Формы психопатологии и виды психоаналитической терапии

Как уже упоминалось, развитие психоаналитической теории и техники шло рука об руку с расширением круга аналитичес­ких пациентов. Работа с более сложными случаями ставила пе­ред аналитиками новые задачи, а созданные ими в результате теоретические модели давали возможность выработать новые диагностические схемы и терапевтические подходы.

Одной из широко признанных в современном психоанали­зе диагностических классификаций является структурная диаг­ностическая модель О. Кернберга (Kernberg, 1984). В соответ­ствии с ней весь диагностический диапазон, потенциально доступный для тех или иных форм психоаналитической психо­терапии, подразделяется на три типа личностной организации - невротическую, пограничную и психотическую. В основу клас­сификации положены три структурных критерия: степень лич­ностной интеграции, уровень зрелости преобладающих защит­ных механизмов и адекватность оценки реальности.

Невротическая личность, в отличие от пограничной и психо­тической, характеризуется относительно высокой степенью лич­ностной интеграции, то есть иерархизированного и дифферен­цированного восприятия себя и других. Невротические защитные механизмы, главным из которых является вытеснение, оценива­ются как относительно зрелые, то есть позволяющие личности сохранить приемлемый уровень целостности личности и адек­ватности оценки реальности. Оценку реальности Кернберг опре­деляет как способность дифференцировать «я» от «не-я», а внут­ренние стимулы от внешних, а также способность оценивать собственные мысли, аффекты и поведение с точки зрения общепринятых социальных норм. Диагностические границы не­вротической личностной организации, по Кернбергу, включа­ют в себя симптоматические неврозы и неврозы характера, о которых говорилось выше.

Пограничная организация личности, так же как и невро­тическая, характеризуется достаточно адекватной оценкой ре­альности (дифференциацией «я» и «не-я»), но наряду с этим преобладанием примитивных (то есть базирующихся на расщеп­лении и проективной идентификации) защитных механизмов. Соответственно, пограничная личностная структура отличает­ся меньшей степенью интегрированности. Клинически это вы­ражается в хроническом переживании чувства пустоты, взаимоисключающих представлениях о самом себе и окружающих, а также противоречивых поведенческих импульсах, которые па­циенту трудно осмыслить и иерархизировать. Структурное понятие пограничной личностной организации соответствует таким диагностическим категориям, как различные виды пси­хопатии, и ряду личностных расстройств, которые по DSM и ICD классифицируются как шизоидная, параноидная, нарциссическая, антисоциальная личность и пр.

Психотической личностной организации, подобно погра­ничной, свойственна слабая степень личностной интегрирован­ности и преобладание примитивных защитных механизмов. Однако ее отличительной чертой является утрата адекватной оценки реальности, клиническими проявлениями чего служит продуктивная психопатологическая симптоматика.

Психоаналитическое лечение может проводиться в различных формах, которые отличаются друг от друга по терапевтическим целям (глубине проработки личностных проблем) и организации терапевтического процесса (частота сеансов, использование ку­шетки, характер и глубина интерпретаций и т. д.). Выбор кон­кретной формы лечения определяется как требованиями реаль­ности (например, наличием времени и достаточных средств у пациента), так и типом психопатологии пациента.

В спектре психоаналитических методов можно прежде всего выделить собственно психоанализ и психоаналитическую пси­хотерапию. Современный психоанализ представляет собой фор­му лечения, которая из всего спектра аналитических методов мак­симально близка к технике, разработанной и применявшейся Фрейдом. Психоанализ применяется в основном для лечения пациентов с невротической личностной организацией. Как мы уже говорили, этот метод предусматривает техническую нейтральность аналитика, использование невроза переноса в терапевти­ческих целях и применение интерпретаций в качестве основного инструмента. Проведение психоанализа требует строгого соблю­дения сеттинга, главными формальными характеристиками ко­торого является использование кушетки и высокая частота сеан­сов (не менее четырех раз в неделю).

Понятие психоаналитической терапии включает в себя кон­тинуум аналитических методов, которые также базируются на психоаналитической теории, но видоизменены в тех или иных отношениях по сравнению с психоанализом в собственном смысле слова. Изменения могут выражаться в уменьшении глу­бины интерпретации (вплоть до полного исключения генети­ческих интерпретаций), смягчении требования технической нейтральности (применение приемов эмоциональной поддерж­ки, советы, а иногда и непосредственное влияние терапевта на изменение жизненной ситуации пациента), сокращение числа сеансов, отказ от использования кушетки и т. д. Вместе с тем необходимо отметить, что провести четкую границу между пси­хоанализом и психоаналитической терапией иногда бывает довольно сложно. В настоящее время психоаналитическая психо­терапия получила широкое распространение, прежде всего потому, что в организационном отношении она значительно проще психоанализа, однако она уступает ему по глубине про­работки личностных проблем пациента.

Показаниями к психоаналитической психотерапии служат не только внешние по отношению к самому лечебному про­цессу обстоятельства, но и степень тяжести психического со­стояния пациента. Кернберг (Kernbergetal., 1989) выделяет три формы терапии в зависимости от глубины расстройства: пси­хоанализ, экспрессивную психотерапию и поддерживающую психотерапию. Психоанализ признается наиболее эффектив­ным для пациентов с невротической личностной организаци­ей, в то время как экспрессивная психотерапия показана при пограничной, а поддерживающая — при психотической орга­низации личности.

Экспрессивная психотерапия в случаях наличия у пациента пограничной личностной структуры, как и психоанализ, пре­дусматривает использование интерпретаций, анализ переноса и соблюдение технической нейтральности. Однако она прово­дится не на кушетке, а в сидячем положении лицом к лицу два-три раза в неделю. Правило свободного ассоциирования не­сколько видоизменяется: пациенту предлагается высказываться в первую очередь об актуальных проблемах и трудностях, кото­рые он ощущает во время сеанса. В отличие от психоанализа при экспрессивной психотерапии работа терапевта фокусиру­ется в первую очередь на ситуации «здесь и теперь», и лишь на продвинутых этапах работы он может перейти к генетическим интерпретациям.

Еще одно важное отличие экспрессивной психотерапии от психоанализа заключается в том, что иногда, в силу патологи­ческих поведенческих реакций пациента, психотерапевт быва­ет вынужден на время отказаться от нейтральной позиции и вво­дить разные правила и условия, ограничивающие диапазон проявления этих реакций. Например, работая с пациентом с алкогольной или наркотической зависимостью, он может вве­сти правило отмены сеанса в случае прихода пациента в состоя­нии опьянения. Однако при уменьшении остроты состояния пациента терапевт должен восстанавливать позицию нейтраль­ности, используя технику интерпретации.

При поддерживающей психотерапии с психотическими пациентами сеттинг приблизительно такой же, как и при экс­прессивной. Однако в этом случае психотерапевт не только не стремится сохранять техническую нейтральность, но, на­против, активно оказывает пациенту эмоциональную под­держку, дает рекомендации и советы, участвует в организа­ции его жизненной среды. Используя приемы прояснения и конфронтации, психотерапевт избегает при этом глубоких интерпретаций. Анализ переноса при поддерживающей пси­хотерапии не проводится. Вместо этого терапевт стремится подчеркнуть реалистические компоненты терапевтических взаимоотношений.

В заключение хотелось бы отметить, что проведение психо­анализа и психоаналитической терапии требует от психотера­певта разнообразных и сложных навыков. Чтобы овладеть ими, необходимо не только базовое психологическое или медицин­ское образование, но и длительное специальное обучение, включающее подготовку в области психоаналитической теории, прохождение психоанализа или психоаналитической терапии в ка­честве клиента и достаточный опыт работы под наблюдением квалифицированных коллег.

Библиография

Райкрофт Ч. (1995) Критический словарь психоанализа. — СПб.: Восточно-Европейский Институт Психоанализа.

Фрейд А. (1993) Психология Я и защитные механизмы. — М.: Педаго­гика-Пресс.

Фрейд З. (1913) Толкование сновидений. — М.: Современные проблемы.

Фрейд З. (1923) Методика и техника психоанализа. — М.: Госиздат.

Фрейд З. (1989) Психология бессознательного. — М.: Просвещение.

Bion W. (1967) Second thoughts. — N. Y.: Jason Aronson.

Breuer J., Freud S. (1895) Studies on hysteria. — N. Y.: Nervous and Men­tal Disease Publishing Co, 1936.

Fairbairn W. (1952) Psychoanalytic studies of the personality. — London, N. Y: Routledge, 1994.

Fenichel O. (1941) Problems of psychoanalytic technique // Psychoanalytic Quarterly.

Freud S. (1910) The future prospects of psycho-analytic therapy // Freud S. SE. Vol. XI, 139-151.

Freud S. (1912) Recommendations to physicians practising psycho­analysis // Freud S. SE. Vol. XII, 109-120.

Freud S. (1914) Recollecting, repeating and working through (further recommendations on the technique of psychoanalysis) // Freud S. SE. Vol. XII, 145-146.

Freud S. (1926) Inhibitions, symptoms and anxiety // Freud S. SE. Vol. XX, 75-174.

Gill M. (1954) Psychoanalysis and explorative psychotherapy // J. Amer. Psychoanal. Assoc. 2, 771-797.

Greenson R. R. (1967) The technique and practice of psychoanalysis. — N. Y: Intern. Univ. Press. Vol. 1.

Heimann P. (1950) On counter-transference // Int. J. of Psycho-An. 31, 81-84.

Joseph B. (1985) Transference: the total situation // IJPA. 66, 447-454.

Joseph В. (1987) Projectove identification: some clinical aspects //Sandier J (Ed.) Projection, Identification, Projective Identification. — Madison CT; Int. Univ. Press, 65-76.

Kernberg O. (1984) Severe personality disorders: Psychotherapeutic strategies. — New Haven: Yale Univ. Press.

Kernberg O. et al. (1989) Psychodynamic psychotherapy of borderline patients. — N. Y.: Basic Books.

Klein M. (1957) Envy and gratitude. A study of unconscious sources. - N. Y: Basic Books.

Malcolm R. R. (1986) Interpretation: the past in the present // Int. Rev. Psycho-Anal. 13, 433^143.

Money-Kyrle R. (1956) Normal countertransference and some of its devi­ations // IJPA. 37, 360-366.

Moore B. E., Fine B. D. (Eds.) (1968) A Glossary of psychoanalytic terms and concepts. — N. Y: The American Psychoanalytic Association.

Ogden T. (1982) Projective identification and psychotherapeutic technique. — N. Y.: Jason Aronson.

Ogden T. (1990) The matrix of the mind. Object relations and psychoanalytic dialogue. — Northvale: Jason Aronson Inc.

Pine F. (1985) Developmental theory and clinical process. — New Haven, London: Yale Univ. Press.

Reich W. (1945) Character analysis: Principles and technique for psycho­analysts in practice and training.— N. Y: Orgone Institute Press.

Thomä H., Kä chele H. (1987) Psychoanalytic practice. — Berlin: Springer-Verlag. Vol. 1, Principles.

Методы аналитической психологии К. Г. Юнга. С. О. Раевский, Л. А. Хегай

Введение

Мифы, сложившиеся в широком сознании о психоанализе и аналитической психологии Юнга, сами могут быть предме­том специального анализа. Так, существует миф о научности психоанализа и мистичности юнгианской психологии. Дей­ствительно, Фрейд сознательно ориентировался в своих работах на научно-медицинскую парадигму, а Юнг всю свою жизнь интересовался явлениями, лежащими в тени научной рацио­нальности. Однако, положив в основу своей теории миф об Эдипе, Фрейд предопределил развитие психоанализа и пси­хологии в целом как науки гуманитарной, а не естественной. Поэтому Юнга с его постоянным интересом к мифологическому можно рассматривать как продолжателя базовых идей Фрейда, выразившего культурную эволюцию западного сознания. Взаим­ное отвержение психоаналитических школ, с одной стороны, способствовало развитию исследований в определенных на­правлениях, таких, как архетипические исследования Юнга и постъюнгианцев, психолингвистические исследования Лакана и постструктуралистов, исследования раннего развития в школе объектных отношений; с другой стороны, это препят­ствовало взаимообмену между этими школами и внедрению ре­зультатов их работы в практику психоанализа. Выстраивая психотерапевтическую деятельность и научные исследования, мы стоим перед дилеммой: черпать идеи, метафоры и феноме­нологические обобщения из этого неразделимого постпсихо­аналитического пространства или отстаивать собственную кон­фессиональную идентичность.

Наша собственная позиция состоит в принятии идей широ­кого поля современной психоаналитической практики. Совре­менный образованный психоаналитик любой школы значительно больше отличается по стилю своей работы и корпусу разделяе­мых идей от основателя этой школы, чем от своего коллеги из другой школы. Однако для психолога-практика или психотера­певта значительно важнее узнать больше о методах аналитичес­кой психологии, включив их в контекст собственной работы. Поэтому в данном разделе мы постараемся осветить практичес­кие аспекты юнгианского анализа, затрагивая теоретические во­просы лишь по мере необходимости.

Надо заметить, что сам Юнг возражал против превраще­ния лечения в сугубо техническую или научную процедуру, утверждая, что практическая медицина есть и всегда была искусством, и то же самое относится к анализу. Поэтому нельзя говорить о методах аналитической психологии в стро­гом смысле. Юнг настаивал на необходимости оставлять все теории на пороге консультационной комнаты и работать с каждым новым клиентом спонтанно, не имея каких-либо установок или планов. Однако это не означало отсутствия те­оретической подготовки аналитиков; напротив, Юнг совето­вал приобретать как можно больше знаний и непрерывно ра­ботать над собой. «Пустота» юнгианского терапевта относится скорее к его моральному долгу перед клиентом. Если мы спо­собны видеть в каждом клиенте красоту, силу и величие его индивидуальности и понимаем, что мы призваны помочь ему в самореализации, то все время нужно быть внимательными, чтобы в центре процесса находились именно эти внутренние потенциалы клиента, а не наши эгоистические потребности или собственные теории, подтверждения которых так хочет­ся порой найти. Единственной теорией для аналитика явля­ется его искренняя, идущая от сердца жертвенная любовь -агапе в библейском смысле — и активное действенное сострадание людям. А его единственным инструментом является вся его личность, потому что любая терапия осуществляется не ме­тодами, а всей личностью терапевта. Это — всегда встреча двух неисчерпаемых и до конца непознаваемых бессмертных чело­веческих душ, двух необъятных вселенных. Признать этот факт означает — не пускаться в примитивные мистификации, но, напротив, больше осознавать реальность происходящего и быть более честным перед собой и перед жизнью вообще. Юнг считал, что психотерапевт в каждом конкретном случае должен решать, хочет ли он вступать на рискованный путь, вооружившись советом и помощью. У него не должно быть никаких фиксированных понятий о правильном и он не дол­жен делать вид, что знает истину. Если нечто, представляю­щееся терапевту ошибочным, оказывается чем-то более эф­фективным, чем правда, то он должен вначале следовать ошибке, ибо в ней сила и жизнь, которые он теряет, придер­живаясь того, что ему кажется верным.

Хотя в абсолютном смысле лучшая теория — не иметь тео­рий, а лучший метод — не иметь методов, эту установку не сле­дует использовать защитным образом для оправдания собствен­ного непрофессионализма. И она не является поводом для наивного и «дикого», по словам Фрейда, анализа или работы «вслепую».

Если, следуя за Юнгом, видеть в бессознательном саму пси­хику, саму душу, то излишний акцент на сознании и рациональ­ности в терапии предполагает обесценивание самого себя и не­принятие жизни как таковой в целом. Поэтому настоящая искренность, аутентичность и спонтанность юнгианского терапевта может родиться только из связи с глубинами собственного бытия, из контакта с его невидимым центром — Самостью, ко­торая направляет весь процесс исцеления и является истинным главным героем происходящего.

Юнгианский анализ

Анализ был и остается основным методом практики анали­тической психологии. Понятно, что исходной методологичес­кой моделью для юнгианского анализа послужил психоанализ З. Фрейда. Однако в аналитической психологии этот метод по­лучил несколько иное теоретическое обоснование и практичес­кое выражение. Суммарно все эти отличия выходят далеко за рамки простого смещения акцента, так что можно говорить о юнгианском анализе как о совершенно другом типе работы.

Очевидно, что большинство людей, обращающихся за пси­хологической помощью, ищут в анализе прежде всего облегче­ния своих страданий. Если люди предпочитают анализ другим методам психотерапии, то они, как правило, уже знакомы хотя бы в общих чертах с идеями Фрейда или Юнга. Должно быть, они понимают, что если им не удается справиться со своими проблемами волевыми сознательными усилиями, то существу­ют глубинные бессознательные факторы, препятствующие этому. Обычно они также осознают, что если их проблема суще­ствует уже несколько лет и имеет долгую историю формиро­вания, то не так-то легко решить ее за несколько сеансов и тре­буется долгая кропотливая работа с опытным специалистом. Можно предположить, что типичный «аналитический клиент» с самого начала имеет установку на долгосрочное сотрудниче­ство. У него есть достаточно самоуважения и самостоятельнос­ти, чтобы не полагаться на чудо или магическую силу извне, но верить, что с помощью аналитика ему удастся самому постепен­но разобраться в своих проблемах и рано или поздно изменить свою жизнь.

Очень часто клиенты юнгианских аналитиков — это люди, имеющие за плечами неудачный опыт психотерапии. Такие люди уже умеют относиться к себе психологически и владеют психологическим языком и способны к рефлексии. Многих привлекает в анализе возможность свободно выражать себя. В отличие от краткосрочной терапии клиенту, проходящему ана­лиз, нет необходимости выполнять директивные указания тера­певта и перенимать прямо или косвенно его систему верований. Элемент насильственного, принудительного и болезненного, столь характерный для любых наших фантазий об обращении за медицинской помощью, здесь существенно меньше. Анализ начинается как обычные человеческие отношения и больше напоминает теплую дружескую беседу. В сущности, клиенту не нужно как-то специально «подстраиваться» под аналитика.

В значительной степени он сам дирижирует процессом. Анали­тик — это не тот человек, который научит жить, спасет или вы­лечит. Прежде всего это близкий друг, с которым у клиента есть личные отношения, в участии, внимании и доброте которого он стопроцентно уверен. Клиент знает: «Аналитик всегда ря­дом, он думает обо мне, старается мне помочь, он всегда на моей стороне». В то же время условия соглашения с аналитиком по­зволяют клиенту в этих отношениях не зависеть от него так, что­бы это могло бы принести какой-либо вред или причинить не­удобство. Власть и инициатива в руках клиента. Таким образом, анализ становится опытом нетравматических и целительных близких взаимоотношений. Можно предположить, что анали­тической терапии ищут люди, испытывающие в жизни дефи­цит таких отношений.

Анализ есть сознательное и добровольное вовлечение в сим­волическую игру. Его задачей является создание нового интер­субъективного пространства — своего рода виртуальной реаль­ности — в результате смешения субъективностей участников. Оно возникает на границе между «я» и «ты», внешним и внут­ренним и служит ареной экспериментирования по синтезирова­нию сознания и бессознательного, воображаемого и реального да и всех мыслимых полярностей. По существу, это простран­ство является пространством творческой жизни. Любое творче­ство основано на умении временно расставаться с рациональ­ными, рассудочными, структурированными элементами себя, допускать хаос, путаницу и смешение, с тем чтобы через некоторое время возник, оформился новый порядок. Анализ помогает жить творчески не только в отношении какого-то конкретного увлечения, но и по отношению к любым своим пе­реживаниям и в особенности человеческим отношениям. В кон­це концов, творчество и свобода определяют меру нашего счас­тья в жизни.

Поэтому в анализе клиент делегирует аналитику те части сво­ей личности, которые отвечают за сравнение, оценивание, кон­троль, организацию. Но он должен делать это временно, не утрачивая, не теряя эти важнейшие функции, чтобы при необ­ходимости уметь взять их обратно. Для этого ему нужно дово­льно четко осознавать границы и понимать условность всей ситуации в целом. Например, клиент может относиться к ана­литику как хорошему специалисту в психологии, возможно, как к тому самому человеку, который единственно ему нужен, по­нимая в то же время, что он не Бог и не гуру, а простой человек, такой же, как все, со своими недостатками и проблемами. Но он приходит к нему на сеансы как к специалисту, а не как к слу­чайному человеку с улицы. Только тогда анализ будет работать. Таким образом, успех анализа определяется тем, насколько па­циент умеет быть пациентом. Только тогда он позволит и ана­литику быть аналитиком. В этом состоит важнейшее условие анализа. Аналитик использует правила и устанавливает рамки, чтобы создать наиболее благоприятную ситуацию для лечения. Но последнее слово все-таки за самим клиентом, за его доброй волей и желанием сотрудничать. Поэтому очевидно, что анализ как метод психотерапии предназначен не для всех. Требуется определенная готовность со стороны пациента и сохранность функций его Эго. Можно добавить, что необходима также под­ходящая конфигурация бессознательного, так как аналитик и клиент должны соответствовать друг другу, как ключ замку.

Задача аналитической психологии — раскрыть творческий потенциал любого переживания, помочь клиенту ассимилиро­вать его полезным для себя образом, индивидуировать его. Для этого нужно уметь рефлексировать другим способом, более по­хожим на древние практики медитации — углубленного созер­цания-размышления, оставляющего объект изучения таким, какой он есть, позволяя ему играть всеми гранями, всеми от­тенками значений. Конечно, для современного человека это очень не легко сделать. Мы привыкли относиться потребитель­ски ко всему, в том числе и к своему внутреннему миру. Нам хочется быстро извлечь какой-нибудь простой утилитарный смысл: «Ага, это мой эдипов комплекс, теперь все ясно! » Но именно этот отрыв от собственной внутренней жизни, игнори­рование внутреннего мира и является с точки зрения Юнга причиной дисгармоничности современного человека, его неврозов и многих других проблем. Та рефлексия, которая действитель­но нужна как хлеб, должна возвращать человека в дом его души, давать ощущение контакта с внутренней сакральной вселенной психической жизни. Именно такой практикой и является юнгианский анализ. С одной стороны, он является продолжением многих древних медитативных практик, веками поддерживав­ших психический баланс, а с другой стороны, он по форме прост и доступен современному человеку, склонному к размышлени­ям, анализу и использованию понятий.

Если вернуться к более простым примерам, давайте предста­вим, что на прием к психологу приходит человек, испытываю­щий трудности в семейной жизни. Очевидно, дело не в том, что­бы принять решение «мириться» или «разводиться». Он ищет другой психологической перспективы в своей жизни и надеется измениться. Его решимость сознательно или бессознательно свя­зана с нежеланием воспринимать свои проблемы буквально и по крайней мере с потенциальной готовностью мыслить символи­чески. Отталкиваясь от своей проблемы, он с помощью аналити­ка входит в новое метафорическое пространство, вступает в игру смыслов, в процессе которой рождается нечто новое и значимое для него лично. Таким образом, анализ трансформирует низшее в высшее, материальное в духовное, коллективное в индивиду­альное, бессознательное в сознательное. Конечно, для готовнос­ти к анализу нужен определенный уровень культурного развития и интеллигентности, но еще более важна эта способность вос­принимать события символически, «как если бы». Однако оши­бочно считать анализ некой чисто интеллектуальной процедурой вроде философских дискуссий. Объектом трансформации в ана­лизе является наша психическая жизнь — эмоции, чувства и аф­фекты. Возможно, начиная анализ, многие клиенты ищут ста­бильности и определенности в своей жизни. Но этот соблазн никогда не оправдывается. На деле им предстоит встреча с це­лым океаном переживаний, насыщенным волнами радости и бо­ли, счастья и страданий. Психическая реальность есть иллюзор­ная реальность, в ней нет ничего конкретного, плотного, раз и навсегда данного.

На практическом уровне главными характерными чертами анализа являются рамки, отношения переноса и контрперено­са и сама техника аналитической интерпретации. Именно эти три элемента, необходимые для реального исцеления бессозна­тельных конфликтов, отличают анализ от любой краткосроч­ной терапии.

Аналитический ритуал

Введение формализованных правил для внешних элементов анализа, касающихся обстановки приемной, частоты встреч, оплаты, связано не только с рациональными причинами. Анали­тическая приемная должна стать для клиента тем местом, где про­изойдет встреча с глубинами собственной души и психическая трансформация. Юнг сравнивал пространство анализа с теменосом — местом в древних храмах, где происходила встреча с бога­ми. Встреча со священным, нуминозным, бессмертным, с тай­ной жизни требует закрытого, защищенного и специально организованного пространства. Аналитическое пространство дол­жно быть совершенно особым, чтобы констеллировать энергию бессознательного. Другой метафорой для него, использованной Юнгом, был герметически закрытый сосуд, необходимый в ал­химии для превращения веществ. Конечно, принципиально в анализе не может произойти чего-то, что не случалось бы в жиз­ни естественным образом. Процессы исцеления и духовного раз­вития протекают в человеке сами собой и безо всякой психотера­пии. Было бы весьма самонадеянно заслугу исцеления клиентов целиком приписывать терапевту, игнорируя их собственную роль, а также роль природы, судьбы или Бога. Но анализ можно упо­добить машине времени, он концентрирует энергию участников и резко ускоряет события, интенсифицирует жизнь. Анализ - стимулятор и катализатор психической жизни. Есть надежда, что в определенном смысле благодаря ему мы успеем прожить в этой жизни то, что должны прожить. Поэтому анализ работает на служ­бе у природы и судьбы, хотя по форме внесение сознания в бес­сознательное есть процесс на первый взгляд противоречащий си­лам природы. Природа слепа и программирует индивидуумов на автоматические и механические сценарии, но сама же человечес­кая природа стремится к расширению сознания, к индивидуации. Этот базовый конфликт, который Юнг обозначал как не­примиримый конфликт между инстинктом и духом, и составляет главный объект юнгианского анализа.

С древних времен религиозные церемонии, да и любые ри­туалы, предшествующие охоте или земледелию, создавались так, чтобы не только мобилизовать внутреннюю энергию, но и за­щитить участника во время контакта с могущественными пси­хическими силами. Непосредственное переживание этих сил может быть разрушительным. Когда Зевс по настоянию Семелы явился ей в своем истинном обличий, она умерла от потря­сения. Поэтому требуется некоторая хитрость, уловка, подоб­ная приему арабского мальчика, которому удалось загнать джина назад в бутылку. Можно также вспомнить, что не случайно Гос­подь воззвал к Моисею из горящего куста, а Персею, чтобы по­бедить Медузу Горгону, пришлось смотреть на нее через свой зеркальный щит. В научных терминах можно сказать, что рамки анализа должны задавать дистанцию между Эго и бессознатель­ным. В противном случае слабое, неподготовленное Эго, откры­ваясь силам архаической природы и первичному архетипическому опыту, может не выдержать и разрушиться, может оказаться затопленным бессознательным. Именно для защиты клиента от подобной опасности, а не просто из-за наследия медицинской традиции или из-за «принципа реальности» в анализ вводятся четкие правила. Необходимо понимать, что рекомендации типа обращаться к аналитику «на вы», не встречаться с ним в свобод­ное от сеансов время и даже стремиться не касаться клиентов физически, вводятся вовсе не из желания аналитиков «отгоро­диться», а ради самого процесса исцеления. Диалектический процесс только тогда возможен, когда между сторонами будет создана дистанция. Между двумя объектами, занимающими одно и то же место, нет дистанции. Ток возникает только тогда, когда полюса цепи находятся друг от друга на расстоянии. Физичес­кая дистанция между клиентом и аналитиком является симво­лическим выражением психической дистанции. В это образо­вавшееся пространство теменоса (см. выше) могут приходить боги, в нем могут происходить глубинные психические процес­сы. На первый взгляд нейтральность аналитика и все эти пра­вила кажутся чем-то искусственным. Но такая искусственность и искусность продиктованы силой тех аффектов, с которыми реально приходится обращаться в анализе. В алхимической ла­боратории, чтобы процесс прошел успешно, должна была присутствовать так называемая «мистическая сестра». Она нрави­лась мастеру, вдохновляла и соблазняла его. Но алхимик ни в коем случае не должен был ее касаться. Только при соблюде­нии этого табу природа, символизируемая химическими веще­ствами, обнаружила бы скрытый в ней свет и могло бы произой­ти рождение истинного золота, трансформация материального в духовное. Юнг говорил, что «только то, что разделено, можно затем соединить правильным образом».

Для аналитического ритуала важно, чтобы он не столько за­давался «извне» — аналитиком, сколько был придуман самим клиентом. Ведь приемная, прежде всего, — это храм его души, его теменос. Психоаналитик Вулкан описывал случай, когда клиент каждый раз, прежде чем лечь на кушетку, снимал свои контактные линзы. Он проинтерпретировал это поведение как своего рода кастрацию себя перед началом сеанса. На что кли­ент не продемонстрировал особого инсайта, заметив вскользь, что в положении лежа линзы доставляют ему физическое не­удобство. Что бы ни означали для клиентов подобные символи­ческие ритуалы, в любом случае важно, чтобы он сумел сделать из приемной то место, где ему комфортно и уютно, где он мо­жет раскрыться и доверить другому значимые для себя вещи. Немаловажную роль здесь имеют и внешние условия. Обычно аналитики принимают в тихой комнате с неярким освещением и закрытыми дверьми. Хотя абсолютная изоляция от внешнего мира не играет большой роли. Винникотт, напротив, приводит пример, когда во время сеанса в его доме чинили замок на вход­ной двери, и этот шум способствовал появлению ценного для клиента материала. Очень часто смена приемной, например при переезде в другое помещение, сильно отражается на ощущени­ях клиентов. Возникает феномен «потерянного теменоса». Об­живая помещение, клиенту нужно что-то сделать, чтобы нагру­зить все вещи в приемной своими собственными смыслами, проекциями, переживаниями. Ему всегда важно помнить, что это его анализ, что аналитик и приемная — это тот самый чело­век и то самое место, которые предназначены, чтобы помочь ему позаботиться о себе, чтобы он смог в этой комнате сделать что-то из истинной любви к себе.

В принципе есть несколько общих формальных договорен­ностей, необходимых в начале анализа. И хотя большинство юнгианских аналитиков предпочитают «открытое» начало в стиле обычных консультаций, которые постепенно могут вырасти в на­стоящий анализ, их стоит здесь кратко упомянуть. Они не пред­лагаются клиенту сразу с первых минут встречи «полным спис­ком». И совершенно очевидно, что нарушение правил анализа не повлечет за собой суровых преследований. Скорее, аналити­ческие соглашения являются жестом доброй воли и взаимного уважения. Они должны быть внутренне приняты клиентом и стать символом его ответственности за свою жизнь и развитие.

Продолжительность сеансов

Обычно выбирается длина сеансов от сорока до шестидеся­ти минут. Поэтому часто сеанс называют часом. Особых рацио­нальных причин для такого выбора, вероятно, нет. Скорее, это дань традиции, так как современным людям свойственно все отмерять часами. Может быть, наши внутренние ритмы уже синхронизованы с таким временным промежутком. По часам кормят младенцев, почасовая оплата существует для многих видов работ, уроки в школе и лекции также длятся академичес­кий час. Эти и другие ассоциации неизбежно окружают анали­тический сеанс.

Главный критерий при выборе продолжительности сеанса — должно успеть произойти что-то реальное. Поэтому нет смысла тянуть оставшуюся пару минут, если есть ощущение, что сеанс фактически закончен, только из тех соображений, что клиентом оплачено все время. И нет смысла заканчивать его точно, преры­вая клиента на полуслове. Но, конечно, необходимо предупре­дить его, если незадолго перед окончанием он начинает новую важную для себя тему. Обычно не рекомендуется намного продлевать сеансы или делать так называемые сдвоенные сеансы даже из желания помочь клиенту эффективно использовать время. Опять же на практике такие «поблажки» и отступления от аналитических рамок чаще всего связаны либо с эмоциональными про­блемами терапевта, либо играют на руку сопротивлениям паци­ента. Если, например, из-за сильного заикания клиент успевает сказать всего несколько слов за сеанс, то продление сеанса могло бы означать его «инфантилизирование» или подчеркнуть его не­состоятельность в попытках справиться с симптомом. Надо по­мнить, что любой ритуал должен занимать строго определенное время, что время для сакрального и время для обыденного всегда должно иметь четкие границы. Ритуал переводит инициируемо­го из пространства линейного, «конечного» времени в мир веч­ности, соединяет его с циклическими ритмами вселенной. Толь­ко в линейном времени есть рождение, развитие, зрелость и смерть. В сакральном времени этот порядок релятивизируется в бесконечных повторениях в каждом цикле, становясь частью другого высшего порядка. Проходя ритуал, участник учится на личном опыте совмещать эти разные модальности бытия, разные порядки мироздания. Поэтому для аналитика выдерживать рам­ки сеанса вовсе не означает воплощать собой строгого, запреща­ющего отца, символизировать «порядок разума против хаоса бес­сознательного». Соблюдение такой принципиальной точности может основываться только на понимании архетипического кон­текста происходящего. Только учитывая этот более широкий ме­тафорический контекст, можно создать оптимальные условия для того, чтобы клиент мог интегрировать опыт, получаемый в ана­лизе. Поэтому важно, чтобы, принимая предложенные аналитиком четкие договоренности по поводу продолжительности сеан­сов и определенных дней приема, клиент понял (может быть, не сразу), что делается это не из уважения к «рабочему времени» специалиста и не из принципа, что «все удовольствия в жизни всегда ограничены», а ради него самого, ради его психического исцеления, так как в психическом мире действуют свои особые законы.

Кушетка или кресло?

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: