Глава 3 Один из непритязательных4

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 5Следующая ⇒

Следующей ночью, 35Я нашел себя странствующим опять, в простой, покрытой снегом стране. Серое вечернее небо покрывает солнце. Воздух сырой и морозный. Кто-то, не выглядящий надежным, присоединился ко мне. Что наиболее заметно, что он одноглаз и имеет несколько шрамов на лице. Он беден и грязно одет, бродяга. У него короткая щетинистая борода, которая не видела бритвы долгое время. У меня есть хорошая палочка для ходьбы на любой случай. " Чертовски холодно, " замечает он после паузы. Я соглашаюсь. После более длинной паузы он спрашивает: " Куда ты идешь? "

Я: " Я иду в следующее село, где я планирую остановиться на ночь."

Он: " Я бы хотел это тоже сделать, но едва ли смогу найти кровать."

Я: " У тебя нет денег? Хорошо, посмотрим. Ты безработный? "

Он: " Да, плохие времена. Несколько дней назад, я работал для слесаря. Но потом работы больше не было. Теперь я путешествую и ищу работу."

Я: " Не пойти ли тебе к фермеру? Там всегда не хватает рабочих."

Он: " Это не подходит мне. Это значит рано вставать — работа тяжелая и зарплата маленькая."

Я: " Но на природе всегда гораздо красивее, чем в городе."

Он: " На природе скучно, никого не встретишь."

Я: " Ну, там всегда селяне."

Он: " Но нет умственной стимуляции, фермеры болваны."

Я гляжу на него удивленно. Что, он все еще хочет умственной стимуляции? Лучше если он честно заработает, и когда он это сделает, он может думать о стимуляции.

Я: " Но лучше скажи мне, какая же умственная стимуляция в городе? "

Он: " Вечером ты можешь пойти в кино. Это дешево и здорово. Ты можешь увидеть все, что происходит в мире."

Я думаю об аде, где также есть кино для тех кто презирал этот институт на земле и не ходил туда потому что это было по вкусу всем остальным.

Я: " Что тебя наиболее интересует в кино? "

Он: " Можно увидеть всевозможные трюки. Был один мужчина, который бегал по домам. Другой носил свою голову в руке. Другой даже стоял в центре огня и не горел. Да, это действительно выдающиеся вещи, которые могут делать люди."

И это то что этот товарищ называет умственной стимуляцией! Но подождите—это не кажется выдающимся: разве святые тоже не носили головы в своих руках? 36 Разве святой Франциск и святой Игнатиус не летали—и что относительно тех трех мужчин в печи? 37 Разве это не богохульная идея считать Acta Sanctorum историческим кино? 38 O, сегодняшние чудеса просто нечто менее мифическое чем техническое. Я рассматриваю моего компаньона с чувством: он живет историей мира, но ведь и я?

Я: " Определенно это хорошо сделано. Видел ли ты что-нибудь подобное еще? "

Он: " Да, Я видел, как убили короля Испании."

Я: " Но совсем не был убит."

Он: " Хорошо, это не важно; в этом случае это был один из твоих проклятых капиталистических королей. По крайней мере они добрались до одного из них. Если бы до всех, то люди были бы свободны."

Больше я не осмеливаюсь сказать ни слова: Вильгельм Телль, работа Фридриха Шиллера — человек, стоящий прямо в гуще этого, в потоке героической истории. Тот, кто объявляет об убийстве тирана спящим людям.39

Мы прибыли к гостинице, деревенской таверне, уютной и чистой. Несколько человек сидят с пивом в углу. Меня признают как " джентльмена" и проводят в лучший угол, где клетчатая ткань покрывает угол стола. Он сидит на дальнем конце стола, и я решил угостить его нормальным ужином. Он уже смотрит на меня полный ожидания и голода — своим одним глазом.

Я: " Где ты потерял свой глаз? "

Он: " В ссоре. Но я также пырнул ножом другого весьма хорошо. После этого ему дали 3 месяца. Мне - шесть. Но в тюрьме было прекрасно. В то время здание было полностью новым. Я работал в слесарной. Там не было много работы и было достаточно еды. Тюрьма на самом деле не так уж плоха."

Я осматриваюсь, чтобы убедиться что никто не слушает меня, говорящего с бывшим заключенным. Но один, кажется, заметил это. Я, кажется, закончил в богатой компании. Что в аду также тюрьмы для тех, кто никогда их не видел изнутри, когда они были живыми? Кстати, не должно ли это быть особенным чувством – опуститься на дно реальности хотя бы раз, где уже некуда ниже упасть, но только в лучшем случае подняться? Где, наконец, стоишь перед всем весом реальности?

Он: " Итак, после этого я оказался на улице, так как они выслали меня. Затем я поехал во Францию. Там было прекрасно."

Что требует красота! Кое-чему можно научиться от этого человека.

Я: " Почему случилась эта ссора? "

33 В Комедии Данте, у ада 9 уровней.

34 В Письменном Черновике: " Третье приключение" (стр. 440). В Исправленном Черновике " Жулик, " что потом закрыто бумагой (стр. 186).

35 Декабрь 29, 1913.

36 Эмблема Цюриха несет этот мотив, показывая мучеников третьего столетия Felix, Regula, и Exuperantius.

37 Это, похоже, ссылка на трех отроков в книге пророка Даниила, которые по приказу Навуходоносора были брошены в печь за отказ поклоняться золотому идолу, который тот воздвиг. Они не были повреждены огнем, что привело Навуходоносора к решению, что он разрубит любого, кто отныне заговорит против их Бога.

38 Acta Sanctorum это коллекция жизней и легенд святых расставленная в соответствии с их днями празднования. Опубликована Иезуитами в Бельгии и известна как Болландистские Отцы, она началась в 1643 и выросла в 64 тома.

39 В Вильгельм Телль (1805), Фридрих Шиллер разыграл бунт швейцарского округа против правления австрийской империи Габсбургов в начале 14-го столетия, что привело к основанию швейцарской конфедерации. В акте 4, сцена 3, Вильгельм Телль убивает Гесслера, представителя империи. Стилисси, бродяга, замечает, " Тиран земли мертв. С этого момента мы не страдаем от гнета. Мы свободны" (tr. W Mainland [Chicago: University of Chicago Press, 1973], стр. 119).

Он: " Это было из-за женщины. Она тащила с собой этого ублюдка, но я хотел жениться на ней. Она уже должна была. После этого она больше не хотела. Я ничего не слышал о ней."

Я: " Сколько тебе лет? "

Он: " Весной будет 35. Когда я найду хорошую работу, мы сразу сможем пожениться. Я найду, да. Хотя что-то не то у меня с легкими. Но это скоро станет лучше."

У него приступ кашля. Я думаю перспективы не очень хорошие и тихо любуюсь его непоколебимым оптимизмом.

После ужина я иду в постель в скромную комнату. Я слышу, как он устраивается на ночлег в соседней комнате. Он кашляет несколько раз. Потом он неподвижно падает. Внезапно я просыпаюсь снова от жуткого стона и бульканья смешанного со сдавленным кашлем. Я слушаю с напряжением—без сомнения, это он. Это звучит опасно. Я вскакиваю и накидываю что-то на себя. Я открываю дверь его комнаты. Лунный свет заполняет ее. Мужчина лежит все еще одетый на охапке соломы. Темный поток крови течет из его рта и образует лужу на полу. Он стонет, наполовину задыхаясь, и выкашливает кровь. Он хочет подняться, но снова падает—Я спешу поддержать его, но вижу, что рука смерти лежит на нем. Он весь запачкан кровью. Мои руки покрыты ей. Он испускает сильный вздох. Затем вся напряженность теряется, мягкая дрожь проходит по его конечностям. И затем все смертельно неподвижно.

Где я? Что в аду тоже есть смертельные случаи для тех кто никогда не думал о смерти? Я гляжу на свои руки в крови—как будто я убийца... Не кровь ли это моего брата, которая прилипла к моим рукам? Луна делает мою тень черной на белых стенах комнаты. Что я здесь делаю? Зачем эта ужасная драма? Я гляжу вопросительно на луну как на свидетеля. Как это относится к луне? Не видела ли она вещей хуже? Не светила ли она и тысячу лет назад в разбитые глаза? Это определенно бесполезно ее вечным кратерам—одним больше, одним меньше. Смерть? Не открывает ли она ужасный замысел жизни? " Таким образом это кажется все равно для луны, когда и как кто-либо умрет. Только если мы сами поднимем шум—относительно этого, да?

Что он делал? Работал, ленился, смеялся, пил, ел, спал, отдал свой глаз из-за женщины, и ради нее расплатился своим хорошим именем; далее, он жил человеческим мифом моды, восторгался фокусниками, хвалил смерть тирана, и смутно мечтал о свободе людей. И затем—он печально умер—как всякий другой. Это обычно так. Я сел на пол. Какие тени на земле! Весь свет угасает в окончательном унынии и одиночестве. Смерть вошла—и некому горевать. Это – окончательная правда, и никаких загадок. Какая иллюзия заставляет нас верить в загадки?

Мы стоим на острых камнях страдания и смерти.

Бедняк присоединяется ко мне и хочет быть принятым моей душой, и таким образом я не такой уж нуждающийся. Где была моя нужда, когда я не жил ей? Я был игроком по жизни, тем, кто думал убежденно о жизни, и жил ее легко. Нужда была далеко и забыта. Жизнь стала трудна и мрачна. Зима продолжалась, и нужда стояла в снегу и морозе. Я соединился с ним, так как он был нужен мне. Он заставляет меня жить легко. Он ведет меня к глубинам, к земле, где я могу видеть высоты. Без глубин у меня нет высот. Я могу быть на высоте, но из-за этого я не осознаю высоты. Таким образом, мне нужно самое дно для обновления. Если я всегда на высоте, я изношу это, и лучшее становится отталкивающим для меня.

Но поскольку я не хочу иметь это, мое лучшее становится ужасным для меня. Из-за этого я сам стал ужасом, ужасом для себя и для других, и плохим духом мук. Будь уважительным и знай что твое лучшее стало ужасным, и этим спаси себя и других от муки. Человек, который не может больше спуститься со своей высоты болен, и он приносит муки себе и другим. Если вы достигли своих глубин, тогда вы увидите свою высоту высоко и ярко над собой, желаемую и далеко, как будто недостижимую, так как тайно вы предпочтете не достигать ее, так как она кажется недосягаемой для вас. Поэтому также любите ценить свои высоты когда вы внизу и говорить себе что вы покинули бы их только с болью, и что вы не жили так долго как вы скучали по ним. Это хорошо что вы стали практически другим что заставляет вас так говорить. Но на дне вы знаете что это не вполне так.

В нижней точке вы не отделяете больше себя от ваших собратьев. Вам не стыдно и вы не жалеете об этом, так как до тех пор пока вы живете жизнью ваших собратьев и опускаетесь до их уровня вы также опускаетесь в священный поток обычной жизни, где вы больше не одинокий на вершине, но рыба среди рыбы, лягушка среди лягушек.

Ваши высоты – это ваша собственная гора, которая принадлежит вам и только вам. Таким образом вы индивидуальны и живете только вашу жизнь и только ее. Если вы живете вашей собственной жизнью, вы не живете общей жизнью, что обычно продолжается и никогда не кончается, жизнь истории, неотьемлемая и всегда присущая ноша и продукты человеческой расы. Вы живете бесконечность существа, но не становления. Становление относится к высотам и полно мук. Как вы можете стать если вы никогда не были? Таким образом вам нужно ваше самое дно, так как вы там. Но так же вам нужны ваши высоты, так как там ваше становление.

Если вы живете обычную жизнь в самом низу, то вы начинаете осознавать себя. Если вы на своих высотах, тогда вы лучший, и вы осознаете только свое лучшее, но не то что в обычной жизни. Тем кто кто-то становиться, никто не знает. Но на высотах воображение самое сильное. Так как мы представляем что мы знаем что мы есть как развивающиеся существа, и даже больше, чем меньше мы хотим знать что мы есть как существа. Из-за этого нам не нравиться состояние нашего существа оказавшегося внизу, хотя или скорее точно потому что только там мы получаем ясное знание о самих себе.

Все загадочно для того кто становится, но не для того кто уже стал. Тот кто страдает от загадок должен подумать о самых низких условиях; мы решаем те загадки от которых мы страдаем, но не от которых мы получаем удовольствие.

Быть тем кто вы есть – это ванна возрождения. В глубинах, существо – это не безусловное существование, но бесконечное медленное развитие. Вы думаете вы стоите неподвижно как болото, но вы медленно течете в море которе покрывает самые глубины земли, и настолько обширно что крепкая земля кажется только островом погруженным в матку неизмеримого моря.

Как капля в океане вы принимаете участие в потоке, отливе и течении. Вы медленно разбухаете на земле и медленно погружаетесь назад снова в беспредельно медленном дыхании. Вы скитаетесь по огромным расстояниям в туманных потоках и вас вымывает на странные берега, и вы не знаете как попали туда. Вы поднимаетесь на гребни штормов и вас смывает назад в глубины. И вы не знаете как это происходит с вами. Вы думали что ваше движение идет от вас и это требовало ваших решений и усилий, так что вы можете идти и делать успехи. Но с каждым разумным усилием вы никогда не достигли такого движения и достигли тех областей в которые принесли вас море и великие ветра мира.

Из бесконечных голубых равнин вы погружаетесь в черные глубины; светящаяся рыба тянет вас, изумительные волны перекручивают вас сверху. Вы проскальзываете через колонны и извиваетесь, колеблющиеся растения с черными листьями, и море поднимает вас снова в ярко-зеленую воду до белых, песчаных берегов, и волна вымывает вас в пене на берег и снова проглатывает вас назад, и широкое мягкое волнение поднимает вас и ведет вас снова к новым пространствам, к извивающимся растениям, к медленно ползущим липким полипам, и к зеленой воде и к белому песку и разбивающему прибою.

Но издалека сверкают ваши высоты в золотом свете, как луна появляющаяся из отлива, и вы осознаете себя издалека. И жажда схватывает вас и воля собственного движения. Вы хотите перейти от существования к становлению, так как вы узнали дыхание моря, и его течение, которые привели вас сюда и туда без вас; вы также узнали его волну которая несет вас к чужим берегам и приносит обратно, и полоскает вас вверх-вниз.

Вы увидели что это была жизнь всего и смерть каждого. Вы почувствовали себя вплетенным в коллективную смерть, от смерти до самого глубокого места на земле, от сметри в ваши собственные странно дышащие глубины. O—вы желаете быть выше; отчаяние и смертельный страх схватывают вас в этой смерти, которая медленно дышит и течет назад и вперед вечно. Вся эта темнота и свет, теплая, прохладная и холодная вода, все эти волнистые, колеблющиеся, извивающиеся похожие на растения животные и животные растения, все эти ночные чудеса становяться ужасом для вас, и вы тоскуете по солнцу, светлому сухому воздуху, крепким камням, постоянному месту и прямым линиям, неподвижным и крепко удерживаемым, по правилам и задуманным целям, по одиночеству и вашему собственному намерению.

Знание смерти пришло ко мне этой ночью, от смерти которая поглощает мир. Я видел как мы живем по направлению к смерти, как качающаяся золотая пшеница погружается под косой жнеца, как мягкая волна на пляже. Тот кто остается в обычной жизни становится осознающим смерть со страхом. Таким образом страх смерти ведет его к одиночеству. Он не живет там, но он становится осознающим жизнь и радостным, так как в одиночестве он тот кто становится, и преодолел смерть. Он преодолел смерть через преодоление обычной жизни. Он не живет своим индивидуальным существом, так как он не то что он есть, но то чем он становится.

Тот кто становится осознает жизнь, в то время как тот кто просто существует - никогда, так как он в середине жизни. Ему нужны высоты и одиночество чтобы осознать жизнь. Но в жизни он становится осознающим смерть. И это хорошо что вы осознаете коллективную смерть, так как потом вы знаете почему ваши высоты и одиночество хороши. Ваши высоты как луна которая одиноко ярко странствует и через ночь смотрит вечно и чисто. Иногда она покрывает себя и вы полностью в темноте земли, но через время она снова заполняет себя светом

Смерть земли чужда этому. Неподвижна и чиста, она смотрит на жизнь земли издалека, без обволакивающего тумана и текущих океанов. Ее неизменная форма была вечно тверда. Это одинокий чистый свет ночи, одинокое существо и ближний фрагмент вечности.

Оттуда вы выглядываете, холодный, неподвижный и сияющий. С серебряным светом другого мира и зеленым полумраком, вы льетесь в далекий ужас. Вы видите это, но ваш взгляд чист и прохладен. Ваши руки красные от крови, но лунный свет вашего взгляда неподижен. Это живая кровь твоего брата, да, это твоя собственная кровь, но твой взгляд остается светящимся и охватывает весь ужас и всю землю вокруг. Ваш взгляд остается на серебряных морях, на снежных пиках, на голубых долинах, и вы не слышите стоны и вой человеческого животного.

Луна мертва. Ваша душа ушла на луну, хранителю душ.40 Таким образом душа двинулась навстречу смерти.41 Я пошел во внутреннюю смерть и увидел что внешнее умирание лучше чем внутренняя смерть. И я решил умереть снаружи и жить внутри. Из-за этого я развернулся42 и искал место для внутренней жизни.

Глава 4 Отшельник.

(43)

На следующую ночь(44) я оказался на новом пути; потоки горячего воздуха обвевали меня, и я увидел пустыню - барханы желтого песка cо всех сторон, беспощадно палящее солнце, небо цвета потускневшей стали, воздух, мерцающий над землей. Справа от меня раскинулась глубоко изрезанная долина с иссохшим руслом, бедной растительностью и мелкой ежевикой. На песке я увидел следы от босых ног, ведущие от каменистой долины до плато. Я иду по ним вдоль высокой дюны. Там, где она осыпается, следы сдвигаются в сторону. Они кажутся свежими, а рядом с ними – старые, полустертые. Я внимательно иду за ними: они снова следуют склону дюны, потом вливаются в другие следы - но это те же, поднимающиеся с долины, по которым я уже шел.

Изумленный, я иду вниз по следу. Вскоре я прихожу к раскаленным выветренным скалам. На камнях след исчезает, но я вижу, где слой породы проседает и слезаю. Воздух накаляется, и каменистая почва обжигает мои ступни. Я добираюсь до дна; опять следы. Они проходят неподалеку по извилинам долины. И здесь я оказываюсь у небольшой хижины с тростниковой крышей, построенной из глиняных кирпичей. Расшатанная деревянная планка образует дверь, на которой нарисован красный крест. Я осторожно открываю ее. Там, опершись о стену, сидит аскетического вида человек в льняной накидке. На его коленях - книга из желтого пергамента с красивой черной рукописью – несомненно, Греческое евангелие. Я у отшельника Ливийской пустыни. (45)

Я: «Я помешал вам, отец? »

Аммоний: «Ты мне не мешаешь. Но не называй меня отцом. Я такой же человек, как и ты. Чего ты хочешь? »

Я: « Ничего, я случайно пришел сюда, в пустыню, и обнаружил на песке следы, которые и привели мне к тебе.»

А: «Ты обнаружил следы от моих ежедневных прогулок на рассвете и на закате»

Я: «Извини, если я прерываю твою молитву, быть с тобой для меня редкая возможность. Я раньше никогда не встречал отшельника».

А: «Здесь ты можешь увидеть много других отшельников, если спустишься дальше в долину. У некоторых хижина, как у меня, другие живут в пещерах, что древние выдолбили в скалах. Я живу наверху долины, потому что это самое уединенное и спокойное место, и здесь я ближе всего к тишине пустыни»

Я: «Ты здесь уже давно? »

А: «Пожалуй, лет десять, но на самом деле, я не помню точно. Может, немного больше. Время так быстро идет.»

Я: « Время идет быстро? Как такое возможно? Твоя жизнь, должно быть, очень монотонна»

А: «Ну конечно, время для меня проходит быстро. Даже слишком. Ты, похоже, язычник? »

Я: «Я? Нет – не совсем. Меня воспитывали как христианина»

А: «Тогда как ты можешь спрашивать, тянется ли для меня время? Ты должен знать, что занимает скорбящего человека. Только бездельники вырастают в скуке»

Я: «Но, прости мое любопытство, чем ты тогда занимаешься? »

А: «Ты что, ребенок? Во-первых, ты же видишь, я читаю, а потом у меня время для работы»

Я: «Но я не вижу здесь ничего, чем бы ты мог занять себя. Ты, должно быть, прочитал эту книгу от корочки до корочки. И если это проповеди, как я предполагаю, тогда я уверен, что ты уже знаешь их наизусть»

А: «Как по-детски ты говоришь! Конечно же, ты знаешь, что книгу можно читать по многу раз – возможно, ты практически выучил ее, но, тем не менее, может быть и так, что когда ты снова смотришь на строки, некоторые вещи кажутся тебе новыми или даже приходят новые мысли. Каждое слово может активно действовать в твоем уме. И, в конечном счете, если ты однажды оставляешь книгу на неделю, а потом снова возвращаешься к ней, после того, как в твоем уме произошли различные перемены, многие вещи становятся для тебя ясными»

Я: «Мне трудно это понять. Книга ведь одна и та же, естественно, очень глубокая, да, пускай даже духовного плана, но, уверен, не настолько неисчерпаема, чтоб занимать несчетные годы»

А: «Ты меня удивляешь. Как тогда ты читаешь эту святую книгу? Ты действительно видишь в ней только один смысл? Откуда ты? Ты поистине язычник»

Я: «Прошу, не вини меня за то, что я читаю, как язычник. Дай мне поговорить с тобой. Я здесь, чтоб учиться. Считай меня невежественным учеником, каким я являюсь в этих вопросах»

А: «Если я называю тебя язычником, не стоит принимать это как оскорбление. Я раньше тоже был язычником, насколько я помню. Как же я могу порицать тебя за невежество? »

Я: «Спасибо за твое терпение. Но мне очень важно знать, как ты читаешь и что берешь из этой книги»

А: «На твой вопрос нелегко ответить. Легче слепому объяснить цвета. Прежде всего, ты должен понять одну вещь: последовательность слов имеет не один смысл. Но люди пытаются приписать словесному порядку единственное значение, чтоб их язык не был двусмысленным. Это стремление мирское и ограниченное и принадлежит самым низким слоям божественного созидательного плана. На более высоких уровнях проникновения в божественные мысли ты осознаешь, что порядок слов имеет больше, чем одно действительное значение. Только всезнающим дано понимать их все. Мы же все время пытаемся постигнуть еще несколько смыслов»

Я: «Если я правильно тебя понимаю, ты считаешь, что святые писания Нового Завета тоже имеют двойственный, общедоступный и эзотерический смысл, как утверждают некоторые еврейские ученые относительно своих священных книг»

А: «Эти плохие предрассудки далеки от меня. Вижу, ты совершенно неопытен в священных делах»

Я: « Здесь я должен признать свое глубокое невежество. Но я очень хочу испытать и понять, что ты думаешь о многозначительности словесного порядка»

А: «К сожалению, я не в состоянии рассказать тебе все, что знаю об этом. Но, по крайней мере, попытаюсь прояснить некоторые элементы. Поскольку ты несведущ, я сейчас начну с другого. Что тебе нужно знать, так это то, что до знакомства с христианством я был ритором и философом в городе Александрия. У меня было огромное количество студентов, включая многих римлян, нескольких варваров, а также галлов и британцев. Я преподавал у них не только историю и греческую философию, но также новые системы, среди которых система Фило, которого мы называли Иудеем. Он мыслил ясно, но поразительно абстрактно, как по обыкновению делают евреи, когда разрабатывают свои системы; более того, он был невольником собственных слов. Я добавил к ним свои и сплел ужасную сеть слов, в которую поймал не только своих слушателей, но и самого себя. Да, мы даже поверили в их реальность, поверили, что мы владеем божественным, и запечатлели его в словах»

Я: «Но Фило Иудей, если ты его имеешь в виду, был серьезным философом и великим мыслителем. Даже Иоанн Богослов включил некоторые его размышления в евангелие»

А: « Ты прав. Заслуга Фило в том, что он обогатил язык, как и многие другие философы. Он относится к мастерам языка. Но слова не должны становится Богами» (47)

Я: «Здесь я не понимаю. Разве в евангелие от Иоанна не говорится: И Слово было Бог. Похоже, это очень четко выражает идею, которую ты только что отверг»

А: «Берегись, чтобы не стать рабом слов. Вот, прочитай, начиная с отрывка, в котором говорится: В нем была Жизнь. Что Иоанн говорит здесь? » (48)

Я: «И жизнь была свет человеков, и свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Но был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн, который пришёл, чтобы свидетельствовать о Свете. Свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. – Вот что я прочитал. И как ты это понимаешь? »

А: «Я спрашиваю тебя, был ли этот AOIDE (Логос) понятием, словом? Это был свет, истинный человек, живущий среди людей. Видишь ли, Фило всего лишь одолжил Иоанну слово, чтобы тот имел в своем распоряжении слово AOrOE рядом со словом «свет» для описания сына человеческого. Иоанн приписал значение AOrOE живым людям, но Фило подал AorOE как неживое понятие, посягающее на жизнь, даже божественную жизнь. Вследствие, мертвый не обретает жизнь, а живой убит. И это было также моей ужасной ошибкой»

Я: «Я понимаю, о чем ты говоришь. Эти идеи новы для меня и, кажется, стоят размышления. До сих пор мне всегда казалось, что существенным у Иоанна было как раз то, что AOTOE - это сын человеческий, в котором Иоанн подносит низшее к высшему духу, к миру AOrOE. Но ты мне показал, что все наоборот, а именно, что Иоанн снижает значение AorOE к человеку.

А: «Я смог увидеть, что Иоанн на самом деле сослужил большую службу, приписывая значение AorOE человеку»

Я: «Ты владеешь особой проницательностью - меня просто распирает любопытство. Как же это? Ты считаешь, что человек выше AOrOE? »

А: «Я хочу ответить на этот вопрос в пределах твоего понимания: если бы человеческий Бог не стал превосходящим все, он бы явился как сын не во плоти, а в AOrOE»(49)

Я: «Это имеет смысл, но если честно, этот взгляд удивляет меня. Особенно поражает то, что ты, отшельник-христианин, пришел к таким убеждениям. Я не ожидал»

А: « Как я уже заметил, ты имеешь ложное представление обо мне и о сущности меня. Позволь привести тебе небольшой пример моего занятия. Я прожил много лет один, пытаясь разучиться. Ты когда-либо пробовал забыть, то, что хорошо знаешь? Тогда тебе должно быть известно, как много времени это отнимает. А я был успешным преподавателем. Как ты знаешь, для таких людей разучиться сложно или даже невозможно. Но я вижу, солнце уже зашло. Скоро станет совсем темно. Ночь – время для тишины. Я хочу показать тебе, где ты будешь ночевать. Утром мне нужно будет поработать, но после полудня ты можешь снова прийти ко мне, если хочешь. Тогда мы продолжим наш разговор»

Он выводит меня из хижины, долина укрыта синими тенями. На небе уже сияют первые звезды. Он отводит меня за угол скалы: мы оказываемся у входа в пещерку (50), выдолбленную в камне. Мы входим. Недалеко от входа лежит куча тростника, накрытая циновкой. Рядом – кувшин с водой, а на белой скатерти - сушеные финики и ржаной хлеб.

А: «Вот твое место и твой ужин. Высыпайся и не забудь помолиться утром, когда взойдет солнце»

[2] Отшельник живет в бескрайней пустыне, полной благоговейной красоты. Он смотрит в общем и заглядывает во внутренний смысл. Он не выносит многообразия, если оно находится близко. Он издалека смотрит на него во всей его цельности. Таким образом, чистое великолепие, радость и красота скрывают от него разнообразие. То, что находится рядом с ним, должно быть простым и невинным, поскольку близкое многообразие и запутанность разрывает чистое великолепие и пробивается сквозь него. Ни облаку на небе, ни дымке или туману не позволено окружать его, иначе он не сможет смотреть на отдаленное многообразие в целом. Поэтому отшельник больше всего любит пустыню, где все вокруг просто и нет ничего размытого ил туманного между ним и далью.

Жизнь пустынника была бы холодной, если бы не огромное солнце, от которого сияют воздух и скалы. Солнце и его извечное великолепие заменяет пустыннику тепло его собственной жизни. Его сердце жаждет солнца.

Он путешествует в страну солнца.

Он мечтает о мерцающем великолепии солнца, о раскаленных камнях, разбросанных в полдень, о золотых, горячих лучах сухого песка.

Отшельник ищет солнце, и никто другой не готов так открыть свое сердце, как он. Он любит пустыню больше всего, поскольку любит ее глубокое спокойствие. Ему нужно немного еды благодаря солнцу, чье сияние питает его. Отшельник любит пустыню больше всего, так как она для него мать, дающая пищу, тепло и силу.

В пустыне отшельник свободен от забот, поэтому превращает всю свою жизнь в произрастающий сад своей души, которая может цвести только под жарким солнцем. Его сад приносит восхитительные плоды - сочная сладость под плотной кожицей.

Вы думаете, что отшельник беден. Вы не видите, что он прогуливается под прогибающимися от тяжести ветками деревьев и его рука стократно прикасается к зерну. Под темными листьями навстречу ему алым цветением густо распускаются почки, и плоды едва не трескаются от сочной мякоти. Деревья роняют капли благоухающей смолы, и под его ногами из семян пробиваются новые ростки.

Если солнце канет в гладь моря, как изнуренная птица, отшельник закутается и задержит дыхание. Он будет оставаться неподвижным, как само ожидание, пока на востоке не взойдет чудо возрождения света.

Восхитительное ожидание до краев переполняет отшельника. (51) Его окружают ужас пустыни и иссохшего пара, невообразимо, как он может жить здесь.

Но его глаза по-прежнему глядят на сад, его уши слушают источник, а рука касается бархатных листьев и плодов, он вдыхает сладкий аромат цветущих деревьев.

Он не может сказать вам, так необъятно великолепие его сада. Он запинается, когда начинает говорить об этом, и ум его, и сама жизнь кажутся вам бедными. Но его рука не знает, к чему она дотянется в этом неописуемом изобилии.

Он дает вам маленький непримечательный плод, что только что упал к его ногам. Вам он кажется ничего не стоящим, но рассмотрев внимательнее, вы поймете, что он на вкус как солнце, о котором вы и не мечтали. Он источает аромат, который помутняет ваш разум и навевает сон о розовых садах, о сладком вине, о шелесте пальмовых деревьев. И, охваченный видением, вы держите этот один плод в руках, и вы словно бы само дерево, с которого упал плод, сад, в котором растет это дерево, солнце, что дало жизнь этому саду.

И вы сами хотите быть тем отшельником, бродящим с солнцем по саду, взглядом, пристально глядящим на свисающие цветы, рукой, стократно прикасающейся к зерну, и дыханием, пьющем аромат тысячи роз.

Одурманенный солнцем и охмеленный бродящим вином, вы ложитесь в старой пещерке, чьи стены звучат многоголосьем и оттенками тысячи солнечных лет.

Когда вы поднимаетесь, вы снова видите все живое, каким оно было. А когда спите, вы отдыхаете, как и все, и ваши сны отзываются тихим эхом далеких храмовых песен.

Вы засыпаете сквозь тысячу солнечных лет, и вы просыпаетесь сквозь тысячу солнечных лет, и сны, наполненные древним знанием, украшают стены вашей спальни.

И вы видите себя во всей целостности.

Вы садитесь, опираетесь о стену и смотрите на эту загадочную прекрасную целостность. Писание (52) лежит перед вами, как раскрытая книга, и вас охватывает невыразимая жадность поглотить его. В результате вы откидываетесь назад, застываете и долго так сидите. Вы совершенно неспособны ухватить ее. Здесь и там мерцает свет, здесь и там с высоких деревьев падают плоды, которые вы можете поймать, и здесь и там ваши ноги бьются о золото. Но что это по сравнению с целостностью, которая реально развернулась перед вами? Вы протягиваете руку, но она повисает на невидимых нитях. Вы хотите четко рассмотреть, какова она, но нечто мутное и непроглядное встает между вами. Вы бы вырвали из него часть; оно гладкое и непроницаемое, как полированная сталь. Вы прислоняетесь к стене. И когда вы переползаете через все жгучие испытания Ада сомнений, вы опять садитесь, отклоняетесь назад и смотрите на чудо Писания, что лежит перед вами. И здесь и там сверкают огни, и здесь и там падают плоды. Но вам этого слишком мало. Вскоре вы становитесь довольным собой и больше не обращаете внимания на проходящие мимо годы. Что такое годы? Что такое торопящееся время для сидящего под деревом? Ваше время проходит, как дуновение ветра, а вы ждете очередного света, очередного плода.

Писание лежит перед вами и всегда молвит об одном и том же, если вы верите словам. Но если вы верите вещам, на чьих местах только слова, вы никогда не дойдете до конца. Кроме того, вы должны идти бесконечной дорогой, ведь жизнь течет не только по кончаемому пути, но и по тому, который не имеет предела. Но тот, что безграничный, тревожит вас (53), потому что он страшен, и ваша человеческая природа восстает против него. Поэтому вы ищете пределы и ограниченность, чтоб не потерять себя, падая в бесконечность. Ограниченность становится для вас обязательной. Вы выкрикиваете слово, имеющее лишь одно значение, чтоб избежать безграничной двусмысленности. Слово становится вашим Богом, ведь оно защищает от бесчисленных возможностей интерпретации. Слово – это магия, оберегающая от демонов нескончаемого, что тащат вашу душу и хотят развеять вас по ветру. Вы спасены, когда можете, наконец, сказать: это так и только так. Вы произносите магическое слово, что изгоняет бесконечность. Именно поэтому люди стремятся к словам и создают их. (54)

Тот, кто рушит стены слов, свергает Богов и оскверняет храмы. Отшельник – это убийца. Он убивает народ, потому что он думает так и обрушивает священные стены. Он призывает демонов бесконечности. И он сидит, откинувшись назад, и не слушает жалобы человечества, охваченного ужасающим огненным дымом. Тем не менее, вы не можете найти новые слова, пока не разобьете старые. Но никто не может разрушить старые, если не найдено новое слово, которое было бы прочной защитой от безграничности и вмещало бы больше жизни, чем старое. Новое слово – это новый Бог для старых людей. Человек остается прежним, даже если вы создаете для него новую модель Бога. Он остается подражателем. Чем является слово, тем должен стать и человек. Слово сотворило мир и появилось раньше мира. Оно зажглось, как свет во мраке, и «мрак не объял его». Поэтому слово должно стать тем, что мрак может объять, ведь какая польза от света, если мрак не может его поглотить? Ваш мрак должен охватывать свет.

Бог слов холодный и безжизненный и светит издали, как луна, таинственно и недостижимо. Пускай слово вернется к своему создателю, человеку, и таким образом возвысится в человеке. Человек должен быть светом, границами, мерой. Пусть оно будет вашим плодом, за которым вы нетерпеливо протягиваете руку. Темнота охватывает не столько слово, сколько человека; она действительно завладевает им, поскольку он сам – ее часть. Не от слова вниз к человеку, а от слова к человеку вверх: вот что содержит темнота. Темнота – ваша мать; ей надлежит глубокое уважение, поскольку матерь опасна. Она властна над вами, так как она дала вам жизнь. Почитайте тьму как свет, и вы осветите свой мрак.

Если вы постигаете тьму, она охватывает вас. Она сходит на вас, как ночь с черными тенями и мириадами звезд. Тишина и покой сходят на вас, когда вы начинаете постигать темноту. Только тот, кто не постигает тьму, боится ночи. Через постижение тьмы, ночного, глубинного в себе, становишься чрезвычайно простым. И готовишься ко сну сквозь тысячелетия, как любой другой, и засыпаешь в лоно тысячелетий, и стены звучат песнями древних храмов. Ведь простое неизменно. Над вами растекается мир и синяя ночь, пока вы видите сны в кургане тысячелетий.

43 (Первый День) В Рукописном Черновике: «Четвертое приключение: День Первый» (с.4/6). Исправленный Черновик: «День I. Вечер» (с.201)

⇐ Предыдущая 1 2 345 Следующая ⇒