Семитская первооснова Евангелий и речей Иисуса

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 73Следующая ⇒

Итак, с одной стороны, мы обязательно должны учитывать указанное обстоятельство – что слова и описание дел Иисуса получили письменную фиксацию некоторое время спустя, причем непременно пройдя сквозь призму веры в Иисуса как в воскресшего, прославленного Господа. С другой стороны, важно и другое: будучи свидетельствами веры в Иисуса как Сына Божия и прославленного Господа, Евангелия бережно и неповрежденно сохраняют слова Иисуса именно так, как они Им были произнесены. Убедиться в этом заставляют, например, результаты тех филологических исследований текста Нового Завета, которые во всей серьезности развернулись лишь в последние два столетия, и в особенности в последние десятилетия.

В том, что Евангелия неповрежденно сохранили многое из того, что говорил Иисус, можно быть уверенным по крайней мере по двум причинам. Одна из них чисто технического, а другая –идеологического или богословского характера.

Во-первых, надежность устного способа сохранения и передачи информации в древности была гораздо выше, чем впоследствии и сейчас, когда мы легко тратим горы бумаги для записи даже гораздо менее важной информации, чем мировоззренчески важные и вероучительные истины. И дело здесь не только в большей натренированности человеческой памяти. В той глубокой древности, когда проповедовал Христос, всякий учитель, обращаясь к ученикам с поучениями и объяснениями, выбирал такие языковые средства, которые бы позволяли ученикам, не пользуясь дорогими или вовсе недоступными писчими материалами (папирусом или пергаменом), легко запоминать то многое, что они слышали. Группировка высказываний по содержательным аналогиям или по наиболее символичным, особенным числам (три, пять, семь, девять, десять и т.п.), игра слов, наглядность образов, числовые сочетания, рифмы и т.п. – всем этим изобиловала речь любого учителя, который был озабочен тем, чтобы его поучения не были быстро забыты. В подобных приемах не было никакой особенной, специально богословской символики или идеологии – это были прежде всего мнемонические приемы[161]. Таким учителем не мог не быть и Христос.

Во-вторых, стремление как можно более точно сохранить слова Иисуса было вполне сознательным, продиктованным идейными или богословскими мотивами. Такое стремление передать человеческие индивидуальные особенности и черты речи Иисуса было тем большим, что подчас с этими-то в том числе и речевыми особенностями и были связаны многие новые по содержанию вещи, о которых Он говорил. Можно сказать, благоговение перед Иисусом как перед Господом выражалось в том, что Его слова сохранялись такими, какими были произнесены, даже если они могли вызывать недоумение или идти вразрез с общепринятыми литературными нормами.

Последнее замечание достойно особого пояснения. Парадокс в том, что хотя Иисус говорил на арамейском языке[162], все книги Нового Завета, в том числе и Евангелия, написаны на т.н. койне (koinh\[163]) – общепринятом греческом языке, ставшим международным со времен греческой экспансии по всему Востоку[164]:

«Этот народный язык во многом отличается от классического и несет на себе печать восточных влияний. Открытие «бытовых» папирусов (частные письма, дневники, контракты, счета) позволило Дейссману установить тождество евангельского языка и койне»[165].

В то же время Евангелия сохранили лишь как отдельные «археологические фрагменты» всего несколько фраз на арамейском языке, произнесенных Иисусом Христом и записанных, разумеется, по-гречески: «талифа куми» (Мк. 5, 41), «Или, Или! лама савахфани? » (Мф. 27, 46; Мк. 15, 34), «еффафа»[166] (Мк. 7, 34). Но на самом деле это лишь немногочисленные небольшие верхушки айсбергов, создающих обманчивое впечатление эпизодичности, тогда как в евангельском греческом тексте сплошь и рядом встречаются и просто арамейские слова: «Авва» в Мк. 14, 36; «Равви», в ряде случаев оставленное в СП без перевода, как, например, в Мф. 26, 25, а иногда, как в Мф. 23, 7, переведенное как «Учитель»; «вар» в Мф. 16, 17, переведенное в СП как «сын»; «геенна» в Мф. 5, 22. 29; 10, 28и др.; «Кифа» в Ин. 1, 42; «маммона» в Мф. 6, 24; Лк. 16, 9. 11. 13; «рака» в Мф. 5, 22«сата» в Мф. 13, 33и Лк. 13, 21, переведенное в СП как «меры», но сохраненное в славянском Евангелии; «сатана» во многих местах; «суббота». Сюда же нужно отнести и т.н. семитизмы и, в частности, арамеизмы и гебраизмы в виде разнообразных выражений и идиом[167], грамматических особенностей, чуждых греческому языку. Как, например, удвоение глагола: «встал и пошел», «пришед, поселился», «удерживал и говорил», «отвечая, сказал», «начал проповедовать и говорить» и т.п.[168].

Для специалистов-знатоков греческого и семитских языков евангельское койне отмечено более-менее заметным семитическим влиянием. Объясняется оно довольно просто. Многие новозаветные авторы в большинстве своем были иудеями. Вынужденные писать по-гречески, они владели этим языком (как языком международного общения) лишь в определенной степени и не могли «избавиться» от семитской манеры мыслить, излагать свои мысли и строить фразы. А кто не был иудеем (как, возможно, св. Лука), все равно брал за основу арамейский материал предания (устный или письменный), переводя его на греческий с разной степенью успеха по литературной части.

Уже сам по себе факт очевидного «семитизма» евангельских текстов давно натолкнул исследователей на мысль угадать, точнее, реконструировать за этим явно семитическим строем греческого языка Евангелий непосредственно их семитский (арамейский или еврейский[169]) оригинал. Он мог существовать в тех формах, которые до нас не дошли, или, так сказать, лишь в мозгах новозаветных писателей, которые сразу писали по-гречески[170]. Подобная работа по «расшифровке» семитической праосновы евангельских текстов принесла большие успехи. В данном случае речь идет прежде всего о Мф. – иудео-христианском Евангелии, но в определенной степени и о других канонических Евангелих.

3. Ipsissima verba [171] Иисуса

Хотя степень литературности греческого языка в разных книгах Нового Завета различна (от безусловно семитского Мф. до по-гречески достаточно изящного Лк.), все же там, где приводятся слова Иисуса, их изначальное негреческое звучание зачастую «проступает» более отчетливо, чем в авторском тексте:

«Предание в целом проявляет большую сдержанность в том, что касается улучшения речений Иисуса с точки зрения греческого языка. Эта проистекающая из благоговения перед Господом сдержанность особенно отчетливо выражена у Луки, где семитизмы логий резко выделяются на общем фоне греческого текста»[172].

В результате в Евангелиях можно найти (конечно, при не просто внимательном, а квалифицированном чтении) довольно много характерных и даже уникальных черт (и притом в высшей степени систематичных), которые были свойственны Тому, Кто произносил слова, записанные кем-то позже.

Passivum divinum

Термином passivum divinum в грамматике обозначается страдательный залог (passivum), при котором имеется в виду, что действие совершает Бог (divinum – лат. «божественный»). Например, в утверждении «кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (Мк. 4, 25) имеется в виду Бог, который дает («дано будет») и отнимает («отнимется»).

Употребление passivum divinum издавна было вызвано желанием как можно тщательнее исполнить третью заповедь Декалога (Исх. 20, 7; Втор. 5, 11), запрещающую произносить Имя Божие (Священную Тетраграмму) всуе. Поэтому в речи о Боге употреблялись такие обороты, которые бы позволяли говорить о Нем, не называя Его Имя. Использовались разнообразные иносказания или passivum divinum. Иносказания также в изобилии присутствуют в речи Иисуса в Евангелиях. Вот лишь некоторые примеры: «небо» (Лк. 15, 18. 21) или «небеса» (Мк. 10, 21; 11, 30) или «Царство Небесное» (много раз в Мф. вместо «Царство Божие»), «сила» (Мк. 14, 62), «великий Царь» (Мф. 5, 35), «Всевышний» (Лк. 6, 35), «свыше» (Ин. 3, 3. 7) и др.

Что касается passivum divinum, то его употребление в иудаимзе времен Иисуса Христа отмечено лишь в апокалиптической литературе – «для завуалированного описания таинственных деяний Бога в конце времен»[173]. В речах же Иисуса ему уделено гораздо большее место (всего около ста раз), нежели только в собственно апокалиптических изречениях. Он «распространяет его на всемилостивые деяния Бога в настоящее время: уже сейчас Бог прощает, уже сейчас открывает он тайну Царства Божьего, уже сейчас исполняет свои обетования, слышит молитвы, наделяет Духом, уже сейчас посылает вестников и охраняет их, и в это же время оставляет своего посланца на произвол судьбы[174]. Все эти речения с passivum divinum возвещают, что наступило время спасения – правда, в завуалированной форме. Ведь и конец этого мира наступает незаметно. Распространение passivum divinum далеко за пределы чисто апокалиптических высказываний о будущем связано с самой сутью проповеди Иисуса и является одним из наиболее явных отличительных признаков Его речи»[175].

«Очень многие слова Иисуса начинают звучать в полную силу лишь тогда, когда мы понимаем, что страдательный залог завуалированно указывает на действия Бога. Например, Мф. 5, 4по смыслу следовало бы перевести так: «Блаженны скорбящие [плачущие – А.С.], ибо там есть Некто, Кто их утешит»; Мф. 10, 30; Лк. 12, 7– «там есть Некто, Кто сосчитал все волосы у вас на голове»; Мк. 2, 5– «Чадо! там есть Некто, Кто простил тебе грехи твои»[176].

Антитетические параллелизмы

Параллелизм – один из характерных стилистических приемов библейской речи вообще. И прежде всего поэтической, нравоучительной, а также молитвенной. Имеется в виду выражение одной и той же мысли двумя «параллельными» предложениями, в которых используются различные образы:

Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, // и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои (Пс. 50, 3).

Однако по характеру отношений между двумя частями высказывания библейские параллелизмы можно распределить на различные группы. Приведенный пример из знаменитого псалма можно охарактеризовать как синонимический параллелизм (обе части выражают одну и ту же мысль с помощью синонимичных выражений[177]) – почти весь текст Пс. 50составлен из подобных параллелизмов. Существуют также синтетический, лестничный и антитетический параллелизмы[178]. В последнем случае две части высказывания соотносятся в противопоставлении друг другу:

Сын мудрый радует отца, // а сын глупый – огорчение для его матери (Притч. 10, 1).

В речах Иисуса именно антитетический параллелизм используется куда более часто (более ста раз), чем какой-либо другой. Так что можно даже говорить о Его «пристрастии»[179] к этой риторической фигуре.

¹⁹Доколе с ними жених, не могут поститься, // ²⁰но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься в те дни (Мк. 2, 19-20).

Сберегший душу свою потеряет ее; // а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее (Мф. 10, 39и пар.).

⁴⁷Раб же тот, который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много; // ⁴⁸а который не знал, и сделал достойное наказания, бит будет меньше (Лк. 12, 47-48).

Это лишь некоторые из огромного количества примеров. Упомянем особенно показательный и выдающийся пример. Заповеди блаженства в Лк. представлены как целых две антитетические строфы, противопоставленные друг другу в их целостности:

²⁰Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие.	²⁴Напротив, горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение.
²¹Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь.	²⁵Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете.
Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь.	Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете.
²²Блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда отлучат вас, и будут поносить, и пронесут имя ваше, как бесчестное, за Сына Человеческого (Лк. 6, 20-22).	²⁶Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! ибо так поступали с лжепророками отцы их (Лк. 6, 24-26).

Чем объясняется такое подчеркнутое предпочтение Иисусом именно такого вида параллелизма? Очевидно, оно связано с большей силой воздействия:

«Постоянное напоминание, что человек стоит перед лицом наступающего Царства Божьего, перед лицом Бога, который обращается к нему и предъявляет свои требования, неустанное предостережение от духовной самоуспокоенности и самоуверенности, постоянный призыв к серьезному отношению к Богу и его обетованию – все это выражено в многочисленных антитетических параллелизмах речений Иисуса»[180].

Ритмическая организация

При семитической реконструкции речений Иисуса проступает их явная ритмическая структура, в которой можно распознать даже стихотворные размеры (четырехударный, трехударный и т.п.), частично сохраняющиеся и в греческом тексте. Конечно, при дальнейшем переводе с греческого это ритмическое своеобразие в основном неизбежно утрачивается. Например:

Больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых воскрешайте, бесов изгоняйте (Мф. 10, 8).

Молитва «Отче наш» в своей первой части (прошения, касающиеся Отца) имеет двухударный размер, в то время как в прошениях, касающихся нас, людей, используется размер четырехударный[181].

Использование того или иного размера вызвано разными целями высказывания. Двухударный, обладающий высокой степенью краткости и выразительности, используется для запечатления основной мысли благовествования. Четырехударный, отличающийся неспешностью – для наставления учеников. Трехударный, как и в ветхозаветной литературе Мудрости – для передачи глубоких размышлений, афоризмов и для запечатления особо выделяемых изречений[182].

Аллитерации [183], ассонансы [184] и парономазия [185]

В качестве примера[186] можно привести Лк. 15, 7:

Так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся.

Здесь используется аллитерация с использованием гуттурального h: радость = hadwa, один = hada, грешник = hateja.[187]

Гиперболы и парадоксы

В речи Иисуса многократно встречаются гиперболы – привлекающие внимание преувеличения:

Какая польза человеку, если он приобретет весь мир... (Мк. 8, 36)

Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую (Мф. 5, 39).

Кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду (Мф. 5, 40).

Когда творишь милостыню, не труби[188] перед собою (Мф. 6, 2)

И Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них (т.е. лилий) (Мф. 6, 29).

Не менее излюбленным приемом Иисуса были парадоксы – привлекающие внимание неожиданные нелепости. Здесь и игольное ушко, сквозь которое невозможно пройти верблюду[189] (Мф. 19, 24и пар.), и сыны чертога брачного, которые не могут поститься, пока с ними жених (Мф. 9, 15и пар.), и «вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие! » (Мф. 23, 24и пар.).

Или, например, высказывание:

Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями (Мф. 7, 6),

которое с оглядкой на семитический фон можно перевести более образно, так что нелепость видна еще ярче:

«Не вдевайте кольца (qaddisa) [в носы] псам и не вешайте ваши жемчужные ожерелья на рыла (be’appe) свиньям».

«С точки зрения здравого смысла все Евангелие – это один сплошной парадокс, когда возвещают о Боге, Который призывает грешников, а не праведников (Мк. 2, 17), Который молитву нечестивца слышит, а благочестивого – нет (Лк. 18, 14а), Который об одном готовом покаяться грешнике радуется больше, чем о 99 праведниках (Лк. 15, 7). То, что здравому смыслу представляется абсурдом, для учеников Иисуса – реальность, которой они живут»[190].

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒