Дмитрий Полиглот Петров Вадим Борейко

Стр 1 из 4Следующая ⇒

Дмитрий Полиглот Петров Вадим Борейко

Магия слова. Диалог о языке и языках

Дмитрий Петров, Вадим Борейко

Магия слова

Диалог о языке и языках

Предисловие

Эта книгу я представляю с удовольствием.

И вам, и себе.

Она хороша. Она откроет вам глаза на великую тайну: как овладеть миром, как подчинить его себе — с очень скромным бизнес-планом, что немаловажно.

И заодно избавиться от немоты, глухоты и бестолковости.

Лирическое отступление.

Где-то посреди Китая, в горах, в деревне я испытывал кошмарный ужас, я начинал понимать, а каково обычным простым людям, которые — хоть как-нибудь плохо — не знают по крайней мере с полдюжины языков. В такой вот китайской глуши есть места, где местные не знают ни пары слов по-английски, все вывески на иероглифах и в кабаке нет ни одной вилки, а все сплошь палочки.

Я там объяснялся с местными при помощи жестов, как будто я Робинзон, а они мои новые Пятницы.

Какая мука!

Меж тем как выучить чужой язык — очень просто. Ну, тут можно долго рассуждать вокруг да около того, что такое — знать язык. Возможны варианты, разные уровни: от бесед с официантом до написания поэм пушкинского уровня. Однако все мы легко сойдемся на том, что, если человек бегло болтает на чужом, пусть даже с тысячей ошибок, это уже что-то. Жить можно.

То, к чему сам я пробивался вслепую, во тьме, спотыкаясь и падая, возвращаясь назад и бессмысленно кружа по истоптанным ненужным полянам — тут объяснено коротко, ясно и научно. Я в свое время учил языки как мог, теряя темп и время, страдая и подумывая о том, чтоб на все плюнуть — а тут, пожалте вам, дается эффективный метод.

Вот еще что важно.

Пару слов про авторов, каждого из которых я давно знаю и люблю, порознь и вместе. Они яркие люди, прожженные инженеры человеческих душ, конченые интеллектуалы, блестящие собутыльники.

С Борейко мы учились на журфаке МГУ (1975–1980) и жили в общаге бок о бок, правда, в разных комнатах, но часто и весело встречались в простецких студенческих застольях. Он был тогда, кстати, живописцем, играл в Дали и Ван Гога, и до сих пор его картины хранятся у однокурсников — но не у меня, я после выпуска далеко не сразу перешел к основательной оседлой жизни и потому не таскал за собой предметов, которые не влезали в вещмешок. А еще он был вундеркинд и оригинал, что выгодно отличало его от большинства наших товарищей, заточенных на тупое делание скромной карьеры в партийной унылой печати.

Я после то и дело наезжал к нему в Алма-Ату (с тех пор, как город стал называться «Алматы», я умудрился в нем ни разу не побывать), в которой он осел, и мы обменивались свободными мыслями.

Позже в Алма-Ату я к Борейко заслал и Петрова; он в те же самые годы, что мы в МГУ, учился в инязе, и мы, не будучи с ним знакомы, — как выяснилось позже, через 20 лет после окончания студенческой жизни, — ухаживали иногда за одними и теми же девушками. Лишне говорить, что девушки эти были не русские, но — носительницы иных языков, которыми мы овладевали в юности. Лучшего метода учить иностранный до сих пор не придумано; об этом много и по делу сказано в этой во всех смыслах поучительной книге. Если у вас есть возможность повторить этот наш с Димой опыт, то вы счастливый человек, и мы, два примерных семьянина, вам с легкостью позавидуем.

Петров после продвигал в Казахстане новые лингвистические методы (по слухам, он отговорил казахов от перехода на латиницу), а Борейко (форпост русской словесности на Востоке) я передал его (кому кого — тут не суть важно), чтоб он не скучал на чужбине долгими зимними вечерами. Короче, они начали дружить через мою голову и даже вот написали вдвоем книгу — не то чтобы совсем Ильф и Петров, но Борейко и Петров, а если продолжить эту игру в слова, то Корейко и Катаев, сами понимаете.

Я одним из первых прочел первый вариант этого труда, в целом его одобрил, но решительно потребовал расширить некоторые пассажи. В частности, абзац о том, как Борейко за 4 дня выучил итальянский, я потребовал разогнать до отдельной большой главы. Как видите, мой совет был принят, а глава эта — самая теперь в книге ценная.

Я пишу эти строки в городе Ровинь, в доме на улице Zagreba& #269; ka, куда меня забросила жизнь.

— И что же, ты недели через три заговоришь на хорватском? — спросили меня тут случившиеся рядом русские, которые знакомы с моими повадками.

— Нет, не через три, а через две, — малодушно ответил я, уже точно зная, что по-хорошему хватило б и четырех дней. А если принять в расчет сходство хорватского с русским, украинским и польским, на которых я кое-как болтаю, то можно б и быстрей отличиться… Но — мне лень гнать лошадей, к тому ж полно срочной писанины на русском… Но, тем не менее, это сладкое чувство легкости бытия, иностранного бытия, когда вы играючи берете новый чужой язык, давно уже есть у меня, оно появится и у вас — если вы проштудируете эту книжку.

Ну что ж, приятного вам чтения, дети мои.

Игорь Свинаренко, писатель

От авторов

Глава 1

Магия слова

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий».

Первое послание к коринфянам,

Глава 13, Стих 1

«Язык с Богом беседует.

Язык царствами ворочает.

Язык языку весть подаёт».

Из «Пословиц русского народа»

под редакцией В.И. Даля

«Не только во имя добра, но и во имя зла язык сделал нас людьми. Лишённые языка, мы были бы такими, как собаки или обезьяны. Обладая языком, мы являемся людьми — мужчинами и женщинами, одинаково способными как на преступление, так и на интеллектуальные достижения, недоступные ни одному животному, но в то же время часто на такую глупость и идиотизм, которые и не снились ни одному бессловесному зверю».

Олдос Хаксли

Д. Петров: В западной Амазонии, на стыке Бразилии, Перу и Эквадора есть регион, где живут несколько десятков индейских племён общей численностью не более пятидесяти тысяч человек. Дороги в тех краях ещё те, расстояния приличные, племена эти в течение столетий были изолированы друг от друга, поэтому языки (кстати, все бесписьменные) существенно между собой различаются. Народ местный, прямо скажем, «академиев» не кончал, да что греха таить, грамоте-то далеко не каждый обучен. И при этом средний тамошний индеец говорит, по меньшей мере, на десяти языках.

Племена там всё больше малочисленные — от 20 до 1500 человек, а общаться надо. И ведь общаются. И своими способностями даже особенно не гордятся. Пожимают плечами: а как же, ведь с этими надо так говорить, а вон с теми по-другому легче договориться.

В. Борейко: Да что там за языки у дикарей? Твоя моя понимай — и дело с концом!

— Как бы не так! Например, языки группы тукано обладают сложнейшей морфологией, разветвлённой структурой глагола с количеством форм, гораздо большим, чем в европейских языках.

— И как же носители этих языков овладевают ими без учебников и грамматических справочников?

— Они просто не знают, что это трудно! Любой, кто предложил бы им формальное описание структуры тех языков, на которых они говорят, по меньшей мере, рисковал бы стать мишенью для стрелы, отравленной смертельным ядом кураре.

А вот другой пример. Зачем носителям арчинского языка, которых всего тысяча и которые все живут в одном дагестанском селе, 16 падежей и 8 классов существительного, 17 видо-временных форм и 10 наклонений глагола? Сами-то они об этом богатстве и понятия, скорее всего, не имеют, но ведь пользуются им!

— Странно. Структура современных мировых языков ведь гораздо проще.

— Принято считать, что эволюция — это движение от простого к сложному. Но почему-то в языке всё происходит наоборот. Латынь, санскрит, старославянский, древнегреческий и древнеанглийский обладают гораздо более богатой и сложной структурой, чем современные языки, которые произошли от них. Архаичные языки, даже не имеющие письменной традиции, оснащены большим арсеналом средств для описания мира и отношения к нему человека. У них всегда было больше форм, но меньше норм.

— Чем ты это объясняешь?

— Представляется, что у языков древности и у архаичных языков, существующих поныне, было какое-то более цельное, более непосредственное отношение к миру, в котором они возникли. Они воспринимали действительность как единое целое, в то время как современные языки стремятся как можно более рационально разбить Вселенную на составные части и построить из них схему. Недаром именно древние языки — латынь, санскрит, церковнославянский — продолжают использоваться как языки богослужения. Служения тому самому изначальному единству. Происхождение языка так же загадочно, как и происхождение Вселенной или возникновение жизни. Версий много, а как оно было — никто не знает. Я склоняюсь к тому, что появление языка людей было не эволюционным, а взрывным, и первоначально это была форма коммуникации, в которой слова были лишь одной стороной явления наряду с эмоциональными и интуитивными связями.

Слово всегда было инструментом творения, и само было творением.

Египетские жрецы стремились познать истинные имена вещей, так как только истинное имя открывало " силу сияния слова". Кельтские друиды говорили с богами на понятном им тайном языке. Сакральные языки были и остаются частью практически любой культуры. А сколько разных странных, страшных и смешных законов и привычек связано с речью. От парламента до тюрьмы, от профессиональной среды до семьи — везде свой речевой этикет, свои нормы и свои табу.

— Так обладает ли слово силой?

— Ну, силой не силой, а уж стоимостью точно обладает. Иначе почему у крупнейших мировых компаний такая непропорциональная здравому смыслу стоимость торговой марки? Слово Coca Cola в стакан не нальёшь и не выпьешь, однако стоит оно на порядок больше, чем вся продукция и всё оборудование компании с этим названием. Чем не волшебство? И в чём здесь принципиальное отличие современного общества от тех культур, в которых медведя называли как угодно, только не медведем?

Когда читаешь описания первобытных обществ, на первый взгляд складывается впечатление, что все эти поверья, связанные со словами, появились как проявление суеверий и невежества. И всё-таки странно: жизнь древних людей была и так непроста. Днём и ночью надо было выживать, искать добычу и не становиться добычей самому. Тут уж не до лингвистических изысканий. А они уделяли столько внимания словам!

— Ну, и откуда тогда время и желание морочить себе голову, создавая сложнейшие системы условностей и запретов, связанных с языком, который вроде бы призван служить простой и самой прагматичной цели — общению?

— А что, если попробовать принять древние представления о силе слов не в переносном — а в самом буквальном смысле? Может быть, люди, живущие в симбиозе с природой, обладали и обладают не только более развитым обонянием, зрением и слухом? Известно, что наши предки лучше видели в темноте, различали шорохи, недоступные современному уху, и улавливали тончайшие запахи на огромных расстояниях. Вероятно, такое цельное и обострённое восприятие мира позволяет людям, воспринимающим себя частью природы, различать какие-то тончайшие нюансы существующих во Вселенной взаимосвязей. В том числе и невидимых нитей, соединяющих воедино причинно-следственную цепочку «мысль — слово — действие — явление». Тогда запреты на употребление одних слов и обязанность произносить в определённых ситуациях другие слова — лишь естественный и очевидный выбор, диктуемый здравым смыслом. Я думаю, что, например, появление метафор, переносных значений, — это не праздное украшение речи, а инструмент сохранения объёмности, многомерности образов и ощущений в словах.

Правильно оформленная звуковая формула воздействует на среду, приходя в резонанс с её элементами. Если принять во внимание теории голографического строения мира, то можно вполне представить себе, как направленная, насыщенная смыслом вибрация изменяет структуру окружающего пространства.

— Однако, если допустить возможность эффективного преобразования мироздания посредством слова, возникает вопрос: где список самых действенных заклинаний, с помощью которых мы немедленно устроим себе самый лучший из миров? Приведи пример хотя бы одного.

— " По щучьему веленью, по моему хотенью". Бери на здоровье — и пользуйся! Пробовал — и ничего не получилось? Значит, тебе просто не довелось ни разу поймать щуку, поговорить с ней по-человечески и затем отпустить подобру-поздорову.

— Ну, не хожу я зимой на рыбалку.

— Обрати внимание: в сказке про Емелю, кроме самого текста заклинания, присутствуют ещё два элемента, которые необходимы, чтобы наделить заклинание волшебной силой.

— Это какие же?

— Во-первых, своего рода альтернативное сознание, отход от стандартного, стереотипного восприятия. Говорящая щука — явно нестандартная ситуация. Такое можно увидеть как раз в том состоянии, к которому стремятся адепты самых различных духовных и эзотерических традиций. Оно позволяет видеть реальность под несколько иным углом и служит источником энергии веры.

Во-вторых, имеет место некий нравственный поступок, определённая жертва. Отношения с Вселенной, с жизнью основаны на взаимности. Поэтому, чтобы запустить механизм причинно-следственной связи заклинания, надо сделать первый шаг — принести жертву, и тогда награда будет столь же неотвратимой, как и наказание. Проявить милосердие, отказавшись в холодный зимний день от наваристой щучьей ухи, — это ведь жертва, явно требующая воздаяния!

— Магия, однако.

— Магическое отношение к языку всегда существовало и существует — во всех человеческих сообществах, меняя только форму. Те же механизмы, которые работали в древних обществах в форме табу и заклинаний, сейчас, видоизменяясь, продолжают работать в политических лозунгах, коммерческой рекламе, массовом искусстве.

— Сравни табу прежние и нынешние.

— Мы знаем, что в разных обществах существовал запрет на произнесение слов, означающих носителей силы — доброй или злой. Скажем, тотемное животное — медведь. Говоря о нём, использовали эвфемизмы: в Сибири — Хозяин, Топтыгин и т. д. Подразумевалось, что само слово «медведь» насыщено силой, которая может действовать независимо от цели его употребления (справедливости ради надо сказать, что в русском языке «медведь» — тоже эвфемизм: это «тот, кто ведает, где мёд», а исконно славянское название утеряно).

— Имеешь в виду, что вибрации, производимые звуками этого слова, имеют силу материального, даже физического воздействия?

— Вибрации в сочетании с образом предмета и направлением мысли. Одних звуков недостаточно. Потому что один и тот же набор звуков может означать разные предметы в разных языках. А когда данный набор звуков соответствует определенному образу — появляется рельефность изображения. Пример из современной жизни — отношение к популярным торговым маркам, логотипам: некий пиетет.

— В чем еще проявляется магия слова, кроме табу и подобострастного отношения к брендам?

— Если проанализировать суть крупных конфликтов в истории человечества, многие возникали именно из-за слов. Называть ли некую территорию независимой или автономной, королевством или империей? Если так подумать — а какая разница? Но из-за этого велись войны и убивали массу людей.

— Вот и я думаю: в чем разница между суверенитетом и независимостью? В Казахстане, например, празднуются:

а) День Республики — в честь принятия Декларация о суверенитете 25 октября 1990 года (отменён как выходной лишь весной 2009-го);

б) День Независимости — в честь принятия одноименной декларации 16 декабря 1991 года, когда Союз уже умер и Казахстан де-факто уже ни от кого не зависел.

— Так ты мне и объясни — в чем разница?

— Наверное, суверенитет — это когда двое развелись, но живут в одной квартире (потому что нет возможности ее разменять), хотя в разных комнатах, ведут раздельное хозяйство и друг с другом не спят. А независимость — когда размен все же состоялся, и они разъехались.

— Это одна возможная трактовка. Но ведь могут быть и другие.

Вот тебе еще пример, как одно слово предотвратило международный скандал. Несколько лет назад американский военный самолёт совершил вынужденную посадку на китайском острове после столкновения с китайским самолётом. Китайский лётчик погиб, а американский экипаж фактически оказался в плену. Виноватым никто себя, естественно, не признал, однако за освобождение американцев Китай потребовал у правительства США официального извинения. И вот вам ситуация: ссориться по-крупному никто не хочет, все всё понимают, а выхода нет. И действие переносится в магическую сферу словесных формул. Китай требует извинения (apology ), Америка согласна выразить сожаление (regret ) без признания своей вины. Американским лётчикам светит лет по 15 за шпионаж (а, по существу, за неточное слово). И, наконец, какая-то мудрая голова находит заклинание, выводящее из заколдованного круга. Sorry! Слово, подобное двуликому Янусу. С одной стороны, в зависимости от контекста, " We are sorry" может означать: " Простите, мы виноваты". А с другой: " Нам вас жаль, мы вам сочувствуем, но это ваша проблема". Магическое sorry произнесено, оно подействовало, хотя в разных странах истолковано по-своему.

— Страсть как люблю подобные лингвистические истории. Расскажи еще.

— ОК. Древнеирландские короли, собираясь в поход, брали с собой специалистов своего дела, мастеров слова — филидов, незаменимых в кровавых сражениях. Вот отрывок из средневекового ирландского предания " Битва при Маг Туйред":

«— А ты, о Кайрпре, сын Этайн, — спросил Луг своего филида, — чем в битве нам сможешь помочь?

— Нетрудно сказать, — молвил Кайрпре, — врагов прокляну я и стану хулить да порочить, так что властью своей отниму у них стойкость в сражении».

То есть, задача этих людей была петь так называемые песни хулы против врагов. Видимо, их власть была воистину эффективной, так как гонорары мастеров слова древности не уступали королевским. А умели они не только хулить, но и хвалить. Как тебе тысяча волов и сотня наложниц, подаренных индийским раджой ведического периода певцу за хвалебную оду?

— Нехило. У нас соловьи президента столько не получают.

— Интересно, что в самых варварских — в нашем понимании — обществах молва считалась очень мощной силой. И многие великие воины, не страшившиеся никаких врагов и никакого самого мощного оружия, боялись быть забытыми или обрести дурную славу. Поэтому держали на очень неслабых гонорарах людей, которые воспевали их подвиги, тем самым сохраняя их для истории. Быть забытым или проклятым считалось страшнее, чем быть убитым. Это касалось и викингов, и древнегреческих василевсов, и воинов других эпох и народов.

— Языки есть только у homo sapiens?

— Нет, абсолютно у всего мира живой природы.

— Но Лев Успенский считает, что языком обладают только люди, а у животных и растений его нет.

— Надо тогда четко брать дефиницию: какого языка нет? У них нет параметров человеческого языка — грамматики, письменности, литературы. Но если мы говорим о системе обмена информацией — она, несомненно, есть. Например, недавно учёные выдвинули гипотезу о том, что дельфины общаются друг с другом с помощью звуков, которые превращаются в голографические образы.

Между прочим, я полагаю, что голографический принцип лежит в основе и человеческого языка. Этим, вероятно, и объясняется то, что древние языки, менее оформленные структурно, гораздо более красочны, образны и метафоричны. Слова в них — не просто лексические единицы, а слепки ощущений и картинки образов.

Полный абзац

Слово трансформирует реальность

Рассказывает в беседе с авторами Сергей Лукьяненко, писатель-фантаст:

— То, что слово трансформирует реальность, — конечно, факт. Может, это происходит не так напрямую, как в фантастических книгах. Кстати, в сказочно-юмористическом романе-фэнтези «Недотёпы», который я сейчас пишу, царствует магия красиво сказанных слов. По сути, там волшебниками являются писатели — те, кто могут виртуозно излагать. Если человек впечатляюще описывает бурю — то начинается буря, если он рассказывает, как у него в руках появляется огненный меч, которым он разит врагов, — меч откуда ни возьмись и возникает. И, соответственно, эта магия стирается: если она идет в тираж и становится доступна всем — то быстро теряет свои волшебные свойства. И писатель вынужден непрерывно придумывать все новые красочные обороты, чтобы творить волшебство.

Глава 2

Полный абзац

За скотчем на почту

Рассказывает Вадим Борейко:

— Различное значение одних тех же слов в разных языках порой приводит к забавным коллизиям. В 1998 году я повышал квалификацию в журналистском Фонде Томсона, штаб-квартира которого располагается в городе Кардифф (Уэльс, Великобритания). В нашей группе были две киргизки — Галия и Толкун, немного говорившая по-английски. Перед отъездом они заявились на почту попросить клейкой ленты — запаковать багаж. По-русски ее называют скотч (по названию фирмы Scotch Tape, хотя у нас мало кто об этом знает). Хотя в английском это слово значит только одно — шотландское виски.

— Give us some scotch! Immediately! — Толкун показала на часы. — Я спешу.

— А почему вы ищете scotch именно здесь? — озадаченно спросил служащий.

— Где же еще? Мне сказали, что скотч можно найти только на почте. У меня проблемы с багажом.

— А как это связано с багажом?

— Долго объяснять — вы всё равно не поймете. В той стране, куда мы возвращаемся, меня бы поняли сразу.

— Боюсь, мы вам не сможем ничем помочь. Может, что-то найдете взамен?

— Нет, мне нужен только скотч!

И тут Толкун увидела на полке нужную ей клейкую ленту.

— Так вот же он!

— И это вы называете scotсh?

Глава 3

Учи олбанский, сцуко!

«Слова — образы; словарь — это Вселенная в алфавитном порядке. Собственно говоря, словарь есть книга в самом широком значении слова. Все другие книги содержатся в ней: суть лишь в том, чтобы извлекать их из неё».

Франсуа Вольтер

— Какие ты видишь главные тенденции современного развития языков, с которыми знаком?

— Среди языков сложилась иерархия, которая становится все более очевидной. Если раньше можно было достаточно эффективно вести языковую политику, замкнувшись в рамках одного государства, то сейчас это становится все в большей степени нереальным — в силу информационной глобализации. Телевидение, Интернет, шоу-бизнес — все это мощнейшие факторы функционирования языков. Можно выделить такую иерархию. Английский, наверное, еще долгое время будет выполнять роль связующей коммуникационной системы на глобальном уровне — поскольку это место он уже занял.

— Занял как давно?

— Фактически в середине XX века. Несмотря на то, что Британская империя и Соединенные Штаты занимали достаточно большую территорию и обладали колоссальными ресурсами и в XIX веке, тем не менее, тогда английский не был мировым языком. Роль языка дипломатии, международного общения играл французский, другие языки, которые могли конкурировать между собой. Любопытный факт: когда в конце XVIII века выбирали государственный язык для США, то английский был не единственным претендентом. И с большим трудом, в борьбе, он победил немецкий, который имел очень серьезные шансы стать государственным. Из Германии было не просто много эмигрантов (их пришло немало и из других стран), но это были расселенные по всем территориям тогдашних Соединенных Штатов компактные общины, которые обладали экономическим влиянием.

А к середине XX века, во-первых, произошли подвижки в самом английском языке. В силу того, что он становился языком контрактного права, торговых взаимоотношений, English все в большей степени начал подстраиваться под функцию мирового языка. То есть перестал быть языком только тех народов, для которых являлся родным — англичан, американцев и некоторых других.

— Причины, по которым английский стал универсальным лингвистическим солдатом, только исторические, или они кроются и в свойствах самого языка? В том, что он исключительно конструктивен и рационален?

— Если мы вернемся на тысячу лет назад, то увидим, что английский обладал такой же структурой, как все другие германские и вообще европейские языки. Он ничем не выделялся: не обладал ни компактностью, ни прагматичностью, которыми обладает сейчас. Но благодаря своей распространенности и в силу того, что он стал играть роль lingua franca, то есть языка взаимодействия между разными народами и культурами, английский и превратился в универсальный «код доступа». Об этом говорит хотя бы тот факт, что на двух берегах Атлантического океана сложились культуры, страны и народы, достаточно отличные друг от друга, но, тем не менее, связанные общим языком, который, конечно, со временем видоизменялся, принимал местные формы и черты. Но для того, чтобы приобрести функцию языка международного общения (и особенно общения в сфере торговли — потому что Британия была держава морская и торговая), чтобы быть языком народа, который бороздил все моря и устанавливал правила торговли для всего мира, английский вынужден был в течение достаточно короткого времени — нескольких поколений — стать компактным и легким для усвоения большим количеством людей, которым необходимо было к нему прибегать. И если проследить историю развития английского до наших дней, то он никогда не прекращал меняться. Даже при жизни нашего поколения. Многие формы, которые мы с тобой учили в школе, сейчас уже считаются архаичными; меняют значение слова.

— Например?

— Классический пример — образование будущего времени с помощью вспомогательного глагола shall для первого лица. Сначала в Америке, а потом и во всем остальном англоязычном мире вспомогательный глагол will в этой функции вытеснил shall. А shall приобрел черты модального глагола, не вспомогательного. И используется теперь лишь в различных юридических, канцелярских, бюрократических формулах. В любом контракте формулировки могут быть такие: фирма такая-то обязуется что-то делать. Таквот, «обязуется» — этоshall: «company A shall buy, company B shall sell».

Кроме того, английский стал языком Голливуда. А как говорил Владимир Ильич, важнейшим из искусств для нас является кино. И язык, который стал языком кинематографа, известного во всем мире, опять-таки вынужден был очень быстро принимать формы из разговорной речи и упрощаться. (Тут кстати замечу, что одним из факторов живучести хинди является то, что это язык Болливуда. Многомиллионные, часто абсолютно безграмотные массы смотрят эти фильмы — и язык продолжает жить).

— Надо думать, не в последнюю очередь английский покорил мир и потому, что Интернет был изобретен в США…

— Действительно, хотя он сейчас и потерял свою монополию, долгое время английский был единственным глобальным языком Интернета. В настоящее же время порядка 10–12 языков — с большим отрывом от других — активно используются во Всемирной паутине, охватывая полный спектр тем. В том числе русский. Это, пожалуй, самый новый, самый молодой из факторов существования современных языков — их существование в виртуальной реальности.

— Некоторое время я работал ответственным секретарем в англоязычном журнале. Так там я намучился с переводом русских текстов: постоянно приходилось перестраивать их конструктивно. Английский — язык до безобразия предметный. На русском же можно убедительно болтать два часа и ничего при этом не сказать по существу. Почему такая пропасть между этими двумя языками? Дело в ментальности их носителей?

— Не существует менталитета англоязычного человека. Есть целый ряд менталитетов народов, которые говорят по-английски. Надо разделить структурные свойства английского языка и формы их употребления. По своей структуре английский действительно более компактен. Даже в художественном тексте при передаче прямой речи персонажей можно ограничиться глаголом say: he said, she said. И это будет абсолютно нормально восприниматься. По-русски уже после второго употребления слова «сказал» станет тоскливо. Поэтому неосознанно русскоязычный автор будет использовать массу синонимов: ответил, возразил, осведомился, поинтересовался и т. д. То есть русский требует большего разнообразия. А английский способен выполнить задачи, которые перед ним стоят, через вот эту компактную, монотонную форму.

Что касается пустословия, то, думаю, разница между русским и английским не столь очевидна. Мы знаем примеры выступлений политиков на английском языке, которые берут два ключевых слова — к примеру, свобода и демократия — и, в разных вариантах склоняя и спрягая их, могут говорить часами. Важную роль тут играет фактор эмоциональной насыщенности. Почему Фидель Кастро был способен по восемь часов кряду держать внимание аудитории? Причем, если потом спросить людей, слушавших его, о чем он говорил, они, скорее, скажут, как он говорил, а не о чем.

— А что, разве на английском нельзя говорить так пламенно?

— Пламенно можно говорить на любом языке. Другое дело, что эмоциональная насыщенность играет разную роль в разных языках.

— С этой цифры, пожалуйста, поподробнее…

— Английский — это язык слайдов и клипов. Я очень часто слышал от людей, которые составляют презентации и доклады, как тяжело сделать слайд на русском. По-английски это все логично: назывные формы, буквально два иероглифа, цифры, буквы — JSC (joint stock company), СEО (Chief Executive Officer), СOO (Chief Operating Officer), GDP (Gross Domestic Product), B2B (business to business) — и смысл становится ясен. Начинаешь это писать по-русски, причем для русскоязычной аудитории — сложно для понимания. Хотя они могут тебе на пальцах во время перекура все это рассказать. Но на письме это не передается. То есть английский позволил максимально сблизить письменную форму и устную. Что и сделало его глобальным.

— Справедливости ради заметим, что английский не обладает копирайтом на аббревиатуры. Вспомни наши СССР, ВЛКСМ, КПСС, НКВД и т. д. А какой иностранец поймет вывеску «Отряд ГИБДД ОВД Черкизовского района МВД РФ»?

— Впрочем, у англоязычных в связи с этим возникают определённые проблемы. Во-первых, у носителей других языков — определённые преимущества. Они владеют и своим, и английским. Это некоторым образом ограничивает информационное поле англичан и американцев. А во-вторых, скажем, в евроструктурах и других межнациональных тусовках все говорят по-английски как Бог на душу положит, и чистокровные англосаксы иногда даже не сразу въезжают, что говорят на их языке.

— Почему же тогда русский язык не идет по пути оптимизации, упрощения и делает все, чтобы его максимально трудно было изучить? Разве способен иностранец произнести фразу с четырьмя «щ» — «защищающаяся женщина»?

— Ну, это из серии скороговорок. Представитель любого народа назовет тебе несколько фраз, которыми привык гордиться и по которым он определяет иностранца, пытающегося их произнести. Так что это не есть особенность именно русского языка.

— Вернемся к иерархии. На самом топе — английский…

— …Хотя по численности говорящих — китайский. Китай был самой густонаселенной страной, пожалуй, всегда. Но за последние несколько лет Поднебесная стала не только самым крупным по населению, но и одним из двух наиболее мощных в экономическом отношении государств. А в наше время экономика подстегивает коммуникационные возможности. Китайцы — один из немногих народов, который может себе позволить не знать других языков. За исключением диаспор и культурно образованной прослойки, большая их часть языками не владеет. А общаться с китайцами нужно всем: они ж кроссовки делают. Китайский начинают активно изучать и за пределами Поднебесной.

— Но почему Китай сам, в отличие от Франции, не педалирует собственную языковую экспансию? Свой ответ на этот вопрос я знаю. Хотел бы услышать твой.

— У меня бывают студенты, которые, кроме английского, параллельно изучают какой-то менее распространенный европейский язык — шведский, датский, голландский. И пытаются с этим языком устроиться на работу. А голландцы, датчане и прочие шведы не всегда охотно их берут. Им удобно вести дела на английском, а промеж себя использовать свою мову. Так и китайский язык хорош для китайцев тем, что на нем говорят почти только они одни. Для них нет ни малейшего интереса педалировать его как глобальный язык, потому что: во-первых, Поднебесная — это целый мир, целая планета сама по себе; во-вторых, китайцы, живущие в других странах, владеют местными языками, и им нет резона требовать знания своего. А кроме того, подданные Срединного государства известны тем, что планируют свои действия не на месяцы и годы, а на столетия. К тому же, проблема иероглифов. Учить их долго и трудно. А отказаться от них китайцы не могут, так как из-за огромных различий между региональными вариантами их языка иероглиф — единственное, что объединяет всех. Фактически, китайская письменность — одна из основ их государственности.

— В общем, наши с тобой выводы схожи. В 1996 году я был на Тайване и спросил министра информации г-на Е: а когда же воссоединятся островной и континентальный Китай? Он ответил: мы можем подождать и 50 лет, и 100; ведь нашей цивилизации десять тысячелетий, и эти сроки для нас — минуты. С тех пор я стал проникаться мудростью Китая, который завоевывает мир не с помощью оружия, бомбежек, тупого навязывания своего пути, а через мягкую, но неуклонную экспансию (хотя, возможно, и не ставят себе это целью) кухни — дешевой, вкусной и полезной для здоровья, тибетской медицины, одежды, ширпортреба. Люди не торопятся. У них иное восприятие времени, его масштабов. Как в том анекдоте: сейчас спустимся с горы и поимеем все стадо.

— Вот они и спускаются. Заметь, что на Западе китайцев не интересует собственная культурная экспансия. Они создают свои очаги, чайнатауны, там, где это возможно, не навязывая ни язык, ни культуру.

— Прямо по Пушкину: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей…

— …и тем её сильнее губим средь обольстительных сетей».

— Тем не менее, китайский, как ты утверждаешь, все больше учат за пределами Стены. Но это же язык, невероятно сложный для овладения европейцем. В нем несколько фонетических уровней. И одна и та же комбинация звуков в зависимости от, так сказать, «октавы» имеет различное иероглифическое написание и разный смысл.

— Каждый язык, когда он выходит на глобальный уровень, становится инструментом межнационального, международного общения, начинает упрощаться. Это и с английским языком произошло. Middle English был достаточно сложным языком. Он стал терять свои флексии, падежные окончания, спряжения глаголов ровно в то время, когда Британия стала морской державой, английские корабли бороздили океаны, а моряки общались и с туземцами, и с европейскими конкурентами. Если китайский будет звучать в разных странах, начнут сглаживаться диалектные различия и будет складываться язык, доступный для всех. Причем сначала для нужд иноязычных людей, а потом и сами китайцы станут на нем говорить. Вот, мне кажется, такой прогноз.

12 3 4 Следующая ⇒