Механико-математическое естествознание как идейная база Просвещения

Ощутимый импульс программе Просвещения придал начавшийся в последней трети XVII в., процесс институциализации науки, то есть превращения ее в социальный институт, а деятельности ученого — в профессию. На рубеже XVI—XVII вв. в развитии науки, наряду с Галилеем, У. Гарвеем — учеными в современном понимании, участвовали еще «виртуозы, знатоки редкостей, мистики, алхимики, чудаки, прожектёры» (История становления науки. М., 1981. С. 152), а Дж. Уэбстер среди основателей новой науки ставит в один ряд с Коперником, Галилеем, Бэконом фигуры мистиков Парацельса, Якоба Беме, Роберта Фладда. В конце же XVII века наукой занимаются уже профессиональные ученые, состоящие на службе у государства и получающие государственное жалование. Важнейшим элементом институциализации науки стало учреждение официальных научных сообществ. Уже в 1652 г. была основана Академия естествознания в Германии, в 1657 г. — Академия эксперимента во Флоренции, в 1660 г. — Лондонское Королевское общество для дальнейшего развития, посредством опытов, наук о природе и полезных искусств, в 1666 г. — Парижская Академия наук, позже — Берлинская, Мюнхенская и Петербургская академии. Налаживается регулярный обмен информацией, издаются академические журналы. Наука становится общественным достоянием, преломившись в общественном сознании в такой степени, что даже придворные дамы, поспорив о чем-то, говорили: «что ж, мы это посчитаем» (а не «посмотрим»).

Почти в любой европейской стране XVIII в. (включая даже Россию — вспомним Ломоносова) любой достаточно целеустремленный молодой человек мог получить образование, которое стало относиться к числу столь же естественных прав, как жизнь и собственность, так же обеспечиваясь государством. Конечно, внимание государства неизбежно оборачивалось и издержками, ставшими ощутимыми лишь позже — регламентацией науки и образования, подчиненных уже не только заботе, но и диктату. Однако, например, когда Парижская академия официально известила о том, что более не будет принимать на рассмотрение любые проекты вечного двигателя, это воспринималось как признак зрелости науки, отказавшейся от всяких рецидивов мистики и опирающейся только на объективные законы природы. Зато объявлялись премии за решение вполне конкретных задач, имевших практическое значение.

К выдающимся научным достижениям рубежа XVII—XVIII вв. относятся открытия полюсов и меридианов магнита, с перенесением этого результата на Землю, изобретение воздушного насоса и термометра. Уже в 1710 г. были изобретены (в Англии) коксовая печь, паровая машина и автоматическое ружье, еще раньше (1669 г., Швеция) заработала система центрального отопления горячей водой. Были открыты законы газового давления, даны научные объяснения дыхания и кровообращения. Именно в это время складываются как науки химия и физиология. Одной из главных задач химии, оставившей поиски «философского камня», стало изготовление — на основе механистического подхода — лекарств. Изобретением пианино (1709 г.) обогатилась музыкальная жизнь. Были решены многие казавшиеся неразрешимыми проблемы в математике, поставлены новые подобные задачи — уже на следующие века (например, теорема Ферма).

Нараставшие успехи науки и техники продолжали питать социальный оптимизм Просвещения. Правильно поставленный эксперимент, «с пристрастием пытающий природу» (отсюда и выражение «естествоиспытатель») должен был ответить на любые вопросы, а законы механики и математики считалось возможным применить даже в вычислении «условий динамического равновесия общества».

Еще в середине XVII в. Т. Гоббс выдвинул теорию «Общественного договора». Он исходил из положения «Человек человеку — волк», неизбежного в силу как биологической природы человека, так и условий общественной жизни, обрекающих его на «борьбу за выживание». Современник Английской буржуазной революции, Гоббс видел единственный выход из общественных катаклизмов в том, чтобы государство, этот чудовищный Левиафан (именно так называется работа Гоббса 1651 г.) вступало в «общественный договор» со своими гражданами, выгодный для всех его участников и способный сбалансировать их интересы. Только тогда может быть прекращена «война всех против всех», будет преодолен страх за свою жизнь, свободу и имущество, право на которые относится к естественным правам человека. Столь же естественно, что власть вовсе не имеет божественного происхождения.

Столетие спустя после Гоббса появилась уверенность, что математика сумеет рассчитать баланс интересов, а государство, следуя «общественному договору», сумеет, на основе подобных расчетов, должным образом соединить различные интересы и стремления в один общий вектор. Лишь в конце XVIII в. действительно с научных позиций к этому вопросу подошел шотландский экономист Адам Смит (1723—1776). Будучи сторонником товарно-денежных отношений как по экономическим, так и этическим соображениям, А. Смит утверждал, что только рынок, освобождая людей от «феодальной зависимости», может естественным образом отрегулировать производственные отношения. С одной стороны, по А. Смиту, история есть результат деятельности людей, преследующих собственные интересы, с другой, эти действия выстраиваются в том русле, отвечая запросам времени, как если бы их направляла некая «невидимая рука». Фактически с таких позиций рассматривает природные и общественные явления концепция самоорганизации, появившаяся в естествознании уже конца ХХ века.

Важнейшей областью приложения механико-математических принципов описания оставалась астрономия. Вселенная представлялась как совершенный часовой механизм, безупречное движение которого свидетельствовало о мудрости Творца — «Великого часовщика Вселенной», а заодно заставляло проникаться гордостью за науку, способную вникнуть в столь сложное устройство. Апогей механико-математического естествознания связан с именем великого англичанина Исаака Ньютона (1642—1737). Родившись в год смерти Галилея, Ньютон довел его до такого уровня, когда «ньютоновская механика» стала казаться «эталоном науки на все времена». Именно при Ньютоне окончательно сформировались те особенности естествознания XVII—XIX вв., которые позволили называть его классическим. Это — доведенные до уровня методологической нормы опора на эксперимент и на точные математические расчеты, а также идеал абсолютной, окончательной, достоверной истины, свободной от субъективного отпечатка. Главный труд Ньютона называется «Математические начала натуральной философии» (1687). Это название может считаться программным, т. к. подчеркивало отказ от метафизических (в буквальном смысле — находящихся вне физики) принципов описания и объяснения природы. К метафизическим в таком смысле объяснениям следовало относить и теологические, и философские. Именно так можно понять знаменитые ньютоновские «Физика, берегись метафизики» и «Гипотез не измышляю» — кто, как не Ньютон, был мастером гипотетико-дедуктивного метода исследования природы? Такими словами ученый ответил на вопрос о количестве компонентов света — решение этого вопроса даст эксперимент, а не метафизические рассуждения.

Не случайно, что именно в этот период Лондонское Королевское общество своим уставом закрепило принципы «положительной науки», цель которой — «совершенствование знаний о естественных предметах и всех полезных искусствах… с помощью эксперимента, не вмешиваясь в богословие, метафизику (читай философию — В. Т.), политику, риторику или логику». Есть мнение (W. Daele), что подобный отход от программы Республики Ученых произошел в качестве своеобразной платы за государственную поддержку научных институтов. Скорее всего, однако, негласный «договор о нейтралитете» объясняется тем, что наука, успешно продвигаясь в механико-математическом русле, попросту перестала нуждаться — на целых два века — во всем том, что в него не укладывалось.

Сам Ньютон пришел к главному своему открытию — закону всемирного тяготения с того, что постулировал существование силы тяготения и, воздержавшись от рассуждений о ее сущности, попросту стал вычислять ее зависимость от расстояния. В этом, кстати, ему очень помогли религиозные картины, где от Бога-вседержателя во все стороны расходились своеобразные силовые линии. Подобным же образом в физике и химии утверждались успешно работавшие тогда концепции теплорода, флогистона, эфира. Ньютон был одновременно и блестящим экспериментатором, и столь же блестящим теоретиком, он же, одновременно с Вильгельмом Готфридом Лейбницем (1646—1716) создал дифференциальное и интегральное исчисление, без которого немыслимы были дальнейшие исследования природы. Надо сказать, что в действительности, конечно, естествознание не могло быть свободным от «метафизики». Такой метафизической концепцией было учение Лейбница о «предустановленной гармонии», делающей природный мир «лучшим из всех возможных».

Свое крайнее выражение ньютоновская механика получила в концепции лапласового детерминизма. Французский физик, астроном и математик Пьер-Симон Лаплас (1749—1827) утверждал, что имея в распоряжении необходимый набор параметров, можно с абсолютной точностью вычислить, что происходило в данной точке миллион лет назад или будет происходить миллион лет спустя. «Наука — враг случайностей», — утверждал французский философ Анри Гольбах (1723—1789), создатель «Системы природы» (1770). Стоя на позициях «материалистического фатализма», он считал, что понятием «случайность» мы прикрываем наше незнание — придет время, когда понятие случайность» будет изгнано из арсенала науки. «Человек-машина» — так назывался трактат другого сторонника механистического материализма, также француза Анри Ламетри (1709—1751). Подобные идеи, кстати, высказывал уже и живший гораздо раньше Р. Декарт.

Таким образом, триумф ньютоновской механики имел и оборотную сторону. Как писал Дж. Бернал, «дарования Ньютона были столь велики, система казалась столь совершенной, что все это обескураживало научный прогресс в следующем веке, или допускало его только в тех областях, которые Ньютон не затронул». Несовместимыми с классической механикой оказались те науки, в которых природа рассматривалась не как неизменный механизм, а как эволюционирующая система — зоология, ботаника, геология, палеонтология. Они, однако, не могли противостоять утвердившимся механистическим представлениям еще и потому, что не опирались на математику и считались науками, так сказать, низшего сорта. Сам Кант, восхищаясь ньютоновской механикой, говорил, что наука научна ровно в той степени, в какой опирается на математику. Выпадали из механистической картины мира человек, разум, духовная жизнь — по мере того, как выяснялось, что они не укладываются в ее жесткие рамки.

Надо сказать, что идея эволюции неизбежно затрагивала даже астрономию (у того же Гольбаха, а позже — Канта и У. Гершеля), но тогда это казалось лишь временным отступлением механицизма. Так, Ньютон, одним из первых заметив отклонения движения планет от предписываемых его теорией, нашел выход в том, что Бог время от времени вынужден подзаводить и корректировать часы Вселенной. «Жалким для философа» назовет такое решение Кант. «Воистину, никто не обращается с Богом хуже, чем верующие в него естествоиспытатели», — заметил Ф. Энгельс.

Интересно, с этой точки зрения, проследить развитие космогонических систем от Декарта до Лапласа. Декарт создал теорию вихрей, по которой творец ограничился первотолчком, а дальше возникновение небесных тел (из вращающихся частичек) происходило в соответствии с законами механики. Эта позиция были типична для господствовавшего в ту эпоху деизма, который, признавая Бога творцом мира, все же считал, что творец предоставляет дальнейший ход событий законам сотворенной им природы. Лапласу же удалось создать теорию, где математическим образом обосновывалась возможность самозарождения вихрей. На вопрос Наполеона — «Где же здесь Бог? » ученый ответил: «Моя система не нуждается в гипотезе Бога». Конечно, это означало не отрицание Бога, а лишь уверенность в том, что любые явления природы могут и должны поддаваться естественнонаучным объяснениям. Чрезвычайно характерны в этом смысле высказывания французских энциклопедистов, что моральное право быть атеистом имеет только высокообразованный и высоконравственный человек.

 

Энциклопедизм

Уверенность в возможностях познающего разума с особой убедительностью выразилась в таком явлении культурной жизни Просвещения, как создание и издание многотомных энциклопедий наиболее образованными людьми. Часто они же были авторами многих статей и даже брали на себя организационные заботы. Издание энциклопедий вполне отвечало социальной программе Просвещения, которая не только выдвигала людей, энциклопедически образованных, но и требовала неуклонного расширения возможностей образования для всех. В 1728 г. вышла двухтомная «Английская энциклопедия, или универсальный словарь наук и искусств», в 1732—1750 гг. — Немецкая энциклопедия в 64 (! ) томах, с 1751 г. по 1775 г. (до запрещения) издавалась «Великая французская энциклопедия, или толковый словарь наук, искусств и ремесел». Именно французская энциклопедия приобрела наибольшую известность и наибольший общественный резонанс. Ее основателями были великие просветители Жан-Жак Руссо (1712—1778), Дени Дидро (1713—1784), активно участвовали в ней крупнейшие физики и философы — Вольтер (Мари Франсуа Аруа, 1694—1778), К. Гельвеций (1715—1771), А. Гольбах (1723—1788), Ж. Д’Аламблер (1717—1783), Ж. Лагранж (1736—1813). Французская энциклопедия — первое научное издание, в котором значительное место отводится технике и ремеслам, при этом к написанию некоторых статей были привлечены, наряду с учеными, также рабочие и ремесленники.

Значение «Французской энциклопедии» не ограничивается даже тем, что она действительно была сводом всех знаний, накопленных к тому времени. Уверенность в могуществе науки сочеталась в ней с воинствующим антиклерикализмом и, теперь уже, атеизмом (несмотря на королевский указ 1754 г., запрещавший под страхом смертной казни обсуждать любые вопросы, связанные с религией). Если же добавить сюда выходившую за академические рамки непреклонную уверенность в скорых общественных переменах, то можно понять, почему Французская энциклопедия стала, по выражению ее историка Дюкро «осадной башней штурмующих небо». «Великая французская энциклопедия» была выражением философии сражающегося гуманизма, своеобразной декларацией прав человека, гимном труду и машинам, науке и разуму. Одновременно она содержала убийственную критику всего не отвечавшего разуму, изжившему себя: «Религия, понимание природы, общество, государственный строй — все это было подвергнуто самой беспощадной критике; все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него. Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 19. С. 189). Неудивительно, что в 1775 г. дальнейшее издание энциклопедии было запрещено под предлогом того, что… «слишком затянулось».

Весьма непростой судьба науки, научной мысли, да и самих ученых оказалась и после тех общественных перемен, которых так ждали энциклопедисты. В 1789 г. грянула Французская революция, которая свергла монархию, действительно изжившую себя, погрязшую в роскоши и коррупции, доведшую народ до крайней черты. Но что же она предложила вместо этого? Террор, непрекращающиеся казни, для исполнения которых использовала очень кстати подоспевшие дьявольское изобретение, гильотину, представив ее как выражение гуманизма революционеров. Достаточно сказать, что подлежали уничтожению все дворяне, даже не выступавшие против революции — они просто «не вписались в картину нового общества». Досталось и ученым. Был исключен из Палаты мер весов, которой гордилась Академия, ее председатель, великий ученый Лаплас — «за недостаток республиканских добродетелей». По обвинению в государственной измене революционеры казнили великого химика Анри Лавуазье. В море крови революционеры не щадили и друг друга. Дантон, отправленный на гильотину в той же простой, «демократической», всех уравнивающей повозке, что и Мария-Антуанетта, крикнул председателю трибунала, недавнему соратнику Робеспьеру — «И тебя повезут — в ней же! » И точно — повезли, в ней же, всего через четыре месяца — теперь уже роялисты, восстановившие монархию.

Годами позже захотел оказать Лапласу подобающие ему почести Наполеон. Однако, назначив его министром просвещения, император вынужден был признать, что великий физик и математик «даже администрирование подчинил духу бесконечно малых величин». Впрочем, заметил он и другое: «Хотя голова его (Лапласа) была постоянно обращена к звездам, ногами он прочно стоял на земле».

 

Образование и воспитание в эпоху Просвещения

Непростой оказалась судьба и образования, на которое Просвещение возлагало великие надежды. Начало было весьма многообещающим, как и начало любой эпохи. Просветители не только приложили все силы к распространению образования, они еще и поставили его на научный уровень, разрабатывая концепции образования и воспитания, подводя под них естественнонаучную и философскую базу.

Одним из первых на этом пути был Ян Амос Коменский (1592—1670), который и сформулировал знаменитое кредо Просвещения. Установка «Всем знать все обо всем» была выражением распространенных в то время идей пансофии, то есть обобщения всех добытых человечеством знаний и доведения их в доступной форме всем людям — через школу, открытую всем сословиям. Я. Коменский считается основателем классической педагогики. Вся его жизнь — яркий пример просветительского подвижничества.

Философ-гуманист, общественный деятель, Коменский тесно связывал жизнь с борьбой чешского народа за независимость, был одним из руководителей общины «чешских братьев», продолжателей гуситского движения. Блестяще закончив городскую (латинскую) школу, он получил возможность для исключительного образования в Карловом (Прага), Герборнском и Гейдельбергском университетах. Начавшаяся в 1618 году Тридцатилетняя война и притеснения протестантов со стороны римско-католической церкви и Габсбургов вынудили «чешских братьев» покинуть родину. Двадцать восемь лет Коменский провел в Лешно (Польша), с перерывами для посещения Англии, Швеции, Нидерландов, Венгрии.

Сын двух народов, Коменский еще в большей степени был «гражданином мира». Служение своей родине было для него и служением человечеству. В Польше он попытался осуществить давно задуманную реформу латинской школы. В Лешно были открыты учебные заведения («братские школы»), целью которых становилось создание целостной картины мира. Там же была написана «Великая дидактика», переведенная на все ведущие языки мира. В эти же годы Я. Коменский создал первое в мире руководство по воспитанию для дошкольного возраста «Материнское наставление» (1633). Опираясь на ведущие педагогические идеи своего времени, а также античности, Возрождения, Реформации, Коменский рассматривал в единстве вопросы обучения и воспитания (умственного, физического, эстетического), школьного дела, педагогической психологии, семейного воспитания. Знание закономерностей педагогики предполагалось непосредственно использовать на практике.

Ведущая идея «Великой дидактики» — природосообразное воспитание. На ее фронтисписе написано: «Все происходит благодаря саморазвитию, насилие чуждо природе вещей». Человек как органичная часть природы подчиняется тем же естественным законам. Образование расценивается не как самоцель, а как средство дальнейшего развития. Знания и умения должны использоваться для духовного и нравственного совершенствования.

В 1641—1642 гг., по приглашению английского парламента, Коменский активно сотрудничал с последователями Бэкона, разрабатывая обширные планы усовершенствования общества посредством реформы школы. Им написан (уже в Венгрии) удивительный учебник типа букваря «Мир чувственных вещей в картинках».

За годы скитаний Я. Коменский потерял семью и близких, а в 1656 г. в Лешно сгорели его рукописи. Остаток жизни он провел в Амстердаме, где ему удалось издать многие свои сочинения, в том числе «Великую дидактику» на латинском (1657). В 1666 г., за четыре года до смерти Коменского, выходит часть главного труда его жизни, семитомного «Всеобщего совета об исправлении дел человеческих». Это — своеобразное завещание, призыв к миру и сотрудничеству. В эпоху жестоких войн и восстаний Коменский выступал за сохранение всеобщего мира, международное сотрудничество в области политики и права, науки и образования. Коменский верил, что универсальное воспитание приведет к «благосостоянию человеческого рода», миру без войн, социальной справедливости и процветанию. В «Пампедии» (одна из частей «Всеобщего совета») просветитель мечтал изменить весь жизненный уклад в духе всеобщего блага. Веря в беспредельный прогресс человечества, он именно в воспитании видел панацею. Для того, чтобы «всем знать все обо всем», надо было обеспечить всеобщее образование, демократичную школьную систему с преемственностью звеньев, приближение образования к общественным потребностям, нравственное воспитание на началах гуманизма, приобщения к труду. Природное равенство всех людей (хотя и с различными задатками) предполагало равное право на образование, развивающее эти задатки.

Великий просветитель видел в каждом человеке свой «микрокосмос», огромное поле возможностей, которое должно пробудить разумное, природосообразное образование. Вера в человека, мечта о расцвете человеческой личности были стержнем педагогики Я. А. Коменского, для которого «Человек есть самое высшее, самое совершенное, самое превосходное творение».

Коменский увязывал закономерности формирования личности с изменениями в природе, соотнося с природными циклами также продолжительность учебного года и урока. Им впервые была введена привычная сейчас классно-урочная система с конкретной темой и задачей урока, ежедневной проверкой знаний и последующими экзаменами.

Наряду с курсом на демократизацию образования, в XVII—XVIII вв. значительное влияние имела и программа аристократического воспитания. Наиболее последовательным ее сторонником и проводником из современников Я, Коменского был английский философ Джон Локк (1632—1704). В духе эпохи Локк требовал доступности образования как «естественного права» для всех слоев общества. Вместе с тем он оправдывал различие типов обучения: воспитание трудолюбия и религиозности у низших слоев (с обязательным обучением в рабочих школах), подготовку к «деловым знаниям в реальном мире», а главной задачей считал «воспитание джентльмена».

Сам будучи наставником в дворянских семьях, Локк включал сюда латынь и французский, математику, географию и историю, танцы и фехтование, «хорошие манеры и знание света». «Подлинный джентльмен» не просто стремится к своим целям, но и не препятствует в этом другим джентльменам. Строгие требования предъявлялись и к самой манере поведения «джентльмена». «Ничего слишком» — медленная, полная достоинства поступь, степенная речь, большой напудренный парик. Как взрослые должны были одеваться и дети аристократов. Локк считал возможным и даже необходимым домашнее воспитание джентльмена, ограждавшее его от влияния «грубой массы».

Исходя из своих философских представлений о душе ребенка как «чистой доске» (tabula rasa — лат.), Локк писал: «Из всех людей, с которыми мы встречаемся, девять десятых становятся тем, что они есть — добрыми или злыми, полезными или нет — благодаря воспитанию». Воспитание, по Локку, должно строиться на гармоничном единстве всех составляющих и быть непременно природосообразным.

Весьма своеобразный педагогический опыт вышел из стен французских коллежей — знаменитой школы Пор-Рояля и учебных заведений католического ордена «Оратория». Создание и деятельность школ Пор-Рояля были вдохновлены гугенотами и католической конгрегацией янсенистов — последователей голландского теолога К. Янсения. Школы были учреждены и возглавлялись группой известных в научном мире математиков и логиков — П. Николем (1625 1695), А. Арно (1612—1694) К. Лансело (1615—1695). Янсенисты считали, что ребенок —существо слабое, «раб страстей», чей «разум омрачен грехом», а «душа захвачена дьяволом уже в утробе матери». «Мало говорить, много терпеть, еще больше молиться», — требовали школы Пор-Рояля, размещаемые вдали от городов и их суеты. В них отвергались оценки как побуждающие к нездоровому соперничеству. Тем не менее и они давали обширное образование, в основе которого лежало формирование рассудочного мышления.

Совершенно особое место среди деятелей Просвещения и мировой педагогической мысли в целом занимает французский философ, писатель, композитор, критик Жан-Жак Руссо (1712—1778). Его личность и судьба весьма красноречиво выражают дух эпохи Просвещения. Сын часовщика из Женевы, он перепробовал профессии ученика нотариуса, гравера, секретаря, домашнего учителя, преподавателя музыки и переписчика нот. Не получив систематического образования, Руссо все же умел стать одним из самых просвещенных людей эпохи. Исходив, чаще пешком, Швейцарию, Италию, Францию, Руссо в 1741 г. попал в Париж. Познакомившись с энциклопедистами Дидро, Д’ Аламбером, Кондильяком, Гольбахом, Гельвецием, он незамедлительно получил предложение написать для энциклопедии статьи по музыке и политэкономии.

Искренне поверив в идеи Просвещения. Руссо мечтал искоренить социальную несправедливость путем такого образования и воспитания, которые позволили бы каждому человеку найти свое место в обществе, сочетая личное счастье со вкладом в справедливое переустройство общества. Центральный пункт педагогической концепции Ж.-Ж. Руссо — естественное, природосообразное воспитание. Одним из первых, Руссо увидел оборотную сторону просвещения, основанного на механистическом мировоззрении. В трактатах «Способствовало ли возрождение наук и искусств улучшению нравов? », «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» французский просветитель-энциклопедист утверждал, что культура в той форме, в какой она сложилась, подавляет естественные потребности и предрасположенности. Развитие цивилизации, основанное на сухом расчете и пользе, все больше калечит людей, усугубляет социальное неравенство.

Анализируя вопрос о человеческой личности, Руссо высказывал убежденность в природной доброте человека, от которой и должен отталкиваться воспитатель. Человек имеет выбор — следовать природе или наперекор ей (как, по существу, требуют общественные устои). Поэтому педагогические идеи тесно увязываются с общефилософскими и социально-политическими, с идеями о происхождении и сущности государства, о социальных и природных условиях становления личности. Хотя общественная среда и ограничивает свободу и даже естество индивида, однако она может и должна не калечить, а формировать его «вторую природу». Подвергая жесткой критике регламентацию жизни и существующую практику организованного образования, Руссо обращает внимание на неестественность, антигуманность «аристократического» воспитания, когда ребенок оторван от родителей, находясь под жестким и безразличным к личности присмотром гувернантки. Он лишен даже молока матери, что пагубно для физического и психического здоровья. Именно дети аристократов в наибольшей степени становятся жертвами насилия над природой.

Что же он предлагает? Свой проект воспитания человека, согласный с его концепцией естественного права. Задачу подлинного воспитания Руссо видит не просто в предохранении от губительного влияния «культуры», но в «создании человека». Этим новое воспитание, возвращая дух античной «пайдейи», отличается от традиционного, ставившего целью подготовку лишь к конкретной профессии, чему-то заранее запланированному и регламентированному. Средство такого воспитания — свобода. Надо сделать так, чтобы «природа сама действовала в человеке», ибо она — наилучший воспитатель. Три вида воспитания — природой, людьми, вещами (обстоятельствами) должны действовать в одном направлении.

Первоначальное воспитание должно быть, по Руссо, «отрицательным», состоя не в том, чтобы учить истине и добродетели, но в том, чтобы «предохранить сердце от порока, а ум от заблуждений». «Уметь ничего не делать с воспитанником — вот первое и наиболее трудное искусство воспитания», — в такой полемической форме выражает свое педагогическое кредо Ж.-Ж. Руссо. Он выступает против форсированного образования, против не подготовленного естественным образом, а требуемого общественными условностями обучения грамоте и нравственным правилам. Чтение и письмо, пока не стали потребностью, могут только вредить умственному воспитанию. Как и речь, чтение и письмо должны выражать внутренние переживания, мысль и чувство. Только тогда человек овладевает прочитанным, чужое перерабатывает в свое: книга для него — предмет размышления, и в общении с нею он развивает свое Я. Поэтому, считает Руссо, так называемая детская литература (например, басни Лафонтена) ничего не говорит уму и сердцу ребенка. Читая их, тот приучается без осмысления повторять чужие слова и подпадает под власть словесного механизма. «Самая губительная механика — механика души», — такая мысль становится все более характерной для зрелого Просвещения. Заучивание, механическое подражание воспитывают будущего лицемера, таков вывод Руссо. Между тем в естественном воспитании ребенок на всех его этапах должен делать открытия для себя, сохранив любознательность, живой исследовательский ум, открытость на всю жизнь.

Провозглашая лозунг «свобода и природа», он помещает героя своего романа «Эмиль» в природную обстановку. Эмиль не знает слов «обязанность» и «подчинение», изгнанных из его словаря и замененных понятиями сила, необходимость, беспомощность, нужда. Ничего не навязывать, а только ставить в условия, когда воспитанник сам захочет или вынужден будет учиться чему-то (например, вставлять стекла в продуваемой спальне). В труде и овладении его результатами естественным образом возникает и идея собственности, понимание естественного, а не установленного несправедливым законодательством права на собственность. В естественном стремлении к знаниям и исследованиям ребенок сможет не только создать те или иные механические приспособления, но и «изобрести компас». «Разрешайте с удовольствием, отказывайте с нежеланием», — таков воспитательный принцип наставника Эмиля.

Что же может быть выше силы? Что, превышая силу, может придать ей достоинство? Авторитет, — отвечает Руссо. «Сила авторитета, а не авторитет силы», — говорит современная философия образования. Задача воспитателя — следить за возникающими запросами учеников и гибко направлять их, добиваясь взаимопроникновения свободы и принуждения (свободой! ). Для Руссо «свобода есть подчинение закону, самим себе данному», подчинение «целостной» воле, то есть голосу совести, следование которому позволяет «не быть в противоречии с самим собой».

Природа развивает способности и чувства, люди учат, как ими пользоваться, общество обогащает опыт. Все они вместе могут обеспечить естественное развитие ребенка. Задача же воспитателя — гармонизировать действие этих сил. Особенно смелым было естественное для концепции Руссо выступление против любых догматов и организаций. В «Общественном договоре» даже утверждалось, что поскольку правительство Франции нарушило «первоначальный договор», народ вправе свергнуть его.

Травля Ж.-Ж. Руссо началась сразу после выхода «Эмиля». Он был запрещен и предан анафеме папой Климентом XIII, автор вынужден покинуть родину. «Эмиль» был запрещен даже в далекой России — достаточно было императрице походя бросить, что «сие произведение не годится для российских условий». Критически отзывались о нем даже энциклопедисты Гельвеций и Вольтер, сторонники социальной детерминации воспитания. Вольтер усмотрел в «Эмиле» призыв «встать на четвереньки». Тем не менее главное произведение Руссо вызвало огромный резонанс. Во Франции за 25 лет после публикации «Эмиля» вышло вдвое больше книг по вопросам воспитания, чем за предшествующие 60 лет XVIII века. Великий немецкий философ Кант признавал, что ни один труд по педагогике не оказал на него такого влияния, как «Эмиль». В таком же духе высказывался Иоганн Генрих Песталоцци, один из последних представителей Просвещения, классик педагогики уже XIX века.

Противоречивым образом восприняла идеи Просвещения Французская революция 1789года. Провозгласив всеобщее право на образование, она сделала жесткий упор на формирование человека, который будет полезен обществу и способен отдать на его благо полученные знания. К осуществлению программы преобразования общества и была призвана революция. Однако революционеры присвоили себе право безапелляционно решать, что полезно, что вредно для нового общества.

Так или иначе, Революция не упустила из рук дела образования. Не были забыты и идеи Руссо. Якобинцы, в том числе Робеспьер, считали их достоинством требование внеконфессионального воспитания. Утопист-коммунист Г. Бабеф дал имена героев «Эмиля» своим детям. Инициатор одного из школьных проектов. М. Шенье (1764—1811) называл Руссо «создателем наилучшей системы воспитания». В «Декларации прав человека и гражданина», принятой сразу после революции, была провозглашена «задача организации нового образования». В 1791 году на Учредительном собрании был заслушан план системы народного образования, автором которого был министр, будущий сподвижник Наполеона Ш.-М. Талейран (1754—1838). Проект Талейрана был составлен с учетом мнений образованнейших людей эпохи — С. Лапласа (1749— 1827), Ж.-А. Кондорсе (1743—1794). Однако, «плохо отвечая революционному духу времени», он был принят лишь в пункте о «доступном всем гражданам обучении, бесплатном в тех частях, которые необходимы всем людям без изъятия».

Вернувшись к проблеме в следующем году, Учредительное собрание обсудило проект Кондорсе, политика и экономиста, одного из последних представителей Просвещения. Кондорсе, провозгласив образование обязанностью государства, предложил четырехступенчатую систему образования, бесплатную на всех ступенях. Проект Кондорсе не был принят, а поддержку получил другой документ — доклад Годена, в котором меры по государственному контролю над образованием выразились в Декрете (1792 года) о закрытии школ религиозных конгрегаций. Зато вместо уроков катехизиса были введены «уроки революции», а бесплатность образования ограничилась его начальной ступенью.

Если некоторым членам Учредительного собрания проект Кондорсе показался чересчур сложным для выполнения, то, напротив, жирондист Луи-Мишель Лепелетъе (1760-1793) считал его слишком нерешительным, «Предлагая ребенку образование, прежде дайте ему кусок хлеба», — требовал он. Вслед за Руссо Лепелетье предлагал воспитывать детей вдали от общества. Организованные с этой целью «Дома национального воспитания» могли бы размещаться в конфискованных дворянских замках и зданиях монастырей, а содержаться «за счет богатых», на основе прогрессивного налога.

Серьезные шаги в образовании были предприняты в Англии, давшей миру одного из первых просветителей, Дж. Локка. Идея бесплатного всеобщего обучения обосновывалась в известной работе Томаса Пейна (1737—1809) «Права человека». Еще раньше идею всеобщего, независимого от сословий обучения, основанного на трудовом воспитании всего народа, развивал Джон Беллерс (1654—1785) в «Предложениях об учреждении трудовых колледжей». Иеремия Бентам (1748—1832) расширил преподавание в грамматических школах предметами естественнонаучного цикла. В Англии на протяжении XVII—XVIII вв. действовали учрежденные церковью благотворительные и воскресные школы для бедняков. Вскоре они появились и в североаме

⇐ Предыдущая27282930313233343536Следующая ⇒

Поделиться: