды совершали марш-бросок на север и завоевывали Лотиан. Однако если ослабевала нормандская монархия, шотландские короли без труда распространяли свою власть на юг, т. е. на Нортумбрию.

В Уэльсе ситуация была совсем другой, но проблемы, связанные с этой областью, были знакомы нормандцам, так как напоминали отношения между Нормандией и Бретанью. Англичане уже в значительной степени оттеснили валлийцев в высокогорные районы, которые им самим были не нужны. Так как пограничные земли Англии были одними из самых плодородных в королевстве, валлийские княжества проигрывали в сравнении с густонаселенной областью, привлекательной для нормандцев. И все же в Уэльсе были некоторые территории, особенно прибрежные, заняв которые англичане и нормандцы могли извлечь для себя выгоду. Однако в целом проблема состояла в том, чтобы удержать валлийцев в пределах их земель и помешать им проникнуть на более богатые английские территории. Для этого англичане и нормандцы использовали традиционные приемы, принуждая приносить оммаж отдельных кельтских правителей, всеми силами препятствуя установлению политического единства союзу и отвечая набегом на набег.

Нормандцам досталась в наследство ситуация, возникшая в результате деяний эрлов Гарольда и Тостига, которые в 1063 г. разбили Гриффидда ап Ллевелина, правителя всего Уэльса, вернули ранее утраченные территории и основали три зависимых княжества — Дехьюбарт (на юге Уэльса), Поуис (в центре) и Гвинедд (на севере). Беспорядки после 1066 г. существенно не изменили границы, а после того как с каждым из валлийских княжеств стали соответственно граничить графства Герефорд, Шрусбери и Честер, а также появилось множество новых оноров, пожалованных в субаренду, пограничная полоса вновь обрела стабильность. Однако вплоть до смерти Вильгельма не предпринималось ни одного значительного наступления в глубь Уэльса. В основном успехи нормандцев ограничивались северным направлением: Роберт Ридланский, родственник и вассал графа Гуго Авраншского, совершил бросок от реки Клуйд (в Ридлане), за которую ранее англичане не проникали, — вдоль побережья к городу Деганви, где воздвиг крепость. Воспользовавшись гражданской войной в Уэльсе, Роберт стремился завоевать Гвинедд, так как из «Книги Страшного суда» нам известно, что в 1086 г. он платил королю ежегодную ренту в сумме 40 фунтов за Северный Уэльс. В центральном княжестве Рожер, эрл Шрусбери, продвинулся в юго-западном направлении и основал Монтгомери, но, видимо, верховий Северна не пересекал. Не было больших достижений и на юге. Гильом Фиц-Осборн почти ничего не сделал до своего отъезда в 1070 г. из Герефорда во Фландрию, где и погиб годом позже, а в 1075 г. его второй сын и наследник английских земель Рожер де Бретей поднял мятеж и потерпел поражение. Территория, захваченная нормандцами, простиралась, по-видимому, до реки Уск в Гвенте — далеко за пределы современной англо-уэльской границы. Король Вильгельм оставил место эрла Герефордского незанятым и в 1081 г. сам отправился в Южный Уэльс, дойдя до Сент-Дейвидса. Однако, видимо, его цели были в сущности мирными. Он добился освобождения многих английских пленников и, вероятно, в это же время заключил с правителем Дехьюбарта Рисом ап Тьюдуром зафиксированный в «Книге Страшного суда» договор, согласно которому валлиец должен был платить за Южный Уэльс ренту в 40 фунтов.

Как бы то ни было, хотя ко времени смерти Вильгельма нормандцы и добились в Уэльсе не больше, чем эрлы Гарольд и Тостиг, ситуация значительно изменилась. В сущности, валлийцы и жители английских королевств и графств веками жили в согласии. Конечно, имели место свойственные данной местности трения по поводу границ, а иногда и серьезные конфликты, как при Эдуарде, однако английскую Мерсию нельзя считать пограничной маркой, созданной специально для войны с Уэльсом, как это было с пограничными графствами и онорами в Нормандии, организованными именно для давления на соседей. Даже если многие новые замки и гарнизоны изначально предназначались для обороны, их непременно использовали как опорные пункты для нападения. Вполне возможно, что Вильгельм, не желая распылять силы, не поощрял военные действия на пограничных землях. И если, в конце концов, Уэльс потерял свой полунезависимый статус, то это произошло не столько вследствие явного завоевания, а скорее потому, что сами валлийские князья, породнившись с англичанами и переняв их культуру, уже мало чем отличались от баронов пограничных территорий. Тем не менее нормандцы в большом количестве расселились вдоль границы с Уэльсом, и после 1071 г. он остался единственной областью в королевстве, которая сулила выгоду от военных авантюр.

С 1071 г. вплоть до гибели Вильгельма в ноябре 1087 г. — в период, составивший около 16 лет, — в Англии сохранялся мир. При этом, как обычно, не было порядка на пограничных землях, а в сельской местности, без сомнения, нередким явлением были преступления и насилие, однако в целом в королевстве было так же спокойно, как при Эдуарде Исповеднике, и в течение почти такого же времени. Не слишком изменилась и жизнь обыкновенных крестьян или жителей небольших городов. Сельские священники, главные судьи и зачастую местные помещики были англичанами, а в городах по-прежнему действовали олдермены. Было также много англичан и среди монахов. Однако все те, кто занимал более высокое положение, были иноземцами, жившими своей жизнью и имевшими собственный двор. Тот факт, что король и наиболее влиятельные бароны часто находились за пределами страны, мало волновал и сельское, и городское население, а смена епископов не отражалась на большей части людей, так как они нуждались в услугах этого священнослужителя только один раз — для конфирмации^{33}.

Тем не менее большинство людей, вероятно, жаловались на то, что времена изменились. Вряд ли они забыли опустошения 1066–71 гг. Замки и их гарнизоны, а также периодические появления отрядов иноземных солдат напоминали о том, что теперь общественное спокойствие и порядок охранял нормандский герцог и его соратники. Прежние поборы ужесточились, появились новые. Гельд сильно вырос. Нести воинскую службу теперь, возможно, требовалось более регулярно, причем иногда за границей. Когда обнаруживали тело убитого иноземца, а самого убийцу не находили, на местных жителей налагался особый штраф (murdrum ). Кроме того, новые сеньоры более строго следили за сохранением лесной дичи. В общем, причин для недовольства было много. Однако вместе с этим говорили — и это записано в английских хрониках, — что «любой честный человек мог путешествовать по королевству с золотом за пазухой, не рискуя подвергнуться нападению, и ни один человек не смел убить другого, сколько бы зла тот ему ни причинил. А если мужчина изнасиловал женщину, его тотчас оскопляли». В XI в. преступность и беспорядки можно было подавить только силой, и Вильгельм применял силу именно для того, чтобы установить порядок в стране. Люди помнили это, но при этом не забывали, что у медали всегда есть обратная сторона.

Глава XI

ВИЛЬГЕЛЬМ И НОРМАНДИЯ

Пока Вильгельм завоевывал Англию, дела в его родном герцогстве шли все хуже. В 1066 г., когда несовершеннолетний король Франции находился под опекой тестя Вильгельма Балдуина V Фландрского, а графство Анжуйское было ослаблено и переживало сложные времена, перспективы казались радужными. Однако в течение последующих четырех лет ситуация изменилась совершенно не в пользу Вильгельма. Возмужавший Филипп I Французский стал завидовать герцогу Нормандскому и желал расширить сферу своего влияния, захватив пограничную область Вексен, простиравшуюся вдоль Сены между Парижем и Руаном. В 1067 г. умер Балдуин V Фландрский, а в 1070 г. — его сын и наследник Балдуин VI, после чего Вильгельм потерпел серьезную неудачу, когда брат покойного графа низложил своего племянника. В 1068 г. граф Фульк Мрачный, — могущественный сеньор, не желавший признавать феодальную власть Вильгельма над Мэном, — изгнал из Анжу своего брата Жоффруа Бородатого. Вильгельм снова оказался в том положении, в котором находился до 1060 г., — ему приходилось защищаться и бороться, чтобы уберечь герцогство от посягательств честолюбивых соседей.

Трудности, с которыми Вильгельм столкнулся в Нормандии, помогают объяснить его отношение к Англии. Даже если Вильгельм и хотел управлять королевством, после 1071 г. у него для этого было мало времени. Он был лишен возможности подробно вникать в английские проблемы и знакомиться с местными традициями. От баронов, получивших фьефы в Англии, он иногда требовал послужить ему в Нормандии, не давая им времени освоиться в королевстве. Ему также были нужны английские денежные и военные ресурсы. Вильгельм был не таким королем, как Кнут, который время от времени мог отправиться из Англии в поход на другую страну, — нет, он оставался нормандским герцогом, использовавшим завоеванные земли в интересах Нормандии. Кроме того, в связи с тем, что герцогство имело для него наибольшее значение, державы, так сказать, обменивались людьми — ив довольно больших масштабах. Бретонцы и фламандцы получали пожалования землей в королевстве, а английские войска сражались в Мэне и других областях, граничащих с Нормандией. Смена людей часто имела место и в епархиях, находившихся во власти Вильгельма. Вероятно, даже англичане тоже участвовали бы в этом перераспределении, говори они по-французски. Однако, как бы то ни было, Англия всегда рассматривалась Вильгельмом только как источник ресурсов.

Судя по всему, Вильгельм не был искусным дипломатом и не отличался особой дальновидностью. Как мы уже видели, король очень дорожил своим альянсом с Фландрией, ведь ввиду угрозы со стороны викингов этот союз имел немаловажное значение для безопасности Англии. Вильгельм даже платил графу денежный феод — 200 фунтов в год. Однако в 1071 г. случилось так, что либо герцог совершил грубую ошибку, либо позволил себя обмануть. Когда в 1070 г. умер Балдуин VI, граф Эно и Фландрии, брат королевы Матильды и родственник Филиппа I Французского, его наследник Арнульф III был еще слишком юн, поэтому власть оставалась в руках вдовы графа — Рихильды Эгисгеймской. За короткое время она утратила всякую популярность, и во Фландрию вторгся дядя мальчика — Роберт Фриз. Чтобы помочь Матильде справиться с этой проблемой, Вильгельм послал в Нормандию Гильома Фиц-Осборна, эрла Герефордского, и когда Филипп собрал армию, чтобы восстановить в правах изгнанников, эрл присоединился к королю с отрядом, в который входило десять рыцарей. Если, как полагает Ордерик Виталий, эрл Герефордский думал, что во Фландрии ему предстоит легкая прогулка, то он, к сожалению, заблуждался, так как 20 февраля 1071 г. Роберт Фриз напал на королевскую армию у Бавеншова близ Касселя, обратил в бегство Филиппа, взял в плен Рихильду и убил Арнульфа. В бою погиб и Гильом Фиц-Осборн. Тело эрла отвезли в Нормандию для захоронения в стенах монастыря, основанного им в городе Кормейле.

Вскоре после битвы Роберт Фриз и король Филипп заключили мир. Новым графом Фландрским стал брат Матильды, но Вильгельм, видимо, был оскорблен убийством своего сенешаля и друга в битве при Касселе, поэтому в отношениях между двумя дворами никакой приязни впоследствии не наблюдалось. Кроме того, Роберт, который проявлял интерес прежде всего к своим имперским фьефам и стремился распространить свою власть на восток, предпочитал доверять защиту Фландрии своему сюзерену — королю Франции, а не своему зятю — герцогу Нормандскому. Союз графа и французского короля был скреплен браком между Филиппом и падчерицей Роберта — Бертой Голландской, а свое враждебное отношение к Вильгельму граф открыто выразил тем, что выдал свою старшую дочь замуж за Кнута II Датского, претендента на английский престол. Ситуация напоминала недавнее прошлое, а именно 1075 г., когда датскому флоту перед вторжением в Англию было разрешено стать на якорь у берегов Фландрии.

В начале 1072 г. Вильгельму удалось все же выкроить время, чтобы посетить Нормандию впервые после 1067 г., и, скорее всего, его сопровождал Одо Байеский. Он созвал всех своих баронов из герцогства и из графства Мэн, принял от них оммаж, а затем вернулся в Англию, чтобы вторгнуться в Шотландию. В начале 1073 г. Вильгельм, освободившись наконец от бремени наиболее насущных английских проблем, снова возвратился в Нормандию, чтобы усмирить беспорядки в Мэне. Нормандская власть в графстве не пользовалась популярностью, и это создавало благоприятную почву для заговоров. Влиятельные бароны, такие как Жоффруа Майеннский, плели интриги в своих интересах, а жители Ле-Мана решили создать коммуну. Всеобщее настроение склонялось в пользу того, чтобы правителем снова стал какой-нибудь местный граф, но в последний момент политическая необходимость вынудила мятежников обратиться к графу Анжуйскому. В период между 1068 и 1072 гг. Герзента, сестра Гуго IV, последнего графа Мэнского, вместе с мужем Адзо II, маркизом д'Эсте в Венеции, заявили о правах своего младшего сына. Однако в 1072 г. Жоффруа Анжуйский воспользовался беспорядками и овладел Ле-Маном. В начале следующего года Вильгельм выступил в Мэн с большой англо-нормандской армией и довольно легко подавил этот неприкрытый мятеж. Однако поскольку и Анжу, и Франция, а иногда и Бретань занимали враждебную позицию, власть Вильгельма над Мэном пошатнулась, и до конца его правления это графство постоянно становилось очагом заговоров и мятежей, поддерживаемых и подстрекаемых графом Анжуйским.

Филипп Французский стремился любыми способами досадить Вильгельму. В 1074 г. из Фландрии в Шотландию вернулся Эдгар Этелинг и был с почестями принят своим зятем, Малькольмом. Однако Малькольм не был готов его приютить, поэтому порешили на том, что принц примет предложение Филиппа укрыться в Монтрейском замке, расположенном на границе между графствами Булонь и Понтье. Эдгар отправился во Францию, но из-за шторма вынужден был вернуться в Шотландию, и на этот раз Малькольм посоветовал ему заключить с Вильгельмом мир. Принц проехал через всю Англию и отплыл в Нормандию. Король принял его весьма учтиво, и Эдгар оставался с ним до 1086 г., когда решил попытать счастья в Апулии. Кстати, в этом же году его сестра Кристина постриглась в монахини в аббатстве Ромси.

Вильгельм вернулся в Англию перед Рождеством 1075 г., чтобы вынести приговор восставшим эрлам и их сторонникам, а уже весной снова возвратился на континент, намереваясь покарать Ральфа де Гаэля, бежавшего в Бретань. С согласия графа Хоэля V Вильгельм напал на город Доль, где обосновался Ральф, однако здесь его ждала одна из самых крупных неудач в жизни. Когда король Филипп выступил к Долю на помощь графу, получив, вероятно, подкрепление от анжуйских и аквитанских войск, Вильгельму пришлось отступать так стремительно, что он оставил все боевое снаряжение своей армии, потерпев тем самым убыток, как было подсчитано, в 15 тыс. фунтов. Это серьезное поражение должным образом отметили английские хронисты. Эрл Ральф остался полновластным сеньором Гаэля. В 1077 г. Вильгельм все же заключил краткосрочное перемирие с Филиппом, а также, видимо, и с Фульком Анжуйским.

В 1077 г. Вильгельму было под пятьдесят, а его дети уже становились взрослыми. Он сам был еще полон энергии, проводя все свое время на охоте или в походах. Из современников единственное описание его внешности дает один анонимный автор — вероятно, монах из Кана, — написавший о смерти короля. К сожалению, оно состоит всего из нескольких предложений, да еще и взятых из последних глав книги Эйнхарда «Жизнь Карла Великого». Адаптируя текст, летописец опустил все яркие детали, приведенные Эйнхардом, вставил фразу о полноте Вильгельма и изменил всего одно слово. Голос Карла описывается как clara (звонкий тенор), а голос Вильгельма — как rauca (грубый бас). Эта поправка, вероятно, была сделана намеренно, однако остается неясным, основывалась ли она на знании фактов или на том мнении, что голос и любые черты характера зависят от внешности. На самом деле трудно сказать, насколько можно верить этому плагиату и верить ли ему вообще. За его достоверность ручаться нельзя, однако вот эти строки (заимствования из Эйнхарда даны курсивом): «Вильгельм был несколько выше среднего роста, а телом крепок и слегка дороден . Хотя в последние годы он был склонен к полноте, это не было связано с чревоугодием. В действительности он был умерен в еде и особенно в потреблении крепких напитков, питая отвращение к пьянству, касалось ли это его самого или других. Он легко произносил речи и хорошо владел языком. Его голос был груб, но не в такой мере, как это можно было ожидать при его внешности ».

Поколение спустя Уильям Мальмсберийский, снова вторя Эйнхарду, добавляет к этому портрету еще несколько деталей. Его сведения относительно роста короля совпадают с Канским анонимом, но он более откровенно говорит о его тучности. Брюхо у Вильгельма так выпирало, что не только не позволяло ему сохранять величественный вид — не важно, стоял ли король или сидел, — но и способствовало его гибели, так как, по свидетельствам некоторых людей, во время разграбления Манта его конь споткнулся и он сильно повредил живот о луку седла. Хронист также рассказывает, что еще до событий в Манте король Филипп шутил, что Вильгельм напоминает беременную женщину, которая вот-вот разродится. Уильям Мальмсберийский соглашается, что король был здоровым и сильным человеком с мощными плечами и руками, а также пишет, что у него был лук — возможно, арбалет, — который, кроме него, больше никто не мог натянуть, а он мог это сделать даже ногами, скача галопом на лошади. Летописец добавляет, что у короля было злое лицо и большая плешь спереди. Кроме того, он приводит бытовавшие в то время мнения, а также рассказы о сексуальной жизни Вильгельма, и приходит к выводу, что король действительно был высоконравственным человеком.

Если Вильгельм и Матильда поженились в 1052 г., то к 1077 г. некоторым из их детей было уже за двадцать, причем Роберту, вероятно, было 24 года, так как в 1063 г., когда умерла его невеста Маргарита Мэнская, он почти достиг возраста, в котором по церковному праву можно заключать брак. Второго сына, Ричарда, вероятно, уже не было в живых — он погиб в результате несчастного случая на охоте в Новом Лесу возле Винчестера, не достигнув возраста посвящения в рыцари (Генрих, кстати, прошел этот обряд в 18 лет). Вильгельм Рыжий, должно быть, был ненамного младше Роберта и Ричарда. Самому младшему сыну, Генриху, шел девятый год. Должно быть, некоторые из дочерей также достигли брачного возраста или же были близки к этому. Однако очередность рождения сыновей и дочерей нигде не задокументирована.

Гильом де Пуатье сообщает нам, что Вильгельм заботился о том, чтобы его дети воспитывались в религиозном духе. Мы ничего не знаем о воспитании Роберта, и это неудивительно, так как здесь вряд ли было чем гордиться. Несомненно, Роберт был таким же верующим человеком, как и многие другие, и своими подвигами в Первом крестовом походе стяжал себе определенную славу. Однако его слабое правление, от которого страдала нормандская церковь, его глупость и распутство настроили против него церковных писателей. Ордерик Виталий описывает его как человека маленького роста, с пухлым лицом и тучным телом, из-за чего его обычно называли Коротконогим. Считается, что это прозвище ему дал отец. Тем не менее он был храбрым и искусным воином и прекрасным лучником. В характере его присутствовали щедрость и общительность, говорил он ясно и бегло. В то же время он мог быть расточительным, хитрым и лживым.

Вильгельм Рыжий, несмотря на то что какое-то время он прожил в доме архиепископа Ланфранка, посвятившего его в рыцари, был таким же бескультурным, как и его брат, да еще и агрессивным противником церкви и даже безбожником. Несмотря на характерное добродушие, любовь к родителям, достойное поведение во время войны и репутацию честного и прямого человека, он насмехался над всеми святынями и за свое богохульство, а также гомосексуальные наклонности снискал очень дурную славу в церковных кругах. По-видимому, порочность Вильгельма Рыжего, которую он выставлял напоказ, настолько бросалась в глаза, что очень беспокоила обычных людей. Своими безрассудными и иногда бессмысленными растратами он поражал даже тех, кто вырос вместе с ним при отцовском дворе, известном неоправданной, а то и бессмысленной расточительностью. Однако как воин и правитель Вильгельм мало в чем уступал своему отцу. Он обладал той же твердостью характера и тем же честолюбием и был похож на отца внешне — дородный, вспыльчивый человек с красным лицом и выпученными голубыми глазами, разговаривавший страстно и при этом запинаясь. Несмотря на свое недостойное поведение и некоторое шутовство, он был отнюдь не глуп, и люди вскоре поняли, что этого юношу, напористого как бык, не стоит недооценивать.

Генрих, который был намного младше своих братьев, явно был воспитан лучше них. Вполне вероятно, поскольку шансы получить в наследство какие-либо земли у него были малы, родители могли подумывать о том, чтобы направить его по церквной стезе. Однако, по-видимому, нельзя сказать, что Генрих серьезно занимался учебой или что он стал образованным человеком. Тем не менее ему, безусловно, был свойствен более живой интерес к интеллектуальной деятельности, чем его братьям, и он мог вращаться в образованных кругах. Он всегда был осведомлен в вероучении и заботах служителей церкви и откликался на них доступными ему административными средствами. Во время его правления церковь процветала, как и при его отце. Однако в личной жизни он был таким же аморальным, как и его братья: неприветливым, распутным, жестоким, скупым, расчетливым — в какой-то мере самым неприятным из них человеком.

Вряд ли можно утверждать, что Вильгельму удалось дать сыновьям хорошее религиозное воспитание, однако с дочерьми ему повезло больше. По-видимому, девочки были и набожны, и расположены к учению. У одной из них — вероятно, Сесилии, ставшей монахиней, — наставником был Арнульф, в 1100 г. ставший патриархом Иерусалима, представляя там римско-католическую церковь. Другая дочь, Адела, взяла под свое особое покровительство писателей — отчасти, несомненно, потому, что вышла замуж за человека, семье которого не была чужда образованность. Бодри де Бургей посвятил ей одно из своих самых больших стихотворений (№ 196). Однако 1365 строк в дидактическом стиле не были бы особо привлекательны для современного читателя, если бы Бодри, описывая опочивальню графини, не сообщил о ковре, напоминающем тот самый, что был соткан для ее дяди — епископа Одо. Менее примечательно короткое стихотворение, посвященное Сесилии (№ 198). Если девочки были младше Роберта и Вильгельма Рыжего, то герцог — видимо, по мере того, как он добивался все больших успехов, — стал внимательнее относиться к воспитанию детей. Дочерей, очевидно, готовили к браку с людьми из знатных семей. Наряду с искренностью и целомудрием Аделы и Сесилии Бодри де Бургей воспевает их красоту. Однако, учитывая то, что их братья едва ли отличались приятной внешностью, мы можем заподозрить поэта в лести.

Хотя в семьях феодалов брачным союзам обычно уделяли особое внимание, мы мало знаем о планах Вильгельма относительно своих детей. В действительности лишь двое из них вступили в брак до его смерти. Старшая дочь, Агата (возможно, в других документах именно она фигурирует под именем Аделиза), сначала была обручена с Гербертом Мэнским, затем, вероятно, с Гарольдом, эрлом Уэссекским, и, наконец, с Альфонсом VI Кастильским и Леонским, однако незадолго до начала 1074 г. она умерла на пути в Испанию. По словам Ордерика Виталия, она по Божьей милости была избавлена от ненавистной ей доли, потому что единственным человеком, за которого она хотела выйти замуж, был Гарольд, с которым она познакомилась, если таковая встреча действительно имела место, в 1064 г. Вторая дочь, Сесилия, в 1075 г. постриглась в монахини и впоследствии стала настоятельницей аббатства Святой Троицы в Кане, которое основала Матильда. Первой вышла замуж Адела, одна из младших дочерей, — в 1080 г. подходящую и выгодную партию ей составил Стефан-Анри, граф Блуаский и Шартрский, а в 1135 г. их третий сын по имени Стефан стал последним из нормандских королей Англии, унаследовав своему дяде Генриху. Менее удачным стал брак между другой сестрой, Констанцей, и Аланом IV Ферганом, графом Бретонским, в 1086 г. — этот союз оказался бездетным.

Ко времени смерти Вильгельма в 1086 г. у него уже было несколько внуков — незаконнорожденных детей Роберта и, возможно, даже Генриха. Потомки брачных союзов на то время появились у Вильгельма только по женской линии — и то лишь у Аделы, графини Блуаской. Роберт женился относительно поздно — в 1099 или 1100 г., а его сын Вильгельм Клито всю свою жизнь претендовал только на владение онорами. Вильгельм Рыжий так и не женился. У Генриха, женившегося дважды — в 1100 и в 1121 г., — среди множества бастардов было только двое законнорожденных детей, из которых его пережила только дочь. Следует объяснить, почему Вильгельм проявлял столь явно недостаточный интерес к вопросу о браке своих детей и почему он не смог надлежащим образом выдать замуж своих дочерей. Нет сомнений в том, что Вильгельм был отцом-собственником и не хотел, чтобы дети от него отдалились. Он дважды добился, чтобы Роберта официально признали его наследником — в 1066 г. перед вторжением в Англию и впоследствии в Бонвиле, когда он тяжело заболел. Помимо этого, Роберт, вероятно, номинально носил титул графа Мэнского. Однако Вильгельм не предоставлял своим сыновьям апанажей. Он полагал, что именно в его обществе они смогут овладеть искусством войны и государственного управления, и, несомненно, опасался, что, получив от отца графства, они не только отдалятся от него и погрязнут в делах своих фьефов, но и, вероятно, начнут плести интриги. По тем же самым причинам он, возможно, не желал, чтобы дети вступали в браки, а то и запрещал им делать это. По обычаю, мужчина мог жениться, только если он владел поместьем, позволявшим содержать жену. Ни один отец не пожелал бы выдать свою дочь за безземельного человека, и Вильгельм прекрасно знал о тех осложнениях, которые могут возникнуть, если кто-нибудь из его сыновей женится, пока он жив.

Вильгельм Рыжий спокойно переносил такую опеку, и нельзя не признать, что он по меньшей мере научился как военному делу, так и искусству управления. Что касается Роберта, то к 1077 г. подобное положение вещей совершенно вывело его из терпения. Каким бы ни было отношение к нему Вильгельма, Роберт был самым незавидным наследником — он был всем недоволен, водил дружбу с никчемными людьми, всегда был в долгах и за деньги готов был служить даже врагам отца. Впоследствии его сетования повторяли многие наследники короны: он жаловался, что у него не хватает средств, чтобы вознаградить своих людей. Особенно он нуждался в земельных владениях, так как его приверженцы жаждали именно феодальных поместий. В 1077 г. Роберт покинул Нормандию — возможно, после ссоры с братьями, которую Ордерик Виталий описывает довольно ярко, — и на протяжении четырех или пяти лет скитался повсюду вместе с такими же недовольными, как и он, спутниками. Ордерик утверждает, что сначала он посетил своих фламандских дядей — Роберта Фриза и Удо, архиепископа Тревского, умершего в 1078 г., а затем и других родственников — в Лотарингии, Германии, Аквитании и Гаскони. Полученные от них дары он раздавал своим нахлебникам. Уильям Мальмсберийский добавляет, что Роберт отправился в Италию, где безуспешно попытался просить руки Матильды, дочери и наследницы Бонифация, маркиза Тосканского. Ордерик также заявляет, что королева Матильда посылала своему странствующему сыну деньги — очевидно, через бретонца Самсона, одного из королевских капелланов, которому, по некоторым свидетельствам, в 1082 г. Вильгельм предлагал возглавить Ле-Манскую епархию, — и что, узнав о деяниях своей жены, король был взбешен, а на Самсона рассердился до такой степени, что клирику пришлось спасаться бегством в Сент-Эвру, где он постригся в монахи. Если эти события действительно имели место, то, вероятнее всего, было это в 1082–83 гг. — незадолго до смерти Матильды. Кроме того, Ордерик тоже был монахом в Сент-Эвру и, вероятно, хорошо знал историю Самсона, так что мы имеем все основания полагать, что Роберт на самом деле серьезно возмутил спокойствие в семье.

В 1077 г. у Вильгельма возникли другие проблемы. Когда он был занят подавлением восстания в Мэне, Симон, граф Мантский, удалился в монастырь, в результате чего король Филипп захватил оставшееся без владельца графство. На землях между Парижем и Руаном в Сену с севера впадают три притока: Уаза, Эпта и Анделла. Территория, простирающаяся между Уазой и Анделлой и на юг от Сены, известна как область Вексен. Викинги, прочно осев в этом краю, заняли земли вплоть до Эпты и разделили Вексен на две части. В восточной части, позже получившей название Вексен Французский, образовалось графство Мант. После 1031 г. король Франции Генрих в благодарность за поддержку нормандцев предоставил герцогу Роберту, отцу Вильгельма, право сюзеренитета над Мантом, и граф Дрого Мантский, ставший другом герцога, принес ему оммаж. Дрого и Роберт умерли в 1035 г., совершая паломничество в Иерусалим, а Генрих, воспользовавшись несовершеннолетием Вильгельма, вернул себе сюзеренитет над Мантом. Когда этой областью в долине Сены управлял граф Мантский, она оставалась «буферной» территорией между королевским доменом и Нормандией, поэтому с тех пор, как король забрал Мант в свой домен, стратегическое положение Вильгельма значительно ухудшилось. В 1087 г. Вильгельм предпринял запоздалую попытку вернуть Мант и тогда же заболел смертельным недугом.

В 1077–78 гг. в самой Нормандии, видимо, тоже происходили беспорядки, вызванные действиями Роберта. К концу 1078 г. король Филипп пожаловал Роберту замок Жерберуа в области Бовези, к северу от Вексена, откуда тот, как из опорного пункта, мог совершать набеги на нормандские земли. После Рождества Вильгельм выступил в поход, чтобы изгнать Роберта, а так как армия последнего состояла из солдат удачи, опустошавших окрестности, к Вильгельму даже присоединился Филипп. Однако Роберт отразил нападение союзников и ранил в сражении своего собственного отца, под которым, кроме того, погиб боевой конь. Также был ранен и Вильгельм Рыжий. Среди убитых были англичане, в том числе и Токи, сын Вигода. Предположительно их привели с собой Рожер, эрл Шрусберийский, Гуго де Гранмениль и Роберт де Бомон, которые наряду с отцом Роберта Рожером и его братом Анри были главными соратниками Вильгельма в этой кампании. Потрясенные столь неприятными событиями и чувствуя, что вскоре дело может принять еще более печальный оборот, они попытались примирить отца и сына. В конце концов, Вильгельм уступил и восстановил Роберта в наследственных правах на герцогство. В 1080 г. он взял его с собой в Англию и отправил воевать с шотландцами, а после того как в 1081 г. Вильгельм прошел через Южный Уэльс, отец и сын вернулись в Нормандию, чтобы усмирить графство Мэн.

Хронология войн в Мэне не совсем ясна. Ордерик Виталий утверждает, что нижеследующие события происходили непосредственно после войны 1073 г. вплоть до 1076 г. Вполне возможно, он ошибался, тем более что он связывает с ними смерть епископа Арнольда Ле-Манского, а это произошло в 1081 г. Одним из самых преданных сторонников Вильгельма в Мэне был Жан де Ла-Флеш, владевший замком, расположенным на полпути между Ле-Маном и Анжером, недалеко от границы между графствами. Жан состоял в свойстве с графами Мэнскими, и его крепостью несколько раз пытался овладеть Фульк Анжуйский. По-видимому, в начале 1081 г. при содействии Хоэля Бретонского Фульку все-таки удалось захватить и сжечь Ла-Флеш. Это нападение заставило Вильгельма двинуться в Мэн с англо-нормандской армией, в которую входили Рожер, эрл Шрусберийский, и Гильом, граф д'Эвре. Решающее сражение было предотвращено только благодаря вмешательству церкви, и в результате был заключен Бланшланский мир. Согласно некоторым сведениям, Фульк признал графом Мэнским Роберта Коротконогого и принял от него оммаж как сеньор от вассала. Возможно, Вильгельм также передал Фульку заложников в подтверждение того, что он признает сюзеренитет Анжуйских графов над Мэном. Бароны, воевавшие против Анжу, в том числе и Жан де Ла-Флеш, заключили мир с Фульком, а те, кто противостоял нормандцам, — с Вильгельмом. Мы знаем, что это мирное соглашение между Нормандией и Анжу, ставшее действительно благоразумным компромиссом, имело силу до конца жизни Вильгельма. Однако на этом беспорядки в Мэне не закончились.

По-видимому, в 1082 или 1083 г. против Вильгельма восстал влиятельный барон Губерт — зять графа Ниверского, сеньор замков Бомон-сюр-Сарт и Френе, к северу от Ле-Мана, и Сент-Сюзанна, расположенного на западе. Губерт, которого в высшей степени чтил Ордерик Виталий, участвовал в мятеже 1072 г., и Вильгельм вынудил его сдать замки Френе и Бомон. Позднее он получил прощение и был назначен виконтом. Неизвестно, по какой причине он вновь поднял мятеж, но, оставив два своих замка на севере и перебравшись в Сент-Сюзанн, где было гораздо удобнее получать помощь из Анжу, Губерт стал совершать набеги на Ле-Ман. Вильгельм снова выступил против него и, не сумев взять неприступный Сент-Сюзанн, организовал поблизости поселение, чтобы помешать дальнейшим действиям противника. Губерт держался три года и, очевидно, только выиграл от этой ситуации. Командование своим гарнизоном Вильгельм поручил бретонцу Алану Рыжему, сеньору Ричмонда. Безусловно, в королевской армии были и другие английские бароны, в том числе Гильом де Варрен и Роберт д'Ойли, один из комендантов Вильгельма, владевший обширными поместьями в Оксфордшире и впоследствии щедро вознагражденный за вклад, внесенный им в эту кампанию. Губерт набрал войска из Аквитании, Бургундии и других частей Франции и с помощью Роберта Бургундского, дяди своей жены, не только отразил все атаки, но убил и захватил в плен множество знатных людей из армии противника, а выкуп за них принес ему большую прибыль. Хотя эта война и не была значительным событием, Вильгельм, несомненно, израсходовал на нее немало ресурсов.

2 ноября 1083 г., пока все еще продолжалась борьба с мятежниками, умерла Матильда. Королеву похоронили в основанном ею монастыре Святой Троицы в Кане. Ордерику Виталию принадлежат несколько традиционных, подобающих в данном случае высказываний о ее благочестии, но она остается для нас совершенно бледной исторической фигурой. По всей видимости, Вильгельм был верным мужем, а последний ребенок родился у них в 1068 г. Со времени завоевания Англии Матильде в Нормандии даже доверили исполнение весьма почетных обязанностей. Однако, учитывая характер Вильгельма и его деяния, трудно поверить, что в отношениях между супругами была особая нежность или что у них была нормальная семейная жизнь. Тем не менее ее смерть имела одно серьезное последствие для их семьи, так как примерно в это же время Роберт Коротконогий полностью порвал отношения со своим отцом.

С лета или осени 1085 г. до лета 1086 г. Вильгельм находился в Англии, принимая меры для защиты королевства от угрозы датского нашествия. Здесь же он принял первых послов от Губерта, прибывших из Сент-Сюзанна с просьбой о мире, а затем и самого Губерта. Хотя виконт и не потерпел поражение, это восстание его утомило, да и сам Вильгельм был рад избавиться от наболевшей проблемы. После этого король вернулся в свое герцогство, чтобы в Байе отпраздновать свадьбу своей дочери Констанцы и Алана Фергана, графа Бретонского. Теперь, когда в Мэне был восстановлен порядок и по-прежнему было в силе мирное соглашение с Анжу, а дочери были выданы за правителей Блуа, Шартра и Бретани, Вильгельм вполне мог считать, что он добился определенных результатов, так как ему удалось одолеть своих противников. Оставалась только одна проблема — Вексен, и для ее решения вскоре представилась благоприятная возможность.

Солдаты французского гарнизона в Манте совершили внезапное нападение на земли к югу от Сены за рекой Эр, являвшейся границей епархии Эвре, и разорили поместья Рожера д'Иври, дворецкого Вильгельма и сеньора Бекли (в Оксоне), а также местечко Паси, феодальное владение Гильома де Бретея, наследника Гильома Фиц-Осборна в Нормандии. Король Вильгельм бросил вызов своему французскому сюзерену, заявив о своих правах на весь Вексен и потребовав от Филиппа возвратить три главные крепости в Вексене Французском — Шомон, Мант и Понтуаз. Филипп отверг это требование, и в последнюю неделю июля 1087 г. Вильгельм вступил в Мант, застав противника врасплох, но сам не ожидал, что нормандские солдаты, которые всегда торопились пустить в ход свои факелы, подожгут город и станут его грабить. Сгорела и церковь Св. Марии, а вместе с ней и какой-то отшельник. Из-за полноты Вильгельм стал неповоротливым, а жара и напряжение в этот день стали причиной болезни, от которой он вскоре умер. Его отвезли обратно в Руан, а затем — поскольку ему было тяжело переносить шум этого оживленного города — на окраину в церковь Св. Гервасия, принадлежавшую герцогскому аббатству Фекан. Здесь королю, которому шел уже шестидесятый год, отвели отдельные покои.

Вильгельма мучила тошнота, и он вообще не мог принимать пищу. Обследовав его мочу, лекари потеряли всякую надежду на его выздоровление. Вильгельм знал, что умирает. Ясный рассудок он сохранял до самой смерти. Для примирения с людьми и Богом ему оставалось пять недель. Самое раннее описание его часов на смертном одре нам оставил анонимный автор — вероятно, монах из аббатства Св. Стефана в Кане, где Вильгельм был похоронен. В книге Ордерика Виталия смерть и похороны короля — одни из наиболее впечатляющих эпизодов, и на этих страницах автор дает обзор всей жизни Вильгельма и выносит ей свою оценку. Хотя сведения обоих хронистов о предсмертных часах Вильгельма приблизительно совпадают, между ними есть некоторые различия. Ордерик, например, сообщает много подробностей, достоверность которых едва ли можно проверить, хотя они, вероятно, основаны на устоявшейся народной традиции. Он также приводит тщательно продуманную исповедь, которую, скорее всего, сам и сочинил.

По свидетельству анонимного автора, за больным королем ухаживали архиепископ Руанский Гильом по прозвищу Добрая Душа, епископ Лизье Жильбер Мамино, Жан де Виллула, лекарь короля, позднее ставший епископом Батским, и Жерар, королевский канцлер и регент церковного хора в Руане, который впоследствии достиг в Англии довольно высокого сана. Мирянин упоминается только один — брат Вильгельма Роберт, граф Мортенский. Ордерик утверждает, что в тот момент, когда Вильгельм покинул этот свет, с ним были два прелата — вышеупомянутый епископ Лизье и Гюнтер, аббат Жюмьежский. От него мы также узнаём, что к умирающему королю был вызван Ансельм, аббат Бекский, но поскольку он сам заболел, ему так и не удалось добраться до церкви, где находился безнадежно больной король. Можно не сомневаться в том, что перед смертью Вильгельм покаялся. Вероятно, он признал, что большую часть жизни воевал, но вместе с тем нашел оправдание своим войнам, он сознался во многих грехах, в том числе и в алчности, которая была одной из неявных причин, подвигнувших его к завоеванию Англии, но в то же время обратил внимание на то, какие услуги он оказал церкви, и предложил исполнить епитимью за счет своих богатств. Согласно обоим источникам, Вильгельм приказал слугам составить опись всех своих сокровищ — денег, корон, оружия, церковной утвари, молитвенников и облачений, — находившихся, очевидно, в руанской сокровищнице, в его дворцовых покоях и придворной капелле. Затем — видимо, в присутствии своих сыновей, Вильгельма и Генриха, — король продиктовал завещание, по которому отдавал свои богатства различным церквям и малоимущим. В частности, Вильгельм послал щедрые дары священнослужителям Манта для восстановления сожженных им церквей. Вполне возможно, что он, как пишет Ордерик, посоветовал своим сыновьям почитать церковь и всегда следовать наставлениям добрых и мудрых людей. Затем он поделил между ними свои земли.

Относительно этого раздела источники расходятся, однако большую уверенность нам внушают сведения анонимного автора, у которого, в отличие от Ордерика, было меньше причин относиться с неприязнью к Вильгельму Рыжему, хотя и не стоит забывать, что он сам, возможно, не любил Роберта. Присутствующему у одра Вильгельму Рыжему умирающий король отдал свою корону, меч и скипетр. По словам Ордерика, он приказал написать и скрепить печатью адресованное архиепископу Ланфранку письмо «о назначении короля Англии», передал это письмо сыну и распорядился, чтобы тот немедленно отправлялся в Англию и занял трон. Вильгельм опасался, что в королевстве возникнут беспорядки, а Роберт начнет плести интриги. Старший сын отсутствовал — он был вместе с врагом короля Филиппом Французским, и, вероятно, в какой-то момент могло даже показаться, что Вильгельм собирается лишить его наследства. Ордерик заявляет, что, хотя Вильгельм был опечален и возмущен, у него не было намерения отобрать у Роберта Нормандию, на которую у последнего были все права признанного наследника. Анонимный автор в свою очередь утверждает, что убеждать короля принять это решение пришлось архиепископу Руанскому и другим присутствующим и что он сделал это с неохотой. Вероятно, при этом Вильгельм произнес резкие слова и безошибочно предсказал, что правление Роберта обернется для Нормандии большой бедой. В конце концов, по словам Ордерика, писавшего свой труд во время царствования Генриха I, о своей доле спросил младший сын, не получивший никаких земельных владений, и узнал, что ему досталось 5 тыс. фунтов серебра, которые, как считалось, были завещаны ему матерью. Таким образом, Вильгельм до конца был верен своей политике не создавать апанажей для своих сыновей.

Описание оставшихся часов жизни короля и рассказ о его погребении мы находим, главным образом, у Ордерика Виталия, однако с ним сходятся и другие хронисты, поэтому у нас нет оснований не доверять его обстоятельному повествованию. После оглашения последней королевской воли Вильгельм, поцеловав и благословив наследника престола, отправил его в путь. Весть о смерти отца застала Вильгельма Рыжего на берегу Ла-Манша в порту Виссан. Генрих же лично отправился в сокровищницу, чтобы проследить за взвешиванием своих денег, после чего занялся сооружением своей собственной надежной сокровищницы для их хранения. Таким образом, король остался со своими лекарями, слугами и несколькими баронами. Последние стали просить его освободить всех узников, особенно Моркара, бывшего эрла Нортумбрийского, Роджера де Бретея, эрла Герефордского, и Одо Байеского, эрла Кентского. Король согласился отпустить на волю тех заключенных, которые дадут клятву соблюдать мир в Англии и Нормандии, за исключением Одо. Однако, поддавшись настойчивым просьбам своего сводного брата Роберта, графа Мортенского, он в конце концов согласился освободить и этого пленника. Король причастился и в ночь с 8 на 9 сентября совсем ослабел. На рассвете, услышав звон церковных колоколов к заутрене, он скончался.

Нужно отдать должное Вильгельму, — его власть оставалась непререкаемой до самого конца. Именно его, умирающего короля, Роберт Мортенский умолял освободить своего брата, очевидно, даже не задумываясь над тем, что новый герцог, вероятно, сделает это без особого труда или, в худшем случае, за взятку. Однако чем сильнее власть, тем ощутимей потеря, когда ей приходит конец. Как только Вильгельм умер, бароны покинули покои и поспешно отправились в свои поместья, чтобы защищать их, если в стране начнется анархия. Слуги же, оказавшись без надзора, украли все домашние принадлежности, находившиеся в опочивальне, и наполовину раздели мертвое тело, после чего сбежали. Ордерик, вполне естественно, пускается здесь в свойственные благочестивому человеку размышления о тщете богатств и высоких титулов. Как только весть о смерти короля распространилась, в Руане началась паника, и многие люди стали спасаться бегством или, по крайней мере, прятать все свои ценности. Крах власти был полным: братья и сыновья покойного короля отсутствовали, его вассалы и слуги разбежались, а тело Вильгельма оставалось без присмотра до третьего часа службы^{34}. Руанские монахи организовали процессию к церкви Св. Гервасия, а архиепископ приказал, чтобы тело перевезли в Кан для погребения в церкви Св. Стефана, основанной Вильгельмом. Однако исполнить этот приказ никто не вызвался. В конце концов, какой-то сельский рыцарь по имени Герлуин, из любви к Богу и чтобы сохранить честь своей страны, нанял за свой счет устроителей похорон, носильщиков и повозку и перевез тело в Руан, откуда на корабле его доставили в Кан.

Однако тело Вильгельма продолжали преследовать злоключения. В Кане его встретила процессия во главе с аббатом Жильбером, но на пути в монастырь в городе вспыхнул пожар, и все, за исключением монахов, бросились его тушить. На похоронах было множество нормандских епископов и аббатов, в том числе и освобожденный из тюрьмы Одон Байеский и оправившийся от болезни Ансельм Бекский. О присутствовавших мирянах сведений у нас нет, однако из сыновей короля присутствовал только Генрих. После заупокойной службы с речью выступил Жильбер, епископ Эвре. Он восхвалял военные успехи Вильгельма, мир и правосудие, царившие при нем, а также его заботу о церкви и о слабых. В заключение он попросил всех молиться, ходатайствуя перед Богом о спасении души покойного, ибо все люди грешны, и если Вильгельм обидел кого-нибудь, епископ просил простить это покойному. Тут из толпы вышел некто Асцелин Фиц-Артур и заявил, что земля, на которой они находятся, принадлежала когда-то его отцу Артуру и что Вильгельм несправедливо отобрал ее, чтобы основать церковь. Затем Асцелин предъявил свои права на землю и запретил захоронение тела в своих владениях. Его поддержали феодалы с соседних земель. Священнослужителям и баронам тут же пришлось собрать 60 солидов, чтобы заплатить Асцелину за могилу, и, кроме того, они пообещали, что он получит столько же за остальную часть земли. Тем временем тело лежало на дрогах — его должны были похоронить в каменном саркофаге, уже поставленном в яму. Когда тело положили в могилу, оказалось, что оно настолько тучное, что не помещается в ней. Стали давить и нанесли телу сильные повреждения, из-за чего церковь наполнилась зловонием, которое нельзя было заглушить даже обильным воскурением ладана. Обряды пришлось поспешно закончить. В свете всего этого неудивительно, что Ордерик Виталий завершает восьмой том своей «Истории церкви» размышлениями о таком жалком конце столь могущественного человека.

ЭПИЛОГ

Уильям Мальмсберийский начинает четвертый том своей книги следующими словами: «Я знаю, что многие считают глупостью с моей стороны писать о деяниях королей нашего времени и говорят, что в истории о современных событиях говорить правду зачастую рискованно и поэтому здесь в чести ложь, ибо рассказывать о деяниях сих дней допустимо, если они добрые, но опасно, если они злые». Гильом де Пуатье, столкнувшись с той же трудностью, решил просто скрывать или оправдывать недостойные поступки Завоевателя. Однако то, как именно он защищает Вильгельма, достаточно интересно. В Западной Европе после завершения эпохи язычества и до начала Крестовых походов было нелегко придать образ героя-христианина человеку, запятнавшему себя кровью собратьев-христиан. Тем не менее Пуатье, насколько это возможно, показывает, что совершаемое Вильгельмом насилие не противоречило понятию справедливой и даже христианской войны. Говоря о завоевании Англии, он утверждает, что уничтожить тирана-клятвопреступника, которого поддерживала еретическая церковь, было законным, похвальным и богоугодным делом. Норманны, одновременно свирепые и благочестивые, во многом способствовали укреплению в Италии, Испании и Англии тех настроений, которые привели к крестовым походам.

Любой историк предстает перед неразрешимой проблемой, когда обнаруживает эту двойственность, сочетание самых высоких идеалов с самыми низменными мотивами. Обращая внимание лишь на внешнюю сторону, он может показаться наивным, а попытавшись показать этих людей только изнутри, — циничным. Нет ничего проще, как назвать кого-то праведником или негодяем. Однако для того чтобы судить человека, который, нимало не смущаясь, оправдывает свои эгоистичные деяния нравственными принципами, нужен тонкий подход опытного исповедника. Вильгельм, этот растолстевший и запятнанный кровью воин, был, кроме того, по меркам своего века, набожным человеком, который стремился к правосудию. Возможно, именно на этом нам и стоит оставить обсуждение данного вопроса. Когда английские историки пишут о Вильгельме, они сталкиваются с еще большей трудностью, так как даже девятьсот лет спустя страсти вокруг завоевания Англии еще не утихли. Тем не менее следует осознавать, что у историка могут быть предубеждения, к которым нужно относиться терпимо.

Как мы уже видели, один из летописцев того времени посчитал удобным и, возможно, даже подобающим позаимствовать несколько слов из книги Эйнхарда «Жизнь Карла Великого» и с их помощью описать Вильгельма. И хотя оба этих человека едва ли принадлежали, так сказать, одному классу, они поистине прошли одну и ту же школу, а воспользоваться высокопарными строками, которые написал о коронации Карла виконт Брис, в отношении завоевания Англии Вильгельмом будет даже более справедливо: «Это одно из тех немногих событий, о которых, если их рассматривать отдельно от других, можно сказать следующее: если бы они не произошли, мировая история была бы другой». Если бы Нормандское завоевание не произошло в 1066 г., то его бы вообще никогда не было, как, возможно, и бесконечной череды его последствий — и положительных, и отрицательных. Всегда существовала вероятность того, что Англия будет захвачена тем или иным скандинавом. Однако покорить эту державу смог только нормандский герцог и только в 1066 г.

Тем не менее, как только Вильгельм умер, казалось, что вскоре восстановится старое положение вещей. Герцогство и королевство существовали порознь. По свидетельству Ордерика Виталия, в Нормандии «бароны изгнали из своих замков всех королевских смотрителей и со своими солдатами снова стали грабить свою богатую страну. Таким образом, те богатства, которые нормандцы силой отобрали у англичан и других народов, они заслуженно потеряли в результате грабежей и разорения». Как и предвидел Вильгельм, правление Роберта Коротконогого привело герцогство к краху.

В Англии же все пошло по-иному. После того как Ланфранк короновал Вильгельма Рыжего, новый король сначала дал отпор мятежникам, выступавшим на стороне его старшего брата, а затем упрочил свою власть и продолжил отцовские и староанглийские традиции за одним исключением: Вильгельма II не заботила церковь, поэтому в Англии реформаторское движение в конце концов потерпело такую же неудачу, как и в Нормандии. С другой стороны, Вильгельм Рыжий был преданным сыном. Произведя осмотр сокровищницы в Винчестере и обнаружив те огромные богатства, которые ему достались, он сделал все так, как завещал покойный король. На молитвы за упокой души отца он выделил по 10 марок золота всем крупным кафедральным соборам, по 6 марок — более мелким и по 60 шиллингов — всем обычным церквям. К тому же он отослал по 100 фунтов в каждое графство для раздачи малоимущим. Также были освобождены пленники Вильгельма Завоевателя. Кроме того, Вильгельм Рыжий поручил живущему в Англии немецкому ювелиру Оттону изготовить позолоченное серебряное надгробие, усыпанное драгоценными камнями, чтобы установить его на могиле отца. Этот памятник во многом напоминал описанное Эйнхардом надгробие в месте погребения Карла Великого. Эпитафию, которую решили высечь на памятнике золотыми буквами, сочинил Фома, архиепископ Йоркский. Стихи эти довольно туманны, да еще и бездарны, а строки, в которых саркофаг Вильгельма сравнивается с маленькой урной, в которую положили прах великого короля, особенно неуместны ввиду той неприятности, которая произошла во время похорон. Мы можем согласиться с Ордериком, который дает понять, что этим строкам была оказана такая честь только из-за высокого сана автора. Безусловно, у самого Вильгельма Рыжего и не могло быть других критериев выбора.

К 1090 г. многие достижения Вильгельма сошли на нет. Его империя была разделена. В Нормандии царила анархия, а Мэн и большинство пограничных феодов отделились или же в них постоянно вспыхивали восстания. Реформа церкви не только повсеместно прекратилась, но и ее результаты намеренно пытались аннулировать. Кроме того, королевство снова приобрело большее значение, чем герцогство. Нормандии пришлось дорого заплатить за завоевание Англии. Потеряв своих лучших людей, она теперь сама время от времени становилась жертвой завоевателей. В конце концов, Вильгельм Рыжий, а затем и Генрих, используя английские ресурсы, отобрали герцогство у Роберта. После 1144 г. Нормандией правили анжуйские графы, а в 1204 г. король Иоанн уступил ее Филиппу Августу. В Англии род Вильгельма по мужской линии прекратился на его сыновьях, поэтому нормандская династия продолжилась только через его дочерей.

Тем не менее нормандцы оставили свой след в истории. Археологи продолжают извлекать из земли остатки римских строений, а путешественники до сих пор благодарны римлянам за их дороги, но римская культура быстро исчезла. Что касается викингов, то они изменили несколько географических названий, немного обогатили английский язык, возможно, повлияли на развитие некоторых общественных институтов и, вероятно, улучшили генофонд нации, однако общий их вклад в жизнь королевства следует признать незначительным. Именно Нормандское завоевание решительным образом изменило те принципы, развитие которых происходило со времен заселения Англии германскими племенами в V в. и привело к появлению тех напряженных отношений между германской и романской культурами, которые оказались столь плодотворными для королевства.

Вот как описывает своих соотечественников Уильям Мальмсберийский:

«Как тогда [в 1066 г.], так и сейчас [в 1124–25 гг.] они одеваются так изысканно, что вызывают зависть; за столом они эпикурейцы, но не допускают излишеств. Это народ, который привык к войне и почти не может без нее жить. Они с готовностью нападают на врага, но если сила не помогает, уничтожают его хитростью и подкупом. У себя дома они много строят, при этом тратя мало; они завидуют равным, стремятся превзойти вышестоящих, сами обирают тех, кто ниже, но защищают их от всех остальных. Они преданны своим сеньорам, но из-за малейшей обиды могут нарушить клятву верности. Попав в беду, они обязательно обдумают свое предательство, а за деньги изменят свое решение. С другой стороны, это самая дружелюбная из всех наций: иноземцам они оказывают не меньше почтения, чем соотечественникам; с теми, кого они покорили, они соединяются брачными узами; и, наконец, своим приходом они воскресили в Англии исчезнувшие религиозные традиции. Куда бы вы ни пошли, вы увидите постройки в новом архитектурном стиле: в селах — церкви, а в городах — монастыри. С новым порядком в Англию пришло такое процветание, что любой дворянин посчитал бы свой день прожитым зря, если он не прославил его каким-нибудь блестящим достижением».

Нормандцы на самом деле обладали важнейшими качествами господствующей нации — уверенностью прирожденных правителей и основанной на ней способностью приспосабливаться. Если не считать того, что среди предков Вильгельма были бретонцы, он был почти чистокровным скандинавом, а потомки Рольфа добились очень многого. Будучи наиболее восприимчивой ко всему новому нацией, нормандцы перенимали у своих соседей и даже у более дальних народов, соприкасавшихся с ними, каждую идею, которая казалась им полезной. Будучи деятельными и прагматичными, они отказывались от любого обычая, если он не действовал так, как было нужно. Вот почему они всегда пользовались тем запасом идей, который наилучшим образом отвечал условиям, в которых они оказывались, и этот их арсенал никогда не отличался особой утонченностью или сложностью. Воинам требуются надежное оружие, простые планы и несложная организация их жизни. Нужно также отдать должное умению норманнов управлять: мудрые священнослужители, выдающиеся художники и архитекторы, все иноземные мастера, нанятые ими, учились служить своим покровителям именно так, как те того требовали.

Обладая такими качествами, нормандцы не могли не оставить своего следа в жизни Англии. Они были готовы учиться и учить, при этом давая поистине суровые уроки. Как и большинство завоевателей, имеющих творческие способности, они с готовностью строили. Холмы, на которых возводились нормандские замки, не исчезли до сих пор. И поныне стоит лондонский Тауэр. В архитектуре церквей легче всего распознать именно романский стиль нормандцев. Его простые геометрические формы, оживленные несколько аляповатым орнаментом, его тяжеловесность и грубоватое исполнение, неожиданная высота некоторых алтарных сводов, впечатляют и радуют глаз. В этом стиле нет ничего усложненного, но в то же время он показывает уверенность и подчас дерзость.

Хотя нормандцы довольно поздно пришли в уже обжитую сельскую местность, им все же удалось оставить свой след и здесь. В названиях англосаксонских деревень часто есть имена нормандских феодалов. Неизбежным было то, что влияние нормандцев на общественную жизнь оказалось менее ощутимым. Однако и сегодня можно встретить таких англичан, которые с гордостью заявляют, что их предки «пришли с Завоевателем». Французский остается вторым по распространенности языком в Англии. Детей чаще называют Уильямом, Робертом и Генри, а не Эдгаром, Эдуардом или Гарольдом. Нормандская аристократия надолго стала объектом подражания для нижестоящих слоев населения. Поэтому и английский язык обязан французскому почти так же, как и древнеанглийскому, благодаря чему он обладает наиболее богатым словарем.

Принеся с собой сильные традиции, нормандцы обогатили большинство сфер английской жизни. Мало в какой стране была более многоликая культура, чем в средневековой Англии. Ни в одном государстве не сохранялась столь долго непростая ситуация равновесия между североевропейскими германскими и южноевропейскими романскими традициями. В основном же, несмотря на влияние нормандцев и их французских последователей, Англии удалось сберечь германский характер в общественных порядках и религиозном мироощущении. Англичане чувствуют свое родство с северными народами Европы, но в то же время они почти всегда обращаются к югу в поисках художественного вдохновения, поскольку их притягивают страстность, фривольность, логичность и ясность — вся палитра романской культуры. Вильгельм Завоеватель обладал очень малой долей этого романского своеобразия, а Ланфранк стремился свести его в себе до минимума. Тем не менее Вильгельм, проложив, так сказать, более широкий путь на юг и перекинув мост через Ла-Манш, впустил в Англию те влияния, которые помогли ей войти в новый век — век французской цивилизации.

ИЗБРАННАЯ БИБЛИОГРАФИЯ

А. Библиографии

Нормандское завоевание Англии всегда привлекало большое внимание и вызывало много споров. Приведенная ниже библиография не очень большая, да и тексты выбраны произвольно, поэтому следует сказать, что люди, изучающие этот предмет и желающие лучше ознакомиться с какой-либо его конкретной стороной, должны пользоваться списками более полными, нежели тот, что приведен здесь. Особенно полезными источниками являются справочник У. Боснера «Библиография по англосаксонской и кельтской истории (450–1087 гг.)» (W. Bosner, An Anglo-Saxon and Celtic Bibliography (450–1087 )) (1957) и список работ в книге Дэвида К. Дагласа «Вильгельм Завоеватель» (David С. Douglas, William the Conqueror ) (1964), с. 3–7, 427–447. Ценный обзор литературы по разным аспектам истории Нормандии представлен в «Обозрении нормандского общества» (Bulletin de la Societé de Normandie ), вып. XXXVI–XXXVII (Кан, 1926, 1929). Также следует обратиться к книге «Английские исторические документы» (English Historical Documents ), т. II (1953), под ред. Дагласа и Дж. У. Гринуэя.

Б. Основные источники

Главными работами, написанными современниками тех событий, являются следующие: Гильом де Пуатье «Деяния Вильгельма» (William of Poitiers, Gesta Guillelmi ), ред. и пер. на французский язык Ремонда Форевиля, «Классические произведения по истории средневековой Франции» (Les classiques de l'histoire de France au moyen age) (Париж, 1952); Гильом Жюмьежский «Деяния герцогов Нормандских» (William of Jumièges, Gesta Normanorum ducum ), под ред. Жана Маркса (Руан и Париж, 1914); «Англосаксонская хроника», под ред. Дороти Уайтлок и др. (1961), и тот же текст на латинском языке в книге Флоренция Вустерского «Хроника хроник» (Florence of Worcester, Chronicon ex Chronicis ), под ред Б. Торпа, издание Английского исторического общества (1848–49). Отметим также труды двух выдающихся историков следующего поколения: Ордерик Виталий «История церкви в тридцати книгах» (Ordericus Vitalis, Historia Ecclesiastica libri tredecim ), под ред. А. Ле-Прево, из Собрания Французского исторического общества (La Collection de la société de l'histoire de France) (Париж, 1838–55) — работа особенно ценная, так как в ней сохранились последние страницы книги Гильома де Пуатье, не дошедшие до нашего времени; и Уильям Мальмсберийский «О деяниях английских королей» (William of Malmesbury, De Gestis regum Anglorum ), под ред. У. Стаббса, в серии «Роллз» (Rolls Series, 1887–89). Основные документы представлены в книгах «Сборник законов герцогов Нормандских с 911 по 1066 г.» (Recueil des Actes des Ducs de Normandie de 911 à 1066 ), под ред. M. Фору, издание Общества антикваров Нормандии (Société des Antiquaires de Normandie) (1961), — по истории Нормандии, а также «Реестры англо-нормандских королей» (Regesta Regum Anglo-Norman-norum ), под ред. Г. У. К. Дэвиса (1913) — по истории Англии. Не следует забывать и об иллюстрированном издании «Ковер в Байе» (The Bayeux Tapestry ), под ред. сэра Фрэнка Стентона (1957). О ценности некоторых из этих источников говорится в книге Стена Кернера «Битва при Гастингсе, Англия и Европа, 1035–66 гг.» (Sten Körner,The Battle of Hastings, England, and Europe, 1035–1066 ) (изд-во «Лунд», 1964).

В. Биографии

Самое объемное описание жизни Вильгельма Завоевателя содержится в книге Э. А. Фримана «История Нормандского завоевания» (E. A. Freeman, The History of the Norman Conquest ) (в 5 томах, 1867–79), однако в наши дни ее почти не читают, и к тому же, если с ней имеет дело не специалист, она может ввести читателя в заблуждение. Более современными являются работы сэра Фрэнка Стентона «Вильгельм Завоеватель и правление нормандцев» (Sir Frank Stenton, William the Conqueror and the Rule of the Normans ) (1908) и Дэвида К. Дагласа «Вильгельм Завоеватель» (David С. Douglas, William the Conqueror ) (1964).

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 Следующая ⇒

Последнее изменение этой страницы: 2019-06-20; Просмотров: 185; Нарушение авторского права страницы