Основные психотерапевтические установки

Как уже отмечалось, Роджерс выделяет три основные пси­хотерапевтические установки в качестве необходимых и доста­точных условий эффективности психотерапевтического процес­са и, более того, в качестве необходимых и достаточных условий любого позитивного изменения личности человека в любых коммуникативных контекстах: безусловное позитивное приня­тие, эмпатическое понимание и конгруэнтное самовыражение.

Понятие безусловного позитивного принятия (unconditional positive regard) было изначально предложено и разработано С. Стен­далем в неопубликованной диссертации 1954 года. Терапевт переживает безусловное позитивное принятие, если чувствует приня­тие каждого аспекта опыта клиента, как если бы он являлся его частью. Такое принятие означает, что не существует каких-либо условий принятия, ничего похожего на установку типа «вы мне нра­витесь, но только при условии, если вы такой или такая». Безус­ловное позитивное принятие представляет собой противополож­ный полюс по отношению к избирательной оценочной установке, к условному принятию: «Вы плохи в этом, хороши в том». Безус­ловное принятие предполагает, в частности, принятие как «хоро­ших» (позитивных, зрелых, просоциальных) переживаний и чувств, так и «плохих» (болезненных, продиктованных страхом, инфантильных, асоциальных) фрагментов эмоционального опыта кли­ента, как стабильных и последовательных проявлений клиента, так и его нестабильности и непоследовательности. Безусловное пози­тивное принятие означает проявление заботы о клиенте, но такой заботы, которая не является опекой или средством удовлетворе­ния тех или иных потребностей самого терапевта. Это — забота, сохраняющая за клиентом возможность оставаться автономным, отдельным человеком, не посягающая на его собственный опыт, его собственные переживания и чувства. Роджерс рассматривал данную терапевтическую установку не как некую абсолютную лич­ностную диспозицию, существующую по принципу «все или ни­чего», но как континуум проявлений принятия от условного до бе­зусловного. В этом смысле безусловное позитивное принятие как предельная, крайняя точка данного континуума есть не что иное, как теоретическая абстракция. Это означает, что в психотерапев­тической реальности эффективный, действительно помогающий психотерапевт переживает состояние безусловного позитивного принятия лишь в отдельные моменты общения с клиентом; в этом общении неизбежно присутствуют и другие типы принятия: вре­мя от времени условное позитивное принятие, а порой и условное негативное принятие. Сама эффективность психотерапевтической работы во многом зависит от соотношения данных типов приня­тия в коммуникативной практике конкретного психотерапевта. Что же касается безусловного позитивного принятия, то в качестве ком­понента континуума принятия оно присутствует в любых межлич­ностных взаимодействиях, хотя, к сожалению, как правило, в «гомеопатических» пропорциях. Эмпирическим свидетельством присутствия безусловного позитивного принятия в общении пси­хотерапевта и клиента является совпадение характеристик этого общения в восприятии психотерапевта и супервизора по следую­щим позициям: нет отвержения и отвращения по отношению к че­му-либо, что говорит и что выражает клиент; нет ни одобрения, ни осуждения в адрес клиента и того, что он говорит, но лишь просто принятие; есть ощущение теплоты, проявляемой к клиенту: и к его слабостям, несовершенствам, проблемам, и к его сильным сторо­нам, к его потенциалу в целом; нет склонности судить и оценивать то, что сообщает клиент.

Для характеристики эмпатического понимания, эмпатии, по Роджерсу, весьма существенны три особенности эмпатичес­кого процесса. Выявление и фиксация данных особенностей представляют собой, на наш взгляд, саму суть вклада Роджер­са в развитие современных представлений об эмпатии. Мы имеем в виду, во-первых, сохранение в эмпатическом процес­се собственной позиции эмпатирующего, сохранение психо­логической дистанции между ним и эмпатируемым или, дру­гими словами, отсутствие в эмпатии отождествления между переживаниями эмпатируемого и эмпатирующего (что, соб­ственно, и отличает данный процесс от фенотипически сход­ного процесса эмоциональной идентификации), во-вторых, наличие в эмпатии сопереживания (каким бы по своему знаку и содержанию ни было переживание эмпатируемого), а не про­сто эмоционально положительного отношения (симпатии) эм­патирующего к эмпатируемому; в-третьих, динамичный (про­цесс, действие), а не статичный (состояние, способность) характер феномена эмпатии. Данные отличительные призна­ки эмпатии подчеркиваются многими авторами.

Следует отметить, что первый из указанных отличительных признаков эмпатии (так называемое условие «как если бы») по­является в работах Роджерса уже в 50-е годы: «Ощущать лич­ный мир клиента, как если бы он был вашим собственным, но без какой-либо утраты этого качества " как если бы" - вот что такое эмпатия... Ощущать гнев, страх или смущение клиента, как если бы они были вашими собственными, и однако же без привнесения вашего собственного гнева, страха или смуще­ния — вот то условие (терапевтического процесса. — А. О.), кото­рое мы пытаемся описать» (Rogers, 1957. Цит. по: Kirschenbaum, Henderson, 1989, p. 226). Данный признак эмпатии отмечается Роджерсом в ряде его последующих определений эмпатии лишь в неявной, косвенной форме. Приведем для иллюстрации одно из наиболее полных определений эмпатии, данное Роджерсом в книге «Способ бытия». Отмечая процессуальную, а не статич­ную природу эмпатии, Роджерс пишет:

 

«Она (эмпатия. — А. О.) означает вхождение в личный перцеп­тивный мир другого и основательное его обживание. Она под­разумевает сенситивность к постоянно изменяющимся в этом другом человеке чувственным смыслам, которые плавно пере­ходят друг в друга, — к страху или гневу, или нежности, или сму­щению, или чему бы то ни было еще, что переживает он или она. Эмпатия означает временное проживание в жизни другого человека, осторожное перемещение в ней без того, чтобы делать какие-либо оценки; эмпатия означает ощущение смыслов, ко­торые он или она едва ли осознают, но без стремления раскрыть неосознаваемые чувства, поскольку это могло бы быть слиш­ком угрожающим... Эмпатия означает частую сверку с челове­ком в отношении точности ваших ощущений и руководствование теми реакциями, которые вы получаете от него. Вы являетесь надежным спутником человека в его внутреннем мире» (Rogers, 1980а, р. 142).

 

Вместе с тем, концептуальное различение эмпатии и иден­тификации было не одномоментным действием, но скорее про­цессом, который, начавшись в середине 50-х годов, продолжался почти два десятилетия и был обозначен рядом промежуточных «кентаврических» понятий. Дж. Уоткинс в этой связи пишет:

 

«Под точной эмпатией Роджерс понимает способность терапевта полно и точно понимать реакции клиента и особенно заклю­ченные в них переживания... Дискутируется вопрос, действи­тельно ли Роджерс требует, чтобы понимание было основано на сходном переживании, которое терапевт актуально ощущает в данный момент. В одной из работ (Rogers, 1951) Роджерс пи­сал: " Переживание вместе с клиентом, проживание его устано­вок, но не в терминах эмоциональной идентификации со сто­роны консультанта, а скорее в терминах эмпатической идентификации, когда консультант воспринимает отвержения, надежды и страхи клиента посредством погружения в эмпатический процесс, но без того, чтобы самому, в качестве консуль­танта, ощущать эти отвержения и надежды, и страхи". В более позднем высказывании Роджерс (см. Shlien, 1961, р. 304) опре­деляет эмпатию следующим образом: " Она (эмпатия. — А. О.) означает, что он (терапевт. — А. О.) ощущает и понимает непо­средственное осознание клиентом своего собственного лично­го мира; это означает не только обнаружение тех аспектов опы­та, которые клиент уже способен вербализировать, но также тех несимволизированных аспектов его опыта, которые каким-то образом оказываются понятыми посредством тонких невербаль­ных проявлений клиента с помощью чувствительного радара психотерапевта. Умелый терапевт ощущает мир клиента, как если бы он был его собственным, но без какой-либо утраты это­го качества “как если бы". Он утверждает (см. Rogers, 1959), что если это " как если бы" качество утрачивается, то мы имеем дело с состоянием идентификации. Роджерс, очевидно, считает, что как только эмпатия превращается в идентификацию, консуль­тант уже больше не способен полно понимать клиента, посколь­ку для того чтобы делать это, необходимо, чтобы он сохранял свою объективность» (Watkins, 1978, р. 85-86).

 

Если поначалу психотерапевты, работавшие в рамках клиентоиентрированного подхода (в частности, Раскин. См. Rogers, 1951, р. 29), настаивали на проживании чувств и установок клиента для того, по-видимому, чтобы отойти от медицинской (диагностичес­кой и интерпретационной) модели терапевтического процесса, то в более поздних работах в рамках данного направления вполне однозначно подчеркивается необходимость «как если бы» качества эмпатии (см. Tomlinson, Whitney, 1970). Мерри, один из британских сторонников и пропагандистов человекоцентрированного подхо­да, прямо указывает на данную особенность эмпатии: «Особое ка­чество эмпатии, которое делает ее столь творческим способом бы­тия в терапии, состоит в том, что она позволяет нам войти в личный эмоциональный мир другого человека, как если бы мы были этим другим человеком (без утраты качества " как если бы" )» (Merry, 1990, р. 13). С нашей точки зрения, указанные выше признаки достаточно четко ограничивают «зону неопределенности», существую­щую применительно к содержанию понятия эмпатии, и в значи­тельной степени обеспечивают однозначность в его понимании, поскольку задают его различение от фенотипически сходных ког­нитивно-эмоциональных процессов.

Рассматривая структуру эмпатического акта, мы полагаем, что вряд ли правомерно расширительно рассматривать «акт эмпатии» как межличностную трансакцию, то есть включать ответную ре­акцию эмпатируемого в сам акт эмпатии. Во-первых, эмпатируемый может по целому ряду причин быть «слеп и глух» даже к адек­ватно и полно выраженной в поведении эмпатии. Во-вторых, эмпатия с предельно редуцированным поведенческим компонен­том (а именно такую эмпатию демонстрируют выдающиеся пси­хотерапевты) может быть гораздо более эффективной, нежели эм­патия с выраженным «коммуникативным компонентом». В этой связи можно высказать предположение, что эмпатируемыи вос­принимает акт эмпатии не столько посредством его обнаруже­ния в вербальном и невербальном поведении эмпатирующего, сколько посредством восприятия (как правило, на неосознавае­мом уровне) иных, более тонких составляющих общего семантического поля коммуникации (Менегетти, 1992). И нако­нец, в-третьих, акцент на коммуникативном (поведенческом) компоненте эмпатии, на эмпатических базовых навыках, как по­казывает, в частности, опыт подготовки профессиональных психотерапевтов (Боуэн, 1992), может приводить к выхолащиванию собственно эмоционального, первичного момента эмпатии, про­воцируя при этом ощущения внутренней опустошенности и неконгруэнтности терапевта и в конечном итоге приводя к утрате им самим возможности эмпатического слышания.

Существенной стороной эмпатического переживания явля­ется процессуальность, движение, динамика. Только в движе­нии (процессе) возможно следование с дистанцией в один шаг - «как если бы я был он». Для этого процесса следования необхо­дима реальность, в противном случае будет иметь место оцени­вание эмоционального отклика на нечто возникающее в вооб­ражении, что приближается к интерпретации.

Если в случае эмпатии речь идет о сопереживании эмоцио­нальному состоянию другого человека, то в случае конгруэнт­ности — о переживании своих собственных чувств, об их откры­тости себе и другим людям. Конгруэнтность является одним из трех необходимых и достаточных условий (наряду с эмпатией и безоценочным позитивным принятием) эффективного пси­хотерапевтического контакта и отношения, на которых делает­ся акцент в рамках человекоцентрированного подхода. Термин «конгруэнтность» введен в психологию Роджерсом для описа­ния: а) соответствия «идеального " я" », «я» и «опыта» в жизни человека; б) динамического состояния психотерапевта, в кото­ром различные элементы его внутреннего опыта (эмоции, чув­ства, установки, переживания и т. п.) адекватно, неискаженно и свободно проживаются, осознаются и выражаются в ходе ра­боты с клиентом. В случае конгруэнтности (и в отличие от эм­патии) речь идет о переживании человеком своих собственных чувств, об их открытости себе и другим людям.

Эмпатия и конгруэнтность — различные психологические феномены. Эмпатия — это процесс безоценочного сопережи­вания одного человека реальным и актуальным переживаниям другого при соблюдении эмпатирующим условия «как если бы» и при его невмешательстве в процесс осознания своих пережи­ваний эмпатируемым. Конгруэнтность — это процесс безоце­ночного принятия и осознания человеком своих собственных реальных и актуальных ощущений, переживаний и проблем с их последующим точным озвучиванием в речи и выражением в по­ведении способами, не травмирующими других людей (или, иначе говоря, при соблюдении человеком условия «как если бы» это озвучивание и выражение было адресовано ему самому). Мерри определяет конгруэнтность следующим образом: «Кон­груэнтность — это такое состояние бытия, в котором мы наибо­лее свободны и аутентичны в качестве самих себя и не испыты­ваем потребности в том, чтобы предъявлять фасад, прятать себя, например, за маской или ролью " эксперта". Конгруэнтность на­блюдается в тех случаях, когда наши внутренние чувства и пе­реживания точно отражаются нашим поведением, когда нас можно воспринимать и видеть такими, какие мы есть на самом деле» (Merry, 1990, р. 10). Конгруэнтность можно рассматривать не только как особый психологический феномен, но и как ха­рактеристику общения, а также как особый режим (наряду с ре­жимом эмпатии) эффективной работы любого фасилитатора (психотерапевта, консультанта, учителя, родителя).

С некоторой долей условности, а также принимая во внима­ние процессуальный характер анализируемых феноменов и раз­ные степени их возможной выраженности, мы можем рассмотреть следующие комбинации. Терапевт может быть одновременно: кон­груэнтным и эмпатичным (это возможно в том случае, когда в пси­хотерапевте «все спокойно» и ничто не мешает ему концентрироваться на другом, на эмпатическом понимании этого другого); конгруэнтным и относительно неэмпатичным (когда собственные переживания терапевта оказываются настолько интенсивными и устойчивыми, что мешают ему концентрироваться на клиенте и его переживаниях); эмпатичным и относительно неконгруэнтным (часто именно отстранение от себя, отодвигание на второй план своих собственных эмоциональных содержаний, то есть определенная неконгруэнтность терапевта является важным усло­вием активного эмпатического слушания). Конгруэнтность и эмпатичность — это не только разные психологические феномены, но и различные, как правило, чередующиеся, режимы профессио­нальной работы настоящего фасилитатора (см., например, Gordon, 1975). Именно поэтому, на наш взгляд, Роджерс не допускает их объединения, сведения друг к другу, различает их, не образует кон­цептуальных «кентавров» типа «конгруэнтная эмпатия» или «эмпатическая конгруэнтность» (см. Орлов, Хазанова, 1993). Вплоть до настоящего времени в рамках человекоцентрированного под­хода эмпатия, конгруэнтность и безусловное позитивное приня­тие другого рассматриваются как различные условия эффектив­ного терапевтического процесса.

Главная задача психотерапевта, работающего в русле чело­векоцентрированного подхода, — создать особую атмосферу общения с клиентом, то есть: а) принимать его без каких-либо предварительных условий, таким, каков он есть; б) понимать клиента, не оценивая, но сопереживая ему, понимать его не умом, но сердцем; в) быть с клиентом, открыто и откровенно общаясь с ним, не скрываясь и не прячась от него за маской профессионала-эксперта. Только такое общение терапевтично. Именно оно актуализирует, стимулирует и усиливает — фасилитирует — позитивную природу (внутренний потенциал) че­ловека, следствием и проявлением чего и оказывается собствен­но психотерапевтический эффект — психическое исцеление, оздоровление и развитие человека.

В практической работе человекоцентрированного психоте­рапевта и психолога-консультанта клиент находит вниматель­ного, сочувствующего и деликатного собеседника, уделяющего особое внимание эмоциональным составляющим проблем кли­ента — переживаниям и чувствам. Гуманистическая человекоцентрированная психотерапия более, чем любая другая прак­тика такого рода, заслуживает названия системы «внутренней работы», то есть работы человека с самим собой, совершаемой в пространстве собственного внутреннего мира (разумеется, при активном соучастии в этой работе психотерапевта). В этой свя­зи становится понятным, почему именно эту разновидность психотерапевтической практики выбирают для себя клиенты, для которых их собственный субъективный, внутренний мир не ме­нее важен, чем мир внешний, объективный, для которых харак­терна общая интровертированная установка и относительно высокие уровни сенситивности, вербального и общего интел­лектуального развития.

Основные варианты терапевтической работы

Психотерапевтическая практика в русле человекоцентриро­ванного подхода включает не только индивидуальную, но и груп­повую работу (например, «группы встречи» — разновидность групповой психологической работы в целях стимулирования лич­ностного роста участников в атмосфере безусловного позитив­ного принятия, эмпатии и конгруэнтности (См. Петровская, 1982; Рудестам, 1990; Burton, 1969), не только вербальное, но и невер­бальное самоисследование (например, «экспрессивную человекоцентрированную психотерапию» — работу с клиентом средства­ми живописи, ваяния, танца, пения. См. Rogers N., 1993).

Группа встречи (encounter group) — особый вид групповой психологической работы, фокусирующейся не столько на груп­повом процессе как таковом и не столько на процессе развития навыков межличностных взаимодействий, сколько на поиске аутентичности (подлинности) и открытости в межличностных взаимоотношениях. Основной постулат, на котором базируется группа встречи, состоит в том, что само качество межличност­ного общения зависит от внутриличностных отношений чело­века, то есть от его отношений к самому себе. Главные параметры межличностных взаимодействий в группе встречи — концен­трация на чувствах и переживаниях, осознание самого себя, чув­ство ответственности, самораскрытие, фокусировка на проис­ходящем «здесь и теперь».

Группа встречи в ее современном виде возникла на основе групповой психотерапевтической практики и концепций основ­ной и открытой встречи, разработанных в 60-е годы Роджерсом и Шутцем. Концепция основной встречи базируется на вере в воз­можность позитивного конструктивного личностного роста в ат­мосфере безоценочного позитивного принятия, эмпатии и кон­груэнтности (Rogers, 1972; Rogers, 1975). Концепция открытой встречи основывается на идее интеграции осознанных пережи­ваний и телесных ощущений, других эмоционально блокирован­ных фрагментов индивидуального опыта и завершении незавер­шенных энергетических циклов (Schutz, 1973; Шутц, 1993).

Хотя группа встречи возникла как разновидность психоте­рапевтической группы, она используется в основном как фор­ма групповой работы в целях стимулирования процессов личностного роста. Количество участников группы встречи ва­рьирует от нескольких человек до нескольких сот человек. Ва­риантами группы встречи являются так называемые группы «диабазиса», группы «марафона», группы «анонимных алкого­ликов» и группы «обнажения» (Рудестам, 1990).

В группе встречи ведущий, или фасилитатор, проявляет эмпатию (сочувствие) по отношению к переживаниям членов группы, не использует оценочных суждений, практикует самораскрытие, что способствует постепенному возникновению в группе атмос­феры доверия. Создание и развитие данной атмосферы в группе способствует свободе исследования, осознания и выражения чле­нами группы личностно значимых фрагментов своего индивиду­ального опыта, своих мыслей и чувств. Отсутствуют, как правило, запланированные процедуры и упражнения, использующиеся в других (центрированных на лидере) видах групповой психоло­гической работы для того, чтобы структурировать процессы груп­повой динамики, преодолеть сопротивление участников раскры­тию личностных установок и включить в групповой процесс всех членов группы. Полноценное самораскрытие во взаимоотноше­ниях членов группы возможно только после того, как группа при­обретет определенный опыт и пройдет через основные этапы груп­пового процесса: знакомство участников группы; ощущение фрустрации из-за отсутствия структуры; первые попытки саморас­крытия и личностное сопротивление этому; описание прошлых, более безопасных событий и чувств; открытое выражение негатив­ных переживаний; выражение любых переживаний, возникающих «здесь и теперь»; попытки исследования личностно значимых тем и проявления самопринятия; основная встреча (см. Орлов, 1995). Основной акцент в работе группы встречи делается на самоиссле­довании участников группы, поиске ими аутентичности, на искрен­ности и открытости в выражении чувств и переживаний, благодаря чему постепенно складывается атмосфера принятия и самопри­нятия в общении, которая воспринимается участниками группо­вого процесса как теплая, поддерживающая и личностно без­опасная. Все это помогает участникам групповой работы углубляться в собственный опыт, исследовать как позитивные, так и негативные его стороны, осознавать и принимать их. Опыт внеролевого общения ведет к нарушению конвенциональных комму­никативных стереотипов и, следовательно, к более непредвзятому и непосредственному восприятию, более глубокому и неискажен­ному пониманию членами группы самих себя. Перенос навыков и ценностей внеролевого общения, полученных в ходе тренинговых занятий, в сферу каждодневных коммуникаций является од­ним из внутренних психологических ресурсов человека, его общей психологической культуры, эффекты которой проявляются преж­де всего в обращении человека к новым сторонам личности его партнеров по общению, к новым способам и средствам самовыра­жения и рефлексии. В качестве типичных эффектов группы встре­чи можно указать следующие: расширяется сфера осознания че­ловеком самого себя; появляется тенденция уделять своим отношениям с другими людьми столько же внимания, сколько содержанию общения; возникает стремление принимать нестан­дартные, творческие идеи партнеров по общению, а не реагиро­вать на эти идеи как на угрозу; более вероятными оказываются конструктивные решения межличностных разногласий и проблем; повышается самооценка; усиливаются чувства эмпатии и близос­ти по отношению к другим людям и окружающему миру в целом; изменения общения наблюдаются как в профессиональной сфе­ре, так и в сфере отношений с близкими людьми — супругами, ро­дителями, детьми, друзьями.

Группа встречи часто используется как средство при решении различных коммуникативных проблем, связанных с преодолени­ем межкультурных (расовых, этнических, политических, межпоколенных, профессиональных) конфликтов (Rogers, 1986b; Rogers, 1987; Rogers N., 1993). Вместе с тем главная задача груп­пы встречи состоит не в том, чтобы помочь человеку выжить в со­циуме и адаптироваться к нему, а в том, чтобы способствовать самоактуализации человека, созданию условий для преодоления им отстраненности и отчужденности от самого себя.

Экспрессивная человекоцентрированная психотерапия раз­работана дочерью Карла Роджерса Натали Роджерс (09. 10. 1928, Рочестер, штат Нью-Йорк) — известным американским психотерапевтом.

Н. Роджерс получила образование в университетах Де Поу, штат Индиана (степень бакалавра в 1948 году), Брэндейс, штат Масса­чусетс (степень магистра в 1960 году), Саммит, штат Луизиана (сте­пень доктора философии в 1993 году). С 1974 года имеет частную психотерапевтическую практику в Калифорнии, работает также в качестве лицензированного психолога и психотерапевта в раз­личных медицинских и учебных учреждениях Бостона, Кембрид­жа, Бруклина, Гонолулу. В периоде 1974 по 1995 год руководит раз­личными тренинговыми программами для профессионалов по человекоцентрированной терапии, психотерапевтической работе с женщинами, человекоцентрированной экспрессивной терапии. В 1975-1980 годах вместе со своим отцом была инициатором и кофасилитатором международных профессиональных тренинговых программ в США, Европе и Японии. Основные этапы ее профес­сионального и личностного становления получили отражение в ав­тобиографической монографии «Возникающая женщина: декада преобразований середины жизни», вышедшей к настоящему вре­мени двумя изданиями (1980, 1989) и переведенной на пять языков. В 1984 году Н. Роджерс основала организацию «Ресурсы творче­ства и сознания» — кросс-культурное объединение исследовате­лей творчества в целях обогащения жизни, укрепления мира, стимулирования духовного развития. Впоследствии данная организация была преобразована в Институт человекоцентриро­ванной экспрессивной терапии (Сайта Роза, штат Калифорния), в котором Н. Роджерс продолжает работать по настоящее время в качестве ведущего сотрудника и тренера 400-часовой двухлетней программы для профессионалов по человекоцентрированной экс­прессивной психотерапии. Н. Роджерс сочетает преподавательскую работу в различных учебных и исследовательских учреждениях штата Калифорния (Институт трансперсональной психологии, Университет Сан-Франциско, Университет Джона Ф. Кеннеди, Университет Сонома, Институт интегральных исследований) с практической работой в различных странах мира (в Германии, Греции, Мексике, России, Японии) в качестве руководителя групп, для которых главными при обсуждении являются проблемы твор­чества, ненасильственного решения конфликтов, личностной са­моактуализации.

Как отмечает Н. Роджерс, ее подход к терапии основан на следующих ключевых принципах гуманистической психодина­мической теории индивидуального и группового процесса:

· «Личностный рост имеет место в безопасном, поддерживаю­щем окружении.

· Безопасное, поддерживающее окружение создается фасилитаторами (учителями, терапевтами, руководителями групп, родителями, коллегами), которые являются подлинными, теплыми, эмпатичными, открытыми, честными, конгруэнт­ными и заботливыми.

· Эти качества лучше всего осваиваются, если первоначально переживаются на собственном опыте.

· Отношения клиент-терапевт, учитель-учащийся, родитель-ребенок, жена-муж, партнер-партнер могут быть контекстом для проживания всех этих качеств.

· Личностная интеграция интеллектуального, эмоционально­го, телесного и духовного измерений происходит по мере ре­флексии и выражения элементов этого жизненного опыта» (Rogers N., 1993, р. 8).

Данным принципам в полной мере отвечает психотерапев­тическое кредо Н. Роджерс:

· «Я сознаю, что внутреннее путешествие может быть пугаю­щим, веселым, утомительным предприятием.

· Я буду рядом с вами, но не буду назойливой.

· Я верю, что вы знаете, как позаботиться о себе. Я не буду не­сти ответственность за вас или же отбирать у вас вашу силу.

· Я не буду также покидать вас.

· Я буду уважать вас и ваши решения, которые вы принимаете для себя. Я верю в ваши способности.

· Я буду поддерживать и ободрять вас в вашем внутреннем пу­тешествии.

· Я могу иногда быть вызовом для вас и вашей системы убежде­ний, но я всегда буду уважать вас и вашу правду.

· Я буду поощрять вас опробовать что-то новое, рисковать в не­известном вашего внутреннего мира, но я никогда не буду под­талкивать вас.

· Я буду предлагать вам средства экспрессивных искусств, что­бы помочь вам открыть вашу природную креативность и об­наружить вашу внутреннюю сущность. Вы свободны не пользоваться этими средствами.

· Иногда я буду высказывать свое мнение и давать вам обрат­ную связь, но я всегда буду проверять, насколько она значи­ма для вас.

· Я буду делать все, чтобы чтить мои и ваши границы.

· Я буду делиться с вами моими ценностями и убеждениями, так что вы будете знать, почему я говорю или делаю то, что я говорю и делаю.

· Я всегда открыта тому, чтобы учиться у вас.

· Я совершаю ошибки, делаю то, что мне не нравится, и иног­да я ввожу в заблуждение. В таких случаях я признаюсь в этом. Я могу сказать: " Я виновата" » (Rogers N., 1993, р. 103-104).

Терапевтическая система, разработанная Н. Роджерс и в сис­тематическом виде представленная в ее монографии «Творчес­кая связь: целительная сила экспрессивных искусств» (1993), представляет собой синтез человекоцентрированного подхода с различными методами и техниками арт-терапии (Роджерс Н., 1990; Роджерс Н., 1995; Rogers N., 1993). Вместе с тем, как отме­чает Н. Роджерс, «гуманистическая терапия на основе экспрес­сивных искусств отличается от аналитической или медицинской модели арт-терапии, в которой искусство используется для того, чтобы продиагностировать, проанализировать и " пролечить" людей» (Rogers N., 1993, p. 2). В русле человекоцентрированно­го подхода, напротив, эти искусства являются мощными сред­ствами для обнаружения, проживания и принятия человеком неизвестных аспектов своего «я».

«Включая творческие искусства в мою терапевтическую практику, — пишет Н. Роджерс, — я использую термин " человекоцентрированная терапия на основе экспрессивных ис­кусств" (person-centered expressive arts therapy)... Терапия на ос­нове экспрессивных искусств использует различные искусства — движение, рисование, живопись, ваяние, музыку, литературное творчество, вокализацию и импровизацию — в условиях, обес­печивающих поддержку человека, и с целью стимулирования его личностного роста, развития и исцеления... Использовать искусства экспрессивно — это значит войти в наш внутренний мир для того, чтобы обнаружить находящиеся в нем пережива­ния и затем выразить эти переживания посредством художе­ственных форм, движения, звука, литературного творчества или драматизации» (Rogers N., 1993, p. 1-2). Таким образом, экс­прессивные искусства используются в качестве невербальных языков, позволяющих человеку выражать элементы своего внут­реннего мира, исследовать свой творческий потенциал, акти­визировать процессы самоисследования.

Исходные идеи человекоцентрированного подхода получают в психотерапевтической системе Н. Роджерс свое дальнейшее развитие. Безусловное позитивное принятие клиента находит свое выражение в акцентировании не столько продуктов экспрессив­ного творчества клиента, сколько самого процесса художествен­ного творческого экспрессивного самовыражения. Эмпатическое понимание клиента налагает абсолютный запрет на какие-либо интерпретации психотерапевтом продукта и процесса творчества, в фокусе внимания оказываются самоинтерпретации клиента («Что это для вас означает? »; «Что это вам говорит? »). Другими словами, столь характерное для традиционной арт-терапии толкование как средство понимания клиента уступает здесь место контекстуальному пониманию, сверкам пониманий (причем по­ниманий не только вербально-смысловых, но и кинестетических, визуальных, звуковых, тактильных) как средству фасилитации бо­лее объемного и целостного понимания клиентом самого себя. Конгруэнтность также оказывается уже не частичной, относящей­ся лишь к вербальному каналу выражения осознаваемых пере­живаний, но тотальной, охватывающей всю совокупность кана­лов или языков самовыражения.

Использование в терапевтическом процессе различных экс­прессивных искусств создает особый феномен «творческой свя­зи» (creative connection), заключающийся, по мнению Н. Роджерс, в усиливающемся взаимодействии экспрессивных искусств как языков самовыражения, во взаимном усилении терапевтических эффектов этих искусств, в движении экспрессивной психотерапев­тической практики к внутреннему ядру (сущности или правде) человека, в обретении человеком целостности и внутренней связи со всеми живыми существами.

Основные идеи и принципы, воплощенные в психотерапев­тической системе Н. Роджерс, можно сформулировать следую­щим образом: все люди обладают природной способностью к творчеству; творческий процесс исцеляет; исцеление дости­гается погружением в переживания; переживания являются тем туннелем, по которому мы должны пройти, чтобы обрести це­лостность; творческая связь экспрессивных искусств прибли­жает человека к его внутреннему ядру, или сущности; существу­ет связь между нашей сущностью и сущностью всех существ; на пути к собственной сущности или целостности человек обнару­живает свою связанность со всем миром.

Библиография

Боуэн М. В. Б. (1992) Духовность и личностно-центрированный подход // Вопросы психологии. № 3-4.

Гаврилова Т. П., Снегирева Т. В. (1989) К итогам работы в группах К. Роджерса и Р. Сэнфорд. Сообщение I. Принципы гуманистического общения и опыт освоения их в групповом взаимодействии // Новые исследования в психологии и возрастной физиологии. № 2.

Грининг Т. (1988) История и задачи гуманистической психологии // Вопросы психологии. № 4.

Кан М. (1997) Между психотерапевтом и клиентом: Новые взаимо­отношения. — СПб.: БСК.

Менегетти А. (1992) Психология жизни. — СПб.: Роза Мира.

Орлов А. Б., Хазанова М. А. (1993) Феномены эмпатии и конгруэнтности // Вопросы психологии. № 4.

Орлов А. Б. (1995) Психология личности и сущности человека: Парадигмы, проекции, практики. — М.: Логос.

Петровская Л. А. (1982) Теоретические и методические проблемы социально-психологического тренинга. — М.: Изд-во МГУ.

Роджерс К. (1993) Эллен Вест и одиночество // Московский психотера­певтический журнал. № 3.

Роджерс К. (1994) Взгляд на психотерапию. Становление человека. - М.: Прогресс-Универс.

Роджерс Н. (1990) Творчество как усиление себя // Вопросы психологии. № 1,

Роджерс Н. (1995) Путь к целостности: человекоцентрированная терапия на основе экспрессивных искусств // Вопросы психологии. № 1.

Рудестам К. (1990) Групповая психотерапия. — М.: Прогресс.

Сатир В. (1992) Как строить себя и свою семью. — М.: Педагогика-Пресс.

Шутц В. (1993) Глубокая простота. — СПб.: Роза Мира.

Aspy D. N.. Roebuck F. N. (1988) Carl Rogers's contributions to education // Person-centered review. 3(1).

Burton A. (1969) Encounter: theory and practice of encounter groups. — San Francisco.

Combs A. W. (1988) Is there a future for humanistic or person-centered educa­tion? // Person-centered review. 3(1).

Cormier W. H., Cormier L. S. (1991) Interviewing strategies for helpers. — Pacific Grove, CA: Brooks/Cole Publishing Company.

Evans R. (1978) Carl Rogers: The Man and His Ideas. — N. Y.: E. P. Dutton.

Gordon Тh. (1975) Teacher's Effectiveness Training. — N. Y.: Peter H. Wyden.

Kirschenbaum H. (1995) Carl Rogers // Suhd М. М. (Ed.) Positive regard: Carl Rogers and other notables he influenced. — Palo Alto.

Kirschenbaum H., Henderson V. (Eds.) (1989) The Carl Rogers reader. — Boston: Houghton Mifflin Company.

Merry T. (1990) A guide to the person-centred approach. — Loughton: Gale Centre Publications.

Rogers C. (1942) Counselling and psychotherapy: new concepts in prac­tice. — Boston: Houghton Mifflin Company.

Rogers C. (1951) Client-centered therapy. — Boston: Houghton Mifflin Company.

Rogers C. (1957) The necessary and sufficient conditions of therapeutic personality change//J. of Consulting Psychology. 21 (2).

Rogers C. (1959) A theory of therapy, personality and interpersonal relation­ships, as developed in the client-centered framework // Koch S. (Ed.) Psychology: A Study of a Science. Formulations of the Person and the Social Context. — N. Y.: McGraw-Hill. Vol. 3, 184-256.

Rogers C. (1961) On becoming a person. — Boston: Houghton Mifflin Company.

Rogers C. (1964) Toward a modern approach to values //J. of Abnormal and Social Psychology. 68.

Rogers С. (1969) Freedom to learn: a view of what education might be­come. — Columbus, OH: Charles Merrill.

Rogers C. (1972) Becoming partners: marriage and its alternatives. —N. Y.: Delacorte Press.

Rogers C. (1972) The process of the basic encounter group. Small group communication / Cathcart R. et al. (Eds.) — N. Y.

Rogers C. (1975) On encounter groups. — Harmondsworth: Penguin books.

Rogers C. (1977) Carl Rogers on personal power: inner strength and its revolutionary impact. — N. Y: Delacorte Press.

Rogers C. (1980a) A way of being. — Boston: Houghton Mifflin Company.

Rogers C. (1980b) Client-centered psychotherapy // Kaplan H. I., Sadock B. J. and Freedman A. M. (Eds.) Textbook of Psychiatry, 3. — Baltimore: William and Wilkins Co.

Rogers C. (1982) A psychologist looks at nuclear war // J. of Humanistic Psychology. 22 (4).

Rogers C. (1983) Freedom to learn for the 80's. — Columbus, Toronto, London, Sydney: Charles E. Merrill Company, A Bell, Howell Company.

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться: