Венгрия — подрывная шашка в середине Дунайской впадины

⇐ ПредыдущаяСтр 25 из 40Следующая ⇒

Лишь ещё один народ в этом пространстве граничит с таким же количеством чужых народов: мадьяры; а вместе с сербами они граничат со всеми одиннадцатью прочими народами юго-восточной Европы. Мадьяры занимают середину низменности. Нигде кроме как на севере их закрытый район поселения не достигает отрогов окружающих паннонскую впадину гор. Их сила происходит из равнины, того западного ответвления северно-евразийской степи, откуда гунны и авары предпринимали свои разбойничьи набеги.

Прежде турок, но после болгар — турки покорили выдвинувшийся в юго-восточную Европу и здесь единственный в Дунайской впадине ставший оседлым тюркский народ. Завоеватели и покорители более слабых окраинных народов — таких, как румыны, жители Трансильвании, словаки и хорваты, они использовали своё срединное положение1 вплоть до 1918 года. Важность их срединного положения они дали почувствовать прежде в личной унии, когда Австрия после 1866 года, лишённая своей немецкой позиции, без Венгрии уже не была великой державой. В 1867 году с достижением ими соглашения они уничтожают необходимую перестройку Дунайской монархии. Благодаря их упорному отказу во всяком самоопределении находящимся в их подчинении славянам, румынам и немцам представляющие только 40% венгерского и только 16% австрийско-венгерского населения мадьяры становятся легальной подрывной шашкой в середине габсбургскогой многонациональной империи.

Будапешт был их геометрическим центром и данной ключевой позицией, Вена как таковая была хотя и расположена между Брюсселем и Белградом, соответственно также между Франкфуртом и Белградом, но уже не между Пассау и Белградом. Свободная от своего западного влияния, для востока она стала обременительной как запад и тем самым в противоположность Будапешту оказалась в невыгодном положении. С позиции тогда ещё более двух третей Дунайской впадины контролировавших мадьяр (сегодня это едва ли пятая часть) Австрия была более или менее окраинной областью, просто изъяном в великой венгерской структуре ландшафта. Её бреши зияли на западе и на юге, перед Веной и Белградом, перед началом и концом Дуная. Немцы и сербы стерегли вход. Если Сербия принадлежала туркам, они обладали свободой выхода на север. Если она была австрийской, австриякам открывался выход к югу.

Сербия сохраняла ключ как к тому, так и к этому направлению. Белград был важнее Будапешта, помощь сербов была необходимой для каждого устроителя Дунайского пространства, неотменимым противовесом против оппозиционной мадьярской срединной земли. В дотурецкое время несмотря на повторявшиеся попытки венгры никогда не смогли обосноваться в Сербии — народ всадников против народа гор. Вторжение турок отбросило оба народа назад, сербов, однако, несравнимо жёстче и на более продолжительное время чем венгров. Сербская главенствующая роль была сыграна, чего нельзя сказать о мадьярах. Не в последнюю очередь отсюда, именно из их истории, объяснимо и актуальное поведение сербов.

Трагедия сербов

Проникание зафиксированных позже славян племён на весь балканский полуостров начинается вследствие раскрепощённого гуннами переселения народов уже при императоре Юстиниане. Его первые волны движутся от германцев, поперёк пересекающих юго-восток Европы на юг, главным образом это готы, но и аланы и гепиды. Позже они аварами, на севере до Богемии, и здесь до Иллирии частью распространились, частью ушли в другие края. Уже в 6 веке хорваты освобождают — под именем Hervaren возможно германского происхождения — таких уже достигших берега Далмации славян из рук аварской власти. Так же добровольно, как и славяне под защитой степного народа заступившие на место болгар в низовье Дуная и сербы с их переселением в горы Иллирии оказываются под верховенством восточно-римской императорской власти (на время и хорваты, но только те, кто обосновался на берегу).

Сербы только весьма редко объединялись племенным вождём, как это было на краткое время в 9 веке. Они создали своё первое настоящее государство в конце 11 века; оно охватывало части Боснии, после двух периодов — сначала двадцатилетнего, потом семидесятилетнего болгарского господства. Это произошло, несмотря на повторявшиеся нападения теперь мадьяр и несмотря на сильное византийское противодействие. Правитель Зеты получает корону из рук папского легата. Столица королевства — далеко от Венгрии, Болгарии или Византии — это сегодня албанский город Скутари.

Однако же стойкое единство приносит сербам только двенадцатый век при династии Неманья, только без Боснии, которая в 1204 году после недолгой свободы оказалась опять под властью Венгрии. И её первый король получает своё королевское достоинство от римской курии, от Византии и как контрмеру признание впредь самостоятельной, сербской православной церкви. Тем самым принято церковное решение и с одной стороны Балканы от Чёрного до Ионического моря наконец становятся православными2, но с другой стороны хорваты так же окончательно выпадают из этого балканского контекста. Как Венгрия и Польша, и их страна становится предпольем, зоной нападения Запада, гласисом Запада. Это отделение от сербов, говорящих на одинаковом с ними языке, позже углубляется мощным вторжением турок.

Но прежде 13 век и начинающийся 14 век становятся золотым веком сербской истории. При доме Неманья Сербия становится господствующим на Балканах государством. Византийский суверенитет поколеблен. Немандьиды сами стремятся получить трон императора. Последовательно покоряются Македония, позже Тессалия, также половина Албании, Болгария принуждена вступить в союз. Скопье становится королевским городом. Республика Рагуза подпадает под сербскую защиту.

Перенос политического центра тяжести в Серес, в наполовину греческий юг, сопровождается расцветом собственного, выросшего на византийских образцах церковного искусства и культуры двора. Право упорядочивается. Издаются законы, обеспечивающие каждому жителю империи независимо от происхождения или веры свободу, жизнь и имущество, и эти законы также действительно неподкупно исполняются.

Стефан Душан, предпоследний из рода Неманьидов, уже именует себя «императором расков и ромеев», он уже предлагает — ещё своевременно — императору Карлу 1V и папе Иннокентию V1 совместную войну с турками с собою во главе, то есть себя он предлагает как верховного главнокомандующего. Блеск его двора становится ярче блеска двора василевса на Босфоре, но потом, спустя почти шестнадцать лет после его смерти, за крутым взлётом следует стремительное падение: грандиозная победа турок. Уже в 1371 году объединённые войска у Matiza — это место ещё сегодня называется «гибель сербов» — потерпели тяжёлый ущерб, потом 15 июня 1389 года в решающей битве на Amselfeld ещё раз, но в этот раз они потерпели сокрушительное поражение и пожертвовали всем сербским дворянством.

Турки сначала довольствовались достигнутым. Их войско настоятельно нуждается в том, чтобы дойти до персидской границы. Сербы без вождя, обязанные впредь повиноваться и платить дань, более не представляют никакой опасности. То, что Венгрия, ставшая отныне прифронтовым государством, поддерживает отпавших от турок сербов, албанцев и валахов, не может спасти их страны. Этого не может сделать ни венгерский национальный герой Janos Hunyadi, ни Skanderbeg, герой Албании. Когда в 1448 году дело доходит до битвы на Amselfeld, турки оказываются победителями. Судьба сербов решена. В 1453 году Сербия окончательно оккупирована. С этого момента её история закончена на 400 лет. Её развитие превано, её будущее — быть под турками.3

Богомилы

Десять лет спустя та же участь постигла Боснию. Несмотря на затеваемые папой крестовые походы, богомилы воевали против Венгрии, Хорватии, против сербов и против республики Венеция за свою свободную государственность. Это было при Stefan Trcko. Он именует себя «королём сербов и Боснии», позже «королём Боснии и Далмации». Во время одновременного упадка византийской, болгарской и сербской власти эта держава последней в юго-восточной Европе достигает своего расцвета. Она распростёрлась вдоль берега до города Каттаро (ныне Котор), но пришла в упадок со смертью Stefan Trcko. Враги богомилов ещё раз завоёвывают страну, однако уже в 1463 году и их сметают турки.

Но преследуемые богомилы — всё равно состоявшие в духовном родстве с суфиями, как на Западе с альбигойцами и в Боснии с арианскими вестготами — переходят в ислам и избегают по отношению к себе большей вражды. Таким образом, здесь сохраняется постоянный правящий слой, когда, к примеру, в Румынии этот слой был замещён фанариотами, это значит византийцами, поставленными турками для задач управления.

Пробуждение и ложный путь

В Сербии же, напротив, кроме турок и местных православных священников имелись только крестьяне. Дворянство было уничтожено. Однако именно среди этих сербских крестьян, как ни у кого из прочих балканских народов, воспоминание об утраченной свободе осталось стойким и живым. В своих далеко разбросанных горных селениях они на протяжении 400 лет несвободы воспевали своё гордое прошлое в песнях и сагах и передавали его от отца к сыну и от сына к внуку. Наконец, в конце 19 века с постепенным обретением государственной независимости отныне собственная сербская армия и быстро образующаяся каста политиков зашли под влиянием чуждых пространству образцов уже в 1918 году в тупик называющего себя «Югославия» ошибочного развития, в непрочную в долгосрочной перспективе тюрьму народов, построить которую вновь в 1945 году стоило огромных человеческих жертв. Больших жертв стоила так же начавшаяся в 1991 году упрямая попытка спасти то, что нельзя было спасти.

Две столицы

Очень поздно, незадолго перед 1 Мировой войной, после сперва выбранного для пребывания независимого сербского правительства Ниса, в конце концов сербской столицей стал Белград, город, на протяжении долгого времени едва ли бывший в самом деле сербским. Этот город под именем Сингидунум некогда служил римлянам как опорный пункт. Это название осталось позже в Византии. В 583 году он был покорён аварами, позже он принадлежал то Византии, то Венгрии. В 1456 году Hunyadi освобождает войско крестоносцев запертых в городе турками. Для сербов Белград был тогда ещё городом на внешней границе их области проживания. Впрочем, и Австрия возникла не в Вене.

Оба города с нетерпением ожидали власть, благодаря которой они смогли бы стать трамплином. Столетиями Вена была одновременно немецким пограничным городом и городом кайзера. В этом причина её повышенной опасности и её претензии на обладание Венгрией. Наоборот, перенос столицы маленькой Сербии на Дунай был недвусмысленным вызовом Австрии.

Местопребывание столицы может быть выражением отступления, как в 1917 году замена Петербурга Москвой или как в 1922 году замена Стамбула Анкарой, однако в приграничных столицах часто бывает выражением ожидаемого распространения территории, как в случае Вены и позже Белграда, впрочем также в своё время Берлина. Его изначальное местоположение на крайнем западе Пруссии предупредило её позднейшее продвижение на Маас и Мозель уже в 17 веке.

Но если мы спросим, возвращаясь к Вене и Белграду, об их самом бросающемся в глаза геополитическом различии, то мы заметим, что Белград находится сразу дважды в центре тяжести большого пространства, а Вена — между двумя, собственно говоря, между почти тремя большими пространствами, именно между франкским или западно-европейским и юго-востоком Европы, в то же время — через Моравию — граничит ещё с северо-востоком Европы. Её отличительный признак — это соединяющее, ищущее связь, но не покой в собственном весе, в собственном центре тяжести большого ландшафта. Ибо её ближайшее окружение — Моравия и восточная Нижняя Австрия — это опять же лишь малый промежуточный ландшафт между теми тремя большими пространствами и, следовательно, отсутствие собственного веса.

В этом отношении Вена представляется в невыгодном положении не только в сравнении с центрами тех больших ландшафтов, как, например, в сравнении с Парижем или Берлином или же с Белградом, но и в сравнении с такими центрами как Прага или Мюнхен. Перед 1866 годом этого не осознавали. И если вокруг Вены и строилось немецкое большое пространство, то это было не соответствующее ландшафту членение, но этническая гарантия. Однако именно этот фактор отсутствует в случае Белграда, отсутствует у сербов. Для них одних паннонское пространство слишком велико, как и весь юго-восток Европы. Они составляют в этих пространствах меньшинство среди многих народов.

И тем не менее, их незаменимое, геополитическое положение при малой численности сделало их — их и страну, их и Белград — предпочтительным рычагом чуждых этому пространству держав, который Франция и Россия прежде всего, но, конечно, и Англия использовали всегда против Вены, против Германии. Сербы оказались удобны для разжигания 1 Мировой войны.

Разрушенный эллипс

С отступлением турок немцы и сербы являются природными партнёрами в паннонском пространстве, но Вена и Белград как и прежде являются центрами эллипса. Превратить этот эллипс в политическое единство — таково было геополитическое требование. Это требование исходило от Австрии, принц Евгений Савойский, казалось, исполнил его. Но что же произошло, едва он умер?

Совершенно неподготовлено объявили войну, которая собственно говоря была войной русских. Принц Евгений Савойский настоятельно советовал своему кайзеру оставить Марии Терезии сильное, в любое время готовое к битве войско. Но Карл V1 уверенно — но, как мы знаем напрасно — вложил все деньги в Прагматическую санкцию 1713 года. Войско, его оснащение и вооружение пришли в упадок.

40000 человек стояли в Венгрии, но три корпуса были посланы в трёх различных направлениях — в Боснию, Сербию, Валахию — против врага; с 20000 восставшими сербами и албанцами не объединились; последние были разбиты турками. Ошибочно посланные в бой отряды кайзера в конце концов должны были вернуться со всех трёх фронтов.

Следующий год приносит бесславное окончание. Новый, требующий явно слишком многого от своего поражения главнокомандующий из-за незначительного проигрыша сразу же отступает за Дунай, просто бросает на произвол судьбы храбро защищавшийся Белград и посылает графа Найпперга в лагерь великого визиря для того, чтобы заключить мир. Мир даруется ему за уступки всех достигнутых Австрией в Пассаровицком мире областей. Одним росчерком пера была подарена Сербия.

«Надежда сербов вести под австрийским скипетром достойную жизнь, больше не имела места». Так говорится в V11 томе изданной Шпамерсом в 1894 году в Лейпциге мировой истории. Продолжение гласит: «Если бы австрийцы стали оспаривать принадлежность Сербии, то Австрия стала бы господствующей на севере Балкан державой и немецкой культуре открылось бы там необозримое поле возможностей. Отныне все эти грандиозные перспективы были утрачены». Пьемонт по эту сторону Дуная

Эти перспективы всё же были не совсем утрачены, поскольку пятьдесят лет спустя, в 1789 году — во время Французской революции — Белград в теперь успешной в военном отношении войне был опять взят под начальством Лаудона, но в 1790 году согласно мирному договору между Австрией и Турцией в Систово Леопольд 11 восстановил status quo ante bellum, в этот раз будто бы под английским и прусским нажимом. С этого времени больше никто не продолжил дело принца Евгения Савойского. Однажды утраченное осталось утраченным, осталось таковым и в 1878 году. Тогда, во время занятия Боснии и Герцеговины Австрией, Мольтке, победитель Hradec Kralove, но теперь союзник, заметил, что победа будет неполной без принятия и всех прочих сербских областей. Он отчётливо понял, что сербы были для Австрии важнее, чем какой-либо народ их монархии кроме немцев.

Удовлетворить это ясное требование и подготовить его исполнение — этот путь ещё оставался, но не обязательно он был военным. Завоёвывают не только посредством меча. Возможность создали ещё 17 и 18 столетия. С того времени вследствие массового заселения беженцев в Банате и в Сирмии имелось значительное сербское меньшинство и по эту сторону Дуная.4 К сожалению, это меньшинство так и не испытало соразмерного своей важности обхождения. Впрочем, уже Иосиф I в 1706 году и Карл VI в 1713 году подтвердили их старые, восходящие к 1690 году особые права. Поскольку сербское самоуправление всё же всегда было у ревнивой Венгрии бельмом на глазу, Карл VI вскоре снова отменил его, так как он зависел от признания Прагматической санкции венгерским рейхстагом.

Прагматическая санкция оказалась гигантским ошибочным инвестированием. Однако сербы требовали своих гарантированных прав. Сербский национальный конгресс выразил протест и уже в 1735 году дело дошло до крестьянского восстания, которое было подавлено в 1736 году. Габсбурги снова сделали ошибочный ход. Речь шла о том, чтобы сделать из сербов по эту сторону Дуная сербский Пьемонт.

Пожалуй, подобного рода ходы мысли были сначала чужды 18 веку, но в 1790 году, когда Леопольд II основал «Иллирийскую канцелярию при дворе», уже не могли иметь места. Достижение сербов на военной границе, безусловная надёжность этих «пограничников» и их потомков до 1914 года оправдали попытку сделать их передовым отрядом сербской свободы. Зачем, собственно говоря, отправились на фронт принц Евгений Савойский и Лаудон? Для чего же иного создали предпосылки их победы?

Однако вместо того, чтобы причинять неудобства туркам или венграм, в Вене стали рыть яму для России. Полумерами ничего не достичь, ни по отношению к Богу, ни на земле.

Перевод с немецкого Ю.Ю. Коринца

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒