Лекция № 13: Политическая культура

Лекция № 13: Политическая культура

Сущность и отличительные черты политической культуры

2. Функции и структура политической культуры

Типы политической культуры

Политический менталитет

Сущность и отличительные черты политической культуры

· Понятие политической культуры

Многое из того, что мы сегодня от­носим к проблематике политической культуры, содержалось еще в Священ­ном Писании и описывалось мыслителями древности ( Конфуций, Платон, Аристотель ).

Однако специальный термин «политичес­кая культура» впервые появился лишь в XVIII в. в трудах немецко­го философа-просветителя Иоганна Гердера.

Теория же, предпо­лагавшая изучение мира политики через призму этого концепта, сформировалась еще позднее — только в конце 50 — начале 60-х гг. XX столетия в русле западной политологической традиции.

Американский теоретик Г. Алмонд, исследуя политическую систему, наряду с традиционным — институциональным характе­ром ее изучения (предполагавшим изучение институтов и их функ­ций, норм и механизмов формирования государственной поли­тики) выделил также и ориентационный (выделявший в качестве основного объекта анализа особые отношения населения к разно­образным политическим объектам).

Он представлял со­бой характеристику особого класса политических явлений — по­литическую культуру, соединявшую институциональный и реаль­ный уровни функционирования политической системы.

 

Первоначально эта теория в значительной степени была спроецирована на изучение американской политики, впос­ледствии соотечественники Г.Алмонда — С. Верба, Л. Пай, В.Розенбаум, англичане Р. Роуз и Д. Каванах, немецкий теоретик К. фон Бойме, французы М Дюверже и Р. Ж. Шварценберг, голландец Инглхарт и другие развили учение о политической культуре, превратив ее в универсальную теорию, описывающую ценностную мотивацию, верования, идеи и убеждения людей.

 

И сегодня понятие «политической культуры» стало обобщенной характеристикой всего субъективного контекста политики, отображая то, «как люди воспринимают политику, и как они интерпретируют то, что видят».

 

На сегодняшний день в политологии сложилось три основных подхода в трактовке политической культуры.

 

Так, одна группа ученых отождествляет политическую культуру со всей совокупностью духовных явлений (Г. Алмонд, С. Верба, Дивайн, Ю. Краснов и др.). Политическая культура понимается как форма общественного сознания или психического склада социума, не включающая при этом поведенческие формы своего существования.

Другие видят в политической культуре проявление нормативных образований ( С. Байт) или совокупность типичных образцов поведения человека в политике ( Дж. Плейно ). Политическая культура понимается как регулятор политического поведения.

 

Еще одна — третья группа ученых понимает политическую культуру как способ, стиль политической деятельности человека, предполагающий воплощение его убеждений, идеалов, принципов в практическом поведении ( И. Шапиро, П. Шаран, В. Розенбаум). Поли­тическая культура интерпретируется как постоянно реализуемая на практике внутренняя программа жизнедеятельности человека, совокупность «духовных кодов» его политического поведения.

 

Однако, несмотря на определенные различия можно увидеть, что общепризнанным стало то, что центральная роль в политической культуре принадлежит ценностным ориентациям.

Это руководящие принципы его политической деятельности, не только, связывающие отдельные поступки человека, но в известной степени и программирующие его активность в мире политики.

Эти внутренние представления (« глубокие структуры» сознания — Мерельман ), задают смысловые значения тем или иным политическим объектам, определяют восприятие человеком политической действительности, задают основные рамки внутреннего оправда­ния им своего поведения и мышления в политике, обусловлива­ют присущие ему стереотипы и способы мотивации, адаптации к действительности.

 

Эти ориентационно-ценностные суждения и оценки позволя­ют человеку также осознать свою идентичность.

Являясь результатом пер­сонального освоения человеком мира политики, политические ценности в то же время неминуемо испытывают и влияние со стороны общества.

 

Это происходит за счет усвоения человеком норм политической системы, которые несут в себе не только актуальные требования к его поведению, но и передают позитивный опыт прошлого, представленный в традициях, обы­чаях, стандартах и стереотипах деятельности.

Это особенно ярко проявляется через оперирование человеком различными символами, закрепляющими образы и смыслы, знаменующими для него его происхождение, принад­лежность к тому или иному обществу. Например, сохра­няя приверженность к таким символам, как флаг, гимн или герб определенного государства, человек и сам воспри­нимает себя как представителя той или иной страны, испытывая уважение и гордость за ее деяния.

Политическая культура представляет собой форму освоенного человеком того позитивного наследия, которое оставлено ему предшествующими поколениями.

Даже в самых тиранических режимах обращение к традициям и усвоение про­шлого опыта на уровне ценностной ориентации может происхо­дить только на основе его свободного присоединения к тем или иным формам мышления и поведения предшествующих поколе­ний.

Даже диктаторские режимы могут контролировать только поведение, но не мышление людей. Потому у политической куль­туры не существует никаких механизмов контроля, кроме огра­ничений человеческого сознания.

Политическую культуру невозможно изменить, даже насильственно заставляя человека на протяжении длительного времени предпринимать какие-то действия, не сопряженные с его внутренним выбором.

Однако самим этим выбором с помощью современных средств и методов влияния на массовое сознание и, прежде всего, СМИ в значительной степени можно управлять.

Одним из важнейших положений теории политической культурыявляется представление о том, что ПК является составной частью общенациональной культуры, сложившейся в той или иной стране.

Поэтому понятие политической культуры неизменно содержит в себе смыслы и ценности, производные от «культуры». В этом смысле политическая культура понимается как содержащиеся в культуре определенной страны явления, относящиеся к миру политики и на которые влияют характерные для этого сообщества общецивилизационные компоненты жизни: религия, национальный менталитет, достигнутый уровень науки и техники, образование, психический настрой, тип отношений с природой.

 

Выражая «генетический код» народа, его дух в символах и атрибутах государственности (флаге, гербе, гимне), политическая культура по-своему интегрирует общество, обеспечивает его стабильность.

 

Итак, политическую культуру можно определить как совокупность типичных для конкретной страны форм и образцов поведения людей в публичной сфере, воплошающих их ценностные представления о смысле и целях развития мира политики и закрепляющих устоявшиеся там нормы и традиции взаимоотношения государства, личности и общества.

Политическая культура обладает общегуманисти­ческим содержанием. С этой точки зрения фашистские, расистские или шовинистические движения, практики геноцида и тер­роризма, охлократия и тоталитарный диктат властей не способны поддерживать и расширять культурное пространство в политичес­кой жизни любого общества и потому не могут относиться к фор­мам политической культуры.

В то же время многие авторы счита­ют, что политическая культура включает любые влияющие на политику ценности, символы и образцы поведения, в том числе антигуманные.

Политическая культура содержит разнообразные субкультуры, т.е. локальные, относительно самостоятельные группы ценностей, норм, стереотипов и приемов политического общения и поведе­ния , поддерживаемых отдельными группами населения.

 

Типы политической культуры

На протяжении развития разнообраз­ных государств и народов выработалось множество типов политической культуры, выражающих преобладание в стиле политического поведения граждан определенных ценностей и стандартов, форм взаимоотношений с властя­ми, а также иных элементов, сложившихся под доминирующим воздействием географических, духовных, экономических и про­чих факторов.

В основании типологии политических культур могут лежать факторы, отражающие, к примеру, специфику разнообразных политических систем ( X. Экстайн ), стран и регионов (Г. Алмонд, С. Верба ), типов ориентации граждан в политической игре ( в част­ности, моралистских, индивидуальных или традиционных — Д. Элазар), открытость или закрытость полити­ческих ценностей к инокультурным контактам ( Р. Шварценберг ), внутреннюю целостность культурных компонентов ( Д. Каванах ), идеологические различия (Е. Вятр ), общекультурные поведенчес­кие особенности человека ( М. Даглас ).

 

Типы политической культуры могут определяться и иначе. Так, например, можно говорить о рыночной ( где политика понимается людьми как разновидность бизнеса и рассматривается в качестве акта свободного обмена деятельностью граждан) и этатистской политической культуре (которая демонстрирует главенствующую роль государственных институтов в организации политической жизни), а также традиционной (соответствующей аграрному этапу развития общества), модернистской (развивающей свои традиции и ценности на основе индустриального способа производства ) и постмодернистской (фор­мирующей нормы на основе доминирования постматериальных цен­ностей, качественного повышения политической роли электронных СМИ и соответствующих им информационных технологий вла­ствования ) разновидностях.

Особую известность в науке получила классификация полити­ческой культуры, предложенная Г. Алмондом и С. Вербой в книге « Гражданская культура » (Нью-Йорк, 1963). Анализируя и сопостав­ляя основные компоненты и формы функционирования полити­ческих систем Англии, Италии, ФРГ, США и Мексики, они выде­лили три «чистых» типа политической культуры:

1. Парохиальный (приходской, местечковый, патриархальный ), для которого ха­рактерно отсутствие интереса граждан к политической жизни, зна­ний о политической системе и значимых для людей ожиданий от ее деятельности;

2. Подданический, где сильна ориентация на политические институты и невысок уровень индивидуальной ак­тивности граждан;

3. Партисипаторный (участия ), сви­детельствующий о заинтересованности граждан в политическом участии и о проявлении ими активности в этом.

Авторы подчеркивали, что на практике данные типы политической культуры взаимодействуют между собой, образуясмешанные формы с пребладанием тех или иных компонентов.

 

Причем самой массовой и одновременно оптимальной, с точки зрения обеспечения стабильности политического режима, является синтетическая культура «гражданственности», где преобладают подданнические установки и активистские формы участия людей в политике.

 

В содержательном отношении существуют и более общие критерии типологизации политической культуры, заданные, в частности, спецификой цивилизационного устройства особых полумиров — Востока и Запада, Юга и Севера, ценности и традиции которых являются фундаментом практически всех существующих в мире политических культур.

 

Так, идеалы и нормы политической культуры западного типа, формирование которой восходит к полисной (городской) организации власти в Древней Греции, предполагавшей обязательность участия граждан в решении общих вопросов, а также к римскому праву, утвердившему гражданский суверенитет личности, ценности отношения к труду, как к залогу жизненного преуспевания, рациональное отношение к жизни, идеи состязательности, стремление к прогрессу.

Эта культура воплощает ценности гуманизма, человеческой свободы, плюрализма мнений и убеждений. Они базируются на мировоззрении индивидуализма, в рамках которого абсолютным приоритетом обладают самоценность индивида, его индивидуальная свобода и автономия, ответственность за собственное благополучие и долг перед государством. В политической сфере эти мировоззренческие принципы сформировали философию, предполагающую отношение к праву как к важнейшему и определяющему орудию власти, гарантирующему свободу и самоопределение личности, развитие свободного рынка и статус государства как нейтрального, подчиненного гражданскому обществу органа регулирования.

 

Принципиальное значение имеют здесь и принципы идеологического и политического плюрализма, выборности органов власти, систематического контроля общественности за властными структурами, наличия механизмов, уравновешивающих различные элитарные группировки и центры власти.

 

Ориентируясь на рациональную организацию политического процесса, эти идеалы и прин­ципы воплощали ценности политического диалога, достижения компромисса и уважения партнера. С течением времени такие подходы и нормы смогли превратить политику западного общества из сферы борьбы непримиримых ценностей и целей в форму прагматичного согласования интересов, в которой центральное место заняли институты и структуры центристского, умиротворяющего и стабилизирующего общество толка.

Как можно заметить, основные ценности и ориентиры поли­тической культуры Запада отражали, прежде всего, понимание са­модостаточности человека для осуществления власти и отноше­ние к политике как к разновидности конфликтной, но вполне рационально организованной деятельности, где люди выполняют различные роли и функции. Государство воспринималось как ин­ститут, защищающий права и свободы человека, поддерживаю­щий его социальные инициативы.

 

При этом не существовало ни­каких ценностных ограничений, закрывающих для обычного че­ловека возможности исполнения управленческих функций. Статус важнейшего регулятора политической игры утвердился за зако­ном, а главенство конституции сформировало преобладание консенсусных технологий властвования.

 

В отличие от этих принципов специфика восточных норм и традиций задавалась особенностями жизнедеятельности общин­ных структур аграрного азиатского общества, формировавшихся под воздействием ценностей арабо-мусульманской, конфуцианс­кой и индо-буддийской культур.

 

Базовые ценности данного мира формировались при постоянном доминировании в жизни обще­ства властвующих структур, господстве коллективистских форм организации частной жизни, подавлении централизованными структурами условий для индивидуальной предпринимательской деятельности, возникновения и развития частной собственности.

Безраздельное господство религиозных идей, воплощавших не только сакральные идеи, но и мораль, право, эстетику, соци­альные учения, привело к тому, что религиозные доктрины прак­тически поглотили критическую функцию светской мысли в этих странах.

Разрешение конфликтов в таких условиях предусматривало апелляцию к моральному авторитету старших, начальников. По­этому этической максимой политической культуры восточного типа стал не закон, а обычай, не конституция, а мнение руководства. В целом длительное господство патриархально-клановой структу­ры общества привело к крайней слабости индивида перед лицом общины и особенно государства.

Поэтому и власть, и политика всегда воспринимались как сфера деятельности героев и выдаю­щихся лиц. Человек рассматривал политическую власть как об­ласть божественного правления.

 

Состязательность, плюрализм, свобода исключались из атрибутов этой области жизни. Поэтому признание главенствующей роли элит дополнялось отсутствием потребности в контроле за их деятельностью. Основным уделом человека становились исполнительские функции, поддержание справедливости, порядка, гармонии верхов и низов.

Несмотря на противоположность политических ценностей западного и восточного типов, в некоторых, в том числе и в российском, государствах сформировался некий синтез этих культурных норм и представлений.

 

Однако в целом в культурном портрете россиянина пока еще доминируют те черты и свойства, которые исторически заданы влиянием восточных, византийских традиций (не случайно Н. Бердяев определял психический тип русского человека как восточный, хоть и подвергшийся сильному влиянию Запада ).

 

В то же время система ценностей и стандартов, которая характерна для политической культуры западного типа присуща весьма незначительной группе граждан (и при этом даже у этой части населения они еще носят несколько книжный и умозрительный характер).

 

В целом же культурное своеобразие отечественной политической культуры прослеживается

- в доминировании общинных ориентаций, персональном восприятии россиянином всей системы власти в государстве (а, следовательно, и в определяющей роли личностей — а не институтов — в политической жизни общества);

- массовых этатистских настроениях (преклонении граждан перед государством), обусловивших низкий уровень гражданской самоорганизации и неприятие людьми общественного контроля за властью (а временами и нравственное оправдание значительной частью населения даже произвола властей).

Индикатором российской политической культуры служат и традиционно низкий авторитет законности и права, заменяемых обыденными представлениями о «справедливости» и «порядке», обусловленных душевностью, простодушием и открытостью русского человека.

 

Для культурного портрета россиянина характерно и чрезмерное морализаторство, демонстрирующее, что люди в пространстве политики, так же как и в быту, привыкли больше апеллировать не к частным, а к общим интересам, к моральным, а не к рациональным основаниям поведения властных институтов.

Как показывает исторический опыт, социальная разнородность и острая конфликтность групповых мировоззрений породили низкий уровень целостности российской политической культуры, создали высокую фрагментированность культурного поля, т.е. предопределили отсутствие такой культурной формы, которая была бы способна интегрировать, объединить политически разнообразное сообщество.

Такого рода факты однозначно говорят о расколе российской политической культуры, свидетельствующем об отсутствии в обществе базового ценностного консенсуса, что с удивительной настойчивостью проявляется в противоположности позиций «западников» и «славянофилов», «красных» и «белых», «коммунистов» и «демократов», одним словом — «наших» и «не наших ».

 

Все это характеризует политическую культуру российского общества как внутренне расколотую, поляризованную культуру, где ее ведущие сегменты противоречат друг другу по своим базовым и многим второстепенным ориентирам.

Как показывает опыт развития российского общества, его культурная самоидентификация возможна на пути преодоления раскола и обеспечения органического синтеза цивилизационного своеобразия страны и мировых политических тенденций к демократизации обществ и расширению контактов между ними.

 

Политическая культура формируется в процессе политической социализации гражданина . Спектр возможных ориентаций, приобре­таемых в процессе социализации, весьма широк. Он включает общие установки по отношению к власти, системе устройства общества, по­литическим обязательствам, взаимоотношениям власти и граждан, а также специфические ориентации, такие, как предпочтение той или иной партии или отношение к политическим акциям. Важными социа­лизирующими факторами являются также семья и система образования.

Политические ориентации может формировать и влияние средств мас­совой коммуникации, организованных групп, неформальных групп, а также любой другой опыт, имеющий политическую значимость .

На основе политической культуры общества формируется поли­тическая культура субъекта, вбирающая, помимо политических по­требностей и интересов человека, его знаний о политике, убежде­ний, ценностных суждений, характера мышления, признанные в об­ществе политические нормы, традиции, символы, образы поведения, способы политической деятельности.

· Политический «менталитет»

Менталитет (от англ. mentality – сознание) – обобщенное понятие отчасти образно-метафорического, политико-публицистического характера, которое обозначает в широком смысле определенную форму организации, своеобразный склад различных психических свойств и качеств.

Используется для обозначения оригинального способа мышления, склада ума и даже умонастроений.

Например, иногда в литературе упоминается национальный менталитет – «грузинский», «русский». Встречается и региональный менталитет – «скандинавский», «латиноамериканский». Менталитет социальной группы, слоя – «мелкобуржуазный», «интеллигентный». Это понятие может нести квалификационно-оценочный оттенок, отражая способности мышления и уровень интеллекта («высокий», «низкий», «богатый», «бедный»). Может нести политико-идеологическую характеристику («либеральный», «тоталитарный», «реакционный» и т.д.).

 

В научный оборот понятие введено учеными психолого-антропологического направления Л. Леви-Брюлем, Л. Февром, М. Блоком. Он означал наличие у представителей того или иного общества, объединенного национально-этнической и социокультурной общностью, некоего определенного общего «умственного инструментария», своего рода «психологической оснастки», которое дает возможность по-своему воспринимать и осознавать свое природное и социальное окружение, а также самих себя. Со временем понятие «менталитет» стало использоваться и для описания особенностей организации социальной и политической психологии людей, политического сознания и самосознания членов той или иной достаточно обособленной общности не только национально-этнического, но и социально-политического характера.

 

В узком ПП смысле менталитет представляет собой определенный, общий для членов социально-политической группы своеобразный политико-психологический тезаурус («словарь», «лексикон»), который позволяет достаточно единообразно воспринимать окружающую социально-политическую реальность, оценивать ее и действовать в ней в соответствии с определенными устоявшимися нормами и образцами поведения.

 

Размышляя о терминологическом аппарате, посредством которого общественные науки, развивавшиеся под знаком марксизма, описывали явления духовной жизни, М.Рожанский указывает на то, что понятия «образ мысли», «мироощущение», «классовое сознание», «национальное сознание», «мировоззрение» имеют предельно общий и предельно политизированный характер.

В 70-е годы распространилось понятие «духовность» Оно использовалось литературой и публицистикой, чтобы подчеркнуть необходимость гуманистического мышления, опоры на культурную, а не только политическую традицию. Теперь слово «духовность» воспринимается как эрзац-понятие. В этом же ряду понятие «новое мышление », которое ушло со сцены, едва успев на ней появиться.

Менталитет обозначает нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, т.е глубинный и поэтому труднофиксируемый источник мышления, идеологии и веры.

Что нас связывает

 

Лев Гудков: Если говорить об общих ценностях, то я бы разделил их на два принципиальных типа и уровня.

Это коллективные ценности — империя, героическое прошлое, власти, которые все удерживают и обо всем заботятся. То есть это уровень коллективных символов. Он в значительной степени декларативный: люди сегодня хотя и разделяют эти ценности, но жертвовать чем-то своим ради того, чтобы их защищать, готовы весьма слабо.

Второй уровень — это те ценности, которые в меньшей степени декларируются, но люди ими руководствуются.Это ценности семьи, отношений с близкими, это консолидация на самом нижнем уровне.Солидарность на таких уровнях — это не просто традиционализм и продукт нашего прошлого, но это еще и тип адаптации к репрессивному государству. Надеяться можно только на своих — на родственников, друзей, коллег по работе. На тех, кому можно доверять, с кем человек вступает в личные отношения. Они являются основным ресурсом существования и выживания. Ценности этого «ближнего» круга гораздо более важны.

 

Проблема в том, что не возникают, подавлены или не артикулируются ценности промежуточного уровня, которые связаны с публичностью, с более дифференцированными интересами. Сама по себе структура ценностей без этого среднего уровня, который, собственно, и есть база гражданского общества, говорит о примитивности устройства. Какие-то почки, новообразования на этом уровне появляются, но они не развернуты.

Можно, конечно, говорить, что такая ущербная структура ценностей — это остатки патриархальности (фундаменталисты и националисты именно на это делают упор). Но, скорее всего, это связано со стратегией выживания, стратегией приспособления: выжить можно, только надеясь на себя самого и на ближайший круг. Это попытка найти комфорт в условиях общего дискомфорта.

 

Следы этого ощутимы. У нас в обществе фантастически высокий уровень взаимного недоверия. Когда мы задаем вопрос, можно ли большинству людей доверять, то 83% наших сограждан говорят «нельзя».Прямо противоположная ситуация — в западных демократических странах, где очень высок уровень общественной солидарности, а также уровень идеализма и где люди готовы откликаться на различные события и общественные вызовы.

 

Это связано с представлением о собственных возможностях — люди готовы отвечать за то, что они могут сделать. В нашей ситуации, по нашим замерам, абсолютное большинство, то есть 90% граждан, считают, что они не в состоянии влиять ни на какие дела, которые выходят за пределы ближайшего круга. 45% говорят, что максимум, на что они могут повлиять, — это на ситуацию в собственном доме и во дворе. Все остальное вне их контроля, они чувствуют, что над ними господствуют какие-то отчужденные от них силы, сами они не готовы за что-то отвечать и ни на что не рассчитывают. И это стало, если хотите, национальным характером.

 

Алексей Левисон: Если бы этот вопрос задавался не через анонимные социологические анкеты, а публике на улице, то ответ был бы, что у нас очень много общего, мы все — русские, мы объединены сейчас, как никогда, не так, как во времена, когда у нас был развал.

И, наверное, ощущение, переживание единства сейчас беспрецедентно высокое. Но все это на уровне деклараций, заявлений. Если говорить о солидарности как таковой, то я полностью согласен с Гудковым. Но переживания некоей воображаемой солидарности сейчас больше, чем когда-либо. И это объясняет феномен рейтинга Путина, феномен уверенности, что мы — большая страна, с которой наконец начали считаться. Это внушение себе и другим, что у нас все в порядке, что мы живем «лучше всех».

 

Борис Дубин: Я бы добавил к тем символам, которые вроде бы соединяют, также декоративное православие: по последним замерам, к православным себя причисляют 70% взрослых людей.

 

Вообще, если суммировать то, что говорили мои коллеги, можно сформулировать теорему.Если социум нацелен на то, чтобы выживать, он, как правило, будет ограничиваться ближними связями. Над ними будут подниматься какие-то общие символы, но по отношению к ним возможны только выражения лояльности, и они не требуют никаких практических действий. Этими символами могут быть православная церковь, господин Путин, наш «особый путь», наша любовь к Родине.

 

Мы, например, спрашиваем: «Вы являетесь патриотом России? » — 80% отвечают «да». Мы спрашиваем: «Что такое патриотизм? » — 70% отвечают, что это «любовь к своей стране». И лишь 20% — что это «желание что-то сделать для своей страны». Такой вот разрыв. Это не случайная вещь, потому что стратегия постоянной адаптации не дает связей солидарности за пределом ближайшего круга, а может быть компенсирована только декларативным принятием общностей верхнего уровня.

Которые в один период могут быть порушены, а в другой — как сейчас — могут быть мобилизованы, в том числе при активной помощи СМИ, когда те с утра до вечера поют о том, что «мы встаем с колен», что мы, наконец, стали большими, что нас уже начинают бояться, и т.п. В нашем случае слабость общества компенсируется сверхмощью государства. Не то чтобы оно было действительно реально сильное, но таково его восприятие и самовосприятие людей власти. Речь идет о знаменах, а не о реальных действиях.

 

Отношение к будущему

 

Борис Дубин: Когда мы только начинали наши замеры, в начале 90-х годов, ситуация была катастрофическая. Например, опрос 1991 года: «На сколько лет вперед вы можете планировать свое будущее? ». 62% не знают, что будет с ними даже в ближайший месяц. На много лет вперед и на ближайшие 5—6 лет планируют будущее в сумме 5% населения. Трудными были также 1998-й и 1999 годы — до половины людей не могли прогнозировать ничего дальше ближайших дней и недель.

 

А вот ситуация 2006 года иная. На многие годы вперед и на ближайшие 6 лет планируют свое будущее 12%. На год-два — больше трети населения (вдвое больше, чем в 1991 году). И 48% не знают, что будет в ближайший месяц, — этот показатель сократился с 2/3 в 1991 году. У молодежи ситуация еще лучше. В 2007-м 20% в сумме могут планировать на годы вперед, половина — на ближайшие год-два, и только 29% — на ближайшие месяцы и не далее.

 

Ситуация, несомненно, меняется — мы имеем дело с неким «плато адаптации». Это не значит, что ситуация переломилась, но явно идет адаптация. То есть ничего, жить можно, вроде стало поспокойнее, можно на пару лет вперед что-то планировать. И голосуют именно за это — чтобы все было так, как оно есть. По контрасту с тем, что по телевизору рассказывают про «страшные 90-е», люди готовы примириться с действительностью. Тем более что возможности что-то всерьез изменить к лучшему они не видят.

 

Институты

 

Лев Гудков: Устойчивость жизни и возможность планировать появляются там, где действуют надежные, эффективные институты, которые создают организованность жизни, от которых люди не дистанцируются, от которых не пытаются ускользнуть, в которые они включены и которым они доверяют. И они планируют свою жизнь с учетом общей стабильности.

 

Алексей Левинсон: Здесь важно добавить вот что. В ситуации очень остро выраженного недоверия к институтам, даже в самые трудные годы, люди принимали осмысленные, стратегические решения по поводу своей жизни в том ближнем кругу, о котором говорил Гудков. Детей рожали, их отдавали в школы, платя большие деньги за их образование (то есть делали инвестиции), ремонтировали квартиры и строили дома. Было резкое разделение мира. На мир приватного, где живу я, мои близкие, где я управляю ситуацией. И остальной окружающий мир, где все рушится и валится и где нельзя ничего планировать. То, что мы видим сейчас, — это постепенное допущение «верхних» институтов в свою приватную жизнь и проникновение этой приватной жизни куда-то вовне. Я могу планировать свою карьеру не только в том смысле, что я получу образование, но и что доллар будет стоить столько-то, а я буду хранить деньги в банке, хотя доверие к таковым декларируется как низкое.

 

Среди институтов, которые также надо назвать, — институт школы. Оценки этого института очень низкие, а реальные вложения в него делаются. Медицина, например, частная — протезирование зубов, лечебная косметика. При очень низкой оценке медицины реально она процветала и процветает, и туда вкладываются деньги.

 

То есть общество имело дефектную структуру и продолжает ее иметь, но этот зияющий средний этаж прорастает некими институциями, которые замещают гражданские. Они не являются институтами гражданского общества — они их замещают. Это дикое мясо на месте гражданского общества. Я имею в виду институты бизнеса, сетевые отношения, функционирующие на месте институтов, возрождение блато-дефицитарных отношений. По сравнению с нормальным гражданским обществом все это — уродство.

 

От нормального гражданского общества у нас есть только институты, обслуживающие витальные потребности.

В армии убили сына — появляются «солдатские матери».

Кинули с жильем — появляются «обманутые дольщики».

Жутко обошлись с невиновным водителем — появляется организованное сопротивление водителей.

Это происходит там, где какие-то ценности (отношение матери к сыну, право на свое жилье и т.д.) поставлены выше ценностей государства. Только в этой узкой зоне возникает что-то, носящее оттенок протеста и социальной организованности. И еще. Там же, на этом этаже, живут и иные люди, сознательно ставящие свои ценности выше государственных, — это преступные сообщества. Это настоящие, сильные сообщества, с высокой солидарностью и высочайшим уровнем организации.

 

Приспособление к режиму

 

Алексей Левинсон: Примерно с 1915-го по 1919 год Россия бурно прорастала массой видов самоорганизации. Советы — это была одна из тысяч форм самоорганизации.

12345Следующая ⇒

Поделиться: