Странный День святого Валентина

Элмвуд-Спрингс, штат Миссури

14 февраля 1976

На второе утро к Дене пожаловал еще один посетитель. В восемь часов доктор Джерри О'Мэлли подъехал к дверям в наряде трубадура пятнадцатого века, в розовых панталонах и шляпе с перьями, с дюжиной роз в руках и мандолиной.

Мак подошел к двери:

– Здравствуйте. Чем могу служить?

Джерри чувствовал себя полным идиотом, но был намерен выполнить что задумал.

– Мистер Уоррен, я друг Дены, нельзя ли мне с ней увидеться на пару минут?

– Она наверху. Могу я доложить, кто… или что… здесь?

– Э-э, ну… это связано с Днем святого Валентина. Вроде как сюрприз.

– Ясно. Подождите секундочку. Я посмотрю, может, она выйдет.

Проходя мимо Нормы, которая выглянула из кухни, он сказал вполголоса:

– Ты не поверишь, что у нас на крыльце.

Джерри разложил розы на лестнице, спустился и стал ждать Дену. Он заметил, что из окна гостиной за ним подглядывает женщина, но не Дена.

Дена спала глубоким сном, когда постучал Мак:

– Малышка, там к тебе пришли.

Дена подскочила от неожиданности:

– Что?

– Там к тебе пришли.

Она села в постели:

– Кто?

– Он сказал, что это сюрприз. Он тебе кое-что привез.

– А-а. Можете мне это принести?

– Нет… вряд ли. Думаю, тебе лучше спуститься и взять самой.

Дена вылезла из постели и накинула халат. Внизу Маку пришлось оттащить Норму от окна:

– А ну-ка, кумушка, пойдем в кухню.

Она не желала уходить:

– Кто-то из нас должен остаться здесь. А что, если он сумасшедший? Он может быть опасен, Мак!

Мак рассмеялся:

– Он, конечно, сумасшедший, но не опасен.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что бедняга дрожит как заяц.

Дена спустилась и подошла к двери. Сначала она никого не увидела, но, посмотрев вниз, обнаружила розы, выложенные в форме сердца, с запиской в середине. Выйдя на крыльцо, услышала музыку. И увидела Джерри, тот стоял на улице в дурацком костюме, с мандолиной, и пел что-то о любви.

Она стояла в халатике, трясясь от холода, из окон один за другим стали выглядывать соседи. Она не верила своим глазам и ушам.

Допев песню, он снял шляпу, поклонился и уехал, оставив ее стоять, не понимающую со сна, что Джерри О'Мэлли делает в Элмвуд-Спрингс, штат Миссури, в восемь часов утра. Или это галлюцинация? Она наклонилась, подобрала карточку и прочла:

НИКАКОГО ДАВЛЕНИЯ, ПРОСТО ЗНАЙТЕ, ЧТО Я ВАС ОБОЖАЮ! БУДЬТЕ СЧАСТЛИВЫ В ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА.

С ЛЮБОВЬЮ, ДЖЕРРИ

Она собрала розы и вернулась в дом. Норма высунула голову из-за угла кухни:

– Малышка, твой друг не желает зайти? Милости просим.

– Нет, все в порядке. Он уехал. Вот цветы, нужны?

– Боже, красота какая! Поставлю их в вазу, пусть будут у тебя в комнате. Как мило с его стороны привезти тебе розы, правда? Он, похоже, очень хороший человек. – Норма, умирала от желания узнать, кто это был, но спрашивать не стала.

– Хороший, но я начинаю подозревать, что он сумасшедший или что-то в этом роде, – ответила Дена, поднимаясь по лестнице.

Норма шмыгнула обратно в кухню и сказала Маку, который пил кофе:

– Видишь! Что я тебе говорила! Малышка тоже считает его сумасшедшим. Никогда ты мне не веришь. – Она поглядела на цветы и потянулась за вазой. – Но розы красивые, что бы ты ни говорил.

– Я ни слова не сказал, Норма.

Джерри еще потряхивало, когда милях в двадцати от Элмвуд-Спрингс он проехал мимо автомобиля дорожной полиции, превысив скорость на десять миль в час. Полицейский допил кофе, сунул в рот последний кусок пончика, включил сирену и рванул следом за нарушителем. Джерри услышал сирену, глянул в зеркальце заднего вида, и сердце у него ухнуло в пятки. Других машин вокруг не было. Мелькнула мысль, не дать ли деру, но он был законопослушным гражданином и, вздохнув со стоном, съехал на обочину.

Полицейский, человек весьма крупный, вылез, откашлялся и медленно подошел к машине.

– Доброе утро, – приветливо сказал он.

Заглянув внутрь, он подумал: господи помилуй, что это я остановил на автомагистрали номер 34?

Джерри сделал над собой усилие и сказал как ни в чем не бывало:

– Доброе утро. В чем дело, офицер?

– Будьте добры ваши документы и водительское удостоверение, сэр.

– Это арендованная машина. Я взял ее напрокат сегодня утром в Канзас-Сити, а удостоверение у меня в куртке на заднем сиденье. Можно я его достану?

Полицейский не хотел рисковать.

– Будьте любезны выйти из машины, сэр.

Джерри вышел, открыл заднюю дверь, взял удостоверение из бумажника и протянул его полицейскому. Прочитав его, тот сказал как можно спокойнее, что было нелегко при данных обстоятельствах, учитывая, что его правонарушитель (белый мужчина) был одет в трико и туфли с загнутыми вверх носками с колокольчиками на концах, словно он свалился с карнавальной платформы:

– Подождите, пожалуйста, здесь, пока я проверю вашу лицензию.

Джерри стоял у машины, молясь, чтобы никто не ехал мимо, но, разумеется, впустую, и все легковые машины, а также одна грузовая замедляли ход и пялились на него. Через несколько минут полицейский вернулся.

– Похоже, не много вы преступлений совершили, не считая этого превышения скорости на автомагистрали. – И отдал Джерри лицензию.

– Спасибо. Можно я сяду в машину, а?

– Конечно. Давайте.

Колокольчики на туфлях Джерри звенькнули.

Полицейский сказал:

– У нас тут, в округе Джефферсон, мало найдется мужчин, которые расхаживают в розовых колготках. Есть какая-то причина для подобного наряда? Или у вас в Нью-Йорке все так ходят?

– Это долгая история.

– Что ж, я не тороплюсь. Мне спешить некуда.

Джерри спросил:

– Скажите, вы женаты?

– Да. Этого у нас тут никто не избежит. Пойман и посажен на цепь, как и все остальные. А что?

– Тогда вы должны знать, что сегодня День святого Валентина.

Полицейский глядел на него, ожидая продолжения.

– Вы наверняка придумали для своей жены что-нибудь особенное. Ну, знаете, чтобы ее удивить. Сюрприз.

– Она каждый год получает от меня открытку, и все, я больше ничего не выдумываю. Появись я в таком виде, она решит, что у меня шарики за ролики закатились.

– Я прилетел сюда, чтобы преподнести сюрприз моей… ну, той, которая, надеюсь, станет моей девушкой.

Полицейский кивнул:

– А-а. Ну, значит, я правильно догадался, что тут наверняка женщина замешана. Вам тридцать пять лет, сынок, а вы предстаете перед ней, наряженный, как цирковая собачка.

Джерри не нашелся что сказать.

– Ну и костюмчик, однако. Где вы его откопали?

– Напрокат взял.

– Ага. Интересно, что она подумала.

– Вряд ли я сильно ошибусь, предположив, что сейчас она думает, что я поступил очень глупо.

– Не могу не согласиться с этим, приятель. А если бы ее дома не оказалось? Столько денег на ветер. Почему на подольше не остались?

– Я стараюсь на нее не давить.

– А-га.

– Она пока не знает, как ко мне относиться.

– Понятно. И как думаете, какие у вас шансы? Пятьдесят процентов? Двадцать пять?

– Скорее двадцать пять.

Полицейский ткнул в шляпу на сиденье, рядом с мандолиной.

– Еще и шляпа к костюму прилагается?

– Да.

– Не возражаете, если я взгляну?

– Пожалуйста, – Джерри протянул ему шляпу, – смотрите.

Полицейский внимательно рассматривал диковинную вещь.

– Это бархат, что ли?

– Наверное. Или плюш.

– А как думаете, что это за перья?

– Понятия не имею, какие-то перья.

Полицейский был заинтригован.

– Гм, перья. Да-а, черт. – Он вернул шляпу. – А что навело вас на мысль одеться в такое… обмундирование?

– Подумал, это будет романтично. По-моему, женщины любят романтику.

– Да?.. Моя сказала, когда мы женились: учти, в этом нет никакой романтики. Вы в таком виде и в самолете летели?

– Нет, остановился на автозаправке и переоделся. – Джерри начал терять терпение. – Слушайте, это все необходимо, что ли? Можно мне уже выписать штраф и отпустить? Или в тюрьму меня посадить, или что вы там со мной намерены делать.

– Эй, успокойся, парнишка. Не будет тебе никакого штрафа. – Патрульный засмеялся. – Я тебе вот что скажу. Если бы я тебя отправил в тюрьму, то в эдаком костюмчике ты получил бы романтики на-а-амного больше, чем хочешь. Они там звереют от одиночества, а в этих розовых колготках ты многим покажешься чертовски привлекательным. Не-е, я просто любопытничал. И сколько ты уже гоняешься за этой женщиной?

Джерри успокоился, что обойдется без штрафа, но нервы его были уже на пределе.

– Около года. Или больше. Ничего, если я закурю?

– Ничего, давай, закуривай.

Джерри предложил постовому сигарету.

– Не-е, спасибо. Я это дело бросил. Ладно, уточним. Значит, ты прилетаешь из Нью-Йорка, едешь сюда на машине, останавливаешься и переодеваешься в этот костюм только ради того, чтобы спеть одну песню женщине, которой это покажется или же не покажется интересным. Правильно?

– Более или менее.

– Говоришь, ты взял его напрокат. Где?

– В Нью-Йорке, в лавке театрального костюма.

– Ты что, актер какой-то?

– Нет, я… В общем, нет, не актер.

– И кто так одевается?

– Это… костюм трубадура. Знаете, они носили камзол и панталоны. Это уходит корнями в историю.

Полицейский сказал:

– К временам Робин Гуда, типа того?

– Нет, раньше. Кажется, в пятнадцатый век. По крайней мере, так они сказали.

Полицейский смотрел на мандолину:

– Ты музыкант? Умеешь играть на этой штуке?

– Да так, не очень. Выучил одну песню.

– Правда? Какую?

– Это старинный английский мадригал. Знаете, что такое мадригал?

– Разумеется, я знаю, что такое мадригал. И как он называется?

– Вряд ли вы его когда-нибудь слышали.

– А ты меня проверь.

– «Ты моя прекрасная леди Любовь», – промямлил Джерри.

– Как, еще раз?

– «Ты моя прекрасная леди Любовь», – повторил он чуть громче.

– Не-а. Этого не знаю. Ну и как, она удивилась?

– Да уж надо думать.

– Что сказала?

– Ничего не сказала. Я только отдал ей розы, спел песню и уехал.

– А-га. А теперь ты намерен ехать до Канзас-Сити, сесть на самолет и улететь домой. Все в один день.

– Да.

– И во сколько тебе обошлось это путешествие?

– Точно не подсчитывал.

– А ты примерно прикинь.

– Ну, наверное, с самолетом, арендой машины, цветами… прокатом костюма… и мандолиной… может, пять или шесть сотен, около того.

– Ух ты. А фотография у тебя есть?

– Фотография?

– Да. Я хочу увидеть фотографию этой твоей женщины.

– Нет, с собой нет. Дома есть.

– Она блондинка, рыженькая?

– Блондинка.

– Ну да, разумеется. Они постоянно это проделывают.

– Она красивая девушка, но дело не только в красоте. Она невероятно умна и остра на язык. Она вовсе не глупышка-блондиночка, если вы на это намекаете.

Полицейский покачал головой:

– Да ты и впрямь влюблен, приятель? Парень довольно симпатичный. Какие у нее возражения?

– Возражение вроде бы только одно, – сказал Джерри. – Она считает меня, как мне сказали, скучным.

– Скучным? Каким угодно, парень, только скучным тебя нельзя назвать.

– Спасибо. Вы меня утешили.

– Я бы на твоем месте поискал такую, которой ты наверняка нравишься, назначил бы ей свидание – и вперед.

– Я пытался. Не получилось. Нет, к сожалению, она единственная создана для меня. Не знаю, создан ли я для нее, понимаете? Так что мне остается только ждать.

– Да-а, я тебя понял.

Полицейский положил руки на ремень и поглядел на дорогу.

– Что ж… Рад, что это не со мной происходит. А я на женщин не заглядываюсь. С тех пор, как Эдна избрала меня своей жертвой.

Джерри спросил с надеждой:

– Мне можно ехать?

– Погоди минутку. – Полицейский вынул блокнот и стал писать.

– Вы же, кажется, сказали, что не станете выписывать штраф.

Полицейский ответил не глядя:

– Я и не выписываю. Но мне теперь интересно, что из этого выйдет. – Он протянул Джерри листок. – Это мой домашний адрес. Может, чиркнешь пару строк, когда что-то прояснится?

– Хорошо.

– Ну поезжай, только скорость не превышай, слышишь?

Глядя вслед отъехавшей машине, полицейский подумал: вот бы его задержать, эх, ребята ни за что ведь не поверят. Потом сел в патрульную машину и написал краткий рапорт: «14 февраля, 8.36 утра. Задержан белый мужчина. Влюбленный трубадур пятнадцатого века в розовых трико, панталонах и камзоле». Интересно, подумал он, как пишется «камзол»? Вычеркнул слово и добавил: «Шляпа с пером и туфли с загнутыми кверху носами и маленькими колокольчиками. Первое нарушение. Отпущен с предупреждением».

Спасение

Элмвуд-Спрингс, штат Миссури

19 февраля 1976

Было раннее утро четверга, Дена пробыла в Элмвуд-Спрингс почти неделю. Впервые за все время Норма позволила ей завтракать внизу. Увидев Дену, она сказала:

– Доброе утро. Выглядишь на сто процентов лучше. Проходи, садись. Дам тебе кофе, но обещай, что как следует разбавишь его сливками.

– Обещаю.

Норма была счастлива.

– Я так рада, что наконец на твои щечки понемногу возвращается цвет. Никогда не забуду, какая ты лежала там в больничной палате. У меня закралось подозрение, что ты мертва.

– Я знаю, – засмеялась Дена. – Помню.

– Только поэтому я тогда завопила. Я не хотела тебя будить. Я сказала доктору Дебейки: она всегда была красавица, это у нее от отца, твой отец был красавцем, но сейчас-то она белее простыни, так что не говорите мне про ее «удовлетворительное» состояние. Что ты будешь – оладушки, вафли или тосты из французского батона? А могу сварганить и то, и другое, и третье, только попроси. Маку я готовлю оладьи, а тебе могу сделать все, чего пожелает твое сердечко. Это же твой первый непостельный завтрак.

– Я тоже хочу оладьи.

– Уверена?

– Да, оладьи – это замечательно. Где Мак?

– В саду, рыбачит на муху.

– У вас тут озеро или пруд?

– Нет, он просто тренируется, и хочу тебя предупредить: едва у него закрадется подозрение, что тебе стало лучше, он потащит тебя на рыбалку. Чтобы ты оценила его так называемое мастерство. Но ходить тебе вовсе не обязательно, помни это. Если не захочешь, так и скажи прямо. Он сегодня глаза не успел продрать, а уже говорит: «Сдается мне, небольшой походец на рыбалку придаст Малышке сил, как ты считаешь? » Я ему: «Мак, не вздумай тянуть ее на эту реку, чтобы стоять весь день в воде. Тебе просто не терпится похвастаться перед ней своей искусственной приманкой». Так что если он спросит, не хочешь ли ты посмотреть его коллекцию, скажи – нет, спасибо, а то он разведет скуку смертную на пять часов. А, вот и он.

Мак вошел через заднюю дверь, он был рад видеть ее на ногах.

– Ага, смотрите-ка, кто здесь.

– Я в жизни столько не спала.

– Ну, Малышка, тебе это было необходимо. Ты просто измотала себя. Может, если захочешь, в субботу смотаемся на реку?

– Мак, ты дашь ей хотя бы оладушек съесть? Она не хочет никуда ехать. Правда?

Дене было не отвертеться от прямого вопроса.

– Я бы не возражала. Только я ничего не смыслю в рыбалке.

Мак засиял.

– А тебе и не надо. Я могу дать тебе несколько советов. Когда тебе захочется, приходи ко мне в магазин, мы подберем тебе кое-что.

– Мак… Она не хочет тратить пять часов на рассматривание искусственной приманки. Правда?

Оба они посмотрели на Дену.

– Ну…

– Не хочет она, Мак.

Мак сказал:

– Норма, дай она сама за себя скажет.

Дена сказала:

– Нет, я не возражаю. Звучит заманчиво.

– Тогда приходи днем, когда захочешь.

– Она не может прийти днем.

– Почему?

– Потому что я обещала тете Элнер привести ее в гости. – Норма посмотрела на Дену: – Ты же не против, Малышка?

Днем Дена очутилась на крыльце дома тети Элнер. Тетя Элнер подала Норме и Дене по стакану чая со льдом, Норма присмотрелась к напитку: чай был странного цвета, коричневым сверху, а внизу светлее.

– Что это за чай?

– Быстрорастворимый, но другого у меня нет. Последний пакетик использовала утром. Простите, поскольку что бы там ни говорили, а растворимый всегда хуже натурального.

– Не беспокойтесь, тетя Элнер, – сказала Норма, – и этот сойдет, правда.

– Не говоря уж о разнице во вкусе. У меня эта банка с чаем года два простояла, а то и все пять, но вряд ли им можно отравиться. – Она засмеялась. – А если и отравимся, то втроем и помирать не скучно. Как себя чувствуешь, милая моя? Тебе хоть немного дали отдохнуть?

– О да.

Норма сделала глоток и постаралась не скривиться. Она поймала взгляд Дены, когда тетя Элнер отвернулась, и подала знак, что не надо это пить.

– Никто тебя здесь не беспокоил, нет?

Дена поставила свой стакан.

– Нет, никто.

– И лучше пусть не пытаются, не то придется им иметь дело с мистером Маком Уорреном. Надо вам сказать, тетя Элнер, вы не представляете, какие глупости люди совершают. Теперь я понимаю, почему бедные кинозвезды живут за воротами с охраной. Сотни звонков. Хотят, чтобы Дена сделала то, се, пятое, десятое… Произнесла речь в каком-то клубе, дала интервью для газеты, встретилась с фотографом… И тебе ведь каждый день приходится такое терпеть, так и тянут тебя в разные стороны, не знаю, как ты выдерживаешь. Немудрено устать. Даже Мэри Грейс позвонила аж из самого Сент-Луиса, просила подозвать ее к телефону, поболтать, мол.

– Ты же помнишь Мэри Грейс, да, Малышка? – спросила тетя Элнер.

– Нет, мы, кажется, и не встречались.

Тетя Элнер удивилась:

– Как же не встречались, должны были, это же твоя кузина.

– Нет, дорогая, – сказала Норма. – Малышка не родственница Мэри Грейс. Мэри Грейс – родня со стороны дяди Уилла.

– Ах да, верно. Тогда, получается, у вас не было повода встречаться.

Дена воспользовалась случаем и задала вопрос:

– А вы… вы мне тоже тетя? Какие у нас родственные связи? Я что-то запуталась.

Ответила Норма:

– Твоя бабушка, Герта Нордстром, была сестрой тети Элнер, так что она твоя двоюродная бабушка. Вторая ее сестра, Зела, была моей мамой, так что мне она тетя… А мы с тобой троюродные сестры по отцовской линии.

– А кто тогда Мак? – поинтересовалась тетя Элнер. – Мой племянник?

– Нет, дорогая, кровно он с вами не связан. Он ваш… наверное, он ваш племянник по браку. Вот слушай, Малышка, так тебе будет понятнее: твой папа, Джин, был моим двоюродным братом, так что ты, выходит, моя троюродная сестра, а Мак – твой троюродный брат по браку. Правильно же? А может, ты моя четвероюродная сестра? Что, неправильно, тетя Элнер?

– Ох! Боженьки, да я совсем запуталась.

– Значит, так, мать Джина была моя тетя Герта, значит… Погодите-ка. Тетя Элнер, вы должны быть мне двоюродной бабушкой.

Тетя Элнер спросила:

– Дак кто ж тогда Мэри Грейс?

– Она ваша племянница по мужниной линии.

– Ох, точно. Всякий раз, как я вспоминаю малютку Мэри Грейс, я думаю про тот обед в Сент-Луисе. Сколько сейчас годочков Мэри Грейс, Норма?

– Около шестидесяти семи.

И тут Дена мысленно взвыла: бежать, срочно, в Нью-Йорк!

– Тот обед в Сент-Луисе – это было что-то, правда, Норма?

– О да. Прекрасный итальянский ресторан. «Гитто».

– Я этого никогда не забуду. Расскажи Малышке, что мы там ели.

– У меня был филей кусочками с луком… картофельное пюре, шпинат и свежевыжатый сок. Мэри Грейс заказала рыбу с орехами… форель.

– Правильно, – согласилась тетя Элнер. – Ей подали рыбу с неотрезанной головой. И эта голова смотрела на меня. Я заставила ее повернуть тарелку в другую сторону. За такую цену они могли бы и сами отпилить ей голову, но так у них принято, у этих европейцев.

– Да, а вы заказали печенку с луком. – Норма посмотрела на Дену, которая мало что понимала. – У нее был шанс попробовать любое блюдо на выбор, и она заказывает печенку с луком.

– Ну люблю я печенку с луком. Сколько ты у нас пробудешь, Малышка?

– Пока не знаю.

– Вот что я тебе скажу, Норма. Ты и Мак должны непременно съездить в Сент-Луис, пока она здесь, и сводить ее в «Гитто» пообедать. Я бы туда с удовольствием съездила, а ты?

– Милая моя. Малышка живет в Нью-Йорке и наверняка бывает в разных прекрасных ресторанах, и нечего ей совершать столь утомительные поездки в Сент-Луис ради того, чтобы пообедать.

– Вербена говорит, они с Мерлом ели в этой новой блинной на автостраде и там вкусно готовят. Может, и мы туда съездим?

– Пусть Малышка решает. Когда она захочет, тогда и съездим.

– Если ты любишь блины, Вербена говорит, надо ехать только туда.

Когда они вернулись домой, к Норме, Дена сказала как бы мимоходом:

– Знаете, я бы сходила посмотреть эти рыболовные штуки. Не трудно мне будет найти магазин скобяных товаров?

Норма засмеялась:

– Нет, центр всего в квартале отсюда, мимо не пройдешь. Это сразу за цветочным магазином. Хочешь, я тебя отвезу?

– Нет, спасибо, я пройдусь.

На самом деле в центр она хотела попасть не для того, чтобы поглядеть на рыболовные наживки. Она хотела добраться до телефона. Повернув за угол, Дена заскочила в аптеку «Рексалл» и позвонила своему агенту в Нью-Йорк.

– Мистер Купер, вам звонок за счет абонента от Дены Нордстром, вы ответите?

– Да, соедините. Алло! Как ты себя чувствуешь? Отдыхаешь?

– Вытащи меня отсюда.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты меня вызволил как можно скорее.

– Тебе еще две недели можно не выходить на работу.

– Плевать, только вытащи меня отсюда побыстрее.

Когда она вышла из кабинки, несколько человек ждали, чтобы поздороваться и сказать, как они рады ее возвращению. А потом она прошла мимо места, которое показалось ей смутно знакомым. По крайней мере, пахло знакомо. Это была пекарня, которой, говорят, владели ее дед с бабкой, она до сих пор называлась «Шведская выпечка и закуски Нордстромов», несмотря на новых хозяев. Она приложила сложенные ковшиками руки к глазам, как бинокль, и заглянула в витрину, но ничего знакомого не увидела. Странно было идти по улице. Люди выходили из магазинов и приветствовали ее как старые друзья. Люди, которых она никогда в жизни не видела. Все знали, кто она такая, но при разговоре те, кто постарше, называли ее дочкой Джина, кто помоложе – кузиной Нормы или племянницей тети Элнер. А раньше она всегда была Деной Нордстром.

Ее останавливали и рассказывали, что росли с ее отцом или что когда-то он разносил им газеты, и какой это был отличный парень. Похоже, у каждого была в запасе история про ее отца или дедушку с бабушкой, которой с ней хотели поделиться. Когда она все же добралась до скобяной лавки, Мак вытащил всех своих искусственных мух, каждую назвал и разъяснил, для какой рыбы она предназначена. Дена спросила:

– Мак, вы знали моего отца?

Он кивнул:

– Очень хорошо знал. И деда с бабушкой. Замечательные люди.

Сегодня Дена была приятно удивлена. Элмвуд-Спрингс оказался прелестным городком, и все, с кем она сталкивалась, были очень дружелюбны. Вдруг она задалась вопросом, а что толкнуло ее мать уехать отсюда. Что случилось?

Хотя все жаждали рассказать ей об отце или дедушке с бабушкой или о том, как они заходили в магазин и всегда видели ее, малышку, сидящую на стойке, никто не упомянул ее мать. Как будто ее здесь и не бывало.

После обеда Норма вытащила на свет все школьные табели отца Дены и все его фотокарточки из альбома, но, опять же, ни одной фотографии ее мамы.

На следующее утро за завтраком Дена сказала:

– Норма, вы были знакомы с моей матерью?

Норму вопрос застал врасплох. Дена никогда об этом раньше не заговаривала.

– Ну, Малышка, немного. А что бы ты хотела знать?

– Какая она была, когда жила здесь, и все такое.

Норма поставила тарелку в посудомоечную машину, закрыла ее и села напротив Дены.

– Я могу рассказать тебе только то, что знаю. Я училась тогда в средней школе. А может, и окончила уже. Но я ее хорошо помню. Только, понимаешь, она здесь недолго пробыла и почти ни с кем не общалась. Помню, мы приходили к тете Герте посмотреть на тебя, и она тобой так гордилась, всевозможные игрушки тебе покупала.

– Она вам нравилась?

– Да, очень. Но не забывай, я была совсем молоденькой и мне не довелось узнать ее как следует.

– А тетя Элнер?

– Тетя Элнер, наверное, расскажет тебе больше, чем я. Можем с ней поговорить, если хочешь.

– Да, я бы хотела.

Сразу после завтрака они снова звонили в дверь тети Элнер.

– Тетя Элнер, мне интересно, не помните ли вы что-нибудь о моей матери.

Норма объяснила:

– Я рассказала Малышке все, что помнила.

– Так, милая, дай-ка мне усесться поудобней да напрячь мозги… Господи, ну и давненько же это было, правда? Но я, разумеется, помню. Помню день, когда она сюда приехала; ты была совсем крошкой. Мы вышли к станции встретить жену Джина. Он писал, что она красивая, но мы и не представляли, что настолько красивая. Стоим мы все, значит, встречаем, и выходит из поезда это создание небесной красоты. Мы просто глазам не поверили. Она будто сошла с обложки журнала. На ней было шерстяное платье цвета морской волны, высокая прическа и беретик таблеткой, надетый набекрень. О, она была модницей, раньше я таких и не встречала. Нет, скажем так: ничего подобного Элмвуд-Спрингс не видывал. Прекрасные рыжие волосы, белая кожа сливочного цвета, зеленые глаза, – у тебя глаза Джина, но фигура мамина. Она была высокой, и я помню, как она держалась – как королева. – Тетя Элнер хмыкнула. – Честно говоря, я была смущена: мы стояли перед ней – ее новая семья, и я, такая большая и толстая, в домашнем платье, которое сама и сшила, и старых черных ботинках со шнурками, хотелось просто сквозь землю провалиться. Но нам всем не терпелось увидеть тебя. А увидев, мы все растаяли, и благодаря тебе лед был сломан. Не оставалось сомнений, что ты дочка Джина: те же светлые волосы и большие голубые глаза. Она нарядила тебя очаровательно – розовое платьишко с кружевами и розовый бант, повязанный вокруг головы. Ты была похожа на куклу, какие Норма получила в подарок на Рождество, правда, Норма?

– Да, ты была милашка.

Дена спросила:

– А она?

– Прежде всего, она была очень застенчивая, никому не позволяла себя фотографировать. Я говорила: ты такая красавица, как же не сфотографироваться, но она ни в какую.

– Моя мама не казалась… ну, недружелюбной, что ли?

– Ой, нет, она была очень милой, так мягко разговаривала, разве что немного… замкнутая, так ведь, Норма?

– Да, думаю, можно и так сказать. Но очень дружелюбная при этом, заметь.

Тетя Элнер согласилась.

– Да, очень дружелюбная и милая, и сразу видно, не из тех ветреных девушек, которых некоторые парни привезли домой. Твоя мама была не только красивая, но еще и утонченная, прекрасно говорила и писала великолепным почерком. Очень образованная, из хорошей семьи, но она о родных никогда не говорила, а мы не спрашивали. Мы не хотели бередить ей раны, думали, если захочет, сама расскажет. После того как вся ее семья погибла в пожаре, еще и Джина потерять… Не понимаю, как она такое пережила. Правда, Норма?

– Да. Я думала, она об этом захочет поговорить, но она ни разу не заговорила за все время, пока тут жила.

– Наверное, ей было ужасно тяжело: молодая девушка, совершенно одна в этом мире, ни единой родной души в живых не осталось. Не знаю, как она выдержала, но бесследно это явно не прошло, она всегда казалась печальной.

– Я читала в «Ридерс дайджест», что человек, переживший трагедию, всю жизнь несет на себе вину за то, что он единственный выжил, – сказала Норма. – Надо было ей обратиться за помощью. Но тогда ничего такого не было, это теперь все проще простого. Она всегда была нервной, да, тетя Элнер?

– Не то чтобы нервной, я бы по-другому сказала – немного встревоженной. Оглядывалась все время, как будто ее что-то беспокоило. Отшатывалась от любого веселья, развлечений. Ты была ее единственная отрада, только при взгляде на тебя у нее глаза начинали светиться. Она не показывала чувств. Не плакала. По крайней мере, из нас никто этого не видел. Устроилась работать и ходила каждый день на работу, а по вечерам с тобой играла. Ни за чем другим она не выходила, ни с кем ее не видели. А в один прекрасный день, тебе было года четыре, вдруг взяла и уехала. Собрала вещички, забрала тебя из детского сада – и адью. Сказала, что хочет найти работу получше, а в Элмвуд-Спрингс ничего нет подходящего. Просто уехала и не вернулась. Бедные твои дедушка с бабушкой, это разбило им сердце.

– Вы не встречали каких-нибудь ее знакомых? – спросила Дена. – К ней вообще кто-нибудь приходил?

Тетя Элнер задумалась.

– Нет… никогда. Никто тогда к ней не приходил, кроме одного итальянца.

Норма взглянула на тетю Элнер:

– Итальянца? Вы мне не рассказывали ни о каких итальянцах.

– Я забыла. Думаю, это был итальянец… или грек, а то и еще какой другой иностранец. Я видела его только через дверь с москитной сеткой, у него были прилизанные волосы. Он поднялся на крыльцо, постучал и спросил, здесь ли живет твоя мать, и Грета пошла позвать ее. Надо вам сказать, она не слишком ему обрадовалась, даже не пригласила войти. У твоей матери были безукоризненные манеры, но, едва увидев, она сразу увела его подальше от дома. Я сидела в гостиной и не могла удержаться, чтобы не подсматривать. Твоя мама явно была не рада, что он появился. Как будто сердилась на него. Не знаю, что уж она ему говорила, но, видать, прогнала, потому что минут через десять он ушел. Когда она вернулась в дом, было видно, что она расстроена, у нее все лицо горело.

Норма поразилась:

– И она так и не сказала, кто это был?

– Нет.

– А вы не спрашивали?

– Нет, Норма, я не сую нос в чужую жизнь. Что было, то прошло, всегда говорю я в таких случаях.

– А вы уверены, что она ничего не сказала? Я не могу поверить, что она ничего не сказала.

– Норма, это было лет тридцать назад.

– Ну хоть попытайтесь вспомнить.

– Надо покопаться в памяти. Думаю, она могла сказать: «Простите». Да, точно, она сказала. Говорю же, у твоей матери были прекрасные манеры. Может, это был какой-то ее давнишний приятель, – узнал, что ее мужа убило, и пытался предложить ей возобновить отношения.

– А он больше не возвращался? – спросила Дена.

– Нет, на моей памяти нет. Но вскоре после этого твоя мать уехала из города, так что понятия не имею, беспокоил он ее еще или отстал. Но знаете, не могу винить беднягу, она была красавица.

Норма сказала:

– Неужели вы совсем ничего не слышали? Не слышали, о чем они спорят?

– Слышала, обоих, но не понимала, о чем идет речь. Они разговаривали не по-английски.

– Оба?

– Ну конечно, милая. Не может же один человек говорить на одном языке, а другой – на другом.

– А на каком языке они разговаривали?

– Знаете, даже забавно. Как я и сказала, он был похож на итальянца. Но говорили они по-немецки.

Норму это не убедило.

– Тетя Элнер, подумайте, вы уверены, что это был немецкий? Может, итальянский или какой-нибудь там испанский?

– Нет. Не забывай, фамилия отца твоего дяди Уилла была Шимфесл, и говорил он исключительно по-немецки, так что я этот язык узнаю, когда слышу. Я уверена, что это был немецкий.

– Малышка знала, что ее мама говорит по-немецки, правда, дорогая?

Дена кивнула:

– Э-э… да. Знала.

Вдруг Дена забеспокоилась и неизвестно почему солгала. Она понятия не имела, что мама говорила по-немецки. Она быстренько сменила тему и больше к ней не возвращалась. На следующее утро ей пришла телеграмма.

С СОЖАЛЕНИЕМ ВЫНУЖДЕНЫ СООБЩИТЬ ЧТО ВАШ АГЕНТ И КУМИР ШОУ БИЗНЕСА СЭНДИ КУПЕР ВНЕЗАПНО СКОНЧАЛСЯ ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ. ПРОСЬБА СРОЧНО ВЕРНУТЬСЯ НЬЮ-ЙОРК. ПРЕЗИДЕНТ ТЕЛЕКОМПАНИИ ДЖУЛИАН АМЗЛИ.

Когда она вечером вышла из самолета в нью-йоркском аэропорту, Сэнди сказал:

– Недурно я выгляжу для мертвеца?

Дена улыбнулась:

– Отлично выглядишь! – и чмокнула его в щеку, счастливая, что вернулась.

Первое, что она сделала, оказавшись дома, это села за машинку и написала письмо.

Дорогой Джерри,

Огромное спасибо за цветы. Представляю, чего Вам стоило привезти их, и очень благодарна. Однако считаю, что с моей стороны нечестно быть преградой для других отношений, которые Вы могли бы иметь с женщиной, достойной Вас. Вы слишком хороший человек, чтобы и дальше водить Вас за нос.

Надеюсь, мы будем друзьями в будущем, и желаю Вам всего самого хорошего во всех делах.

С искренним теплом,

Дена Нордстром

Слухи

Нью-Йорк

Май 1976

От месяца к месяцу Дена делала все более интересные интервью. Ее агент Сэнди даже слышал, что о ней всерьез поговаривают. Поговаривали, что ее хотят поставить второй ведущей в программу шестичасовых новостей. Айра Уоллес был очень доволен ее работой. Рейтинги росли, и сверху тоже доносились слова одобрения. Производство передачи стоило значительно меньше, чем производство фильма длиной в тот же час. Внезапно новостные программы стали прибыльным делом.

Конкуренция тоже росла, и интервью Дены становились все жестче и жестче. Ей было от этого неловко, особенно как подумаешь, что передачу может смотреть Говард Кингсли.

Пита Коски избрали губернатором штата в основном потому, что он был звездой чемпионата по футболу, но после двенадцати лет в политике он стал уважаемым членом партии, и теперь его прочили в кандидаты на предстоящих президентских выборах. Айра вызвал ее, чтобы проинструктировать перед интервью. Войдя в кабинет и увидев выражение лица Айры, она поняла: что-то намечается, и приготовилась к худшему.

– У твоего мистера Мачо, супер-пупер-правителя, имеется сынок, голубее некуда. Его пнули под маленькую красивую задницу из армии за то, что играл в дочки-матери с другим гомиком, но Коски устроил так, чтобы в рапорте об этом не было сказано ни слова. Ну как, ничего себе бомбочка? Устроим фейерверк?

– О боже, Айра, ну почему нельзя провести хоть одно интервью, не устраивая из него охоту с засадой?

– Но это же правда! – закричал Айра в свою защиту. – Капелло достал этот рапорт из военного архива, и у него есть показания одного его дружка.

Дена глядела на него во все глаза.

– Айра, я же говорила, что с Капелло работать не буду. Вы солгали. Вы его не уволили, да?

– Думаешь, я выгоню лучшего сукина сына в этом бизнесе только потому, что он тебе не нравится? Ты что, дураком меня считаешь? Я убрал его с твоих глаз долой, чего тебе еще? Так вот, я тебя не спрашиваю, я говорю тебе: ты работаешь на меня, а не на Говарда Кингсли, на меня! И будешь задавать те вопросы, которые я велю.

– А при чем тут Говард Кингсли?

– Не притворяйся мне тут невинной овечкой. Все знают, что между вами происходит. Кого ты думала одурачить?

– Айра, надеюсь, вы не серьезно? Вы же знаете, что между нами ничего нет.

– Это твое личное дело. Просто не пытайся идти против меня.

– Айра, вы мне омерзительны, знаете, вы отвратительная свинья.

– О да, я ужасен. А твой святой правитель застукан на злоупотреблении властью. Это преступление, детка, так что умерь свой пыл и высокомерие. Сядь!

Впервые, пожалуй, Дена поняла, каким безжалостным может быть Айра Уоллес.

– Вас невозможно обидеть, да? Вам просто плевать, что о вас думают другие, даже я.

– Я вижу людей такими, какие они есть на самом деле, а ты – такими, какими хочешь, чтобы они были. А они не такие. Предупреждаю: если хочешь оставаться на вершине в нашем бизнесе, хватит изображать из себя Дорис Дэй, или тебе скоро даст пинка новая молодая поросль. На, прочти. – Он толкнул в ее сторону копии медицинских анализов и личные записи армейского психотерапевта. – Видишь, он сам во всем признался. Чего тебе еще надо?

Дена не верила своим глазам.

– Айра, мы не можем использовать эти документы. Это нелегально.

– Да знаю я, господи боже мой. Я хочу, чтобы ты сама увидела, а то вечно верещишь, что у тебя нет подтверждения. Вот тебе подтверждение.

– Как Капелло их достал?

– Я не спрашивал. Мне плевать. Достал, и все. Просто задай вопрос.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 Следующая ⇒