Российская миграционная политика защищает российских граждан и поощряет приток квалифицированных кадров и туристов из развитых стран

 

Самый парадоксальный аспект нашей миграционной политики — это отношение к жителям развитых стран и к россиянам, проживающим за рубежом. С экономической точки зрения визовые ограничения на въезд граждан развитых стран стоит вообще отменить в одностороннем порядке. Выгоды от таких туристов, предпринимателей, инвесторов и специалистов очевидны, а бояться иммиграции из США и ЕС нам вряд ли стоит. С точки зрения безопасности визы также перестали играть значимую роль, например, при въезде в США теперь снимают отпечатки пальцев даже у тех иностранцев, которые не нуждаются в американской визе.

С другой стороны, гораздо важнее отношение представителей государства к нашим собственным гражданам. Для большинства россиян, проживающих в США, необходимость продления паспорта или оформления каких-либо российских официальных документов — это болезненное путешествие не столько в пространстве (в нестабильную Россию), сколько во времени (в Советский Союз). Где еще они могут отстоять многочасовую очередь, а после этого — получить невежливый и бессодержательный отказ? Как объяснить тот факт, что российское посольство требует от своих граждан гораздо большего количества документов, чем американские органы власти от чужих им россиян (в том числе и не являющихся постоянными резидентами)? Как убедить сограждан, учащихся или преподающих в американских университетах, в том, что они действительно нужны своей стране, если продление российского паспорта занимает в среднем пять месяцев и стоит огромного количества нервов? Как доказать им, что в сегодняшней России можно не только получить интересную работу, но и сохранить самоуважение?

Можно постараться объяснить это так: мы пока еще слишком бедны для того, чтобы позволить себе роскошь человеческого достоинства. Однако российским дипломатам стоит поучиться у представителей Китайской Народной Республики — государства с подушевым ВВП в несколько раз ниже нашего. В консульстве КНР очередь организована внутри помещения, где есть не только с предупредительные сотрудники и туалеты, но и копировальные машины. При необходимости за работу принимаются все новые и новые сотрудники, так что никто не стоит в очереди больше получаса.

Почему Россия — не Китай, понять трудно. Скорее всего, правящая там партия действительно стремится к повышению эффективности и наказывает нерадивых. Однако очевидно, почему американская бюрократия работает лучше российской. Дело не в том, что американцы богаче и не потому, что их бюрократы любят свою работу и клиентов от рождения. Например, иммиграционная служба — единственное федеральное агентство, обслуживающее только иностранцев, — работает исключительно медленно и неэффективно. Просто американское правительство действительно подотчетно своему народу. Каждый гражданин, ущемленный в правах государственными чиновниками, обращается — как это ни смешно звучит для российского уха — к своему конгрессмену. И независимо от партийной принадлежности конгрессмена и заявителя, такой механизм почемуто приводит к эффективной и дружелюбной организации работы бюрократии. В случае с иностранцами этого, естественно, не происходит.

Получение американского паспорта для россиянина, рожденного в США, занимает у его родителей 15 минут. Для того чтобы получить для него российский паспорт, приходится потратить как минимум 15 часов. При этом все американские клерки, выдающие дополнительные справки и ставящие печати, сочувственно качают головой. Как в известном советском анекдоте про красный флаг на границе, при слове «Россия» они буквально вздрагивают и говорят: «Мы обязаны вас предупредить, что российскому консульству недостаточно того, чего хватает остальным, — нужна закорючка здесь и тут, пожалуйста, будьте осторожны с этой запятой, а то консульство, как это часто бывает, вам откажет и придется обращаться к нам снова».

Недоумение американского бюрократа по поводу отношения России к своим гражданам — это, в конце концов, его личное дело. Гораздо важнее объяснить нашим детям, как любить Родину, в которой и для входа в свою собственную страну приходится преодолевать административные барьеры.

 

Проблема, у которой нет решения

 

Бессмыслица — искать решение, если оно и так есть. Речь идет о том, как поступать с задачей, которая решения не имеет. Это глубоко принципиальный вопрос.

А. и Б. Стругацкие. Понедельник начинается в субботу

 

Нет, пожалуй, ни одной области экономической политики, в которой сосредоточено столько лицемерия и лжи, как в миграционной. Политики и эксперты хорошо понимают, что у этой проблемы приемлемого решения просто нет. С одной стороны, устранение барьеров для миграции — это самый простой способ сглаживания неравенства в современном мире и преодоления страданий людей, родившихся в бедных регионах. Оценки показывают, что это самый прямолинейный путь к повышению суммарного всемирного благосостояния — гораздо более действенный, чем все остальные экономические реформы вместе взятые.

С другой стороны, различия между бедными и богатыми странами настолько высоки, что немедленное открытие границ приведет к тектоническим изменениям, предсказать последствия которых не возьмется никто. Но даже если барьеры разрушаются постепенно, могут возникнуть серьезные проблемы. Переток трудовых ресурсов из бедных стран в богатые приводит к снижению уровня жизни многих (но далеко не всех! ) жителей богатых стран. В принципе, выигрыш мигрантов больше, поэтому можно представить себе ситуацию, когда принимающая сторона берет с мигрантов плату, чтобы компенсировать потери. Проблема заключается в том, что у мигрантов, как правило, денег нет, а появиться они могут только после переезда. Единственно возможное решение — это возродить договор сервитута, по которому мигрант первые несколько лет после переезда расплачивается с принимающей стороной. Именно так и происходила колонизация США европейцами в XVI–XVIII вв. Однако это решение фактически означает продажу мигрантов во временное рабство, что морально неприемлемо для современного общества. Впрочем, пока лицемерное сочувствие по отношению к мигрантам продолжает править бал, договоры сервитута уже в полной мере возрождены в нелегальном секторе миграции, только плату с приезжих получает не государство, а коррумпированные чиновники и организованная преступность.

Ситуация с миграцией в России во многом напоминает положение дел с международной миграцией. Впрочем, у нас надежд на рациональное решение больше — демографические проблемы, общие язык и культура у россиян и потенциальных мигрантов в конце концов разрушат все барьеры как для внутренней, так и для внешней миграции.

 

 

Глава 9

Экономика образования и науки

 

 

Трудно угадать, какую нишу займет Россия в мировом разделении труда через 10 лет. Впрочем, очевидно: для обеспечения высокого уровня жизни недостаточно хорошего инвестиционного и предпринимательского климата, необходим (и, возможно, достаточен) высокий уровень образования. А для того чтобы система высшего образования была конкурентоспособной в обозримом будущем, нужно действовать сейчас. Иначе даже в случае успеха структурных реформ Россия станет развивающейся страной со средним уровнем доходов, но не догонит развитые страны даже за 30 лет.

Общество не до конца осознает всю глубину проблем российского образования. Несмотря на бурный рост количества учреждений и специальностей, качество образования оставляет желать лучшего. Преподаватели молодого и среднего возраста уехали за границу или предпочли работу в частном секторе. Те, кто постарше, уйдут на пенсию в ближайшие 5-10 лет. Финансируемые государством образовательные программы не востребованы в экономике: выпускники естественно-научных и инженерных факультетов работают не по специальности или уезжают за границу. Низкий спрос рынка труда на российское образование ярче всего отражается в количественных оценках важного показателя — так называемой рентабельности инвестиций в человеческий капитал. В развитых странах каждый дополнительный год образования при прочих равных приводит к увеличению зарплаты на 10 %, в России — лишь на 4–5%. Другими словами, неэффективность высшего образования дорого обходится российской экономике: производительность труда специалиста с пятилетним высшим образованием могла бы быть выше на четверть.

Большинство россиян убеждены: образование и наука — это классические общественные блага, которые государство должно предоставлять бесплатно. В этом мы не одиноки — многие европейцы тоже считают, что в этой сфере рыночным отношениям нет места. У нас, как и в Европе, в секторе образования и науки доминируют государственные университеты и исследовательские институты.

В то же время в США (и во многих развивающихся странах) ключевую роль играют как раз частные университеты, которые являются лидерами образовательной и исследовательской деятельности. Какая модель лучше? В мировом академическом сообществе уже не осталось сомнений: именно американские вузы на голову превосходят своих конкурентов. Туда стремятся попасть лучшие студенты со всего мира. В рейтингах качества исследований американские университеты занимают 17 из 20 ведущих позиций.

Чем обусловлено лидерство американских университетов? Почему им удается привлекать огромные финансовые ресурсы и лучшие таланты? Как это ни странно, но ответ можно найти как раз с помощью экономического анализа. Ключевую роль в успехе американских университетов играют стимулы, конкуренция, гибкость в структуре управления и финансирования.

Еще один миф, связанный с образованием, — это заблуждение по поводу того, что американский опыт не применим в России. Отдельные истории успеха в европейских и развивающихся странах показывают, что стимулы и конкуренция работают не только в американской образовательной системе. К тому же некоторые достижения уже можно наблюдать и в России.

 

Миф 42

Рыночные механизмы неприменимы в сфере образования и науки

 

Главная проблема российского образования в том, что его считают частью «социальной сферы», а не производственной отраслью. В программах правительства и ведущих политических партий реформа образования обсуждается в разделе социальной политики. Если же принять точку зрения, что высшее образование — часть рыночной экономики, хотя и очень специфическая, а университеты — корпорации, то сразу становится ясно, как создать эффективные стимулы для развития этого сектора. Как и в других отраслях, в образовании нужна рыночная конкуренция. Именно на ее создание и нацелена проводимая сейчас реформа вступительных экзаменов, включающая введение единого госэкзамена и реализацию принципа «деньги следуют за студентом» (чем больше студентов, тем богаче вуз). У этой реформы много оппонентов, но она — всего лишь первый шаг на пути создания эффективного рынка образования. Ее реализация необходима, но никак не достаточна для создания настоящей конкуренции.

Не нужно изобретать велосипед: важные институциональные изменения давно реализованы не только в образовании других стран, но и в российской корпоративной среде. В первую очередь, это прозрачность и принципы современного корпоративного управления. В отличие от ведущих российских компаний российские университеты даже не публикуют годовых отчетов. Как инвесторам удалось внедрить в российской бизнес-среде моду на прозрачность, так и обществу — крупнейшему инвестору в российском образовании — нужно сделать прозрачность и подотчетность модными в университетах. Государство, студенты, абитуриенты и родители должны знать, на что тратятся деньги и как принимаются решения.

Кроме того, нужна система независимого мониторинга качества. Образование — продукт особенный, и его потребительская стоимость полностью не проявляется и в момент «покупки», и даже через некоторое время после окончания обучения. Для эффективной работы такого рынка необходим институт независимых рейтинговых агентств, подобных тем, что существуют в других сферах. Например, на рекламном рынке специальные агентства измеряют долю и рейтинг аудитории СМИ. Эти организации могли бы, используя данные о карьере и заработках выпускников, исследовательских успехах преподавателей, предоставить обществу информацию не только о процессе производства знаний внутри университета, но и о его результатах.

Необходимо развивать институт студенческих кредитов. Подобно тому, как потребительский кредит заметно расширяет рынок товаров длительного пользования, студенческие займы умножают возможности образовательного бизнеса. Это, в первую очередь, относится к ведущим университетам, дипломы которых позволяют добиться самого существенного роста зарплаты выпускников. Хорошее образование стоит дорого и недоступно для многих абитуриентов, которые вполне могли бы расплатиться после окончания учебы. Институт образовательных кредитов — это не только рыночный способ достижения социальной справедливости (платное, но доступное образование), но и фактически единственная возможность заработать деньги в этом секторе, во многом определяющем конкурентоспособность страны на мировом рынке.

Образовательный кредит создает стимулы для самих университетов соответствовать требованиям рынка труда. Университет — это не совсем производственная корпорация, и его руководитель необязательно получает выгоду от того, что его основной продукт — выпускники — востребован рынком. Даже если работодатели готовы платить за внедрение современных образовательных программ, эти суммы, как правило, существенно ниже издержек, связанных с внедрением новых программ. Дело в том, что большая часть выигрыша от рыночной стоимости образования достается не работодателю, а выпускнику. Хорошее образование по определению резко повышает мобильность его обладателя и, следовательно, усиливает его переговорную позицию на рынке труда. Поэтому за образование, пользующееся рыночным спросом, нужно собирать деньги с основных его потребителей — студентов. Без кредита плата за обучение станет неподъемной для большинства абитуриентов, и нельзя будет отбирать студентов по качеству; а без хороших студентов хорошего образования не бывает. Если же у студентов есть доступ к студенческим кредитам, дискриминации по финансовым возможностям больше не будет. Конечно, после окончания вуза кредит придется отдавать, поэтому студенты пойдут учиться только на те программы, которые позволят найти высокооплачиваемое место работы. Это, в свою очередь, заставит ректоров изучать рынок труда, создавать пользующиеся спросом программы и убеждать студентов в ценности конкретных образовательных программ.

Не обойтись и без реструктуризации отрасли: слияний и поглощений, выхода на рынок новых игроков, в том числе и негосударственных вузов. По аналогии с пакетом законов о дебюрократизации необходимо выравнивать условия конкуренции для государственных и частных вузов как на бумаге, так и на деле.

Создание реальной конкуренции на образовательном рынке ни в коем случае не означает ухода государства из образования. Оно может и должно финансировать фундаментальные исследования в вузах, стипендии для талантливых и нуждающихся студентов, субсидировать процентные ставки по студенческим кредитам. Однако именно рыночные институты позволят повысить эффективность государственного участия в высшем образовании и создать условия для притока частных денег. Впрочем, для привлечения крупных пожертвований необходимы совершенно особые институты — так называемые инвестиционные (капитальные) фонды.

Опыт других стран, и в первую очередь США — лидера в области науки и образования, а также их интеграции, показывает: для создания современных исследовательских университетов недостаточно просто увеличить финансирование, создать конкурентную среду, внедрить принципы дерегулирования и прозрачности. Нужно еще изменить систему финансирования, управления и стимулов внутри университетов.

В рейтингах американских университетов, ранжированных по качеству исследований, сразу можно заметить лидерство частных заведений. Почему это так? Привычное объяснение — «частные университеты богаче» — не полностью отражает ситуацию. В США госуниверситеты имеют доступ ко всем тем же источникам финансирования, что и частные, плюс государственный бюджет. Безусловно, государственные университеты не могут назначать слишком высокую плату за обучение, но, вопреки распространенному мнению, это не основной источник дохода ведущих частных университетов. Например, в бюджете Принстонского университета плата за обучение составляет лишь около 20 % всех доходов, а всем нуждающимся студентам (таких более половины) предоставляются скидки или даже бесплатное обучение.

Главное преимущество частных университетов — более гибкая и эффективная система управления, чем в бюрократизированных государственных университетах. Это повышает их «инвестиционную привлекательность» и позволяет привлекать больше пожертвований.

Главную роль в управлении университетами играют советы, которые в разных заведениях называются по-разному — советы попечителей, наблюдательные советы или даже «корпорации» (например, в Гарварде и Массачусетском технологическом институте). Именно совет отвечает за то, чтобы деятельность вуза соответствовала его миссии. Поэтому неудивительно, что совет принимает активное участие в работе университета, а его президент (по-нашему — ректор) подотчетен совету в той же — или даже в большей степени — как генеральный директор компании подотчетен совету директоров.

Совет, в частности, отвечает и за разумное использование привлеченных средств. Неслучайно ведущие частные университеты — это как раз те, которым удалось накопить самый большой капитал (инвестиционный фонд), проценты с которого позволяют финансировать до 40 % расходов заведения. По данным на 2007 г., инвестиционный фонд Гарварда составлял $35 млрд (на 19 000 студентов), Йеля — $22 млрд (11 000 студентов), Стэнфорда и Принстона — по $16–17 млрд (на 15 000 и 7 000 студентов соответственно), Массачусетского технологического института — $10 млрд (на 10 000 студентов).

Столь долгосрочный источник финансирования, как инвестиционный фонд, позволяет поддерживать систему высокооплачиваемых пожизненных (tenure) и долгосрочных (tenure-track) контрактов для профессоров. Именно эта система и обеспечивает правильные стимулы для передовых научных исследований. Долгосрочный горизонт дает ученому возможность сконцентрироваться на серьезных научных проектах, а не на тех, которые дают быстрый, но не всегда прорывной результат. Безусловно, претенденты на пожизненные контракты проходят очень жесткий отбор. Зато, получив такой контракт, старшие профессора больше не опасаются конкуренции со стороны молодых талантливых коллег, а, наоборот, помогают им: от научной репутации всего университета зависит и их процветание. При этом молодые ученые, которые стремятся получить пожизненный наем, вынуждены работать с наибольшей отдачей. А ведь производительность ученого максимальна как раз в молодости.

Именно собственный капитал делает университет или научный институт похожим на корпорацию. Однако при этом в ней нет акционеров, которые были бы материально заинтересованы эффективно контролировать менеджмент. Поэтому так важно сформировать эффективный и компетентный совет, которому был бы подотчетен президент университета и управляющие инвестиционными фондами. Совет, в частности, отвечает за определение соотношения использования и реинвестирования доходов от инвестиционного фонда и за разумное расходование средств.

Как и в случае с акционерными обществами, чем лучше корпоративное управление и прозрачен менеджмент, более активен и компетентен совет директоров, тем легче привлечь внешние ресурсы и тем больше будет капитальный фонд.

С другой стороны, оценить качество работы ректора университета не так легко: для оценки его эффективности простых критериев нет. Кроме того, скорее всего, работа ректора принесет плоды через десятилетия.

Именно поэтому так важно сформулировать миссию, разработать стратегический план с измеримыми показателями успеха и создать совет, который сможет следить за выполнением всего намеченного. Поэтому к членам совета надо предъявлять очень серьезные требования. Они должны знать, как устроена научная и преподавательская работа, как управлять большой организацией и финансировать ее. Они должны быть обеспеченными людьми, чтобы уделять работе в совете много времени и заботиться в первую очередь о своей репутации, а не о материальных благах. Кроме того, работа в совете должна стать исключительно уважаемой и престижной в обществе.

Можно ли воспроизвести успех американских частных университетов в российских государственных? Нет никаких причин считать это нереальным. И в США есть примеры штатов, поставивших себе задачу построить ведущие госуниверситеты и успешно реализовавших ее. Например, штаты Среднего Запада — Мичиган, Висконсин и Миннесота — создали госуниверситеты, которые входят в первую или вторую десятку по различным дисциплинам. Штат Калифорния выстроил разные системы стимулов для учебных университетов (Калифорнийский университет — California State University) и для элитных исследовательских университетов (университет Калифорнии — University of California). При этом последние (особенно Беркли и UCLA в Лос-Анджелесе) на равных конкурируют с частными университетами.

У России есть средства для формирования начальных капиталов нескольких исследовательских университетов. Кроме того, в нашей стране наконец-то появляются возможности для формирования эффективных советов. Первое поколение успешных предпринимателей и топ-менеджеров начинает отходить от дел, а эмигрировавшие в Америку и Европу ученые достигли достаточно многого в своей научной карьере для того, чтобы принять участие в судьбе своих российских alma mater. Поэтому нет сомнений, что при желании нам удастся создать если не 200, то хотя бы 20 эффективных и компетентных советов.

 

Миф 43

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться: