Зачем видеть город как целостную систему?

⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 40Следующая ⇒

В данной главе представлены основные моменты широкого спектра наук, позволяющих нам рассматривать город как целостную систему. Мы исследуем целостность сквозь призму жизненности, выживания, адаптивности, регенерации, устойчивости и эмерджентного возникновения. Данная глава может показаться некоторым читателям сложной; если так, можете перейти к следующим главам или же прочитать её выборочно.

В данной главе предпринята попытка соблюсти принципы целостносистемного мышления, применимого ко всем четырём аспектам интегрального города, обсуждаемым в последующих главах: субъективному, межсубъективному, объективному и межобъективному. Таким образом, данная глава способствует пониманию остальных, при этом не повторяя их. Не предоставляется в ней и исчерпывающих сведений о затрагиваемых науках: требуются целые книги, чтобы всецело их охватить.

Я уверена, что для того, чтобы по-настоящему оценить сложность города, мы должны его рассматривать как целостную систему, а также иметь специальный язык для того, чтобы описывать город в его системной целостности. В действительности нам требуется специальный язык для того, чтобы обсуждать город как систему интегральных систем. Парадокс состоит в том, что для того, чтобы по-настоящему оценить интегральные системы координат, обсуждаемые в последующих главах, нам необходимо признать ценность мировоззрений и способов мышления, которые можно обеспечить посредством сложносистемного мышления.

Метафоры города

Город ЕСТЬ целое. По словам Мануэля Де Ланда (De Landa, 2006), целостность – это не метафора, но её трудно постичь. Посему образы, воплощённые в метафорах, являются одним из способов удержания целого; в данном случае они вдохновлены замечательным исследованием Гарета Моргана, описанным в его книге «Образы организации» («Images of organization», 1998)

Метафоры способны помочь нам понять город как единое целое. Когда мы можем указать на что-то и сказать, что город есть «нечто подобное», тогда мы получаем ясное видение того, как можно осмыслить город. Эти метафоры организованы в соответствии с секторами, обсуждаемыми в главе 3.

На традиционных уровнях мышления было естественно думать о городе как о часовом механизме или машине. С точки зрения нижне-правого сектора, машина есть механическое устройство, все части которого хорошо работают, будучи смазанными машинным маслом. Она может иметь рычаги и переключатели. Машина упрощает человеческий труд и находится под управлением человека. Восприятие города как машины отражено в нашем языке, когда мы говорим о «политических машинах». Рассмотрение города как машины отгораживает людей от построенных структур. Город как нечто вне нас. Мы живём в нём или на основании его. Преимущество этой метафоры состоит в том, что, как кажется, она особенно хорошо помогает понять механическую, линейную, последовательную природу многих городских структур, которые спроектированы, установлены и поддерживаются инженерами, – улиц, водопроводов, канализаций, телефонных линий. Недостаток этой метафоры в том, что в ней нет места для живых, нелинейных, непредсказуемых черт города.

К этой метафоре имеет отношение и образ города как часового механизма. (Опять же с точки зрения нижне-правого сектора.) Город работает как часы. Он построен из шестерёнок, которые соединены друг с другом, подобно различным автобусным маршрутам, соединяющимся на автовокзале. Он тикает и гудит, находясь в постоянном движении, постоянно перемещаясь вперёд во времени. Метафора часового механизма олицетворяет прогресс и точность. Это нечто большее, нежели что-то механическое: часовой механизм спроектирован таким образом, что, как только его завели или включили, он функционирует самостоятельно без вмешательства со стороны. Встроенные рычаги управления. Преимущество этой метафоры в том, что она передаёт городские взаимосвязи, благодаря которым он хорошо функционирует. Метафора передаёт компетентность его создателей и интеллект его управляющих. Подобно машинной метафоре, она линейна, но в смысле времени, а не пространства. Недостаток этой метафоры в том, что в ней не остаётся места для расстыковок, сюрпризов и поломок, являющихся неотъемлемой частью городской жизни. Она подразумевает, что все горожане маршируют под единый регламентированный часовой механизм, что, очевидно, совершенно не отражает превратностей повседневной жизни любого домашнего хозяйства.

Из верхне-правого сектора приходят метафоры с образами города как клетки, мозга и тела, очевидно опирающимися на вплетённые в город живые фракталы. Эти метафоры действуют на меньшем масштабе, делая запутанные аспекты города более доступными и понятными. Мы можем взять нечто, обычно не видное, будучи целостным пейзажем, и, чтобы понять его, уменьшить размер рамок рассмотрения. Преимущество подобных метафор в том, что им свойственна значительная доля истинности и согласованности. Если мы рассматриваем город как то, что имеет расширенные человеческие способности, имеет смысл соотнести его функции с уменьшенными вариантами этих возможностей. Недостатком данных метафор является то, что город антропоморфизируется и излишне упрощается. Они создают впечатление, будто город можно полностью понять, тем самым уменьшая подлинную сложность, возникшую в результате совместной жизни сотен тысяч людей.

Метафора города как сада близко подбирается к передаче понимания города как сложного вместилища цветущей жизнью экологии. Саду требуется садовник (или садовники), он отличен от дикой местности. Сады обычно разделены на зоны или области, которые взаимосвязаны с другими участками сада. По саду можно гулять. Преимущество этой метафоры состоит в том, что она передаёт образ города как чего-то доступного, прекрасного и преднамеренно выращенного. В соответствии с этим садовники могут олицетворять мэра, муниципальный совет, сотрудников мэрии и горожан. Однако недостатком этой метафоры является то, что она передаёт больше контроля и меньше комплексности, нежели то, что имеется в настоящем городе. Ещё от неё, как мы видим, ускользают качества сознания и многообразия убеждений, которые свойственны настоящему городу.

Метафоры города как дерева, растения или фрукта (такие, как «Большое яблоко») фокусируют садоводческую метафору на ещё меньшем масштабе, нежели полноценный сад. Они аналогичны метафорам клетки или мозга в сравнении с телом. Тогда как дерево и яблоко позволяют рассмотреть город как нечто целостное, ведь мы с лёгкостью можем себе их представить, они не доносят всю соль деловой жизни (по обеспечению человеческого потенциала) и нескончаемого поиска, составляющих суть города.

Немногие метафоры приходят на ум, если посмотреть на город с точки зрения левосторонних секторов. Даже поиск в Интернете вариантов вроде «город как душа» или «город как семья» не приносит плодов. Посему, похоже, мы не связываем город с внутренней жизнью отдельного человека или коллектива. Возможно, мы признаём, что город – это трудное место для рефлексии или созерцания. В действительности город предоставляет нам ещё меньше возможности обратиться вовнутрь, найти тишину, созерцать. Просто бытие и сопричастность, по всей видимости, не обрели перевода в метафоры города. Святилища, прибежища и пространства безмолвия кажутся практически чуждыми городам. Они есть нечто, к чему мы стремимся, когда хотим бежать от интенсивности города.

Наконец, последний кластер метафор – муравейник, термитник и пчелиный улей – представляет собой метафоры города как живой системы, в которой индивидуальные и социальные сущности совместно работают, чтобы поддерживать жизнь. Эти метафоры передают сложность города как единого целого более точно, нежели другие, ведь они передают динамику, взаимосвязи, комплексности и даже искусственно построенные среды обитания. Преимущество их в том, что они передают целостную систему нелинейных, сложных адаптивных взаимодействий, которые видны и поддаются количественной оценке и наблюдению, а также, очевидно, и пониманию. Недостаток опять же в том, что они упускают из виду реалии левосторонних секторов. Хотя мы и можем приписать разумность этим общественным насекомым, нам ещё только предстоит понять, сознательны ли они относительно наличия у себя сознания или нет.

Судя по всему, адекватная метафора для города как единого целого ещё не создана. Это феномен, которому нет равных на Земле, и мы сможем вообразить нечто сопоставимое с ним, только если построим ему в открытом космосе замену, которая неизбежно будет иметь многие сходные черты.

При рассмотрении города как целостной системы нам необходимо осмыслить пространственные рамки, в которых существуют физические элементы города (как природные, так и искусственно созданные человеком). Можно видеть и временные рамки, в которых с разной скоростью происходит изменение всех элементов существования города. И мы можем видеть контекст людей, в котором многообразие человеческой жизни в городе эволюционирует и развивается по всему диапазону жизненных циклов существования человека на всех уровнях масштабирования: индивидуальном, семейном, культурном и историческом.

Город наполнен жизненностью

Город имеет качество жизненности. Это связано с тем фактом, что каждый человек в городе – живое существо, а также с тем, что все люди совместно проживают в городе. Учёные (Capra, 1996) утверждают, что качества жизненности очень просты. Быть живым означает, что система выживает, соединяется со своей средой и регенерируется.

Архитектор Кристофер Александер убеждён в том, что любой способен различить спектральные диапазоны жизненности. Он указывает на то, что если показать человеку или группе людей два разных дизайна неких обычных неодушевлённых объектов, таких как солонки, то они выберут тот дизайн, который демонстрирует больше качеств жизненности. Александер утверждает, что жизненность возникает вокруг центра, а центры состоят из других центров. Центры помогают друг другу, и «существование и жизнь одного центра может усилить жизнь другого» (Alexander, 2002, p. 110). Более того, он утверждает, что структуры, подобно городам, обретают жизнь в соответствии с взаимоотношением плотности и интенсивности центров.

Исследуя феномен жизни, Александер выделил следующие 15 свойств, помогающих центрам обрести жизнь. Они тесно связаны с качествами целостности и сложных адаптивных систем, которые мы обсудили.

1. Уровни масштаба.

2. Сильные центры.

3. Границы.

4. Перемежающееся повторение.

5. Положительное пространство.

6. Хорошая форма.

7. Местные симметрии.

8. Глубокое взаимное сцепление и многозначность.

9. Контраст.

10. Градиенты.

11. Шероховатость.

12. Эхо.

13. Пустота.

14. Простота и внутреннее спокойствие.

15. Неотделённость. (Alexander, 2002, p. 239.)

Интересно, что, даже охватывая биологическое определение жизни, принципы и свойства, выделенные Александером, судя по всему, открывают другие аспекты интегральной модели – невидимую жизнь красоты (психология), блага (культура) и совместной жизни (социальное) коллективной поддержки, порядка и стратегии. По сути, мы лицом к лицу сталкиваемся с экологией своих предков, друзей, отношений, незнакомцев, властных фигур, экспертов, опекунов, политиков, бюрократов. Мы понимаем, что человек – не остров, значит, мы и вправду соединены с окружающей средой, которую коллективным образом создали в городе.

Холоны – это целостности

Обе науки – и физика, и биология – выделили способы описания целостных систем. Физик Артур Кёстлер придумал термин «холон» для описания целостной системы. В городе каждый человек – это холон. На самом деле холоном может быть и система целостных систем. Диапазон целостных систем в отдельном человеке, столь хорошо задокументированных биологом Джеймсом Гриром Миллером (Miller, 1978), начинается с органоида и клетки и заканчивается органом, функциональной системой и человеком. Можно утверждать, что холоны развивают экологии систем в разных масштабах.

Более того, экологии систем могут продолжать развиваться в рамках большего целого, их содержащего, тем самым далее дифференцируясь в подсистемы. Более подробно это обсуждается в главах 6 и 7. Простым примером будет сравнить дыхательную систему целого человека с подсистемой в клетке, которая позволяет производить обмен кислорода на отходы углекислого газа. Первая не только эволюционировала из последней, но и всё ещё превосходит и включает её в совокупности своего функционирования.

Таким образом, мы могли бы создать решётку или матрицу дифференциаций и интеграций холонов и подсистем на разных уровнях масштабируемости; именно это и сделали Миллер и его команда (1978).

В исследовании экологии города как целого мы развиваем язык, который способствует пониманию паттернов жизни в городе. Если мыслить о городе как человеческом эквиваленте пчелиного улья, то у нас получается полезная метафора для обозначения города в его целостности. Выживание улья зависит от того, что каждая пчела следует правилам и ролям, которые способствуют выживанию, адаптации и регенерации улья. Как следствие, совокупность пчелиного интеллекта и поведения, составляющая улей, по-видимому, действует наподобие динамически откликающегося пчелиного разума.

При рассмотрении целостных систем при помощи наших микроскопов и иных инструментов наблюдения, позволяющих приближение и удаление, мы можем видеть взаимоотношение, которое различные подсистемы выработали друг с другом, и признать ценность того, что экологические взаимосвязи фактически неразрывно соединены. Ясно, что город есть целостная система, которую нельзя разделить на части, не повредив целому, точно так же, как нельзя раскромсать улей без вреда для его целостности.

Город выживает

Так что давайте вернёмся к трём качествам жизненности и рассмотрим, каким образом выживание способствует целостности города. Давайте откроем для себя роль вместилищ, границ, диссипативных структур и сложных адаптивных систем.

В индивидуальном плане мы видим, что качество жизни, или жизненности, определяет качество выживания, которое демонстрирует личность. Если не ссылаться на интегральную карту (описанную в главе 3), обычно выживание ограничивается лишь биологическим выживанием: есть ли у человека необходимая пища, одежда и крыша над головой, чтобы выжить? Однако при обращении к интегральной карте мы расширим смысл выживания за пределы внешней биологической жизни, дабы вовлечь внутренние аспекты психологической (эмоционально-интеллектуально-духовной) жизни и внешние коллективные аспекты жизни городской культуры и социума. Когда мы, таким образом, увеличиваем нашу систему координат для определения выживания, то по-настоящему можем видеть, что «нет человека, который был бы как остров, сам по себе, в жизни города». Все люди необычайно взаимосвязаны и зависимы от живой коллективной системы, в которую они погружены.

Поддержка со стороны этой взаимозависимости может приобрести удивительные и плодотворные формы. Бэрри Лопез (Lopez & amp; Pearson, 1990) полагает, что временами людям больше нужны истории, нежели пища, чтобы выжить. Истории лежат в основании городской культурной жизни. Джейн Джекобс в «Системах выживания» («Systems of Survival», 1994) выдвигает положение, что для того, чтобы удовлетворить потребность в выживании, требуются две разновидности коллективных систем: моральная система (культура) и коммерческая (социальная) система. Эти авторы согласны, что индивидуальное выживание зависит от чего-то большего, нежели удовлетворение базовых биологических потребностей. Лопез утверждает, что нематериальный обмен историями способствует жизни людей. Джекобс выделяет ценность коллективного труда по созданию правил морального поведения и коммерческого обмена для выживания.

Но для того, чтобы мы поняли, каким образом в городе выживает живая целостность, необходимо некоторое понимание, каким образом целостности являются системами и как системы работают. Давайте посмотрим на город как вместилище или контейнер. Давайте рассмотрим его границы и попытаемся понять, почему выживание города – ключевой фактор его способности адаптироваться.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒