ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ КЛАССИФИКАЦИИ ЗНАКОВ

⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 50Следующая ⇒

Признаки, характеризующие знаки с точки зрения содержания передаваемых сообщений, лежат в основе существующих функциональных классификаций знаков. Большинство из них восходит к классификации, предложенной австрийским психологом К. Бюлером, который выделял — в зависимости от того, какой из трех основных элементов коммуникации (отправитель, адресат или сам предмет сообщения) находится на первом плане — три категории знаков: «симптомы», т. е. знаки, имеющие экспрессивную функцию и выражающие «внутреннюю сущность посылающего», «сигналы», т. е. знаки, имеющие апеллятивную функцию «в силу своего обращения к слушающему, внешнее и внутреннее поведение которого ими направляется», и, наконец, «символы», т. е. знаки, имеющие репрезентативную функцию «в силу своей ориентации на предметы и материальное содержание» [4, 26].

Модификацией бюлеровской модели является классификация знаков, предложенная польским языковедом Тадеушем Милевским [62, 13 и сл.], который различает два основных типа знаков: «симптомы» и «сигналы», а среди этих последних — семантичныеобращения» (asemantyczne apele) и «семантические сигналы»25. Различие между «асемантичными обращениями» и «семантическими сигналами» состоит в различном отношении к действительности: если «семантические сигналы» отсылают адресата к некоторому явлению окружающего мира и имеют индивидуальный, объективный характер, то «асемантичные обращения» не относятся к< 145> явлениям внешнего мира, а имеют целью определенным образом воздействовать на душевное состояние и поведение адресата. Типичными кодами такого рода являются, например, классическая и романтическая музыка ХVIII и XIX вв., основная функция которой состоит в эмоциональном воздействии на слушателей, танец, а в области изобразительного искусства — орнаментальная и абстрактная живопись XX в.

С теорией Бюлера связана и модель Э. Кошмидера [53—56], который в поисках столь же объективной основы исследования плана содержания отдельных языков, какую представляет для фонологии общая фонетика, предложил в качестве универсальной характеристики ноэтического поля языка схему, определяющую это ноэтическое пространство в терминах трех измерений: логического, онтологического и психологического.

Первое измерение, которое Кошмидер называет «логическим измерением номинации» («die logische Dimension der Nennung»), связано с обозначением понятий; операция называния имеет отношение к вопросу «как называется? », но не к вопросам типа «правда ли, что...? » («ist es wahr, daß...? »).

Второе измерение, которое Кошмидер называет «die ontologische Dimension der Verzeitung», предполагает соотнесение с действительностью, в частности наличие или отсутствие прикрепленности к некоторому данному пункту времени и пространства; в рамках этого измерения различаются высказывания, истинные, так сказать, для «hic et nunc», и высказывания вневременного характера (типа люди смертны или квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов).

Наконец, в рамках третьего измерения —«die psychologische Dimension der Leistung» — различаются, в соответствии с бюлеровской моделью, три основных элемента языковой коммуникации: а) выражение (то, что связано с самим посылающим, говорящим), б) побуждение (обращение) (то, что ориентировано на воспринимающего) и в) сообщение (ориентирующееся на нечто внешнее по отношению к участникам акта коммуникации).< 146>

Следует, очевидно, согласиться с Кошмидером в том, что очерченное пространство доступно любому, даже самому примитивному человеческому языку. Вместе с тем нельзя не заметить, что некоторые области этого пространства принципиально чужды другим семиотическим системам, в частности, таким полярным типам, как известные коммуникативные системы животных, с одной стороны, и символическая логика — с другой. Так, коммуникативные системы животных ограничиваются сферами 2а, За и 3б (не случайно животные сравнительно легко могут научиться понимать знаки человеческого языка, связанные с этими сферами), в то время как языку математической логики, ограничивающемуся сферами 1, 2б26 и 3в, напротив, принципиально недоступны сферы 2а, За и 3б. Любопытно, что именно области, отделяющие естественный человеческий язык от коммуникативных систем животных, объединяют его с искусственными системами типа символической логики, что, конечно, далеко не случайно.

Следует заметить, что лишь для некоторых знаковых систем принадлежность к тому или иному типу определяется характером предусмотренных данной системой сообщений. Так, например, классическая музыка XVIII и XIX вв. (но не «программная музыка» XX в.) может характеризоваться как система знаков, принадлежащих к типу «асемантичных сигналов» (по Милевскому). К тому же типу относится орнаментальная живопись или абстрактная живопись XX в. Что касается естественного человеческого языка, то сфера его применения, очевидно, не ограничивается какой-либо одной областью возможных сообщений. Но именно эта особенность языка (исследователи отмечали ее в следующих утверждениях: «язык — это способность сказать все» [14, 452; 31, 62], «ноэтическое поле кодов, традиционно называемых языками, совпадает со всеми мыслимыми смыслами» [69, 44], «язык — это семиотика, на которую можно перевести все другие семиотики» [8, 364]) и меняет считаться важнейшим отличительным свойством естественного человеческого языка, делающим его действительно уникальным явлением среди всех сопоставимых с ним объектов.

Кроме качественной характеристики сообщений, предусматриваемых тем или иным кодом, следует учитывать и их количественную характеристику, разделяющую коды на два основных типа: на коды с относительно небольшим, во всяком случае с ограниченным числом сообщений («системы с фиксированным списком сообщений или системы нерасширяющихся сообщений», по терминологии Н. И. Жинкина) и коды с неограниченным количеством сообщений («системы расширяющихся сообщений с изменяющимся языком») [10]. Натуральные человеческие языки принад< 147> лежат ко второму типу. Как мы увидим ниже, именно с этим связаны некоторые важные особенности структурной организации языка.

ТИПЫ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ МАТЕРИАЛЬНОЙ ФОРМОЙ ЗНАКА И
ОБОЗНАЧАЕМЫМ ОБЪЕКТОМ

Тип отношения между материальной формой знака и обозначаемым им объектом послужил основанием для классификации знаков, предложенной одним из пионеров семиотики американским философом и психологом Ч. С. Пирсом. Пирс выделял три основных типа знаков в зависимости от характера связи с обозначаемыми объектами: 1) знаки-индикаторы, или «индексы», 2) «иконы» и 3) «символы». «Индекс» связан с объектом, на который он «указывает», отношением фактической, естественной смежности, «иконический знак» связан с «изображаемым» объектом отношением естественного сходства и, наконец, «символ» характеризуется отсутствием необходимой естественной связи с обозначаемым объектом. Связь между означающим и означаемым символа основана на произвольной, конвенциональной смежности. Таким образом, структура символов и индексов подразумевает отношение смежности (искусственного характера — в первом случае, естественного — во втором), в то время как сущность иконических знаков составляет сходство с изображаемым объектом. С другой стороны, индексы представляют собой единственный тип знаков, употребление которых с необходимостью предполагает актуальное соприсутствие соответствующего объекта, и по этому признаку они противопоставлены как символическим, так и иконическим знакам, связь которых с обозначаемым объектом имеет замещающий характер.

Противопоставления между названными тремя типами знаков можно было бы для наглядности изобразить в следующей схеме (которая, впрочем, как мы увидим ниже, нуждается в некоторых уточнениях):

< 148>

Следует иметь в виду, что различие между названными тремя типами знаков не имеет абсолютного характера: в основе деления множества знаков на иконические знаки, индикаторы и символы лежит не наличие или абсолютное отсутствие сходства либо смежности между означающим и означаемым и не чисто естественный, либо чисто конвенциональный характер связи между этими двумя составляющими знака, но лишь преобладание одного из этих факторов над другими. Так, Пирс говорит об «иконических знаках, в которых принцип сходства комбинируется с конвенциональными правилами», отмечает, что «трудно, если не невозможно, привести пример знака, имеющего характер чистого индикатора, равно как найти знак, абсолютно лишенный индикативного качества».

Действительно, никакое семантическое отношение, очевидно, не может быть полностью иконическим, так как, по замечанию Хоккета, «если символ чего-нибудь является полностью иконическим, он не отличим от оригинала и, таким образом, является оригиналом» [47]. Примеры «конвенциональной иконичности» различных знаковых систем хорошо известны (ср., например, различные технические приемы, касающиеся законов перспективы, усвоение которых является необходимым условием понимания зрителем картин той или другой школы живописи27; различие между правилами изображения отрицательных персонажей только в профиль в некоторых живописных традициях и только en face в искусстве древнего Египта [48]; несходство японской картины, изображающей гору, и типичной европейской картины, изображающей такого же рода гору, на которое обращает внимание Сепир: оба изображения исходят из различных исторических традиций и, хотя и то и другое отражает одно и то же явление природы и в равной мере стремится его «имитировать», и то и другое совпадает с ним не более, чем изображение бури в увертюре к опере Россини «Вильгельм Тель» совпадает с настоящей бурей [24, 7]; совмещение иконических и символических элементов в такой, например, системе, как дорожная карта28 и т. п.).

Что касается «индикаторов», то и в знаках этого типа (если только они не являются «симптомами» в смысле Милевского) принцип непосредственного указания совмещается с элементом условности: даже такой типичный индикатор, как указание паль< 149> цем, может иметь в разных культурах различное значение (так, для некоторых племен Южной Африки указание пальцем на объект равносильно его проклятию) [48].

С другой стороны, слишком категорическое утверждение об абсолютной арбитрарности языковых знаков, на которой так настаивал Ф. де Соссюр, оставляет в тени разнообразные виды иконичности, в той или иной степени характеризующие язык, а также в большей или меньшей мере присущие языковым знакам разных типов свойства знаков-индикаторов.

В работе, исследующей язык в его иконическом аспекте, Р. О. Якобсон обращает, в частности, внимание на такую связь между формой и значением языковых знаков, которую можно было бы назвать «диаграмматической» (по классификации Пирса, иконические знаки делятся на изобразительные знаки, или «образы», — к таким знакам в языке относятся различные ономатопоэтические слова — и «диаграммы», т. е. знаки, сущность которых состоит в том, что сходство между означающим и означаемым касается только отношений между их частями). По наблюдениям Якобсона, временной порядок, характеризующий структуру языкового высказывания, стремится отразить «порядок», существующий во внеязыковой действительности — идет ли речь о временной последовательности описываемых событий или об определенных иерархических отношениях в структуре референта. Так, например, можно говорить об иконическом характере связи между формой высказывания пришел, увидел, победил и реальными событиями, которые оно описывает, так как последовательность однородных глагольных форм соответствует последовательности действий Цезаря [48]. Подобным образом, нормальная последовательность двух связанных при помощи сочинения существительных во фразе Президент и Государственный секретарь приняли участие в беседе является отражением соответствующего различия в официальном положении политических персонажей, о которых идет речь [27, 388]29 (в этой связи можно напомнить об английской поговорке last but not least 'последнее по счету, но не по важности', свидетельствующей об отчетливо осознаваемом говорящими «диаграмматическом» характере связи между последовательностью частей высказывания и относительной значимостью соответствующих референтов). Тенденция к диаграмматической иконичности лежит в основе различных грамматических универсалий, касающихся правил сочетания частей сложного предложения, последователь< 150> ности членов предложения, а также и правил, относящихся к морфемному синтаксису30.

Элемент иконичности можно усматривать в таком, например, способе выражения грамматических значений, как частичная или полная редупликация корня в формах множественного числа, итератива, дуратива или аугментатива в различных африканских и американских языках — ср., например, в языке хауса: iri 'сорт, вид' — мн. ч. iri-iri; biri 'обезьяна' — мн. ч. biriri; bisa 'животное' — мн. ч. bisaisai; dabara 'совет' — мн. ч. dabar-bara; tafi 'идти', buga 'бить'; kashe 'убивать' — интенс. формы tattafi, bubbuga, kakkashe; fi 'превосходить' — fifita 'намного превосходить'; sani 'знать' — sansani 'точно знать'; ср. также русск. ждал-ждал (т. е. 'долго ждал'), далеко-далеко (т. е. 'очень далеко'), синий-синий (т. е. 'интенсивного синего цвета'). Впрочем, в том же хауса31 удвоение прилагательного используется для обозначения ослабления качества (так, ja означает 'красный', a ja-ja — 'красноватый'), что свидетельствует о том, что характер ассоциации между названным формальным средством и соответствующим значением не является столь «естественным», как может показаться на первый взгляд. Вообще говоря, наличие иконического типа ассоциации, связывающей обе части знака, по-видимому, «отнюдь не представляет собой обязательного семиологического условия, от которого зависит способность языка служить средством общения» [21, 60]32, как показал, в частности, А. Беркс в своем критическом анализе пирсовской классификации знаков, основанной на том или ином способе обозначения объектов [36]. Напротив, «символы-индексы» являются таким типом знаков, без которого язык, очевидно, «не мог бы обойтись» [36]. Типичными представителями знаков такого рода являются имеющиеся во всяком языке местоимения, а также и некоторые другие языковые знаки, которые «обозначают свой объект благодаря реальной (а не только конвенциональной) связи с этим объектом, либо со знаком этого объекта» [36]. На индицирующий элемент в значении местоимений исследователи неоднократно обращали внимание еще со времен античности33. Другие виды языковых «символов-индексов» («подвижных определителей», shifters, по терминологии Есперсена [9, 92]), т. е. категории, значение которой не поддается определению без< 151> ссылки на само сообщение, соответственно — на конкретную ситуацию общения, были относительно недавно проанализированы в специальной работе Р. Якобсона, посвященной русскому глаголу [50]. Семиотическая роль подвижных определителей состоит в том, что они «позволяют осуществить переход от системы языка к реальной ситуации; они же помогают в значительной степени создать относительно экономную языковую систему» [25, 194].

Наличие символов-индексов, являющихся «непременным элементом практически всех известных нам языков» [25, 194], очевидно, не представляет собой в то же время отличительную особенность естественного человеческого языка. Напротив, эта особенность объединяет язык с целым рядом коммуникативных систем, инвентарь которых ограничивается знаками, которые могут быть правильно интерпретированы только исходя из данной конкретной конституции. Так, например, обезьяна-гиббон, найдя пищу, испускает призывный сигнал, информируя об этом факте своих собратьев. Этот сигнал отчетливо отличается от сигнала опасности и других сигналов. Однако «акустические свойства пищевого сигнала не содержат информации о местонахождении пищи; об этом можно судить лишь по расположению источника крика. Таким же образом (или по той же причине) во всех языках имеются слова типа здесь или я, денотативное значение которых мы можем определить, лишь обнаружив, где находится в данный момент и кем является говорящий» [47, 399].

Специфической особенностью языка является то, что он представляет собой «оркестр знаков всех типов» [62, 26] и располагает возможностью выбирать в зависимости от конкретных целей и от конкретной ситуации общения наиболее подходящий тип знаков. Именно с этой возможностью связана, в частности, «множественность форм отображения ситуации в языке», которая лежит в основе стилистических дифференциаций, столь характерных для естественных языков» [7, 18].

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒