Господи, в душе столько всего

Даже не знаю с чего и начать

Для тебя я виден сквозь словно стекло,

И ты знаешь, что я хотел бы сказать

Тебе благодарен за твои 40 лет,

Половину из них провел я с тобою.

Благодаря тебе у меня удачный билет

На поезд с лозунгом «Жизнь с Фаридою»

Этот лозунг значит больше тысячи строк

И моя честь для тебя быть оруженосцем

В миру ереси Ты моя Правда, Истина, Бог,

А я твой заблудший повзрослевший апостол

Ты самое первое родное тепло,

Что влила кровь в мои неокрепшие вены

Ты мой фонарь в комнате, где слишком темно

Ты скульптура моя, что для всех совершенна

Ты наставник мой, самый первый учитель

И ты смогла обойтись без кнута

Богиня, надеюсь вы сына просите

За то, что не слушал он ваши слова...

Ты прошла все, и осталась женою,

Матерью, Сестрою, Подругой… Собой

Твой приемник удивительным образом на солнце настроен,

В ежедневном потопе ты - пророк мой, ты - Ной...

Спасибо тебе за все эти строки,

Потому что каждая строчка – это именно ты!

Мама, мы с тобой уже столько вместе в «дороге»

Знай, «Жизнь с Фаридою» воплощает мечты!...

***

Он наконец-то понял, что значил свиток, который ему пришел личным адресатом из прошлых лет. Он очень часто смотрел на, но не во что-то. Он только и делал, что не обращал внимания на вчера. Ему только и хотелось быть современным для сегодня. Он только и делал, что ничего не делал…

Свиток, бережно написанный и сохраненный, никогда не сравнится с бумажными версиями трендов. Пример, показанный поколениями, никогда не сравнится с примерами сегодня, которые даже не выдержали проверку временем. Слова, написанные с желанием, никогда не сравнятся со словами ради исполнения желаний. Люди, которые являются живыми примерами со всеми их недостатками, со всей историей их жизненного пути, не сравнятся с отредактированными безупречными версиями массовой культуры. Старик, принесший это свиток, даже не стоит сравнения с напыщенным юнцом, принесшим тонны скопированного материала на новехонькой бумаге.

ЗАПИСКИ НАЧИНАЮЩИХ ЭГОИСТОВ

И быть слишком честным – опасно,

Искренним – слишком дорого в мире дешевых use-use отношений,

Чувствительным – лишние тяжеловесные мысли для свободного времени.

Быть добрым – залезут на шею,

Открытым – будет много прохожих,

Верным – да вряд ли ты единственный в чьих-то жизнях.

Остается быть предусмотрительным.

 

Много времени прошло с тех пор, как она что-либо писала. Жуткая нехватка времени, и даже на друзей не хватает этой важной современной валюты - времени. Учеба. Учеба. Учеба. А что нам останется после нее? Раздумывая над этим, она не брала в расчет несметное количество знаний, полученных в университете. Она задумывалась над тем, что останется помимо всего этого. Останутся воспоминания, вот что действительно важно. Бабушка ей всегда говорила – " что запомнилось, то и прожито" . Со временем, она начала задумываться над этими словами. Ее как будто бы окатили водой, вдруг пришло резкое осознание чего-то очень важного. А ведь, правда, если подумать, что нам нужно сделать, пока мы еще молоды? Учеба - отличная пора, но жизнь проходит, а вместе с ней и столь драгоценная молодость. Словно в дополнение к словам бабушки, друг все время твердил ей - " кто не был глуп - тот не был молод" . " А может я слишком серьезно отношусь к жизни? » - промелькнуло у нее в голове. Почему? Да потому что, что бы не происходило, это подвергалось сначала усиленному скрупулёзному анализу, и лишь в конце выносилось решение. Горе от ума? Или же действительно все-таки лучше думать прежде трезвой головой, чем вечно «пьяными» эмоциями и сердцем? Может быть стоит побыть глупой, и сделать какой-нибудь поступок, и не думать, а что же будет дальше? Дальше... А дальше она уже слишком много думает, и это говорил ей не один человек. Однако мысли в ее голове, как улей пчел - никогда не успокаивается, гудит и жужжит, но в то же время как-то организовано шагает вперед. Как много людей пытались разворошить этот улей в своих корыстных целях. Поэтому, чтобы не происходило, ей необходимо было продумать все на несколько шагов вперед, узнать, предугадать плюсы и минусы и лишь потом вынести решение.

 

Мысли. И снова минорное настроение - стоит лишь о чем-нибудь начать размышлять. Rainymood в наушниках (очень полезный совет близкого друга), и снова мигающий курсор на экране. Очень долгое время у них никак не мог сложиться разговор. Точнее были обычные переписки, но без этого ощущения разговора по душам. Ей казалось, что это скорее ее вина. Но вот на белый листок, пускай и виртуальный, полились очередные слова, приправленные все тем же настроением грусти и замешательства. Замешательство. А туда ли мы идем? Вроде бы мы определили наш фонарь и направление. Но, кажется, каждый из них шел все больше своим собственным путем.

Сейчас половина второго ночи. Даже являясь студентом, она все никак не привыкнет к его режиму дня, к его ночной жизни совы, трехчасовому сну за сутки. И все реже до нее доносились звуки сообщения от него. Он все дальше уплывал в свою вселенную, все больше они становились эгоистами, единицами, одиночками. Все что осталось на этот момент теперь в ее голове - жизненный путь, попутный ветер, торнадо, закручивающий нас в водоворот событий и их результатов. Кажется, есть над чем подумать. Кажется, есть над чем подумать... Самой.

***

 

Свободная минута. Свободный день. Свободная неделя. Большой подарок времени свалился ему на голову после напряженных 4 месяцев разнообразной деятельности. Чем он занимался все это время? Со сколькими людьми переобщался? С девяти утра до часу ночи он проводил свое время в застенках своего университета, то будучи режиссером мюзикла, то организатором мероприятий и других побочных эффектов эффективного каркаса студенческой жизни вуза. Но вот он дома, отключенный телефон, родная комната наконец купленного своего дома, личная музыка, которую не получалось слушать в присутствии других, чистый лист Документа Word…и ничего. Целую неделю он пытался хоть что-либо сказать, написать, описать. Удивительное отсутствие чего-либо. Пустота. Zero-Inspiration. Ему только и оставалось перечитывать все свои старые записи еще с первого курса и удивляться, откуда столько энергии, мыслей на столь разные темы.

В последнее время его все чаще посещает чувство суетности всего этого мирского бытия. Как будто не нужно. Как будто просто так. Как будто для штампа. Как будто для того, чтобы ты будто кто-нибудь. Все началось с Уральска… В связи со своей общественной деятельностью, его отправили в родной Уральск для работы в школах. Он пробыл там всего три дня. К сожалению, его близкой подруги там не было, Самара не отпустила ее своими хлесткими клешнями учебы. Он очень надеялся ее увидеть, но график жизни приказал жить, как есть. Все дни в Уральске его посещало чувство… родного, но такого уходящего из рук. Ощущение того, что он больше не сможет почувствовать свой город таким, каким он всегда был в его душе. Во время прогулок по городу на него налетали воспоминания волнами, раз за разом, и каждая последующая волна была выше другой. Апогей потопа его мыслей достиг на могиле отца. Каждый раз, приезжая в Уральск, он непременно в начале приезда и перед отъездом посещал его могилу, как будто бы стараясь поговорить обо всем том, о чем он не мог ни с кем поговорить уже 8 лет. И в этот раз, глядя на надписи и дату, его внутренний мир, его нынешние ценности резко затонули в этом потопе… Что останется после человека? Что останется после него? Неужели действительно так важны все эти безвкусные рафинады успеха на поприще самого успеха? Действительно ли важна его ежедневная рутина ради повышения? Стоит ли быть рабом работы? Смысл каждодневных гулянок утекает, как только прекращается действие алкоголя. Все эти споры, интриги, ссоры показались ему такой мелочью, такой ненужной вещью, придатком, который оттянул на себя все внимание от чего-то важного, самого нужного…

И сейчас, сидя перед монитором, вспоминая сквозь волшебную призму инструментальной музыки, которую никогда не затронут временные тренды ежедневности, он представил себя вне всего это общего. И все как будто бы предстало в другом свете. Абсолютно в другом. Куда ему двигаться? К тому, что он хочет, и того, чего боится. Безумно боится, безумно не уверен, безумно опасается упасть в пропасть несбывшихся надежд и не встать. Но безумие – мать вдохновения. И именно безумие, в разумных количествах, выход из всей этой ямы общечеловечества, средневековья с технологиями, популизма. Мизантроп-писанина. Самое честное, что с ним происходит, и самое нужное, чтобы оставаться человеком. Каждый день. Ведь всегда есть над чем подумать, лишь бы было когда…

 

***

 

И быть слишком честным – опасно, никогда не стоит говорить людям все правду, ее могут использовать против вас. Искренним – слишком дорого в мире дешевых use-use отношений, где каждый ищет свою выгоду. Чувствительным – лишние тяжеловесные мысли для свободного времени, которые могут задавить своим весом хилую нервную систему. Быть добрым – залезут на шею, открытым – будет много прохожих, люди любят использовать остальных в своих целях. Быть верным? У каждого есть свое понятие верности, и стоит ли быть преданным тем, кто может предать и оставить? Остается быть предусмотрительным эгоистом. Возлюби ближнего своего, но прежде возлюби самого себя. Самого себя. Прежде чем брести на ощупь в окружающей тьме, нужно разогнать темноту внутреннюю, а для этого нужно быть эгоистом, нужно быть...

Часть 2 – …НА ОЩУПЬ

СИМФОНИЯ ОСЕНИ

 

В глубинах сердца, где когда-то царила симфония,

Я должен найти свой исход, пока не стало поздно

 

Конец лета и приближающаяся осень пробудили в нем опять все депрессивное и темное, что затаилось внутри него. Как уходившее куда-то с костылями лето приветствовало золотую осень, так и он начал прощаться с теплым прошлым и начал встречать осень взрослости. Совсем скоро он закончит вуз и действительно выйдет в свободное плавание. Мир ответственности, осторожности, подводных айсбергов и бушующего океана.

Его подруга затерялась где-то в просторах мира, он потерял связь со многими своими друзьями, в итоге оставшись совсем и совсем один. Каждый из дримеров теперь сам брел на ощупь в темноту. Они не смогли держаться друг за друга, и каждый теперь сам брел неизведанной дорогой к фонарям, которые постепенно начинали гаснуть с приходом осени-взрослости. Со свитками в руках он искал новые фонари, которые дадут ему согреться в предстоящей зиме.

Ему надоела вечная некромантия с воспоминаниями прошлого, когда весь мир сгущался в сумерках вчерашнего дня. Термометр его настроения все постепенно и постепенно спускался к нулю. Единственным решением для выговора всех своих мыслей, переживаний и тревог стал его заведенный дневник, с которым он теперь делился самым сокровенным, темным и печальным. Лето вчерашнего дня гасло, и, напоследок, он решил попрощаться с ним, честно и искренне. Пора было попрощаться с ожиданием главного корабля, который больше никогда не вернется из своего дальнего плавания.

Первая запись его дневника: «В темноте. В кромешной темноте. Я разбил все свои фонари, перестал обращать внимания на корабли и плач дождя. Все, что у меня осталось, это Спокойствие – величавая необходимость прекрасного. Надеюсь, данный дневник поможет мне, потому что сюда я передаю все свои мысли, переживания, тревогу и надежду, дабы наконец, обрести Спокойствие.

 

" - Я скучал по тебе, друг мой.

 

И я вновь закрываю глаза. Черная пелена охватывает потаенные углы сознания. Все это я помнил – бесконечные картины своего прошлого, разлетающиеся тысячью искрящихся осколков разбитых зеркал, серебряные паруса надежд, наполненные ожиданиями великого и крошечные крупицы отчаяния, рассыпанные белоснежной пылью на потоке времени. Я хотел бы зарыдать, если бы мог. Если бы я помнил, как это делается

 

Ты всегда любил осень, отец. Бесконечный сверкающий хоровод огня, кружащейся в промерзающем дрожащем воздухе. Как бы я хотел, чтобы ты сейчас был тут, чтобы ты мог ответить мне хоть чем-нибудь. Чтобы увидел, как вновь наступает осень. Как осень вновь своими нежными объятиями мертвеца окутывает один маленький мир.

 

Я помню твои слова. Помню, как ты говорил о том, какое чудесное время наступает каждый раз, стоит на небо взгромоздиться вечерним сумеркам и осень вновь входит в свои владения. Период угасания и тлена, смерти и забвения – ты всегда находил что-то манящее для себя, а я лишь непонимающе моргал.

 

Листва опадет. Ветер, порочный и грязный, всеми гонимый оборванец, понесет грязную, сбивающуюся в кучу листву. Земля, промерзающая и холодная, покроется этим ковром. Каждый раз, когда я прихожу сюда, мне кажется, что кто-то вырывает у меня из груди сердце. Ты был моим другом, отец, и даже после… Я уповал на тебя. И теперь ты со мной. Тебе уже никуда не деться от меня, но я опять вру себе – это я твой вечный пленник.

 

Где-то вдалеке я слышу шум, но чем дольше я пытаюсь к нему прислушаться, тем сильнее понимаю, что в моей голове гулом отдается рев бесконечных симфоний, не имеющих ни начала, ни конца. Раньше я находил в этом какой-то смысл.

 

Ты молчишь. Все так же молчишь, как и тысячу мгновений назад. И точно так же будешь молчать целую вечность, мою бренную вечность в этом мире. Лишь твой почерк будет разговаривать со мной. Я смотрю вдаль. Лес Урала, берег которого он всегда оберегает, кажется, видел самый момент сотворения нашего бренного мира. Деревья качаются здесь, такие тихие и безмятежные, будто не знают ни боли, ни страданий, ни скорби, ни одиночества. Но это ложь. Если бы они могли говорить, они кричали бы без конца, от той агонии, которая испытывает сама земля, принимающая мертвых. Непрекращающееся рыдание, в котором нельзя было бы различить отдельные голоса. Ведь именно из мертвецов вырастают деревья.

Мне нравится это место, но каждый раз вспоминая, как ты приходил сюда, я всеми своими силами пытаюсь понять, что ты видел здесь. И видел ли это что-то я, хоть когда-нибудь? Изменилось ли это место или изменился я? А может быть, мы оба повзрослели? Я и Урал. Ты и я. Мы. Смешно. Я гораздо охотней поверил бы, что мы просто остались теми же.

 

Тучи, тяжелые и налитые думами, медленно плывут рябью над головой. Темно, но мне все видно. Перед глазами предстает все та же утопическая картина твоей счастливой старости, которой ты грезил в моменты свободы. О маленьком домике, где-нибудь за пределами урбана, об осыпающихся каждый осенний сезон деревьях, листва, которая будет покрывать твою тропинку к колодцу. Легкий дождь, который своим ненавязчивым ритмом по твоей крыше будет навевать смутные воспоминания о каких-то давних, казавшихся важных, делах и прошедших событиях. Весело кричащие что-то внучата и любимая женщина рядом, которая была с тобой сквозь все трудности, которыми одарила тебя судьба. Настоящая мечта, которой суждено было стать реальностью.

 

Если бы только мечта не превращалась в прах, когда ты пытаешься к ней прикоснуться.

 

- Я скучал по тебе, мой друг.

 

Чего я жду? Ответа? Мне хочется верить. Мне хочется верить во что угодно. Стоя здесь, среди камней, медленно покрывающихся мхом и этих старцев-деревьев, кроны которых тянут свои ветви в небо, как любопытные маленькие суслики тянут свои головы на тонких шейках навстречу утреннему солнцу, мне хочется верить хоть во что-нибудь.

Перед глазами снова возникает пелена и внезапно наступает тишина. Я ничего не слышу. Даже если бы хотел. Вокруг меня сгущается темнота, сумерки, сквозь которые в безумном танце пляшут белоснежные маски. На них застыли окаменевшие выражения лица. Парад ужаса, который улыбается мне и приветствует меня как брата. Как когда то приветствовали тебя.

Сердце не бьется, но это не пугает. Нормальное состояние вещей с тех пор как они перестали быть нормальными. Я никогда не был внешне сентиментальным, но сейчас бы я вывернул свою душу наизнанку, лишь бы обратить вспять то, что прошло песком сквозь мои пальцы.

 

Мне кажется, что я стал одним целым с пустотой хаоса, окружающего меня. Маски сливаются в невосприимчивую глазу смесь образов, пятна, похожие на дни, пролетающие друг за другом. Как будто бы зовут за собой.

 

Что же ты делаешь со мной?!

 

Я ненавижу это время, и ты знал это. Всегда с укоризной смотрел мне в глаза, безмолвно спрашивая, отдаю ли я себе отчет в том, какую ерунду говорю. Я отдавал. Я думал что отдавал.

- Я скучал по тебе…

 

Я не слышу собственных слов. И себя тоже. А слышал ли ты когда-нибудь?

 

Маски старых знакомых лиц выстраиваются в ряд, напротив друг друга. Они неотрывно смотрят. Мне не по себе. Должно быть мне очень невесело, но я не грущу.

 

Открываю глаза. Я все там же. Все так же стою, положив руки на серый мраморный камень. Он холоден и снизу занесен листвой. На нем написано лишь твое имя, фамилия, а твоя фотография теперь стала прикрыта кирпичами… Как много спорили об этом сплетники-люди, говоря, что украли у этого места частичку тебя сквозь твой пронзающий взгляд. Но я просто знаю, что это твой камень. Мне этого достаточно.

 

Возможно, я схожу с ума. Возможно, я давным-давно лишился рассудка.

 

Ты помнишь? Помнишь это? Помнишь, как ты был молодым? Как двигал этот мир своими шагами? Как мерил жизнь скачками от неизвестности к неизвестности? Помнишь, как мы были живыми?

 

Мне отвечает дождь.

 

-Нет.

-Нет.

-Нет.

 

Капли, крупные будто слезы, льющиеся из глаз, бьют по основанию твоего камня.

 

С шумом втягиваю в себя воздух и снова смотрю вдаль. В невообразимом пространстве от меня стена воды падает с неба. Небеса орошают землю, кормят её ледяным жидким пламенем, сеют последние потоки жизни.

Красное и желтое, серое и синее. Все рябит в моих глазах. Как тяжело шагать, отрывая корни, говорил ты в дневниках. Теперь, кажется, я понимаю, что ты имел в виду. Одиночество это беспощадная гарпия, терзающая грудь. Но ты ничего не мог поделать.

Ты умирал, будучи в одиночестве, вдали ото всех. И теперь я, в одиночестве, стою перед тобой.

 

Я вспоминаю твои глаза, уже закрытые туманом смерти после, отвечающие моему взгляду полному ужаса: «Это конец, сын. Конец». Ты был спокойнее меня, твое смуглое лицо с застывшей маской смерти излучало спокойствие. Хотел бы я такого спокойствия...

Иногда, когда я глубокой ночью с криком просыпаюсь, я вижу как мои ладони снова в твоей крови. Она впиталась в меня, и теперь проступает каждый раз, как ты навещаешь меня во снах. Это благословение, которым ты меня проклял, и я ничего с ним не могу поделать. Я не сделал все что мог, но сделал бы больше, если бы это было в моих силах. Мне хочется в это верить.

Прости меня. Я так этого и не сказал. Потому что знал, что ты ответишь. Ты засмеешься. Или хотя бы попытаешься это сделать, отхаркивая кровь из глубины своих легких в моих снах.

 

Тогда стояла та же пора. И точно такие же небесные слезы падали на землю. Мир скорбел по тебе, не зная об этом, а листва все так же продолжала разносить весть, о которой никто не узнает. Ветер завывал, не зная о том, кого он оплакивает. Все это было бы дурным спектаклем, если бы не было пронизано красной лентой отчаяния.

 

- Я скучал…

 

Зачем я вернулся? Зачем я каждый раз сюда возвращаюсь? Почему все, что у меня осталось – бесконечный круг, история, у которой нет счастливого конца ни для кого, кроме самой истории. Ты привел меня сюда так же, как тысячу раз уже делал это. Довел до самых врат ада. Они распахнулись, представив пред глазами сцены, доселе невиданные – угасание и погибель, изничтожение и утрата. Они распахнулись предо мной и снова захлопнулись. В голове лишь промелькнула вспышка – яркая звезда, засиявшая в темных потоках сознания.

 

Сумерки. Они наполнены дурными предчувствиями. Мои призраки, незримыми тенями все так же беснуются подле меня. Они пируют и кричат тосты за мое здоровье. Они танцуют и поют неизведанные танцы и неведомые песни. Они постигают невиданные удовольствия, упиваясь мной, высасывая то, что от меня осталось. Они думают, что они навечно мои, а я навечно их.

Вспоминать – будто пытаться собрать руками расколотое зеркало. Оно дробится в руках, рассекая пальцы, твое отражение в осколках искажается, меняет тебя. Что я мог сделать? Мой самый любимый вопрос, на который у тебя всегда была твоя любимая отговорка – слишком поздно и слишком мало. Слишком поздно открыл глаза. Слишком долго пытался их держать прикрытыми. Слишком малым был. Как же я все-таки похож на тебя.

 

У меня никогда не было друга. И теперь его тоже нет. И эта пропасть между юнцом, оставляющем робкие царапины на лице мира и глубоким фаталистом с больной душой, навсегда принадлежит мне. И эта осень. И этот дождь. И этот камень. И мой мертвый друг.

 

Как бы я хотел, чтобы сейчас ты был рядом.

 

Камень не понимает меня. Он стоит тут почти восемь лет, и каждый раз встречая меня, кажется, будто смотрит с непониманием. Что я забыл тут, преодолев тысячи километров? Но я всего лишь прихожу проведать своё прошлое, встретится лицом к лицу с ореолом прошлого, меня терзающим, и отплатить тот долг, который никогда не смогу отплатить.

 

Осень скоро войдет в свои владения, и с этим уже ничего не поделаешь. Пестрый ковер мертвых листьев, захлебывающихся в дождевой воде и ветер, напевающий грустную песенку. Сердце в моей груди с каждым мгновением стучит все медленней и тише, на моих устах появляется улыбка, та самая с которой ты смотрел на меня во снах, глазами произнося " Конец". Это конец, мой единственный друг, конец.

 

Я предаю вчера в чертоги этого камня. Он прекрасен, этот камень, он дорог мне. Но не обижайся, но мне он больше не нужен. С меня и хватает того, что ты был моим другом и собеседником, отец, последние восемь лет. Возможно, теперь нам случиться встретиться в следующей вечности…

 

Я чувствую себя живым впервые за очень долгое время. Мои мгновения медленно прибывают, и из моих глаз начинают литься слезы, крупные как капельки дождя.

 

Скоро прибудет осень. Новая осень. "

Он смотрел странным взглядом на покачивающееся дерево за окном. Где-то, в глубине его сердца, где когда-то оркестр исполнял симфонии, теперь воспарила тишина, пугающая своим абсолютным безмолвием. Никто теперь не шептал ничего внутри него, и он ни с кем не разговаривал. Он оставил пустоту, чтобы заполнить ее чем-то или кем-то. Он должен был найти свой исход, пока не стало слишком поздно. А в это время за окном, покачивающиеся деревья начинали играть симфонию осени...

ХОЛОД ЗИМЫ

После долгих скитаний в метели и стуже чей-то далекий костер становится исполнившейся надеждой на спасение. И уже представляется это сладкое тепло, которое согревает уже негнущиеся от холода пальцы, подкожно ощущаются бурные потоки крови, проносящиеся по всему телу. Но найдя этот костер, немногие могут насладиться пылающим и хрустящим огнем, неспешно согревая себя подле него. Куда больше тех, кто бросается в костер, целиком, обезумев от холода, отдавая каждую свою текстуру этому огню, тем самым становясь очередным хворостом

⇐ Предыдущая1234Следующая ⇒

Поделиться: