Две зари — утренняя и вечерняя

Среди общеиндоевропей­ских божеств была и бо­гиня утренней зари — индийская Ушас, греческая Эос, римская Аврора, балтская Ауш-ра, германская Остара. Эос, се­стра и спутница Гелиоса-Солнца, олицетворяла одновременно ут­реннюю и вечернюю зарю. Ушас (Уша), сестра Ночи и мать (или возлюбленная) Сурьи-Солнца, отличалась от Пратюши — вечерней зари. У балтов было и мужское воплощение зари — Усиньш, бог-всадник и покровитель коневодства.

На миниатюре Хлудовской псалтыри XIII в. утренняя Заря — женщина в красном, с факелом и красным кольцом в руках; вечерняя же — в зеленом, с ящичком. Солнце дви­жется от первой ко второй. Все это удивительно напоми­нает изображение из индийского пещерного храма Натик (И—III вв.): Уша зажигает Солнце факелом и пересыла­ет светило Пратюше. Вспомним также Митру и его спут­ников-факелоносцев — Каута (в красном) и Каутопата (в зеленом). Они символизировали, помимо всего, утрен­нюю и вечернюю зарю. А изобразил славянский миниатю­рист всю эту древнейшую языческую композицию для то­го, чтобы показать, как некий святой молится от зари до зари.

Утренняя Заря с кольцом в руке стоит на Збручском идо­ле рядом с Даждьбогом. Этот образ был известен и запад­ным славянам. В гербе герцогов мекленбургских (бывших бодрицких князей) фигурирует рука, держащая кольцо и ленту, или девушка с лентой. Герцог Прибыслав Пархим-ский (XIII в.), по словам хрониста, почитал эту девушку «совсем и совершенно как бога». Не удивительно, ведь в том же гербе выступали атрибуты солнечного Радигоста Сварожича.

Титмар Мерзебургский описал славянский обряд: пас­тух, неся шест, увенчанный изображением руки, держащей кольцо, обходил дома и восклицал: «Бди, Генниль, бди! ». Уже в XIX в. онемеченные жители села Зебен у Зальцведеля (на нижней Эльбе) с теми же словами пля­сали вокруг срубленного дерева. Их соседи-древане, еще сохранявшие славянскую речь, на Благовещенье ставили срубленное дерево с железным петухом на верхушке и пляса­ли вокруг него. В селе Предель вокруг такого же дерева го­няли скот.

Этот Генниль, охраняющий скот, явно связан с солнцем, весной и утром (петух — вестник зари). Ушас молили об изобилии скота, а Усиньш покровительствовал коням. Имя Генниля, по мнению А. Френцеля, звучало по-славян­ски как «Гонидло» — «погонщик (скота)». Оно напоми­нает также польское, словацкое и венгерское слово hajnal — «утренняя заря». У литовцев бог скотоводства именовал­ся Гониглис.

Богом зари, вероятно, был первоначально и русский Ов-сень (Усень, Таусень, Баусень и др.). Имя это родственно именам Усиньша, Ушас и т. д. В святочных песнях Ов-сень — воплощение Нового года. Он дарует изобилие и богатство, но распределяет их между людьми не поров­ну. Рубит сосну и строит мост, по которому едут три бра­та, три праздника — Рождество, Новый год и Крещение. Или же сам едет по мосту верхом на коне или свинье, напо­миная этим как солнечных богов, так и германского Фрей-ра, бога солнца и плодородия, ездящего на златошерстном вепре. Овсень не связывался прямо с утренней зарей, то есть началом дня. Но он твердо связан с началом года. Потому его и просили дать благополучие на целый год.

В народе к утренней и вечерней заре относились не оди­наково. Их обеих почитали, заговоры произносили обычно на заре, оборачиваясь утром к востоку, вечером — к за­паду. Утреннюю Зарю называли Марьей, вечернюю — Маремьяной. (Очевидно, их языческие имена были сродни именам Мораны и Мары.) Однако вечерней зари боялись, считали, что спящий в это время скоро умрет. Наоборот, на три или семь утренних зорь ставили посевные зерна, на одну — лучший моток пряжи. Верили, что от этого уро­жай будет обильным, а пряжа — хорошей.

В заговорах обе Зари обычно упоминаются вместе. Или же выступает только одна «Заря-зареница, красная де­вица». У зари или Зорь просили исцеления, защиты от оружия, а также хорошего урожая.

Зарю величали девицей, но однако же упоминали ее плачущее дитя. Или же прямо отождествляли «красную де­вицу» с Богоматерью. То есть с Ладой, рожающей на заре Зоревика-Даждьбога.

Казалось бы, заря — прекрасное явление природы, ко­торым можно лишь бескорыстно любоваться. Славяне-язычники думали иначе. Заря прекрасна — значит, добра. А раз добра — значит, может помочь людям.

Обида, Карна и Желя — вестницы смерти

 

В «Слове о полку Игореве» поражение Игорева войска и последующее вторжение половцев описыва­ются как космическое бедствие. С дерева падает на землю злове­щий Див-грифон. Плещет лебе­диными крыльями дева Обида, неся Даждьбожьим внукам (ру­сичам) горе и разорение. Скачут страшные всадницы Карна и Же­ля (Жля), с криком разбрасывая горящие угли из огненного рога.

Эти три богини напоминают германских валькирий крылатых конных воительниц, сеющих смерть, а также по­добных им южнославянских вил. Лебедь — птица нижнего мира, на лебедях ездит под землей Солнце. «Белой Лебедью» зовется Марья-Авдотья Лиходеевна. Троянова земля (у устья Дона, в глубине половецкой степи), где живет Обида, — та же преисподняя, царство Трояна-Чернобога. Имена же Карны и Жели происходят от древнерус. «ка-рити» и «желети» — «оплакивать умерших».

Для воинственного германца пасть в бою, даже потер­пев полный разгром, и вознестись с валькириями в Вал­галлу («зал мертвецов») — высочайшая честь и счастье. Но славянам был чужд такой культ войны и смерти. Для них военное поражение — горе, торжество темных сил.

Царь Морской

 

В мифах многих индоевро­пейских народов высту­пает бог моря: индийский Варуна, индоиранский Апам На-пат, греческие Океан, Нерей, Посейдон, римский Нептун, кельтские Лир (Нуаду) и его сын Мананнан, германские Ньёрд и Эгир. Обычно он — зрелый муж-колесничий или величавый старец, властный также над всеми земными водами. Все реки — его дочери. Он не зол, но суров, гневен и свое­нравен.

Жизнь праславян была мало связана с морем. Их тер­ритория выходила к нему лишь в польском Поморье, но и от­сюда их часто оттесняли германцы и балты. Хотя Балтий­ское море в начале нашей эры именовалось Венедским, то есть славянским. Лишь в раннем средневековье славяне обрели более широкий выход к Балтийскому, Черному и Адриатическому морям.

И все же в славянском пантеоне был и бог морей — Морской Царь. Его образ сохранился лишь в былине о Сад­ко. Герой этой былины — не только удачливый рыбак и ку­пец, но и могучий волхв-шаман. Завороженный его игрой на гуслях, Морской Царь дает ему поймать трех чудесных золотых рыбок, и неимущий гусляр делается богачом. Он выходит на кораблях в море, но поднявшуюся бурю можно усмирить лишь человеческой жертвой. И Садко попадает на дно моря, в хрустальный дворец владыки вод.

От игры гусляра Морской Царь расплясался, да так, что корабли начали тонуть. Садко прекратил игру — и море утихло. Тогда повелитель вод решил привязать его к себе, женив на одной из своих многочисленных дочерей. По со­вету св. Николы Садко выбрал красавицу Чернаву, однако ночью не стал овладевать ею. И проснулся... на берегу реки Чернавы.

Былинный Морской Царь могуч и величествен, но, при­глядевшись, в нем легко узнать самого обычного водяного.

Тот тоже любит музыку и пляски, заставляет утопленников играть для себя и порой живет во дворце. С человеческими жертвами водяному этнографы не сталкивались, оДнако ры­баки на Онежском озере топили чучело в виде человека.

И все же Морской Царь — не просто «разросшийся» в поздние времена водяной. Есть у него и древние индо­европейские черты. Подобно Нерею или Океану, он — отец рек. Его не представляли колесничим наподобие Посей­дона, Мананна или Апам Напата. Но в жертву водяному приносили лошадей.

В мифологии восточных славян известны и другие цари. Так, лешими повелевает «лесной царь», домовыми и дворо­выми — «дворовый царь». «Лесным царем», «водяныл царем» могут величать и обычного лешего или водяного.

Морской Царь стоит, таким образом, на грани между миром великих богов и миром «боженят» — стихийные духов. А великие боги уже начинают теснить его. В былине усмирить морского владыку помогает Садко св. Николай. Как уже указывалось, за ним, возможно, стоит Стрибог, также связанный с морем.

1234Следующая ⇒

Поделиться: