Отрезок №33. Вы думали, хуже не бывает?

Каждый однажды говорит себе: " Хочется бросить все и уйти".

Многие говорят это просто для снятия стресса,

некоторые действительно бросают и уходят.

Самая идиотская ситуация - когда и бросать нечего, и идти, в общем, некуда.

С. Минаев, «Москва, я не люблю тебя»

Убийство, совершённое мной, согласно Уголовному кодексу Российской Федерации «наказывается лишением свободы на срок от шести до пятнадцати лет». Адвокаты расстарались, доказывали, как могли, что это была самооборона. Судья даже вняла им, ободрительно кивала. Обвинители особо не зверствовали. В общем-то, всё было как-то даже спокойно, мирно, душевно. И приговор я воспринял абсолютно с непроницаемым выражением лица. Шесть лет в колонии общего режима.

Адвокаты обрадовались как дети. Говорили, что смогут меня перевести в колонию-поселение и что они скостят срок, если буду себя хорошо вести. Меня это уже не волновало. Ни капельки.

Перед глазами мелькали картинки из прошлого. Чем выше взбираешься, тем больней падать. Я был Богом. А Бог един. И нельзя им стать. Пусть даже на мгновение.

***

В колонию я попал быстро. Я ненавидел себя за то, что всё ещё надеюсь, будто появится Влад, вытащит меня из заключения, скажет, что одумался и я дороже всего на свете для него. Это невозможно. Как невозможно и то, что солнце вдруг перестанет светить, цветы цвести, а птицы летать.

Меня подстригли, правда, спросили перед этим, не против ли я, выдали робу, коротко рассказали о правилах. Переступая порог своей камеры, предназначенной для четверых, я был готов и в то же время безразличен ко всему. Только вот безразличию тут не было места. В колонии если не ты, то тебя. Мне это разъяснили на пальцах вечером первого дня. Три пальца, мне кстати сломали. И моих сокамерников поразило, что я хохотал в ответ. Это было даже приятно, перекрыть душевную боль физической. Пару дней они держались от меня в стороне, явно думая, что я чокнутый. В принципе, мне кажется, они не были далеки от истины. А на третий день в столовой ко мне подошёл невысокий коренастый мужчина в сопровождении нескольких человек. Они закрыли нас от охраны, и мужичок наклонился ко мне:

- Привет, новенький.

Я промямлил какое-то приветствие в ответ. Знаете, есть такие люди, от которых исходит бешеная энергетика? Пространство рядом с ними становится будто наэлектризованным и даже дышать сложно. Этот человек был из их числа. Взгляд у него был дикий, будто бы в тело человека заключили огромного зверя, и животное ежесекундно просится наружу.

- Ты у нас звезда? – говорил он густым басом.

Просто киваю.

- Хорошенький. Станешь моей Дашей.

- Что?

Он усмехнулся и отошёл. Блять. У меня было чёткое ощущение того, что я вляпался. Как я умудряюсь найти себе на задницу приключения? Я же ничего не сделал.

Вечером в камере я приглядывался к сидящим со мной. Один паренёк был моложе и выглядел более дружелюбно, чем остальные.

- Привет, - я подошёл к нему.

- Привет, - отшатнулся он.

- Боишься? – хмыкнул я.

- Тебя? Нет. А Джанго – да.

- Это ещё кто?

- Тот, кто подходил к тебе в столовой.

Парень сделал шаг назад, замечая, что остальные смотрят на нас с интересом.

- Так, рассказывай быстро, что всё это значит?

- А то, мальчик, - вступил в разговор один из мужчин, - что он выбрал тебя своей «девочкой».

Спасибо, Кэп. Уж это-то я понял. Происходящее меня так взбесило, что я сквозь зубы прошипел:

- Объясните в двух словах или я…

- Да шо ты? – рассмеялся третий мужчина. Он был украинец, судя по говору. – В тюрьме свои законы. Ты тонкий и нежный как девочка, вот и будешь ей. Тем более на тебя пахан обратил внимание. Да ты не ссы, это лучше, чем быть петухом. Будешь выполнять все его желания, никто тебя и пальцем не тронет.

Я прикрыл на секунду глаза. Карма у меня такая что ли? Всем нужно меня выебать. Это мы уже проходили, знаем. Больше я ни перед кем на колени не опущусь.

- Ясно, - возвращаюсь к себе на койку и смотрю на потолок.

- Ты это… - возникает рядом самый молодой мой сокамерник. – Лучше не сопротивляйся. А то ведь и убить могут.

Он не шутил, а я вдруг горько рассмеялся в ответ.

***

Утром я обнаружил шоколадку на подушке. Знак внимания. Конечно, больше подходящий для девушки. Меня ей и считают. Как переменчива жизнь. Вчера я был кумиром для миллионов, ну ладно, для тысяч, а сейчас я заключённый, осуждённый за убийство. И из меня вот-вот сделают очередную подстилку. Дима, Дима, это никогда не кончится. Внутри была страшная пустота, глаза то и дело щипало, будто бы я сейчас расплачусь, но слёз не было. Это не описать словами. Я будто бы стал оболочкой. Предательство Влада душило. И почему тогда у меня всё ещё остались силы сопротивляться? Почему?

Я дождался, пока мои сокамерники выйдут, и опустился на колени. Последний раз я встану в эту унизительную позу. Последний раз я буду просить. Пожалуйста, Господи, если ты существуешь, то помоги мне. Я не просил тебя об этом раньше, когда почти сдыхал от передоза, когда был уничтожен морально, когда меня чуть не пристрелил маньяк. Прошу тебя сейчас. Помоги мне. Пожалуйста. Не нужно доламывать меня. Оставь хоть немного от моей души.

Я взывал к Всевышнему всем сердцем. Я искренне надеялся на него. Хоть сейчас услышь меня, пожалуйста.

Воровато оглянувшись, встаю и отряхиваюсь. Сегодня вроде суббота. Я ещё был плохо знаком с распорядками. Знал только, что здесь можно было свободно передвигаться в пределах локального участка, что час в день можно было проводить на свежем воздухе, а ещё можно было работать. Тут были мастерские. Мне это понравилось. Самое необходимое, чтобы не сойти с ума.

Буквально прокравшись к мастерским, я прошмыгнул в помещение, наполненное разными звуками. Тут было двое ментов, которые равнодушно проводили меня взглядом. Куда идти? Что делать? Я растерялся. Некоторые заключённые сидели за швейными машинками, некоторые стояли за длинными столами и что-то кроили. О, они здесь что-то шьют? А у меня руки из одного места растут. Никогда не мог даже пуговицу пришить. Я смотрю, тут всё для меня.

- Чё встал? – ко мне подошёл один из ментов.

- А что делать?

- Работать что ль хочешь?

- Да.

- Гена!

К нам вразвалочку подошёл мужчина, которому было лет под пятьдесят.

- Что?

- Работать хочет.

- Хочет, пусть работает, - пожал плечами Гена. – Пошли.

Меня проводили к свободной машинке, и мужчина сам рассказал, что к чему. Что делать, как и где брать материалы. Для начала нужно было сделать выкройку. Я уже говорил, что у меня руки из одного места растут? Шили тут постельное бельё, вроде бы ничего сложного. Нет, блин, сами попробуйте сшить наволочку. Лично у меня после трёх часов мучений получился мешок для картошки. Гена только вздохнул, а остальные заржали. Поняв, что мне нужно обучаться и обучаться, мужчина приставил меня к одному из осуждённых, просто стоять и смотреть. Парень не особо был расположен разъяснять свои действия и на мои вопросы не отвечал. А может он вообще немой был. Кто его знает?

Вечером, когда я возвращался в камеру, то не думал ни о чём – настолько устал. И велико было моё удивление, когда я увидел на своей кровати того самого коренастого мужчину по имени Джанго.

- Здравствуй, Даша.

- Я Дима.

- Забудь своё имя. Теперь ты Даша.

- Дима, - настаивал я, боковым зрением замечая, что дверь в камеру прикрыли.

- Даша, - нехорошо улыбнулся мужчина.

- Дима.

- Дашка.

В таком ключе вести диалог я могу очень долго. Хоть всю ночь. И что-то подсказывает мне, что Джанго тоже никуда не торопится.

- Послушайте, я не хочу становиться вашей Дашей.

- Тебя не спрашивают.

- Вы не поняли. Я мужчина. Я не девочка.

- Сейчас проверим, - пообещал он.

Я не понял как, но через пару секунд я лежал на кровати, придавленный его телом. Я испытывал и раньше страх в своей жизни. Но сейчас… Безотчётная животная агрессия. Бешеные глаза. Злобный оскал. Ему нравится сопротивление, нравится ломать. Ему ничего не стоит свернуть мне шею. Как он попал сюда? Таких нужно держать в колонии строгого режима, в отдельной клетке.

- Страшно? – шепнул он мне на ухо.

Я не знал, как мне быть. Если он уже заметил меня, то не отступится. Мой страх питает темноту внутри него. И дело даже не в сексуальном желании. Половой акт для него лишь способ утвердить победу. Ему важен сам процесс. Чисто спортивный интерес. Я не представлял, что мне делать. Голос разума он не услышит. Сопротивление больше его распалит. Набрав в лёгкие как можно больше воздуха, я запел. Что-то старое, что-то бесконечно тоскливое, путаясь в словах и не понимая их смысла. Джанго с большим недоумением, перерастающим в интерес, отстранился от меня и внимательно слушал.

- Хорошо поёшь, Даша, - хмыкнул он, не отводя от меня взгляда, когда я закончил петь.

- Ты сломаешь меня, да? – я посмотрел на него с затаённой грустью.

- Да, - подтвердил он.

- Тогда ломай.

Отрезок №34. В тупике

Если вы хотите, чтобы в споре за вами было последнее слово, после него застрелитесь.

Меня интересовал один вопрос: почему моё сердце всё ещё бьётся?

Есть такая статья – доведение до самоубийства. Джанго, кажется, решил, что мне непременно нужно прочувствовать каково это на себе. Как я и думал, он не пытался взять меня силой. Нет. Он сделал мою жизнь невыносимой. Казалось, это учитель Влада, так он напоминал мне его. Что можно сделать с тем, кто и так-то не особо радостен и предан самым близким человеком? Очень и очень многое. Постоянные насмешки, унижения и его ощутимая животная сила, которая парализовала меня каждый раз. Я не мог расслабиться ни на секунду. Всё время ждал подвоха, нападения. В общественных местах, стоило ему меня завидеть, он шутил и все шутки были плоскими и так или иначе касались меня. И все так дружно ржали. А потом перешёптывались, перешёптывались…

Одним из ярких унижений было обнаружить в супе презерватив. Не использованный, целенький, для больших размеров. Так же, мою кровать перезастелили шёлковыми розовыми простынями. Пришлось скинуть их и спать на матрасе, который за своё долгое существование был чем только не испачкан. Постоянное напряжение сказалось и на сне, мои глаза просто отказывались смыкаться. За мной всё время следили, даже в туалете не оставляли одного. Постоянные «знаки внимания» Джанго донимали не хуже беспрестанно капающей из крана воды. То шоколадка, то презервативы, то какой-нибудь крем, то цветок.

Я понимал, что мне не избавиться от Джанго и если уж он что-то решил, то добьётся этого. И чем я так ему понравился? Я вздрагивал от шорохов, почти перестал принимать пищу, разговаривать. Последнее потому что меня сторонились. Будто бы я стал отверженным. Раньше я любил одиночество. Был весь из себя такой герой, мог долго находиться один. Сейчас же я понял, насколько социальным существом является человек. Особенно запертый в клетку. Простое: «Что встал? » - от охранника, вызывало у меня подобие улыбки.

С каждым мгновением я чувствовал, что попал в ловушку. Капкан уже захлопнулся, и я просто оттягиваю неизбежное. Мне некуда деваться. Давление слишком велико, чтобы выдержать его. Я слаб. Я трус. Я ничтожество. Почему же я тогда терплю? До сих пор терплю. Сколько я здесь? Около полумесяца. А впереди долгих пять лет. Сердце заходится от тоски и боли. Сколько боли способен вытерпеть человек?

***

Всё когда-нибудь кончается. Только не терпение у Джанго. На четвёртую неделю я смирился с этой мыслью, и стало легче дышать. В сознании укрепилась одна идея. Я очень чётко знал, что делать. Жалко, что вот так вот… Глупо и ещё раз глупо. Жизнь коротка. В моём случае – особенно.

С опущенной головой я настиг Джанго в столовой и вонзил ему в спину острый кусок линейки из мастерской. Нужно отдать ему должное, он даже не вскрикнул, просто озверел от вида собственной крови. Кинулся ко мне, с первого же удара, я рухнул на пол и просто считал. Два. По лицу. Губа лопнула. Три. Ещё раз по лицу. Четыре. Хрустнул нос. Пять. По почкам. Шесть. Не могу вздохнуть. Семь. Куда-то под рёбра. Восемь. Шумит в голове. Девять. Всё кружится перед глазами, а удары продолжают сыпаться. Десять… Темно.

Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. Где выход? Где, блять, белый туннель и зов ангелов?

***

Носилки очень жёсткие.

- Пульс слабый, - голоса надо мной.

- На нём живого места нет! – истерично кричит кто-то. Кто-то очень знакомый. До боли. Из прошлой жизни. Не может быть…

С трудом, но я открываю заплывшие глаза:

- Влад?..

- О, нет, Дим, - раскаяние. – Прости.

- Влад…

- Дим, лучше молчи. Сейчас доктор сделает тебе укол, и ты уснёшь.

Так хотелось, чтобы он прибавил «навсегда».

Отрезок №35. Побег

Говорят, " деньгами любовь не купишь". Зато можно купить ядерную подводную лодку стратегического назначения, а это, согласитесь, тоже неплохо.

Sid Meier's Civilization V

Это не тюрьма и не больница. Перед глазами всё расплывалось, как я не пытался концентрироваться. Тихие шаги заставляют меня замереть. Тяжёлый вздох. Неуловимый запах ирисок. Почему-то именно ирисок. Такие, как были в детстве. «Кис-кис» назывались. Шаги отдаляются. Человек ушёл.

Ну, что, дражайший Всевышний, постебался? Нет, блять, ну очень смешно. Какого хера я опять жив? Почему я никак не сдохну? Почему, блять?! Я же просил у тебя помощи! Просил! Единственный раз в жизни! Всего разочек! Так в чём дело? Ты не слышишь меня. Ладно. Нет, правда, пофигу.

Зрение почему-то ухудшилось. Я пытался разглядеть комнату, но не выходило. К тому же, было слишком темно. Где я? А не всё ли равно, Дим?.. Да, без разницы. Я спокойно открыл глаза, когда снова услышал шаги и увидел того, кого меньше всего ожидал увидеть. Андрей. Подстилка Влада. Какая ирония.

- Дим? – он не поверил тому, что я очнулся. – Как ты?

- Где Влад? – проговорил я, только, вот какая штука, язык был будто ватный. Но Андрей понял вопрос.

- Его нет, Дим.

- Как это?

- Дим, послушай, это долгая история…

- Говори, блядь!

Это выглядело комично. Я безжалостно коверкал слова и выглядел смешным в своих потугах казаться злым. Выйдя из себя окончательно, я попытался приподняться. Это удалось с трудом. Внутри всё отозвалось болью. Мой торс, оказывается, был туго перебинтован. Ниже пояса я ничего не чувствовал. Ледяной ужас поднялся из самых закутков души. Без сил я вернулся на подушку.

- Рассказывай, - уже прошу. У того человека, которого минуту назад назвал блядью.

- Это я тебя вытащил из тюрьмы. Никто не знает. В особенности Влад. Я… продал всё, что у меня было. Заплатил охранникам. Вообще-то, для всех остальных ты мёртв.

Я не знал, как на это реагировать. Удивление было. Но оно казалось ничтожным по сравнению с навалившейся слабостью.

***

Когда я очнулся во второй раз, то голова работала лучше, а язык не напоминал размокший хлебный мякиш. Пошевелившись, очень аккуратно я сел на кровати, попытался свесить ноги, но ничего не получилось. Конечности просто не слушались. Они вообще не шевелились.

Я замер, сглотнув мерзкую слюну.

Мне не больно. И этот шум в ушах не со мной. Догадка обожгла как огонь. Я снова попытался встать. Бесполезно. Ноги отказали мне. Я смотрел на них, видел их, но не чувствовал.

От жалости к себе я расплакался. Безутешно глотал слёзы и сопли. Я думал, мои мучения кончились. Нет, теперь я стал инвалидом. Не слишком ли это?

- Дим, - тёплая рука на плече.

- Отвали.

- Не отталкивай меня.

- Отвали!

- Мне очень жаль, что так получилось, Дим.

- Пошёл на хрен!

И он ушёл. Так я оттолкнул единственного человека, сделавшего для меня что-то хорошее.

***

Я медленно поправлялся. Физически. Андрей пытался заговорить со мной, но я не отвечал на его вопросы. Он злился, даже накричал на меня один раз. Мне было всё равно. Я отказывался от еды. Пил лишь воду. Парень сокрушался, часами уговаривал меня проглотить хоть кусочек. Почему я ему не безразличен? Почему он спас меня? Но я не задавал этот вопрос вслух. Просто потому что ответ не имел ровно никакого значения.

Особая прелесть инвалидности заключалась в том, что я не мог сам сходить в туалет. Это было сущим мучением. Живот нужно было массировать, чтобы что-то получилось. Мерзко, ужасно, стыдно. Поэтому я и не ел.

Жили мы в каком-то небольшом домике. Хрен знает где. Уже была поздняя весна. Жаркий воздух, пряный запах трав и луговой зелени залетал в распахнутое окно. Дразнил ноздри, возбуждал светлые картинки в сознании.

Утешения не было. Казалось, что я не живу, а просто существую. Пустая оболочка. Ни настоящего, ни будущего.

Андрей ходил мрачный. Пропадал подолгу где-то. Шума города я не слышал, мне даже казалось, что мы остались одни на целой планете.

А ещё я злился на Бога. Вот ведь парадокс, я ненавидел его за всё, что довелось пережить, но продолжал верить в него.

***

Ночью я видел странный сон. Синюю птицу. Она села на мою застывшую навеки ногу, легонько клюнула её, и мои пальцы вдруг смогли пошевелиться. Проснулся я в поту и с бешено стучащим сердцем.

За окном были сырые предрассветные сумерки, Андрей сопел на полу и неожиданно на меня опустилось такое спокойствие и умиротворение, что на глазах невольно выступили слёзы. Я лежал и смотрел, как небо окрашивается лазурью, переходящей в карамельно-розовый. Каждый восход неповторим, как и каждый момент нашей жизни. Если я жив, значит, это для чего-то нужно.

Андрей пошевелился, сел и потёр глаза, прерывая действие зевками. Он тоже похудел, как-то осунулся.

- Привет, - с лёгкой хрипцой говорю я.

Он подпрыгивает.

- Дим? - Интересно, кого он ожидал увидеть? - Как ты?

- Почему-то всё ещё жив.

Мы помолчали.

- Знаешь, - я смотрел на его взъерошенную макушку. – Перекусить не мешало бы.

Парень тут же поднялся, скрутил одеяло на котором спал, засунул под стол, а сам полез в холодильник.

- Что ты хочешь? Есть йогурт, кефир. Творог ещё есть.

- Что за странная молочная диета?

- Ну, - он как-то поник. – Тебе нужен кальций. Чтобы кости срастались.

- Давай свой творог.

Прежде чем накормить меня, Андрей подал мне влажное полотенце, чтобы я типа умылся. Потом зубную щётку с пастой. Сколько же я не чистил зубы? После Андрей подал мне творог, залитый йогуртом с кусочками абрикосов. Господи, где он взял абрикосы? Не ел их лет сто. Мне хотелось плакать и смеяться одновременно.

- Какой твой любимый фрукт? – неожиданно спросил я и парень расплескал кружку молока, которую нёс мне.

- Ананас.

- Почему?

- Просто… Наверное, в детстве, даже когда у нас не было денег, мама всегда покупала баночку консервированных ананасов. И на Новый год…

- Понятно, - я положил в рот ещё одну ложку. Вкусно необыкновенно. – А я яблоки люблю. Мы с братом и другими ребятами на даче воровали их у одного ворчливого деда. Они кислые были, но нам был важен сам процесс…

Я запнулся. Как же давно это всё было.

- Почему ты сделал это, Андрей?

- Я не мог оставить тебя в тюрьме, - парень поставил на тумбочку рядом со мной молоко. – Это несправедливо. Ты… не выжил бы там. И, знаешь, я ведь очень вовремя. Что было бы, когда ты вышел бы из лазарета?

- Как-то мне не хочется об этом думать, - вздохнул я и прибавил: - Спасибо.

- Пожалуйста.

Отрезок №36. Лето

Некоторые люди живы просто потому, что закон запрещает их убивать.

Незаметно началось лето. И появилась она, та самая птица из сна. Залетела, когда я наблюдал, как кружатся пылинки в тёплых лучах солнца. Села сначала на подоконник, потом прыгнула ко мне на большой палец ноги. Я почувствовал вес этой малютки. Она чирикнула о чём-то своём и улетела. Улыбка раздвинула мои губы. Пошевелив большим пальцем на одной ноге, я проделал тоже самое с другими. Это шаг, крошечный шажок для меня и моего организма, но я уже знал, что скоро смогу ходить. Андрею я об этом не обмолвился и словом.

Из наших разговоров мне стало известно многое. Мы находились за несколько тысяч километров в заброшенной деревеньке. Тут, к счастью, было электричество и газ. Это место ему посоветовала Наталья, та самая глава детективного агентства, к которой Андрей, по странному стечению обстоятельств, обратился за помощью. До ближайшего населённого пункта было около тридцати километров. Это был небольшой городок на железнодорожной развилке. Андрей ездил туда за продуктами на старенькой семёрке. Старался каждый раз закупаться в новом магазине, чтобы не запомнили.

С помощью той же самой Натальи ему и удалось провернуть всё. О том, что я жив, знали только охранники и доктор. Тюремный врач обещал написать в заключении, что я скончался от нанесённых мне побоев. Андрей заплатил бешеную сумму за мой побег. Он продал машину, квартиру и даже загородный дом. Счета с его «зарплатой» он трогать не решился, рассудив, что Марк донесёт Владу о движении денежных средств.

Слушая парня, я думал лишь о том, почему же сам Влад это не сделал? Наверное, всё просто – он меня не любил. Но ведь Андрей тоже меня не любит. Он сделал это исходя из только ему известных побуждений. Может, это было не одно чувство, а несколько. Доброта, сочувствие… Что ещё? Неважно. Я жив только благодаря ему. Только тюрьма научила меня осторожности. Стоило парню уйти, я разминал ноги, пытался встать на них, сделать шаг. С каждым разом получалось всё лучше и лучше. Через пару недель я уже мог удерживать равновесие, а к концу лета я смог делать несколько шагов.

Вспоминал мою безумную прошлую любовь и удивлялся, насколько слепо я любил Влада. Люблю ли я его сейчас? Не знаю. Зато знаю, что Андрей оказался настолько приятным в общении и ненавязчивым молодым человеком, что было странным не замечать этого раньше. Он не был тем «пративным» и стервозным парнем с экрана телевизора, озабоченным лишь собой. На самом деле, он оказался очень милым и тонко чувствующим. Буквально предугадывал мои желания, живо ощущал изменения в моём настроении.

Мы разговаривали на отвлечённые темы. Никогда о Владе или о побеге. Я всё больше и больше узнавал Андрея. Обычное постсоветское детство, забавный период взросления. Он, оказывается, почти мой ровесник, ему двадцать три года. Обычно в это время люди оканчивают институт, устраиваются работать. А у нас на двоих ощущение такое, что мы уже полжизни прожили с этим шоу-бизнесом. Он сделал нас старше, опытней, но не мудрей.

Засыпая, я задумывался, почему Андрей здесь, со мной? Почему заботится? Почему не бросает?

В таких мыслях, тихих разговорах по вечерам и моём медленном выздоровлении проходило время.

Отрезок №37. Осень

Давайте накупим леденцов и раздадим тем, кто нас бесит.

Пускай сосут.

С наступлением осени Андрей стал пропадать в лесу. Он собирал ягоды, грибы. Из ягод варил густое варенье, грибы нанизывал на верёвочку и сушил на веранде. Хозяйственный такой парень. Я стал выходить из дома. Первый раз я так очумел от счастья, что кинулся к траве, упал, зарылся в землю лицом. И чуть не спалился перед Андреем, забыв умыться. Почему я умалчивал о том, что снова могу ходить – не знаю. Наверное, не доверял ему. Или время не пришло… Откровенно говоря, мне нравилась его забота, его внимание. Иногда он баловал меня блинчиками по маминому рецепту и тогда весь дом наполнялся необыкновенным запахом. Но я не был готов признаться ему в этом.

- Наверное, нужно будет к зиме продуктов купить побольше, - размышлял Андрей, помешивая булькающее варенье в кастрюле на плите. – Вдруг заметёт. Тут же не чистят. Даже и сотовый-то с трудом принимает.

Он тяжело вздыхал в этот момент. А мне не хотелось думать ни о продуктах, ни о большом, суетливом городе. Я чувствовал себя здоровым и, самое главное, живым.

Интересно, а можно вот так вот прожить всю жизнь? В лесу, отрёкшись ото всех? Тут тихо, спокойно, мы сами себе хозяева. Андрею Наталья сказала, что нужно выждать минимум годик. А что же дальше? Я не представлял, что делать. Ни паспорта, ни диплома, в конце-то концов. Ну и хрен с ними.

***

Что-то должно было случиться, я чувствовал необратимость этого. Будто видишь тучи, идущие с севера, понимаешь, что вот-вот разразится буря, но до конца не веришь, надеешься на «а, вдруг».

Андрей с утра ушёл в лес и пришёл под вечер. Честно говоря, я даже стал переживать. Он вернулся полностью промокший, продрогший и почему-то сразу кашляющий. Желание помочь ему было велико, особенно, когда я видел, как он неуклюже раздевается, греет воду для чая.

- Ты в порядке? – тихо спрашиваю я.

Парень пытается бодриться, заверяет меня, будто всё отлично, но я вижу лихорадочный румянец у него на щеках.

- Андрей… - шепчу я в пустоту, когда он, напившись чаю, падает на своё одеяло на полу.

Ночью верчусь, сон не идёт, прислушиваюсь к чужому дыханию. Оно тяжёлое, с хрипами. Как он умудрился так быстро заболеть?

Утро лениво убрало с небосвода тоскующую луну и поставило на её место солнце, через час затянув светило серыми тучами. Андрей всё не просыпался. Я позвал его по имени. Раз, второй. Моё сердце тревожно забилось.

- Андрей! – закричал я.

Никакой реакции. Медлить более нельзя было. Я осторожно опустил ноги на пол и сделал несколько шагов к парню. Да, он спал. На его лбу была испарина, а щёки были всё такими же румяными. Я коснулся его руки и сразу ощутил жар. Тогда я попробовал губами его лоб. Горячий, как наш старенький пузатый чайник, когда он нехотя пыхтит на плите.

- Андрей, - я стал тормошить парня.

Он резко открыл мутные глаза:

- Что?

- Ты заболел?

- Нет, всё хорошо. Просто посплю, - он перевернулся на другой бок и, кажется, засопел. Надо же, он и не заметил, что я встал с постели. Совсем плохо дело.

- Андрей! – я залепил ему пощёчину. Парень заворочался и, до конца не понимая, что случилось, снова открыл глаза. – Где лекарства?

- Лекарства… - рассеяно повторил он.

- Да, где таблетки?

- Они на верхней полке, там, в шкафу.

Кидаюсь к указанному месту, коробка с лекарствами там. Узнаю ампулы анальгетика, припасённые ещё для меня, разные мази и кремы, а вот и таблетки. Парацетамол, аспирин. Отлично. То, что нужно. Я набираю воды в чашку и беру по таблетке того и того. Андрей скрутился в трубочку в одеяле, как куколка гусеницы в лист.

- Андрей, проснись, выпей.

Приподнимаю его голову, впихиваю таблетки в рот и заставляю его сделать два глотка.

- Что у тебя болит?

- Голова, - он смотрит на меня более осмысленно. И следующий его вопрос застаёт меня врасплох: – Дим, а давно ты ходишь?

- Я… Хотел тебе сказать.

- Не нужно, - Андрей отворачивается и уже в полусне что-то бормочет.

Вымочив полотенце в холодной воде, я прикладываю ткань к его пылающему лбу. Затем завариваю крепкий чай и добавляю три ложки ягодного варенья. Снова бужу парня, буквально по ложечке пою чаем. А потом сижу рядом. Долго-долго. Понимая, что миром для меня стал Андрей. Что больше у меня по сути никого и нет. По полу ощутимо тянет холодом. Вот он и заболел. Не нужно ему продолжать лежать так. У меня большая кровать. Тем более, рядом с ней розетка и стоит новенький, ещё в коробке, масляный обогреватель. Я снова бужу Андрея, кое-как перетаскиваю на кровать, укрываю моим и его одеялами. Читаю инструкцию обогревателя, включаю в розетку и настраиваю, чтобы тепло согревало парня, а не создавало ощущение, будто он в сауне.

За окном разыгралась непогода, дождь колотил крупными каплями по стёклам, грохотал громом и кидался яркими молниями. Я покопался в холодильнике, нашёл кусок сырой курицы и стал варить суп. Андрею нужно горячее.

Копался я долго. В итоге картошка разварилась, а мясо осталось жёстким. Скептически оглядев своё творение, я налил пару половников в глубокую пиалу и подошёл к спящему парню. Потрогал его мокрый лоб – жар спал. Облегчённо выдохнув, я тихонько позвал его по имени. Андрей сразу открыл глаза. Будто бы и не спал. Одарил меня укоряющим взглядом и сам взял суп из моих рук. Он его не ел, просто выпил за несколько глотков. Потом попросил довольно прохладным тоном:

- Раз уж ты ходить можешь, то принеси ещё воды. И аспирина.

Я налил полный стакан воды и прихватил таблетки. Андрей напился и проглотил лекарство, устроился на подушках и хмуро меня разглядывал.

- Ну прости, - не выдержал я.

- Да что уж там… Знаешь, я бросаю всё ради тебя, человека, которого должен был ненавидеть, сам знаешь почему… Я весь интернет прошерстил, пока бывал за продуктами в городе. Всё искал врачей, чтобы тебе помогли, переживал. А ты, оказывается, ходишь. Мне говорили, это мог быть ушиб, воспаление нерва, типа пройдёт само, но я и представить не мог, что ты будешь врать.

- Прости.

В тот момент я ощущал лишь жгучее раскаяние. Андрей вздохнул и отвернулся к стене. Вскоре он тихонько засопел, а я сел на стул у подоконника и положил голову на руки. Ярких чувств давно не было, я отвык от них. И это было странно. Потому что всю свою жизнь я жил чувствами. Точнее болью. Она настолько сроднилась со мной, что в её отсутствие я чувствовал себя ненормальным. Здесь, уже долгое время, ничего такого не было. Это называется жизнью? Без боли я никто, просто человек. Мой так называемый талант – это побочный эффект моих переживаний. За всё лето мне и в голову не пришло взять лист бумаги, ручку и попробовать написать хоть пару строк. И это хорошо. Теперь я другой. Нет больше Морти. Кончено. С этого момента грусть мне больше не идёт.

Я подошёл к Андрею, послушал его хриплое дыхание. Покопался в аптечке, выбрал мазь с эвкалиптом, растёр грудь спящего парня и лёг рядом. Кровать большая, места хватает нам обоим вполне. Надеюсь, он не растолкует это превратно.

***

Когда я проснулся следующим утром, Андрей уже встал и демонстративно не разговаривал со мной. Он был несколько бледен, помят, но выглядел лучше, болезнь отступила. Дождь продолжался, поэтому парень не мог свалить от меня в лес, ему пришлось остаться в доме.

- Как ты себя чувствуешь? – решился начать первым разговор я, умывшись и позавтракав.

Он не ответил. Отвернулся к окну, продолжил чтение.

- Андрей, ну, пожалуйста. Пойми меня, я… боялся.

- Чего ты боялся? – он не выдержал. – Ну чего здесь можно бояться?

- Просто это всё… Я не знаю, как объяснить. Я не доверял тебе.

Андрей насупился и вернулся к чтению. Через пару минут он словно нехотя спросил:

- А теперь доверяешь?

- Да, - помедлив, ответил я. На что он лишь вздохнул.

***

Зима приближалась быстро. Только деревья были украшены листвой, как вдруг сумасшедший ветер сорвал их и растрепал по всему белому свету. Мы всё чаще сидели на кровати вдвоём, занимаясь то чтением, то просмотром фильмов (у нас был ноутбук, но интернета не было). И спали мы вместе на кровати. Для меня это не было проблемой. Я абсолютно ничего не чувствовал к Андрею. Будто с братом лежать рядом, ничего такого. Он, похоже, тоже. Правда, он любил просыпаться пораньше и наблюдать, как я сплю, но мало ли у кого какие странности.

О том, что у Андрея день рождения, я узнал случайно – проговорился. Так как возможности что-то ему купить у меня не было, мне пришла в голову мысль испечь торт. Я выгнал парня на улицу, а сам принялся изучать содержимое наших шкафчиков и холодильника. Как сделать торт я имел весьма смутное представление. Очень и очень смутное. Поэтому, наткнувшись на дрожжи и прочитав рецепт на обороте, я решил испечь пирог. Как оказалось, это не так-то просто. Я запутался в этих «разведите в тёплом молоке», «поставьте в тёплое место». А как же мука? Ага, мука потом.

В процессе приготовления пирога, я покрыл равномерным слоем продуктов ту часть комнаты, которая у нас называлась «кухней». Всё падало, разливалось и выпадало из рук. Замёрзший Андрей ввалился в тёплое помещение, впуская потоки холодного воздуха, и застыл на пороге.

- Дверь закрой! Тесто не поднимется! – ужаснулся я, а парень расхохотался:

- Да, кулинария – не самая твоя сильная сторона.

- Знаешь, я стараюсь, - насупился я.

- Знаю, - он так тепло улыбнулся, что я не мог не улыбнуться в ответ. – Смотри, что у меня есть.

И он как сказочник вытащил из-за спины две бутылки красного вина.

- Круто, - обрадовался я. – Давай скорей отметим!

Тут мы столкнулись с проблемой отсутствия штопора. Как только Андрей не пытался открыть бутылку. И ножом выковыривал пробку, и вдавливал её внутрь, и пытался выбить, стуча по донышку бутылки. Я давился со смеху, наблюдая за его попытками. Запыхавшись, парень взял острый нож и каким-то образом срезал горлышко. Стекло с одной стороны откололось, но содержимого бутылки ни капли не пролилось.

- Ура! – я подставил кружки.

Вино было терпким и абсолютно не сладким. Я глянул на этикетку: Франция, смутно знакомый производитель. Явно не дешёвый. Андрей проследил за моим взглядом и криво усмехнулся:

- С привычками тяжело расставаться.

Я понимал его, как никто другой. Когда у тебя есть большое количество денег, траты возрастают. Тебя больше не удовлетворяет батон хлеба из магазина на углу за шестнадцать рублей. Тебе нужен непременно свежевыпеченный багет из французской булочной, куда все продукты привозят прямо из Франции. И неважно, что ты его попробовал за всё время пару раз от силы. Все остальные разы он, покупаемый прислугой, одиноко черствел на полке. Это составляющая часть успешной жизни. Дорогой хлеб, лучшие сыры, элитное вино. Это привилегия, понты, образ жизни, подчиняющий тебя.

Мы молча чокнулись чашками и сделали несколько глотков.

- Дим, а у тебя ничего не убежало? – Андрей указал чашкой на выползающую массу из кастрюли.

- Блин! – я кинулся запихивать тесто обратно, гадая, что с ним дальше делать. На помощь пришёл Андрей:

- Нужно уже печь, что собирался. Насыпь муки на стол и раскатывай.

Муки я насыпал не только на стол, но ещё и на пол, и на себя. В общем, извёл всю трёх килограммовую упаковку. Решив запить горе вином, я пролил и его на себя. Я выругался, стянул с себя испачканные спортивные штаны и мокрую футболку и откинул их подальше. А тесто всё лезло из кастрюли.

- Чёрт, Андрей, ну помоги!

Я обернулся к парню. Его взгляд пригвоздил меня к одному месту. Светлые глаза потемнели, и в них выражалась такая мука, что сердце сжималось. Мне стало не по себе. Потому что я в один миг без одежды стал чувствовать себя беззащитным. Господи, я же просто так её снял, ничего не имея в виду и уж точно не заигрывая!

- Я так больше не могу! – тихо сказал он, отставляя свою чашку. – Я схожу с ума. Твоё присутствие, оно… Я не могу часами заснуть, когда ты лежишь рядом. Я постоянно себя одёргиваю, чтобы не коснуться тебя, чтобы не испугать тебя. Но я так больше не могу, Дим. Не могу! Понимаешь? Делать вид, что меня к тебе не тянет, что ты мне безразличен. Это сильней меня.

Совершенно растерявшись, я стоял, прижимая к себе полотенце, и не зная, что и сказать.

- Но… я думал, что…

Как же жалко звучит мой голос. Вдруг Андрей в два шага преодолевает разделяющее нас расстояние, падает к моим ногам, утыкается в них и быстро-быстро говорит:

- Пожалуйста, Дим, не отталкивай меня, не отталкивай… Ты меня просто с ума сведёшь… Я так хочу тебя, так хочу…

Я крепко сжал полотенце белыми от муки руками. Я чувствовал и разочарование, и, в какой-то степени, предательство, страх, и грусть, потому что понимал, что больше ничего не будет, как раньше.

- Димочка…

Андрей как-то неловко потянул меня вниз, ноги и сами-то меня не держали, поэтому я опустился на колени, как и он. Его руки беспорядочно шарили по моему телу, жадные губы покрывали шею и грудь поцелуями.

- Не отказывай мне.

Я не шевелился. Просто стоял как и он на коленях. Не чувствуя ни возбуждения, ни страсти, ни брезгливости. Он продолжал целовать меня с восторгом маленького ребёнка, получившего давно желаемую игрушку, и, не веря, что вот она, перед ним.

- Пожалуйста…

Он молил меня. Молил так, как молятся люди в церкви у иконы, когда их близкий на пороге смерти. Молил с сердцем, открытым нараспашку. И я не смог отказать. Позволил всё. И целовать меня до умопомрачения, и стянуть последний предмет одежды, защищавший меня, и долго-долго меня готовить к проникновению.

Его трясло, я же был отстранённо спокоен. Даже не напрягся, когда скользкая головка попыталась проникнуть в меня. Лишь выдохнул и приказал мышцам расслабиться.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 7 8 91011 Следующая ⇒