Тревога вины присутствует в каждом

моменте нравственного опыта, и это может привести нас

к полному самоотвержению, к переживанию того,

что мы осуждены и приговорены – но это не

внешнее наказание, а отчаяние по поводу утраты

собственного предназначения.

П. Тиллих

Практические психологи прекрасно знают как важно за запросом “увидеть”, что в действительности волнует клиента. И здесь перед психологом встает много задач: формулировка проблемы, выбор стратегий психотерапевтического процесса, установление дистанции, подбор необходимой техники, необходимый текст, понимание того, что клиенту оказана помощь и работа закончена и т.д. И все эти пункты психологической помощи восходят к представлению о сущности человека. Одну и ту же личную проблему психологи различных теоретических ориентаций будут интерпретировать по разному и соответственно применять совершенно отличные техники.

Подготовка психологов дело чрезвычайно трудное и связано прежде всего с тем, что ни знания, ни умения (владение разнообразные техниками) не являются очень часто определяющими в эффективности психотерапевтической практики. Есть нечто большое, что отличает ремесленника от мастера. Это общая культура и владение психотерапевтическими добавками (И. Ялом).

Обращение к роману Ф. Кафки “Процесс” за культурой и добавками определялся еще и моей собственной теоретической пристрастностью. Это психология третьей силы: экзистенционально-гуманистической парадигма, которая сначала существовала в литературе (Ф.М. Достоевский,, Ж.П. Сартр, А. Камю, Ф. Кафка и др.) и философии (С. Кьеркегор, М. Хайдеггер, К. Ясперс, Л. Шестов), а с 50-60 годов обрела своих сторонников в психологии (К.Роджерс, Р. Мэй, К. Голстайн, Ш. Бюллер, А.Маслоу и др.).

Это не первое и надеюсь не последнее мое обращение к великим произведениям художественной литературы*. Я далеко не оригинален в обращении к писателям за помощью. Ирвин Ялом так определил тягу психологов к великой литературе: “великие художественные произведения рассказывают нам о нас самих, ибо они сногсшибательно честны, не менее честны, чем любые клинические данные” [, 27]. Итак, обращаются к писателям за честностью, за правдой жизни.

Событие.

Банковского чиновника задержали и он ожидает суда над собой. Писатель ни разу не обмолвился ни о причинах задержки, ни о будущем суде над чиновником Йозеф К.

Случайно ли писатель наделяет своих героев определенными именами.. Я уверен, что у писателей нет ничего случайного: тому масса примеров у русских писателей: Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, А.П. Чехов. Не эту ли мысль преследовал Й. Кафка, когда своему герою дал вполне определенное библейское имя, за которым судьба сепарации (словами психоанализа) и судьба изоляции — одиночества (словами экзистенционального анализа). Поэт это подметил необычайно верно: “Иосиф проданный в Египет не мог сильнее тосковать” (О. Э. Мандельштам). Итак, возможно ключевое слово события — “тосковать”.

Есть факт — человек задержан и поставлен перед ситуацией выбора: смириться или искать защиты. Герой Ф. Кафки не смирился: он стал искать защиты. Весь роман по существу и состоит из этих поисков. Вереница людей проходит перед нашими глазами и все они рассматриваются Йозефом К. с точки зрения их возможности ему помочь оправдаться перед Законом, который он нарушил. Перед последней, десятой главой (сама по себе цифра десять не является чем-то случайным, мне кажется, что писатель считал, что его герой виновен в нарушении если не всех, то главных ветхозаветных заповедей), банковскому служащему предоставляется последний шанс выйти из ситуации задержания. Ф. Кафка создает психотерапевтическую ситуацию. В роли психотерапевта священнослужитель, в роли клиента — Йозеф К.

Название главы символично “В соборе”. Именно в культовом здании, месте, где человек предуготовано задумывается о душе писатель создал условия для психотерапевтического сеанса.

Директор банка, где он служил, послал его сопровождать одного важного господина осмотреть достопримечательности собора. Встреча была назначена на 10 часов утра. На соборной площади было пусто. Шторы домов были спущены, это соответствовало воспоминаниям детства. В соборе было также пусто. У алтаря горели свечи, которые сразу Йозеф не заметил. В соборе стояла тишина и “какая тишина”.

Психотерапевтический процесс.

Вступление. Установление контакта.

- Йозеф К.!

Прогремел мощный хорошо поставленный голос, призыв прозвучал отчетливо, уйти от него было некуда.

После этого призыва Йозеф еще долго размышлял как уклониться от встречи: сделать вид, что не понял, не разобрал. Он решил ждать, чтобы его позвали еще раз, но священник молчал. Йозеф себе говорил при этом, что нельзя оглядываться так, как тогда будет ясно, что он понял, что призыв относится к нему. Он уже бы и ушел, но сколько он не ждал было тихо и тут он немного повернул голову: ему хотелось взглянуть, что делает священник, он обернулся, и священник тотчас поманил его пальцем к себе. Игра в прятки закончилась, установился контакт.

Уже в этой прелюдии к встрече проявляется стремление нашего героя искать внешнюю силу, которая направила бы его поведение, сделала бы за него выбор, избавила бы от нехорошей встречи. Ему очень хочется уйти, но нет достаточно убедительных сигналов, что уйти уже можно. В тексте изобилуют слова: “можно сделать вид”, “значит”, “если бы”. Все эти слова помещены в одном абзаце,

Установление дистанции.

Дальнейшее все пошло в открытую, и К. отчасти из любопытства, отчасти из желания не затягивать дело, быстрыми размашистыми шагами подбежал к кафедре. Он остановился у первого ряда скамей, но священнику это расстояние показалось слишком большим и он резким движением руки указал на место прямо перед собой, у подножья кафедры. Он подошел так близко, что ему пришлось откинуть голову, чтобы видеть священника.

Не случайно писатель поставил своего героя в позу, которую В. Сатир обозначила как “заискивающий”. Человек, разговаривая в заискивающей манере, человек – миротворец, пытается угодить, извиняясь и никогда ни о чем не споря. “Чтобы стать достойным миротворцем, надо решить, что вы действительно не предоставляете никакой ценности... Естественно вы соглашаетесь с любой критикой в ваш адрес...” [ с.46]. В. Сатир придумала упражнение, чтобы человек мог почувствовать заискивающий тип поведения. Представьте себе стоящим на одном колене, слегка покачивающимся и протягивающим вперед одну руку, как нищий. Задерите голову вверх так, чтобы заболела шея, голова и устали глаза.

В силу своего таланта, автор разместил своего героя в пространстве так, что бы у него не могли возникнуть сомнения (с подкреплением на физиологическом уровне) о своем ничтожном значении. Ведь он задержан, он стал маленьким и должен постоянно задирать голову, что бы с одной стороны увидеть, а с другой стороны чтобы его увидели, обратили внимание и по возможности помогли. Что же касается неудобства такой позы – так это и хорошо. Я задержан и готов терпеть неудобства, я виноват и я готов себя наказать. За это я могу получить снисхождение. Унизительное, неудобное, низкое положение требует дополнительных сил по преодолению. Однако, за этим может и ничего не стоять – просто уравняй положение, расположись так, как тебе удобно. Психологи нередко спрашивают клиентов: вам удобно так сидеть, здесь сидеть. Вопрос кроме вежливости носит диагностический характер: готов ли клиент прислушиваться к себе, своему телу или его внимание целиком определено внешними обстоятельствами.

Знакомство.

—Ты Йозеф К.! — сказал священник.

—Да, — сказал К. С некоторого времени имя ему было в тягость, а как было приятно раньше: сначала представиться и только после этого завязать знакомство.

Писатель показывает характер взаимоотношений между Я и не-Я, где в качестве не-Я выступает имя. Не свою личность, а обозначение своей личности привык предъявлять Йозеф К., а теперь оно стало ему в тягость, так как с этим именем связан процесс задержания. У Йозефа К., по существу, не было Я, все было растворено в другом: в имени, в не-Я, по которому его узнавали.

Определение позиций.

— Ты — обвиняемый, сказал священник совсем тихо.

Да, сказал К., — мне об этом дали знать.

Для Йозефа важно не столько реальность существа дел, сколько, что по поводу этой реальности сказали другие. Он не пытается поставить вопрос перед собой, ему это и в мысли не приходит, о своей виновности-невиновности, его прежде всего волнует мнение других по данному вопросу

Т. — Я велел позвать тебя сюда, чтобы поговорить с тобой. Знаешь ли ты, что с твоим процессом дело обстоит плохо?

К. — Да мне тоже так кажется, я прилагаю все усилия, но пока что без всякого успеха. Правда ходатайство еще не готово.

На протяжении всего романа автор демонстрирует вину своего героя, которую позже психотерапевты обозначат как невротическая вина. “Невротическая вина происходит от воображаемых преступлений (или мелких проступков, вызывающих непропорционально сильную реакцию) против другого человека, древних и современных табу, родительских и социальных запретов” — такое определение невротической вине дает Ирвин Ялом [313].

Предварительный диагноз

Вся последующая модель психотерапевтической беседы построена на диалоге агрессивного (внешне) терапевта и очень послушного клиента. Форма беседы мало походит на спокойное взаимодействие заинтересованных в исходе дела людей. Громовой голос священника и тихий, жалобный голос клиента.

Т. — Считают, что ты виновен. Покамест считается, что твоя вина доказана.

К. — Но ведь я невиновен, Это ошибка. И как человек может считаться виноватым вообще? А мы тут все люди, что я, что другой.

Текст терапевта состоит из контекста (считают, покамест считают), через который терапевт подает сигналы клиенту: ”услышь меня, твоей вины нет есть только чье-то мнение. Он пытается ему подсказать: вопрос твоей вине не решен есть только мнение, общественное мнение. Кто-то считает, но вина то твоя не доказана. Что ты будешь делать. Терапевт дает Й. возможность перейти на другой уровень анализа своей ситуации. Выйти на другой уровень требует мужества, мужества принять экзистенциональную тревогу.

Но все тщетно: выйти из оппозиции виновен – не виновен он не в состоянии. Апелляция обращена не к самому себе, а к людям вообще. Мы ведь все тут люди, масса, толпа, народ. И ответственность хорошо бы переложить на эту массу, то есть ни на кого. Пауль Тиллих не без основания считает, что в коллективистических сообществах экзистенциональное чувство вины и сопровождаемый при этом животный страх значительно легче переживается в коллективистических сообществах, что формирует фашизацию сознания. Причем легкой, безобидной формой фашизации является конформизм. Автор затрагивает глобальную проблему человеческой природы: одиночество и ответственность. Для того, чтобы взять на себя ответственность за собственную жизнь необходима изрядная доля мужества. Взял ответственность и остался один, оказался в изоляции. Одиночество удел свободных, мужественных и ответственных.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 22 23 242526 27 Следующая ⇒