Конструктивизация рисунка: различение (различАние) против расчленения (расчленЯния). Эпистемическая проработка картинки и вычленение

Дорогие ученики! С какими бы трудностями не была связана наша работа по созданию рисунка, при помощи которого мы попытались провести границу между пониманием, это всего лишь первые шаги на пути построения схемы. Следующий этап состоит в вычленении отдельных элементов, из которых операционально и функционально может собираться — конструироваться схема. В этом случае некоторый до данного момента слитый, переживающийся как единый образ фрагмент изображения должен быть представлен как совокупность операциональных элементов, связываемых и стыкуемых друг с другом. Собственно процедуры конструктивизации и связанные с ними процессы функционализации элементов изображения и определяют переход от рисунка к схеме и от имагинативного понимания (воображения на основе понимания) к понимающему мышлению.

То, что вам удалось нарисовать свое собственное понимание, — это здорово, то, что вы на него надели категориальный принцип, — большая удача, залог того, что операционализация получится, поскольку уже в структуре категорий содержится система операций. Но эту работу по вычленению конструктивов и их последующей сборке и сочленению ещ¨ надо проделать.

Конструктивизация рисунка является очень сложным и своеобразным процессом: она как бы предполагает извлечение процессами самого мышления той образной ткани рисунка, на которой начинает развертываться процесс мышления. Как правило, схема предполагает замыкание в структуре рисунка двух диаметрально разнонаправленных, взаимно стабилизирующих друг друга процессов, создающих своеобразную подвижную устойчивую обратимость, момент которой, собственно, и изображен на схеме.

Такой схемой, в частности, является схема акта действия, состоящая из перевода исходного материала в продукт на основе воздействий актора (деятеля), с одной стороны, и естественного процесса перетекания, перехода исходного материла в продукт — с другой.

Эту же подвижную обратимость мы обнаруживаем и на схемах переноса опыта, методологизации, где динамическое равновесие возникает в результате установления соотношения между процессом естественного перехода прошлого в будущее и процессом искусственного преобразования прошлого состояния деятельности в другое, качественно отличное. Динамическое равновесие совершенно иного типа мы обнаруживаем на схеме мыследеятельности, где между процессами мышления, действия, закрепленными за разными позициями, устанавливается взаимосвязь на основе процесса коммуникации.

Схема мыследеятельности обнаруживает возможность единства двух разных систем мыследеятельности, закрепленных за разными индивидами и, следовательно, возможность перерождения двух этих разных систем мыследеятельности в единую систему. Но динамическая, гибкая устойчивость процессов является лишь условием процесса конструктивизации рисунка. Сама же конструктивизация предполагает, что все изображение будет собрано — сконструировано из алфавита однообразных элементарных знаковых единичек.

У каждой из данных единичек есть своя строго определенная фиксированная функция, закрепленная за данной единичкой операция (или группа операций) преобразования. В то же время конструктивы, являясь универсальными обобщенными знаковыми элементами, могут переноситься в разные значащие поля разных схем, приобретая там новые функции.

Так, например, фигурка человечка на методологических схемах, обозначающая в мыследеятельностном подходе нахождение в определенном типе процесса мыследея-тельности, может помещаться в процесс действия в ситуации; ставиться рядом с досточкой мышления, обозначая помещения человека в процесс мышления; располагаться рядом со стрелкой коммуникации; наконец, рядом с фигуркой человечка может ставиться зв¨ здочка, символизируя нахождение человечка в процессе рефлексии.

Таким образом, значок человечка пропускается через множество самых разнообразных процессов-сред, фиксируя в них определенный способ представленности, нахождения, присутствия рассуждающего про эти процессы мыслителя, и одновременно становится выявленным, что в целом обозначает данный значок фигурки человечка. В какой-то мере это напоминает процесс выделения иероглифа-идеограммы, который может соединяться с другими идеограммами, приобретая новые смысловые характеристики, одновременно создавая в сочетаниях с другими идеограммами новую целостность.

В этом месте мы подходим к одной очень важной проблеме — к проблеме будущего методологического языка. Именно в этой перспективе только и можно более конкретно рассмотреть правила самого процесса конструктивизации, а также конструктивизирующих преобразований, обеспечивающих превращение рисунков в идеальную материю функционально-интенциональных мыслительных схем.

До настоящего момента методологические схемы существовали как отдельные эскизы, наброски отдельных рисовальщиков. И вполне может быть, что они и должны существовать в подобной функции. Задача каждого методолога лишь репрезентировать свой исключительно неповторимый мыслительный образ.

Но возможен и совершенно другой проект, связанный с обобществлением конструктивов методологических схем и построением своеобразного языка мыследеятельностного методологического проектирования различных систем практики.

Методологические схемы необходимы прежде всего для модельного проживания практически всех областей практики, воспроизводства этих форм практики и присвоения их истории. На основе подобного схематического присвоения может возникнуть работа по их вторичной переработке и перепроектированию. Именно тогда и появляется совершенно особая задача построения универсального идеографического функционально-интенционального языка для описания и проектирования новых систем практики. Работа по освоению принципов системомыследеятельнос-тной схематизации для нас прежде всего связана с реализацией именно данного проекта.

Что означает, что данный язык является функциональ-но-интенциона льным?

Это означает, что каждый знаковый элемент схематического языка существует как реализация функциональных требований всех других элементов к данному. Языковый значок схемы существует прежде всего как материализация функции — идеального требования к данной вещи в мыследеятельности. Интенция нашего сознания при прочтении данной схемы направлена прежде всего на то, чтобы выделить это идеальное функциональное требование.

В какой-то мере данная работа является продолжением проекта Лейбница по построению универсальной характеристики, а также mathesius universalis Репе Декарта — его своеобразного универсального языка, позволяющего строить отчетливые и ясные суждения в различных областях знания. Но в данном случае речь идет о несколько иной программе. Задача заключается в том, чтобы построить мышление про ситуативную мыследеятельность в различных областях практики.

Здесь и возникает проблема выделения максимально дифференцированного набора конструктивов, которые могли бы использоваться как язык рефлексивного выявления ситуаций практики и их перепроектирования.

В чем же критерий полноты создаваемого набора конструктивов?

Очень важно понимать, что никакого общего требования к полноте не существует и существовать не может. Конструктивы, их узлы и стяжки формируются как своеобразные зоны «взрыхления» намечаемых преобразований систем практики. В то же время необходимо отметить, что при помощи конструктивов вырабатываются своеобразные отношения и связи между разными процессами.

Можно привести пример функционализации конструктивов на основе анализа производственных отношений советского периода нашей истории.

Анализ советской системы производства показывает, что в ней отсутствовала специальная позиция техника, позиция, которая бы отвечала за общую технологическую культуру осуществлявшегося технологического процесса. В позицию техника был фактически помещен инженер, который реально должен был обеспечивать другую функцию, а именно анализировать условия повышения технологической организации данного производственного процесса. Функция же работника в структуре производства была сведена к обслуживанию станка или аппарата.

Для того чтобы восстанавливать производственные процессы, очень важно найти принципы функциональных отношений между человеком, осуществляющим производственный процесс непосредственно, технической позицией, обеспечивающей подготовку станков, механизмов, Рабочего персонала к процессу производства, и позицией инженера, создающей условия повышения технологической организации процесса производства.

Уважаемые Разведчик и Следователь! Могли бы вы нарисоватъ схему связи этих трех позиций в процессе производства и отношений между ними?

Обратите внимание на следующее обстоятельство: одна из причин, из-за которой разрушилась советская система производства, состояла в том, что люди в низовом производственном процессе очень часто были сведены до уровня винтиков в производственной машине, они не могли осуществлять познание на своем рабочем месте, не могли развиваться. Несколько позже им показалось значительно более интересным, чем развиваться, осуществлять бизнес-туризм, быть «челноками», поэтому они предпочли уйти из системы промышленного производства (безусловно, важнейшая причина состояла и в том, что им перестали регулярно зарплату, но если сегодня зарплату начнут выплачивать регулярно, молодежь все равно не встанет к станку).

Вариант созданной и нарисованной вами схемы вы можете сравнить с нашим рисунком (рис. 19).

Рис. 19. Схема связи производственной, технической позиций и позиции главного инженера
(вариант схемы предложен С.П. Усольцевым)

Для того чтобы нарисовать подобную схему, необходимо продифференцировать и отличить друг от друга функции перечисленных позиций.

Очень важно понимать, что конструктивы, объединяемые в плоскости схемы, позволяют не только различать и дифференцировать различные процессы, но и расчленять их и артикулировать. По мысли Соссюра и Жан Жака Русо, подробно анализируемой в книге Ж. Дерриды «Граматология», процесс артикуляции убивает живую звучащую речь, делает ее более машинообразной и автоматизируемой.

Но, то, что касается методологических схем мышления, то здесь происходит иное: процесс артикуляции на основе конструктивизации схем убирает и вытесняет момент непосредственного живого видения с полотна схемы, обеспечиваемого процессами сознания, и усиливает момент операциональный, то есть собственно мыслительный.

При этом очень важный вопрос состоит в том, как создается сам конструктив, материализованный «фрагментик» схемы, являющийся ее знаковым элементом.

В европейских языках аналогом конструктива является буква. Но если набор звуков в алфавите четко задан, ограничен и конечен, то количество конструктивов является открытым. Могут создаваться совершенно новые, не представленные до настоящего момента в данной семиотической системе конструктивы.

Возникновение и введение конструктива в значительной степени соответствует рассматриваемому в метапредмете «Знание» процессу построения идеализации. Можно сказать, что конструктив — материальная оболочка, одежда идеализации. Создание идеализации предполагает изоляцию и отделение выделяемой сущности от целого. Для того чтобы затем зафиксировать эту выделенную и изолированную сущность, которая первоначально удерживается идеализационным процессом понимания, и необходим конструктив.

В этой точке мы можем очень серьезно уточнить нашу гипотезу о том, как раздвигается граница в области непонимаемого. Она связана прежде всего с появлением языкового элемента, при помощи которого можно обозначать первоначально отсутствующие для сознания вещи. Это не означает, что появившийся конструктив снимает проблему непонятного, но непонятное именно на основе конструктива впервые начинает выделяться и восприниматься. Мы можем не понимать, какая сущность скрывается за Данным конструктивом, но на основе конструктивов мы можем расчленять поле непонятного, дифференцируя само наше непонимание.

Чем выделение конструктивов отличается от произвольного набрасывания понятий на поле схемы?

Те понятия, которые мы используем в данном фрагменте дискурса для обсуждения сложной темы, можно просто зарисовать, обозначить и представить их на полотне схемы. Но подобное обозначение и закрепление понятийных фокусов на полотне схемы не имеет никакого отношения к процессу конструктивизации рисунка.

Чем же отличается простое вынесение на поле схемы организованностей — понятий, знаний, категорий, которые плавают в сознании, — от конструктивизации рисунка и последующей его переборки при помощи созданных конструктивов?

Здесь мы, дорогие ученики, сталкиваемся с очередной, очень сложной проблемой мыследеятельностной схематизации: дело в том, что мыследеятелъностные схемы являются феноменологическим образованием. Вводя представление о феноменологичности схем, мы должны отличить эту характеристику схем от их возможной феноменальности. Феноменологичность, или феноменографичность, схем предполагает обязательную зрительную достоверность изображаемого полотна схемы; схемы подобного типа являются средством записи являющегося в сознании. Но эта достоверность полотна схемы не предполагает заданного обнаружения на полотне всего того, что в данный момент находится — «плавает» в сознании.

Вынесение на полотно схемы всего присутствующего в сознании является феноменальностью. Феноменальность противостоит теоретичности как ценности. Теоретичность предполагает принципы и правила организации видения. Феноменальность отрицает подобные правила.

В случае явно обнаруживаемого феноменологического, или феноменографического, характера схемы, она является средством, удостоверяющим ориентационную очевидность действия, вписываемого в ландшафт, и возможности ситуации.

Основное, что позволяет феноменографическая схема, — это осуществлять действие по контуру изображенного поля, восстанавливая видение, аналогичное видению-пониманию, прикрепленному к регуляции самого действия. Следовательно, в данном случае речь идет о достаточно сложном типе регуляции, о возможности включения в записи и фиксации видения при реальном осуществлении самого действия, самого мышления, или самой коммуникации. Именно в этом мы видим системомыследеятельнос-тный характер схематизации, которая в данном случае выступает в качестве своеобразного сверх-оружия.

Человек включается (входит) в определенный мыследе-ятельностный слой: коммуникацию, действие, мышление. «Входит» в данном случае означает, что он начинает действовать в соответствии с принципами организации каждого из этих процессов, то есть реально осуществляет мышление, коммуникацию, действие. Термин «входит» дополнительно подчеркивает определенную объективную реальность каждого из этих процессов. Мышление, коммуникацию, действие нельзя считать всего лишь чем-то случающимся в голове, в сознании, в душе. Эти процессы имеют реальную организацию и осуществление. Человек же, попадая в реальность этих процессов, начинает фиксировать то, что ему является для обеспечения регуляции данных процессов. А запись этого являющегося и есть фе-номенографичность появляющихся схем.

Тогда вопрос о конструктивах может быть сформулирован и поставлен заново. Схема, несмотря на конструктиви-зацию, на ее узорчато-материальное воплощение в наборе конструктивов в виде морфологических элементов, должна сохранять феноменографические характеристики. Это означает, что она должна «жить» в своеобразном поле сознания, где сознание еще «узнает» и соотносит набор ^сХодных феноменов, которые порождаются им непосредственно в определенном типе ситуации: мышления, коммуникации, действия, — со знаково-символическими элементами, графически записанными и воплощенными в полотне схемы.

В этом месте можно задать вопрос: а зачем собственно создается схема, если сознание и так может воспринимать и выделять то, что ему является при осуществлении действия человека в том или ином слое мыследеятельности, или одновременно в нескольких разных слоях?

И здесь мы с вами должны обратить внимание на то, что схема является своеобразной консциентальной машиной, действует по принципу очень сложно устроенной консциентально-органической машины.

Органическая машина предполагает включение ряда органических спонтанно действующих способностей в искусственно организованные, оснащенные специальными средствами процессы действия, мышления, коммуникации.

Когда явления сознания оказываются записаны, изображены и представлены на графическом полотне, у человека появляется возможность увеличить мерность своего собственного сознания. Схема теперь выступает в функции его прошлого сознания, удерживающего явления относительно данной ситуации, а настоящее сознание может рассматривать само соотношение реальной ситуации и того, что представлено на схеме. Сознание выскальзывает в этом случае за рамки схемы и оказывается открытым для нового ряда феноменов и наблюдений, в том числе позволяющих зафиксировать отнесение создаваемого конструктивизированного рисунка к исходной ситуации.

Безусловно, у нас возникает вопрос о своеобразном ресурсе сознания, который позволяет ассимилировать и присваивать схему как продолжение своей собственной активности. Или другими словами, у сознания должны быть специальные способности, техники, позволяющие ему входить в схему и создавать схему. Без наличия подобных техник и способностей схема остается безжизненной, мер' твой вещью. Она не становится семиотической средой, внутри которой сознание оживает.

Возвращаясь к проблеме техник конструктивизации рисунка как форме и способу удержания мыслью смысловой рисованной картинки, нам очень важно, дорогие Разведчик и Следователь, удерживать понимание того, что конструктивизированная схема есть не что иное, как система различений, переведенная при помощи морфолических графем в систему расчленений.

Отличие различения от расчленения в том, что различение принадлежит процессу понимания, коммуникации и дискурсу. Расчленение же предполагает мыслительную артикулированность смысла и, следовательно, создание новой формы, когда каждый член двойного противопоставления в рамках различения превращается в вещь, морфологию, изображаемый элемент расчленения. Но, осуществляя морфологизацию функционального различения, и закрепляя противопоставление в элементах вещей, нам очень важно сохранить по отношению к формируемым расчленениям различение как фукциональную рамку. Выделяемые и выбираемые элементы из схемы в целом, подобно стряхиваемым на ковер с нотного стана нотным знакам, должны сохранять свое функциональное назначение в рамках схемы, то есть они должны продолжать обеспечивать выделение различения.

Здесь, дорогие ученики, важно понимать, что никакого само собой разумеющегося перехода от смыслового различения к расчленению не происходит. И сам этот переход в общем-то и связан с искусством схематизации. А то, что схематизация — искусство, вы в этом либо уже убедились, либо еще убедитесь.

С точки зрения системомыследеятельностных характеристик, то есть характеристик, продумываемых и изображаемых на схеме мыследеятельности, данный переход является не чем иным, как перемещением результатов процесса мыслекоммуникации в процесс мышления.

Если мы обратимся к категории системы, осуществление конструктивизации является процессом перехода от Функций к морфологии, то есть процессом морфологизации функциональных характеристик, закреплением функциональных характеристик за графическими вещами.

Обратите внимание, создаваемые морфологические единички-«конструктивы» должны обязательно функционализироваться «назад», то есть допускать воспроизводство функциональных различений на основе складываемых в общую схему элементов расчленения. Хотя эта функцио-нализация «назад» никогда не совпадает с исходным способом смыслоразличения при помощи схем.

Конструктивизация схемы опирается одновременно на несколько разных процессов: с одной стороны, очень важно спроектировать сами конструктивы, за каждым из которых стоит идеализационный процесс, позволяющий их вычленять в виде якобы самостоятельно существующих сущностей. С другой стороны, не менее значимо конструировать целостную схему, которая удерживает исходное функциональное различение на основе сочетаний, взаимосвязей и конструктивных соединений самих конструктивов.

Уже само появление конструктивов кардинально изменяет исходное содержание, потому что изменяется форма. Именно вещи-конструктивы создают условия для того чтобы результаты понимания впервые проступали во вне и превращались в существующий независимо от человека предмет отношения и понимания, на который натыкается сознание.

Еще раз можно подчеркнуть, что создание конструктива тождественно изобретению буквы, смыслоразличительного звука — фонемы, цифры, ноты. Но здесь мы опять сталкиваемся с двумя принципиально разными установками порождения семиотических элементов. Одна установка заключается в создании замкнутого ряда конечных элементов алфавита. И дальше на основе элементов этого алфавита можно осуществлять формирование различных кодов и описание всего набора самых разнообразных содержаний. Другая же установка состоит в постоянном порождении все новых и новых конструктивов внутри целостных двигательно-пластических, идеографических и звуко-мелодических единств.

Рис. 20. Использование семиотических конструктивов в процессе схематизации
(два варианта схемы предложены С.П. Усольцевым)

Нам представляется, что именно вторая установка, когда человеку, осуществляющему эту работу, каждый раз заново приходится спускаться на уровень порождения языка, имеет отношение к процессам схематизации.

Нельзя не заметить, что тот конкретный набор конструктивов, который сегодня существует в системомыследеятельностной методологии, является конечным, хотя и открытым. Такие конструктивные значки, как позиция, ситуация, процесс, связь, отношение, сознание, средство, продукт, цель, знание, процесс мыслекоммуникации, процесс чистого мышления, процесс мыследействования, и позволяют намечать и простраивать значительное число ситуаций и практических контекстов мыследеятельности.

Давайте задумаемся на минуту, что из себя представляют эти конструктивные значки?

Они ведь предполагают, что их определенным образом можно читать. Конструктивы требуют умения их вычитывать и, следовательно, что-то видеть за данными знаками.

За счет подобного поворота нам необходимо заново ответить на вопрос: что означает прохождение через эти знаки-конструктивы во внутреннее поле доски? Здесь идея мнимостей геометрии П.А. Флоренского, когда геометрический плоский чертеж вдруг обнаруживает еще одно измерение и оказывается отнюдь не плоским, становится совершенно очевидной.

Наше понимание проходит через плоскость доски и нечто вырисовывает на другой невидимой для нас стороне чертежа. Что же оно вырисовывает?

Выделяя знак ситуации, позиции, процесса мышления, процесса коммуникации, работая с этими знаками, мы как-то можем представлять и вызывать особый идеальный образ. И дальше этими идеальными образами оперировать. В этом, кстати, заключается одно из величайших таинств схемы. Мы научаемся брать нашим сознанием совершенно до этого нам незнакомые и таинственные предметы. Теперь, работая со схемой, мы их можем выделять и превращать в предметы оперирования, сопоставляя и противопоставляя их друг другу, различая внутри серий и рядов. Мы отличаем ситуацию от текстов, целей, позиций, смыслов, сознания.

Таким образом, набранные и положенные в поле схемы вещи-конструктивы выступают еще и как предметы сопоставлений и противопоставлений, где все они различены друг с другом, а затем специально проартикулированы: и оказывается, что текст коммуникации существует внутри ситуации, но может существовать и текст трансляции, не имеющий отношения к ситуативной коммуникации; могут находиться определенные позиции в ситуации, но могут существовать и внеситуативные позиции и т. д. И эта работа по группировке отдельных конструктивов друг с другом и по помещению одних конструктивов внутрь других (принцип «матрешки») или наряду с другими задает определенную конструктивную топологию схемы.

Схема начинает разделяться на определенные пространственные пояса, внутри которых группируются конструктивы; а помещенные на схеме в различных полях и поясах конструктивы выступают в качестве идеальных, а также коммуникативно-смысловых и, наконец, материальных предметов оперирования.

Для того чтобы научиться понимать схему, необходимо научиться оперировать с выделенными на схеме конструктивами-единичками.

Схема выступает в качестве поля оперирования, своеобразного планшета, на котором сознание создает для себя определенную действительность оперирования: сначала умение различать и разделять, то есть ориентироваться, а затем и преобразовывать различные предметы мыслительных отождествлений-разотождествлений, практических преобразований. Но поскольку, как мы уже сказали, схемы в системо-мыследеятельностной методологии носят феноменографический характер, то возникающая оперативная действительность может обеспечивать «исчисление интуиции»(этот термин взят нами из обсуждения В. Л. Глазычевым процедур проектной коммуникации), то есть любое наше понимание ситуации или контекста мышления теперь может быть отнесено к схеме и на ней продифференцировано.

С этой точки зрения, вполне возможно, что схематическая феноменография является новой математикой гуманитарных наук (эту мысль когда-то очень давно высказывал П.Г. Щедровицкий в форме «Феноменология — математика психологии»). Схема становится своеобразным языком дифференцированности и ар-тикулированности понимания.

Дорогие Разведчик и Следователь!. Попробуйте выделить нужный вам набор конструктивов и прорисовать типичную схему учения/обучения, в которой вы чаще всего находитесь. Можете ли вы увеличить набор конструктивов, что вам мешает делать это до бесконечности? Надеюсь, вы не стали причислять к конструктивам и пририсовывать феноменальные предметы, то есть вещи, которые вы видите в ситуации, — книжку, стол, указку, одежду других учеников и учителя. Выделения конструктивов не такая уж простая вещь, для того чтобы выделять конструктивы, необходимо строить идеализованные, отрываемые и изолируемые от процессов учебной и обучающей мыследеятельности предметы. Прохождение в ситуацию непонимания предполагает, что вы можете выделить новый конструктив и опереться на него для своего действия в ситуации. Расширение, таким образом, зоны понимания в среде непонимания, как правило, связано с построением более дифференцированного, а затем и артикулированного сочлененно-разделенного и противопоставленного набора конструктивов.

Но не может ли произойти такой ситуации, что все конструктивы, которые вы создадите и начнете использовать в ситуации, будут не углублять и дифференцировать ваше понимание, а, наоборот, его затемнять и спутывать?

Этого как раз не происходит в силу обязательного фе-номенографического характера схем системомыследеятельностной методологии. Создаваемые конструктивы должны отражать то, как мы выстраиваем ориентиры и предметы оперирования для действия в ситуации, для ситуативной коммуникации или для мышления по поводу ситуации.

Подобно тому, как построение образа является своеобразной идеографизацией и иероглифизацией русского языка, так собирание схемы из конструктивов может выступать в качестве своеобразной санскритизации графических элементов- Как известно, в санскрите существуют определенные правила построения скандх — связок знаков, обозначающих слоги (санскрит — слоговое письмо), при которых происходят фонетические изменения. Создается впечатление, что при создании письменности брахманы отрабатывали специальные конструктивные процедуры различных вариантов согласования и связывания письменных слоговых знаков при построении записи единой синтагмы -— высказывания.

Нечто похожее происходит и при связывании различных конструктивов друг с другом, но изменяется при этом не фонетический способ прочтения конструктивов, а понимание конструктива как предмета оперирования, взятого в отношении к другому предмету.

И все-таки откуда берутся конструктивы?

Сам создаваемый конструктив является предметом конвенции — согласия по поводу того, что данный конструктив будет обозначать этот вполне определенный предмет. Это невероятно важно, поскольку мышление является обязательно общественно-коллективным феноменом, один человек, по всей видимости, не может мыслить. Порождает и вызывает к жизни мышление группа или общность. Именно общность культивирует затем мышление, создавая из него особую среду, внутри которой она потом существует. Об этом вы еще специально узнаете из следующих параграфов- В данном же разделе учебника необходимо понять, что конструктив не подсмотришь в ситуации, он должен быть изобретен, и затем его функция и смысл в схемах должны быть согласованы с членами общности, которые при помощи схем осуществляют мышление и практическое действие.

Нечто похожее на конструктивы при создании графических схем обнаруживается и в звучащей речи при построении анаграмм, как показал в своей работе Ф. Де Соссюр, когда некоторое слово зашифровано и содержит в себе указание на целую фразу или на все звучащие элементы другого слова.

Таким образом, в случае диаграммы в отличие от силлабо-тонической системы стихосложения' слово соотносится с другим словом или фразой «плоскостью» и совокупностью всех своих дифференцированных звуковых элементов, а не только частью. Ф. де Соссюоом была выдвинута гипотеза, что расчлененная и развернутая звуковая речь произошла именно из подобных анаграмм. Дифференцированные звуковые фонетические элементы двух соотносимых слов выступают в функции выделяемых конструктивов, из которых должно быть собоано слово.

Дорогие Разведчик и Следователь, какие фонетические конструктивы вы можете выделить в словах В.В. Маяковского: «нацелясь — Венесуэле»?

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: