ДУХОВНЫЙ ОПЫТ – ВОСХОДЯЩАЯ СПИРАЛЬ

Доклад на конференции

Мой духовный рост шел через трудности любви. Она жила и работала во мне в самой высшей форме – Любовь-солнце.

Мне больше всего остального в жизни хотелось любить и быть любимой – естественное желание любить взаимно! – и именно поэтому мне это было не дано. Для успешного одухотворения всегда отнимается самое желанное, основная «привязка» к жизни. Тогда психологический «тупик» получается самым темным, беспросветным и непереносимым. А в тупике либо смерть физическая, либо второе рождение через смерть символическую, «великую смерть», как ее называют буддисты-дзен, через вхождение в светлый мир, где ты – его часть, через великое освобождение от низшего «я».

И совсем нетрудно уйти из тупика – от внутренней работы страдания любви в нас, если, скажем, убедить себя, что «не так уж он (она) и хорош! И не стоит о нем (о ней) убиваться». Или если «выбить клин клином» - новой любовью. Но новый клин – всегда «не то», в нем быстро создается ситуация, еще и похуже просто земной – «подземная», аидова. И начинается новая цепочка-рондо. Хорошо, если она спираль, а не зацикленность, если человек меняется, чтобы пройти новый круг по-новому.

Любовь. Если для любви нужен талант, то мне был дан талантище. Откуда это взялось, мне неведомо, но это так.

В любви, при полном открытии души, у меня много раз появлялись солнечные образы, каким-то зрением вполне зримые. В моей первой – детской - любви я, пятилетняя, опускала глаза от слепящего солнечного света, исходящего на невидимом плане от моего взрослого любимого, не в силах смотреть на него. Больше я т а к о г о никогда не испытала.

Когда случилась первая любовь в студенчестве, в альпинизме, я в самые счастливые с О. времена видела сверкающую солнечную поверхность – ею стала вся земля, во все стороны, до самого горизонта. Я никогда не уходила внутри себя из несостоявшейся на уровне быта Любви, и через полвека писала ему так:

Полети со мною рядом,

Дай рукам соединиться,

В неизбывности полёта

Осветляется душа.

Ты увидишь на истоках

Нашу жизнь блестящей нитью,
Где по солнечному диску

Мы ступали, не дыша…

 

Раздели со мной просторы

Зачарованного мира,

Полыхание задумчивой

Осины раздели,

Ослепительное небо,

Пиков снежные вершины,

За которые в бескрайность

Уплывают корабли.

 

Уплывают корабли

Счастьем утренней зари…

В первую неделю знакомства со вторым мужем ТК над нашими головами затанцевали солнечные шары. К тому времени я уже уверилась, что наш общий с ним мир – не выдумка, что у нас всё получается.

А когда я «оступилась в бездну» в 1988, началась моя «любовь-Космос», как я её назвала.

К А М С К О Е С Е Р Е Б Р О, Г Р О З О В О Е

- Так где же истинная могила Марины Цветаевой?

Из разговора

Упиралась, как могла,

Усмехнулась:

- Ну, дела!

Не влюбиться бы! – Марина

Лёгким маревом плыла…

Ну, а дальше – понеслось! –

Напролом и на авось…

Незаметно оступилась –

Зацепиться б хоть за гвоздь!.. –

Не нашлось…

В процессе переписки с ним я несколько дней жила в зачарованном мире солнца, внутри солнечного шара и из многих слоев-солнц. Это была особая форма любви - «небесная арка» с Ан.И-чем, и моя душа так расправилась, так ликовала! На эту-то безоблачность и пришло солнце.

Но основное солнечное переживание в этой любви было впереди. 29 января 1991 года силой одной-единственной утверждающей мысли: «Это счастье, что он живёт на земле, и я его знаю! » меня выбросило из тупика – вертикально, мгновенно! - в солнечный мир цвета заходящего солнца, где была только невыразимая нежность. И я сама в этом пространстве ею стала. Я не была для этого золотистого мира Любви преградой, я просто в нем растворилась, хотя и осталась собой. Новой собой, и мне удалось это сохранить.

Я попыталась это описать так:

НЕЖНОСТЬ

Нежность - это свет вечерний, Свет Нездешний алтаря. Заневестилась земля,

Алый парус над Каперной.

Нежность - легкий ветер с Юга,

Зов раскрывшихся зеркал...

Станешь ты велик иль мал

В Светлой Благости Оттуда?..

Что внутри, и что снаружи?

Свет вечерний - это я,

И зацветшая земля,

И снежинка в зимней стуже...

Господи, какая нежность!..

Свет Прозрачный Бытия.

Я струюсь или не я?

И была ли безнадежность?..

Прежняя «я» осталась где-то. Это было «Второе рождение». До этого много лет я пыталась найти с в о ё в личной жизни, которое мне бы п р и н а д л е ж а ло. Не просто найти любовь, но и получить любимого в полное своё владение. Не нюхать цветок в лесу и любоваться им, а сорвать и поставить на тумбочку возле кровати. Теперь я училась общаться преимущественно душой, да еще на расстоянии двух городов. Как раз тогда Ан. И-ч. женился в четвертый раз, на этот раз удачно, и, после необыкновенного всплеска любви к ним обоим вместе, и, может быть, даже к его жене больше, чем к нему, мою любовь потихоньку кто-то начал забирать, и осталась теплая дружественность. Но об этом – особый рассказ. А в романе «Грозовое серебро» всё описано исповедально с самого знакомства.

Но я не могла хоть изредка не глотнуть воздуха-любви, как дельфин периодически вынужден всплывать для дыхания на поверхность.

Дельфин не может

Не дышать

И из глубин

Не подниматься!

В полете -

Хоть секунд на двадцать

Над морем -

Как учила мать...

 

И я не в силах

Без Любви,

Как он

Не в силах

Без дыханья...

И повседневность

Задыханья

Лишь ширит

Благовест в крови...

 

«Держи голову во аде и не отчаивайся»», - сказал афонский монах Силуан. Я случайно его слова переделала: «Держи голову во аде, а Бога в сердце! ». Мне часто вспоминалось, что Христос спускался в ад помочь грешникам и поднять их. Я постепенно стала понимать, что для этого надо быть очень духовно зрелым и устойчивым, тогда можно спуститься в ад и не пострадать от его тёмных энергий. И помочь тому, кто с а м найдёт в себе желание и силы принять помощь и подняться.

В какой-то момент я осознала, что всю жизнь убегала от работы души, от проблем, психологической боли и страдания – отсюда и мой «рикошеты», мои «не те». И вот в мае 1999-го я остановилась, перестала уходить от сужденного, осталась «во аде» нашей ожившей юношеской любви с НВ., в ее нелогичности и бесперспективности, с его полной мне антиподностью, так затрудняющей наши земные контакты. И меня сразу же выбросило в белую матовость Солнца, я понесла солнечность в себе, в своем сердце. Теперь я стояла перед Богом женщиной на вершине горы, совершенно обнаженной, беззащитной, но сильной всем Солнечным Простором в себе. Герда во мне сказала: «Не уйду, пока Кай не согреется! »

Но и это не конец. В феврале 2007-го я в письме к В. написала: «Ощущение, что сегодня у меня солнце излучалось прямо из сердца! »

Как долго Солнце моей Любви было в н е меня: любимый-Солнце, солнечная поверхность земли, солнечные шары над головой… И только через много лет я стала попадать внутрь зачарованного солнечного мира, и, наконец, понесла Солнце-Нежность, Солнце-Свет в с е б е.

Духовный поиск бесконечен, и не дай Бог почувствовать конец пути и попытаться поставить точку – всё, пришел! Соблазн покоя снова уведет на землю, а то и под землю, в Аид. А туда не падать надо, а спускаться, будучи защищенным внутренним Светом, - держать голову во аде, а Бога в сердце…

Оказывается, самым пиком, апофеозом внутреннего роста становится умение неприсвоения человека в любви. Способность любить вообще. И начинается это с преодоления любовного треугольника. Сейчас я расскажу о том, как это выглядело в моей жизни.

 

П О С Л Е Д А М " Г Р О З О В О Г О С Е Р Е Б Р А"

" Грозовое серебро", мой эпистолярный роман, кончается

словами: " Что нам готовит наша встреча"? Продолжение этой

истории было таким же замечательным и необычным, как и всё,

что случилось раньше.

Когда мы встретились, Ляля некоторое время была

настороже, но моя естественность её быстро обезоружила.

Примерно через час после их приезда в Москву, когда мы ужинали

и очень весело общались, - Ан. был великолепен! - я

предложила Ляле выпить на брудершафт. Мы это и проделали, и

когда мы с ней целовались, я услышала его слова:

- Ох уж эти женщины! Никогда не знаешь, чего от них

ждать! Всего ожидал, только не этого!

Так началась наша встреча, которая, в отличие от наших с

ним встреч вдвоём, была именно в с т р е ч е й. Мы побывали и

в Третьяковке, и на выставке частных коллекций, и в Загорске,

в Троице-Сергиевской лавре, и в Болшеве, в последнем доме

Цветаевой перед арестом её близких. Расставались мы все трое

влюблённые друг в друга.

24 января 1994 года мне в Москву - звонок из Минска.

Кто из нас сказал: " Какая это дикая нелепица, что мы вот так

Разъехались! " Ан. мне, а я поддакнула - или наоборот? Мы

были единодушны в нашем желании быть рядом и общаться. Потом

трубку взяла Ляля и я услышала: " Мне это было очень надо,

Лилит, Вы необыкновенная женщина! " Она имела в виду их приезд,

наше знакомство, - может быть, свалившуюся с души тяжесть: " А

что это за Лилит, о которой столько рассказывает её муж? "

Теперь она твёрдо возвела меня в ранг друга и стала сама моим

другом.

Из её рассказа я узнала, что они с Ан. были знакомы

уже 10 лет, но ничего из этого не вытекало. Как-то раз в

Минск приехала с Цветаевской программой эстрадная актриса из

Одессы, Куклова. Ляля рассказала о будущем концерте

Ан., а сама не пошла. Здесь, вспоминая, она весело

смеялась. Он познакомился с Кукловой, заинтересовался

Цветаевой и зарубежными изданиями её произведений. Куклова

присылала ему для ксерокопирования всё, что сама имела. Вот

почему при первой же встрече в Переделкино он мне сказал:

- У Вас нет четвертого зарубежного тома Цветаевой? Так он у Вас будет!

Я тогда беспомощно подняла на него глаза:

- Так не бывает!..

На что они с Леонорой Борисовой хором мне ответили:

- Бывает, бывает!

Они с ней только два часа назад познакомились и

удивительно успели подружиться.

А с Лялей их пути надолго разошлись.

Однажды при очередной нашей встрече в Москве в

конце 1990-го года Ан. как-то раздумчиво произнёс:

- Ведь каждый раз нравится то, что повторяет или как-то

напоминает первую любовь.

Я очень живо обернулась - разговор шёл в нашей московской

кухне:

- Да, конечно, всегда ищешь того же - психологически!

- Нет, не психологически, а ту же наружность!

Тут я оставила своё занятие у плиты, повернулась к нему

полностью и посмотрела на него широко открытыми глазами, как

будто впервые его увидела.

- Так вот где Ваша беда! Наружность же с л у ч а й н а!

Это произошло после двух с половиной лет нашей переписки,

незадолго до женитьбы на Ляле. Я уверена, что за это время

он вырос - " Мальчик подрос, ну а конь присмирел", - как я

писала об этом.

Так кончились его хождения в Цветаевский мир, из которого

он вернулся к Ляле со мной и Миркиной в придачу. У Зинаиды

Александровны Миркиной мы в их приезд успели побывать на елке-сказке и она их обоих очень полюбила.

За год до их женитьбы я почувствовала новую его

внутреннюю опору – случайную связь! - и желала ему от всей души счастья. Он вскоре, в конце лета 1989-го, рванулся ко мне и я решила, что он

в и д и т меня, и что всё прочее неважно. Я тогда писала

стихи про его второе рожденье. Оно и состоялось, но только не

так, как мне тогда виделось... Это и было школой моего роста.

После нескольких встреч втроём в Москве и в Минске я

вдруг получаю от Ляли письмо - и это на фоне уже

устоявшегося молчания, письменного, как будто мы все вдруг

стали неграмотными.

Вот оно:

« Милая, дорогая, замечательная Лилит,

з д р а в с т в у й т е!!!

Как хорошо, как волнительно мне писать это письмо, хорошо

после Ваших книг, которые у нас уже давно подписаны, и кое-что

из них слышала раньше, ещё из рукописей.

Последние дней 10 я почему-то ношу Ваши книги за собой,

из комнаты в комнату, кладу рядом, если что-то делаю и

заглядываю в них время от времени. А ведь они (кроме последней

- " Они были, они жили" ) прочитаны, поставлены на те же из

полок, которые всё время в пределах досягаемости и видимости,

но всё же на полки. А тут вдруг небольшие книжечки в тонких

белых обложках стали такими родными. И совсем по-новому и

как-то странно прочитались Ваши рассказы и встречи с

Анастасией Ивановной Цветаевой, как будто я была там вместе с Вами и

даже помню что-то (не могу понять ч т о), чего нет в рассказах, но было. Какой-то проход или путешествие в пространстве и во времени в прошлое, хотя и недавнее, но в котором меня не было!

Но чего уж я никак не ожидала, так это такого огромного

впечатления от " Они были, они жили". Лилит, Вы меня,

пожалуйста простите, но это действительно было так неожиданно

и так сильно. Я читала на одном дыхании и боялась поменять

позу, и что-то " ухало" во мне и колотилось в висках. А потом

мне так хотелось плакать - и плакала. От того, что как хорошо,

как понятно и близко, как созвучно и как знакомо, и как

грустно. Такая " нежная грусть" - это уже сейчас придумалась

такая франсуазосаганская красивость - от избытка чувств и

невозможности их передать бумаге.

А, может быть, Вы сейчас 8.11.95 в 23.45 вдруг

почувствовали, что я о Вас думаю - то я целую Вам руку и

прижимаюсь к ней щекой.

Мне очень интересны и очень нравятся Ваши работы о Марине

Ивановне, и казалось, что книга, основанная на воспоминаниях -

обычные реминисценции пишущих людей, - не может стать в один

ряд с предыдущими. И ещё рез говорю - " простите" за это

" казалось". Мне очень, очень и очень понравилась Ваша книга,

хотя " понравилась" - это не совсем то слово, я п е р е ж и л а

её от первой до последней страницы, так, что не хочется

выпускать из рук эту тонкую белую книжечку с Вашими

фотографиями, с графикой от " Laterna magica", с указанием

автора - Лилит Козлова на титуле.

Это ведь наша " Мака-Лилит", с которой сидели рядом на

московской и даже на минской кухнях, удивительная и

замечательная Лилит, которая н е б о и т с я быть юной ни в

стихах - которые жизнь, ни в жизни - которая, может быть, стихи!?

Ваша книга нам подписана - " для более близкого

знакомства" - возможно, оно состоялось. Вашими руками много

сделано нам и мне - Подарков - книги, знакомство с Зинаидой

Александровной и через них - ещё что-то самое значимое и

необходимое.

Если Вы позволите, я заочно пока познакомлю с Вами

некоторых из моих новых студентов.

Мы часто общаемся с Вами, хотя, к сожалению это не

укладывается в письма.

Некоторые подробности обыденной жизни этого года. Мы (я,

Ан. и наши друзья) отлично сходили на Кавказ в конце

апреля-мая, перевалили через хребет, побывали сразу в четырех

временах года - из весны в зиму, потом в осень, в лето и снова

- в весну.

Летом затеяли большой ремонт в квартире, который был

таким долгим, что в течение него нашлось время выехать с

Тимофеем, собакой и палаткой в леса. Это было так здорово, я и

не думала, что в 60-ти км. от Минска есть изумительные места

- чистейшая река, лес, целебные источники, где можно было

замечательно провести время.

А потом мне ещё удалось поехать в Ленинград, побывать там

на буддистской пхове, впечатлений много, о некоторых хотелось

бы рассказать при встрече.

На прощание обнимаю Вас и целую.

Ваша Л.

Мы Вас очень любим."

Сейчас, перепечатывая это письмо, я подумала: а что бы

она почувствовала, если бы прочитала " Грозовое серебро"? И как

бы это отозвалось в Ан. его герое? Моё убеждение - им

его читать не надо. Хотя я положилась на волю Бога - как с

этим выйдет. Но они об этой книге, о её существовании, и

понятия не имеют...

...И вдруг мне увиделось: Ан. прочитал " Грозовое

серебро". Хватается за голову и смущаясь повторяет: " Боже

мой! " А Ляля что-то быстро и взволнованно ему говорит -

своей обычной сбивающейся скороговоркой...

Ответ у меня написался сразу. Вот он:

«Боже мой, радость-то какая, Ляля, - твоё письмо!

Оно так же необыкновенно, как то состояние, в котором

писалось, - из него что-то шло и проходило меня насквозь, им

что-то создавалось необыкновенное и даже какое-то плотное.

Спасибо, Лялечка, за прерванное молчание и за т а к у ю

открытость! Я получила его сегодня, вернее, с трудом нашарила

в самой глубине ящика - оно пряталось. Наверное, так же и

ненаписанные письма от меня прячутся в глубине душ и сердец,

не ложатся на бумагу.

А у меня для вас, Солнечные, есть такие мои стихи:

 

Е Д И Н Е Н И Е

Диск,

Прорезающий наши сердца,

Чудо-волна -

В сколько сот километров?

Только б в кольце

Не сыскалось конца!

Только бы змейных

Не вымечтать ветров!

Только бы души

Цвели в унисон,

Только бы Солнце

Дождём заливало!..

Песней -

Волшебный

И радостный сон...

В вязи сердец -

Ни конца,

Ни начала...

 

Пытаюсь вспомнить, что было 8 ноября, но разве это

возможно? Знаю только, что не раз думала: " А жаль всё же, что

они неграмотные..." Но это письмо твоё так выплеснулось, оно

просто само написалось!

Как ты хорошо сказала: " Жизнь - это стихи". Да, - и

сказка, и чудо. И мы сами её творим, не соглашаясь на иную,

даже когда моем посуду.

У нас удивительный процесс идёт, в нашей Гостиной. Люди

так заметно выросли и изменились, они сами стали подавать

голос - и в письмах, и на литературных встречах. Сегодня мы

читали Мережковского " Иисус Неизвестный" - и, Боже мой! - как

мы все друг друга любили! Было нас сегодня 15 человек, иногда

доходит до 20-ти. Я посылаю вам кое-какие вырезки из газет -

наши голоса, судите сами, к а к это выглядит.

Ан. желаю вписаться во всё, что ему подсовывает Судьба.

Тимочку обнимаю и целую.

Ляля, милая - ответь!

Ваша Мака-Лилит.

7.12.95 г.»

 

В апреле 1996-го я была снова у них. Мы провели почти

неделю в разных встречах, застольях и моих выступлениях. Есть

видеолента об одной из таких встреч. Ан. осмелел и

публично объяснялся мне в любви - впрочем, это было всеобщим

настроением и всем нам было хорошо.

Только один раз он сорвался на спор и снова по поводу ре-

инкарнации - так уже бывало и раньше:

- А у Кастанеды нет этого, и он без этого обходится!

И ещё его задело, когда я сказала, что я Бога з н а ю.

- Мне гораздо понятнее, когда ты говоришь, что чего-то не

знаешь!

-Так я знаю Его всем существом, это как причастие! - но

он был глух.

Назавтра мне вспомнились стихи Миркиной - как раз об

этом. Я попыталась их воспроизвести по памяти.

 

Я знаю Бога только так,

Как лес свой затаенный мрак,

Как ветка ведает свой путь

И знает, как и где свернуть.

 

Я знаю Бога, как зерно

Тот плод, которым рождено,

И так, как знает спелый плод

Зерно, что в глубине несёт.

 

Я знаю Бога, как свою

Любовь, которую даю

И получаю без конца

От всё отдавшего Отца.

 

И, Боже Мой, как мне смешны

Все знания со стороны!

- Это мне понятно! - сказал он.

- И мне тоже, - ответила я. Значит, и спорить нам не о

чем!

Тут Ляля заметила, что ей гораздо больше нравится,

когда мы не соглашаемся, а спорим...

Так и определились наши позиции... Я же спор для себя

считаю неприемлемым - у каждого его точка зрения правомочна.

Можно только попытаться объяснить свою, но если видишь, что с

ней не соглашаются, то, как я говорю, - «значит пора пить чай»!

А вот как Миркина написала о любви двоих, Любви, доросшей

до Бога. Три её стихотворения:

Нарастанье, обступанье тиши...

Нас с тобою только сосны слышат.

 

Прямо в небо, прямо в сердце вниди...

Нас с тобою только звёзды видят,

 

Наклонившиеся к изголовью.

И остались мы втроём - с Любовью.

 

Для того лишь и замолкли звуки,

Чтоб Она смогла раскинуть руки.

 

Для того лишь мир и стал всецелым,

Чтоб Она смогла расправить тело.

 

Задрожали, растеклись границы,

Чтоб Она сумела распрямиться,

 

Каждый миг опавший воскрешая...

Боже правый, до чего большая!

 

Боже святый, до чего огромна!

Кто сказал, что Ей довольно комнат?

 

Кто задумал поместить под крышу

Ту, которая созвездий выше?

 

Кто осмелился назвать мгновенной

Ту, которая под стать Вселенной?!

 

И, наконец, о том, до чего должен дорасти каждый из нас.

И нам неведомо, когда

Пересечёт, настигнет душу

Тончайший ангел, и беда

Замрёт и донесётся: " Слушай! "

 

Лишь только слушай и гляди,

И больше ничего не надо.

Всё, что таится впереди,

От твоего зависит взгляда.

 

И нам неведомо, зачем

Так страшно было и так больно,

Когда простор открыт и нем...

И этого навек довольно.

 

30.11.92 г.

 

12Следующая ⇒

Поделиться: