Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Начало исповеднического пути на малой родине



В 1926 году стало известно, что священник храма Рождества Пресвятой Богородицы в селе Тиосто, в двух верстах от Дуброва, отказался от служения Церкви, и отец Василий в ноябре того года вернулся[225] на родину, где по избранию прихожан был назначен настоятелем этой церкви. Жил вместе с супругой Марией и престарелым отцом в Дуброве, а служил в Тиосто. Поскольку селения были разделены озером, вечерни служил дома, а утрени и литургии - в храме.

В июле 1927 года помощник лесничего Степановического лесничества направил донос начальнику 10-го районного отделения милиции:

" ...в июне месяце... я... пошел на хутор в деревню Дуброво к Малахову Якову за подводой... по служебным делам. Пришел вечером часов в десять... В доме сидел сын Василий Малахов… В то время когда я только пришел в хату, этот самый поп кончал какую-то речь, я ее не понял, а после этой речи стал говорить другую, что вот, дорогие граждане... у нас настал такой свет, как когда-то был в Америке. Жили там индейцы, владели они озерами, лесами, ловили рыбу... а когда пришли европейцы, то отняли у них все и превратили в своих рабов. Так же и у нас настал такой свет... пришли большевики... отняли у нас все... Факт этот действительный, и не первый и не последний... этот поп является контрреволюционером, которому не только нельзя жить в тайном углу Меженского района... а и в пределах СССР" [226].

Этот донос тогда же был переслан начальникам окружного отделения милиции и ОГПУ и сопровожден просьбой:

" Прошу принять соответствующие меры против священника Малахова. Если понадобится на Малахова материал, то таковой можно будет собрать" [227].

22 июля последовало распоряжение начальника окружного отделения милиции:

" Надо заняться этим типом и как следует разобраться" [228].

После этого сотрудники ОГПУ стали допрашивать местных жителей, добиваясь от них нужных им показаний. 12 ноября один из таких свидетелей показал, что однажды во время похорон протоиерей Василий обратился с речью к собравшимся, сказав, что почивший не веровал в Бога, был заведен дурными людьми на неправильную дорогу, но перед смертью покаялся в своих грехах. " Далее священник Малахов выразился, что придет то время, что все враги нашей религии будут стерты с лица земли, и значит то, что священник Малахов надеется на англичан. После таких слов Малахов вышел на улицу, где были старики, коих он просил в случае какого-либо недоразумения, чтобы они его защитили... Далее священник Малахов на Радоницу... молился Богу за упокой... и тоже сказал, что вот, как люди в настоящее время говорят без всяких проволок и слышат друг друга, так эти покойники слышат нашу молитву. Вообще, священник Малахов враг советской власти" [229].

Этих показаний оказалось достаточно для ареста священника, и 13 декабря 1927 года он был арестован сотрудниками ОГПУ. Обыск в квартире и сообщение, что он арестован, встретил спокойно, заявив:

" Я принял сан священника недавно, но я принял его совершенно сознательно, хорошо понимая, что я этим самым подписал себе ордер ГПУ на право у меня обысков и ареста, а возможно и ссылки" [230].

Одновременно вместе с ним были арестованы и заключены в витебскую тюрьму благочинный, священник и церковный староста одного из ближайших приходов.

Спустя несколько дней после ареста, староста храма, посовещавшись с крестьянами-прихожанами, решил направить в Витебский окружной отдел ОГПУ ходатайство об освобождении арестованного пастыря. Прихожане писали:

" Мы, нижеподписавшиеся граждане Тиостовской церковной общины, поражены арестом своего духовного пастыря, отца Василия Малахова, так как, не видя в нем ничего противного власти, а наоборот, слыша от него в проповедях, что мы должны власти повиноваться, считаем его невиновным, а потому и просим власть его освободить" [231].

Письмо было переписано во многих экземплярах, и члены церковного совета разошлись по деревням прихода, для того чтобы все прихожане могли под ним подписаться. Под письмом подписалось более трехсот человек, и оно было направлено в качестве ходатайства в ОГПУ.

Вызванный на допрос отец Василий, отвечая на вопросы следователя, сказал:

" В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю и поясняю, что заседания церковного совета обычно бывали открытыми, с присутствием на них от одного до пяти посторонних лиц и на указанных заседаниях обсуждались исключительно приходские дела без всякого уклона в сторону политики. С пропагандой по приходу я никогда не разъезжал и никогда ею не занимался... О скором падении советской власти не только никогда не говорил, а напротив, и с церковной кафедры, и в частных разговорах говорил о... необходимости поминовения власти... В конце прошлого или начале текущего года на погребении... бывшего безбожника, потом покаявшегося и причастившегося, говорил речь исключительно религиозного характера против безбожия, положив в основу слова Священного Писания... Свой арест считаю непонятным для себя, и невольно является мысль, что моя энергичная пастырская деятельность могла возбудить против меня местные неверующие круги, которые сделали на меня донос, обвиняя в политических преступлениях. Считаю необходимым вызов свидетелей со своей стороны, которые мною будут указаны при детальном допросе по каждому отдельному пункту" [232].

31 декабря 1927 года секретарь местной партийной ячейки и избач направил заявление в Витебское ОГПУ, в котором писал, что после ареста священника " церковный совет срочно созвал свое заседание... на котором, как видно, решили выручить своего попа... составили подписные листы... о его благонадежности и начали усердно собирать подписи среди населения... Этот вопрос вчера обсуждался у нас на закрытом заседании партгруппы, где поручили мне донести в Витебское ОГПУ о настоящих фактах и просить об аресте собирателей подписей и раскрытии лиц, созывавших закрытые собрания церковного совета без ведома сельсовета" [233].

После этого начались допросы прихожан, подписавших прошение об освобождении священника; с особенным пристрастием допрашивали церковного старосту. Он долго не соглашался оговаривать священника, но после того, как сотрудники ОГПУ ему заявили, что при обыске у священника найдены антисоветские документы, изобличающие его преступную деятельность, староста подписался под протоколом допроса:

" Теперь я убедился, что Малахов Василий относится враждебно к советской власти... приговор, который я послал от общины с просьбой освободить Малахова, прошу... считать для судебного органа недействительным, о чем я поставлю в известность церковную общину..." [234].

Вскоре староста выступил в церкви перед верующими, и сказал что священника «арестовали за то, что он вел агитацию против советской власти, это доказано... тем, что у него при обыске нашли письма контрреволюционного характера... нам такой священник не нужен»[235].

Документами, найденными при обыске сотрудниками ОГПУ, были отрывки из писем, которые протоиерей Василий писал разным людям, по большей части священникам. Он, например, писал, имея в виду " григорианцев":

«...С одним из епископов новой группы я нахожусь в переписке и имею сведения, так сказать, из первоисточника. Физиономия и характер новой группы мне ясны. Некоторые из епископов ее из Москвы уже возвратились на свои кафедры. Однако думаю, что отношение к группе со стороны православного населения будет такое же, как и к обновленчеству. Третьего дня я получил резолюцию митрополита Петра на представлении группы, где он устраняет бывших местоблюстителей, Сергия и других, и назначает трех новых из группы, все-таки верховные права оставляя за собой. Очень странно! Подкладки всего этого мы, конечно, не знаем. Во всяком случае, это последнее распоряжение Петра (если я о нем имею точные сведения) юридического значения не имеет: как лица, находящегося не на свободе, как никем не уполномоченного свое местоблюстительство передавать другим лицам. Мы, значит, в отношении ко всем этим действиям митрополита Петра сохраняем за собой полную свободу.

Принимая во внимание прецеденты истории, думаю, что указанный опыт соглашательства еще не последний. И судьба его будет та же, что и всех предшествующих: никогда компромиссы и уступки цели не достигали и ни одной из сторон не удовлетворяли...»[236].

В других сохранившихся отрывках писем значилось:

" Написал уже два листка, а между тем писать еще много. Постараюсь остальное вместить в этот листик. Мне кажется, что, опуская псалмы в начале утрени и вставляя вместо них или полунощницу или утренние молитвы, Вы делаете правильно и хорошо. Начало утрени - специальное моление о царе: какой оно имеет смысл ныне? Анахронизм, ничем не вызываемый. Превращать же это моление в своего рода демонстрацию (как делают некоторые) неумно. Что же касается совершения Вами Преждеосвященных в понедельник или вторник, или в какой-нибудь другой день, не указанный уставом, то этого я не одобряю. Нельзя идти против традиций Церкви Православной и нарушать их самовольно. На что анахронизмом являются ектении и молитвы об оглашенных, но и их самовольно выбрасывать нельзя.

Вопрос об отношении Православного Востока к обновленчеству меня очень интересует, и прежде я имел

возможность следить за деталями этого отношения. Теперь, к сожалению, этой возможности я не имею. Корреспонденты по этому вопросу почему-то не пишут. Что на Востоке обновленчество кредитом не пользуется, в этом я глубоко убежден; что восточные патриархи, которые с нашими обновленцами обмениваются любезными посланиями, с ними не будут вместе молиться, это, кажется, тоже не подлежит сомнению; что во всех этих любезностях с Востока проявляется обычная политика " восточных человеков, " надежда на " бакшиш; " что на восточных наших братий в сторону обновленчества есть давление со вне: опять и этого отрицать нельзя... но доказать все это, так сказать, с поличным в руках, мы не имеем возможности, потому что разобщены с Востоком. Когда я с глазу на глаз говорил с людьми, близкими к Востоку, они все выше написанное подтверждали и разъясняли, теперь же письменно продолжить свои сообщения стесняются..." [237].

" ...Вы говорите: как разобраться полуграмотному попу во всех дрязгах обновленцев с тихоновцами? Нечего и разбираться - надо только идти прямым путем и иметь чистую совесть. Логика простая: " теперь смута, разные споры, новые проекты и тому подобное. Если я вмешаюсь во все это, легко могу заблудиться. Я исповедаю свою веру во Святую Церковь. Она всегда была, есть и будет до скончания века. И наша Русская Церковь - святая, что доказывается сонмом великих праведников, бывших в ней, из коих один недавний - преподобный Серафим. Поэтому буду и я верно держаться Предания. В основу возьму святое Евангелие, а в руководство " Кормчую", или " Книгу правил." Тогда я буду спокоен. Тогда я не погрешу. Может быть, кое-какая чистка в Церкви и надобна - ее и сделаем, когда наступит более спокойное время. Когда буря на море, не время заниматься уборкой корабля." - Но не так обычно рассуждают полуграмотные попы. Лукавая совесть сейчас же начинает смущать их: смотри, куда лучше пристать, смотри, где выгодней, где безопасней и тому подобное. И они мечутся из стороны в сторону. И достигают как раз обратных целей: вместо выгоды - постоянные тревоги и неприятности...

" Осанна, " а завтра: " распни." Верно. И Господь Иисус " не вверял Себя им..." Ничто человеческое непостоянно. Никогда пастырь не может положиться и на своих пасомых, на их преданность ему. Одна только есть незыблемая скала на земле - Церковь Христова. Ее должен, несомненно, и держаться каждый, соблюдать веру и верность ей. Тогда он может быть вполне уверен, что Великий Кормчий Церкви не оставит его в беде. Это - истинно, неоспоримо. Только вера! Хоть маковое зернышко! Не смущайся временными бедствиями и " будь верен до смерти" ..." [238].

14 января 1928 года следователь вызвал на допрос заведующего избой-читальней, и тот показал, что вскоре после приезда священника Василия Малахова до него:

" начали доноситься слухи, что... приехал батюшка, служит хорошо и говорит хорошо. Я начал прислушиваться к населению, посещавшему церковь, расспрашивать, как служит, что говорит. Работая в избе-читальне, мне приходится иметь больше дела с молодежью. Однажды девушки, придя вечером в избу-читальню, говорят мне: " Знаешь что? Поп в церкви говорил, чтобы молодежь не ходила на кино и в избу-читальню петь комсомольские песни, называл их антихристианскими."

Был и такой случай. Староста церковный приходит в наш Половский кооператив и спрашивает у председателя: есть ли у вас дешевенькие платочки головные; на вопрос: зачем, он ответил, что батюшка хочет подарить их девушкам, которые ходят петь в церковь...

В 1926 году на Рождество - мне передавали - что Малахов в проповеди перед народом выразился так: " Мы сегодня не будем вспоминать Калининых и Червяковых, а будем вспоминать нашего дорогого Господа Иисуса Христа..." [239].

В начале февраля 1928 года сотрудники ОГПУ составили обвинительное заключение:

" Принимая недостаточность собранных по делу доказательств для передачи дела в общесудебном порядке, но усматривая их социальную опасность... настоящее дело направить... на внесудебное разбирательство Особого Совещания при Коллегии ОГПУ..." [240].

5 февраля 1928 года протоиерей Василий направил в Витебское ОГПУ заявление, в котором писал:

" ...4-го сего февраля следователем... мне было объявлено, что следствие по моему делу закончено. Объявление это явилось для меня некоторою неожиданностью, так как после третьего допроса, бывшего 6 января, я ждал еще четвертого... На четвертом же допросе я хотел сделать некоторые дополнительные показания и разъяснения.

Прежде всего я хотел выяснить вопрос об " англичанах, " о которых упоминалось мимоходом на втором и третьем допросах, причем на втором допросе мне ставилось в вину, что я " говорил об англичанах, " без указания места и времени моей речи, а во время третьего допроса уже определенно было сказано, что об англичанах я говорил на погребении... Сначала я никак не мог припомнить: к чему приплелись " англичане" в погребальной речи, но потом ночью, после третьего допроса, наконец припомнил: да, об англичанах я упоминал. Речь моя была направлена против неверия, безбожия. Приводя доказательства против неверия, я сказал между прочим следующее: " Вам говорят, что в Бога веруют только люди неученые, невежественные, а ученые в Бога не веруют. Неправда. Я сейчас могу назвать много ученых людей, которые верили в Бога; но не буду затруднять вас, укажу вам только на другие народы: немцев, англичан, американцев. Они образованней нас, а между тем в Бога веруют, особенно англичане. Как свято англичане чтут воскресные дни! Никто не работает; в праздничные дни они посещают свои церкви, а дома старшие читают святую книгу - Библию, а младшие слушают[241]. Так вот откуда взялись " англичане"! Интересно только, в какую концепцию поставил их в моей речи корреспондент ОГПУ?!

На третьем же допросе мне было указано на мои слова на погребении: "...будьте свидетели, что я ничего не говорил против власти." Припоминаю, что эти слова были сказаны, однако не во время самой речи, а на дворе, после отпевания покойника. Было так: два-три человека из присутствующих обратились ко мне с предупреждением: " Батюшка, не трогайте вы этих безбожников, сделают они вам какую-нибудь беду." На что я ответил: " Что ж! Пусть делают! Власть дала нам полную свободу вести религиозную и антирелигиозную пропаганду; я говорил против безбожия; пусть на меня клевещут; против власти я не говорил: вы сами тому свидетели." Подобная же реплика со стороны моих слушателей и такой приблизительно ответ мой один или два раза бывали и после богослужения в церкви, когда я громил хулиганство, страсть к сквернословию, нравственную распущенность и прочее деревенской молодежи. Слушатели имели основание меня предупреждать - до меня не раз доходили угрозы части распущенной молодежи по моему адресу...

Вообще же, в результате всех следственных допросов по моему делу... я считаю долгом заявить, что считаю себя совершенно невиновным в предъявленных мне обвинениях. Доносы с места и другие данные, которые мне были предъявлены на следствии, не имеют под собой никакого фактического основания или же ошибочно понимаются... Несомненно, мои показания подтвердили бы и свидетели, которых я мог бы представить в случае судебного разбирательства моего дела..." [242].

28 февраля 1928 года отец Василий направил новое заявление в ОГПУ:

" 13 декабря минувшего года я был арестован агентом Витебского ОГПУ; с того времени уже два месяца томлюсь в исправдоме, обычным порядком подвергался допросам в ОГПУ... Все это время я внимательно относился ко всему происходящему, тщательно анализировал свою минувшую жизнь в отношении ее политической благонадежности, старался проникнуть в суть предъявленного мне обвинения - и тем не менее доселе никак не мог понять: за что я арестован, в чем меня обвиняют?.. Внук и сын бедных крестьян, я на примере своих деда и отца видел произвол власти помещиков, видел многие неправды бывшего социального строя, на себе самом я испытал, как трудно было мне, крестьянскому мальчику, пробивать себе дорогу! В годы учения сколько приходилось мне переносить незаслуженных обид, проглотить горьких слез! С детства, с молоком матери в мою кровь всосались, с одной стороны, отвращение ко всякому насилию, ко всякой социальной несправедливости, социальному неравенству, с другой стороны - любовь к народу, то " демократическое направление, " которое отмечалось во мне моими недоброжелателями и часто ставилось мне на вид. Я жил и служил всегда с мыслью окончить жизнь у себя на родине, на своем родовом хуторе, среди родной природы... За тринадцать месяцев службы на родине я старался принести посильную пользу своему родному приходу. Спрос на мой труд был, и я удовлетворял его честно, соответственно своему званию и служению. Не умолкая я звал своих пасомых быть хорошими христианами и честными гражданами, чуждыми современных недостатков: нравственной распущенности, хулиганства, бандитизма и тому подобного. Особенно я звал к этому молодежь. Слово вражды, агитации против советской власти с моих уст никогда не сходило. Власть для меня всегда была " Божьим установлением, " существующим и действующим по воле Божией...

Конкретных обвинений в том, что я возбуждаю население к массовым волнениям... на следствии мне не было предъявлено. Я не считаю серьезным обвинением 2-3-4 доноса с места, будто бы я говорил, что " советской власти наступит конец, " что вообще " агитировал против власти" или что-то в этом роде. Потому что обстановка, в которой мне приписывается произнесение этих слов, в доносах на меня рисуется до того неподходящей, до того не соответствующей приписываемой ей цели, что отпадает и самая вероятность преступления! Это я разъяснил в личных показаниях, которые далеко не все были зафиксированы в следственных протоколах... это же с очевидностью могли бы показать и свидетели, коих я мог бы представить и с просьбой о вызове коих обращался к следственной власти. Что больше имеет силы: жалкие доносы 2-3-4 лиц, руководимых предвзятым предубеждением против " попа, " или голос сотен людей, свидетельствующих противное?! Я взывал и взываю к гласному разбору моего дела - света гласности я не боюсь, - но этого допущено не было. Как же? Чем мне оправдаться? За меня подал ходатайство мой приход. Этого ходатайства я не читал, однако уверен - в нем с достаточной ясностью подчеркнут характер моей деятельности в приходе, именно: на что эта деятельность была направлена - на политическую ли сторону жизни или религиозно-церковную. Все интересы мои и вся работа моя в приходе вращались в сфере жизни религиозной.

...Я покорнейше прошу Полномочное Государственное Политическое Управление... аннулировать мое дело, а меня освободить от незаслуженного мною заключения в исправдоме... если же высшая власть найдет что-либо невыясненным в моем деле, то покорнейше прошу подвергнуть его гласному судебному разбирательству, чтобы я сам мог видеть, в чем меня обвиняют, равно как мог бы и своими разъяснениями и свидетельскими показаниями установить свою невиновность. Возможных наказаний и лишения я не боюсь, но, прежде всего и больше всего, я ищу правды. Я верю, что эта правда есть и высшая власть ее мне окажет" [243].

После заявления священника дело вновь поступило на рассмотрение ОГПУ и прокуратуры, и 19 марта 1928 года прокурор в своем заключении написал:

" ...несмотря на отсутствие в деле достаточных улик для предания обвиняемых суду... пребывание их... в пограничной полосе, а равно и на свободе вообще, является в настоящее время социально опасным, а посему полагал бы настоящее дело направить в Особое Совещание при Коллегии ОГПУ для внесудебного рассмотрения и заключения... обвиняемых в концлагерь на сроки по усмотрению Особого Совещания" [244].

Первая ссылка и возвращение

После шести месяцев заключения в Витебской тюрьме, 18 мая 1928 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило протоиерея Василия Малахова к трем годам ссылки в Сибирь, после чего он два с половиной месяца следовал по этапу в назначенное место ссылки - село Катарбей Тулунского округа. 12 декабря 1930 года срок ссылки закончился в городе Нижнеудинск в Восточной Сибири.

30 мая 1931 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило священника к лишению права проживания в двенадцати крупных городах с областями, а также в Чите и в Омском районе, и после окончания срока ссылки он уехал в село Абрамово Арзамасского района Нижегородской области, где поселился вместе с сопровождавшей его в ссылке супругой. Крестьяне его хорошо приняли, увидев в нем ревностного и просвещенного пастыря, и многие из них стали приходить к нему с вопросами и побеседовать на духовные темы.

Живя в Абрамове, ходил молиться в местную церковь, где сослужил приходскому священнику. Как ссыльный, пользовался большой любовью и состраданием местных жителей, и со временем у него завязались с ними настолько близкие отношения, что они уже не прекращались и после того, как кончился срок ограничений в месте проживания и священник с супругой уехали в местечко Усвяты, расположенное неподалеку от деревни Дуброво. Крестьяне продолжали переписываться со священником, по возможности помогая ему продуктами.

Пребывание в различных местах в ссылке, часто там, где не было храмов, а также убыль храмов в России, - так что уже на огромные пространства с каждым годом их становилось все меньше и меньше, а верующий народ нуждался в них и жаждал услышать проповедь слова Божия, - привели отца Василия к убеждению в необходимости проповедовать именно в таких местах и селениях. В некоторых таких селах у него были духовные дети, и когда он приезжал, в один какой-нибудь дом сходились верующие и совершались богослужения. Бывало, что сотрудники НКВД узнавали, что в село приехал священник, и пытались арестовать его, но не было случая, чтобы его выдали верующие, они скрывали его от преследователей и переправляли в безопасное место. Сам отец Василий служил каждую субботу и воскресенье у себя дома в Усвятах, литургию служил на антиминсе, который ему дал при наступивших гонениях архимандрит Герман (Вейнберг), хорошо знакомый ему по Житомирскому пастырскому училищу. Псаломщиком во время богослужений была его супруга.


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2017-04-13; Просмотров: 344; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.033 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь