Церковь, Святая Троица и грешные дети. Знакомство с Библией Жизнь с Иисусом начинается

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 17Следующая ⇒

Ибо если устами твоими будешь исповедовать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил его из мертвых, то спасешься, потому что сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению.

(Рим 10: 9-10)

Когда я был маленьким, каждое воскресенье вся наша семья — папа, мама, сестра, два брата и я — загружалась в фургон и отправлялась в центр городка Лонг-Бич, Калифорния, на службу в Епископальную церковь Святого Луки. Для родителей хождение в церковь было чем-то вроде утренней чистки зубов: так надо просто потому, что надо. Мне это скорее напоминало зубодерню. Полуторачасовая служба представлялась мне настоящим испытанием на терпение и выдержку. Никакого священного трепета от встречи с Создателем вселенной я там не ощущал. Мы сидели и слушали ветхозаветные гимны с корявыми текстами («Светильник наших ног, куда б ни влек нас путь...»), бесконечную череду молитв и библейских чтений. На протяжении года служба почти не менялась. Правда, проповеди порой бывали хороши — настоятель Рой Янг обладал ораторским даром. Но больше ничего хорошего там не было.

У нас с братишкой Джимом сложилась своего рода традиция. Всякий раз, когда в конце службы отец Янг обращался к прихожанам со словами: «Идите же в мире, любите Господа и служите Ему! », а народ хором отвечал: «Благодарим Бога! » — мы поворачивались друг к другу и шепотом заканчивали: «...что служба кончилась! »

Я с завистью смотрел на то, как сестра, а затем и старший брат, окончив школу, перестали ходить в церковь, и нетерпеливо ждал, когда же придет мой черед. В холодной церкви, под расписными сводами, меня не раз осаждали сомнения в том, что я здесь слышал. Ребенком я считал, что сомневаться в вере нельзя, и держал эти еретические мысли при себе. Однако они не давали мне покоя, и мой детский ум работал, пытаясь разрешить эти противоречия.

Например, я не понимал, что такое Святая Троица. Как это возможно, что Отец, Сын и Святой Дух — все один и тот же Бог? Непонятно мне было и то, почему Бог не нашел лучшего способа примириться со своими грешными детьми, чем принести в жертву Своего Сына. В детстве я увлекался ацтеками, и когда в церкви говорили, что Господь послал Иисуса на крест за наши грехи, мне часто представлялся ацтекский вождь, ради умилостивления богов вырывающий из девичьей груди живое, еще бьющееся сердце. Если Господь и вправду Господь — почему Он не нашел никакого другого способа вернуть нас на путь спасения?

Иногда я разглядывал прихожан и удивлялся про себя тому, что в церкви, расположенной в одном из самых бедных районов Южной Калифорнии, прихожане в основном белые и явно принадлежат к высшим классам. В Евангелиях последователи Иисуса описаны совсем иначе. Где же нищие, где больные, где алчущие и жаждущие? А ведь найти их несложно — достаточно отойти от церкви на несколько шагов. Но на службе их почему-то не видно. Странным казалось мне и то, что местному епископу, когда он приезжал к нам в церковь, устраивали прямо-таки царский прием. Иисус омывал ноги своим ученикам и учил, что первыми станут последние, а священники вели себя с епископом словно с царем. Как будто к ним Иисус так и не пришел.

Сомнения мои усиливались после службы — когда, еще даже не выехав с парковки, отец принимался кричать на жену и детей. Только что больше часа мы старались приблизиться к Богу, просили у Него помощи и руководства, пели Ему хвалы, слушали

Его слова, запечатленные в Писании — о смирении, о любви к ближним и даже врагам как к самим себе. Хотя в церкви я отчаянно скучал, служба оказывала на меня свое действие — выходя из тяжелых деревянных дверей, я часто испытывал душевный подъем, ощущал близость святости и чистоты. Но папа явно ничего подобного не чувствовал. Его гневные тирады по дороге домой поражали меня, как богохульство. Как же он может, еще не доехав до дома, с такой легкостью выкидывать из головы все, что только что слышал?

Вслед за сестрой и старшим братом в семнадцать лет я бросил ходить в церковь. На последней службе я чувствовал себя, как в последний день школьных занятий. Отныне по воскресеньям я свободен: можно спать допоздна, можно смотреть бейсбол, можно кататься на серфе — что за блаженство! Свобода! Раньше мне ее так не хватало. О том, чтобы вернуться в церковь, я и не помышлял — точнее, сама эта мысль наполняла меня ужасом. Дело в том, что к этому времени образ Бога в моем сознании прочно слился с образом отца. На мой взгляд, Господь вел себя в точности как мой папаша: такой же раздражительный, непредсказуемый в гневе, так же вечно всем недоволен, и, как ни старайся, ему не угодишь. Именно так выглядел Бог, знакомый мне из ветхозаветных Писаний: Бог, который в приступах ярости уничтожал целые народы, не исключая и детей. Этого Бога я попросту боялся и старался держаться от него подальше — так же, как от отца.

Мой отец вырос во времена Великой депрессии. Семья его была очень бедной: он рассказывал, что выжили они благодаря сумкам с продуктами, которые привозила им каждое воскресенье щедрая бабушка. Он был суров и к себе, и к другим и от детей своих требовал очень многого. Дед, которого я никогда не видел, был известным в городе пьяницей, вечно пропадал в кабаках. Как многие дети алкоголиков, папа поклялся, что его судьба будет иной, — и это обещание сдержал: тяжким трудом и лишениями он сколотил миллионное состояние. Задача отца представлялась ему простой и ясной: его дети должны быть лучшими во всем! В их жизни нет места слабостям или ошибкам. Что бы мы ни делали — он оставался недоволен. Даже если достигали несомненного успеха, отец лишь советовал «не почивать на лаврах» и в следующий раз добиться еще большего. Своими успехами мы должны были ежедневно заслуживать его любовь. В каком-то смысле ею система воспитания принесла хорошие плоды (и к его чести замечу, что к старости он смягчился и подобрел). Мой младший брат и сестра получили степени в Стэнфорде, причем сестра окончила юридический факультет с отличием. Старший брат и я таких блистательных успехов в учебе не достигли, но тоже хорошо учились в школе, а в колледже играли в водное поло. Все мы стали трудоголиками и, не щадя сил, добиваемся успеха каждый в своем деле. Но за это всем четверым пришлось заплатить высокую цену: алкоголизм, депрессии, повышенная тревожность, физические заболевания, связанные с постоянным стрессом.

Еще в школе я решил, что не хочу молиться злобному, мстительному, непредсказуемому Богу. И не молился ему лет двенадцать — до разговора с Уиллом. Он посоветовал мне церковь Моряков в Ньюпорт-Бич, принимающую прихожан разных конфессий и деноминаций. И в следующее воскресенье я отправился на разведку.

Едва ступив на ухоженную прицерковную территорию, я понял: здешняя церковь — совсем другого сорта, чем та, куда я ходил в детстве. Прежде всего, она была огромной. В ней шли одновременно четыре воскресные службы, и со всех сторон на них стекались тысячи прихожан. В церковном дворике волонтеры угощали посетителей кофе — из кофемашин, а не из термосов. Вместо складных столиков со скудным благочестивым ассортиментом по периметру дворика сияли элегантные киоски, предлагающие пастве билеты на всевозможные церковные мероприятия и пропуска во всевозможные церковные клубы: для молодых и неженатых, для неженатых среднего возраста, для престарелых и неженатых, для молодых семейных пар, для молодых семей с детьми, для пожилых семейных пар, для домохозяек, для школьников, для старшеклассников, для студентов.

У дверей церкви улыбающийся привратник протянул мне программку: не пару измятых листков на скрепке, а многостраничную брошюру с профессиональным авангардным дизайном. Я сел в задний ряд большой аудитории. Зал как зал: из «церковных штучек» — лишь простой деревянный крест на заднике сцены. Все вместе — ряды мягких кресел, подсветка, просторная сцена, динамики — напоминает скорее фешенебельный театр. Люди вокруг выглядят вполне симпатично: одеты просто, но аккуратно и со вкусом, сердечно здороваются с друзьями — пожимают друг другу руки, хлопают по спине, болтают и смеются. Еще до начала службы я ощутил, что хочу войти в их дружеский круг. Хочу, чтобы они поделились со мной тем, что я в них увидел, — простым, незамутненным счастьем.

Заиграла музыка. На большом экране над сценой высветились слова, и прихожане, поднявшись, запели хором. Большой зал мгновенно наполнился энергией. Музыканты — электрогитарист, пианист, басист, ударник — и несколько певцов вместо традиционных гимнов исполняли так называемую «религиозную музыку»: современные песни с простыми текстами, полными повторений и рефренов. «Кто поет, тот дважды молится», — говорил святой Августин и был прав. Снова и снова выпевая одни и те же слова на легкую, запоминающуюся мелодию, мы входим в своего рода транс — состояние, в котором можно встретиться с Богом. Однако, чтобы понять и полюбить эту музыку, мне потребовалось больше года.

Поначалу я просто не хотел петь. Голос у меня не слишком хорош, к тому же я смущался, чувствуя себя новичком. Во время пения некоторые прихожане вздымали руки к небесам, другие прикрывали глаза и раскачивались в такт музыке. В первый год своего воцер-ковления я просто приходил на двадцать минут позже, чтобы во всем этом не участвовать. Но со временем музыка оказала свое действие, и я начал понимать их чувства. В такие минуты кажется, что ты ведешь задушевный разговор с Богом и купаешься в Его любви.

Главный номер программы в церкви Моряков — проповедь Кентона Бешора, старшего и самого популярного пастора. Сын проповедника, в 30 лет Кентон унаследовал от отца дряхлую, рассыпающуюся на глазах церковь. Первым делом он выкинул орган, а с ним — и прочие традиционные аксессуары. Главной своей задачей он счел вернуть в церковь людей, которые по тем или иным причинам от нее отвернулись. Число прихожан росло день ото дня: всем нравился молодой красивый пастор с мальчишеским лицом, густыми каштановыми волосами, которые он постоянно отбрасывал со лба, быстрым умом и остроумной речью. Но больше всего волновали и привлекали людей его необычные проповеди, так называемые «послания», сочетающие Писание и библейскую историю с юмором и неподдельной чувствительностью. Проповеди, в которых христианство становилось живым и обретало связь с современным миром»

Проповеди Кентона напомнили мне один случай из детства — единственный раз, когда я увидел в церкви что-то привлекательное. На подготовительных занятиях перед конфирмацией отец Янг читал нам, двенадцатилетним мальчишкам и девчонкам, отрывки из «Библейских рассказов» Дика Грегори — собрания библейских историй, которые афроамериканский общественный активист переложил на язык тогдашней улицы. В одной главе Грегори пересказывает притчу из главы 25 Евангелия от Матфея — рассказ Иисуса ученикам о том, как Бог будет судить людей на небесах. Вот как Грегори завершает эту историю:

Тогда плохие парни скажут: «Да что Ты, ГосподиI С Тобой мы никогда ничего такого не делали! Мы так поступали только с нищебродами, которые вечно ноют и просят денег, или со стариками, которые даром едят наш хлеб. Или с грязными хиппи, нигерами, жидами, педерастами, коммуняками. Или с бомжами, алкашами, нарколыгами, бандитами - но не с Тобой, Господи! »

И Судья ответит: «Вот вы сами себя и уличили. Ведь то, что вы делаете с людьми - пусть даже с самым последним из людей, - вы делаете и со Мной. Так что жарьтесь в аду, а эти ребята пойдут со Мной на небеса.

О «Библейских рассказах» я не вспоминал, пока в свое первое воскресенье в церкви Моряков не услышал проповедь Кентона. Кентон, прирожденный оратор, заставлял слушателей смеяться вместе с ним в начале проповеди и утирать слезы — к ее концу. В первые месяцы своего воцерковления я с восторгом слушал циклы его «посланий», связанные определенными темами: «Десять главных чудес в жизни Иисуса», «Скорая помощь Бога: ветхозаветные рассказы», «Надежда в жизненных бурях», «Плоды духа — лучшее, что случается с нами в жизни».

Приведу типичное для Кентона начало проповеди:

Все течет, все меняется. Наш мир несется вскачь асе быстрее и быстрее: постоянно происходит что-то новое. Что творится с рынком? С нашими инвестициями? С бизнесом? С политикой? А как насчет нашей личной жизни? Все кружится, как в калейдоскопе. Где же искать незыблемые истины, которых нам так не хватает в этом постоянно меняющемся мире?

За истиной мы обращаемся к Слову Божьему, потому что Библия - не просто книга. Это книга, которую отредактировал и издал для нас сам Бог. В ней Он собрал истины и принципы, с которыми мы можем сверять свою жизнь в этом изменчивом и непостоянном мире.

...Понять Библию непросто. Для начала необходимо понять того человека, который написал каждую книгу [Библии], понять его время, культуру, в которой он жил, людей, к которым он обращался. Поняв контекст, в котором написана Библия, мы сможем разглядеть в ней вечные истины, незыблемые принципы, а затем перенести их к нам, в XXI век, и начать применять в нашей жизни.

Для человека, практически ничего не смыслившего в Библии, все это стало откровением. Как будто я открыл для себя чудесного нового писателя: с той лишь разницей, что автором — или, по крайней мере, вдохновителем — этой книги был сам Творец вселенной. Мне казалось: наконец-то я узнал, как вести достойную жизнь! Разгадки всех тайн ждали меня здесь — в «Инструкции по жизни», как иногда называют Библию христиане.

Уроки Писания по большей части совпадают с советами здравого смысла, но при этом они освящены авторитетом Бога. Например: люби Господа всем сердцем, люби ближнего как самого себя. Прощай и даже люби своих врагов. Почитай свою жену. Будь честным и искренним. Заботься о бедных. Не сплетничай. Не влезай в долги. Отличные советы. И Библия — иными словами, Бог — обещает тем, кто им следует, жизнь, полную блаженства.

С самого первого дня в церкви Моряков я начал ощущать любовь к Богу, так не похожему на того, с которым я вырос. Этот Бог любил меня — и любовь Его была совершенной. Что бы я ни делал — я знал, что от этого Он не будет любить меня ни больше, ни меньше. А мне так не хватало безусловной любви! Бог — надежный фундамент, на котором я могу построить свою жизнь. А как мне жить — Он подробно рассказал в своей Священной Книге. Какое облегчение — знать, что теперь за твою жизнь отвечает кто-то другой!

Я делал первые робкие шажки в христианстве. Уже не просто ходил по воскресеньям в церковь, но с нетерпением ждал этого всю неделю. Молился утром и вечером. Поверял Богу свои желания: найти работу получше, вылечить желудок, получить прощение жены за то, как вел себя с ней до свадьбы. Несмотря на свой энтузиазм, я еще не готов был нырнуть в христианство с головой. Мне было неловко называть себя христианином — слишком много всего связано с этим словом. За стенами церкви я старался даже не произносить слово на букву «И». Само слово «Иисус» («И-и-и-сюс! » — так, с сильным южным выговором, всегда звучало оно у меня в уме) так загажено всевозможными телепроповедниками, истрепано фильмами и телешоу, захватано спортсменами, восклицающими у финишной ленточки: «Хочу поблагодарить за свою победу Господа и Спасителя Иисуса! » — что мне казалось стыдно произносить его вслух. Я хранил свою зарождающуюся веру в тайне, не говоря о ней ни с коллегами, ни с друзьями, ни даже с родными.

Я опасался, что, выйдя из евангелического «чулана», окажусь в глазах окружающих чудаком, помешавшимся на религии, или и того хуже. Я понимал, что вера моя еще очень незрела — едва ли я смогу защитить ее в споре. Поэтому, словно хилый мальчуган, мечтающий победить дворовых хулиганов, я втайне от всех упражнялся в христианстве. Начал я с жадного чтения христианской литературы. Для начала купил толковую Библию с картами и подробными примечаниями и прочел Новый Завет почти целиком — не дочитал только книгу Откровение: через чудищ, эпидемии, землетрясения, потопы и кровавые войны, которыми сопровождается конец света в видениях апостола Иоанна, я продраться не смог. Начал читать книги христианских апологетов — интеллектуалов, защищающих веру научными и другими серьезными аргументами. К. С. Льюис, которого я до тех пор считал детским писателем, открылся мне как один из величайших христианских мыслителей XX столетия: особенно понравились мне «Просто христианство», «Расторжение брака» и «Письма Баламута». Глубоко трогали меня чудесные книги Г. К. Честертона (в том числе «Святой Франциск Ассизский» и «Святой Фома Аквинский»), а также история Чарльза Колсона, советника и подельника Никсона, который обрел Христа незадолго до того, как отправился в тюрьму за преступления, связанные с Уотергейтом. Отсидев свой срок, Колсон основал организацию «Тюремное служение» и с тех пор беззаветно служит заключенным и их семьям по всему миру. Его автобиография «Рожденный заново» — классика евангелической литературы. С жадным интересом читал я и «Случай Христа» Ли Стробела, бывшего репортера «Чикаго Трибьюн», который, решив самостоятельно разобраться в том, истинно ли христианство, пришел к выводу, что Христос — историческая личность и Сын Божий, умерший на кресте и воскресший ради нашего спасения.

Со временем, набравшись храбрости, я начал уговаривать жену пойти в церковь вместе со мной. Сперва Грир там не понравилось — она выросла в католической семье, и огромная церковь Моряков, на ее взгляд, была вовсе не похожа на церковь; но она согласилась посещать службы ради меня. Она начала замечать во мне перемены, и эти перемены ее радовали. Я посвятил себя своей молодой семье и ревностно выполнял обязанности супруга и отца. Обычно мы ходили на субботние вечерние службы: для очень небогатой молодой пары с ребенком это была едва ли не единственная возможность провести субботний вечер вне дома. В церкви Моряков отличная детская комната: Тейлора мы оставляли там, сами шли на службу, а потом ужинали вдвоем в каком-нибудь скромном заведении.

Прошел уже год моего воцерковления, и казалось, все идет отлично. У меня появились новые друзья — убежденные христиане: мы встречались раз в неделю для изучения Библии и разговоров о тех трудностях, с которыми сталкивали нас брак, семья, жизнь. Мой собственный брак, поначалу очень шаткий, укрепился настолько, что Грир начала заговаривать о втором ребенке. Денег у нас по-прежнему было немного, но мы начали жертвовать на церковь и на христианскую благотворительность.

Я молился о новой работе и внезапно получил такое предложение, о каком и мечтать не мог: кресло редактора в местной ежедневной газете! «Ньюпорт-Бич — Коста-Меса Дейли Пайлот» существовала уже 83 года, но впервые место редактора в ней занял человек, которому не исполнилось еще и тридцати. Издатель предложил мне очень неплохую зарплату (вдвое больше той, что я получал на предыдущем месте работы), полную свободу действий и единственную задачу: спасти газету, дышащую на ладан, и дать ей новую жизнь. О таком повороте в карьере я и не мечтал!

Здоровье мое тоже пошло на лад. Угри исчезли; нашелся хороший врач, готовый применять к моим желудочным проблемам новейшие медицинские средства. Я верил: все это сделал для меня Бог, потому что я начал слушать Его и исполнять Его Слово. Писание гласит, что каждый из нас может преобразиться в нового человека во Христе — и я потихоньку становился новым человеком, лучше прежнего.

У меня появился духовный наставник — Хью Хьюитт, скоро ставший моим лучшим другом. Мы познакомились в конце 1980-х: я искал консервативного автора для колонки в журнале о деловом стиле жизни, который тогда редактировал. Хью — юрист и ведущий радиопередачи, работавший на Никсона и Рейгана, — идеально мне подходил. Умный, образованный, неординарно мыслящий, с чувством юмора, абсолютно уверенный в себе (даже когда ошибался), он оказался прекрасным колумнистом.

Хью был евангелическим христианином, и когда я признался ему, что обрел Бога, он пришел в восторг. Он познакомил меня со своими друзьями-христианами, терпеливо отвечал на мои бесконечные вопросы, постоянно побуждал не останавливаться на достигнутом. Наше деловое знакомство быстро переросло в дружбу. Казалось бы, мы с ним совсем не похожи. Хью — хоть когда-то он и пробежал марафон за три часа двенадцать минут — выглядит как типичный кабинетный эксперт: совершенно седой, в очках с железной оправой, постоянно борется с лишним весом. Он — пламенный консерватор и терпеть не может мейнстримовые СМИ. Меня же никто не примет за интеллектуала, политические взгляды у меня умеренные, а мейнстримовые СМИ — это моя работа. Люди, знакомые с каждым из нас по отдельности, с удивлением узнают, что мы друзья.

В 1992 году исполнилось два года моего воцерковления, но я по-прежнему не чувствовал себя настоящим христианином. Вера оставалась для меня чем-то странным и немного неудобным — вроде новых, еще не разношенных ботинок. Христианин из меня, откровенно говоря, получился не ахти. На занятиях по изучению Библии, когда доходила очередь до моего выступления, я чувствовал себя безнадежным идиотом. Мне не удавалось выполнять простейшие требования Писания — например, не сплетничать о своих знакомых. А уж о том, чтобы отправиться проповедовать Христа — даже в Тихуану в двух часах езды к югу от нашего дома, — я и помыслить не мог. Хью постоянно повторял мне, что легкой жизни христианам никто не обещал, и побуждал не успокаиваться на достигнутом.

Классические евангелические свидетельства обычно достигают кульминации в момент «возрождения в вере»: когда герой в экстазе падает на колени, принимает Иисуса Христа как своего Господа и Спасителя и чувствует, как Иисус входит в его сердце. Такого «возрождения в вере» со мной не происходило, да я его и не ожидал. Вера моя была скорее в голове, чем в сердце. Однажды Хью начал звать меня с собой на выходные в христианский лагерь и конференц-центр «Тысяча сосен» в горах Сан-Бернардино, в двух часах езды от Лос-Анджелеса, на какую-то встречу мужчин-христиан. Мне не хотелось ехать. Я — пас, сказал я Хью. В христианстве я еще младенец, мне надо подрасти.

— Ничего не хочу слышать, — решительно ответил Хью (деликатностью он никогда не отличался). — Я за тебя уже заплатил. Все решено. Тебе это нужно, Билли. Нужно стать ближе к Богу. Поверь мне. Заеду за тобой в пятницу после обеда.

По натуре я интроверт, и мысль о выходных в обществе сотни незнакомцев из пресвитерианской церкви, куда я никогда не ходил, привела меня в ужас.

— Нет, Хью, спасибо, — сказал я. — Обещаю, я обязательно съезжу в следующем году.

— Буду у тебя в три, — ответил он. — И больше никаких разговоров!

Вот так, практически силком, он вывез меня в Сан-Бернардино. Добрых два часа мы тащились по запруженному в пятничный вечер шоссе Интерстейт-215, затем свернули и миль двадцать поднимались в горы по узкой извилистой двухколейке. Здесь тоже было на удивление много машин. Коричневый кустарник и чапараль уступили место величественным соснам — и тревога моя усилилась. Я уже знал, что на выходных мне предстоит петь о Боге, восхвалять Бога, беседовать об Иисусе, и все это — в большой и совершенно незнакомой компании. Все это слишком напоминало то христианство, с которым я чаще всего сталкивался в повседневной жизни и которое больше всего ненавидел: преподобного Джерри Фолуэлла, Пэта Робертсона и прочих телепроповедников, болтающих об «И-и-исюсе». Я предпочитал хранить свою веру при себе — без воплей и без жестов.

Войдя в конференц-зал в центре отдыха, прежде всего я заметил, что другие участники встречи — на вид самые обычные люди. Можно было подумать, они приехали не в христианский лагерь, а на баскетбольный матч. Самого разного возраста — от подростков до семидесятилетних стариков; школьники и студенты, врачи, юристы, подрядчики, слесари, инженеры, пенсионеры. Помимо любви к Господу, объединяла их ненасытная страсть к нездоровой пище. Столы в зале ломились от лакричных конфет «Ред Уайн», шоколадных плиток «Херши», больших коробок «Мα М», пакетов с сушками, банок кока-колы и пива.

Распорядок дня был очень прост. С утра группа встречалась в конференц-зале, кресла в котором были выстроены полукруглыми рядами, как в церкви. Здесь самодеятельный оркестр — на удивление неплохой — исполнял религиозные песни, тексты которых высвечивались на экране, по несколько песен за раз. Многие приходили в экстаз и начинали подпевать в полный голос, некоторые даже плакали.

Дальше наступила очередь личных свидетельств. Первым поднялся с места Бад — огромный, толстый, шумный строительный подрядчик, всеобщий друг-приятель, что-то вроде неформального лидера. За шоколадом и кока-колой он шутил и рассказывал анекдоты, но теперь мгновенно посерьезнел. Негромко и искренне он рассказал о том, что жена, с которой он прожил двадцать лет, его больше не любит, бизнес его — на грани разорения. Дожив до пятидесяти лет, он вдруг обнаружил, что жизнь его пошла насмарку.

— Жена сказала, что я больше не тот человек, которого она любила, который был ей нужен, — рассказывал Бад. По лицу его катились слезы, и он утирал их платком. — Она говорит: «Я не могу тебя больше уважать, не могу любить. Не понимаю, как с тобой дальше жить».

Кто-то шумно высморкался, и в зале вновь воцарилась мертвая тишина. Не часто мужчины бывают так откровенны друг с другом. Бад рассказывал дальше: о том, что жена много раз заговаривала с ним о его поведении, просила измениться, но он, считая, что браку двух христиан развод не грозит, пропускал ее слова мимо ушей. Почти никто в зале не знал, что семья Бада на грани распада. Его признание всех потрясло. Понимая это, Бад добавил, что мужчина, когда у него беда, обычно стыдится в этом признаться. И сам он молчал, терпел и надеялся, что все уладится само собой — пока не стало слишком поздно. Но это неправильно. О своих бедах нужно рассказывать другим, нужно просить помощи, когда тебе нужна помощь. Этого хочет от нас Бог.

Бад умолк.

— Помолимся за него, — негромко сказал кто-то.

Несколько друзей Бада, поднявшись, положили руки на его широкие плечи, и весь зал начал молиться

о нем, о его жене, об их браке, об их трех сыновьях.

Исповедь Бада потрясла меня и странным образом приободрила. Он по собственной глупости испортил себе жизнь, совсем как я. И, как и я, верит, что сможет найти выход, доверившись Богу. Но, глядя на широкую улыбку Бада, слыша его оглушительный хохот, невозможно было догадаться о том, какая боль терзает его изнутри. Я сразу ощутил близость с ним — и с того дня мы стали друзьями.

Далее последовала тематическая беседа о том, как жить христианской жизнью: вел ее приглашенный гость, пастор на пенсии. Скоро я начал понимать: расписание построено так, чтобы снять наши защитные механизмы. Наши занятия были активными (мы не только слушали, но и говорили, и пели), эмоциональными и утомительными. Спев еще несколько песен, мы расселись группами по шесть человек, чтобы откровенно поговорить о себе. Эту часть я еле вытерпел. Люди, которых я видел в первый раз, один за другим принялись делиться со мной и с прочими собеседниками самыми интимными подробностями своей жизни! Я постарался сказать как можно меньше. В заключение — еще несколько молитв.

Тот же цикл — пение, свидетельство, проповедь, беседы о личном, молитвы — повторился в субботу утром, в субботу вечером и в воскресенье утром. В субботу вечером после пения встал с места другой человек, бывший менеджер лет шестидесяти. Он сказал, что пример Бада придал ему смелости, он гоже хочет рассказать свою историю и просит всех за него помолиться. Год назад он потерял высокооплачиваемую работу в инженерной компании, а новое место никак не мог найти из-за возраста. Он прожил все свои сбережения и уже готов был сломаться, но наконец решил смириться и взяться за ту единственную работу, что ему предложили, — продавать автомобили. Слушатели прослезились и вознесли молитвы за этого мужественного человека.

В свободное время участники молились, гуляли в горах, спали или отправлялись в город, в местный ресторан, где на широком экране демонстрировались футбольные матчи местных команд. В субботу после обеда разбились на две команды и поиграли в баскетбол — результатом стали несколько растянутых мускулов и вывихнутых лодыжек. Завтракали и обедали вместе в столовой, живо напомнившей мне наше студенческое общежитие — надо сказать, воспоминание было не из приятных. Помимо нормальной еды, в лагере очень недоставало радио, телевизора и сна. Попробуйте-ка сомкнуть глаза в тесной комнатушке под раскатистый храп (и прочие телесные звуки) полудюжины взрослых мужчин!

По замыслу организаторов выходные должны были принести участникам что-то вроде катарсиса. Вырванные из обыденной жизни, под напором песен, молитв, откровенных признаний и бессонницы, люди сбрасывали привычные маски и начинали проявлять свои истинные чувства. Я с удивлением видел, что у других жизнь ничуть не лучше, чем у меня. А у многих — и гораздо хуже! В чем только не признавались люди в ходе «свидетельства»: пристрастие к порнографии, супружеские измены, дурное обращение с детьми, неудачи в бизнесе, алкоголь, наркотики... Все они находили утешение и выход в Иисусе. И они совсем не похожи ни на Фолуэлла, ни на Робертсона. Они — такие же, как я.

Уже в воскресенье утром, в часовне при лагере, я ощутил, как зашатались и мои тщательно укрепленные стены. «Пробила» меня не какая-нибудь современная мелодия, а проверенный веками гимн «Чудесная милость». Я вдруг почувствовал, что вверяю себя Богу так, как никогда прежде. Каждое слово гимна находило отклик в моей душе — особенно третья строфа:

Through many dangers, toils and snares

I have already come;

’Tis Grace that brought me safe thus far

and Grace will lead me home.

После гимна Майк Баррис, будущий пастор, который вел утреннюю службу, задал людям, собравшимся в часовне, простой вопрос, который я мог бы предвидеть, однако он оказался для меня совершенно неожиданным: «А вы объявляете открыто всему миру, что Иисус Христос — ваш личный Господь и Спаситель? »

Я — нет. И абсолютно не собирался! Я запаниковал. Пульс мой участился, я судорожно оглядывался по сторонам, чувствуя себя словно в ловушке. Я не хочу становиться «рожденным заново»! Мне прекрасно известно, что думаю о таких людях я сам — и что думают о них другие, не столь толерантные мои сограждане! Господи Боже, да я даже слово «Иисус» на людях не произношу! Все было прекрасно, я получил замечательный духовный опыт — неужели же Баррис сейчас все испортит? Мои внутренние стены, едва начав рушиться, немедленно выросли заново. К «возрождению в вере» я был определенно не готов.

Дальше Баррис — атлетического сложения молодой человек, с виду больше похожий на нерадивого студента, чем на пастора, — заговорил о том, как важно для христианина публичное исповедание своей веры. Он попросил нас склонить головы, закрыть глаза и помолиться. Затем негромко, мягко попросил: те, кто чувствует, что готовы принять Христа в свое сердце, пусть поднимут руку. Сердце мое забилось быстрее, но на этот раз — не от страха. Странно сказать, но я чувствовал настоятельное желание поднять руку. Ну нет — становиться единственным я не собираюсь! Украдкой оглянувшись вокруг, я увидел в зале несколько поднятых рук. Что же делать? От этого решения будет зависеть моя судьба в вечности! Но, может быть, и нет, тут же возразил внутренний голос, может быть, все эти разговоры о новом рождении — просто чепуха. Я продолжал молиться с закрытыми глазами — так безопаснее. Но желание поднять руку не исчезало. Может быть, оно от Бога?

Сердце мое угрожало вырваться из груди. Я как будто стоял на краю обрыва и решал, стоит ли прыгать. Я хотел сделать решительный шаг, но не хотел, чтобы на меня смотрели, как на психа. Не знал, как объясню свое обращение друзьям-атеистам. Не хотел даже представлять, как может измениться моя жизнь, когда центром ее станет Иисус. Что, если я нацеплю разноцветный парик, наклею огромные усы, отправлюсь в таком виде на стадион и примусь размахивать перед телекамерами плакатом с надписью: «Ин 3: 16»? Или откажусь от всех материальных благ и посвящу жизнь заботе о бедных? Этого я не знал — и совершенно не стремился проверять на практике.

Но Баррис действовал очень умело. Подождав немного, он сказал: он чувствует, что в часовне есть еще люди, которые хотят сегодня стать христианами, но пока не решаются. Он подождет несколько минут, на случай, если еще кто-нибудь захочет поднять руку. Это он обо мне? — думал я. Или, может быть, его устами говорит Бог? Наконец я подчинился: сердце мое забилось спокойнее, и рука, словно по собственной воле, взмыла над головой.

Баррис попросил тех, кто поднял руки, прочесть вместе молитву грешника. В точности я ее не помню, но она звучала примерно так:

Отче, я грешник и ищу покаяния. Я верю, что Сын Твой Иисус Христос умер за наши грехи и воскрес из мертвых, что ныне Он живет и слышит мою молитву. Я прошу Иисуса сойти в мое сердце, стать моим личным Господом и Спасителем, прошу Его господствовать в моем сердце и направлять его отныне и навеки. Прошу, ниспошли на меня Духа Твоего Святого, чтобы он помог мне повиноваться Тебе и исполнять волю Твою до конца моих дней. Во имя Иисуса, аминь.

Дойдя до слов «прошу Иисуса сойти в мое сердце», я испытал то, что не могу назвать иначе как видением. Время замедлилось. Внутренним взором я увидел, как сердце мое раскрылось и прямо в него хлынуло теплое сияние. В следующий миг сердце вновь закрылось, но осталось освещено изнутри этим теплым светом. Я сразу почувствовал, что этот свет — Иисус, который теперь живет во мне. В груди ощущалось приятное, чуть покалывающее тепло. Так, значит, это и есть возрождение в вере!

Я открыл полные слез глаза. Со всех сторон окружили меня новообретенные братья во Христе — люди, с которыми я еще сорок восемь часов назад вовсе не был знаком. Они обнимали меня, хлопали по спине, жали мне руку, поздравляли с решением, которое обеспечит мне блаженство не только в этой жизни, но и в вечности. Они были счастливы за меня — но сам я был еще счастливее, ибо ощущал в своем сердце Иисуса.

***

Час спустя мы с Хью ехали домой. Я все еше пытался понять, что со мной произошло.

— Почему ты решился сегодня открыто исповедать Иисуса? — спросил Хью.

— Знаешь, Хью, все это очень странно, — отвечал я, ведя автомобиль по извилистой горной дороге. — Кажется, я пережил мистический опыт.

И я рассказал ему о своем видении. Хью родился и вырос в Огайо: он типичный житель Среднего Запада, трезвомыслящий и прочно стоящий на ногах. У него аналитический ум, а свои чувства он всегда держит под строгим контролем. Пресвитерианскую церковь он выбрал, потому что она строга и застегнута на все пуговицы, как и он сам. Однако мой рассказ он выслушал с живейшим интересом и ни на миг не усомнился, что я говорю правду.

— Ты видел Иисуса?

Я объяснил, что видел свет.

— А чувствовал Его присутствие?

Я рассказал про тепло в груди.

— А теперь как себя чувствуешь? — продолжал расспрашивать он.

— Сам не знаю, — неуверенно отвечал я. — Конечно, я ошарашен. Взволнован. Немного напуган. Не знаю, чем все это обернется.

— Об этом не беспокойся, — ответил он. — Бог укажет тебе путь.

3 Это Бог!

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒