Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


МЫ СРАЗУ ЖЕ ВКЛЮЧИЛИСЬ В БОРЬБУ



 

 

 

Символический смысл происшедшего со мной превращения состоял в том, что исчезли все следы плутониевого ожога. Разве это не так? В атомных реакторах выделяется Ри, никогда не существовавший на Земле, и период его полураспада равен двадцати четырем тысячам лет. Во всяком случае, он не исчезнет, пока человечество будет существовать. Я отождествляю земной, шар до загрязнения этим веществом, которое человек теперь уже не в силах уничтожить, и свое тело, омолодившееся до восемнадцатилетнего возраста и еще не облученное. Возможно, некоторые скажут, что так мыслить и чувствовать — полнейшее безумие, и мое превращение в восемнадцатилетнего посчитают обыкновенным бредом сумасшедшего. А у меня нет желания обращаться к тем, для кого я безумец, хотя я понимаю, что мой рассказ действительно похож на бред сумасшедшего. Но я не могу забросить все и заняться детальным исследованием себя и Мори, чтобы сообщить потом о результатах этих исследований. Если я просто расскажу о событиях, происшедших со мной и Мори после превращения, слова мои, несомненно, выразят истинное содержание того, что произошло с нами. А благодаря вашим запискам это смогут понять и другие. Для нас с Мори, непосредственно переживших превращение, хорошо уже то, что мы оказались способными на самостоятельные действия. Представляете, что испытывает человек, вновь обретший тело восемнадцатилетнего? Ха-ха, это очень приятно. Разве не свойственно всем людям горестно вздыхать: неужели и мне когда-то было восемнадцать лет? А я вздыхал с радостью — сейчас, дожив до тридцативосьмилетнего возраста, я вновь стал обладателем тела восемнадцатилетнего, ха-ха. Правда, к радости примешивалась и мука. Когда мне давным-давно было восемнадцать лет, я влюблялся так, что внутри у меня все клокотало, я испытывал муки от обуревавших меня чувств. И я предпочел бы умереть, нежели испытать их вновь. Но возродило ли и их мое превращение? Ха-ха. Я не могу отрицать, что в создавшемся положении мной овладело беспокойство, но стоит ли говорить вам об этом? Ведь мои слова доходят до вас, пройдя через тело восемнадцатилетнего.

В каком направлении будет в дальнейшем развиваться мое тело, вернувшееся к восемнадцатилетнему возрасту? В направлении — семнадцать, шестнадцать, пятнадцать… ноль лет? И в конце концов я исчезну, погрузившись в плодную жидкость искусственной матки? Ха-ха. Если же предположить, что мое тело застынет на нынешней отметке «восемнадцать», то я, возможно, обрету бессмертие, вечно оставаясь восемнадцатилетним? Правда, я могу, когда захочу, покончить с собой — так что ада бессмертия я всегда смогу избежать. Благодаря вашим запискам мое превращение получит широкую огласку и я стану самым знаменитым человеком, объектом всеобщей зависти. Римский папа должен будет встретиться со мной и принять относительно меня какое-то специальное решение, ха-ха. Однако вполне можно предположить, что происшедшее со мной и Мори превращение случается с бесчисленным множеством людей — только данных об этом пока нет.

Следовательно, если превращения происходят на всем земном шаре, не означает ли это кризиса человечества? Правда, руководитель калифорнийской лаборатории Солк, создавший вакцину против детского паралича, напомнил, что в китайском языке слово «кризис» состоит из первых иероглифов двух слов: «опасность» и «шанс». Не станет ли бесконечное множество превращений, включая и нас — меня и Мори, — явлением, символизирующим кризис человечества? Если да, то в современном мире на свет вот-вот появится Антихрист. Как нужно, бороться, чтобы не допустить этого, чтобы погубить Антихриста в зародыше? Возникает вопрос: кто будет бороться? И я отвечаю: поручите это только нам, превратившимся.

…Вот какие мысли владели мной, они захватили меня целиком. Мне ведь стало восемнадцать лет, и у меня было такое ощущение, будто бурлящая в теле жидкость вот-вот достигнет точки кипения, будто мрачные грозовые тучи гонят меня вперед!

Как только я осознал происшедшее превращение, мной овладела навязчивая идея. На НЛО прилетают пришельцы из космоса и направляют проекционный аппарат на определенную точку Земли. Один источник света посылает два луча на два стереоэкрана. Используя подобную конструкцию, не составляет никакого труда, манипулируя проекционными аппаратами, совместить проекцию А и проекцию В, произведя взаимокомпенсированное превращение с разрывом в двадцать лет.

Если наше с Мори превращение было осуществлено таким образом, то естественно предположить, что пришельцы имели определенный план, и не исключено, что на нас с Мори возложена некая миссия. Превращение захватило нас со всепоглощающей силой, которой было трудно противиться. Оно произвело в наших телах направленный взрыв. И, может быть, мы вплотную подошли к такому моменту, когда должны выполнить возложенную на нас миссию. В том случае, разумеется, если наше превращение имеет реальный смысл! Мы, превратившиеся — восемнадцатилетний я и двадцативосьмилетний Мори, — надеемся, что этот момент наступит. Мы выполним свою миссию, преодолевая одну трудность за другой. Потом… да, судя по моим оптимистическим рассуждениям, я, кажется, действительно помолодел до восемнадцати лет не только телом, но и душой. Но стоит ли горевать по этому поводу? Ха-ха.

 

 

Каким же человеком стал превратившийся Мори? Я думаю, о нем можно сказать так же, как и обо мне, — его дух остался духом до телесного превращения, и, не противореча этому, он стремительно переходит в дух, соответствующий возрасту его нового тела.

Мори после превращения уже не повторял за мной слова как попугай, стал молчаливым, и поэтому я теперь сужу о нем только по его внешнему виду и поведению. Природная молчаливость теперешнего, двадцативосьмилетнего Мори очень идет ему. Молчаливость его весьма выразительна. Собираясь что-либо предпринять, я рассказываю Мори, как я это себе мыслю, что намерен делать. Я приобретаю новый опыт, разумеется опыт восемнадцатилетнего, ха-ха, и рассказываю о нем. Мори впитывает мой рассказ, не произнося ни слова, ободряет меня. В такие минуты он не отрывает от меня внимательного взгляда!

В своем дальнейшем повествовании я покажу, как это происходит конкретно. Ведь и после нашего превращения Земля продолжает вращаться вокруг собственной оси, вращаться вокруг Солнца, чередуются приливы и отливы — все в природе зовет нас к действиям. Когда я смотрю на Мори, превратившегося в двадцативосьмилетнего, сердце мое наполняется бесконечной нежностью. Никогда прежде я не встречался с таким Мори, но, поскольку именно этот Мори — настоящий, окончательный Мори, Мори, рожденный источником света, и поскольку этот Мори живет в реальности, я совершенно спокоен — скорее всего, нам с ним удастся достойно прожить свою превращенную жизнь и выполнить миссию, возложенную на нас космической волей.

Помимо всего прочего, я почувствовал, что Мори полностью отдает себе отчет в том, что представляют собой его тело двадцативосьмилетнего и изменяющийся в соответствии с этим телом дух. У нас не было необходимости говорить о превращении. Ведь как это было бы хлопотно, если бы дети, подобные нашим детям, претерпев превращение, не понимали, что с ними произошло. Правда? Представляете мое положение, если бы Мори, увидев меня, ставшего восемнадцатилетним, и решив, что какой-то проходимец хочет занять место его отца, пришел бы в ярость и набросился на меня с кулаками? Ведь Мори теперь обладал мускулатурой зрелого мужчины, а я был еще слабым юношей с неокрепшим костяком, не говоря уж о мускулах, ха-ха.

Вот почему я, исходя из наших отношений, строящихся на том, что превращение мы воспринимали как нечто естественное, рассказал Мори следующее:

— Я тебе уже много раз говорил о пинчраннере, а теперь вспомнил кое-что новое. Я вспомнил яркий солнечный день после проливного дождя, мы как раз начали игру, дождавшись, когда солнце высушит лужи. Между рядами домов несся бурлящий мутный поток бурого цвета. Но игроки под яркими лучами солнца, выглянувшего после дождя, думали только о бейсболе, а я сидел на скамейке и ждал, чтобы меня выбрали в пинчраннеры. (Я и раньше часто вспоминал о страхе и честолюбии, которое испытывал, когда выбирали меня, но почему-то забыл о том, что сначала меня охватывало непреодолимое желание быть выбранным в пинчраннеры.) Малыши, которым еще ни разу в жизни не удалось посидеть на скамейке запасных, призывно кричали, будто души солдат — деревенских парней, погибших в чужих краях, откуда даже останки их не вернулись на родину. Ну, в общем, доставай из шкафа одежду, которая тебе подойдет. Сегодня холодно. А я приготовлю поесть!

Мори отошел от кровати и стал шарить в шкафу. В школу он ходил недолго, но, похоже, выработка жизненных навыков в специальном классе в основном сводилась к обучению детей самостоятельно одеваться. Во всяком случае, в этом виде обучения он преуспел. Правда, сейчас, после превращения, говорить об этом немного смешно.

Я стремительно вскочил с кровати, испытывая бодрость, свойственную восемнадцатилетнему. На подтянутой фигуре брюки теперь висели мешком. В ту минуту, честно говоря, я почувствовал даже беспокойство от того, что во мне произошла такая разительная перемена. Слой подкожного жира сделался тонким, как детское одеяльце. И это ты, толстый мужчина средних лет, ха-ха. Но думал я не только о себе. Я стал беспокоиться о Мори. Не должен ли я скрывать от посторонних превратившегося Мори? Хорошо еще, что в нашей стране нет воинской повинности, но, если взрослый человек, неожиданно ставший из восьмилетнего двадцативосьмилетним, не зарегистрируется в муниципалитете, это будет воспринято как пренебрежение к своим обязанностям гражданина. Но как скрыть Мори? Хуже всего прятаться в собственном доме, лучше выйти на улицу. В народ! В безвыходной ситуации партизаны тоже бросаются в безбрежное людское море, где они могут свободно плавать!

Телефонный звонок. Я потянулся было за трубкой, но вдруг весь сжался.

Постой, как я должен говорить по телефону после превращения? Но поскольку превращение произошло, нынешний я — единственно существующий я. Продолжать в том же духе, как до превращения? Это лишь насторожит посторонних, колебался я.

— Ты что, спал? Постоянно ты спишь! Я бросила тебя и Мори и уехала!

Телефон умолк. Набралась смелости с похмелья или опохмелилась на скорую руку и кричит дурным голосом, ногами топает от бешенства.

Хорошо! Значит, во всем мире сохранился порядок, существовавший с незапамятных времен. Превратились лишь мы с Мори! Снова зазвонил телефон, на этот раз я снял трубку с твердым намерением обругать в ответ жену, бывшую жену, но услышал голос совершенно незнакомого мне, постороннего человека.

— Вам известно, что тайным устроителем сегодняшнего митинга является террористская антикоммунистическая организация? Может быть, вам лучше не ходить на него?

Ответить я не успел. Действительно, в тот вечер проводился митинг против строительства атомных электростанций. В качестве докладчика выступал руководитель движения против строительства атомной электростанции на Сикоку, за день до этого прибывший в Токио. Группа Ооно сотрудничала с этим движением. До сих пор, достоверно зная об этих связях, я не расспрашивал о подробностях. Деятельность группы Ооно контролируется руководством революционной группы — что в этом противоестественного? Я, правда, никогда не слыхал, что какие-либо организации непосредственно диктовали свою волю группе Ооно. Пусть я не знаю, кто это звонил, но, если кто-то пытается помешать нам с Мори пойти на митинг, мы обязательно должны попасть туда, сразу же подумал я. Действительно, у меня появилась решительность восемнадцатилетнего, ха-ха. Каким бы опрометчивым ни было решение, инициатива останется в моих руках, подумал я с оптимизмом. Более того, ждут, что появимся мы, какими были до превращения, а придем мы — после превращения. Может быть, это и гарантирует нам полное алиби?

Спустившись по лестнице, я заглянул в комнату Мори. Разбросанные в ней одежда и обувь показались мне такими крохотными словно из сказки. Значит, я уже привык к повзрослевшему Мори после превращения.

— Надеюсь, ты не пойдешь один? Двадцативосьмилетний мужчина, обладающий опытом восьмилетнего?

Я сказал это, будто произносил монолог, но мой голос сорвался на пронзительный фальцет неоперившегося юн-, ца. Мало того, я, восемнадцатилетний, боялся, что Мори бросит меня. И по привычке, которая была у меня до превращения, я стремительно сбежал с лестницы с энергией, свойственной восемнадцатилетнему, хотя так суетиться необходимости не было. Мори никуда не собирался!

Раньше это делал я, а маленький Мори смотрел, держа в руках длинный пакет спагетти, — теперь же он сам готовил себе еду. Грациозно склонившись над газовой плиткой, он внимательно следил за кипящей кастрюлей и мелко нарезал лук, кусочек масла уже был приготовлен. Напрягшееся тело Мори в моих брюках и спортивной рубахе, его затылок и плечи — мне показалось, что я уже видел их где-то. Да это ведь точно мое тело на закате юности! Успокоившись, я пошел в ванную. Мое лицо, которое я увидел впервые после превращения, не было прежним, каким я запомнил его, когда мне в первый раз исполнилось восемнадцать лет. Более того, в зеркале мне улыбалось именно то лицо, которое мне хотелось иметь тогда. Вот только глаза разрушали гармонию лица — в них застыла неуверенность в себе, застенчивость, проглядывало детское любопытство. Но если отвернуться от зеркала, ха-ха, своих глаз не увидишь!

 

 

Когда мы поели, было уже за полдень, и в четыре часа мы наконец вышли из дому, направляясь на митинг; эту вторую половину дня мы прожили спокойно и мирно, синхронизируя свои организмы с движением вселенной. Словно привыкали к разнице во времени после длительного полета.

В то послеполуденное время паши отношения с Мори напоминали отношения братьев, которые, встретившись после долгой разлуки, весь вечер пировали, порядком напились и наутро вдруг приумолкли. Исполнять роль младшего брата, который, перепив и перегуляв, чувствует себя сегодня разбитым и испытывает стыд, должен был, разумеется, я. А роль великодушного и рассудительного старшего исполнял Мори. Я собрал вещи, разбросанные по всему дому женой, бывшей женой, а Мори сидел в уголке гостиной и слушал пластинки. Я трудился в одиночку, испытывая чувство, будто делаю это в благодарность за то, что меня, напившегося и буянившего вчера, великодушно прощают.

Слушая музыку, Мори время от времени тихо улыбался. Эта привычка была у него до превращения, и то, что она сохранилась и после превращения, радовало меня и наполняло надеждой. Ведь это значит, что ниточка, связывающая меня с Мори, и после его превращения все еще находится у меня в руках. Когда Мори хотелось послушать музыку, у него всегда был такой вид, будто его ждет большая радость. Потом начинала играть музыка, и он умиротворенно улыбался. И это была не деланная улыбка, которую можно изобразить на лице в любой момент, независимо от того, что слушаешь. Например, слушает он «Турецкий марш» Моцарта в исполнении Глена Гульда, либо Горовица, или Гизекинга. Каждого из них он воспринимает с особой улыбкой, причем все они взаимно дополняют друг друга, подчеркивают те места в произведении, которые и вызывают его улыбку, и сразу же можно понять, кого он слушает.

В тот день Мори, точно почувствовав необходимость восстановить гармонию между собой, претерпевшим превращение, и музыкой, устроил свое тело, ставшее теперь таким большим, перед динамиками и слушал «К-331» в исполнении Горовица. От того, что этой ночью творилось в доме, проигрыватель немного расстроился, и Мори, прослушав несколько тактов, чуть увеличил скорость. Обладая абсолютным слухом, он прекрасно помнил паузы Горовица при правильном вращении диска. Меня радовало, что эта способность сохранилась у него и после превращения. А ведь когда дети, подобные нашим детям, вырастают, эта удивительная способность, которой они обладают с младенческих лет, исчезает. Тем более, что произошел не естественный рост, а превращение.

Снова телефон: уборку я вчерне закончил и теперь спокойно снял трубку, но, услышав голос Ооно, неожиданно для себя сказал, что должен перейти к другому аппарату, и, упруго отталкиваясь ногами восемнадцатилетнего, взбежал по лестнице. Если Ооно не узнала моего голоса после превращения, можно кое-что придумать, решил я. Но превратившийся Мори не должен был этого слышать.

— Отец Мори дома? Кто вы такой? Я не могла бы поговорить с отцом Мори? — Отца Мори нет. Он собрался и вместе с Мори отправился в длительное путешествие. А мать Мори вернулась к родителям. Вчера был большой переполох — пропадал Мори. И когда отец Мори пришел домой, у них с матерью Мори вышла ссора. Может быть, они решили на некоторое время разъехаться, чтобы потом все начать заново? Меня наняли присматривать за домом, пока их нет, но я не один. Нас двое — гот, что слушает сейчас в гостиной музыку, он мне вроде как за старшего брата, — мы вдвоем и будем присматривать за домом. Отец Мори должен нам позванивать, но мы связаться с ним не имеем возможности. Мать Мори тоже может связываться с нами. Но ее связь с нами и связь отца Мори имеют разный смысл, ха-ха. (Молчание.) — Кто вы такой? Я тоже слышала, что с Мори вчера случилось ужасное происшествие. Хорошо еще, что нашелся. Все-таки я не понимаю, зачем отец Мори отправился с ним в длительное путешествие? Кто вы такой? — Я кто? Единственный ученик отца Мори, так будем говорить. А тот, кто слушает музыку, — его приятель, старинный. С отцом Мори мы вместе работали и развлекались, но я младше, так что «ученик» — самое подходящее слово, мне восемнадцать лет, ха-ха. С сегодняшнего дня мы будем присматривать за домом, записывать, кто звонил, какая корреспонденция пришла. Вот что я за человек, ха-ха. (Молчание.) — Ах так? Значит, с сегодняшнего утра вы отвечаете на телефонные звонки? Скажите, пожалуйста, не было ли сегодня довольно странного звонка насчет митинга, на который отец Мори тоже должен был пойти? Угрожающего — такой звонок я имею в виду. — Был, был. Интересно, кто же это звонил? Сказали, что на сегодняшнем митинге лучше не присутствовать. И никакого объяснения, с чем связан этот звонок. Ясно, что звонили от политической группировки, враждебной той, которая устраивает сегодняшний митинг. — Сегодняшний митинг организован теми, кто выражает чаяния широких народных масс, озабоченных проблемой загрязнения окружающей среды атомными электростанциями, и, хотя в его подготовке и принимала участие молодежь, принадлежащая к определенной политической группе, не она является непосредственным организатором этого митинга. Выходит, некоторая часть руководства враждебной группировки, куда входят и молодые люди, участвующие в нашем движении, вмешивается даже в проведение этого митинга. (Молчание.) Уж не их ли угрозы заставили отца Мори отправиться с сыном в путешествие? Может быть, и вчерашнее не было обычным несчастным случаем — враждебная группировка прятала Мори, чтобы как следует запугать отца Мори? Ведь в печати появилась информация о том, что в Токио с Сикоку прибывает организатор борьбы против строительства атомной электростанции. Правда, об этом сообщалось только в газете, выходящей на Сикоку, но все же. А точное время прибытия ничего не стоило выяснить в токийском отделении газеты. Не исключено, что отца Мори кто-то, — кто, нам не известно, — запугал и он предпочел вместе с женой и Мори на некоторое время скрыться. Вы действительно об этом ничего не знаете? Или отец Мори сказал вам, чтобы вы делали вид, что ничего не знаете? И тот, постарше, который вместе с вами присматривает за домом, тоже ничего не знает? Я Ооно Сакурао. — Я с самого начала понял, что вы знаменитая Ооно-сан, ха-ха. Я знаю и о том, что вы были близки с отцом Мори. После встречи с вами отец Мори подробно рассказал мне обо всем. Рассказал, что мучился страхами: уж не импотент ли он? В ту ночь вы заснули, а он все мучился — ничего у него не получалось, помните? Ооно-сан, не хотите со мной? Мне восемнадцать лет, и я всегда готов, не хотите со мной? (Молчание.) — Вы не отец Мори, а? Зачем вам понадобилось изменять голос и пищать эти ужасные вещи?

…Держа в руках молчащую, словно задохнувшуюся, трубку резко отключившегося телефона, я весело смеялся — ну точь-в-точь обезьяна. Я торжествовал от того, что этой женщине, теперь уже старше меня, мне удалось навязать разговор о малоприятном случае, имевшем место в действительности. Я же восемнадцатилетний мальчишка — что с меня взять, ха-ха. И никаких угрызений совести при этом я, конечно, не испытывал. Впервые в жизни я ощутил свободу, какую только мог себе представить. Когда в первый раз мне было восемнадцать лат, о такой свободе я и мечтать не мог.

С таким настроением я осматривал комнату, как бы прощаясь с прошлой жизнью, когда мне не нравился весь мир и я сам. Особенно внимательно — стоявшие в шкафу оттиски из «Атомной промышленности», «Металлических материалов» и докладов Американской комиссии по контролю над атомной энергией, а также статьи, например «Случаи коррозии в атомной промышленности и методы ее предотвращения». Из-за того, что я облучился при нападении жестяных людей, моя карьера на атомной электростанции закончилась, но я продолжал работать, помещая статьи в сборниках докладов и сообщений. Правда, если бы о моей деятельности узнали администрация электростанции или профсоюз, они бы не пришли в восторг, ха-ха. Разумеется, своими статьями бывший инженер, находящийся на содержании электростанции, вовсе не желал навредить коллегам. И тем не менее или, возможно, именно поэтому, когда мне попалось на глаза сообщение из-за границы об аварии на атомном реакторе, происшедшей в США, в штате Иллинойс, по вине «Коммонвель Эдисон компанй», я тут же затребовал материалы в отделе информации своего бывшего предприятия. «Защитим три принципа мирного использования атомной энергии — независимость, демократию, гласность! » — это была моя коронная фраза, которой я очень гордился, ха-ха. Может быть, я просто хотел выявить где-нибудь в мире еще один случай облучения, происшедшего в результате столкновения с жестяными людьми?

Но сейчас я вдруг понял, что материалы, хранившиеся в шкафу, стали мне не нужны. Потом я кое-как подыскал подходящую одежду для себя, восемнадцатилетнего, и Мори, двадцативосьмилетнего, чтобы мы могли выйти из дому, и спустился вниз. И подумал: а что, если после митинга мне удастся подцепить Ооно и испытать свою возродившуюся мужскую силу, ха-ха. Если бы я знал, что произойдет со мной дальше, это, должно быть, умерило бы мою радость.

 

 

В тот день, пока мы играли в «наведение мостов», произошло землетрясение. Игра «наведение мостов» состоит из расчерченной на клетки четырехугольной доски, в каждом нечетном ряду проделано пять, а в четном — четыре отверстия, в которое вставляются Т-образные пластмассовые фишки. Красные фишки играют против белых. Фишками строят мосты — красный и белый. Когда фишки противника препятствуют наведению моста, приходится идти в обход или перескакивать через него и двигаться дальше. Мне стоило немалого труда научить этой игре Мори до превращения. Это тоже делалось для его воспитания! Какого воспитания? Необходимость борьбы с чужими. Чужие будут препятствовать естественному течению жизни Мори. Что нужно сделать, чтобы все же двигаться вперед? Что необходимо предпринять, чтобы освободиться, когда тебя приперли к стене? Иногда нужно не пропускать вперед чужих, одолевать их. Так что, пожалуй, эта игра — своего рода учебник жизни.

 

Сначала трудно было обучить Мори абстрактной идее строительства моста. Моста, который строится из пяти фишек путем продвижения их вперед. Моста, который удается наконец построить из двадцати пяти фишек, когда движение по прямой перекрыто и приходится идти в обход. В обоих случаях получаются одинаковые мосты — уже одно это требует высокого уровня понимания. Далее — как надо ставить свои фишки, препятствуя движению вперед моста противника; чтобы научить этому, пришлось немало попотеть. Дело в том, что Мори пытался построить фигуру не в соответствии с логикой игры, а из побуждений эстетического характера.

Но все же в конце концов Мори научился правильно ходить, и, если он получал три фишки форы и игра упрощалась, ему удавалось даже побеждать. Когда мое поражение становилось очевидным, я испытывал чувство досады, близкое к безнадежности, и прибегал к самым нечестным методам, чтобы ниспровергнуть побеждающего Мори. Уж не было ли это предварительной подготовкой к превращению? Теперь, когда превращение действительно произошло, я с помощью этой игры пытался погрузить лот в глубину нашего превращения.

Мы начали с того, что по заведенной традиции поставили в лагере Мори три фишки. Постепенно он стал теснить меня, и, поскольку его атака развивалась в наиболее логичном направлении, Мори не давал мне возможности перейти в контратаку. Я проиграл. Тогда мы поставили ему две фишки. Я стал играть предельно внимательно, стараясь изолировать эти фишки и не позволить им соединиться с теми, которые ставились вновь. Однако эта операция привела к тому, что ходы мои стали элементарными, и, когда окружение было завершено, воспрепятствовать постройке моста, который Мори вел с другой стороны, оказалось невозможным. Горло у меня пересохло и саднило. Я дал Мори фору одну фишку. И попытался сразу же расстроить правильное расположение его фишек. К каким только уловкам я не прибегал — ведь мне было восемнадцать лет и я не испытывал стыда, не боялся за свою репутацию, ха-ха! Но, несмотря на все мои хитрости, с первых же ходов именно я попался на удочку: уловка — оружие обоюдоострое. Я разозлился, даже пот выступил, и одновременно уловил другой запах, не похожий на запах моего пота, отличный от запаха юноши; я ощутил запах тела взрослого человека — тела Мори. Мори тоже был напряжен. Что же делать — может быть, теперь играть, не давая форы?

…И в это время началось землетрясение. Эти колебания вверх и вниз, как ни странно, вселяли чувство устойчивости, казалось, будто спокойно погружаешься в бездну па какой-то огромной качающейся платформе — таким было это землетрясение. По привычке я тут же начал рассказывать Мори о землетрясении.

— Это землетрясение. В движение пришел верхний слой земной коры. Если говорить о том, как это происходит, то в общем…

Повернувшееся ко мне небритое лицо Мори выражало живой интерес, но глаза при этом были совершенно спокойными! И я покраснел. Я подумал, что Мори, с таким интересом и спокойствием слушавший мой рассказ, как раз и есть тот человек, который, подобно Сократу, заставляет меня осознать свое невежество и пытается поднять меня на новую ступень знаний. В этот момент, к счастью, зазвонил телефон, и я вышел из затруднительного положения. Это снова был юнец, такой же, как тот, что угрожал мне тогда по телефону, но на этот раз тон был предельно вежливый — наверное, какой-нибудь полный энтузиазма молодой профсоюзный функционер, старающийся придать своему голосу солидную басовитость.

— Если сила толчков достигнет восьми баллов, то Токио будет разрушен. Разумеется, будут мобилизованы силы самообороны. Воспользовавшись таким удобным моментом, они совершат военный переворот. И в Японии никто не способен предотвратить это, верно? Землетрясение, переворот — революционные силы будут раздавлены. Землетрясение — этот шанс изменения расстановки сил — смогут использовать только силы самообороны, а революционные группы использовать не смогут. Исходя из этого, сделаем следующий шаг в наших рассуждениях. Нужно создать такое разрушительное средство, которое могло бы уравновесить те силы, что придут в движение в результате землетрясения. И показать, что мы способны свободно контролировать его и приводить в действие. Другого пути нет. Могучая сила, адекватная общему количеству энергии землетрясения, не дала человеку. Успех возможен лишь в том случае, если мы ограничимся только районом Токио. Народ должен иметь одну атомную бомбу, которой будет распоряжаться наша р-р-рево-люционная группа. Это будет фактором нестабильности — нечто равное землетрясению, способному превратить Токио в руины. Вот что явится нашим козырем. Нечто подобное планирует и контрреволюционная группировка, но мы в отличие от них уже лет десять готовились к этому, так что сходство только кажущееся. Одна лишь паша группа р-р-революционная, и только наш курс правилен и в своей теоретической основе, и в своей практике. Мы надеемся, что вас не запутают грязные угрозы бандитов из контрреволюционной организации и вы пойдете на наш митинг. Мы высоко ценим активное участие в нем представителя интеллигенции, тем более что вы специалист.

Специалист? Какой же я специалист? Я восемнадцатилетний неопытный мальчишка! — непроизвольно вырвалось у меня — впервые после превращения мой голос звучал естественно. Я вновь ощутил, что не только мое тело, но и даже дух стал восемнадцатилетним.

Что? — Голос собеседника, утративший деланную солидность, звучал теперь по-молодому грубо, в нем слышалось нескрываемое беспокойство. — Восемнадцатилетний мальчишка? Зачем вы меня дурачите? Разве вы не тот бывший специалист атомной электростанции?

— Не верите — задайте мне какой-нибудь вопрос по специальности. Я и сам хочу проверить, остались ли у меня хоть какие-то знания. Остались ли они в голове восемнадцатилетнего юнца.

— Хм! Болван!

Мой собеседник бросил трубку, употребив, как мне послышалось, непонятный диалектизм, но, подумав, я понял, что это просто старое ругательство. Ха-ха, а ведь я ему сказал чистую правду. Теперь революционная группа, откуда мне позвонили, несомненно, будет считать меня своим врагом я ведь отказался снабдить ее сведениями об атомной энергии. Правда, мне уже угрожала враждебная ей группировка. В любом случае либо те, либо другие будут ненавидеть меня — никуда не денешься! Но фактически ненавидеть будут несуществующего тридцативосьмилетпего человека, и, следовательно, я, превратившийся, в полной безопасности, ха-ха.

Когда мы с Мори подошли к зданию, в котором проходил митинг, около огромного сугроба, подтаявшего было, по потом снова замерзшего, выступал какой-то странный человек лет тридцати. Долго говорить ему не дали — юнцы из отряда охраны митинга с повязками Антиполиция на рукавах сбили его с ног. Он упал, уткнувшись головой в грязный сугроб. Это был невзрачный человек с серым лицом, казавшийся ниже ростом, чем был на самом деле, из-за сутулости, вызванной сидячим образом жизни. Но, подчиняясь непонятному раздвоению сознания, он отрастил вызывающе огромные усы. Привлеченный усами, я внимательно всмотрелся в его лицо — прекрасный высокий лоб, крупный, выдающийся вперед нос. Манера изъясняться у него тоже была не простой, сочетавшей в себе прямоту и выспренность.

— Революционная партия свергает партию своих противников — это совершенно естественно! Если она не делает этого, то никакая она не партия. Но зачем проламывать черепа железными трубами, переламывать руки и ноги и, наконец, убивать? Может быть, лучше вместо этого хватать людей, снимать с них штаны и пороть? А потом можно и отпустить. Снова хватать и снова пороть, повторяя это раз за разом. И проделывать это с лучшими студентами, в конце концов порка им надоест и они, возможно, вступят в вашу группу. Во всяком случае, такая вероятность существует. Если же к вам придут люди с пробитыми головами и переломанными ногами и руками, проку от них мало. От убитых и вовсе мало толку. Вам это, должно быть, понятно? Вы ведь тоже лучшие студенты! — (Тут несколько человек из антиполиции, на которых он указал пальцем, подскочили к усатому с криками: Мы не проламываем черепа, не переламываем руки и ноги и, уж конечно, не убиваем! Партия наших противников, говоришь? Пороть нужно, говоришь? — и сбили его с ног. Мужчина упал в сугроб как подкошенный, но все же встал и начал счищать с себя снег и грязь и отряхиваться, как собака, — во все стороны летели комки снега и брызги воды. Потом он отошел на несколько шагов от антиполиции и возобновил свое выступление, но тут же снова приблизился к антиполиции.) — Я придумал прекрасный метод достижения согласия между вашими группами. Враждующие группы А и В посылают друг другу ну хотя бы по пять человек. Таким образом, каждая из них берет заложников и, заботясь о судьбе своих товарищей, находящихся во вражеском стане, будет относиться к посланцам учтиво. Если же вы станете принимать с распростертыми объятиями посланца других групп, то поступите именно так, как следует поступать умным людям. Мао Цзедун всегда радушно встречал иностранных гостей. Неумны те, кто не видит другого пути, кроме борьбы с противником. Но вы, наверно, выступаете и против идей Мао тоже? Со временем посланцы других групп поймут, что теория и практика вашей группы не так уж отличаются от их собственной теории и практики, во всяком случае не настолько, чтобы за это пороли. И тогда они станут той движущей силой, которая поможет осуществить слияние двух групп. Согласны? А если не согласны, то с чем? (Ты ни черта не смыслишь в организационных вопросах, в анализе нынешней обстановки в мире, реально существуют лишь революционная группа и контрреволюционная бандитская организация, — парировала антиполиция, заколебавшаяся было под воздействием логики оратора, и набросилась на него с еще большим ожесточением.)

Усатый оратор, сбитый с ног в четвертый или пятый раз за то время, как мы с Мори наблюдали за происходящим, медленно, точно вставать ему совсем не хотелось, поднялся и, отряхиваясь, подошел к нам. Наверно, потому, что, кроме нас, у него не было ни одного слушателя! Сильно сощурившись, как всякий очень близорукий человек, по какой-то причине оставшийся без очков (в данном случае причина была ясна — он несколько раз тыкался головой в сугроб), сказал:

— Революционная группа ведет борьбу, обращаясь к широким слоям народа, но особенно старается втянуть в свою орбиту интеллигенцию, верно? Вам не кажется, что она должна делать все наоборот? Сможет ли группа расширить свои ряды, если не разрушит — окружающую ее ограду и не распространится за ее пределы,? Никакого прока не будет от того, что она втянет в свою орбиту незначительное число интеллигентов. Разве не должна она выпустить интеллигенцию на вольное пастбище как свободных пропагандистов проводимой группой кампании?

Сначала я подумал, что слова усатого оратора обращены ко мне. Но тут же спохватился. Он обращался к одному из тех интеллигентов, которых революционная группа пытается втянуть в свою орбиту, и считал он таковыми не кого иного, как Мори! Двадцативосьмилетний же Мори, благосклонно улыбаясь, слушает усатого оратора и, казалось, безмолвно соглашается с ним, поощряет его. Улыбка Мори, будто милая шалость ребенка, не могла не вызвать улыбку и у оратора, в усах которого запеклась лившаяся из носа кровь.

Тут подлетели юнцы из антиполиции и обратились к нам и оратору с разными заявлениями, причем выражение их лиц и тон в обоих случаях ничем не отличались. Мне бы хотелось, чтобы удобства ради вы передали их по-разному.

— Участники митинга, войдите, пожалуйста, в зал! Ты и участникам митинга собираешься мешать?

Прежде чем антиполиция грубо оттолкнула усатого оратора, Мори успел протянуть ему руку и решительно обменялся с ним рукопожатием. Я почувствовал, что у меня, восемнадцатилетнего подростка, запершило в горле.

 

 


Поделиться:



Популярное:

  1. А если хочешь узнать что у тебя за команда, достаточно сыграть с сильным противником. Ты сразу удивишь все недостатки и недоработки, узнаешь, кто из игроков что стоит.
  2. Быстро, скоро, сразу, спешно
  3. В 1521 г. ацтекам пришлось вступить в неравную борьбу с немногочисленным, но технически сильным врагом — инспанскими колонизаторами, широко пользовавшимися методом коварной политики.
  4. Кураторам команд выдается маршрутный лист и команды сразу идут по нему, общей встречи команд не нужно
  5. Манко притворился сторонником испанцев, но тайно собирал силы для борьбы с ними. В 1535 г. он бежал в горы и начал поднимать инков на борьбу с колонизаторами.
  6. МОГУТ ЛИ СРАЗУ НЕСКОЛЬКО АНГЕЛОВ ОКАЗАТЬСЯ ОДНОВРЕМЕННО В ОДНОМ И ТОМ ЖЕ МЕСТЕ?
  7. Отдых сразу после завершения практики
  8. Почему они сразу не поступают правильно?
  9. Приступайте к делу сразу же.
  10. Причины, вызвавшие борьбу евреев за иммиграционные законы
  11. СООРУЖЕНИЯ ДЛЯ ФИЗКУЛЬТУРНО-ОЗДОРОВИТЕЛЬНЫХ ЗАНЯТИЙ В РЕЖИМЕ РАБОЧЕГО ДНЯ И СРАЗУ ПОСЛЕ РАБОТЫ


Последнее изменение этой страницы: 2016-06-04; Просмотров: 537; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.056 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь